Глава 8

— Поскольку, по всей видимости, это наша последняя встреча, — сказал Мартин, — я предпочел бы отвести тебя в какое-нибудь милое местечко. — Он обвел взглядом греческую таверну на Арчуэй-роуд, выбранную по настоянию Франчески. Здесь пахло маслом для жарки, а над витриной с сырым кебабом тянулись листья пластмассовой традесканции[32]. — Хотя не думаю, что это так уж важно. — В голову ему пришла неприятная мысль, одна из многих. — Кстати, что ты ему сказала — где ты теперь? И, если уж на то пошло, где, по его мнению, ты пропадала всю прошлую неделю?

— Он болел гриппом, — ответила Франческа, — и врач посоветовал взять неделю отпуска для восстановления сил. Поэтому он поехал к родителям в Оксфорд и взял с собой Линдси.

— Не могу поверить, что у тебя есть ребенок, — печально сказал Мартин. — Двухлетний. — К их столику подошел официант. Урбан заказал для обоих кебаб из ягненка и салат. Франческа что-то достала из своей сумочки и передала через стол. Он без всякого энтузиазма, даже со страхом смотрел на фотографию темноволосой и большеглазой девчушки. — Но где она? Кто с нею сидит, когда ты на работе? — Это прозвучало так, словно он был не в силах ей поверить, словно подобные вопросы могли запутать ее и заставить признаться, что она солгала, а газета ошиблась.

— В дневных яслях. Я отвожу ее туда утром, а Рассел забирает. Он возвращается домой раньше меня.

— Я искал его в телефонной книге, — сказал Мартин. — Похоже, он Г.Р. Браун, проживающий в доме 54 по Фортис-Грин-лейн?

Помедлив секунду, Франческа кивнула.

— Его первое имя Гарольд, — объяснила она, — только он предпочитает второе, а Рассел Браун для писателя звучит лучше.

— А я все терялся в догадках, почему ты не позволяешь отвезти себя домой. Думал, ты стыдишься своего дома или даже что у тебя злой отец… И считал, что тебе не больше двадцати.

— Мне двадцать шесть.

— Не надо плакать, — сказал Мартин. — Выпей вина. Слезы тут не помогут.

Обоим кусок не лез в горло. Франческа поковыряла свой кебаб и отодвинула. Ее темно-карие блестящие глаза наполнились отчаянием, и она всхлипнула. До этого Мартин чувствовал лишь горечь и гнев. Острая жалость заставила его ласково накрыть ладонью ее руку. Она прикусила губу.

— Прости, Мартин. Я не должна была встречаться с тобою на прошлой неделе, но мне очень хотелось. Мне хотелось развлечься. Я не собираюсь себя жалеть, но развлечься не особенно получилось. А затем… затем стало совсем не до веселья. — Мартин задрожал от радости и ужаса. Разве она только что не призналась, что любит его? — Рассел вернулся домой в пятницу, а в понедельник сказал, что ему позвонили из «Пост» по поводу его книги. Я знала, что они поместят что-то в газете, и знала, что ты увидишь.

— Полагаю, ты его любишь, не так ли? Ты счастлива — ты, Рассел, Линдси и Черная смерть? — Отчаяние пробудило в нем мрачный юмор, и он улыбнулся слабой ироничной улыбкой.

— Пойдем, — сказала Франческа. — Пойдем к тебе, Мартин.

В машине он молчал. Вот, значит, как это бывает, думал он. Со всеми теми мужчинами, о которых он слышал и читал и которых даже знал, с теми, кто влюбился в замужнюю женщину. Тайные встречи, обман, неприятное чувство, что ты предатель и испорченный человек. А в конце горькое расставание с некрасивыми обвинениями или развод и повторный брак, зарегистрированный в какой-нибудь конторе на Хай-стрит, с побитой жизнью женщиной, уже имеющей ребенка. Мартин понимал, что старомоден. Он еще учился в школе, когда слово «лопух» считалось сленгом, но даже тогда он знал, что был и всегда будет лопухом. Коренастый широкоплечий мужчина с квадратным лбом, квадратным подбородком и с такими же простыми взглядами на жизнь. Прямоугольный, четырехугольный, квадратный[33], обыкновенный, консервативный и реакционный. Революция в морали, которая случилась, когда он был подростком, прошла мимо и оставила его приверженцем старых порядков, как будто он всю жизнь прожил при этих порядках. Ему хотелось бы обвенчаться в церкви с девственницей. А вот что он точно не собирается делать, думал Мартин по дороге в Кромвелл-корт, так это заводить интрижку с Франческой, с миссис Рассел Браун, впутываться во все это… грязь, ненужные волнения и позор. Им следует расстаться, причем немедленно. Он помог женщине выйти из машины и замер на секунду, держа ее за руку на пронизывающем холоде.

Без хризантем квартира выглядела необычно пустой, как бывает с комнатой после того, как из нее убрали рождественские украшения. Мартин задернул шторы, пряча красноватое, усыпанное звездами небо и город, скатертью простершийся внизу. Франческа присела на краешек кресла, наблюдая за его перемещениями по комнате. Он вспомнил, как на прошлой неделе подумал, что в ней есть что-то детское. Это было во времена ее предполагаемой невинности, которые теперь прошли. Под глазами у нее залегли тени от усталости и страданий, щеки были бледными. Мартин перевел взгляд на ее руки, которые она нервно сжимала у себя на коленях.

— Завтра можешь опять надеть обручальное кольцо, — с горечью сказал он.

— Я его никогда не ношу. — Голос Франчески был тихим, чуть громче шепота.

— Ты так и не сказала, что он думает по поводу того, где ты.

— У Аннабел, девушки, которая живет на Фрогнале и с которой я встречаюсь по понедельникам. Мартин, я подумала, что мы можем… я подумала, что мы можем иногда встречаться в понедельник.

Он подошел к шкафчику с напитками и налил себе бренди. Потом поднял бутылку.

— Будешь?

— Нет, ничего не хочу. Я подумала о понедельниках и… субботах после обеда, если захочешь. Рассел всегда ходит на стадион «Уайт-Харт-Лейн», когда «Шпоры»[34] играют дома.

Он с трудом удержался от смеха.

— Ты все об этом знаешь, да? Сколько их было до меня?

Она съежилась, как от удара.

— Никого. — У нее была манера говорить очень просто и прямо, без всяких уловок. Отчасти поэтому, а отчасти потому, что она, как и он, не обладала острым умом или находчивостью, он и полюбил ее. Нет, влюбился, только влюбился… Осторожно, дружок!

— Мы больше не увидимся, Франческа. Мы знакомы всего две недели, а значит, можем теперь расстаться, не испытывая настоящих страданий. Думаю, на прошлой неделе я вел себя не совсем разумно, но ведь никакого вреда от этого не было, так? Я не собираюсь вставать между мужем и женой. Пройдет немного времени, и мы забудем друг друга, и я знаю, что так будет лучше всего. Я жалею, что ты… ну, ввела меня в заблуждение, но мне кажется, ты ничего не могла с собой поделать. — Сбившись с дыхания, Мартин закончил свою речь, допил остатки бренди и вспомнил фразу из какого-то старого фильма, которая когда-то казалась ему забавной. И, храбро улыбнувшись, шутливо сказал: — Я был просто безумным, пылким дураком!

Франческа серьезно посмотрела на него.

— Я тебя не забуду, — сказала она. — Разве ты не видишь, что я тебя люблю?

Никто еще не признавался ему в любви. Мартин почувствовал, что бледнеет; кровь отхлынула от его лица.

— Мне кажется, я полюбила тебя в тот день, когда принесла те ужасные цветы, а ты сказал… — голос у нее дрожал, — что мужчинам посылают цветы только тогда, когда они больны.

— Мы сейчас попрощаемся, Франческа, я посажу тебя в такси, и ты поедешь домой к Расселу и Линдси. А через год я приду и куплю у тебя цветы, и ты меня уже не вспомнишь.

Мартин осторожно поднял ее на ноги. Она казалась обмякшей и безвольной, но льнула к нему. Прижалась всем телом, обхватив дрожащими ладонями его щеки.

— Не выгоняй меня, Мартин. Я этого не вынесу.

Он понимал, что это последний шанс избежать отношений, которые его так страшили. Соберись с духом, и ты будешь свободным человеком. Но Мартин очень хотел быль любимым, причем жаждал не столько секса, сколько любви. Он понимал это — и еще кое-что, не принадлежавшее к рациональному миру. Его раскрытые губы прижались к ее раскрытым губам, руки искали ее руки. Они каким-то образом оказались на подушках дивана, и ее рука, теперь обнаженная, протянулась, чтобы выключить лампу.

Мартин был не особо опытен в любовных утехах. Девушка в Лондонской школе экономики и девушка, с которой он познакомился на вечеринке у Воучерчей, и еще одна, подцепившая его на пляже в Ситжесе. Были и другие, но только с этими тремя он занимался сексом. И испытал разочарование, хотя смог признаться в этом только самому себе. Чего-то не хватало — того, что обещали книги, пьесы и рассказы других людей. Должно же быть что-то еще, кроме слепой бездумной потребности, а потом просто чувства, похожего на облегчение после чихания или от глотка холодной воды в измученном жаждой горле?

С Франческой все оказалось по-другому. Наверное, потому, что он ее любил, а тех других — нет. Должно быть, именно поэтому. Он все делал точно так же, а ее тоже нельзя было назвать слишком опытной или искусной. Франческа прошептала ему, что, кроме него, у нее был только Рассел. А до Рассела никого, а теперь Рассел уже давно едва прикасается к ней. Будучи замужем, с ребенком, она оказалась почти такой же невинной, как хотелось бы Мартину.

Той ночью Франческа спала рядом с ним. В одиннадцать она позвонила Расселу и сказала, что переночует у Аннабел — из-за тумана. Мартин слышал мужской голос, что-то грубо отвечавший ей. Второй раз в жизни он провел всю ночь в постели с женщиной. Повинуясь порыву, он признался ей в этом, и она обвила его руками и крепче прижала к себе.

Утром ему на глаза попался экземпляр «Пост», на первой странице которой была фотография тропинки, ведущей от моста через железную дорогу к Нассинггон-роуд, а внутри — абзац, посвященный Расселу Брауну. Казалось, прошло уже сто лет с тех пор, как он впервые прочел заметку, подчеркнул это волнующее имя и добавил, после лихорадочных поисков в телефонном справочнике, номер ее дома по Фортис-Грин-лейн. Мартин положил «Пост» на аккуратную стопку таблоидов на нижней полке кухонного буфета, а «Дейли телеграф» — на стопку газет большого формата. Позже, поднимаясь на холм с Франческой — она не захотела, чтобы он ее подвез, — Мартин зашел к продавцу газетного киоска и отказался от доставки «Пост». Зачем он вообще брал местную газету? Конечно, только из-за того, что был знаком с Тимом Сейджем.

Урбан не рассчитывал в выходные снова увидеться с Франческой, даже не думал об этом, но почему-то считал само собой разумеющимся, что они будут встречаться каждый вечер. И был обескуражен, когда в понедельник утром она позвонила и сказала, что вечером ничего не получится — Линдси сильно простудилась, и теперь они увидятся, скорее всего, через неделю. Томясь ожиданием, Мартин звонил ей каждый день; он знал о другой жизни Франчески, с мужем и ребенком, но с трудом верил в ее реальность.

Поверить его заставила Линдси. В первый же субботний вечер, когда Рассел отправился на футбол и Франческа смогла уйти, она взяла Линдси с собой.

— Мартин, прости, но я должна была привезти ее. Иначе не смогла бы прийти сама.

Линдси была красивой маленькой девочкой, с этим никто не стал бы спорить. Брюнетка, как мать, но в остальном совсем на нее не похожа; красота у них была совсем разной. У Франчески были румяные щеки, тонкие черты лица, волнистые волосы, завивавшиеся на концах, и карие глаза. Глаза Линдси были ярко-синими, кожа — почти оливковой, губы похожи на бутон красного цветка из магазина матери, возможно, камелии или азалии. Из-за прямых черных, не по возрасту длинных волос девочка выглядела старше. На мгновение Мартину почудилось, что рядом с лицом Франчески, на котором застыла виноватая улыбка, он видит лицо агрессивного подростка. Но Франческа уже снимала с дочери куртку и шерстяной шарф, из-под которых появился маленький ребенок, живая кукла меньше трех футов росту.

Линдси бегала по квартире, рассматривая и трогая шведский хрусталь. У Мартина душа ушла в пятки, но он мысленно выругал себя за то, что так рано превратился в старого холостяка. Если он так реагирует теперь, что будет, когда у него самого появятся дети, когда у них с Франческой появятся дети? Линдси принялась вытаскивать книги из книжного шкафа и бросать на пол. Мартина удивило, что Франческа поцеловала его в присутствии дочери, позволила взять за руку и села, положив голову ему на плечо. А еще его удивило и немного смутило, что Линдси произносила только одно предложение, хотя довольно часто — спокойным, обыденным тоном:

— Я хочу к папе.

Мартин посмотрел на Франческу, пытаясь понять ее реакцию, но, несмотря на то что Линдси повторила эту фразу не меньше десяти раз, женщина лишь слабо улыбалась и продолжала осыпать Мартина поцелуями. Наверное, ей все равно, узнает ли Рассел, подумал Урбан и почувствовал прилив радости. Она понимает, что ее брак распался.

Затем случилась довольно любопытная вещь.

Мартин мрачным тоном предположил, что они вряд ли увидятся на Рождество.

— Нет, но у меня есть для тебя приятная новость, милый. — Глаза Франчески сияли. — Я смогу прийти к тебе и остаться на все новогодние выходные, если хочешь.

— Конечно, хочу! Это лучший рождественский подарок, который ты можешь мне сделать.

— На те выходные Рассел увезет ее к своим родителям в Кембридж.

Линдси подошла к матери, вскарабкалась на колено, закрыла ей ладошкой рот и сказала:

— Мы идем домой.

— Мне казалось, ты говорила, что его родители живут в Оксфорде. В ту неделю, когда мы познакомились, ты объясняла, что он вместе с Линдси у своих родителей в Оксфорде.

Франческа открыла рот, но Линдси сомкнула ей губы.

— Мы идем домой, мы идем домой, — повторяла девочка. — Я хочу к папе.

Взяв дочь на руки, молодая женщина встала.

— Я должна отвезти ее домой, Мартин. А можно прогуляться всем вместе… Не надо этого делать, Линдси, ты просто невозможна. — Она посмотрела прямо в глаза Мартину. — Родители Рассела живут в Кембридже. Боюсь, ты ошибся. Эти два места обычно связывают друг с другом, правда? Вот ты и перепутал.

Она не позволила Мартину отвезти ее, настояв на том, чтобы вызвать такси.

В субботу, 16 декабря, миссис Бхавнани и Сума улетели в Сидней, а Мартин после встречи во «Фляжке» с Норманом Тремлеттом отправился за рождественскими подарками. Он купил шесть розовых кустов для отца — «Мой выбор», «Герцог Виндзорскай», «Мир», «Золотой дождь» и два «Суперстар», а также туалетную воду «Рив Гош» для матери, набор носовых платков с вышитыми синими и желтыми цветами для Кэролайн, а для Воучерчей, которые пригласили его на второй день Рождества, — подвесное кашпо из макраме. Мистер Кохрейн получит в подарок десятифунтовую купюру. Осталась одна Франческа.

Это было очень трудно. Мартин ни разу не видел на ней драгоценностей, так что, по всей видимости, она их не любит. Не зная размера, он не мог купить ей одежду, а не зная вкусов — духи. В конце концов Мартин нашел в антикварном магазине два флакона для духов из граненого стекла с серебряными пробками и выложил за них тридцать фунтов.

В воскресенье он обедал у родителей. Втайне от отца мать показала ему последний номер «Норт Лондон пост». Передовица на первой полосе была озаглавлена «Чудо для мальчика из Хорнси» и сопровождалась фотографией мистера и миссис Бхавнани с сыном, явно сделанной несколько лет назад в студии фотографа. Вид у семьи был немного викторианский. Миссис Бхавнани, одетая в сари, сидела в кресле с резными подлокотниками, мальчик стоял у ее коленей, а муж сзади.

— Кто-то из родственников сообщил в газету, — прошептала миссис Урбан. — Смотри, тут говорится, что деньги дал клиент магазина, пожелавший сохранить анонимность.

Мартин увидел, что статья подписана Тимом. Прошел уже месяц с тех пор, как он видел Сейджа. Нужно ли позвонить ему и договориться о встрече на Рождество?

В рождественский сочельник они пропустят по стаканчику с Норманом Тремлеттом, а на ужин он приглашен к Гордону и Элис Титертон. В Рождество принято встречаться с близкими друзьями, а отношения с Тимом у него, похоже, были более близкими, чем с Норманом или с Титертонами. Были. Мартин не мог вспомнить, чтобы с той майской встречи в лесопарке они не виделись такое долгое время. Он где-то читал, что мы с неприязнью относимся к тем, кого обидели, но это казалось ему нелепостью. Разве мы не должны ненавидеть тех, кто обидел нас? Хотя возможно и то и другое. Как бы то ни было, нельзя сказать, что он обидел Тима, не явившись к нему на званый ужин. Нет, именно Мартин имеет право обижаться на сарказм и упреки друга. Что, если именно они вызвали в нем неприязнь к Тиму? В любом случае Сейдж — опасный компаньон, и он вряд ли поладит с Франческой.

В пятницу перед Рождеством мистер Кохрейн не пришел. Он разбудил Мартина, позвонив без пяти шесть утра, и сказал, что его невестку должны забрать в — как он выразился — лечебницу. Он собирался поехать с ней в машине «Скорой помощи». Мартин подумал, не по этой ли причине миссис Кохрейн не ответила на его письмо. Возможно. Однако это не объясняло, почему мисс Уотсон не написала ему снова и не позвонила или почему от мистера Дипдена нет подтверждения полученного чека.