Глава 41
На кладбище Вестре-Гравлюнд стояла тишина. Сюда доносился только слабый шум движения по улице Сёркедалсвейен и грохот поездов метро, везущего пассажиров в центр города.
— Руар Мидтстюэн, ага, — сказал Харри, широко шагая между надгробными камнями. — Сколько же лет он прослужил там у вас?
— Никто не знает, — пропыхтел Бьёрн, пытавшийся не отставать. — С начала времен.
— И его дочь погибла в автокатастрофе?
— Этим летом. Полный дурдом. Этого просто не может быть. У них есть только первая часть кода ДНК, следовательно, остается еще десять-пятнадцать процентов шансов на то, что это ДНК принадлежит другому человеку, может быть, это кто-то…
Он чуть не наткнулся на внезапно остановившегося Харри.
— Ладно, — сказал Харри, присел на корточки и пощупал пальцами землю у надгробного камня, на котором стояло имя Фии Мидтстюэн. — Эти шансы сократились до нуля. — Он поднял руку, и с его ладони посыпалась недавно взрыхленная земля. — Он выкопал труп и привез его в «Приходи таким, какой ты есть». И поджег.
— Черт…
Харри услышал слезы в голосе коллеги и не стал на него смотреть, оставил в покое, подождал. Он прислушивался, закрыв глаза. Птица распевала бессмысленную для живых песню. Ветер, беззаботно посвистывая, гнал облака. Поезд метро промчался в западном направлении. Время шло, но куда? Харри открыл глаза и прокашлялся.
— Надо попросить их откопать гроб, убедиться в нашей правоте и только после этого звонить отцу.
— Я сам позвоню.
— Бьёрн, — сказал Харри. — Так лучше. Все-таки молоденькую девушку не заживо сожгли. Правда?
— Извини, я просто устал. А Руар уже и так совсем сломлен, так что я… — Бьёрн беспомощно всплеснул руками.
— Все в порядке, — сказал Харри, поднимаясь.
— Куда ты собираешься?
Харри, прищурившись, смотрел на север, на шоссе и рельсы метро. Облака неслись ему навстречу. Северный ветер. И вот опять оно. Ощущение, что он знает нечто, чего еще не знает. Что-то было там внизу, в темных водах его личности, что никогда не всплывет на поверхность.
— Мне надо кое-что сделать.
— Что?
— То, что я слишком долго откладывал.
— Ладно. Слушай, меня интересует одна вещь.
Харри взглянул на часы и коротко кивнул ему.
— Ты вчера вечером разговаривал с Бельманом. Как он считает, что могло произойти с пулей?
— Он понятия не имеет.
— А ты? У тебя обычно бывает как минимум одна версия.
— Мм. Мне надо идти.
— Харри…
— Да?
— Не… — Бьёрн простодушно улыбнулся. — Не делай глупостей.
Катрина Братт сидела, откинувшись на спинку стула, и смотрела на монитор компьютера. Бьёрн Хольм только что позвонил и сказал, что они нашли отца, того Мидтстюэна, который принимал участие в расследовании убийства Калснеса, но дочь его уже давно мертва, и поэтому Катрине не удалось найти его среди полицейских, имеющих молодых дочерей. А поскольку это обстоятельство на время лишило Катрину работы, она стала изучать результаты комбинационного поиска. Она не нашла ни одного пересечения между Микаэлем Бельманом и Рене Калснесом. Тогда она решила поискать, в комбинации с каким именем чаще всего встречается имя Микаэля Бельмана, и нашла три имени. Первой в списке была Улла Бельман. За ней следовал Трульс Бернтсен. На третьем месте находилась Исабелла Скёйен. Вполне естественно, что список возглавляла жена, да и то, что член городского совета, ответственная за социальные вопросы, то есть непосредственная начальница Бельмана, находилась на третьем месте, тоже было не слишком удивительным.
А вот Трульсу Бернтсену Катрина удивилась.
По той простой причине, что она обнаружила ссылку на внутреннюю записку, направленную из Экокрима на имя начальника полиции, то есть написанную в этом управлении, в которой на основании отказа Трульса Бернтсена объяснить происхождение энной суммы наличности у начальника полиции испрашивалось разрешение начать расследование по подозрению в коррупции.
Она не обнаружила ответа на эту записку, поэтому посчитала, что Бельман ответил устно.
Ей показалось удивительным, что начальник полиции и явно коррумпированный полицейский так часто перезванивались и обменивались текстовыми сообщениями, пользовались кредитками в одних и тех же местах в одно и то же время, одновременно путешествовали на самолетах и поездах, в одни и те же дни селились в одни и те же гостиницы, ходили в один и тот же тир. Когда Харри попросил ее основательно проверить Бельмана, она обнаружила, что начальник полиции просматривал гомосексуальные страницы в Сети. Мог ли Трульс Бернтсен быть его любовником?
Какое-то время Катрина сидела и смотрела на монитор.
Ну и что? Не обязательно этот факт имеет большое значение.
Она знала, что тем вечером Харри встречался с Бельманом на стадионе «Валле Ховин» и рассказал ему, что они нашли его пулю. И перед отъездом Харри пробормотал, что у него ощущение, будто он знает, кто мог подменить пулю на складе вещдоков. Когда она спросила его, кто это был, он ответил:
— Тень.
Катрина расширила поиск и углубилась назад во времени.
Она просмотрела результаты.
Бельман и Бернтсен неразлучно следовали по карьерной лестнице. Она началась в полицейском участке Стовнера, куда они попали после окончания Полицейской академии.
Она открыла список других сотрудников участка в тот период времени.
Взгляд ее скользил по монитору, пока не остановился на одном имени. Она набрала номер с кодом 55.[682]
— Ну наконец-то, фрекен Братт! — пропел голос в трубке, и она обнаружила, как радостно ей снова слышать неподдельный бергенский акцент. — Вы уже давно должны были пройти обследование!
— Ханс…
— Доктор Ханс, если не возражаете. Будьте так добры, разденьтесь до пояса, Братт.
— Заткнись, — предупредила она и почувствовала, что улыбается.
— Но я прошу тебя не путать медицинскую науку с нежелательным сексуальным вниманием на рабочем месте, Братт.
— Мне сказали, что тебя снова перевели в отдел по поддержанию порядка?
— Так точно. А ты где сейчас?
— В Осло. И кстати, я тут в одном списке прочитала, что ты работал в полицейском участке Стовнера вместе с Микаэлем Бельманом и Трульсом Бернтсеном.
— Сразу после окончания Полицейской академии, и только из-за женщины, Братт. Марен с кувшинами, я рассказывал о ней?
— Конечно.
— Но когда история с ней закончилась, завершилась и история с Осло. — Он запел: — Вестланн, Вестланн ьber alles…[683]
— Ханс! Когда ты работал вместе с…
— Никто не работал с теми двумя парнями, Катрина. Ты работаешь или на них, или против них.
— Трульса Бернтсена отстранили.
— Давно пора. Опять кого-то избил, надо думать.
— Избил? Он бил задержанных?
— Хуже. Он бил полицейских.
Катрина почувствовала, как у нее зашевелились волосы.
— Вот как? Это кого же?
— Всех, кто пытался подкатить к жене Бельмана. Бивис Бернтсен был без памяти влюблен в них обоих.
— Чем он пользовался?
— В каком смысле?
— Чем он их бил?
— А я-то откуда знаю? Чем-то тяжелым, наверное. По крайней мере, судя по молодому северянину, который имел неосторожность слишком тесно прижать к себе в танце госпожу Бельман на рождественском празднике.
— Что еще за северянин?
— Его звали… сейчас… как-то на «р». Руне. Нет, Рунар. Рунар, точно. Рунар… сейчас… Рунар…
«Давай же», — думала Катрина, пока ее пальцы сами по себе носились по клавиатуре.
— Прости, Катрина, с тех пор много времени прошло. Может, если ты разденешься до пояса…
— Вдохновляет, — сказала Катрина. — Но я только что сама нашла его, в то время в Стовнере был только один Рунар. Пока, Ханс…
— Подожди! Небольшая маммография не обязательно…
— Мне надо бежать, ненормальный.
Она повесила трубку. Два нажатия клавишей. Пристально глядя на фамилию, она дала поисковику время поработать. Фамилия казалась знакомой. Но откуда? Катрина закрыла глаза и шепотом произнесла ее. Фамилия была настолько необычной, что это не могло быть случайностью. Катрина открыла глаза. Результаты уже появились на мониторе. И довольно много. Достаточно. Истории болезни. Реабилитация от зависимости. Обмен электронными письмами между начальником одного из реабилитационных центров Осло и начальником полиции. Передоз. Но первое, что бросилось ей в глаза, — это фотография. Чистые, невинные голубые глаза глядели на нее с монитора. И внезапно она вспомнила, где видела их раньше.
Харри вошел в дом, запер за собой дверь и, не снимая обуви, направился прямо к полочке с дисками. Он просунул пальцы между диском Уэйтса «Be as Me» и «A Pagan Place», который он поставил на первое место из всех альбомов «Waterboys», хотя и сомневался, поскольку это была новая запись 2002 года. И все же здесь самое безопасное место в доме, ни Ракель, ни Олег никогда добровольно не притронулись бы к диску с голосом Тома Уэйтса или Майка Скотта.
Он выудил ключик — медный, маленький, полый, почти невесомый. И вместе с тем он казался таким тяжелым, что тянул руку к полу, пока Харри шел к шкафу. Он вставил ключ в скважину и повернул. Подождал. Харри знал, что, если он откроет шкаф, назад пути не будет, обещание будет нарушено.
Ему понадобилось приложить усилие, чтобы открыть тугую дверцу шкафа. Он понимал, что старое дерево скребет о планку, но ему казалось, что он слышит доносящийся из мрака вздох. Как будто этот предмет понял, что наконец обрел свободу. Свободу для создания ада на земле.
Пахло металлом и маслом.
Харри сделал вдох. Ему казалось, что он засунул руку в змеиное гнездо. Он пошевелил пальцами и нащупал холодную чешуйчатую стальную кожу. Он схватил рептилию за голову и вытащил ее наружу.
Это было страшное оружие. Завораживающее и страшное. Советское инженерное искусство в своем самом эффективном и жестоком проявлении было достойно такого же восхищения, как и «калашников».
Харри взвесил пистолет на ладони.
Харри знал, что он тяжелый, хотя казался легким. Легким, ведь решение уже было принято. Он выдохнул. Демон на свободе.
— Привет, — сказал Столе, закрывая за собой дверь в Котельную. — Ты один?
— Да, — ответил Бьёрн, сидевший на стуле и не отводивший взгляда от телефона.
Столе уселся на стул.
— Где…
— У Харри какие-то дела. А Катрины не было, когда я пришел.
— Похоже, у тебя выдался непростой денек.
Бьёрн слабо улыбнулся:
— У вас тоже, доктор Эуне.
Столе провел рукой по голове:
— Н-да. Я только что стоял посреди классной комнаты, обнимал дочь и рыдал, а все ее одноклассники на нас глазели. Аврора утверждает, что воспоминания об этом моменте будут преследовать ее всю жизнь. Я пытался объяснить ей, что большинство детей, к счастью, с рождения наделены силой выносить гнет безграничной любви родителей, поэтому с дарвинистской точки зрения она должна пережить и это. А все потому, что она ночевала у Эмилии, а в классе у них две Эмилии, и я позвонил маме не той Эмилии.
— Тебе не сообщили, что сегодняшнее собрание отложено? Обнаружили труп. Девочки.
— Да-да, я знаю. Это было ужасно, как я понял.
— Конечно.
— Тебе интересно, почему отец был наказан таким способом? Почему он должен потерять ее дважды, почему одного раза недостаточно?
— Ну да.
— Ответ прост: убийца считает самого себя божественным мстителем, Бьёрн.
— Вот как? — произнес Бьёрн, посмотрев на психолога пустыми глазами.
— Знаешь цитату из Библии? «Господь есть Бог ревнитель и мститель; мститель Господь и страшен в гневе: мстит Господь врагам Своим и не пощадит противников Своих». Правда, так звучит перевод тридцатых годов, но ты ведь знаешь это место?
— Я простой парень из Эстре-Тотена, который был конфирмован и…
— Я размышлял и именно поэтому пришел сейчас сюда. — Столе наклонился вперед: — Убийца — мститель, и Харри прав, он убивает из любви, а не из ненависти, корысти или садистского наслаждения. Кто-то отнял у него то, что он любил, а теперь он отбирает у жертв то, что они любят больше всего на свете. Например, их жизнь. Или то, что они ценят больше своей жизни: их детей.
Бьёрн кивнул:
— Руар Мидтстюэн с удовольствием отдал бы ту жизнь, какую он сейчас ведет, за то, чтобы вернуть дочь, да.
— Значит, нам надо искать того, кто потерял что-то очень дорогое. Мститель любви. Потому что это… — Столе Эуне сжал в кулак правую руку, — это единственный мотив, который в данной ситуации может быть таким сильным, Бьёрн. Ты меня слушаешь?
Бьёрн кивнул:
— Думаю, да. Но теперь я должен позвонить Мидтстюэну.
— Давай я выйду, и ты сможешь спокойно поговорить с ним.
Бьёрн дождался, когда Столе выйдет из кабинета, потом набрал номер, на который смотрел так долго, что, казалось, он отпечатался у него на сетчатке глаз. Он глубоко дышал, считая гудки в трубке и размышляя над тем, сколько ждать, прежде чем положить трубку.
Внезапно он услышал в трубке голос коллеги:
— Бьёрн, это ты?
— Да. Значит, мой номер есть в твоей записной книжке?
— Да, конечно.
— Ну да. Ага. Слушай, так вышло, что мне надо тебе кое-что рассказать.
Пауза.
Бьёрн сглотнул:
— Речь идет о твоей дочери, она…
— Бьёрн, — прервал его собеседник. — Перед тем, как ты продолжишь. Не знаю, что там случилось, но слышу по твоему голосу, что дело серьезное. А я не могу больше принимать сообщения о Фии по телефону, в тот раз было точно так же. Никто не решился посмотреть мне в глаза, все только звонили. Так легче вроде. Но не мог бы ты быть так добр и приехать сюда? Просто сказать все, глядя мне в глаза? Бьёрн?
— Конечно, — удивленно произнес Бьёрн Хольм. Он никогда не слышал, чтобы Руар Мидтстюэн раньше так открыто и честно говорил о своей слабости. — Ты где?
— Сегодня ровно девять месяцев с того дня, поэтому я совершенно случайно еду сейчас на место, где ее убили. Положу цветочки, подумаю…
— Объясни, где находится это место, и я немедленно приеду.
Катрина Братт отчаялась найти парковку. Найти номер телефона и адрес в Интернете было гораздо проще. Но Катрина позвонила четыре раза, и ни разу ей не ответил ни человек, ни автоответчик, поэтому она реквизировала автомобиль и поехала на улицу Индустригата в районе Майорстуа. На улице с односторонним движением находились магазин бакалейных товаров, пара галерей, как минимум один ресторан, багетная мастерская, но не было ни одного свободного парковочного места.
Катрина решилась, заехала передними колесами на тротуар на два метра, выключила двигатель, оставила на переднем стекле записку, где написала, что она из полиции, хотя прекрасно знала, что эта бумажка ничего не значит для парковщиков Дорожного управления, которые, по словам Харри, были единственным звеном, отделяющим цивилизацию от полного хаоса.
Она направилась в ту же сторону, с которой приехала, — к истерии модного шопинга на улице Бугстадвейен. Остановилась напротив двора на улице Жозефины, где пару раз во время учебы в Полицейской академии оказывалась на вечеринках. Так называемых вечеринках. На том, что они называли вечеринками. Не то чтобы ей это не нравилось. Здание принадлежало Полицейскому управлению Осло, которое сдавало несколько квартир студентам академии. Катрина нашла нужное имя в списке жильцов у звонков, нажала кнопку и стала ждать, разглядывая незамысловатый фасад четырехэтажного дома. Снова нажала. Стала ждать.
— Никого нет дома?
Она повернулась и автоматически улыбнулась. Перед ней стоял мужчина лет сорока, а может, и пятидесяти, если хорошо сохранился. Высокий, не лысый, во фланелевой рубашке «Ливайс-501».
— Я смотритель здания.
— А я — Катрина Братт из полиции, из отдела по расследованию убийств. Я ищу Силье Гравсенг.
Он посмотрел на удостоверение и беззастенчиво оглядел Катрину с ног до головы.
— Силье Гравсенг, ага, — сказал смотритель. — Она ведь больше не учится в Полицейской академии, поэтому она здесь больше не может жить.
— Но она здесь пока живет?
— Да-да. В четыреста двенадцатом. Передать ей что-нибудь?
— Да, спасибо. Попросите ее позвонить по этому номеру. Я хочу поговорить с ней о ее брате, Рунаре Гравсенге.
— Он что-то сделал?
— Да нет. Он находится в закрытой больнице и всегда сидит посреди своей палаты, потому что думает, будто стены — это люди, которые хотят забить его до смерти.
— Ух ты.
Катрина достала блокнот и записала свое имя и номер телефона.
— Можете сказать ей, что речь идет об убийствах полицейских.
— Да, она ими очень интересуется.
Катрина перестала писать.
— Что вы имеете в виду?
— Они у нее в комнате вместо обоев. Вырезки из газет об убитых полицейских, я хочу сказать. Это, конечно, не мое дело, студенты могут вешать на стенки все, что хотят, но это слегка… неприятно, правда ведь?
Катрина посмотрела на него.
— Как, вы сказали, вас зовут?
— Лейф Рёбекк.
— Послушайте, Лейф. Как вы думаете, мне можно взглянуть на ее комнату? Хотелось бы увидеть эти вырезки.
— Зачем это?
— Так можно?
— Конечно. Просто покажите мне ордер на обыск, и все.
— Но у меня нет…
— Да я шучу, — ухмыльнулся он. — Пойдемте со мной.
Через минуту они поднимались в лифте на четвертый этаж.
— В договоре об аренде написано, что я могу входить в комнаты, если предупрежу жильцов об этом заранее. Как раз сейчас мы проверяем все плиты на предмет обнаружения застарелой грязи: на прошлой неделе одна из них загорелась. А раз Силье не отвечает на телефонные звонки, значит мы пытались предупредить ее перед тем, как зайти в ее квартиру. Нормально звучит, полицейская Братт? — Еще одна ухмылочка.
Волчий оскал, подумала Катрина. Но шарм есть. Если бы он позволил себе поставить в конце этого предложения ее имя, все было бы моментально кончено, но он обладал тонким слухом. Она поискала взглядом его безымянный палец. Гладкое золотое кольцо было матовым. Двери лифта раскрылись, и она устремилась за ним по узкому коридору к одной из синих дверей.
Он постучал и подождал. Еще раз постучал и подождал.
— Ну, тогда заходим, — сказал он, поворачивая ключ в замке.
— Спасибо за готовность помочь, Рёбекк.
— Лейф. Помочь приятно, к тому же я не каждый день близко сталкиваюсь с такими…
Он распахнул перед ней дверь, но встал так, что, если бы она попыталась пройти внутрь, ей пришлось бы прижаться к нему. Катрина предостерегающе посмотрела на него.
— …с такими серьезными делами.
Когда он отходил в сторону, в глазах его плясали смешинки.
Катрина вошла в квартиру. Общежитие студентов Полицейской академии не сильно изменилось со времен ее учебы. В одном углу квартиры был кухонный уголок и дверь в ванную, в другом — занавеска, за которой, как прекрасно помнила Катрина, стояла кровать. Но первым впечатлением было все же то, что они вошли в девчоночью комнату, что здесь не может жить взрослая девушка. Что Силье Гравсенг очень скучает по чему-то. Диван в углу помещения населяли мишки, куклы и другие мягкие игрушки неизвестного происхождения. Одежда, разбросанная по столу и стульям, была преимущественно яркого розового цвета. На стенах висели картинки, человеческий паноптикум, неизвестные Катрине молодые мальчишки и девчонки, наверное бойз-бэнды или лица канала «Дисней».
Второе, что бросилось ей в глаза, — это черно-белые газетные вырезки, развешенные по всей комнате между гламурными картинками. Особенно плотно ими была завешена стена над компьютером «Мак» над письменным столом.
Катрина подошла поближе, хотя она и так узнала большинство вырезок: такие же висели на стенах у них в Котельной.
Вырезки были прикреплены к стене кнопками, на них ручкой были написаны даты, другие пометки отсутствовали.
Она отмела первую пришедшую в голову мысль и перешла к следующей: не так уж и странно, что студентка Полицейской академии интересуется громким незавершенным делом.
Рядом с клавиатурой на письменном столе лежали разрезанные газеты. А между ними — открытка с северонорвежским пейзажем, который был ей знаком: гора Сволвергейта на Лофотенских островах. Катрина взяла открытку, перевернула, но не обнаружила ни марки, ни имени адресата, ни подписи. Она уже отложила открытку в сторону, когда мозг сообщил ей то, что было зарегистрировано взглядом, искавшим подпись. Слово, написанное печатными буквами там, где заканчивался текст: «ПОЛИЦИИ». Она снова взяла открытку в руки, на этот раз держа ее за самый краешек, и прочитала все от начала до конца.
Они думают, что полицейских убивают, потому что их кто-то ненавидит. Они еще не поняли, что все наоборот, что их убивает человек, который любит полицию и то, что является священной обязанностью полиции: задерживать и наказывать анархистов, нигилистов, атеистов, не верящих и утративших веру, все деструктивные силы. Они не знают, что охотятся на апостола справедливости, на того, кто должен наказать не только вандалов, но и тех, кто пренебрегает ответственностью, кто из-за лени и равнодушия недотягивает до стандарта, тех, кто не заслуживает звания сотрудника ПОЛИЦИИ.
— Знаете что, Лейф? — сказала Катрина, не отводя глаз от микроскопических, изящных, почти детских букв, написанных синей ручкой. — Хотелось бы мне сейчас иметь ордер на обыск.
— О?
— Я, конечно, его получу, но вы знаете, как это бывает: потребуется время. А за это время то, что меня интересует, может исчезнуть.
Катрина подняла на него глаза. Лейф Рёбекк ответил ей таким же. Не флиртуя, но ища поддержки. Показывая, что это важно.
— А знаете что, Братт, — сказал он. — Я вспомнил, что мне нужно спуститься в подвал, где электрики меняют щиток. Вы можете немного побыть здесь одна?
Она улыбнулась ему. И когда он ответил ей улыбкой, она уже не знала, как воспринимать эту улыбку.
— Ну что ж, постараюсь, — ответила она.
Катрина нажала на клавишу пробела на компьютере в тот же миг, как услышала, что за Рёбекком захлопнулась дверь. Монитор засветился. Она направила курсор к окошку «поиск» и ввела имя Миттета. Совпадений нет. Она ввела еще пару имен из материалов следствия, названия мест преступлений и слова «убийства полицейских», но совпадений не нашла.
Значит, Силье Гравсенг не пользовалась «Маком». Умная девочка.
Катрина подергала ящики письменного стола. Заперты. Странно. Какая девочка двадцати с небольшим лет станет запирать ящики письменного стола в своей комнате?
Она поднялась, подошла к занавеске и отодвинула ее в сторону.
Там действительно находилась спальная ниша.
Над узкой кроватью висели две большие фотографии.
На одной был изображен незнакомый Катрине молодой мужчина. Но она догадывалась, кто это. Она видела Силье Гравсенг всего пару раз, один из них — в Полицейской академии, когда Катрина приходила к Харри. Но родственное сходство между блондинкой Силье Гравсенг и мужчиной на фотографии было настолько сильным, что сомнений у Катрины практически не оставалось.
По поводу мужчины на второй фотографии у нее никаких сомнений не было.
Наверное, Силье нашла в Сети портрет высокого разрешения и увеличила его. На изможденном лице были видны каждый шрам, каждая морщина, каждая пора на коже. Но они были незаметны, как будто пропадали в свете голубых глаз и гневного взгляда, свидетельствовавшего о том, что он только что заметил фотографа и говорит ему, что фотоаппарату совершенно нечего делать на его месте преступления. Харри Холе. Об этой фотографии и говорили девчонки, сидевшие тогда в аудитории академии.
Катрина разделила комнату на условные квадраты и начала с верхнего левого квадрата. Она скользила взглядом по полу, снова вверх и дальше, к следующему ряду квадратов, именно так, как ее учил Харри. Она помнила его наставление: «Не ищи предметы, просто ищи. Если ты будешь искать какой-то конкретный предмет, другие вещи будут молчать. Позволь всем им поговорить с тобой».
Закончив осмотр помещения, она снова уселась за компьютер. В голове у нее по-прежнему звучал голос Харри: «И когда ты закончила и думаешь, что ничего не нашла, тебе надо начать думать инверсивно, зеркально, и позволить вещам поговорить с тобой. Тем вещам, которых там нет, но которые должны быть там. Хлебный нож. Ключи от машины. Пиджак от костюмных брюк».
Этот последний пример позволил ей сделать вывод о том, чем сейчас занимается Силье Гравсенг. Она пересмотрела всю одежду в шкафу, в корзине с грязным бельем в маленькой ванной, на крючках у входной двери, но не нашла наряда, в котором она в последний раз видела Силье Гравсенг вместе с Харри на цокольном этаже в квартире Валентина. Тренировочный костюм, черный с головы до пят. Катрина вспомнила, что тот костюм навел ее на мысли о «морских котиках» на ночном задании.
Силье была на пробежке. Тренировалась. Как тренировалась, чтобы сдать вступительные физкультурные нормы в Полицейскую академию. Чтобы поступить и сделать то, что она должна была сделать. Харри сказал, что мотивом убийств была любовь, а не ненависть. Любовь к брату, например.
Катрина среагировала на имя. Рунар Гравсенг. А когда она стала более подробно его изучать, то всплыло многое. Например, имена Бельмана и Бернтсена. Рунар Гравсенг в беседах с руководителем реабилитационного центра утверждал, что, когда он работал в полицейском участке Стовнера, его избил мужчина в маске, что именно поэтому он ушел на больничный, уволился и стал злоупотреблять наркотиками. Гравсенг утверждал, что избивал его Трульс Бернтсен и что причиной этого акта насилия стал его чересчур вольный танец с женой Микаэля Бельмана на рождественском празднике в полицейском участке. Начальник полиции отказался начать проверку беспочвенных обвинений замшелого наркомана, и руководитель реабилитационного центра поддержал это решение. По его словам, он просто решил проинформировать руководство полиции.
Из коридора донесся грохот лифта, и в этот миг взгляд Катрины упал на что-то торчащее из-под секции с ящиками письменного стола, что-то прятавшееся от нее. Она наклонилась. Черная дубинка.
Дверь раскрылась.
— Электрики закончили свою работу?
— Да, — ответил Лейф Рёбекк. — Вы что, собираетесь ею воспользоваться?
Катрина провела рукой по дубинке:
— Интересно, что такая вещь хранится в комнате общежития, вы не находите?
— Да. Я задал тот же самый вопрос, когда менял прокладку крана в ванной на прошлой неделе. Она сказала, это для тренировок к экзамену. И на случай, если явится палач полицейских.
Лейф Рёбекк закрыл за собой дверь.
— Нашли что-нибудь?
— Вот это. Вы когда-нибудь видели, чтобы она выносила ее на улицу?
— Да, было пару раз.
— Правда? — Катрина откинулась на стуле. — В какое время дня?
— Вечером, конечно. Надевала высокие каблуки, делала прическу и брала с собой дубинку. — Он тихо рассмеялся.
— Но какого…
— Она сказала, что это для защиты от насильников.
— Таскать с собой в город дубинку ради этого? — Катрина взвесила дубинку в руке. Она напомнила ей наконечник вешалки из «ИКЕА». — Проще было обходить стороной все эти парки.
— Наоборот. Она ходила как раз в эти парки. Они и были ее целью.
— Что?
— Она ходила в Ватерланнс-парк. Чтобы потренироваться в ближнем бою.
— Она хотела, чтобы на нее напал насильник, а она бы…
— Избила его вдоль и поперек, да. — Лейф Рёбекк показал волчий оскал и посмотрел на Катрину таким откровенным взглядом, что она не поняла, к кому из них относится следующая его фраза: — Вот уж дамочка так дамочка.
— Да, — сказала Катрина, поднимаясь. — А теперь я должна ее найти.
— Спешите?
Катрине показался неприятным этот вопрос, но он не успел дойти до ее сознания до того, как она прошла мимо него и вышла в дверь. Спускаясь вниз по лестнице, она подумала, нет, она не настолько отчаялась. Даже если тот тугодум, которого она ждет, никогда не появится в ее жизни.
Харри ехал по тоннелю Свартдалстуннелен. По кузову и ветровому стеклу скользил свет фар. Он ехал не быстрее, чем было положено, ведь он не должен был приехать на место раньше времени. Пистолет лежал на сиденье рядом с ним. Он был заряжен, в магазине было двенадцать патронов от «макарова» девять на восемнадцать миллиметров. Более чем достаточно для того, что он собирался сделать. Вопрос был только в том, хватит ли у него духа.
Сердца для того, чтобы совершить это, у него хватит.
Он никогда раньше никого не убивал так хладнокровно. Но это работа, и ее надо было сделать. Вот так просто.
Он перехватил руль и притормозил, выезжая из тоннеля на угасающий дневной свет к перекрестку Риенкрюссе. Почувствовав вибрацию телефона, достал его из кармана и бросил взгляд на монитор. Звонила Ракель. Для ее звонка время было необычным, по их непроизнесенному вслух соглашению они созванивались где-то после десяти часов вечера. Он не мог разговаривать с ней сейчас. Харри был слишком взвинчен, она заметит и начнет задавать вопросы. А он не хотел ей врать. Не хотел больше врать.
Он подождал, пока телефон прозвонится, отключил его и положил на сиденье рядом с пистолетом. Потому что думать больше было не о чем, все уже было обдумано, и впустить сейчас сомнения означало бы начать все заново только для того, чтобы заново пройти тот же самый длинный путь и закончить его там, где он и закончился раньше. Решение было принято, и то, что он шел на попятную, было понятно, но недопустимо. Черт, черт! Он ударил по рулю и подумал об Олеге. О Ракели. Помогло.
Харри проскочил площадь с круговым движением и повернул в сторону Манглеруда. В сторону дома Трульса Бернтсена. Он почувствовал, как на него сходит покой. Так происходило всегда, когда он знал, что перешел предел, за которым уже слишком поздно, за которым он находится в чудесном свободном падении, где сознательные мысли исчезают и остаются только запрограммированные движения, целенаправленные действия и идущая по накатанной рутина. Но в последний раз так было очень давно, и он иногда сомневался, осталось ли все это в нем. Что ж. В нем это осталось.
Он спокойно вел автомобиль по улицам. Наклонился вперед и посмотрел на небо, по которому бежали свинцово-серые облака, как неопознанная армада с неясными намерениями. Харри откинулся обратно на спинку сиденья. Над крышами низких домов показались многоквартирные высотки.
Ему необязательно было смотреть на пистолет, чтобы удостовериться, что он лежит на соседнем сиденье.
Ему необязательно было продумывать последовательность действий, которые предстояло совершить, чтобы удостовериться, что он их помнит.
Ему необязательно было считать удары сердца, чтобы удостовериться, что пульс в норме.
На мгновение он прикрыл глаза и представил себе все, что должно произойти. И тогда появилось оно, то чувство, которое он испытывал пару раз в своей прошлой жизни полицейского. Страх. Тот же страх, который иногда исходил от тех, на кого он охотился. Убийца, который боится своего отражения.