Глава 20

Чтобы попасть в Мидлсекс, Линли выехал на трассу А-40. Адрес, данный сержантом Нкатой, найти было непросто, и путешествие в Хейес оказалось чередой неверных поворотов, возвращений и поисков переправ через канал Гранд-Юнион. В конце концов искомый дом нашелся в небольшом жилом квартале, окруженном двумя спортивными комплексами, двумя игровыми площадками, тремя озерами и портом. Будучи частью Большого Лондона, район производил впечатление сельской местности, и даже самолеты, встречаемые и провожаемые вдалеке аэропортом Хитроу, не могли нарушить иллюзии, будто воздух здесь чище и обстановка безопаснее.

Муваффак Масуд жил на Телфорд-уэй — узкой улочке, состоящей из кирпичных малоквартирных домов желтоватого цвета. Когда Линли и Нката позвонили в дверь угловой квартиры в одном таком доме, неожиданным посетителям открыл сам хозяин жилища, с надкушенным тостом в руках.

Он удивленно замигал, уставившись на нежданных гостей. Масуд еще не успел облачиться в дневной наряд и встретил полицейских в халате того типа, что набрасывают боксеры перед выходом на ринг: с капюшоном и надписью «Убийца», вышитой на груди и спине, — все как полагается.

Линли предъявил удостоверение.

— Мистер Масуд? — спросил он и, когда мужчина нервно мотнул головой, продолжил: — Вы не могли бы ответить на несколько вопросов?

Он представил Нкату и назвал свое имя. Масуд перевел взгляд с Линли на сержанта и обратно на Линли; потом отшагнул от двери, впуская их в дом.

Они оказались в гостиной. Она была немногим больше, чем морозильная камера, и в дальнем углу выделялась деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Ближе к входу, напротив электрического камина, стоял диван, покрытый шерстяным пледом. В углу разместилась металлическая этажерка, на которой сконцентрировались немногочисленные декоративные элементы интерьера — дюжина фотографий, запечатлевших группы молодых людей и детей. Верхняя полка этажерки была отдана единственному портрету, украшенному шелковыми цветами и оправленному в хромовую рамку; это была фотография принцессы Дианы.

Линли задержал взгляд на этажерке, поначалу приняв ее за некий алтарь, а после снова повернулся к Муваффаку Масуду. Это был бородатый мужчина лет пятидесяти — шестидесяти. Пояс на его халате был завязан так, что становилось очевидным наличие под ним округлого брюшка.

— Это ваши дети? — спросил Линли, указывая на фотографии.

— У меня пятеро детей и восемнадцать внуков, — ответил мужчина. — Там они все. Кроме новорожденной малышки, третьего ребенка моей старшей дочери. Здесь я живу один. Моя жена умерла четыре года назад. Чем могу быть полезен?

— Вам нравилась принцесса?

— Для нее национальность не была препятствием, — вежливо произнес Масуд.

Он взглянул на тост, который держал в руке, с таким видом, будто у него пропал всякий аппетит. Он извинился и нырнул в дверной проем за лестницей, где обнаружилась кухня, по размеру еще меньше, чем гостиная. За кухонным окном чернели голые ветки деревьев, предполагая существование садика на заднем дворе.

Муваффак Масуд вернулся к полицейским, затягивая пояс на боксерском халате. Он произнес с подчеркнутой вежливостью и достоинством:

— Надеюсь, ваш визит не связан с той кражей в Клапаме. Ко мне уже приходили по этому вопросу. Тогда я сообщил офицерам то немногое, что знал, и, поскольку больше от них известий не поступало, решил, что дело закрыто. Но теперь я должен спросить: неужели никто из вас так и не позвонил монахиням?

— Вы не позволите нам присесть, мистер Масуд? — спросил Линли. — Нам нужно задать вам несколько вопросов.

Мужчина заколебался, не зная, как себя вести. С одной стороны, Линли не ответил на вопрос, и тому могли быть некие причины. С другой стороны, законы гостеприимства никто не отменял. Помолчав, он все же сказал:

— Да, конечно, — и повел рукой в сторону дивана.

Другой мебели, чтобы сесть, в гостиной не было. Масуд сходил на кухню за стулом и поставил его прямо напротив дивана, где уселись гости. Он сел, широко расставив босые ноги. На одном пальце не хватало ногтя, заметил Линли.

— Должен сразу заявить, что я никогда не нарушал законы этой страны, — произнес Масуд. — Я говорил это полицейским, когда они приходили в прошлый раз. Я не знаю Клапама и вообще не знаком с районами к югу от Темзы. Даже если бы знал, все равно я там не бываю. В те вечера, когда я не встречаюсь с детьми, я езжу на набережную Виктории. Там я был и в тот день, когда произошла кража в Клапаме, о которой полиция меня уже расспрашивала.

— Набережная Виктории? — повторил Линли.

— Да-да. Это около самой реки.

— Я знаю, где это. Что вы там делаете?

— За гостиницей «Савой» круглый год спят бездомные люди. Я их кормлю.

— Кормите их?

— У меня есть кухня. Да. Я кормлю их. И я не единственный, кто занимается этим, — добавил он, очевидно, расслышав скептицизм в голосе Линли. — Там же работают монахини. И еще одна группа, которая раздает одеяла. Когда полиция спрашивала меня, не мог ли мой фургон оказаться в Клапаме в момент кражи, я объяснил, что это невозможно. С половины десятого и до полуночи я слишком занят, чтобы отвлекаться на грабежи, суперинтендант. Я следую канонам ислама, — пояснил он и добавил с едва заметным нажимом: — В их истинном виде.

Очевидно, последним замечанием Масуд хотел разделить традиционные верования и воинствующие формы ислама, возникающие в разных точках глобуса. Пророк — да будет благословенно имя его — призывает последователей заботиться о бедных, продолжил разъяснения Масуд. Передвижная кухня — это один из способов выполнить этот наказ; этот способ и взял на вооружение он, скромный слуга Аллаха. Круглый год он ездит на набережную Виктории, хотя зимой потребность в его кухне возрастает многократно — из-за холода, который к бездомным особенно немилосерден.

Первым отреагировал на эти слова Нката.

— Передвижная кухня? — повторил он. — Мистер Масуд, то есть вы готовите еду для бездомных не дома?

— Нет-нет. Разве я смог бы сохранить блюда горячими? Ведь мне приходится ездить от Телфорд-уэй почти в центр Лондона. Мой фургон оборудован всем необходимым для приготовления пищи. Плита, рабочий стол, небольшой холодильник. Это все, что требуется. Конечно, я мог бы подавать сэндвичи, которые сэкономили бы усилия по готовке еды, но им нужна горячая пища, бедным людям без крыши над головой, и холодный хлеб с сыром ее не заменит. Я благодарен небесам за то, что у меня есть возможность дать им необходимое.

— Давно ли действует ваша передвижная кухня? — спросил мужчину Линли.

— С тех пор, как я стал получать от «Бритиш телеком» пенсию. То есть уже почти девять лет. Вы должны спросить монахинь. Они скажут то же самое.

Линли верил ему. Не только потому, что все его слова, скорее всего, будут подтверждены монашками и всеми людьми, которые регулярно видели Муваффака Масуда на набережной. Но и потому, что мужчина производил впечатление честного человека, и было невозможно не испытывать доверия к нему. «Праведный» — вот каким словом описал бы собеседника Линли.

— Мы с коллегой хотели бы посмотреть на ваш фургон, — сказал он тем не менее. — Снаружи и внутри. Вы позволите?

— Конечно. Вы не подождете меня? Я только оденусь, а потом отведу вас в гараж.

Он быстро поднялся по лестнице, оставив Линли и Нкату молча обдумывать услышанное.

Через некоторое время Линли спросил сержанта:

— Какова ваша оценка?

— Говорит правду или социопат. Но взгляните-ка вот на это, босс.

Нката развернул на колене свою аккуратную записную книжку в кожаном переплете, чтобы Линли мог прочитать то, что там было написано несколькими днями ранее:

виж

ня

ваф

873-61

Ниже Нката приписал:

Передвижная

кухня

Муваффака

873-61

— Но вот чего я никак не могу понять, — горячо продолжал Нката, — какой смысл в его действиях? Сначала раздал еду за «Савоем», потом переждал сколько-то времени в Центральном Лондоне, после чего, уже в середине ночи, переместился к Сент-Джордж-гарденс, где его записали камеры скрытого наблюдения. Зачем?

— Встреча?

— С кем? С продавцом наркотиков? Но по-моему, из него такой же наркоман, как из нас с вами. Тогда с проституткой? Его жена умерла, он захотел поразвлечься, понятно, но зачем везти девушку к Сент-Джордж-гарденс?

— Может, встреча с террористом? — предложил Линли.

Это казалось совсем уж маловероятным, но он знал, что на начальных стадиях нельзя отбрасывать ни один вариант.

— Или с продавцом оружия? — перебирал возможности Нката.

— Или его ждал кто-нибудь, чтобы передать контрабанду?

— Или он встречался с убийцей, — сказал Нката. — Чтобы передать что-то. Оружие?

— Или взять что-нибудь у убийцы.

Нката покачал головой.

— Нет, скорее отдать что-нибудь. Или кого-нибудь, босс! Отдать мальчишку.

— Киммо Торна?

— Тогда все получается. — Нката бросил взгляд на лестницу. — Он ездит на набережную, но ведь это не так уж и далеко от Лестер-сквер. Например, от пешеходного моста Хангерфорд, если именно таким образом Киммо Торн и его приятель перебирались на другой берег. Этот Масуд мог знать Киммо уже сколько угодно времени, просто не торопился, решая, что с ним делать.

Линли обмозговывал эту версию и так и сяк, но она не укладывалась в голове. Если только благодетель бомжей не был социопатом, как справедливо заметил Нката.

— Пожалуйста, следуйте за мной, — сказал Масуд, спускаясь по лестнице.

Он надел не традиционный арабский наряд, а свободные джинсы и фланелевую рубашку, поверх которой набросил кожаную куртку. На ногах у него были кроссовки. В европейской одежде он внезапно стал больше похож на англичанина, чем на своих земляков. Перемена была столь разительна, что нельзя было не задуматься, сколь далекой от истины может оказаться оценка, основанная лишь на внешнем виде человека.

Муваффак Масуд держал фургон в одном из гаражей, выстроившихся бок о бок в дальнем конце улицы. Гараж был узким, и рассмотреть автомобиль, не выгоняя его, было бы затруднительно. Поэтому Масуд, не дожидаясь, пока его об этом попросят, сел за руль и выкатил фургон на площадку перед гаражом, где Линли и Нката без помех приступили к осмотру. Фургон был красным, как и тот, который видела женщина из окна квартиры на Гандель-стрит. И это был «форд-транзит».

Масуд выключил двигатель и выпрыгнул из фургона, открыл дверцу кузова, чтобы продемонстрировать интерьер фургона. Он был оборудован так, как Масуд и описывал: у одного борта стояла плита, вокруг нее разместились шкафчики, рабочий стол, маленький холодильник. Такой автомобиль можно было бы использовать в туристических целях, так как в салоне нашлось место и для походной кровати. Здесь же можно было и убивать.

Но это был не тот «форд», который искали Линли и Нката. Это стало понятно еще до того, как Масуд открыл дверцу салона. Нужды разглядывать внутреннее устройство не было никакой. Потому что фургон был новый и на борту горела свежая яркая надпись: «Передвижная кухня Муваффака» и номер телефона.

Линли открыл рот, чтобы задать вопрос, но на долю секунды его опередил Нката:

— Раньше у вас был другой фургон, не так ли, мистер Масуд?

— О да, — кивнул Масуд. — Но он был старый, и несколько раз я не смог завестись. А мне нужно ездить каждый день.

— Что вы с ним сделали? — спросил Линли.

— Продал.

— Со всей начинкой?

— Вы имеете в виду плиту? И холодильник со столом? Да, там было все то же самое, что и в этой машине.

— Кто купил его? — В голосе Нкаты слышалась и надежда, и страх, что эта надежда не оправдается. — Когда?

Масуд подумал, прежде чем ответить на эти вопросы.

— Это было уже… месяцев семь назад. Где-то в конце июня. Кажется, да, примерно в это время… Джентльмен… К сожалению, не запомнил имени… Он хотел купить фургон к августу, к отпуску, так он сказал. Полагаю, он планировал поездку по стране, хотя дословно этого не прозвучало, насколько я помню.

— Как он расплатился?

— Ну, я, конечно, не просил за фургон много. Он был уже старый. И ненадежный, как я уже упоминал. Его нужно было ремонтировать и красить. Тот джентльмен хотел выписать чек, но поскольку я не знал его, то попросил заплатить наличными. Он уехал, но в тот же день вернулся с деньгами. Мы совершили сделку, и… и все. — Масуд сам сложил вместе кусочки информации, пока заканчивал объяснение. — Значит, вы ищете мой старый фургон. Конечно. Тот джентльмен, должно быть, намеренно купил его для противозаконных целей и поэтому не перерегистрировал на свое имя. А что именно он собирался делать… Неужели это и есть тот клапамский вор?

Линли отрицательно качнул головой. Вором был подросток, сказал он Масуду. А человек, купивший фургон, был, вероятно, убийцей того мальчика.

Масуд, потрясенный, отшатнулся.

— Мой фургон? — выговорил он и замолчал, не в силах произнести более ни слова.

— Вы можете описать покупателя? — спросил Нката. — Может быть, что-то бросилось вам в глаза, что-то особенное запомнилось?

Масуд выглядел так, будто не совсем еще пришел в себя, но ответ его был взвешенным и неторопливым.

— Боюсь, это было слишком давно. Джентльмен, как я его помню, был пожилым. Моложе, чем я, пожалуй, но старше вас. Белый. Англичанин. Лысый. Да. Да. Он был лысый, я помню, потому что день был жаркий и череп у него потел, а он протирал его носовым платком. И носовой платок был необычный. Необычный для мужчины. С кружевами по краям. Я даже что-то сказал по этому поводу, а он ответил, что платок дорог ему как память. Он принадлежал его жене. Она плела кружева.

— Фриволите, — проговорил Нката негромко. — Босс, это такие же кружева, как на куске ткани, которым был прикрыт Киммо.

— Он вдовец, как и я, — говорил Масуд. — Такой вывод я сделал из его слов про память. И вот еще что запомнилось: он был не очень здоров. Мы прошли от дома до гаража, тут ведь совсем недалеко, а он едва дышал. Вслух я не стал ничего говорить, но подумал еще, что мужчина в его возрасте не должен так запыхаться.

— А что-нибудь еще про его внешний вид вы помните? — продолжал спрашивать Нката. — Он был лысый, это мы поняли, а что еще? Борода? Усы? Толстый? Худой? Какие-то родимые пятна?

Масуд посмотрел на землю, будто надеялся увидеть там образ покупателя старого «форда».

— Бороды и усов не было, — сказал он, потом еще подумал, наморщив напряженно лоб, и наконец признал: — Больше ничего не могу припомнить.

Лысый и безбородый. С этим далеко не уйдешь.

— Мы бы хотели составить фоторобот этого человека, — сказал Линли. — Мы пришлем к вам специалиста, когда вам будет удобно.

— Чтобы нарисовать его лицо? — уточнил Масуд с сомнением в голосе. — Я сделаю все, что в моих силах, но боюсь… — Он замялся, словно подбирая вежливую формулировку, чтобы выразить мысль, — Для меня почти все англичане на одно лицо. А он был очень английский, очень… обыкновенный.

И это типичная характеристика большинства серийных убийц, подумал Линли. Это их особый дар: они сливаются с толпой, и никто не подозревает, какое чудовище шагает рядом. Только в фантастических триллерах убийцы рождаются в волчьем обличье.

Масуд завел фургон обратно в гараж. Линли с Нкатой подождали его, и все вместе они вернулись к дому. И когда уже начали прощаться, Линли вспомнил, что один вопрос остался незаданным.

— Мистер Масуд, а как он сюда добирался? — спросил он.

— Простите, что вы имеете в виду?

— Если он планировал вернуться домой на вашем фургоне, то ему нужен был транспорт, чтобы сначала к вам приехать. Железнодорожной станции поблизости, кажется, нет. Вы не обратили внимания, на чем он приехал?

— О да. Он приехал на такси. Пока мы разговаривали, оно ждало на улице — почти напротив моего дома.

Линли переглянулся с Нкатой.

— Вы случайно не разглядели водителя такси?

— К сожалению, нет. Он просто сидел в машине напротив дома и ждал. Никакого интереса к нашим делам он не проявил.

— Это был молодой человек или пожилой? — спросил Нката.

— Я бы сказал — моложе, чем любой из нас.

Фу не стал брать фургон, чтобы поехать на рынок Лиденхолл. В этом не было необходимости. Выезжать на нем со стоянки в дневное время Он не любил, и, кроме того, у Него есть возможность воспользоваться иным видом транспорта, который больше соответствует этой части города — по крайней мере, с точки зрения случайного наблюдателя.

Он убеждал Себя в том, что события последних дней наконец-то показали Ему всю Его силу. Но даже несмотря на то, что остальное человечество начало воспринимать Его так, как Он долго мечтал, Его не покидало ощущение, что ситуация ускользает из-под контроля. Никаких оснований для такого ощущения не было, но в общественных местах Фу все чаще ловил Себя на том, что Ему хочется выкрикнуть во весь голос: «Я здесь, Тот, кого вы ищете!»

Он хорошо понимал законы этой жизни. Чем шире распространялось знание, тем выше становился риск. С самого начала Он был готов к этому. Более того, Ему нравилось рисковать. Но вот чего Он совсем не ожидал, так это того, что факт Его признания распалит потребность внутри. Теперь она полностью поглотила все Его мысли и чаяния.

Он вошел в здание старого викторианского рынка с Лиденхолл-плейс. Торговые ряды давали надежное укрытие: Его присутствие здесь никого не удивит, и если одна из бесчисленных камер видеонаблюдения на пути уловит Его образ, то в такое время суток и в таком месте это не вызовет никаких вопросов.

Внутри рынка под арочным потолком раскинули серебряные крылья готовые к полету драконы: с длинными когтями и алыми языками, огромные твари сидели в каждом углу. А под ними была выложена брусчаткой центральная улица, которая днем закрывалась для транспорта. И магазинчики, расположившиеся по обе стороны, предлагали товары работникам Сити, а также туристам, которые — в другое, более милостивое время года — всегда заглядывали сюда по пути в Тауэр или на Петтикоут-лейн. Рынок пытался соответствовать запросам именно такой публики: в узких проходах можно было найти все, от пиццерии до фотосалона, но особенно часто здесь встречались мясные и рыбные лавки, где продавалась свежайшая продукция к грядущему ужину.

В зимнее же время эта территория почти идеально подходила для целей Фу. Днем она пустовала, за исключением того часа-двух, когда у служащих в Сити наступал обеденный перерыв, а поздним вечером, когда на концах улицы сдвигали тумбы, открывая проезд для транспорта, лишь изредка здесь появлялись машины.

Фу прогуливался по торговым рядам, двигаясь к главному выходу на Грейсчерч-стрит. Магазины работали, но людей в них почти не было. Наибольшую активность покупатели проявляли в таверне «Лэм»: в ее полупрозрачных окнах периодически возникали силуэты выпивающих. Перед питейным заведением пристроился чистильщик обуви. С отсутствующим видом он тер ботинки какому-то банкиру, который воспользовался несколькими минутами, чтобы почитать газету, пока занимаются его обувью. Фу присмотрелся к газете, когда проходил мимо. Вопреки Его ожиданиям, похожий на финансиста тип читал не «Файнэншл таймс», а «Индепендент», и первую полосу газеты украшал заголовок, обычно резервируемый журналистами для супердрам королевской семьи, политических скандалов и катастроф. Заголовок был короткий, но емкий: «Номер шесть». Сразу под ним на полполосы шла нечеткая фотография.

При виде статьи Фу испытал потребность совсем иного рода. Она побуждала не удовлетворять Его растущее желание, а броситься к банкиру, забрать газету и погрузиться в текст — как голодная колибри погружается в объятия цветка. Превознести Себя, заставить всех Его понять.

Но Он умеет контролировать чувства. Он отвел глаза от газеты. Прошло еще слишком мало времени, однако Он распознал в Себе то же самое ощущение, которое испытал, когда смотрел вчера вечером передачу, где говорили о Нем. Как странно было узнавать это ощущение, ведь Он вовсе не ожидал, что оно возникнет.

Гнев. Обжигающий гнев, опаляющий мышцы горла до боли, до крика. Потому что тот, кто искал Его, тот, кто вел остальных за собой в этом поиске, не появился перед телевизионными камерами. Вместо себя он послал миньонов, как будто Фу был всего лишь пауком, которого раздавить каблуком ничего не стоит.

Он смотрел на экран, и там-то, перед телевизором, Его нашел червь. Он вполз по стулу, на котором сидел Фу, скользнул в нос, развернулся за глазными яблоками, так что зрение Его замутилось, и потом устроился внутри Его черепа, устроился надолго. Чтобы язвить. Чтобы твердить: «Жалкий, жалкий, жалкий, жалкий. Безмозглый слюнтяй. Грязная свинья».

«Думаешь, ты — личность? Думаешь, из тебя что-нибудь получится? Кусок дерьма… Не смей отворачиваться от меня, когда я с тобой разговариваю!»

Фу отшатывался от него, отворачивался. Но червь не отставал.

«Ты хочешь огня? Я покажу тебе огонь. Дай мне руки. Я сказал, дай мне свои дрянные руки! Ну, как тебе? Похоже на огонь?»

Он вжал голову в спинку кресла; Он закрыл глаза. Червь жадно вгрызался в мозг, а Он старался не чувствовать этого и не признавать. Он старался оставаться тем, кем был, делать то, что Он, только Он мог делать.

«Ты слышишь меня? Ты знаешь меня? Сколько людей ты собираешься отправить в могилу, чтобы тебе наконец хватило?»

Столько, сколько потребуется для полного удовлетворения, ответил Он мысленно.

После Он открыл глаза и увидел на телеэкране рисунок. Лицо одновременно и Его, и не Его. Чья-то память попыталась вызвать Его образ из эфира. Он оценивал изображение и усмехался. Он расстегнул рубашку и подставился под поток ненависти, который направлялся на портрет со всех концов страны.

Давай же, сказал Он этой ненависти, ешь мою плоть.

«Так вот чего ты от них ждешь? Думаешь, они сделают это? Для тебя? Какое дерьмо, ты полон дерьма, мальчишка. Никогда не видел ничего подобного».

И никто не видел, думал Фу. Никто никогда больше не увидит. Это обещает Ему рынок Лиденхолл.

Он стоял напротив трех магазинов сразу у входа с Грейсчерч-стрит. Два мясных и один рыбный — сплошь золотые, красные, кремовые цвета, волей-неволей вспоминается Рождество. Над магазинами, по всей их длине, еще с прошлого века висели три ряда железных прутьев, утыканных мириадами крюков. Сто, двести лет назад на эти крюки торговцы вывешивали дичь — гроздья индеек, связки фазанов, — соблазняя прохожих сделать покупку. Теперь же они служат лишь напоминанием о давно прошедших днях. Однако они могли снова принести пользу — для Его целей.

Вот сюда Он привезет их — и доказательство, и свидетеля. Одновременно. Он решил, что устроит нечто вроде распятия — руки вытянуты в стороны на крюках, а тела свисают вниз, втиснутые между прутьями. Это будет самая публичная из Его экспозиций. И самая смелая.

Разрабатывая план, Он обошел окрестности рынка. Существовало четыре возможных пути для подъезда к рынку Лиденхолл, и каждый из них сопряжен с трудностями различного рода. Но при этом всех их объединяет общее свойство, и это же свойство объединяет их практически с любой улицей Сити.

Там повсюду висят камеры скрытого наблюдения. Те, что установлены на Лиденхолл-плейс, охраняют универмаг; на Уиттингдон-авеню они приглядывают за офисом страховой компании; на Грейсчерч-стрит оберегают банк. Наилучшим вариантом представлялся переулок Лайм-стрит-пэссидж, но даже там над входом в гастроном Он приметил небольшой прибор с темным глазком, а гастроном этот нужно будет миновать по пути на рынок. С тем же успехом Он мог бы выбрать крупнейший банк страны тем местом, где будет сделан Его следующий «вклад». Но сложность задачи — это всего лишь половина удовольствия. Вторая половина придет с исполнением самой операции.

Он воспользуется переулком Лайм-стрит-пэссидж, решил Он. Добраться до этой маленькой и дешевой видеокамеры и сломать ее не составит большого труда.

Придя к такому решению, Он почувствовал, как на Него нисходит покой. Он двинулся обратно к рынку, чтобы выйти на площадь Лиденхолл-плейс и к универмагу. Однако Его остановил чей-то оклик:

— Прошу прощения, сэр, погодите, пожалуйста.

Он остановился. Обернулся. К Нему приближался мужчина с фигурой в форме груши, с форменными эполетами на плечах. Фу ослабил мышцы лица, надевая маску расслабленности, которая обычно внушала Его собеседникам чувство безопасности. К этой маске Он добавил еще и недоумевающий взгляд.

— Простите, — повторил мужчина, догнав Фу.

Он запыхался, что при его весе было неудивительно. Форменный костюм охранника — рубашка и брюки — был ему тесноват; на груди висел бейджик с именем Б. Стрингер. С такой фамилией в детстве ему, должно быть, спасения не было от задир, подумал Фу. Хотя не факт, что это настоящая фамилия.

— Такие наступили времена, — сказал Б. Стрингер. — Вы уж простите.

— А что случилось? — Фу огляделся, словно ища ответ на Свой вопрос, — Что-то не так?

— Да просто… — Б. Стрингер состроил унылую гримасу. — Ну, мы увидели вас на мониторе… у себя в охране, понимаете? Вы как будто… Я говорил им, что, вероятно, вы ищете какой-то магазин, но они сказали… Короче, извините, но могу я помочь вам как-нибудь?

Фу отреагировал так, как в данном случае было бы естественно отреагировать. Он стал выискивать вокруг Себя видеокамеры, хотя только что их все осмотрел.

— А что? — спросил Он. — Меня записали на камеру наблюдения?

— Террористы, — пожал плечами охранник. — Ирландцы, мусульмане, чеченцы, прочие бандиты. Вы не похожи ни на кого из них, но когда мы замечаем, что кто-то бродит без дела…

Фу выпучил глаза, эдакий недалекий обыватель.

— И вы подумали, что я?… — воскликнул Он и растянул губы в улыбке. — Извините, я просто разглядывал здешние красоты. Вообще-то я каждый день бываю тут неподалеку, но на рынок никогда не заходил. Потрясающе, правда? — И Он стал показывать декоративные элементы здания, которые якобы наиболее сильно затронули Его чувство прекрасного: серебристые драконы, золотые надписи на густо-бордовом фоне, богатая лепнина. Чувствуя Себя последним идиотом, Он еще некоторое время расписывал красоты старинной архитектуры и закончил следующим образом: — Хорошо хоть, что не взял с собой фотоаппарат. А то вы бы меня в два счета за решетку упрятали. Но вы всего лишь выполняете свою работу. Я понимаю. Хотите взглянуть на мои права или страховое свидетельство? Правда, я уже собирался уходить.

Б. Стрингер поднял руки, словно говоря: «Хватит, хватит».

— Я просто должен был спросить у вас. Пойду скажу, что все чисто. — И потом добавил доверительно: — Параноики они, право слово. Мне по три раза в час приходится спускаться и подниматься по лестнице. Ничего личного.

— Я так и думал, — добродушно ответил Фу.

Б. Стрингер махнул на прощание рукой, и Фу в ответ кивнул. Он двинулся дальше, туда, куда держал путь до встречи с охранником, — на Лиденхолл-плейс.

Но там Он замедлил шаги. Он чувствовал, как напряжение сковывает шею, плечи, грудь, оно заливало все Его тело, опускаясь все ниже. Все было напрасно, столько времени потрачено впустую, а ведь время для Него критично… Он хотел рвануть вслед за охранником и сделать его Своим утешительным призом, хотя и отдавал Себе отчет в том, какой непростительной глупостью стал бы такой поступок. Но теперь Ему придется начинать все сначала, а это опасно — начинать сначала, когда Его потребность столь велика. В таких обстоятельствах Он поневоле мог поступиться осторожностью и здравым смыслом. Он не мог этого допустить.

«Ты думаешь, что ты особенный, кретин? Думаешь, в тебе есть что-то интересное для кого-нибудь?»

Он сжал челюсти. Он заставил Себя взглянуть на голые, холодные факты. Рынок Лиденхолл не подходит для Его целей, и сама судьба спасла Его, явившись в образе охранника, чтобы открыть Ему этот факт. Очевидно, в округе было куда больше видеокамер, чем Он смог разглядеть: спрятанные под самым потолком, укрытые складками серебряного крыла, замаскированные под декоративную лепнину… Но это уже не имеет значения. Главное лишь то, что Он узнал. И теперь может заняться поисками другого места.

Он вспомнил телепередачу, которую смотрел накануне. Вспомнил газетные статьи. Вспомнил фотографии. Вспомнил имена.

И улыбнулся — сколь простым оказался ответ. Он знает место, которое Ему нужно.

К тому времени, когда Линли и Нката вернулись в Скотленд-Ярд, Барбара Хейверс выполнила задание по изучению прошлого Барри Миншолла. Кроме того, она просмотрела запись, сделанную в магазине сети «Бутс», и изучила людей, стоящих в очереди за Киммо Торном и Чарли Буровом (Блинкером) — в поисках какого-нибудь знакомого лица, — и заодно всмотрелась в изображения остальной публики в магазине, попавшую в поле зрения видеокамеры. Там не было никого, доложила она, кто был бы похож на сотрудников «Колосса», с которыми она встречалась. И Барри Миншолла среди покупателей также не было, добавила она. Что касается фоторобота, полученного от завсегдатая спортзала «Сквер фор Джим», то трудно определить, имеется ли какое-то сходство между фотороботом и теми, кто оказался в «Бутс» одновременно с Киммо. Она с самого начала не очень-то рассчитывала на этот фоторобот.

— И вообще все это направление тупиковое, — заявила она Линли.

— Что удалось узнать про Миншолла? — спросил он.

— До сих пор он умудрился нигде не засветиться.

Фотографии мальчиков в костюме фокусника она передала инспектору Стюарту, а он распределил их между полицейскими, которые должны будут показать их родителям жертв для возможного опознания.

— Хотите знать мое мнение? — сказала она. — Это тоже будет бессмысленной тратой времени, сэр. Я сравнивала их с фотографиями убитых и не нашла ни одного похожего. — В ее голосе звучало разочарование. Она ведь уже почти была уверена в том, что убийца — Барри Миншолл.

Линли поручил ей проверить Джона Миллера, продавца солей для ванны из Стейблз-маркета, который был замечен в чрезмерном интересе к происходящему у прилавка фокусника.

Тем временем Джон Стюарт выделил пять констеблей (больше у него людей нет, сказал инспектор суперинтенданту) на работу с телефонными звонками, поступающими после выхода в эфир передачи «Краймуотч», где показали фоторобот подозрительного мужчины и обнародовали другую информацию об убийствах. Оказалось, что бесчисленное количество зрителей имеют знакомых, «удивительно похожих» на виденного у спортзала мужчину в кепке. Констеблям предстояло отделить зерна от плевел. К тому же среди звонивших всегда бывало много остряков, которые не могут упустить такую возможность обратить на себя внимание или ловко отомстить невзлюбившему их соседу. Что может быть лучше, чем сообщить в полицию: неплохо бы проверить такого-то, проживающего там-то?

Из оперативного центра Линли пошел к себе в кабинет, где на столе уже ждал отчет от экспертов седьмого отдела. Он вынул из нагрудного кармана очки и приступил было к чтению, но помешал телефонный звонок. Приглушенным голосом Ди Харриман сообщила, что к нему направляется помощник комиссара Хильер.

— С ним какой-то незнакомец, — шептала Харриман. — Не знаю, кто он, но на копа не похож.

Мгновением позже в кабинете появился Хильер.

— Говорят, вы кого-то задержали, — сказал он.

Линли снял очки. Перед тем как ответить, он глянул на спутника Хильера: мужчину лет тридцати, в синих джинсах, ковбойских сапогах и широкополом стетсоне. Определенно не коп, подумал Линли.

— Мы с вами не встречались?… — спросил он у мужчины.

Хильер нетерпеливо произнес:

— Это Митчелл Корсико, из «Сорс». Наш внедренный журналист. Что там у вас за подозреваемый, суперинтендант?

Линли аккуратно перевернул отчет экспертов лицевой стороной вниз.

— Сэр, я бы хотел переговорить с вами наедине…

— В этом, — сказал Хильер, — нет необходимости.

Корсико поспешно промямлил, переводя взгляд с одного офицера полиции на другого:

— С вашего позволения, я выйду.

— Я сказал…

— Благодарю. — Линли подождал, пока журналист не скроется в коридоре, и только тогда заговорил: — Вы сказали, что у меня будет сорок восемь часов до появления в команде репортера. Это время еще не истекло.

— С этим вам придется обращаться не ко мне, суперинтендант. Решение было принято на высшем уровне.

— Где же именно?

— Отдел по связям с общественностью сделал предложение. Я счел его подходящим.

— Я вынужден протестовать. Мы не только нарушаем все правила, но и неоправданно рискуем.

Хильеру эти слова удовольствия не доставили.

— Слушайте, что я вам говорю! — рявкнул он. — Пресса рвет нас на части. История с убийствами на первых полосах всех газет без исключения и на всех новостных каналах. Если только нам не повезет и какой-нибудь горячий араб не бросит бомбу на Гросвенор-сквер, нам не миновать скандала. Митч на нашей стороне…

— Вы не можете этого знать, — возразил Линли. — И вы заверили, сэр, что репортер будет из серьезного издания.

— И, — продолжал Хильер, демонстративно не обращая внимания на слова Линли, — у него есть неплохая идея. Его редактор позвонил в отдел по связям с общественностью, и те дали добро. — Он повернулся к двери и крикнул: — Митч! Зайдите к нам, пожалуйста.

Корсико вернулся. Сдвинув шляпу на затылок, он обратился к Линли его же словами:

— Суперинтендант, я понимаю, что мы нарушаем все правила, но вы не волнуйтесь. Я хотел бы начать с биографического очерка о каком-либо из офицеров — чтобы познакомить читателей с процессом расследования через рассказы о людях, занятых в нем. Начать я хочу с вас. Кто вы такой и что вы здесь делаете. Поверьте, в очерке не появится ни одной подробности о самом следствии, которую вы не разрешите включить.

— У меня нет времени на то, чтобы давать интервью, — сказал Линли.

Корсико вскинул руки.

— Так никто же и не просит у вас интервью, — сказал он. — Я уже обладаю массой сведений — благодаря помощнику комиссара, он был так любезен. У вас я прошу лишь разрешения быть мухой на стене.

— Я не могу его дать.

— А я могу, — заявил Хильер. — И даю. Я верю в вас, Митч. Вы ведь понимаете, насколько деликатная сложилась у нас ситуация. Пойдемте, я представлю вас остальным. Вы еще не видели наш оперативный центр? Думаю, вам будет интересно туда заглянуть.

С этими словами Хильер в сопровождении Корсико покинул кабинет. Линли, ошеломленный, смотрел им вслед. При появлении помощника комиссара он встал, но теперь медленно опустился на стул. Похоже, в отделе по связям с общественностью все окончательно лишились разума.

Кому звонить? Кому жаловаться? Первый, о ком подумалось, был Уэбберли. Не сможет ли суперинтендант повлиять на события, все еще пребывая в санатории? Нет, это не в его власти, понял Линли. Хильер теперь пляшет под дудку вышестоящих чинов, и весь авторитет Уэбберли в такой ситуации бессилен. Единственным человеком, который смог бы остановить это безумие, был сам комиссар, но чего Линли добьется обращением к нему? Скорее всего, его самого отстранят от дела.

Биографический очерк, повторил он про себя, все еще не веря своим ушам. Господи, что будет дальше? Глянцевые портреты в «Хеллоу!» или участие в каком-нибудь бессмысленном ток-шоу?

Понимая, что команда обрадуется новостям ничуть не больше его самого, он вновь взял в руки отчет из седьмого отдела. Надо наконец узнать, каковы результаты экспертизы, сказал себе Линли, отбросил эмоции и надел очки.

Под ногтями Дейви Бентона обнаружены фрагменты кожи — следы отчаянной борьбы с убийцей. Имевшее место сексуальное насилие подтверждалось наличием спермы. Проводятся анализы ДНК частиц кожи и спермы, что позволит получить первые фактические данные — чего не удалось сделать с пятью предыдущими трупами.

На шестом теле также обнаружен необычный волос. Сердце Линли подпрыгнуло, когда он прочитал слово «необычный», и он сразу же подумал о Барри Миншолле. Волос в настоящее время исследуется. Однако уже ясно, что это не человеческий волос, поэтому следует обдумать, не пристал ли он к телу, пока оно лежало на земле под деревом.

И в заключение — удалось идентифицировать найденные в Куинс-вуде отпечатки обуви. Это были ботинки марки «Черчс», модель называлась «Шаннон».

Последний пункт отчета заставил Линли тяжело вздохнуть. Полученная информация сузит круг поисков до каждого второго обувного магазина в центре Лондона.

Он набрал внутренний номер Доротеи Харриман. Не отправит ли она копию отчета из седьмого отдела Саймону Сент-Джеймсу, спросил он.

Расторопная Харриман, оказывается, это уже сделала. Но хорошо, что суперинтендант связался с ней — ему сейчас как раз звонят из участка на Холмс-стрит. Ответит ли он на звонок? И кстати, как ей вести себя с тем парнем Корсико, если он начнет расспрашивать, каково иметь боссом аристократа? Игнорировать? Хотя, добавила она, если уж речь зашла о начальниках-аристократах, то, кажется, можно было бы посадить помощника комиссара на его собственное… тут она запнулась, не зная, как сформулировать мысль.

— На его собственную петарду, — подсказал Линли. В ее словах был смысл. В них был ответ и была простота, не требующая обращений к начальству и конфликтов. — Ди, вы гений. Да. Подбросьте дровишек в их огонь. Там хватит сплетен не на один номер газеты, так что не стесняйтесь, подкладывайте. Упомяните Корнуолл. Фамильное поместье. Заговор слуг под руководством злоумышленницы экономки. Позвоните моей матери и попросите ее проследить, чтобы брат выглядел настоящим наркоманом, если вдруг заявится Корсико. Позвоните моей сестре и предупредите, чтобы запирала все двери на тот случай, если в поисках грязного белья Корсико занесет и в Йоркшир. У вас есть еще какие-нибудь идеи?

— Итон и Оксфорд? Гребные гонки в составе университетской команды?

— Хм. Да. Конечно, лучше бы регби, это как-то более мужественно. Но будем придерживаться фактов, пусть разбирается с ними и не сует нос в оперативный центр. Переписать историю мы не можем, даже если иногда нам этого очень хочется.

— Может, мне называть вас вашей светлостью? Графом? Еще как-то?

— Боюсь, это будет уж слишком. Он может догадаться о нашем замысле. На идиота вроде не похож.

— Понятно.

— Так, что там со звонком из участка на Холмс-стрит? Соедините меня, пожалуйста.

Харриман отключилась, переведя входящий звонок на его номер, и через пару секунд в трубке Линли раздался голос — не констеблей и сотрудников участка, а адвоката Барри Миншолла. Его сообщение было кратким и желанным.

Его клиент, сказал Джеймс Барти, обдумал ситуацию и готов к разговору со следователями.