Глава двадцать пятая. Светопреставление
Саммерс спустил ноги с кровати. Выспался он отлично, настроение было бодрым. Он вышел на балкон. Было рано, часов шесть, улицы только что облили водой. Солнце, жарившее с утра до поздней ночи, обладало здесь странным свойством: даже пекло было очень приятно. Солнечные лучи, пронизывавшие тело, наполняли душу чувством безмятежной радости. Коммерсант вдохнул аромат цветов, и собрался набросить халат, но утро было таким упоительным, что он отказался от этого намерения. В конце концов на улицах только начали собираться первые торговцы. Решив, что любоваться на его особу некому, он посмотрел, как ведут ослика с бурдюками воды, как толстый торговец прохладительным неторопливо идет с своим подносом, и подумал, что неплохо бы купить лимонаду.
То, что на нем нет одежды, Джейк сообразил, только оказавшись на улице — проклятая жара совсем одурманила.
Отступать было поздно: он вышел уже на середину Площади Оперы. Дело следовало замять как можно быстрее, но все же без унизительной спешки, и он направился назад, к гостинице. Этому плану несколько помешала девушка с корзиной на голове. Отдышавшись, коммерсант выглянул из-под арки, ведшей в какой-то двор: закутанная фигура девушка грациозно покачиваясь, как раз завернула за угол. Тогда он двинулся вперед. Но не успел сделать и десяти шагов, как пришлось скрыться за ослами. Ослы двигались мимо отеля и был шанс с относительно небольшим позором добежать все-таки до гостиницы. Толпа туристов, вывалившаяся из вереницы таксомоторов перед самым входом, заставила его изменить свое мнение и запаниковавший коммерсант, во весь дух перебежав улицу, вскочил в отходивший трамвай и плюхнулся на сиденье. Хуже этого нельзя было придумать ничего, но что сделано — то сделано, и он, высоко держа голову и делая вид, что не видит в своем положении ничего особенного, стал ждать остановки. Никто из пассажиров не сказал ему ни слова. Дамы и господа, леди и джентльмены, тети и дяди косились на него с осуждающим видом, а одна маленькая девочка пялилась во все глаза.
— Ne regardez pas! — громко шептала ее мать, дергая девчонку за руку. — Ne t’avise pas de regarder![12]
От этого «не регард па» коммерсанта охватил такой ужас, что он так и не решился выйти. Прижимаясь боком в холодной стене вагона, стараясь не поворачиваться к пассажирам, входившим и выходившим, он удалялся теперь все дальше и дальше от цели. Трамвай бежал по рельсам, издавая резкие звонки, чтобы спугнуть торговца, оказавшегося на них со своим ослом, автомобиль или пешехода. Каждый раз коммерсант вздрагивал. С каждой минутой ему становилось страшнее, от стыда он совсем перестал соображать, и, трусливо вывалившись на конечной остановке, стараясь слиться с чугунными воротами трамвайной станции, пытался найти такое место, где его не будет видно. Ничего большего ему уже не хотелось.
На него смотрели. И господин в канотье, ждавший, опершись на трость, кого-то на площади. И пассажиры на остановке — этих было человек пять, не меньше. Все они были закутаны в превосходные черные и белые покрывала. И двое феллахов, тащивших свернутые ковры на плечах. И уж тем более нищий мальчишка. Он сидел на тротуаре и ковырял в носу. Юный египтянин был облачен в дырявые штаны и белую рубаху. Голову закутывала чалма. «Можно размотать, — думал коммерсант. — Хоть будет, чем прикрыться». Кража, конечно. Ничего иного придумать было нельзя. «Да, но если меня возьмут? Я же окажусь в участке. А если погоня? О, боже мой, боже мой!»
И с этими ужасными мыслями он проснулся.
— Ральф! — тетушка Элизабет бесцеремонно вошла в палатку. — Ты что, еще спишь? Поднимайся, лентяй. Мы едем в Каир. Господин Вандерер любезно предоставляет нам машину. Я хочу, наконец, побыть в приличной обстановке, посетить парикмахерскую и зайти в ресторан.
Она высунула голову наружу и закричала:
— Профессор! Где вы, господин профессор! Вы с нами?