Глава двадцать четвертая, посвященная непристойной выходке герра Засса
— Милый, — сказала тетя Элизабет на следующий день после завтрака, — разве у тебя нет никаких дел?
— Есть, тетя.
— Так иди. Что ты около меня вертишься?
— Идите, разрази вас гром, — прибавил Фокс шепотом, когда напарник наклонился, чтобы поставить возле него стакан с лимонадом.
— Вам хорошо говорить. А меня уже поджидают!
— Так и будете от них прятаться?
— Иди, Ральф, — сказала тетя вслух. — Можешь передо мной не выслуживаться. Я, слава богу, еще в состоянии подать себе стакан воды!
Кеннел мрачно посмотрел на горизонт, где высилась Красная пирамида, вздохнул и ушел, сказав, что попытается поймать несколько ящериц.
Помочь себе он не мог: трюк с письмами следовало проверить. И очень скоро в том, что о египетских богах Диоксогене и Фэттен-Ю читали оба адресата, а не один, не осталось никаких сомнений.
Лоу и Хэтфильд старались, как следует. Роль Ральфа не позволяла сколько-нибудь действенного сопротивления. Все, что можно было сделать — это прикрываться от особенно страшных ударов.
— Превосходно, — бормотал вполголоса Фокс, меняя напарнику примочку (они были в палатке одни). — Признаться, мускулы под вашей рубашкой, а еще более — ваш характер, вселяли тревожные мысли. Голову выше, вот так. Вы замечали, mon cher ami, что в случае каких-либо повреждений страдает преимущественно одна сторона тела? У вас она — правая.
— Почему правая? — поинтересовался Саммерс.
— Помимо вашего страшного фонаря под правым глазом у вас имеется небольшой шрам на правой скуле, старая отметина с правой стороны рта и несколько мелких на правом запястье. Послушайте, уберите руку. Вы мне мешаете.
Саммерс убрал руку. Он только сейчас обнаружил, что машинально держал ее поднятой, как бы готовясь к сопротивлению.
Спустя пять минут Фокс сказал:
— Вам, дорогой племянник, действительно стоит играть в открытую. Вы невежественны, ленитесь ликвидировать огрехи своего образования, несмотря на то, что знаете, как опасны последствия. Вы так и норовите побежать впереди паровоза. Вам не хватает подготовки. К тому же, вы по-прежнему невнимательны. Почти двадцать лет ничему вас не научили. Боюсь, рассчитывать на то, что вы исправитесь теперь, не приходится.
Саммерс вспыхнул, но Фокс сделал ему знак молчать и продолжил:
— Тем не менее, я рад, что вы так хорошо научились обращать собственные недостатки на пользу дела. Вынужден окончательно признать ваш метод. Гм, гм. Действительно неплохо. Возможно, даже…
Тут Фокс оборвал сам себя.
— Ну, мой друг, игра продолжается, — он закрыл походную аптечку. — Пойду теперь и я возложу себя на жертвенный алтарь.
«…Слушай, Засс рехнулся окончательно, — написал Кеннел в следующем письме. — Вчера вечером, когда моя тетушка вышла из палатки, где ухаживала за мной после того, как эти два бабуина, Лоу и Хэтфильд, отметелили меня ни за что, ни про что, он увел ее на прогулку и — вообрази только! — облапал, как какую-нибудь девку! Очевидно, старый павиан привык к тому, что дамам стыдно жаловаться. Им легче молча сносить издевательства. Страшно представить, сколько тайных жертв на его счету. К счастью, тетя Элизабет не такая. Правда, она в ужасном состоянии: мерзавец попытался обвинить ее в шпионаже. Она, видишь ли, хранила на груди несколько дорогих писем. Подлец решил воспользоваться этим, чтобы оправдать свой мерзкий поступок. То, что он городил, достойно авантюрного романа. Но, конечно, никто ему не поверил. А вот тетины письма, похоже, читал Вандерер. Я уверен в этом, потому что и он теперь смотрит на тетушку как-то неприлично. Надо увозить ее домой, а то как бы чего не вышло.
Возмущен. Тетя лежит больная, боюсь, она всего этого не переживет. Рвался набить З. морду, но меня оттащили.
P.S. Ах да! Чуть не забыл главное. Вандерер стал подозревать, что З. — сексуальный маньяк. Как тебе это нравится?»