32

Терция не просила меня рассказать о ней, потому что ресторан наполнялся народом и заказы сыпались со всех сторон. Кто-то включил проигрыватель. В зале гремела поп-музыка семидесятых. Проходя мимо, она поставила рядом со мной на стойку миску с орешками, подмигнула и крикнула:

— Попробуем еще завтра вечером!

Через десять минут ей на помощь подоспела вторая барменша. По виду она была лет на десять моложе Терции, хотя, как я подозревал, их биографии различались не сильно. Рыжие волосы, веснушки, грудь на пару размеров поменьше. Однако данное обстоятельство уравновешивалось тем, что вторая барменша не носила лифчика. Серьги у нее были покрупнее. Они отлично сработались — не толкались и не мешали друг другу.

Я пересел в уголок, чтобы не сидеть на дороге, и стал наблюдать за местными завсегдатаями. От меня не укрылись целеустремленность, с какой они напивались, и отчаянная жажда удовольствий. Я никогда не понимал такой преданности Новому году, но, возможно, все потому, что я чаще всего встречал Новый год один или с Моной. А может, я просто не мог понять, чему все так радуются. Прошел еще один год. Ушел навсегда, канул в прошлое. Ему на смену пришел другой.

Мне захотелось на воздух. Здесь я не мог думать.

Я понял, что мне негде жить.

Терция, хотя я ни о чем ее не просил, принесла мне закуску. Я поблагодарил ее и спросил, могу ли нанять домик на ночь. Она меня не слышала. Пришлось ей приложить ухо к моим губам. Я повторил вопрос. Кожа у нее блестела; от нее пахло потом и табаком. Она одновременно нахмурилась и рассмеялась.

— В канун-то Нового года?

Потом она пошла отнести четыре кружки пива.

Я ел жареную баранину, картофельный салат, салат из трех видов фасоли, сырную булочку и виноградный джем. В зале становилось все шумнее. В очередной раз пробегая мимо, Терция плюхнула передо мной связку ключей. Брелок был в виде серебристого дельфинчика с бусиной вместо глаза. Она склонилась над стойкой и приложила губы к моему уху.

— Иди прямо мимо гаражей. Последний дом слева, синяя дверь. Бери комнату с одной кроватью.

Потом она ушла.

Я отпер синюю дверь. В руках у меня была черная спортивная сумка.

В углу мерцала лампа из вулканического стекла; гостиную заливал теплый оранжевый свет. Сказать, что комнатка была заставлена, — значит ничего не сказать. Потолок был обит материей — сине-зеленой, с индийским узором. Стены сплошь увешаны картинами маслом, гравюрами и рисунками. На них — вымышленные или мифологические фигуры, единороги, гномы. Принцессы с невероятно длинными волосами. Каждая картина была подписана большими округлыми буквами: «Саша».

Значит, насчет гончарного или ювелирного дела я ошибался. Все-таки она художница — конечно, не блестящая, но и не самая плохая. Так, серединка на половинку.

Тяжелые шторы были задернуты. На полу лежал мохнатый ковер. У противоположной стены — стеллаж с книгами. Диван и два кресла, кофейный столик, на столике пепельница, три книги и плетеная корзинка. В корзинке лежали такие же, как у меня, брелки в виде дельфинчиков с глазами-бусинами.

В комнате пахло благовониями.

Слева находились две спальни, справа — кухонька и ванная.

Спальня с односпальной кроватью была обставлена более по-спартански. Одеяло сшито из больших кусочков, на стене всего одна картина. Сцена при луне: длинноволосая принцесса стоит спиной к наблюдателю и протягивает руку к детенышу единорога. Я поставил сумку на кровать, расстегнул «молнию», достал «глок» и сунул его в прикроватную тумбочку. Сбросил туфли и носки, нашел пакет с умывальными принадлежностями и выложил его на кровать. Взял мобильник и позвонил в больницу. Прошло несколько минут, прежде чем к телефону подошла медсестра из блока интенсивной терапии. Она сказала, что состояние Эммы без изменений.

— Но мы живем надеждой, мистер Леммер!

Я позвонил Би-Джею, поскольку в ночь дежурил он.

— Все тихо, — сообщил он.

Жанетт Лау ответила после второго гудка.

— Зюйд-ост нас просто сдувает, — заявила она.

Даже издалека я слышал завывания ветра. На заднем плане слышались голоса и слабый шум морского прибоя. Интересно, где и с кем она празднует канун Нового года?

— Номерные знаки на твоем «джипе» фальшивые. Ты где?

— Вряд ли тебе будет интересно.

— Успехи есть?

— Нет. Но я стараюсь.

— Не спеши, — заявила она.

Я взял пакет с полотенцем и пошел мыться. Когда я включил свет, оказалось, что вся ванная выполнена в синей гамме. Все белые кафельные плитки были расписаны вручную узорами, рыбками, дельфинами, ракушками и водорослями. На туалетном столике стояло четырнадцать свечей. Здесь была только ванна, душа не было. На краю ванны у стены в ряд стояли бутылочки: масла, кремы, шампуни и соли для ванны с травами.

Я открыл краны и разделся. Сначала подумал, не поэкспериментировать ли с солью для ванны.

Засмеялся над самим собой.

Вошел в ванну и лег в горячую воду.

Издалека доносились громкая музыка и радостные крики. Я глянул на часы. До полуночи целых два часа.

Я закрыл глаза и приготовился думать.

Забудь об огорчении! Забудь о том, что тебя окружает. Вспомни все, что было. Объективно. Отстраненно. Я медленно и тщательно раскладывал все факты в ряд, как костяшки домино. Из-за чего все началось? Что породило всю цепь событий? Как бы я ни вертел костяшками, все сводилось к одному: звонок Эммы инспектору Патуди.

Осторожно, шаг за шагом, я двинулся от отправной точки. Нападение на Эмму. Убийство Волхутера. Нападение на нас. Убийство Эдвина Дибакване.

Мысли мои потекли в новом направлении. Вначале загадочные экотеррористы, скрывающиеся за латинскими буквами «H.B.», не нарушали закон. Их действия были относительно безобидными. Постепенно они перешли к поджогам и нападениям на людей. И вот дошли до убийств. Первым сорвался Коби де Виллирс. Началось с покушения на Эмму, вскоре после этого последовали смерти Волхутера и Дибакване.

В чем дело? Что послужило катализатором? Почему так внезапно?

Я не знал, да и не это меня волновало.

Почему костяшки домино начали рушиться? Сначала был телефонный звонок. Потом второй. Я выпрямился в ванне и прижал ладони к вискам. Думай! Третий звонок? Четвертый? Нет, телефонного звонка не было. Или был? Как прошел тот день, когда Эмма стояла под дождем?

Мы пили кофе на веранде. Волосы у нее растрепались, на губах играла насмешливая улыбка. Она тогда позвонила в «Могале». Ей перезвонил Бранка. Два звонка. Но тогда мы еще не знали о записке, переданной привратнику. Приходил Дик, флиртовал с ней, приходила Сьюзен — рассказать о записке. Мы пообщались с привратником Эдвином, мощным, как скала. Потом мы поехали в «Могале». Вместе с Бранка осмотрели комнату Коби, увидели кровавый отпечаток на дверце сейфа и уехали. На обратном пути на нас напали.

Что я упускаю из виду?

Как они узнали об Эдвине и записке? Как они узнали, куда мы поедем и где лучше устроить засаду?

Я снова принялся вспоминать то утро. Мы получаем записку из рук Эдвина. Эмма расспрашивает его. Дает ему деньги.

Мог ли кто-то видеть нас, пока мы беседовали с Эдвином у ворот «Мололобе»? Следили ли за нами и заметили ли, что Эмме была передана записка?

Территория «Мололобе» окружена высоким забором; по обе стороны от дороги — высокие заросли. У ворот я не заметил ни одной машины. Вдали тоже. Но даже если где-то прятался шпион с биноклем, они все равно не сумели бы разобрать, что написано в записке.

Мы уезжаем. Эмма пристально смотрит на записку. Перечитывает ее снова и снова. Размышляет над стилем письма и выражениями.

Потом звонит ее сотовый.

Ей позвонил Богатенький Карел. Она рассказала ему все. Абсолютно все. И о письме тоже… И вдруг у меня в голове как будто зажегся яркий свет. Я хлопнул кулаком по поверхности воды; вода забрызгала рыбок и водоросли. Дельфин ухмыльнулся мне, а я ухмыльнулся в ответ, потому что я все понял. Они нас подслушивали! Эти сволочи ухитрились прослушивать все телефоны — и стационарные, и мобильные. Как? Этого я пока не знал, как и не знал, кто они, но точно знал, что они в курсе всех наших переговоров.

Телефон Эммы. Каким-то образом им удавалось и слушать разговоры, и перехватывать текстовые сообщения. А может, они прослушивали и телефон Патуди? Возможно. Но насчет Эммы я был совершенно уверен.

Как много вопросов. Откуда они узнали, что нужно прослушивать ее разговоры? Долго ли они этим занимаются? Может, им просто повезло? Что нужно для того, чтобы поставить на прослушку мобильный телефон? Есть ли у лоувельдских любителей зверюшек в хаки доступ к таким высоким технологиям? А может, они являются частью некоей более крупной и более могущественной организации?

Я твердил: не морочь себе голову тем, чего не понимаешь. Сосредоточься на том, что тебе делать. Я твердо уверен в том, что они нас подслушивают. После того как я это понял, у меня появилось перед ними преимущество.

Но как им воспользоваться?

Я поискал глазами мыло. Обычной мыльницы на бортике ванны не было. Осмотрел фигурные бутылочки. В двух оказалось жидкое мыло. Я выдавил немного на ладонь и намылился.

Как воспользоваться тем, что я только что понял?

Как мне до них добраться? Как их найти?

Один способ есть. Но нужно все рассчитать верно. Если я не сваляю дурака и буду действовать осторожно, может быть, все и получится. Первым делом нужно заполучить мобильник Эммы. Он у нее в сумочке, в больничном отсеке для особо важных гостей.

Не надо их искать.

Пусть сами придут ко мне.

Я натянул шорты и прилег на односпальную кровать, закинув руки за голову. Думал я сорок минут, и наконец у меня созрел план.

Потом я встал, потому что понял, что уснуть все равно не смогу. Голова гудела от обилия мыслей. Я вышел в гостиную. Дверь в спальню Терции была приоткрыта. А может, когда она дома, ее надо называть Сашей? Я прислонился к дверному косяку и заглянул внутрь. Посередине стояла большая, как в кино, кровать под балдахином — снова море ткани с индийским узором и груда подушек. Столбики кровати были расписаны серебристыми летящими птичками. На стене было еще больше картин, чем в гостиной, в углу лежали палитра и кисти. Плотные, тяжелые шторы. На туалетном столике много всяких бутылочек и флаконов. Прикроватная тумбочка с книгами, тренажер — один из тех, что рекламируют по телевизору под девизом «Пять минут в день для сохранения молодости».

Интересно, как выглядит спальня Эммы Леру? Каков ее дом изнутри?

Я сел под лампой из вулканического стекла.

Наверняка дом Эммы отличается от дома Терции-Саши. Там все со вкусом. Больше простора, чище, светлее. Обои и обивка в белых и кремовых тонах, мебель из орегонской сосны; совсем немного стекла и хрома. Занавески у нее широко раздернуты и пропускают солнечный свет. А лампы по вечерам светят ярко.

Какие все люди разные.

Как нас отличает то, что делает нас — нами.

Я встал и подошел к Сашиному стеллажу. От края до края — бумажные переплеты, дешевые издания. Потертые оттого, что их постоянно перечитывают, или просто куплены в букинистическом магазине? «Четыре договора: практический путь к личной свободе». «Просите, и дастся вам: учимся выражать свои желания». «Власть настоящего: путь к духовному просветлению».

В поисках Саши.

«Ваша бессмертная сущность: как нарушить цикл рождения-смерти?» «Земные ангелы: карманный справочник воплощенных ангелов, детей эфира, звезд, пришельцев и волшебников».

Неужели она правда верит во всю эту белиберду? А может, это для нее нечто вроде игры, бегства от действительности, своего рода мечта?

«Сокровища единорога: сказки, стихи, предания о единорогах». «Драконы и единороги: естественная история». «Человек, мифы и магия: иллюстрированная энциклопедия мифологии, религии и непознанного».

И конечно: «Линда Гудмен. Знаки любви: новый путь к человеческому сердцу». И еще: «Сексуальная астрология: чувственная совместимость».

Я вынул последнюю книгу и раскрыл ее. Кто Эмма по гороскопу? Она говорила, что ее день рождения совпадает с прежним, старым днем Южной Африки. Шестое апреля. Она Овен, как и я. Я просмотрел указатель и нашел нужный раздел.

Полная чушь!

Я посмотрел, что написано в книжке о женщинах-Овнах:

Я захлопнул книгу и отошел от стеллажа. Потом сходил в туалет и вернулся в свою спальню с односпальной кроватью. Закрыл дверь, открыл окно в надежде, что ночной воздух уже остыл. Потом выключил свет. Мне надо поспать. Завтра будет интересный день.

В полночь меня разбудил страшный шум. Потом я снова заснул, но неглубоко. Беспокойно.

Потом за окном послышались пьяные голоса; кто-то возился с замком соседнего домика.

В половине второго синяя дверь со скрипом открылась. Потом я услышал, как в ванной открывают воду. Не знаю, долго ли я так проворочался — между сном и явью. До меня донесся сладковатый запах марихуаны, я услышал, как она ходит по гостиной. Последняя самокрутка на ночь. В честь Нового года.

Потом я услышал, как дверь в мою комнату тихо открывается.

И тишина. Я чуть приоткрыл глаза.

На пороге, прислонившись к дверному косяку и уперев руку в пышное бедро, стояла Терция-Саша. В тусклом свете ее нагота была видна лишь смутно. То был не оранжевый свет из гостиной. Что-то еще. Ах вот оно что! Свечи! Она смотрела на меня, но лицо ее было в тени, и я не видел, какое на нем выражение.

— Леммер! — тихо, почти неслышно позвала она.

Мне не нравится моя фамилия. Похоже на лемминга. Но она все же лучше, чем Мартин, Фитц или Фитцрой.

Я задышал ровно и ритмично. Совсем недавно я тоже притворялся спящим, но тогда побудительные мотивы были другие. Я полностью закрыл глаза.

Она долго стояла в дверях. Снова позвала: «Леммер», но, услышав, что я не проснулся, щелкнула языком. Потом я услышал шорох удаляющихся шагов.

Скрипнула ее кровать.

В поисках Саши.

Неделю назад я бы с благодарностью принял ее приглашение.

Вот ирония судьбы! Мне стало смешно. Я смеялся про себя — над собой. И над другими. Над жизнью. Несколько дней назад я был так напуган, что боялся прикоснуться к Эмме пальцем. Я очень боялся отторжения, боялся, что она отпрянет и возмущенно спросит: «Что вы делаете, Леммер?!» Я слишком хорошо знал свое место, знал, что нас с ней разделяет пропасть, и понимал все последствия своего неправильного поведения.

Эмма тогда стояла совсем рядом со мной. Почему она подошла к моей кровати? Потому ли, что была чуточку пьяна? Помнила ли она, как я обнимал ее, утешая? А может, ей просто было одиноко, и она хотела, чтобы ее снова кто-то обнял, а я случайно ей подвернулся? Или она задумалась, а у моей кровати остановилась случайно? Я не в ее вкусе. Ни в смысле происхождения, биографии, ни в смысле внешности. Я знал, что тот миг навсегда останется в моей голове. Я буду переживать его снова и снова, лежа дома, в локстонской глуши. В своей односпальной кровати.

Из спальни Терции донесся слабый шум — как будто приглушенные шаги.

Когда она стояла у меня на пороге, у меня не возникло ни сомнений, ни вопросов. Нас с ней не разделяла пропасть. Я не боялся. Просто был недоступен.

Ирония судьбы!

Я не сразу понял, что означает ритмичное поскрипывание, доносившееся из ее комнаты. Медленное, тихое поскрипывание. Оно не поддавалось логическому объяснению.

Я навострил уши. Может, она упражняется на тренажере? Нет. Звуки тише, мягче, вкрадчивее.

И вдруг догадка молнией вспыхнула в моей голове. Это скрипят пружины в ее матрасе.

Вот, опять…

Сначала она не торопилась. Действовала не спеша. Потом бессознательно задвигалась быстрее…

К поскрипыванию присоединились звуки. Пока она не кричала, просто с силой выдыхала через рот; звуки становились громче, перемежаясь негромкими стонами.

Мое тело откликнулось на призыв.

Быстрее!

В комнате было очень жарко.

Господи!

Стоны дополнялись моим воображением.

Я лежал и слушал, не в силах оторваться. Она действовала хитроумно. Очень хитроумно!

Мне хотелось заткнуть уши руками. Или захрапеть, чтобы она поняла, что я сплю крепко. Но я ничего не сделал. Продолжал лежать и слушать с замиранием сердца.

Я представлял себе ее роскошное тело. Долго ли я так лежал, не знаю. Четыре минуты? Восемь? Десять?

Наконец, она заработала на полную мощность — быстро, неистово.

Я представлял, что будет, если я сейчас войду. Она наверняка обрадуется, будет стонать и кричать, предлагать мне себя в самых экзотических позах. Потом она сядет сверху… Она наверняка умеет продлить, растянуть удовольствие на долгие часы — в такие часы она не одинока.

Как все бессмысленно…

Рассудок твердил: дело того не стоит. Когда все кончится, моя совесть произнесет имя Эммы, но Терции-Саше захочется понежиться в моих объятиях, покурить и помечтать о будущем.

Я вскочил на ноги. В четыре шага я оказался у ее двери. Я увидел ее на кровати. На тумбочке горела свеча. Она лежала на спине, разведя колени, и умело двигала унизанным кольцами пальцем. Мерцающий огонек свечи освещал ее дрожащее тело, покрытое испариной.

Она увидела меня и постаралась скрыть торжество: ее усилия увенчались успехом! Только глаза выдали ее. На лице блуждала похотливая, довольная улыбка.

Она убрала палец за секунду до того, как я яростно ворвался в нее.

— Да, — сказала она. — Трахни меня!