14

Остаток ночи Валландер провел на диване, просто укрывшись одеялом: все равно спать оставалось совсем недолго. Когда он вернулся домой после совещания, в комнате Линды было тихо.

Он проснулся внезапно, весь в поту, смутно припоминая только что виденный кошмар. Ему снился отец. Они снова были в Риме, и там произошло нечто, напугавшее его. Что именно, он не помнил. Может, ему приснилось, что смерть сопровождает их в поездке, как бы заранее предупреждая о своем скором приходе? Валландер сел, закутавшись в одеяло. Пять часов. Скоро зазвонит будильник. Вставать не хотелось. Все болело от усталости. Сделав над собой усилие, он наконец поднялся и пошел в ванную. Душ немного взбодрил. Валландер приготовил завтрак и без четверти шесть разбудил Линду. А еще через сорок минут они уже ехали в аэропорт. Линда не выспалась и молчала. Лишь когда машина, свернув со скоростной магистрали, уже подъезжала к аэропорту «Стуруп», Линда наконец заговорила.

— Что произошло ночью? — спросила она.

— В лесу нашли мертвеца.

— А подробнее?

— Один парень бегал в лесу кросс. И вдруг наткнулся на труп.

— Кто он?

— Спортсмен или умерший?

— Умерший.

— Торговец цветами.

— Он покончил жизнь самоубийством?

— К сожалению, нет.

— Что ты имеешь в виду? Почему «к сожалению»?

— Потому что его убили. А это значит, что у нас будет куча работы.

Она немного помолчала. Впереди показалось желтое здание аэропорта.

— Я не понимаю, как ты выдерживаешь, — сказала она.

— Я тоже, — ответил Валландер. — Но я должен. Кто-то должен.

Следующий вопрос удивил Валландера.

— Как ты думаешь, из меня вышел бы полицейский?

— По-моему, у тебя были другие планы?

— Другие — само собой. Ты отвечай на вопрос!

— Не знаю, — сказал Валландер. — Но ты бы наверняка справилась.

Доехали молча. Валландер припарковал машину. Вынул из багажника рюкзак Линды. Хотел проводить ее внутрь, но она замотала головой.

— Езжай домой, — запротестовала Линда. — Ты едва на ногах стоишь от усталости.

— Мне нужно на работу, — ответил он. — Но ты права, я, и правда, устал.

Оба приуныли: Валландер вспомнил отца, Линда — дедушку.

— Странно, — проговорила она. — Я все думала в машине: почему смерть — это так надолго?

Валландер пробурчал что-то в ответ. Потом они попрощались. Линда обещала купить автоответчик. Валландер смотрел, как она подходит к зданию аэропорта, и стеклянные двери автоматически раздвигаются перед ней. Дальше он потерял ее из виду.

Валландер сидел в машине, раздумывая над словами дочери. А может, люди потому и боятся смерти, что она так надолго?

Он завел машину и поехал. Серая местность, тянувшаяся вдоль дороги, производила гнетущее впечатление и напомнила Валландеру расследование, которым он занимался. Он вспомнил события последних недель. Один человек падает в канаву, прямо на колья. Другого привязывают к дереву. Трудно представить себе смерть более отвратительную. Правда, и отец, лежащий посреди своих картин, тоже представлял не самое приятное зрелище. Валландер подумал, что должен поскорее увидеться с Байбой. Вечером он позвонит ей. Он устал от одиночества. Сыт им по горло. Слишком долго он был один. Уже прошло пять лет после развода. Еще немного, и он совсем одичает, превратится в старого ободранного пса. Пока не поздно, надо что-то менять.

В начале девятого Валландер приехал на работу. Взяв кофе, он первым делом позвонил Гертруде. Ее спокойный голос удивил Валландера. Сестра Кристина еще не уехала. И они договорились, что, так как Валландер очень занят расследованием, формальности, связанные с небольшим отцовским наследством, возьмут на себя Кристина с Гертрудой. Имущество отца, главным образом, состояло из дома в Лёдерупе. Но зато за ним не числилось почти никаких долгов. Когда Гертруда спросила, не хочет ли Валландер взять что-нибудь на память, он сначала отказался. А потом вдруг передумал и среди готовых картин, кучами лежащих вдоль стен мастерской, выбрал для себя холст с глухарями — последнюю, незаконченную картину он почему-то взять не захотел. Выбранный холст Валландер пока поставил в своем кабинете. Со временем он решит, куда его повесить. И вешать ли вообще.

Пора возвращаться к работе.

Первым делом он пробежал глазами отчет Анн-Бритт о беседе с почтальоном, возившим Хольгеру Эриксону почту. Отчет был написан сжато, ясно, строго по существу. И Валландер подумал, что чему-чему, а писать отчеты новое поколение полицейских научилось и делает это лучше стариков.

Похоже, что ничего полезного для расследования Анн-Бритт обнаружить не удалось. Последний раз Хольгер Эриксон вывешивал на почтовый ящик синюю табличку, означавшую, что ему нужно переговорить с почтальоном, несколько месяцев назад. Речь шла тогда о каких-то несложных платежах. Ничего особенного почтальон в последнее время не замечала. В поместье все шло своим чередом. Никаких чужих людей или машин она не видела. Валландер отложил отчет в сторону. Потом придвинул к себе блокнот и записал на память: выяснить у Аниты Лагергрен из турбюро в Мальмё, когда Ёста Рунфельдт обратился к ним по поводу своего путешествия, что входило в его стоимость. В отношении Рунфельдта им предстояло сделать то же, чем они занимались при расследовании дела Эриксона: воссоздать его жизнь. Нужно обстоятельно допросить его детей. Разобраться с аппаратурой, купленной у фирмы «Секьюр» в Буросе. Выяснить, для чего она. Зачем она торговцу цветами? Валландер не сомневался, что ответ на последний вопрос поможет им понять случившееся. Он отодвинул от себя блокнот, протянул руку к телефону и замер. Четверть девятого. А вдруг Нюберг спит? Но потом решился, набрал номер его мобильного. Нюберг сразу взял трубку. Он и не думал спать — мало того, он все еще был в лесу. Валландер спросил, как идет осмотр места убийства.

— Здесь сейчас работают собаки, — ответил Нюберг. — Им давали понюхать веревки, след вывел на вырубку. Но это не удивительно, по-другому сюда не доберешься. Я не думаю, что Ёста Рунфельдт пришел пешком. Наверняка была машина.

— Следы от машины есть?

— Кое-что есть. Но пока выводы делать рано.

— Еще что-нибудь нашли?

— Практически нет. Веревки произведены на датской канатной фабрике.

— Датской?

— Я думаю, такие продаются в любом магазине. Во всяком случае, похоже, что они совершенно новые, куплены специально на этот случай.

Новость была неутешительная. Потом Валландер задал Нюбергу вопрос, ради которого, собственно, и звонил ему.

— Тебе удалось обнаружить какие-нибудь следы того, что Рунфельдт оказывал сопротивление, когда его привязывали к дереву? Он пытался освободиться?

Нюберг ответил, не задумываясь:

— Нет. Не похоже. Во-первых, нигде поблизости нет следов борьбы: земля не изрыта. Во-вторых, ни на веревке, ни на стволе дерева не осталось следов трения. Нет, его связывали, а он даже не сопротивлялся.

— Как ты это объяснишь?

— Есть два варианта. Либо, когда его привязывали, он был мертв или без сознания, либо решил не сопротивляться. Но последнее кажется маловероятным.

Валландер задумался.

— Или, — сказал он чуть погодя, — у него просто-напросто не было сил для сопротивления.

Нюберг согласился.

— Это возможно. И кажется наиболее вероятным.

— Еще один вопрос, — продолжал Валландер. — Я понимаю, что ответ на него ты не знаешь. Но в своем воображении люди всегда пытаются восстановить картину происшедшего. И, пожалуй, особенно часто угадывать приходится полицейским. Хотя мы и отрицаем это с пеной у рта. Сколько человек там было — один или несколько?

— Я думал об этом, — сказал Нюберг. — Многое говорит за то, что их было несколько. Затащить человека в лес и привязать к дереву не так-то просто. Но я не уверен.

— Почему?

— Честно говоря, не знаю.

— А в Лёдинге, в канаве? Тебе как показалось?

— Так же. Одному не справиться. Но я сомневаюсь.

— И у меня такое же чувство, — сказал Валландер. — Оно меня сбивает с толку.

— Очевидно, мы имеем дело с физически очень сильным человеком, — добавил Нюберг. — Это факт.

Главное Валландер узнал, но спросил все же на всякий случай:

— Еще что-нибудь нашли?

— Пару старых пивных банок и накладной ноготь. Больше ничего.

— Накладной ноготь?

— Да, женщины такими пользуются. Но он мог валяться здесь очень давно.

— Постарайся несколько часов поспать, — сказал Валландер.

— Когда?! — спросил Нюберг.

В его голосе внезапно зазвучало раздражение. Валландер поспешил закончить разговор. Но телефон сразу зазвонил снова. Это был Мартинсон.

— Можно к тебе зайти? — спросил он. — Во сколько у нас совещание?

— В девять. Еще есть время.

Валландер положил трубку. Он понял, что у Мартинсона появились новости. И стал с нетерпением ждать его прихода. Все, что могло сдвинуть расследование с мертвой точки, пришлось бы очень кстати.

Войдя в кабинет, Мартинсон сел на стул для посетителей. Он сразу перешел к делу.

— Я все думал по поводу наемников, — сказал он, — и дневника Харальда Бергрена и Конго. А сегодня проснулся и вдруг понял, что знаю человека, который был в Конго одновременно с Харальдом Бергреном.

— В качестве наемника? — удивился Валландер.

— Нет. Он воевал в одном из шведских подразделений армии ООН. И участвовал в разоружении бельгийских частей в провинции Катанга.

Валландер покачал головой.

— Мне тогда было лет десять-двенадцать, — сказал он. — И я почти ничего не помню изо всей этой истории. Кроме, пожалуй, того, что Даг Хаммаршёльд разбился на самолете.

— Я тогда еще не родился, — ответил Мартинсон. — Знаю только то, что нам рассказывали в школе.

— Ты сказал, что встречал этого человека?

— Несколько лет назад я часто бывал на разных партийных собраниях, — продолжал Мартинсон. — Потом оставались, пили кофе, разговаривали. Тогда я себе желудок и испортил: сколько мы кофе выпили — вспомнить страшно.

Валландер нетерпеливо забарабанил пальцами по крышке стола.

— На одном из собраний моим соседом оказался человек лет шестидесяти. О чем шел разговор — не помню. Но только он вдруг сказал, что был капитаном и служил адъютантом у генерала фон Хорна, который командовал в Конго шведскими частями, входившими в состав миротворческих сил ООН. И про наемников он тоже рассказывал.

Валландер слушал его с возрастающим интересом.

— Проснувшись сегодня утром, я сделал несколько звонков. И наконец узнал то, что меня интересовало. Один из моих тогдашних знакомых вспомнил этого капитана. Его зовут Улоф Хансель. Он на пенсии. Живет в Нюбрустранде.

— Отлично, — сказал Валландер. — Нужно его как можно скорее навестить.

— Я ему уже позвонил. Он сказал, что будет рад помочь и с удовольствием встретится с полицией. Рассуждает он вполне здраво, сохранил ясный ум и на память не жалуется.

Мартинсон положил на стол Валландера листок с телефоном.

— Нужно использовать любую возможность, — сказал Валландер. — Завтрашнее совещание придется сократить.

Мартинсон поднялся, чтобы уйти. В дверях он остановился.

— Ты газеты читал?

— Когда мне их читать?

— Бьёрк бы сейчас рвал и метал. После случившегося с Хольгером Эриксоном население Лёдинге и других районов выступило с инициативой по созданию народных дружин.

— В первый раз, что ли, — отмахнулся Валландер. — Нечего обращать внимание.

— Не знаю, не знаю, — ответил Мартинсон. — Судя по сегодняшним газетам, кое-что изменилось.

— Что именно?

— Раньше об этом говорили анонимно. А теперь открыто — с именами и фотографиями. Раньше такого не было.

Идея создания народных дружин стала популярной. Валландер не мог не согласиться с Мартинсоном. Но ему казалось, что это всего лишь реакция людей на серьезное преступление. И ничего больше. Реакция, которая, вообще говоря, была ему вполне понятна.

— Представляю, что начнется завтра, — сказал Валландер, — когда все узнают про Ёсту Рунфельдта. Я думаю, надо предупредить Лизу Хольгерсон.

— Какое у тебя впечатление? — спросил Мартинсон.

— О Лизе? Пока отличное.

Мартинсон вернулся с порога. Валландер обратил внимание на его уставший вид и подумал, что за годы работы в полиции Мартинсон очень постарел.

— Я думал, летние события — нечто из ряда вон выходящее, — сказал он. — Оказывается не так.

— Сходства мало, — возразил Валландер. — Не нужно проводить параллели там, где их нет.

— Да я не о том. Я о жестокости. Такое впечатление, что теперь недостаточно кого-то убить, надо еще замучить человека перед смертью.

— Я думал об этом, — сказал Валландер. — Но не знаю, можно ли это изменить.

Мартинсон ушел. Валландер раздумывал над услышанным. Он решил, что ему нужно сегодня же самому поехать и поговорить с бывшим капитаном, а нынешним пенсионером Улофом Ханселем.

Совещание, как и предсказывал Валландер, продолжалось недолго. Люди, хотя и не выспались, были собраны и энергичны. Все понимали, что расследование предстоит сложное. Пер Окесон тоже был здесь и слушал выступление Валландера. Но вопросов задавал мало.

Распределили поручения, решили, что делать в первую очередь. Договорились пока обходиться собственными силами, без помощи со стороны. Правда, Лиза Хольгерсон сняла несколько полицейских с выполнения других заданий и прикомандировала их к группе, которой отныне предстояло заниматься расследованием двойного убийства. Через час, когда совещание близилось к концу, у каждого из присутствующих уже набралась целая гора дел.

— И последнее, — сказал в заключение Валландер. — Мы должны иметь в виду, что убийства получат широкую огласку в средствах массовой информации. До сих пор были еще цветочки. Насколько я понимаю, жители пригородов собираются организовывать ночное патрулирование и народные дружины. Так это или нет, покажет время. Контакты с прессой мы с Лизой берем на себя. Было бы хорошо, если бы на пресс-конференции могла присутствовать и Анн-Бритт.

В десять минут одиннадцатого совещание закончилось. Валландер перекинулся несколькими словами с Лизой Хольгерсон. Решили провести пресс-конференцию в половине седьмого. Потом Валландер вышел в коридор, надеясь застать там Пера Окесона. Но тот уже ушел. Валландер вернулся в кабинет и позвонил по номеру, оставленному Мартинсоном. Одновременно ему пришло в голову, что листок с заметками Сведберга до сих пор лежит у него на столе. Трубку сняли. К телефону подошел сам Улоф Хансель. Голос его звучал приветливо. Валландер представился и попросил разрешения встретиться с ним в первой половине дня. Капитан Хансель сказал, что будет ждать его, и объяснил, как лучше проехать. К тому времени, когда Валландер вышел на улицу, небо опять прояснилось. Дул ветер, но сквозь рваные облака светило солнце. Валландер вспомнил, что собирался положить в машину свитер: приближались холода. В центре города он, хотя и торопился в Нюбрустранд, все же задержался ненадолго перед витриной маклерской конторы. Он внимательно изучил все дома, выставленные на продажу. Один из них его заинтересовал. Но зайти и узнать о доме поподробнее не было времени. Валландер запомнил его регистрационный номер и вернулся к машине. Он подумал о Линде: улетела она в Стокгольм или все еще сидит в «Стурупе» и ждет!

Дорога в Нюбрустранд лежала на восток. Вот остался слева поворот на гольф-поля. Валландер повернул направо и принялся искать улицу, на которой жил Улоф Хансель. Все окрестные улицы были названы в честь каких-нибудь птиц. Валландер задумался над таким совпадением. Убит любитель птиц, нужно найти преступника. И полиция обращается за помощью к человеку, живущему на улице с птичьим названием. Поплутав немного, Валландер наконец нашел нужный дом. Он припарковал машину и через калитку вошел во двор виллы, построенной, очевидно, недавно, не больше десяти лет назад. Однако вид у дома был какой-то запущенный. Валландер подумал, что не смог бы жить здесь. Дверь открыл человек в спортивном костюме. У него были седые, коротко подстриженные волосы, небольшие усы. Судя по всему, он поддерживал хорошую физическую форму. Мужчина улыбнулся, протянул руку и поздоровался. Валландер назвал себя.

— Моя жена умерла несколько лет назад, — сказал Улоф Хансель. — С тех пор я живу один. В доме немного неприбрано. Ну да ничего, заходите!

Прямо при входе Валландер увидел большой африканский барабан. Улоф Хансель перехватил его взгляд.

— Годы, которые я провел в Конго, были самыми важными в моей жизни. С тех пор я туда больше не ездил. То дети были маленькими, то жена не хотела. А потом я понял, что уже поздно.

Он пригласил Валландера в комнату, где на столе уже стояли кофейные чашки. Здесь тоже по стенам были развешаны африканские сувениры. Валландер сел на диван. От кофе он бы не отказался и с удовольствием перекусил бы. Улоф Хансель поставил на стол блюдо с печеньем.

— Сам испек, — сказал он. — Не правда ли, подходящее занятие для старого солдата?

У Валландера не было времени разговаривать на посторонние темы. Он достал из кармана фотографию трех молодых людей и протянул ее Ханселю.

— Для начала мне хотелось бы знать, знаком ли вам кто-нибудь из этих трех парней? Чтобы облегчить вашу задачу, могу сказать, что фотография сделана в Конго в то время, когда там находились шведские миротворческие части.

Улоф Хансель взял фотографию. Но разглядывать не стал, сначала сходил за очками. Это напомнило Валландеру, что он так и не попал к окулисту. Хансель поднес фотографию к окну и долго смотрел на нее. На некоторое время воцарилась полная тишина. Валландер ждал. Потом Хансель отошел от окна, не говоря ни слова, положил фотографию на стол и удалился из комнаты. Валландер взял печенье. Он уже решил, было, взглянуть, куда исчез хозяин, как тот наконец вернулся. В руках он держал альбом с фотографиями. Подойдя к окну, Хансель стал перелистывать страницы. Валландер продолжал ждать. Наконец капитан нашел то, что искал. Он повернулся к Валландеру и протянул ему раскрытый альбом.

— Посмотрите на левую нижнюю фотографию, — сказал Хансель. — Зрелище не самое приятное. Но думаю, для вас это может быть интересно.

Валландер заглянул в альбом. И внутренне содрогнулся. На фотографии были сняты мертвые солдаты. Они лежали в ряд — с окровавленными лицами, оторванными конечностями, развороченной грудью. Солдаты были чернокожими. Сзади них стояли двое мужчин с оружием в руках. Оба белые. Они явно позировали, словно после охоты делали снимок на память. Мертвые солдаты были их трофеем.

Валландер сразу узнал одного из мужчин. На фотографии, найденной в дневнике Харальда Бергрена, он стоял слева. Сомнений быть не могло. Это тот же человек.

— Мне показалось, что я его узнал, — сказал Хансель. — Но я не был уверен. А нужный альбом нашел не сразу.

— Кто он? — спросил Валландер. — Терри О’Банион или Симон Маршан?

Вопрос явно удивил Ханселя.

— Симон Маршан, — ответил Хансель. — Откуда вам известно его имя?

— Я объясню чуть позже. А пока расскажите, откуда у вас эта фотография?

Улоф Хансель сел.

— Что вы знаете о событиях в Конго? — спросил он.

— Мало. Почти ничего.

— Тогда, позвольте, я начну с предыстории, — сказал Хансель. — Мне кажется, это необходимо знать, чтобы понять происшедшее.

— Рассказывайте, как считаете нужным.

— Начну с 1953 года. Тогда в ООН входило четыре независимых африканских государства. Через семь лет их число увеличилось до двадцати шести. Весь континент бурлил. Процесс деколонизации вступил в свою решающую фазу. Одно за другим новые государства заявляли о своей независимости. Порой новое рождалось в муках, но не всегда сопровождалось такой кровью, как в Бельгийском Конго. В 1959 году бельгийское правительство разработало для страны план перехода к независимости. Смена власти была назначена на тридцатое июня тысяча девятьсот шестидесятого года. По мере приближения этого дня в стране усиливались волнения. Каждое племя тянуло в свою сторону. Не было дня, чтобы не происходили стычки между сторонниками разных политических партий. Но вот страна получила независимость. Опытный политик Казавубу стал президентом, а Лумумба — премьер-министром. Фамилию Лумумба вы наверняка слышали.

Валландер неопределенно качнул головой.

— На какое-то время, — продолжал Хансель, — все поверили в возможность мирного перехода от колониального правления к независимости. Но через несколько недель Форс Публик — так называлась регулярная армия — подняла мятеж против своих бельгийских командиров. Бельгийские десантники были брошены на их спасение. В стране воцарился хаос, и ситуация вышла из-под контроля Казавубу и Лумумбы. Одновременно с этим Катанга — самая южная и самая богатая полезными ископаемыми провинция страны — объявила о своем отделении и независимости. Лидером этого движения был Моиз Чомбе. Казавубу и Лумумба обратились за помощью к ООН. Генеральному секретарю ООН, им был Дат Хаммаршёльд, в короткие сроки удалось добиться ввода в страну миротворческих сил, в частности из Швеции. На нас было возложено наведение порядка. Бельгийцы, оставшиеся в Конго, поддерживали режим Чомбе в Катанге. На деньги крупных шахтовладельцев и фирм покупали наемников. Вот я и добрался наконец до того, откуда у меня эта фотография.

Хансель сделал паузу и глотнул из чашки кофе.

— Я постарался хотя бы немного показать вам, какой сложной и взрывоопасной была обстановка в стране.

— Да, запутанная история, — ответил Валландер, с нетерпением ожидая продолжения.

— В Катанге воевало много наемников, — продолжал Хансель, — из разных стран: Франции, Бельгии, Алжира. Были среди них и немцы. Через пятнадцать лет после окончания войны в Европе оставалось еще немало немцев, которые не могли смириться с поражением. Свою ненависть они вымещали на ни в чем неповинных африканцах. Были среди наемников и скандинавы. Некоторые из них погибли и похоронены в неизвестных могилах. Однажды в расположение шведских миротворческих сил пришел африканец. Он принес бумаги и фотографии, найденные у погибших легионеров. Правда, не шведских.

— Почему же тогда он пришел к вам?

— Мы, шведы, славились своей добротой и щедростью. Он принес коробку бумаг в надежде их продать. Бог знает, где он их взял.

— И вы купили бумаги?

Хансель кивнул.

— Лучше сказать, мы совершили взаимовыгодный обмен. Я заплатил за коробку цену, примерно равную десяти кронам. Почти все ее содержимое выбросил. Кроме нескольких фотографий. В частности, вот этой.

Валландер решил, что пора делать следующий шаг.

— Харальд Бергрен, — сказал он. — Так зовут одного из мужчин на моей фотографии. Он швед. Методом исключения мы знаем теперь, что в этой группе он стоит либо в середине, либо с правого края. Его имя вам о чем-нибудь говорит?

Хансель задумался. Потом покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Но это еще ничего не значит.

— Почему?

— Многие наемники скрывали свои имена. В том числе и шведы. Заключали контракты под чужой фамилией. А возвратившись, если такое счастье им выпадало, снова становились сами собой.

Валландер задумался.

— Значит, в Конго Харальда Бергрена могли звать иначе?

— Да.

— Но дневник он, видимо, писал под своим настоящим именем, используя его в качестве псевдонима.

— Да.

Валландер испытующе посмотрел на Ханселя.

— Другими словами, сейчас его найти практически невозможно, если, конечно, он сам этого не захочет.

Улоф Хансель кивнул. Валландер, не отрываясь, смотрел на блюдо с печеньем.

— Я знаю, что многие из моих прежних коллег придерживаются другого мнения, — сказал Хансель. — Но я всегда презирал наемников. Они убивали за деньги. Хотя и говорили, что борются за идею, за свободу, против коммунистов. В действительности все было иначе. Им было неважно, кого убивать. Лишь бы платили больше.

— Наемникам, наверно, непросто возвращаться к нормальной жизни, — предположил Валландер.

— Многим это так и не удалось. И они навсегда остались на задворках общества. Или спились. Ведь у некоторых из них еще до войны были проблемы.

— Кого вы имеете в виду?

Улоф Хансель ответил сразу и очень жестко:

— Садистов и психопатов.

Валландер кивнул. Он понял.

Итак, Харальд Бергрен существовал, но его все равно, что не было. Имел ли он отношение к случившемуся, оставалось непонятным.

Несомненно было одно.

Валландер зашел в тупик. И что делать дальше, не знал.