Глава 13

Держа сигарету между пальцами, Хайс облокотился на стол и сжал пальцами лоб. Трудновыносимое молчание воцарилось в кабинете. Потом, подняв голову, Хайс продолжил:

— К сожалению, в вашей версии верно лишь то, что я люблю Селесту. Я любил ее еще тогда, когда Дон и она собирались пожениться…

— Тогда почему вы не женились на ней? — спросил Коннорс.

— Потому что она никогда не хотела меня, — просто ответил Хайс. — Она еще и сейчас влюблена в его память. Несмотря на то, что Дон им устроил, ей и Элеане, он все еще ее муж. Она сохраняет в неприкосновенности их прежнее жилище и надеется, что в один прекрасный день Дон вернется.

Коннорс вынул руку из кармана.

— Это отличная история, и вы могли бы заработать по пять центов за слово, продав ее. «Вечная верность любви». Но все же я придерживаюсь мнения, что Дональд Хайс мертв и зарыт где-нибудь здесь, в Блу-Монде. После убийства Макмиллана прошло более шестнадцати часов и, если ваш брат жив и сейчас находится здесь, то кто-нибудь его обязательно заметил бы.

— Не обязательно. — Хайс снова засунул сигарету в рот. — Дон родился в этом крае, и не существует ни одного дерева, ни одного холма или лощины, которых бы он не знал. Когда мы были детьми, мы играли повсюду и изучили все окраины. — Джон Хайс отодвинул кресло и встал. — Честно говоря, я не знаю пока, что надо делать и что думать. И нельзя бесконечно откладывать решение этого дела. Я не так прост, чтобы надеяться таким способом решить все проблемы. Даже если дело сложится еще хуже, чем можно предугадать.

Коннорс прикурил сигарету и предложил первую затяжку Элеане.

— Нет, спасибо, — ответила она. — Я считаю это негигиеничным.

— Если в самом деле Дон убил Мака, то надо предать всю историю огласке и наплевать на брак Элеаны. Но так как это еще не доказано, мне хочется оградить от волнений Селесту. Что вы об этом думаете, мистер Коннорс? Даете мне еще двадцать четыре часа, чтобы уладить это дело?

Коннорс поморщился.

— Вы держите за руку шерифа, «Вестерн Юнион» и почту. И я не вижу, каким образом я смог бы вам помешать.

— А если я убедительно докажу вам, что не убивал своего брата?

— Это, безусловно, изменило бы многое!

Хайс вынул из ящика стола папку с бумагами.

— В ночь на двадцать восьмое марта тысяча девятьсот тридцать первого года Дон, вернувшись из Калифорнии, убил Пабло и удрал с Тамарой. Вы можете перепроверить эту дату по крайней мере у двадцати жителей города. — Вынув из папки письмо, Хайс протянул его Коннорсу. — Где написано это письмо и когда?

Коннорс бросил взгляд на письмо, начинающееся: «Мехико, 9 мая 1936 года».

— Прочитайте его! — потребовал Джон.

Письмо было написано на бумаге со штампом отеля «Женева». Почерк оказался четким и красивым. Письмо гласило:

Коннорс вернул письмо Хайсу.

— Конечно, это разрушает мою теорию. Элеана говорила мне, что существует письмо, но я не знал, что оно написано от руки. Это почерк вашего брата?

— Готов поклясться в этом перед судом.

— Пять тысяч долларов — это те деньги, которые вы отдали матери Элеаны, чтобы она расплатилась за дом?

— Да.

— И ваш брат больше никогда не посылал вам денег?

— Больше ни одного цента!

— Но тогда ваш дом, фабрика, этот банк, весь Блу-Монд…

— Это результат адской работы, — резко оборвал его Джон. — Восемнадцать часов в сутки тяжелого труда и только ради того, чтобы вознаградить Селесту за то зло, которое причинил ей Дон. — Хайс положил письмо в папку и спрятал ее в ящик стола. — Но это ни к чему не привело. Если не считать последнего взноса за дом в Чикаго, а ведь Селесте была нужна крыша над головой, она всегда отказывалась брать у меня деньги, чтобы дополнить те пятьдесят долларов, которые посылал ей Дон. Она работала продавщицей в магазине и разъезжала по всей стране, продавая корсеты, косметику и другие товары. Она пела в небольшом кабаре, в ресторанах, прислуживала в кафе, чтобы воспитать Элеану и выжить самой. Мне пришлось едва ли не силой заставить ее согласиться, чтобы я заплатил за обучение Элеаны в нормальной школе. — Лицо Хайса было таким же горьким, как и его тон. — А почему? Потому что Селеста верила, что когда-нибудь Дон вернется, и не хотела быть обязанной ни одному мужчине, кроме своего мужа. Селеста мечтала иметь право сказать ему: «Дон, я такая же, как тогда, когда ты бросил меня двадцать лет назад».

Хайс отвернулся и посмотрел в окно. Элеана кинула на Коннорса умоляющий взгляд.

— Эд, вот поэтому-то я и хочу выйти за Аллана. Я его не люблю и знаю, что меня ждет. Но хватит мне быть бедной, мне надоело считать каждый цент. И если мама не может брать деньги у дяди Джона, то от меня она их возьмет. Я хочу дать ей все, иначе я бы этого никогда не сделала — не вышла бы замуж за Лаутенбаха.

Элеана начала вытирать рукой слезы.

— Возьми, — протянул ей Коннорс платок.

Он ощутил прилив нежности к Элеане, а его пульс участился. Более чем когда-либо Элеана стала похожа на ту девушку с большими глазами, несущуюся на диком коне. Там, в доме, на фото.

«Ты мне больше, чем брат, Шад», — подумал Коннорс.

Он сомневался, стоит ли говорить Элеане о счастливом повороте в его судьбе, о контракте с «Таннер Пресс». Да и сейчас было не время и не место говорить об этом. К тому же, Эду не хотелось покупать Элеану, это поставило бы его на одну доску с Алланом Лаутенбахом!

Элеана вытерла глаза и положила платок в карман.

— Теперь, даже если нотариусы Аллана не станут домогаться свидетельства о браке мамы, дело все равно лопнет. — По ее щеке снова скатилась слеза. — Единственная причина, по которой отец Аллана остановил свой выбор на мне, та, что со мной никогда не происходило никаких историй. Для него я лишь маленькая святоша-учительница, которая с помощью его горячо любимого сына сможет дать ему наследника миллионов, миллионов Лаутенбаха, известного в кругу миллионеров и снобов-финансистов под именем Аллана Лаутенбаха-второго. Но все это, конечно, после вполне соответствующих церемоний и необходимых ритуалов. — Элеана потерла щеку. — Если, конечно, Аллан-второй еще способен создать Аллана-третьего.

Коннорс рассмеялся.

— Элеана! — воскликнул шокированный Джон Хайс.

Она достала платок Эда и высморкалась.

— Ну что ж! Конечно, приятно иметь денег сколько хочешь… Теперь, вне сомнений, моя репутация погибнет!

Хайс повернулся к Коннорсу.

— Так вы согласны дать мне двадцать четыре часа?

— Мне нечего терять, — пожал плечами Коннорс. — А как с шерифом Томсоном?

— Я займусь им, — пообещал Хайс и снял трубку внутреннего телефона. — Мисс Гаррис, я ухожу на весь день и меня не будет ни для кого.

— Могу ли я быть чем-нибудь полезен? — спросил Коннорс.

— Да, — ответил Хайс. — Останьтесь в живых. У меня и так достаточно неприятностей, и я не желаю иметь их еще больше. — Потом, он обратился к Элеане: — Элеана, прошу, не оставляйте мистера Коннорса одного. Ваш отец станет чувствовать себя более неуютно, и ему будет труднее стрелять в человека, когда рядом с ним он увидит вас.

После прохладного воздуха банка улица показалась раскаленной печкой. Элеана невольно тяжело задышала.

— Ты не хотел бы, — обратилась она к Коннорсу, — купить мне что-нибудь освежающее? Вроде джина?

— Наконец-то ты начинаешь говорить как женщина, которую я люблю, — пошутил Коннорс.

Элеана посмотрела на часы.

— Потом надо заехать в коттедж за мамой.

— В коттедж? — удивился Коннорс.

— Это дом, в котором я родилась. Там жили мои родители. По утрам мама там всегда работает, когда мы в Блу-Монде. Или в саду, или в доме.

Элеана быстро удовлетворила свою жажду. В машине было лучше, чем в коктейль-баре. У Коннорса в голове крутились тысячи слов, которые он хотел сказать Элеане, но он никак не мог раскрыть рот. В присутствии Элеаны это казалось ему нормальным и обычным и вызывало приятные воспоминания. Элеана переживала то же самое, но свои мысли выразила вслух.

— Если бы ты знал, Эд, как я жалею, что нельзя ничего изменить. Я теперь в такой же ситуации, как была когда-то и моя мать! И все из-за тебя. Я тебя никогда не забуду, не смогу… Без преувеличения могу сказать, что мы были многим друг для друга… Мы немало испытали вместе. Я пыталась изгнать тебя из своего сердца, но не смогла. И это не только физиологическое чувство — это шаль и цветы, которые ты мне подарил, это то, что ты ни разу не упрекнул меня за мое идиотское поведение с генералом Эстебаном, это удовольствие, которое я получила на карусели, это прогулка перед витринами Гвадалахары, это утюг, который ты достал для меня, это воспоминание о тебе, спящем после проведенной в работе ночи…

Коннорс подумал, почему большинство людей стесняются показаться сентиментальными? Такие мгновения, как эти, являлись верхом мечты в этом прозаическом мире.

— Я дорожу воспоминаниями о каждой минуте, которую мы провели вместе… — Элеана положила руку на рукав Коннорса. — Эд, ты мне нравишься, как никто раньше. И я только хотела бы… никогда не встречать тебя.

Теперь они находились за городом на тенистой дороге. Коннорс хотел выключить зажигание, но Элеана остановила его руку.

— Нет, Эд!

— Но я хочу сказать тебе кое-что! — запротестовал он.

Элеана положила пальцы ему на губы.

— Я не хочу ничего слышать. Я по-прежнему хочу выйти замуж за Аллана. Я сделаю это, если только смогу, и полагаю, что это все-таки удастся. А что касается нас с тобой, то наши пути разошлись еще в Нуэво-Лоредо. И давай не будем снова устраивать тяжелую сцену.

— Хорошо. Поживем — увидим, — согласился Коннорс и поцеловал пальцы, лежащие на его губах.

Коттедж оказался маленьким белым домиком с мансардой. Все казалось очень уютным, хотя видно было, что дом не обжит. Приусадебный участок оказался запущенным. Около четырех акров крапивы и прочих сорняков отделяли дом от завесы верб и кустов хлопчатника, растущих на берегу реки. Во дворе рос старый, наполовину засохший вяз. Сад был великолепен. Позади синего бордюра из аллиссума, багрянка разных оттенков создавала фон для буйных красок шпажника, калифорнийских маков, петуний, жабрея, ноготков и циний. Большие цветы синего цвета, в эту полуденную жару, образовывали арку перед входом в дом. Дверь была открыта, так же как и окна. Теплый воздух надувал занавески, и они, казалось, стремились улететь из дома.

Одетая в свитер и шорты, Селеста сидела на террасе посреди садового инвентаря. На руках у нее Коннорс увидел рабочие перчатки.

— Вот что любовь делает с человеком! — заметила Элеана.

— Мама так содержит коттедж, будто ждет к обеду возвращения отца. Когда мы уезжаем в Чикаго, она прикрепляет визитную карточку с нашим адресом к входной двери. Теперь, пока мы здесь, она довольствуется тем, что оставляет под ковриком ключ, а на кухонном столе — записку с несколькими словами.

Селеста радостно замахала им рукой.

— Уже приехали? — крикнула она Элеане, потом обратилась к Коннорсу. — Не ощущаешь, как летит время, не так ли, мистер Коннорс? Я успела сделать лишь половину того, что собиралась. — Она показала рукой на сад. — Он вам нравится?

— Очень, — ответил Коннорс.

Его ответ относился в равной степени как к саду, так и к садовнику. В своем зеленом свитере Селеста была так же красива, как и Элеана. Эд без труда поставил себя на место Джона Хайса.

Элеана критически осматривала сад.

— Ты знаешь, мама, надо слегка повыдергивать эти калифорнийские маки, они заглушают другие цветы…

Селеста еще больше запачкала нос, потерев его перчаткой.

— Они мне так нравятся! — Селеста сняла перчатки. — Но нас, вероятно, ждут к завтраку. Вы, наверное, оба проголодались. — Она улыбнулась Коннорсу. — Я сейчас буду готова, только надену юбку и кофточку. — Селеста послала Элеане воздушный поцелуй и скрылась в доме.

— Она восхитительна! — заметил Коннорс.

— Это любовь! — ответила Элеана. — У нее в жизни было немало плохого, и приятно видеть, как она стойко переносит все неприятности. Дядя Джон не лгал, когда говорил, что она мыла полы, чтобы заработать на мое воспитание.

Коннорс принялся рассматривать сад.

— Понимаю, что имел в виду твой дядя, говоря о святилище. Отец и мать вместе посадили этот сад?

— Не думаю, — ответила Элеана. — Даже уверена, что нет. Сначала тут были только дикие маки, потом мама стала сажать все новые и новые цветы.

— Ты веришь, что отец приедет сюда?

— Мой отец? — Элеана немного подумала, потом покачала головой. — Возможно, но я в этом сомневаюсь, очень сомневаюсь, Эд!

— Почему?

— Потому что разделяю твои взгляды на его характер. Пабло застал его в постели с Тамарой. Мой отец был вынужден убить его и сбежать с Тамарой. Адвокат Санчес пригрозил, что все расскажет, и отец заткнул ему рот самым примитивным образом. Но я не верю, что он может быть настолько мерзок, что явится сюда и во второй раз разобьет сердце моей матери, впутывая ее в эту грязную историю.

— Это весьма спорно, — возразил Коннорс.

— Что же здесь спорного?

— Или же ее сердце будет снова разбито, или возвращение мужчины, которого она любит, покажется ей достаточной компенсацией за перенесенные невзгоды.

Эд прикурил сигарету и предложил Элеане. Сперва она хотела взять ее, но потом покачала головой и отказалась. Послышался шум старой помпы, и внутри дома раздался звук льющейся воды. Потом сразу же занавески задернули, а окна закрыли. Несколько минут спустя на пороге дома появилась Селеста, одетая в легкую белую блузку и юбку на «молнии».

— Не очень-то приятно быть женщиной, не так ли? — улыбнулась она Коннорсу. — Нужно всегда следить за собой, тогда как мужчина может одеваться как ему заблагорассудится. — Она заперла дверь на ключ и положила его под коврик. — Женщина может показывать свои ноги на пляже, но не в городе. — Она рассмеялась. — И, конечно, на лошади в цирке.

Элеана смеялась вместе с нею, разглядывая лицо матери. Одно пятно грязи с лица исчезло, а другое осталось. Элеана намочила кончик носового платка.

— Подожди, дай мне стереть с твоего носа это пятнышко. И будет неплохо, если ты воспользуешься моей губной помадой.

Селеста не стала возражать. Она взяла у Элеаны помаду и зеркальце, вытерла сначала рот платком и, намазывая губы, обратилась к Коннорсу.

— Элеана очень строго ко мне относится. Не находите ли, мистер Коннорс?

Улыбнувшись, Коннорс повернулся, чтобы пойти подогнать машину, но Элеана остановила его, заметив, как в одном из окон развевается занавеска.

— Мама, ты оставила окно открытым. Давай я пойду и закрою его.

Селеста продолжала мазать губы помадой.

— Не надо, в этом нет необходимости.

— А если пойдет дождь?

Селеста пожала плечами и отдала помаду и зеркальце Элеане.

— Дождя здесь не будет еще долго. А я собираюсь вернуться сюда после обеда.

Селеста, проведя рукой по волосам, убедилась, что ее прическа в полном порядке, но Коннорс обнаружил, что ее пальцы немного дрожат.

— Мы так долго были разлучены — мой сад и я. Мне так много надо сделать. Мистер Коннорс, вы отвезете нас к Джону?

Коннорс дал задний ход, чтобы развернуться, и в этот момент машинально бросил взгляд на открытое окно коттеджа. Увиденное поразило его как удар грома. Он похолодел. Сначала он открыл рот, но тут же его закрыл. Дымок от сигареты или сигары вился из открытого окна и растворялся в воздухе.