Загадочные переселения
Если первую смену жилья ещё как-то можно понять: захотелось предстать перед польскими журналистами этаким преуспевающим литератором, и более дорогой номер, конечно же, придавал солидности, то второй переезд из-за чего?
И зачем вообще надо было оповещать советских читателей о том, в каком именно номере давалось то или иное интервью, где именно приходилось позировать карикатуристам и фотографам? Маяковский никогда об этом не писал, рассказывая о своём пребывании в Париже, Риге, Берлине, Праге и Нью-Йорке.
О своём переезде из мексиканского отеля в советское полпредство (полномочное представительство) Владимир Владимирович поведал. Но только в письме Лили Брик, объяснив смену места пребывания тем, что в полпредстве малолюднее и дешевле.
П.Л.Войков фотографирует В.Маяковского и секретаря полпредства А.Ульянова во дворе советского посольства в Варшаве. 1927 год
А тут вдруг поэт объявил на весь Союз (в очерке «Поверх Варшавы») о своём очередном переселении:
«Я переселился в пустующую до приезда курьеров дипкурьерскую комнату полпредства».
Зачем об этом надо было сообщать читателям? Ведь полпредство – это не гостиница, куда вселяются по собственному желанию. Стало быть, в этом была какая-то надобность. Или (рискнём предположить) поступило какое-то распоряжение из Москвы, для выполнения которого понадобилось присутствие поэта на территории представительства.
Известно ли что-нибудь о том, чем именно занимался там Маяковский?
Сохранились фотографии: Маяковский во дворе советского полпредства (как всегда, с папиросой во рту), рядом с ним – секретарь полпредства (он же резидент ОГПУ) Александр Фёдорович Ульянов («товарищ У», как называли его коллеги-чекисты). Напротив – с фотоаппаратом в руках – посол Пётр Лазаревич Войков.
Заглянем в энциклопедический словарь.
«ВОЙКОВ Пётр Лазаревич. Знал греческий и латинский языки, блестяще закончил математический факультет университета в Женеве. После Октябрьской революции был послан на Урал комиссаром снабжения. Принимал участие в расстреле царской семьи. Как человек сохранил в себе очень ценные качества: был задушевным, беззлобным, ценил юмор, являлся интересным оратором. С октября 1924 года – полпред в Польше».
Добавим к этому, что из эмиграции в Россию Пётр Войков (тогда ещё Пинхус Вайнер) возвращался в одном из «пломбированных вагонов» (вместе с Мартовым и Луначарским). А в Варшаве он носил перстень с рубином, снятый, по его же собственным словам, с пальца убитого Николая Второго.
В августе 1922 года Войкова назначили полномочным представителем страны Советов в Канаде, но правительство Великобритании воспротивилось этому из-за причастности кандидата в дипломаты к уничтожению царской семьи.
Работавший в варшавском полпредстве советский дипломат Григорий Зиновьевич Беседовский охарактеризовал своего тогдашнего шефа так:
«Высокого роста, с подчёркнуто выпрямленной фигурой, как у отставного капрала, с неприятными, вечно мутными глазами (как потом оказалось, от пьянства и наркотиков), с жеманным тоном, а главное, с беспокойно-похотливыми взглядами, которые он бросал на всех встречавшихся ему женщин, он производил впечатление провинциального льва. Печать театральности лежала на всей его фигуре. Говорил он всегда искусственным баритоном, с длительными паузами, с пышными эффектными фразами, непременно оглядываясь вокруг, как бы проверяя, произвёл ли он должный эффект на слушателей. Глагол “расстрелять” был его любимым словом. Он пускал его в ход кстати и некстати, по любому поводу. О периоде военного коммунизма он вспоминал всегда с глубоким вздохом, говоря о нём как об эпохе, “дававшей простор энергии, решительности, инициативе”».
И ещё, как мы поняли, Войков увлекался фотографией и с удовольствием фотографировал заезжую знаменитость. А «товарищ У» (чекист Ульянов) щёлкал фотоаппаратом посла и поэта.