Глава 4

Я закрыл дверь и вернулся в ванную комнату. Пакет по-прежнему лежал на краю умывальника. Я снова пересчитал деньги. Да, ошибки не было. Там было ровно десять тысяч долларов. Впервые в жизни я видел тысячедолларовые бумажки. Я пощупал одну из них – она была совсем новенькая и хрустящая, словно и впрямь была «только что из банка», как мне сказал Мантин.

Я заметил, что дыхание мое стало таким же прерывистым, как и в момент пробуждения, когда я услыхал стук в дверь. Я, видно, что-то обещал сделать для Мантина. Что-то, что стоило десять тысяч долларов.

Но что именно? Что я мог для кого-нибудь сделать за такую сумму? Мантин сказал еще: «Будут и еще деньги. Столько, сколько будет нужно».

Он знал мое имя. Он звал меня Джимом и был со мной на «ты», словно хорошо знал меня, словно мы были закадычными друзьями и я был ему ровня.

По груди текли струйки пота и поглощались махровым полотенцем. Да, еще хлеще, Мантин сказал: «Ты, полагаю, не думаешь, что я намерен платить тебе деньги ни за что, ни про что?» Ни больше, ни меньше. И еще он, помнится, сказал, что я знаю правила игры. Яснее намека быть не может.

Он рассчитывал, что я ему что-то поставлю. Я должен расплатиться, иначе... О том, что будет «иначе», я предпочитал не думать.

Я снова сполоснул лицо холодной водой, потом отправился в комнату, нашел брюки и принес их в ванную. Карманы брюк были набиты бумажками в пять, десять и двадцать долларов.

Я стал пытаться припомнить, играл ли я где-нибудь. Тщетно. Но чем-то я был возбужден. Я, помнится, кричал: «Эй, ты, рыжий, попробуй выиграть!»

Я расправил бумажки и пересчитал их. Мистер Кендалл заплатил мне за прошедшую неделю и за две недели вперед без вычета налога и выплат на социальное страхование. Когда я уходил из дома, у меня с собой было сто девяносто семь с половиной долларов плюс несколько долларов серебром. Я выпил три бутылки пива в «драйв-ин»[1] при «Кантри Клаб Род». Затем я взял такси, чтобы ехать в «Оул Свимминг Хоул». Я помнил, что выложил на бар двадцатидолларовую бумажку, чтобы похвалиться перед Шедом. Я посетил, по меньшей мере, полдюжины кабаков. Я слушал какой-то оркестр. Я катался на машине. Я съел порцию омаров. Все это должно было стоить денег. И денег немалых. Но у меня все-таки оказалось четыреста долларов, то есть примерно вдвое больше, чем было с самого начала.

Я глотнул еще виски (пить который у меня не было ни малейшего желания) в надежде, что он промоет мне мозги. Но виски только еще больше опьянил меня. Я попробовал поразмыслить, но чем сильнее я старался что-нибудь вспомнить, тем больше сгущалась пелена, окутывающая мою память. Я отчетливо помнил «Оул Свимминг Хоул». Оттуда я направился в «Сан Даун Клаб». Именно там я слушал оркестр. Я где-то танцевал с рыжеволосой девицей, что-то воркуя про любовь. Я съел порцию омаров. Вне сомнения, у Эдди. Позже, значительно позже, я оказался прислоненным к стойке бара в «Бат Клабе» и разговаривал с шайкой богатых туристов. Я раздувался от собственной значимости, преувеличивая собственные знания и редкие успехи и выдавал за свершившийся факт те великие деяния, свершить которые я мечтал только во сне, стараясь убедить себя и всех, кто мог меня слышать, в том, что я большой ловкач (каким я когда-то мечтал стать).

Помнится, пузатый старик сказал мне, что судя по всему я очень хорошо разбираюсь в местных делах. И я помнил маленькую деталь: я дал ему прикурить и сказал: «А вы что думали? Я вам что, клерк какой-нибудь с зарплатой в семьдесят два доллара в неделю?».

Я присел на край ванны в надежде, что мне удастся стошнить. Это я-то – большой ловкач! Умрешь от смеха. Тридцатипятилетний неудачник. Неудачник и пьяница. Я не заработал и первой тысячи из тех сотен тысяч долларов, которые мечтал загрести. Большая машина, прекрасный дом, меха, бриллианты, слуги... все это я мечтал дать Мэй. Но мечты так и остались мечтами.

Когда я подумал о Мэй, мне стало грустно. Она, вероятно, с ума сошла от беспокойства. Мысли мои были также прерывисты, как и дыхание. Надо было позвонить Мэй, сказать, что со мной ничего не случилось. Надо было обязательно ей позвонить.

Я сделал еще глоток виски, добрался зигзагами до телефона, снял трубку и быстро, пока смелость меня не покинула, назвал телефонистке номер.

– Прости меня... – начал я.

Голос Мэй напоминал голос человека, который только что перестал плакать и не сомкнул глаз всю ночь.

– С тобой все в порядке, Джим? – спросила она.

– Да, все в порядке, насколько это может быть с таким кретином, как я.

– Где ты, милый?

Дела мои пока не очень-то продвинулись.

– Я... я заночевал в гостинице. Но я... я утром приду домой. Как только протрезвею чуть-чуть.

– Я люблю тебя, Джим, – сказала Мэй.

И положила трубку.

«Я люблю тебя, Джим».

Такова Мэй. Не стучит кулачком по столу. Не кричит, не устраивает семейных сцен. А я, преисполненный жалости к своей персоне, я покинул ее и ушел, чтобы надраться виски. Она, должно быть, уверена, что я промотал наши деньги до последнего цента. И что же она говорит? Она говорит: «Я люблю тебя, Джим».

Я должен был бы чувствовать себя приободренным. Но нет. На меня снова нахлынула горечь. Даже моя чувственная жизнь была посредственной, без взлетов и падений. Утром я уходил на работу. Вечером возвращался домой. Обнимал Мэй. Мы ухаживали за газоном и цветами. Потом ужинали. Потом я читал газету или слушал радио, а Мэй мыла посуду. Затем мы играли в канаста[2] с Бобом и Гуэн или в бридж с Фредом и Алисой. Или шли смотреть фильм в «дрив-ин мовайз»[3]. Или выпить пива в «Сэндбар». В одиннадцать мы были уже в постели. Иногда занимались любовью. В другие вечера засыпали сразу же от сильной усталости. В шесть тридцать утра звонил будильник, и все повторялось в том же порядке, что и накануне.

Может быть, все было бы по-другому, если бы у нас были дети. Я вытер лоб и грудь бутылкой виски (которая была уже наполовину пуста), продолжая смотреть через приоткрытую дверь ванной комнаты на коричневый конверт, лежащий на краю умывальника. Сегодня ночью, во всяком случае, все было по-другому. Меня прошиб пот. Боже всемогущий! Десять тысяч долларов, да это же было целое состояние!

Ноги были как ватные. Я сел на краешек кровати. Приближался рассвет. Тонкая подвижная полоска света, просачивавшаяся под шторой, стала красной. Стало заметно светлее, чем раньше. Эта полоска света ласкала тело Лу, касалась ее лица.

Проследив за полоской света, я засопел, как бык. Но не от страха, нет. Мантин Мантином, а Лу была чертовски хороша собой. Она была молодой и желанной. Я положил ладонь на ее руку.

– Эй, Лу, проснись.

Лу перевернулась на спину и открыла глаза. К запотевшему лбу прилипла прядка каштановых волос. Наполовину проснувшись, она отстранила лицо от полоски света. В ней была какая-то изюминка.

– Добрый день, – улыбнувшись, сказала она.

Я склонился к ней.

– Надо поговорить, Лу.

– Поговорить? – переспросила Лу.

Она взяла мою ладонь и сжала ее в своей руке. Я будто услышал биение ее сердца. Тело у нее было нежным и зовущим. Аромат ее тела наполнял комнату. Аромат этот был неуловимым, сладостным и многообещающим. Что бы ни случилось, я должен был ею овладеть. И я овладел ею грубо, по-животному, без ласки. Потом откинулся в изнеможении рядом с ней.

– Ну и дела! – прошептала Лу. – Вот это – будильник!

Она приподнялась на локте и склонилась надо мною. Ее волосы щекотали мне лицо:

– Извините, забыла представиться. Меня зовут миссис Смит. Могу я узнать ваше имя, сэр?

Я поддержал игру:

– Джо «Как Все» к вашим услугам, малышка.

Она приблизила свои губы к моим губам.

– Очень приятно, мистер «Как Все».

Рот Лу был нежен и мягок. Я начал говорить, не разнимая наших губ:

– Где мы с тобой встретились, Лу?

Полоска света слепила ее. Она подняла голову.

– Чертова штора!

Я встал, опустил штору и склонился над ней. Она прижалась ко мне.

– Что ты сказал, дорогой?

– Я спросил, где мы с тобой встретились.

Лу немного подумала, потом ее осенило.

– Да в кабинете у судьи Уайта. Помнишь? Ты пил виски с Томом Беннером, и я вас застукала.

Я пристально взглянул ей в лицо. Глаза у нее были мутноваты.

– Ты что, все еще пьяна? – спросил я.

Она потрепала меня за ухо.

– Ну, ты!

– Отвечай!

– Абсолютно, – согласилась она, сдунув прилипшую ко лбу прядку волос. – Ты все время накачивал меня коктейлями с шампанским. Вот, полюбуйся на результат! А который час, Джим? – спросила она, уткнувшись мне в грудь лицом.

– Начало шестого, – ответил я.

Лу прижалась ко мне.

– Тогда давай спать. Только ненормальные встают в пять утра.

– Вот уже тридцать пять лет как я – один из них, – сказал я с горечью. – Подумай, Лу. Мне это очень важно знать. Где мы повстречались сегодня ночью?

– Я думаю, это было в – «Плантации». Да, именно так, я в этом уверена. Я сидела за столиком в одиночестве и уже собралась уходить домой, когда ты там появился.

– В котором часу это было?

– Что-то около полуночи.

– Я был пьян?

Лу прикусила нижнюю губу.

– К-кажется, да.

– Кажется?

– Ну, вид-то у тебя был нормальный, – прыснула Лу. – Но через полчаса, в «Бат Клабе», ты грохнулся на пол вниз лицом.

– А как мы пошли в «Бат Клаб»?

– А так.

– Но ведь я – не член клуба!

Лу снова рассмеялась.

– Именно это портье и пытался тебе объяснить. Но у тебя был такой вид, будто ты решил предать Соединенные Штаты мечу и огню. Ты заявил портье, что твои предки были маслозаводчиками в графстве Пальметто в те времена, когда нынешние члены «Бат Клаба» были мусорщиками, и что твои деньги ничуть не хуже, чем деньги членов клуба.

– И что он на это сказал?

– Это произвело на него впечатление, и он нас пропустил. – Лу подняла голову. – У тебя была куча денег и ты тратил их пригоршнями.

– А я тебе не говорил, откуда у меня взялись деньги?

– Нет.

– Они у меня уже были, когда мы встретились?

– Да.

– Я не говорил тебе, куда я до того ездил?

– Ты сказал мне, что отметился во всех кабаках на пляже, начиная с «Пассогриля» и кончая «Клерваттером».

– Я не произносил имя Мантин?

– Не помню.

– Ладно. Но за это время, что мы провели вместе, не говорил ли я тебе о невысоком мужчине в костюме из белого шелка? Ростом около метра шестидесяти пяти, сильно загорелый, лицо все в морщинах?

Лу отрицательно покачала головой.

– Нет. Мне во всяком случае не говорил. Может, это было донашей встречи... Пощади меня, Джим! Ведь я страдаю так же, как и ты. К чему все эти вопросы?

– Мне надо знать это, – ответил я.

Я спросил себя, стоило ли говорить с ней о Мантине и решил, что не стоило. Все это касалось только меня одного.

– А что произошло после того, как я проверил рожей твердость пола в «Бат Клабе»?

– Ты встал, заливаясь хохотом. Потом я подумала, что пора бы пойти в гостиницу, пока ты еще не вырубился окончательно.

– Так я вырубился или нет?

Лу захохотала, прикрыв рот ладонью.

– Из «Бат Клаба» мы прибыли прямо сюда? – спросил ее я.

– Да.

– На такси?

– Нет, в моей машине.

Я на мгновение задумался.

– А что ты делала в «Плантации»? Ты ведь должна была провести вечер с Кендаллом.

Лу потерлась щекой о мою грудь.

– Разговаривай сам с собой, если тебе это нравится, Джим. – Я сплю.

Я встряхнул ее.

– Отвечай. Я знаю, что ты должна была поехать с Кендаллом к Стиву в «Растик Клаб».

Лу не сопротивлялась. Я чувствовал грудью ее горячее дыхание. Глаза ее были закрыты.

– Так все и было, – пробормотала она. – Мы слопали по вот такому толстому бифштексу. Потом поехали в какой-то кабак в Тампа, где развлечения были совсем убогими.

– Ну, а потом?

– Потом Кендалл отвез меня назад в Сан Сити, и я послала его кое-куда.

– Почему это?

– Он был груб со мной.

– В каком смысле?

Лу еще сильнее прижалась ко мне.

– Он хотел затащить меня в гостиницу.

– А сейчас-то ты где находишься?

– Это – другое дело.

– А какая разница?

– Ты мне нравишься, – пробормотала Лу, как будто это все объясняло. – И потом – у тебя был день рождения.

Она говорила заплетающимся языком. Я же к тому времени был почти трезв. Глядя в освещенное рождающимся днем окно, я с удивлением ощутил, что самочувствие мое значительно улучшилось. Единственное чувство, которое всецело владело мной, было чувство страха.

Лу. Мантин. Десять тысяч долларов.

Я забыл выключить свет в ванной комнате. Коричневый конверт по-прежнему лежал на краю раковины умывальника. Он был открыт. Я видел в нем стопку зеленых бумажек. Мантин сказал: «Вот сумма, о которой шла речь: бумажки новые, только что из банка».

Я заставил себя глядеть в окно, чтобы не видеть этого конверта. Даже теперь, когда я пришел в себя, я ничего не помнил. Я встретился с Лу в «Плантации». Затем мы отправились в «Бат Клаб». Из «Бат Клаба» мы поехали на машине Лу в гостиницу. Лу не знала имени Мантина и никогда его не видела. Это могло означать, что я познакомился с маленьким человеком до того, как повстречался с Лу.

Я попробовал расставить факты в хронологической последовательности. Было ясно, что я не напивался специально для того, чтобы встретить Лу и затащить ее в «Глэдис Отель». Когда я уходил из дома, я и думать не думал о Лу.

Тогда каким же образом Мантин узнал, где меня найти? Как он узнал, что я был в «Глэдис Отеле»?

Я еще раз прокрутил в памяти наш с ним разговор в ванной комнате. После нашей первой встречи Мантин повидался с кем-то, кого он называл «капитаном». Потом он заявился в гостиницу. Между двумя нашими встречами прошел час или два, а может быть и больше. За это время я успел прошвырнуться по кабакам на пляже от «Пассагриля» до «Клерватера». Двадцать километров, из бара в бар, валяя дурака.

В таком случае, откуда Мантин узнал, где меня найти?

Я закрыл глаза и попытался припомнить обстоятельства нашей первой встречи с Мантином. Напрягался я напрасно. Период времени между танцем с рыжеволосой особой и моим появлением в «Бат Клабе» полностью выпал из моей памяти. Единственное, что удалось вспомнить, было кукареканье петуха. Вспомнил еще, как крикнул Лу: «Как дела, малышка?»

Я пожалел о том, что не так силен в области психиатрии. Надеясь на продвижение по службе, на получение (как знать?) прибавки к жалованию у Кендалла, я записался как-то на курсы патологической и судебной психологии в «Юниор Колледж». Вечерние курсы для взрослых. Помнится, как-то раз паренек, читавший лекцию, целый час рассказывал нам об одной штуке, которую он назвал «травматической амнезией». В качестве примера он привел нам историю одной девушки, которая оказалась свидетелем зверского убийства с последующей некрофилией. Ужас этой сцены так на нее подействовал, что она обо всем этом полностью позабыла. Тогда, во время лекции, я, помнится, подумал, что все-это – россказни, но теперь я спрашивал себя...

«А не убил ли я кого?»

В горле у меня пересохло. Однако Мантин дал мне десять тысяч долларов не за то, что я уже сделал, а за то, что я должен был сделать.

«Но что?»

Под распахнутым окном начиналась жизнь. Прошли ранние туристы, разговаривая о предстоящем улове. Я осторожно, стараясь не разбудить Лу, встал с кровати и пошел принимать холодный душ. Я стоял под струями холодной воды долго до тех пор, пока из моего мозга не улетучились последние пары виски.

Коричневого цвета конверт по-прежнему лежал на краю умывальника.

Мне оставалась единственная возможность – снова пройтись по кабакам на пляже, чтобы отыскать тот, где я повстречал Мантина. Может быть, там нашелся бы кто-нибудь, кто его знал, кто подсказал бы, где он обитал и о чем мы с ним разговаривали.

Тогда бы я отправился к нему и вернул бы деньги. Я объяснил бы ему, что накануне был пьян, что никакой я не ловкач. Я бы признался ему в том, что был всего лишь червем с зарплатой в семьдесят два с половиной доллара в неделю, который к тому же стал безработным. И все встало бы на свои места. По крайней мере, так мне тогда казалось.

Зазвонил телефон. Обмотавшись полотенцем, я открыл дверь ванной комнаты. Приподнявшись на локте, Лу сняла трубку.

– Да?

Сухой женский голос произнес:

– Доброе утро, миссис Смит. Сейчас ровно семь часов тридцать минут.

Лу положила трубку и, зевая, села на краю кровати. Я вытерся, затем провел ладонью по волосам. Смешно. Как могут такие мелочи заботить человека, находящегося по уши в дерьме? В моем положении я успел еще подумать о том, что волосы на макушке сильно поредели! Я прошел в комнату. Лу надевала чулки.

– Ты все? – спросила она и закрылась в ванной.

Я надел белье и стал натягивать носки.

Когда Лу вышла из ванной комнаты, ее лицо показалось мне чуть более старым и черствым, чем при полусвете. Она по-прежнему была великолепна, но рот ее скривился в циничной усмешке. Присев на краешек кровати, она стала надевать свои туфли на шпильках.

– Итак, мистер Смит, – сказала она, глядя на меня из-под закрывающих лицо каштановых волос. – Не ожидала увидеть вас здесь!

Я был смущен. Очарование ночи прошло. Даже Лу говорила уже другим тоном, как-то натянуто. Я взял стул и сел на него верхом, лицом к кровати.

Лу смотрела на меня сквозь волосы.

– Итак, – повторила она с подозрительным видом.

У меня раскалывалась голова. В горле стоял комок. Рубашка колыхалась в такт с ударами сердца.

– Спасибо, Лу, тысячу раз спасибо за все, – сказал я. – Это был королевский подарок на день рождения. Но я хочу тебя кое о чем спросить.

– О чем именно?

– Кто и сколько тебе заплатил за то, чтобы ты провела со мной эту ночь?

Лу провела по губам розовым язычком.

– Это неблагородно – спрашивать у меня о таких вещах, – сказала она так тихо, что я еле расслышал.

– Но это правда, не так ли?

Лу натянула на колени простыню.

– Убирайся, – сказала она. – Слышишь, черт тебя побери! Уходи! – Глаза ее наполнились слезами. – Ты думаешь, приятно притворяться шлюхой?

Я закончил одеваться и вышел из комнаты, ни разу не взглянув в ее сторону. Но прежде, чем уйти, я убедился в том, что коричневый конверт лежал в кармане моего пиджака.

Я по уши влип в какую-то историю, и Лу тоже кого-то боялась.

Кого?