Эпилог

Исана проснулась под звуки далеких труб и шум в коридоре снаружи ее комнаты. Она села, дезориентированная. Она была в своей постели.

Кто-то вымыл ее, и она была одета в мягкую белую ночную рубашку, не принадлежавшую ей. На столе рядом с кроватью стояли три миски и простая кружка.

Две миски были пусты. Третья примерно наполовину заполнена каким-то бульоном.

Она села, это оказалось поразительно сложной задачей, и отбросила с лица свои волосы.

Затем она вспомнила. Ванна для исцелений.

Линялый.

Ванна исчезла, как и искалеченный раб в ней.

Если бы она не была настолько уставшей, ее сердце тут же бы пустилось вскачь от страха за судьбу мужчины. Но так как она была, эта проблема лишь слегка встревожила ее. Исана слезла с постели, хотя это стало актом чистой воли, настолько слабой она себя чувствовала.

Одно из ее простых серых платьев висело на спинке стула, и она натянула его поверх ночной рубашки, после чего осторожно подошла к двери.

Из коридора снаружи доносились крики и глухой звук торопливых шагов. Она открыла дверь и обнаружила Джиральди, стоящего в коридоре перед полуоткрытой дверью комнаты напротив ее собственной.

– Возможно так и есть, – рычал старый солдат, – но не вы тот, кто будет решать, в порядке вы уже или нет, – он сделал паузу, когда трио юношей, вероятно, пажей, пронеслось мимо. – Леди Верадис сказала, что вам повезло остаться в живых. Вы останетесь в постели, пока она не скажет иначе.

– Я не вижу Леди Верадис поблизости, – сказал мужчина в легионерской тунике и ботинках.

Он стоял в дверях, глядя вдоль коридора, так что Исана видела его в профиль. Он выглядел статным, закаленным, в его каштановых волосах мелькала седина, а прическа была стандартной для легионера.

Он был худым, но, казалось, состоял из кожаных ремней и сухожилий, он вел себя с расслабленной уверенностью, ладонь его руки привычно покоилась на эфесе гладия, висевшего на бедре. У него был глубокий, мягкий голос.

– Поэтому, очевидно, она не может ничего сказать. Почему бы нам не пойти и спросить ее лично?

Мужчина повернулся к Джиральди, и Исана увидела, что другая сторона его лица ужасно искалечена выжженными шрамами, складывавшимися на коже в легионерский знак труса.

Исана почувствовала, как отвисла ее челюсть.

– Арарис, – прошептала она.

Джиральди крякнул от неожиданности и повернулся к ней.

– Стедгольдер. Я не знал, что вы проснулись…

Исана встретила пристальный взгляд Арариса. Она попыталась что-то сказать, но все, что она сумела выдавить из себя, было:

– Арарис.

Он улыбнулся и отвесил ей небольшой, формальный поклон.

– Я благодарю вас за мою жизнь, миледи.

И она почувствовала это. Она почувствовала это в нем сейчас, почувствовала, когда встретила его взгляд. Она никогда не чувствовала этого прежде, ни разу за все те годы, что он служил ее брату, а затем ей. Это были его глаза, подумала она.

Все эти годы, из-за его отросших, свалявшихся волос, у нее не было возможности посмотреть на его лицо, заглянуть ему в глаза. Он никогда не давал ей возможности разглядеть себя. Не позволял ей понять, что он испытывает к ней.

Любовь.

Самозабвенную, безмолвную, сильную.

Это была любовь, которая поддерживала его на протяжении многих лет труда и одиночества, любовь, которая побудила его на отказ от собственной личности, на то, чтобы заклеймить себя, измениться до неузнаваемости, несмотря на то, что это стоило ему звания, гордости, карьеры и – семьи.

Он скорее был готов убить всё то, что делало его собой, нежели то, что он испытывал к Исане. Она чувствовала это в нем так же, как и горькую, наполняющую его скорбь и любовь к своему повелителю и другу Септимусу, и – как следствие – к жене друга и его сыну.

Ради этой любви он боролся в попытке защитить семью Септимуса, стойко перенося все трудности тяжелого труда в кузнице стедгольда. Ради этой любви он разрушил свою жизнь и, если бы пришлось, не задумываясь отдал бы последний вздох, пролил бы последнюю каплю крови, чтобы защитить их. Такая любовь не способна на меньшее.

Глаза Исаны наполнились слезами, когда сила и тепло этой любви хлынули на нее, как тихий океан, волны которого бились в такт его сердцу. Это вызывало в ней трепет и смирение одновременно.

И что-то дрогнуло в ней в ответ. На протяжении последних двадцати лет она испытывала что-то подобное только в своих снах. Но сейчас что-то сломалось внутри нее, как кусок льда, отколотый молотом, и сердце ее воспарило от восторга, заливаясь чистым, хрустальным смехом, который она считала исчезнувшим навсегда.

Вот почему она никогда не ощущала этого в нем. Она не осознавала, что происходит в ее душе на протяжении многих лет труда, горя и сожаления. Она никогда не позволяла себе понять, что это чувство пустило корни и начало расти.

Оно спокойно и терпеливо ждало окончания суровой зимы траура, скорби и беспокойства, которая заморозила ее сердце. В ожидании оттепели.

В ожидании весны.

Его любовь погубила Арариса Валериана.

Ее – вернула его к жизни.

Она не была уверена, что сможет идти, поэтому просто протянула ему руку.

Арарис двигался осторожно, очевидно все ещё восстанавливаясь. Она могла видеть далеко не все, лишь размытые очертания, но его рука коснулась ее руки тепло и нежно, и их пальцы сплелись. Она начала смеяться сквозь слезы, и почувствовала, что и он смеется в ответ. Его руки обхватили её, и они обнимали друг друга, задыхаясь от смеха и слез.

Они не произнесли ни слова.

Да они и не нуждались в них.

Амара устало искала что-то в книге, когда круглая ручка двери, ведущая в их комнаты в гостевых помещениях Лорда Цереса, повернулась. Дверь открылась и вошел Бернард, придерживая поднос, полный разнообразной еды. Он улыбнулся ей и спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

Амара вздохнула.

– Ты, должно быть, думаешь, что я уже привыкла к боли за все эти годы. У меня они были каждый месяц еще с тех пор, как я была подростком, – она тряхнула головой. – Меня не скрутило, и я больше не ною, по крайней мере.

– Это хорошо, – ответил тихо Бернард. – Вот тут мятный чай, твой любимый. И немного жареного цыпленка…

Он пересек комнату до места, где она сидела, съежившись, в кресле перед камином. Несмотря на летнюю жару, толстые каменные стены цитадели Цереса охлаждали воздух изнутри так, что ей было некомфортно, особенно в период ее болей.

Из-за утомительного путешествия, ушибов, ссадин, вывихнутого плеча и отвратительных воспоминаний о смерти и насилии, ее разочарование достигло чудовищных размеров.

Настолько, что она приняла предложение Бернарда посетить совещание с Первым Лордом и Верховными Лордами Цересом и Плацидусом, не покидая этого места.

Возможно, это было непрофессионально с ее стороны. Но вряд ли верхом профессионализма стала бы истерика, которой она могла поддаться, не выдержав груза всего, что на нее навалилось.

Вне всякого сомнения, позже она будет жалеть об этом решении, когда воспоминания о боли утихнут, но сейчас, страдая от невыносимых физических и эмоциональных мук, она не жалела для себя времени на выздоровление.

– Как прошло совещание? – Спросила она.

Бернард поставил поднос ей на колени, снял крышку с цыпленка и подлил в чай сливок.

– Ешь. И пей.

– Я не ребенок, Бернард, – сказала Амара. Это прозвучало резковато, хоть она этого и не хотела. Бернард прочитал выражение на ее лице и улыбнулся.

– Не говори этого, – велела она ему.

– Я и не собирался. – Он подвинул себе стул и уселся на него. – А теперь ешь свой обед и пей свой чай, а я тебе всё расскажу.

Амара одарила его еще одним сердитым взглядом и взялась за чай. Он был идеальной температуры, остывший ровно настолько, чтобы его можно было пить, не обжигаясь, и она смаковала его тепло, пока оно спускалось от ее горла к животу.

Бернард подождал, пока она взяла первый кусочек цыпленка, чтобы начать:

– Суть в том, что силы Калара отходят. Это хорошо, потому что они уже не идут сюда, – и плохо, потому что есть еще Легионы, готовые отступать и биться.

– Аквитейн сокрушил оба Легиона, удерживая стратегически важные дороги из Черных Холмов, тем не менее они смогли отступить в достаточно неплохом состоянии.

Амара усмехнулась.

– Он, вероятно, вел переговоры с их офицерами, пытаясь подкупить их. Зачем уничтожать, если можно переманить?

– Ты провела слишком много времени в компании Леди Аквитейн, – ответил Бернард. – Заканчивай со своим цыпленком, и я сделаю кое-что приятное для тебя.

Амара подняла бровь, затем недоверчиво пожала плечами и вернулась к еде.

– Как только дочь Аттикуса была освобождена, – продолжал Бернард, – и он удостоверился, что Калар не собирался исподтишка напасть на него в ту же минуту, как он раскроется, Аттикус заморозил кровавую пойму в одну огромную полосу льда.

Затем он провёл свои Легионы прямо по ней, чтобы отрезать восточные Легионы Калара и заманить их в крепость, которую они захватили. Теперь они оказались у него в осаде, и Гай посылает Второй Имперский им на выручку.

– А как насчет облаков? – спросила она.

– Очевидно, разрывы в них над городами в глубине страны стали появляться днём раньше, чем мы достигли Калара. Через два или три дня они полностью рассеялись.

Амара в задумчивости прихлёбывала чай.

– Удалось узнать, как канимы их создают?

– Пока нет.

Она кивнула.

– Как Легионам Плацидуса удалось прибыть в Церес так быстро? Они добрались туда раньше нас, а мы неслись как ветер. Я думаю, что он гнал их маршем всю дорогу от его города.

– Я подозреваю, что все должны были так подумать, – ответил Бернард. – Но вместо этого он перебросил все три легиона вглубь, к самой границе его территории, через день после того, как Калар захватил его жену. А уже после Гай сообщил ему, что Ария в безопасности, и он форсированным маршем прошёл всю дорогу до Цереса. И ему на путь по прямой потребовалось менее одного дня.

Амара приподняла бровь.

– Все три легиона?

Бернард кивнул.

– Сказал, что либо Ария будет освобождена, и он придет на помощь Цересу как можно быстрее, либо, в том случае, если она будет убита, он поведет каждого своего солдата на то воронье отродье, которое посмело сделать это. – Бернард покачал головой. – А я бы сказал, что он не производит впечатление человека, который не сможет спокойно жить, зная, что жив тот, кто осмелился прикоснуться к его жене.

– Нет, – тихо сказала Амара. – Не производит. Но всегда найдутся идиоты, которые будут верить в то, что, если человек не терпит насилия и использует любые способы, чтобы избежать его, то это признак его слабости и уязвимости.

Бернард покачал головой:

– Количество дураков вообще неиссякаемо. Взять хотя бы лорда Калара. Помнишь, ты говорила мне, будто думаешь, что он в сговоре с канимами?

– Я совершенно уверена, что он никогда не называл это сговором, – пробормотала Амара.

– Молчи и ешь, – буркнул Бернард. – Гай просил дать тебе знать, что имело место значительное вторжение канимов, которое началось примерно в то же время, что и мятеж Калара.

Амара втянула воздух.

– Неужели? Что произошло?

– Пока известно мало деталей, – сказал Бернард. Курсоры на месте были атакованы Кровавыми Воронами Калара. Несколько погибло, еще больше пропало и вероятно ушло в подполье. Но похоже, что Гай каким-то образом смог видеть происходящее там, как только ему перестали мешать облака. Канимы прибыли на берег около… – он нахмурил брови. – Большой мост через Тибр. Не могу вспомнить название. Я не слышал его прежде.

– Элинарх, – сказала Амара. – Единственное место, где большое войско может безопасно пересечь реку.

– Именно, – согласился он. – Он направил Первый Алеранский Легион удерживать мост.

– Первый Алеранский? Этот… шутовской легион? Среди Курсоров делаются ставки на то, сколько лет пройдет, прежде чем этот цирк увидит реальный бой.

– А? Надеюсь, ты не много поставила.

Брови Амары приподнялись.

– Очевидно, им удалось выстоять против примерно шестидесяти тысяч канимов.

Она чуть не поперхнулась куском курицы.

– Что?

Бернард кивнул.

– Они высадились у моста, но двинулись на юг и защищали несколько укрепленных городов на окраине и вдоль побережья.

– Канимы ничего подобного прежде не делали, – сказала Амара. – И не вторгались в таких огромных количествах, – она прикусила нижнюю губу. – Шестьдесят тысяч…

– Да, практически десять их собственных легионов, – сказал Бернард.

В дверь постучали. Бернард поднялся и пошел открывать. Его низкий голос тихо рокотал, пока Амара заканчивала есть, а затем он вернулся с Арией Плацидой.

Леди Плацида была снова царственна, спокойна и безукоризненно одета в зеленый шелк. Ее темно-каштановые волосы свободно ниспадали на плечи, она тепло улыбнулась Амаре, когда подошла и склонила голову.

– Граф, графиня.

Амара начала отодвигать чай и подниматься, но Леди Плацида подняла руку.

– Нет, Амара, пожалуйста. Я знаю, ты была ранена. Пожалуйста, отдыхай.

Бернард одобряюще взглянул на Леди Плациду и предложил ей свой стул.

– Нет, спасибо, граф, – сказала она. – Я не задержу вас надолго. Я просто хотела вас обоих увидеть и поблагодарить за то, что вызволили меня из того ужасного места. Я считаю, что в долгу перед вами.

– Ваша Светлость, – сказала Амара, покачав головой. – Нет никакой необходимости…

– Спасибо, – прервала Леди Плацида, – Потому что вы просто выполняли свою работу и я должна благодарить Первого Лорда, да, да. Не утруждайте себя разговором, Амара. Сделанное вами было больше, чем просто работой. Особенно учитывая то, что темная группа выступила в роли ваших союзников. Что кстати было очень ловко проделано, – Ее глаза сверкнули злорадным весельем. – Особенно то, что вы взяли их одежду.

Амара помотала головой:

– Было бы лучше, если бы мы этого не делали.

– Никогда не бойся, дорогая, – сказала Леди Плацида. – Ты слишком порядочна, чтобы снискать ее расположение, слишком умна, чтобы верить всем ее словам, и слишком предана Империи, чтобы впутываться в ее мелкие игры. Ты можешь быть только врагом Инвидии, – Она улыбнулась. – Ты просто… немного поторопилась. С тактикой.

Амара почувствовала, как у нее вырвался легкий смешок.

Леди Плацида стала серьезной.

– Вы действовали сверх служебного долга, – она повернулась к Бернарду и снова кивнула. – Вы оба. Мой господин-супруг перед вами в долгу. Если вы в чем-либо будете нуждаться, только попросите.

Амара нахмурилась, а потом глянула на Бернарда.

– А Ладья…?

– Я выступил перед Гаем в ее защиту, – тихо сказал Бернард. – Она прощена и освобождена.

Амара улыбнулась, несколько удивленная от чувства удовлетворения, вызванного его словами.

– Тогда, Леди Плацида, есть кое-что, о чем я хотела бы вас попросить.

– Только, – сурово сказала она, – если ты перестанешь называть меня Леди. У меня есть имя, дорогая.

Улыбка Амары стала шире.

– Ария, – сказала она.

– Говори.

– Ладье и ее дочери некуда идти, у них даже нет собственной одежды. Она не хочет быть вовлеченной в игру, только не с дочерью на иждивении. Если это не слишком затруднительно, может вы знаете стедгольд, в котором она смогла бы осесть. Что-то тихое. Безопасное.

Ария поджала губы, задумчиво глядя на Амару.

– Знавала я такое место.

– И… – Амара улыбнулась Бернарду. – Кое-что еще.

– Что? – спросил Бернард. Затем на его лице отразилось понимание, и он улыбнулся. – Ах, верно.

Амара снова посмотрела на Арию и сказала.

– Еще ей понадобится пони. Ну, знаете, ее дочери. Ладья дала ей обещание, и я хочу, чтобы она его выполнила.

– Ей понадобятся два пони, – сказал Бернард, улыбаясь Амаре, – Я прошу еще одного пони.

Леди Плацида посмотрела на них и покачала головой, улыбка расцвела на ее лице.

– Думаю, вы нравитесь мне все больше, – тихо сказала она. Затем она снова поклонилась им, на этот раз ниже, и сказала. – Я прослежу за этим. Я вынуждена откланяться.

– Конечно, – сказала Амара, склонив голову. – Спасибо вам.

Бернард проводил Леди Плациду до двери и вернулся к Амаре. На миг он остановил на ней свой взгляд, в нем читалась гордость. А затем он склонился и стал целовать ее в лоб, в глаза, в губы.

– Ты знаешь, как сильно я тебя люблю.

Амара улыбнулась ему.

– Я тоже тебя люблю.

– Пора позабавиться, – сказал он и подхватил ее на руки. Он легко поднял ее и направился к постели.

– Бернард… – начала было Амара. – Я безумно хочу тебя, но сегодня не лучшее время…

– Даже не мечтал об этом, – ответил Бернард. – Но все эти полеты в небольшом количестве красного шелка не пошли на пользу твоей коже.

Он уложил ее на кровать и аккуратно снял одежду. Затем он взял с ночного столика небольшую баночку и открыл ее. Сладкий аромат, похожий на корицу, распространился по воздуху. Бернард присел возле нее на кровать и вылил на руку немного содержимого баночки, похожего на ароматическое масло. На миг он соединил руки вместе и прошептал:

– Целитель сказал, что это лучше всего помогает заживить кожу. Думаю, начнем с твоих ног.

Когда его сильные теплые руки заскользили по ее ногам, втирая масло в раздраженную, болезненную, сухую кожу, Амара почувствовала, что растворяется в омуте приятного изнеможения, и примерно на несколько часов она просто отдалась в его руки.

Время от времени он двигал ее руки и ноги, а затем перевернул ее, чтобы обмазать и другую сторону. Тепло масла, ощущение его нежных рук на истерзанных мышцах, удовольствие, приятная тяжесть в животе от еды согревали ее и погружали в томное оцепенение. Она беззастенчиво наслаждалась этим.

Позже Амара проснулась в его объятьях и прислонилась щекой к его плечу. Было темно. Свет исходил лишь от тлеющих угольков в камине.

– Бернард? – прошептала она.

– Я тут, – сказал он.

В горле у нее все сжалось, и она прошептала:

– Извини. У меня раньше никогда не было задержек, – она зажмурилась. – Я не хотела разочаровывать тебя.

– Разочаровывать меня? – Пробормотал Бернард. – Это значит лишь то, что мы должны сильнее стараться, – он провел пальцем по ее шее, от прикосновения по ее телу пробежала легкая дрожь. – И гораздо чаще. Не могу сказать, что я разочарован из-за этого.

– Но…

Он повернулся к ней и очень нежно поцеловал в губы. – Тише. Не из-за чего извиняться. И ничего не изменилось.

Она вздохнула, закрыла глаза и потерлась щекой о его теплую кожу. Гложущая боль улеглась, и она почувствовала, как сонливость заполняет оставленную в ней пустоту.

Мысль посетила ее прямо на границе сна и бодрствования, и она услышала свое сонное бормотание.

– Мы кое-что упускаем.

– А?

– Леди Аквитейн. Она взяла в помощники Олдрика и Одиану.

– Ты права. Я был там.

– Но почему она не взяла Фиделиаса? Он ее самый опытный подчиненный, и проводил такие спасательные операции десятки раз.

– Угу, – Голос Бернарда звучал сонно. – Может она послала его куда-то еще.

"Может быть, – подумала Амара. – Но куда?"

Час был поздний, и Валиар Маркус стоял в одиночестве в центре Элинарха, спокойно глядя через реку.

Прошло десять дней с тех пор, как бой закончился. Город помимо южной стены был защищён гораздо более внушительными укреплениями в ожидании нового нападения канимов, которого так и не последовало.

Работу закончили быстро, после того как они снесли обугленные останки зданий, сожжённых капитаном, и инженеры отстроили эту часть города из камня, проектируя улицы с учётом ожесточённой обороны, способной выдержать самую кошмарную осаду, если стены когда-нибудь будут пробиты снова.

Колдовские облака несколько дней изливали непрерывный дождь, и уровень реки поднялся больше чем на три фута. Вода внизу ещё кишела акулами, пирующими на останках погибших канимов, которых сваливали туда на протяжении более чем недели.

Лишь несколько магических ламп, уцелевших в битве, да погребальные костры для павших алеранцев были теми тусклыми источниками света, которые Маркус мог заметить.

Последние костры ещё горели на участках для захоронения к северу от моста – там просто было слишком много тел для правильного, персонального захоронения, дождь мешал погребению и заливал костры, и Маркус был рад, что самая трудная работа, укладывать павших, была закончена. Лица умерших и погибших несколько ночей или десятилетий будут являться ему во сне, но они не потревожат его покой так, как могли бы ещё три года назад.

Маркус скорбел по ним, сожалел о том, что они стали жертвами – но память о них делала его сильнее. Пусть эти люди мертвы, но они всё еще были легионерами, частью традиции, берущей начало от истоков и теряющейся в тумане алеранской истории.

Они жили и умерли в Легионе, будучи частицами чего-то, что было намного более значительным, нежели просто суммой своих составляющих.

Такой же частицей являлся и сам Маркус. И всегда ею был. Даже если в какой-то момент он забыл об этом.

Он вздохнул, глядя на звезды, наслаждаясь уединением, которое дарила темнота на вершине моста, где вечерний ветер уносил с собой остатки смрада битвы. Вспомнив о том, насколько трудным и опасным было сражение, Маркус осознал, что весьма доволен тем, что он снова в форме.

Снова может вести достойный бой ради благого дела.

Он покачал головой и усмехнулся сам себе.

Нелепо. Подобные чувства были свойственны для кого-то с намного более молодым, менее ожесточенным сердцем. Он знал это. Но от этого они не становились слабее.

Он услышал не более чем слабый шелест перебираемой ветром ткани.

– Наконец-то, – тихо сказал он. – Я как раз думал о том, когда же ты появишься.

Высокий мужчина в простом сером дорожном плаще с капюшоном возник рядом с Маркусом и тоже облокотился на ограждение моста, гляда на реку.

– Ну?

– Плати, – тихо сказал Маркус.

Гай взглянул на него, слегка отклонившись.

– Серьезно?

– Я всегда говорил тебе, Гай. Хорошая маскировка это не умение выглядеть иначе. Это умение быть кем-то другим. – Он покачал головой. – Навыки заклинателя воды – необходимы, но не достаточны.

Первый Лорд ответил:

– Может и так.

Какое-то время он смотрел на реку и затем произнес:

– Итак?

Маркус тяжело вздохнул.

– Кровавые вороны, Секстус. Когда я увидел его в форме, отдающим команды на стене, то подумал на мгновение, что я старею. Он мог бы быть Септимусом. Тот же взгляд, та же манера отдавать приказы, та же…

– Отвага? – Предположил Первый Лорд.

– Целостность, – сказал Маркус. – Отвага была лишь частью этого. И то, как он всё разыграл, – вороны, да он умнее, чем был Септимус. Хитрее. Находчивее, – он взглянул на Первого Лорда. – Ты мог бы просто сказать мне.

– Нет. Ты должен был сам это увидеть. Как и всегда.

Маркус коротко рассмеялся.

– Пожалуй, ты прав. – Он взглянул Гаю в глаза. – Почему ты не признал его?

– Ты знаешь почему, – ответил Гай тихо и горько. – Без фурий мне проще самому перерезать ему горло, чем сделать его мишенью для мужчин и женщин, от которых он не сможет защититься.

Маркус задумался на мгновение и произнес:

– Секстус. Не будь дураком.

Последовала секунда легкого замешательства, и Первый Лорд сказал:

– Что, извини?

– Не будь дураком, – услужливо повторил Маркус. – Этот молодой человек манипулировал своими врагами вплоть до их полного смятения и расправился с шаманом, которого поддерживали пятьдесят тысяч фанатичных последователей. Он не просто смог защитить себя, Секстус. Он уничтожил его. Собственноручно. Он стоял плечом к плечу с легионерами во время сражения, пережил колдовство канимов, которое уничтожило девяносто процентов офицеров этого Легиона, – дважды! – и использовал своих Рыцарей-заклинателей с невероятным эффектом.

Маркус повернулся и махнул рукой в сторону лагеря Легиона на южной стороне моста.

– Он заслужил уважение этих людей, а ты знаешь, как редко это бывает. Если он скажет Легиону встать и двинуться маршем на канимов прямо сейчас, они сделают это. Они последуют за ним.

Гай довольно долго молчал.

– Речь не о заклинательстве фурий, Гай, – тихо произнес он, – Про это речи никогда не было. Речь о личном мужестве и воле. У него все это есть. Это о способности к лидерству. Он лидер. Об умении внушать доверие. Он делает это.

– Внушать доверие, – Гай повторил, вложив немного иронии в это слово, – Даже тебе?

– Он спас мне жизнь, – сказал Маркус, – Хотя не должен был. Его самого чуть не убили при этом. Он заботится о своих людях.

– Ты хочешь сказать, что готов следовать за ним?

Маркус мгновение молчал. Затем произнес:

– Я говорю, что только глупец будет сбрасывать его со счетов только потому, что он обделен фуриями. Вороны, он уже остановил вторжение канимов, заключил альянс с маратами и лично предотвратил ваше убийство на Зимнем Фестивале. Сколько еще кровавых проверок он должен пройти?

Гай обдумывал это в течение минуты, затем произнес:

– Тебе нравится быть Валиаром Маркусом.

Маркус фыркнул.

– После того, как я договорился с ним и он уволился из Легионов Защитной Стены… Я уже забыл, насколько мне нравится быть им.

– Как долго тебе пришлось работать над лицом?

– Около трех недель. И по несколько часов каждый день. Я никогда не был силен в заклинательстве воды.

Они еще немного помолчали. Маркус вздохнул.

– Вороны, Секстус. Если бы я знал.

Гай горько усмехнулся.

– Если бы я знал.

– Но мы уже не можем пойти вспять.

– Да, – согласился Первый Лорд. – Мы не можем.

Он повернулся к Маркусу и сказал:

– Но, возможно, мы можем идти вперед.

Маркус нахмурился.

– Что?

– Ты узнал его, когда, наконец, сумел к нему присмотреться. Тебе не кажется, что любой, кто когда-либо служил с Септимусом, сможет сделать то же самое? – Гай покачал головой. – Он стал мужчиной. Ему не удастся оставаться незаметным слишком долго.

– Не удастся, – сказал Маркус. – Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Гай посмотрел на него и сказал:

– Ничего, Маркус.

Валиар Маркус нахмурился.

– Она обнаружит это достаточно скоро, независимо от того, скажу я ей об этом или нет.

– Возможно, – сказал Гай. – Возможно, нет. В любом случае, не вижу никаких причин, препятствующих этому ускользнуть от твоего внимания, как это произошло со всеми остальными. И я с трудом верю, что она будет недовольна, имея агента в качестве доверенной правой руки Октавиана.

Маркус вздохнул.

– Действительно. И я полагаю, если я откажусь, ты применишь стандартные меры.

– Да, – сказал Первый Лорд с мягким сожалением в голосе. – Я не хочу этого. Но ты знаешь правила игры.

– Ааа, – протянул Маркус.

Оба не произносили ни слова еще минут десять, затем Маркус сказал:

– Ты понимаешь, чем он на самом деле является?

– Чем?

Маркус услышал тихое, слабое изумление в собственном голосе, когда ответил:

– Надеждой.

– Да, – ответил Гай. – Поразительно…

Он протянул руку и положил несколько золотых монет на каменное ограждение рядом с рукой Маркуса. Затем достал еще одну – старинного серебряного быка, монету, потертую временем, и положил ее рядом с остальными.

Маркус взял золото. И долгое мгновение смотрел на серебряную монету, знак власти Курсора.

– Ты и я никогда больше не сможем быть на одной стороне.

– Нет, – сказал Гай. – Но, возможно, ты и Октавиан сможете.

Маркус смотрел на серебряную монету – знак верности Курсора Короне. Затем поднял ее и положил в свой карман.

– Сколько лет было Септимусу, когда у него появились фурии?

Гай пожал плечами.

– Около пяти, я думаю. Он поджег детскую. А что?

– Пять, – Маркус покачал головой. – Простое любопытство.

Человек в сером плаще повернулся, чтобы уйти.

– У тебя не было необходимости показывать мне это, – сказал Маркус ему в спину.

– Нет, – ответил тот.

– Спасибо, Секстус.

Первый Лорд повернулся и склонил голову перед другим мужчиной.

– Пожалуйста, Фиделиас.

Маркус смотрел ему вслед. Затем вытащил старую серебряную монету и поднял ее, чтобы свет далеких пожаров блестел на ее поверхности.

"Пять, – думал он."

– Как давно мы знакомы, алеранец? – спросила Китаи.

– Этой осенью будет пять лет, – сказал Тави.

Китаи шла рядом с Тави с момента, когда он вышел из госпиталя – первого здания, которое он приказал отстроить инженерам Легиона.

Было крайне необходимо чистое и сухое место, чтобы выхаживать раненных и больных, учитывая количество пострадавших и изможденность Фосса и его целителей, в особенности во время последних часов сражения, когда целители были едва способны стабилизировать умирающих, не то что вернуть их в строй.

Тави провел вечер навещая раненных. Всякий раз, как у него выдавалось немного свободного времени, он посещал еще кого-нибудь из своих, справлялся о них, воодушевлял их как только мог. Было мучительно видеть одного изувеченного легионера за другим, каждый из которых пострадал выполняя его приказы.

Он брал с собой Китаи во время любого посещения – фактически, он брал ее всюду, куда шел, включая штабные совещания. Он представлял ее Послом Китаи и больше никак ее присутствие не объяснял, все его поведение показывало, что она своя, а тем, у кого есть вопросы или комментарии по поводу нее, лучше держать их при себе.

Он хотел, чтобы люди привыкли видеть ее, разговаривать с ней, пока не поймут, что она не представляет угрозы. Это был метод адаптации из дядиных уроков по овцеводству. Тави с изумлением думал, что точно так же тренировал бы овец признать нового пастуха или собаку.

Она отказалась от своего дикарского наряда и стала носить одну из форменных туник Тави, кожаные штаны наездника и высокие сапоги для верховой езды. Она обрезала свои длинные волосы под стиль легионеров, остался лишь их натуральный цвет, серебристо-белый.

Пока они шли, она кивнула.

– Пять лет. За это время, – сказала она, – пыталась ли я когда-нибудь тебя обмануть?

Тави ткнул пальцем в четкий, белый шрам, у себя на щеке.

– В первую ночь нашей встречи ты наградила меня этим с помощью своего каменного ножа. И я думал, что ты парень.

– Ты медлительный и тупой. Мы оба знаем это. Но я когда-нибудь пыталась тебя обмануть?

– Нет, – сказал он. – Никогда.

Она кивнула.

– Тогда у меня есть идея, которую ты должен представить Первому Лорду.

– Правда?

Она снова кивнула.

– Мы будем противостоять Насагу и его людям некоторое время, верно?

Тави согласно кивнул.

– До тех пор, пока Первый Лорд не подавит силы Калара, мы будем должны оставаться здесь, чтобы сдерживать и беспокоить канимов, надеясь удержать как можно большее их число здесь, чтобы они не помогли Калару, оттянув на себя часть наших войск.

– Тогда тебе понадобится много разведчиков. Силы небольшой мобильной группы.

Тави скривился и кивнул.

– И это совсем не весело.

– Почему?

– С одной стороны из-за их скорости, – сказал Тави. – Разведчиков слишком легко заметить или отследить, а затем напасть – особенно ночью. А у нас просто недостаточно лошадей, чтобы всех снабдить. Если я не придумаю что-нибудь, мы потеряем много хороших людей.

Китаи склонила голову.

– Значит ты остаешься капитаном?

– Пока да, – сказал Тави, кивая. – Фосс говорит, что Цирилл скорее всего лишится левой ноги. По закону Короны не допускается офицер Легиона не способный маршировать и сражаться рядом со своими людьми. Но я почти уверен, что он будет принят в Легион в качестве атташе Короны или произведен региональным Консулом Стратегии.

Китаи вскинула броь.

– Что это значит?

– Что он будет отдавать мне приказы, как и куда двигаться. Но я буду принимать решения во время боя.

– А, – сказала Китаи. – Боевой командир и бивачный командир, как мой народ их называет. Один принимает решения во время сражения, другой на привале.

– Звучит похоже на правду, – сказал Тави.

Китаи нахмурилась:

– Но разве ты не должен следовать тем же правилам? Ты не можешь маршировать рядом со своими людьми. Не используя фурий, каких ваш народ призывает в дороге.

– Верно, – улыбаясь, сказал Тави. – Но они этого не знают.

Китаи вскинула брови от внезапного удивления.

– Что? – спросил Тави.

– Ты… ты не… – Она нахмурилась. – Горечь. Грусть. Каждый раз, когда ты говоришь о своей неспособности к магии, это причиняет тебе боль.

– Я знаю, – сказал Тави, и был несколько удивлён тем, что услышал себя, говорящим это спокойно, без знакомой маленькой боли разочарования и печали от несправедливости всего этого. – Я полагаю, теперь это не так важно для меня. Я знаю, что я могу сделать сейчас, даже не умея призывать фурий. Я провёл всю свою жизнь в ожидании, когда это чудо случится. Но если этого никогда не произойдет, то и пусть. Я не могу сидеть, затаив дыхание. Настало время перестать ждать. Чтобы жить.

Китаи пристально посмотрела на него, затем встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

Тави улыбнулся.

– За что?

– За обретение собственной мудрости, – сказала она, улыбаясь. – Возможно, ты еще не безнадежен, чала.

Тави фыркнул, когда они подошли ко второму каменному зданию, возведенному инженерами – командному центру. Они построили его из самых больших камней, которые только смогли извлечь из земли, и оставили большую часть здания так глубоко под землей, что самые нижние помещения, в том числе его командная комната, на самом деле находились ниже уровня реки.

Тави не хотел добиваться приоритета для этого здания, но Магнус вместе с остальными офицерами тихо проигнорировали его власть и все равно сделали это. Здание было полностью защищено от ужасных канимских молний, угрожавших ему, заверили его инженеры.

Тави пришлось признать, что всем вокруг было чрезвычайно полезно иметь надежное место для приведения легиона в порядок. Остальные легионеры разместили свои палатки вокруг здания командования и больницы в стандартном порядке, и хотя погибших и раненых крайне не доставало, ощущение нормальной, продолжающейся жизни вернулось в Первый Алеранский.

Он разбирался с проблемами по мере их возникновения, хотя большую часть дней он чувствовал себя, как какой-то сумасшедший, пытающийся наугад тушить лесной пожар одеялом, перебегая от одного источника дыма к другому.

Если бы он знал, что они собираются отстроить в здании командования апартаменты с персональной ванной, он бы сказал им не делать этого. Но они просто привели его туда в конце экскурсии.

У него имелась небольшая гостиная, ванная комната и спальня, которые считались бы скромными по любым стандартам, кроме стандартов лагеря Легиона. Он без всяких проблем смог бы поставить здесь палатку, а его кровать была достаточно широкой, чтобы небрежно развалиться на ней, разительный контраст по сравнению с предоставляемыми Легионом стандартной складной койкой и походным одеялом.

Стоявшие снаружи здания командования часовые отдали честь, когда Тави прошел мимо вместе с Китаи. Он кивнул мужчинам, оба были Воронами Битвы.

– Милиас, Джонус. Продолжайте.

Молодая когорта взяла на себя обязанности по охране жилища капитана со спокойной решительностью, и мужчины на дежурстве всегда были осторожны, чтобы их форма оставалась безупречной, а ворон со знамени когорты был хорошо виден на их нагрудниках и, более детализированный, на их шлемах и щитах.

Сожженный штандарт был продублирован множество раз, всегда с черным вороном, вместо имперского орла, и один из этих штандартов висел на двери в здание командования.

Он прошел внутрь и направился в дальнюю часть первого этажа – свою квартиру. Она была просто, но разумно обставлена прочной, функциональной мебелью. Он оставлял здесь некоторые вещи ранее, но сейчас впервые собирался остаться на ночь.

– Так что за идея?

– Мне, – сказала Китаи, – кажется, что у тебя есть проблема. Твои разведчики недостаточно быстры, чтобы избежать врага, будучи обнаруженными. И они не могут видеть в темноте, в отличие от вашего противника.

– Я говорил именно это.

– То есть тебе нужны быстрые разведчики, которые могут видеть в темноте.

Тави избавился от своего плаща и бросил его на стул.

– Да, это было бы неплохо.

– Так случилось, – сказала Китаи, – что сестра моей матери, является именно такой персоной. На самом деле, я уверена, что она знает еще нескольких, разделяющих с ней эти качества.

Брови Тави взлетели. Теткой Китаи была Хашат, лидер маратского клана Лошади, и вероятно, вторая по влиятельности среди вождей маратов.

– Привести сюда силы маратов? – спросил он.

– Опыт показывает, что для них возможно выжить здесь, – сказала она сухо.

Тави фыркнул.

– Я думал, Хашат необходима Дороге, чтобы держать все под контролем у себя дома.

– Возможно, – сказала Китаи. – Но тебе ведь не нужен целый клан. Отряда или двух всадников будут вполне достаточно для твоих нужд. Большие силы могут быть привлечены, если необходимо обеспечить стабильность твоей безумной Империи, алеранец. Порядок в Алере значит для маратов так же много, как и наша стабильность для вас.

– Достаточно справедливо.

– А сотрудничество между твоим народом и моим, даже в небольших масштабах, может послужить важным шагом в укреплении нашей дружбы.

– Может сработать, – согласился он. – Дай мне подумать об этом. И я поговорю с Первым Лордом.

– И это спасет жизни, которыми иначе тебе бы пришлось пожертвовать.

Это надо сделать, думал Тави. Но затем прозрение ударило его, и он выгнул брови, наклонив голову к Китаи и ухмыляясь.

– Ты делаешь это, просто чтобы получить возможность чаще ездить на лошадях.

Китаи наградила его надменным взглядом.

– Я хотела лошадь. А получила тебя, алеранец. Я должна извлечь из этого максимум пользы.

Тави подошел к ней и с беззаботной силой легонько толкнул к стене, затем прижал ее своим телом и поцеловал. Дыхание девушки-марата ускорилось, и она растворилась в поцелуе, руки поднялись, касаясь его, тело двигалось с медленным, волнующим напряжением вплотную к нему.

Тави испустил низкое рычание, когда поцелуй заставил его сгорать от желания к ней. Он задрал край туники и скользнул руками по нежной, обжигающей коже ее талии и спины.

– Может опробуем ванну?

Она прервала поцелуй, чтобы лишь сказать:

– Здесь. Сейчас. Ванна потом.

Затем схватила обеими руками перед его туники, ее раскосые зеленые глаза были страстными и дикими, и потащила его в спальню.

Тави остановился в дверях и издал стон.

– Подожди.

Заглянув в глаза Китаи, Тави подумал о голодной львице, изготовившейся к прыжку, ее бедра покачивались, прижимаясь к его, но она остановилась, ожидая.

– Лампа, – вздохнул Тави. – Пока она горит, часовые знают, что я доступен, и пропустят посетителей.

Глаза Китаи сузились.

– И?

– И существует очень мало того, что я могу с этим поделать. Мне придется пойти найти Макса или еще кого-нибудь.

– Почему?

– Потому что я не могу просто сказать свету погаснуть.

Чернота упала на комнату.

Тави в шоке плюхнулся на пол.

Он так и сидел испытывая странное, трепещущее чувство в животе, а по голове, казалось, бегало множество маленьких острых ножек. Он почувствовал, как волосы у него на руках встали дыбом.

– Алеранец? – прошептала Китаи, ее голос был низким, даже благоговейным.

– Я… – проговорил Тави. – Я только сказал… Я хотел, чтобы она погасла. И…

В одно мгновение его жестко поразило огромное значение этого факта. Он обнаружил, что хрипит, не в силах нормально вдохнуть.

Он сказал фурии лампы погаснуть.

И она погасла.

Он заставил ее погаснуть.

Он сделал это самостоятельно.

Он подчинил фурию.

– Свет, – шепотом скомандовал он, немного погодя. – Мне снова нужен свет.

И он появился.

Тави уставился на Китаи расширившимися глазами, и она ответила ему таким же недоверчивым взглядом.

– Китаи. Я сделал это. Я!

Она продолжала пристально смотреть на него.

– Свет, погасни! – сказал Тави. Свет погас, и он тут же произнес, – Свет, зажгись! – так и произошло. – Кровавые вороны! – выругался Тави со смехом в голосе. – Погасни! Зажгись! Погасни! Зажгись! Погасни! Китаи, ты видела?

– Да, алеранец, – сказала она, тоном, в котором слышалась внезапная и глубокая обида. – Я видела.

Тави засмеялся и топнул каблуком по каменному полу.

– Зажгись!

Свет снова появился и осветил нахмурившуюся Китаи, стоявшую рядом с ним, уперев руки в бока.

– Что? – спросил ее Тави.

– Все это время, – сказала она. – Ты переживал. Печалился из-за этого. Уверенный, что это так ужасно. Из-за этого?

– Ну. Да. Погасни!

Китаи вздохнула.

– Типично.

Послышался шелест одежды.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Тави. – Зажгись!

Когда лампа загорелась снова, она стояла перед ним, нагая и прекрасная, и Тави едва не взорвался от желания, когда волна страсти, и радости, и любви, и триумфа захлестнула его.

– Что я имела ввиду, алеранец, – тихо сказала она, – то, что все это время ты вел себя так, словно это какая-то колоссальная задача. Когда все так просто, – она повернулась, чтобы увидеть фурию лампы, и решительно произнесла, – Погасни.

Лампа погасла.

И прежде чем Тави успел оправиться от полного шока, Китаи прижала его к полу и заняла его рот поцелуем.

Тави решил, что эта воронами проклятая лампа может и подождать.

Есть куда более важные вещи.