Глава 13

Три дня мы провели на базе. В домике, где раньше обитал Курт, нашлись остатки полотна, которым раньше был оклеен наш самолет. Два больших рулона почти истлели снаружи и по краям — видимо, поэтому на них никто не позарился, а может быть, на базе просто никого не было с тех пор, как ее оставили хозяева. Почти все время я провозился, восстанавливая обводы летательного аппарата. На старом складе обнаружилась большая бочка со смолой. Когда я вскрыл ее, то обнаружил затвердевший пластик и решил, то смола полностью полимеризировалась. С досадой пнув ее ногой, я услышал, как внутри плеснулась жидкость, и пятнадцать минут спустя Ана обнаружила меня стоящим посреди обломков разгромленной деревянной бочки, любующимся творением случая — пластиковой полупрозрачной канистрой, с мельчайшими деталями воспроизводящей деревянный шаблон, в которой плескалась уцелевшая смола. Аккуратно срезав пластик с отпечатка затычки, я стал обладателем шикарной тары и вполне годного содержимого. Для застывания смолы необходимо было испарение какого-то растворителя, который в ней содержался. Слоя пластика в полтора сантиметра вполне хватило, чтобы прервать этот процесс. Уцелевшую смолу я использовал для покрытия полотна, которое натянул на каркас самолета и которое, как показало время, оказалось самым ненадежным элементом конструкции. Ана принимала самое непосредственное участие в восстановлении оболочки — пользуясь своим даром, она прогревала нанесенную смолу, от чего та застывала почти мгновенно.

Результат превзошел все ожидания. Смола застыла блестящей, прочной и в то же время эластичной коркой. Самолет сверкал гладкими боками в свете наконец-то выглянувшего солнца. Дорвавшись до любимого занятия, я никак не мог остановиться. Девушка уже изнывала от нетерпения в ожидании путешествия, я же планировал, как использовать остатки замечательного природного пластика. Недостатком конструкции было отсутствие ветрозащитных козырьков — на большой скорости глаза очень быстро начинали пересыхать и слезиться. И я задумал отлить их из остатков смолы. Проблема была в том, что поверхность козырька должна была быть идеально гладкой, для того чтобы сквозь него можно было хоть что-нибудь увидеть. Проведя несколько часов под недовольное ворчание девушки, я нашел решение — если на свежий, только затвердевший пластик капнуть смолой, то она диффундирует в него, не оставляя видимой границы, какой бы шероховатой ни была поверхность. Воспользовавшись этим, я отлил лист пластика из смолы на ровной доске, смазанной остатками масла. Дождавшись затвердевания, аккуратно снял заготовку, перевернул и залил еще одним слоем смолы. В результате пару часов спустя у меня были два гибких прозрачных листа, из которых я и вырезал козырьки.

Несмотря на нетерпение, Ана понимала, что от нашей подготовки в конечном итоге зависит благополучие перелета. Несколько дней, потраченных на ремонт, не сильно задержат путешественников, которые уже потратили десяток земных лет. Скелле, ожидая результатов моих усилий, вела себя как простая женщина, выпекая лепешки из муки, которую мы купили на руднике, стирая и ремонтируя наши вещи, сильно пострадавшие за время пешего перехода. Только вот вместо того, чтобы разжечь печь, она предпочитала жарить тесто энергией источника, которой она с тем же успехом сушила одежду и носила воду из ручейка в основании скалистого обрыва, ограждавшего провал рудника.

***

Обычное для этих мест утро — облака с редкими разрывами, отсвет солнца, пробивающегося через них, легкий теплый ветерок, наполненный запахами леса. Я объяснил Ане земной обычай — посидеть не дорожку, и теперь мы сидели на краю скалы, отдыхая от хлопот и сборов перед дальней дорогой. Мои идеи не иссякли, иссякли доступные материалы и инструмент, которым я мог воспользоваться. В конце концов, какой смысл в том, что ты творишь, если ты не используешь это? На площадке за домом сверкающей каплей застыл, ожидая пилотов, самолет. Пришла пора отправляться в далекий путь на запад.

— Ну, с богом!

— Это с тем, который всех любит? — ехидно спросила девушка.

— Для меня с ним. А ты сама решай, — не стал я развивать давний разговор.

Ана решительно встала:

— Поехали. Нам надо добраться до Дона и найти какой-нибудь поселок помельче — меня уже тошнит от этой колбасы и лепешек.

— Наконец-то я понял, чего ты была так нетерпелива.

— Знаешь, какое мое любимое блюдо?

— Догадываюсь. Что-то вроде жареного языка. Так?

— Ага. Только надо, чтобы он был болтливый не в меру. Тогда он помягче будет.

— Молчу, молчу. И предупреждаю, у меня он жесткий.

***

Самолет охотно поднялся, стоило мне сдвинуть управляющую тягу, деревья плавно нырнули вниз, чтобы превратиться в пушистое серо-голубое море, над головой придвинулся потолок рваного облачного одеяла. На душе было легко — так бывает, когда становится ясно, что делать, как поступать и от тебя требуется только одно — идти вперед. Скелле сидела в своей излюбленной передней кабине, я рулил аппаратом сзади. Полет с восстановленной и даже улучшенной обшивкой стал гораздо более стабильным и уверенным. Комфорта добавляли защитные козырьки, получившиеся настолько удачными, что я по-настоящему ими гордился. Вообще, полет без шумного мотора доставлял сплошное удовольствие и радость.

Мы развернулись над руслом безымянной речки, приютившей рудники, один из которых на какое-то время стал для меня домом, и, держась немного в стороне от воды, так, чтобы не привлекать раньше времени излишнего внимания, двинулись вниз по ее течению. Рано или поздно, но все реки на этой равнине впадали в Дон. Яркими пятнами на серо-голубом каракуле леса блестели отблески солнца, пробивавшегося в разрывы облаков, шумел ветер в переплетениях стоек и тяг над головой, поддерживавших узел с установленной «чебурашкой» вертикальной тяги. Было тепло, даже немного жарко, но ветер легко сдувал липкий жар с головы и тела. Хотелось летать бесконечно. В очередной раз я отметил, что серо-голубой цвет растительности на этой планете рождает в полете необыкновенное ощущение того, что ты двигаешься в узкой щели между серым небом и таким же серым морем.

Несколько раз промелькнули внизу развилки сливавшихся вместе речушек. Русло, которому мы следовали, стало ощутимо шире, но никаких населенных пунктов мы все еще не встретили. Я поднялся повыше, прижимаясь к нижней кромке облаков и стараясь рассмотреть общее направление течения реки, так как последняя чрезмерно много петляла, и иногда казалось, что разворачивается обратно. С большой высоты русла мелких водных потоков терялись в монолитном ковре леса, однако вдалеке, там, куда мы направлялись, я заметил какие-то неоднородности, как будто кто-то огромный расчертил лесной ковер гигантским ножом. Не тратя больше времени на отслеживание мелких потоков, я направил самолет прямо туда. Оглянувшись назад, я заметил, что кромка плато, которое называлось Облачным краем, тянулась отчетливой темной полосой от края мира до края. Отличный ориентир — отметил я про себя и больше не оборачивался.

Приблизившись к намеченной цели, я заметил, что в этом месте сливались две довольно большие реки. Между берегом и краем леса узкой длинной полосой вдоль воды располагался небольшой поселок с пристанями. На воде, перечеркивая отражение неба, двигались несколько лодок. Вдали виднелась небольшая самоходная баржа, направляющаяся вниз по течению. Я сбросил скорость, впервые рассматривая местный населенный пункт с воздуха. Хорошо были заметны высокие скатные крыши нескольких торговых домов, россыпь мелких частных домиков в один этаж и одинокое типовое строение в форме замкнутого четырехугольника — вероятно, гостиница, или, как они здесь назывались, станция. Естественный изгиб реки оформил подобие извилистой улицы, которая тянулась через весь поселок. В остальном же казалось, что домики разбросаны совершенно беспорядочно, при этом, по местной традиции, нигде не касаясь друг друга.

— Думаю, что это и есть Дальний, — сказал я Ане.

— Я была в нем, — отозвалась та. — Да, это он. Но кормят здесь паршиво. Надо добраться до какого-нибудь поселка ближе к Орнежу⁷ — там уже гораздо цивилизованней.

— Ближе к Орнежу, вероятно, уже и города встречаются?

— Нет. Первый нормальный город здесь уже на самом Орнеже, и намного ниже.

Я немного помолчал, рассматривая Дальний:

— Красиво.

— Ага. Мне нравится летать! Хрен меня сестры теперь с неба снимут.

Я рассмеялся:

— Хрен — это такое растение на Земле. Очень едкое, между прочим. А еще это неприличное иносказание, которое девушкам лучше не использовать.

— Значит, хрен, хрен, хрен им! — отозвалась Ана. — Давай я дальше поведу?

— Давай, рули.

В этот день нам довелось налетаться вдоволь. До того, как мы навестили первый одобренный Аной поселок, нам пришлось еще дважды садиться, чтобы слегка отдохнуть. Казалось бы, беспечное и радостное ощущение полета, шикарные виды, комфортная погода, что еще надо — лети и лети. Но, как выяснилось, неподвижное сидение на жесткой доске, изображающей кресло пилота, — еще то удовольствие. Кроме того, никто не отменял и естественные потребности человеческого организма. Для посадок мы выбирали безлесые края речных обрывов вдали от жилья и речного транспорта. Убедившись с воздуха, что поблизости нет никакого движения, мы чувствовали себя в безопасности.

По моим ощущениям, комфортная скорость движения самолета составляла не более пятидесяти километров в час. Таким образом, когда мы обнаружили открытое зеркало широкого речного потока — Орнежа, одного из главных притоков Дона, — мы, с учетом наших посадок, преодолели около двухсот километров.

Широкая лента реки блестела солнечными пятнами, ветер рисовал на ее зеркале полосы ряби, на воде болталось несколько лодок. Барж видно не было, но большой поселок, располагавшийся чуть ниже слияния Орнежа с безымянным притоком, выпускал на воду щетку речных причалов — сейчас пустых.

Я убрал тягу, и машина повисла в воздухе, медленно дрейфуя и разворачиваясь под слабым ветром. Ана заявила, что здесь мы сможем пополнить припасы и, по ее словам, нормально пообедать. Но, прежде чем соваться в поселок, следовало убедиться, что в нем нет скелле. Я вооружился своей подзорной трубой, а Ана медленно и невысоко повела самолет вдоль речного берега. Пристально вглядываясь в оптический прибор в поисках следов скелле, я услышал крик — кричал человек на причале, что-то неразборчивое, указывая рукой на нас. Мы, по-прежнему не торопясь, прошли вдоль всего поселка, уделяя наибольшее внимание зданиям, которые могли принадлежать местной власти. Когда, убедившись, что следов магии, по крайней мере, на доступной для трубы — около двухсот метров — дальности, нет, мы вернулись в район пирсов, там уже собралась толпа — не менее двух десятков человек. Никто уже не кричал, люди молча смотрели на нас.

— Может, сядем где-нибудь в стороне? — чувствуя некоторое напряжение, спросил я у моей спутницы.

— Это неважно. Все всё уже видели. Кроме того, мне надоело прятаться. Я — скелле. Пусть другие прячутся, — высокомерие и надменность возвращались к ней, стоило нам приблизиться к людям.

— Ну да. Извини. Я уже стал забывать как-то, — ответил я, думая о том, что нас можно было считать стратегической авиацией. Ну, а что? Ядерная бомба на борту — в наличии.

— Прямо на пирс сможешь сесть? — спросила девушка.

Я заколебался. Еще недавно я чуть не разбился, пытаясь сесть на гораздо большую по размеру полянку, правда, окруженную со всех сторон высоченными деревьями. Убрав тягу, я позволил ветру развернуть машину и оценил дрейф. Ширина причала была рассчитана на две телеги, и это давало надежду на успех. Правда, ветер тащил нас аккуратно поперек выдававшегося в реку пирса, но при этом был слабый, и я решил рискнуть. Ветер как раз сносил аппарат в направлении очередного причала, и я, развернув машину по нему, позволил сносить себя дальше, лишь медленно опускаясь. Когда машина пересекла носом кромку причала, я слегка сдвинул тягу, притормозив дрейф, и позволил самолету опустить себя на доски. Наверное, со стороны это выглядело как профессиональная и уверенная посадка, но с моей точки зрения это был набор случайностей и возможностей. Только приземлившись, я понял, что второй раз, по своей воле, я бы такого делать не стал. Самолет стоял поперек причала с хвостом, торчащим над водой. Ана решительно выбралась из своего отсека и спрыгнула на доски, машина покачнулась, и на секунду мне показалось, что она сейчас рухнет в воду на потеху публике. Но аппарат стоял стабильно, лишь пружинил настил пирса. Я не торопясь, аккуратно выбрался следом.

Толпа уже переместилась ближе к нам, но на причал никто не заходил. Я заметил высокого худого мужчину, который, торопясь, спускался к причалам сверху, от домов поселка. Ана равнодушно разглядывала толпу — в основном мужчины, несколько подростков, по виду обычные обитатели Мау.

На пирс ворвался высокий мужик и, слегка осадив, с достоинством зашагал навстречу. Я шагнул вперед и встал рядом с девушкой. На мое и, как выяснилось, ее удивление, тот обратился ко мне, игнорируя стоящую рядом скелле.

— Староста причала Саррих, — отрекомендовался мужчина. — Чем могу быть полезен? — продолжил он вполне любезным тоном.

Ана ошарашенно молчала. Я заметил выражение удивления, которое пронеслось по надменному лицу, как порыв ветра над спокойной водой.

— Скажи мне, староста, — начал я, — как давно вы видели в поселке скелле?

Тот, в свой черед, удивился:

— Скелле? Не помню такого. Наша к нам и не поднималась ни разу — сидит там, в Хорнуиле.

— Ну, тогда поздравляю! Считай, ваш поселок впервые посетила живая скелле.

Взгляд старосты дернулся, он уставился на Ану, побледнел, что-то сообразив, и тут же бухнулся на колени:

— Простите, госпожа! Одежка на вас непривычная — сразу и не признать. Простите!

Голос Сарриха исказился, слова вываливались из него кусками — похоже, он здорово испугался. После крохотной паузы толпа рядом с пирсом начала стремительно таять. Я повернулся, посмотрел на Ану, опять развернулся к старосте и поразился — на берегу перед причалом никого не было! Люди всегда сторонились опасности, но чтобы так! Похоже, это пробрало даже Ану:

— Вставай, староста. Ты мне не нужен.

Саррих вскочил и, развернувшись, собрался дать деру.

— Секунду, любезный! — остановил его я. — Ответьте мне, пожалуйста, на несколько вопросов, — продолжил я, направляясь вдоль пирса на берег.

Староста дернулся, оглянулся на Ану и засеменил рядом со мной:

— Конечно, конечно. С удовольствием!

Похоже, его удовольствие росло в зависимости от расстояния между ним и девушкой, и я, остановившись и понизив голос, спросил:

— Послушайте, Саррих. Мы долго путешествовали, и, похоже, пока нас не было, что-то произошло, о чем мы должны знать. Когда мы улетали в путешествие, я не припомню, чтобы люди до такой степени боялись скелле, да, к тому же не могли их опознать. Что случилось?

Мужик замер, не в силах вымолвить ни слова. Я обернулся — рядом стояла Ана. Аккуратно взяв старосту за локоть, я поспешил вновь разорвать расстояние между ним и девушкой. Отойдя на несколько шагов, я встряхнул его руку, приводя того в чувство:

— Ну, так что произошло?

— Так сколько же народу побили!

— Смотри на меня, Саррих, если не хочешь разговаривать с ней. Отвечай. Где побили, когда, кто, кого и сколько?

Мужик опять затрясся — приблизилась Ана, но заговорил:

— Скелле, госпожа. Одни скелле других били, ну и людей заодно много погибло.

Вмешалась Ана:

— Или ты рассказываешь все и по порядку, или я забираю тебя с собой.

Староста попытался вновь бухнуться на колени, но я, схватив его за локти, не дал это сделать:

— Говори уже, идиот, и проваливай.

— Так это все знают! Давно это уже, лет пять назад. Чего-то они между собой сцепились — то я не знаю. Народу побили без счета. Целые поселки мертвых потом находили. Ну, и друг дружку, понятно дело, не щадили. Говорят, в столице башню магов штурмовали, но те отбились. Сейчас вроде успокоились, но злые стали, как… — он с испугом оглянулся на девушку.

— Вы, госпожа, извините — скелле-то немного осталось. Вас только в городе теперь и найдешь. Кому паспорт нужен, те, ясное дело, едут туда. А мы их и не видим теперь.

— А кто же детей на дар проверяет? — поинтересовался я.

— Да сами справляемся. Люди, поди, заинтересованы, чтобы с ребенком все нормально было.

Я отпустил Сарриха, которого все это время приходилось держать за локти:

— Спасибо. Иди уже.

Посмотрев вслед стремительно исчезающему старосте, я повернулся к Ане:

— Слышала?

Она кивнула:

— Слышала. Нам это на руку. Хочу к отцу поскорей — там всё ясно станет.

— Ты же бывала здесь — куда идти?

Девушка вздохнула:

— Пойдем, пока они совсем не разбежались.

Вела меня она не на местную станцию, или постоялый двор, а к одному из домов под высоченной двускатной крышей с цветным разрисованным коньком над ней. Нельзя сказать, что поселок обезлюдел, но встречные явно сторонились нас. На галерее, окружавшей здание, были расставлены столы с лавками — почти французское кафе на открытом воздухе. Люди, сидевшие за столами, притихли и съежились при нашем появлении — видимо, слухи о прилете скелле уже разошлись по поселку. Страх перед скелле надежно защищал нас от излишнего любопытства, а наше имущество — от не в меру жадных рук. Вместе с тем мне стало даже жаль Ану, которая в своей стране ощущала себя более чужой, чем на Земле. В этой ситуации трудно было упрекать ее за то, что она частенько говорила «они» о людях, населявших ее страну. Сейчас этот барьер, похоже, стал непреодолимым. С другой стороны, первоначально ее не опознали как скелле, и если бы я не представил ее Сарриху, то, с большой вероятностью, она могла бы оставаться инкогнито. Возможно, в следующий раз так и следовало поступить. Конечно, хорошо не волноваться за брошенный на пирсе самолет, но и ощущать себя оккупантом в своей стране тоже было неправильно. Теперь было невозможно просто пообщаться, поболтать с незнакомцами, узнать новости. Это не Земля, где можно, не сказав никому ни слова, проехать через полстраны, пользуясь разными видами транспорта, быть при этом в курсе всех последних новостей со всех уголков планеты и заказывать покупки или еду, ни разу не увидев живого продавца. На Мау надо общаться, а стена страха вокруг делала это затруднительным.

Усевшись за длинный стол и проводив взглядом соседей, решивших, что они уже пообедали, я сказал Ане:

— Думаю, в следующий раз не стоит признаваться, кто ты такая. Мне кажется, многие вещи упростятся.

— Я привыкла. Думаешь, до этого что-то сильно отличалось?

— Дело не в привычке. Мы собираемся пересечь огромную страну, и лишний раз не стоит дразнить скелле. Я уверен, что о нашем появлении местная будет знать уже сегодня. В принципе, мы и хотели, чтобы они узнали о нас. Но это не значит, что я собираюсь им сообщать, куда мы направляемся. Скажи, пожалуйста, скелле может передать информацию о нас на побережье?

Девушка задумчиво водила пальцем по столу:

— Может. Есть способ.

— А ты, можешь, например, связаться с утесом?

— Нет. Нужен приемник — это такое, как бы тебе сказать…

— Я понял, — и я похлопал рукой по земному рюкзаку, где, среди прочего, лежала парочка переносных радиостанций — две коробочки размером с тонкую пачку сигарет с длиннющими хвостами антенн. Немного подумав, я добавил: — Хотя с твоим описанием и так понятно, куда мы направляемся, — поймав непонимающий взгляд девушки, я добавил: — Ну, красавица и бородатое чудовище — есть такая сказка на Земле. Они сразу поймут, кто ты, а поняв это, и куда ты направляешься.

Наш разговор прервало тихое покашливание. Оглянувшись, я обнаружил, по-видимому, хозяина заведения, который деликатно мялся в стороне, давая нам возможность договорить. Увидев наши взгляды, он мгновенно переместился к нашему столу:

— Чего изволит госпожа?