на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Глава 54

«ПЫЛКИЙ ПИРАТ»

— Джейми, я не могу владеть живым человеком! — заявила я, уныло глядя на освещенные масляной лампой бумаги. — Просто не могу, вот и весь сказ!

— Вообще-то, англичаночка, я склонен с тобой согласиться, — откликнулся Джейми, присаживаясь на койку рядом, чтобы иметь возможность читать купчую через мое плечо.

Он запустил пальцы в волосы и нахмурился.

— Мы могли бы освободить его, это кажется самым справедливым и правильным, но если мы так сделаем, что будет с ним потом? — Джейми прищурился, читая написанное в бумагах. — По-английски и по-французски он говорит еле-еле. Если мы отпустим его на все четыре стороны и даже дадим на первое время денег, сможет ли он жить сам по себе?

Я задумчиво надкусила сырную булочку, испеченную Мерфи. Она была недурна, но в совокупности с чадом горящего лампадного масла и всепроникающим едким запахом гуано аромат сырной начинки воспринимался насколько странно.

— Не знаю, — призналась я. — Лоренц говорил, что на Эспаньоле немало свободных чернокожих. Уйма креолов, полукровок живут собственным трудом. Надо думать, и на Ямайке тоже…

Джейми покачал головой и потянулся к подносу за булочкой.

— Вряд ли это наш случай. Да, конечно, там есть некоторое количество чернокожих, самостоятельно зарабатывающих на жизнь, но все это люди, имеющие какие-то навыки: портнихи, рыбаки, кто угодно. Я малость потолковал с этим Темерером: до увечья он был рубщиком сахарного тростника и никаким другим ремеслом не владеет.

Я положила булочку, едва надкусив, и с несчастным видом уставилась на бумаги. Сама мысль о том, чтобы оказаться в числе рабовладельцев, внушала мне ужас и отвращение, но я начинала понимать, что избавиться от свалившейся на меня ответственности не так-то просто.

Этого человека привезли с побережья Гвинеи пять лет назад. Моим первым порывом было вернуть беднягу домой, однако по здравом размышлении неосуществимость такого замысла становилась очевидной. Даже сумей мы найти корабль, чтобы доставить его к берегам Африки, его, скорее всего, снова обратили бы в рабство, если не на борту этого самого корабля, то уж точно в первом же порту Западной Африки.

Одинокий, однорукий, невежественный, он был совершенно беззащитен. И даже случись ему каким-то чудом добраться до Африки и не попасть в руки ни европейских, ни африканских работорговцев, ему все равно не удалось бы вернуться в родное селение. А если бы и вернулся, соплеменники убили бы его или выгнали, потому что сочли бы опасным духом. Так сказал мне Лоренц.

— Ты не думала о том, чтобы продать его? — осторожно спросил Джейми, подняв бровь. — Кому-то, насчет кого мы будем уверены, что он станет хорошо с ним обращаться?

Я потерла двумя пальцами лоб между бровей, пытаясь избавиться от усиливающейся головной боли.

— Не вижу, чем это лучше, — возразила я. — Может быть, даже хуже, потому что откуда нам знать, как новые хозяева с ним обойдутся.

Джейми вздохнул. Большую часть дня он провел в вонючем трюме, готовя с Фергюсом опись груза к нашему прибытию на Ямайку, и смертельно устал.

— Ага, понимаю, — сказал он. — Только вот не думаю, что отпустить его на все четыре стороны, позволив умереть с голоду, будет добродетельным поступком.

— И то правда.

«Лучше бы мне вообще никогда не видеть этого однорукого раба!» — невольно возникло у меня не слишком милосердное желание. Это и впрямь было бы облегчением. Для меня, но не для него.

Джейми поднялся с койки, потянулся, опершись о стол и разминая затекшие плечи, а потом наклонился и поцеловал меня между бровями.

— Не переживай, англичаночка. Я поговорю с управляющим Джаредовой плантации — возможно, он подыщет для малого подходящее занятие или…

Его прервал донесшийся сверху крик.

— Аврал! Свистать всех наверх! Слева по борту! Тревога!

За встревоженными возгласами вахтенного последовали крики и топот: команда выбегала на палубу. Крики умножились, последовал толчок, словно «Артемида» резко дала задний ход.

— Да что, во имя Господа… — начал было Джейми, но его слова потонули в грохоте и треске.

Каюта заходила ходуном, он повалился на бок, табурет вывернулся из-под меня, и я оказалась на полу. Масляная лампа при толчке не удержалась в консоли и тоже свалилась, к счастью, потухнув при падении. Каюта погрузилась во тьму.

— Англичаночка! С тобой все в порядке? — донесся из ближнего сумрака встревоженный голос Джейми.

— Вроде бы, — ответила я, выбираясь из-под стола. — А что случилось? Мы с кем-то столкнулись?

Не теряя времени, чтобы ответить хоть на один из этих вопросов, он добрался до двери, открыл ее, и с палубы донеслись топот и крики, порой перемежавшиеся резкими хлопками выстрелов из ручного огнестрельного оружия.

— Пираты! — кратко сообщил он. — Пошли на абордаж.

Мои глаза уже приспособились к темноте, и я разглядела, как Джейми, склонившись над столом, вынул из выдвижного ящика пистолет. Он замешкался, чтобы вытащить из-под подушки на своей койке кортик, и, на ходу отдавая распоряжения, направился к двери.

— Забирай Марсали, англичаночка, и забейтесь с ней в трюм, подальше к корме, туда, где лежит гуано. Спрячьтесь за брикеты и ждите.

С этими словами он исчез.

— Матушка Клэр?

Со стороны двери послышался высокий, испуганный голос Марсали. Белое хлопковое платье виделось в проеме бледным пятном.

— Я здесь.

Потянувшись, я сунула ей в руку нож для вскрытия писем с ручкой из слоновой кости. — Возьми на крайний случай. Пошли, нам нужно спрятаться.

Держа в одной руке ампутационный нож с длинной ручкой, а в другой гроздь скальпелей, я проследовала через весь корабль в кормовой трюм. Сверху, с палубы, доносились топот ног, проклятия, брань, выстрелы, а громче всего страшный треск досок. Видимо, «Артемида» сталкивалась и терлась бортами с неизвестным напавшим на нас судном.

В трюме было темно и душно, в воздухе висела едкая пыль гуано. Двигаясь вслепую, мы пробрались в самый дальний уголок.

— Кто они такие? — спросила Марсали. Голос ее звучал странно, поскольку заполнявшие трюм блоки спрессованного гуано приглушали эхо. — Думаете, это пираты?

— Вполне возможно.

Лоренц рассказывал, что Карибское море представляет собой охотничьи угодья пиратских люггеров и прочих суденышек всех мастей и размеров, однако мы надеялись, что на нас ввиду малой ценности нашего груза морские разбойники не позарятся.

— Наверное, у них у всех носы заложило.

— Что? — спросила Марсали.

— Пустяки, — ответила я. — Сиди тихо и не высовывайся. Все равно мы ничего не можем сделать.

Признаться, мне по собственному опыту было известно, что нет ничего хуже, чем беспомощно ждать, пока мужчины сражаются, но никакой приемлемой альтернативы у нас не было.

Сюда, вниз, шум схватки доносился лишь в виде отдаленных, приглушенных ударов, отдававшихся дрожью по всему кораблю.

— О господи, Фергюс! — в ужасе прошептала Марсали. — Пресвятая Дева, спаси его!

Я молча вторила ее молитве, думая о Джейми, находившемся наверху, в центре хаоса. Перекрестившись в темноте, я дотронулась пальцами до той самой точки между бровями, которую он поцеловал всего несколько минут назад, стараясь не думать о том, что это, возможно, было наше последнее соприкосновение.

Неожиданно сверху громыхнуло, и весь корпус корабля содрогнулся.

— Они взрывают корабль! — Марсали в панике вскочила на ноги. — Они нас потопят! Надо выбираться! Иначе отправимся на дно!

— Подожди! — крикнула я. — Это всего лишь канонада.

Но ни слушать, ни ждать Марсали не хотела: я слышала, как она, охваченная слепой паникой, неловко поспешила к выходу, всхлипывая и ругаясь, когда натыкалась на блоки гуано.

— Марсали! Вернись!

В трюме царила полная темнота. Вслепую я сделала несколько тагов в пыльной духоте, пытаясь по звуку определить ее местоположение, но осыпавшиеся груды гуано искажали и приглушали шумы. Сверху раздался грохот еще одного взрыва, за ним почти сразу же последовал другой. Сотрясение подняло еще больше едкой вонючей пыли; я закашлялось, на глазах выступили слезы.

Вытерев глаза рукавом, я заморгала. Нет, не померещилось: из-за края ближнего к трапу отсека виднелось тусклое свечение.

— Марсали! — позвала я. — Ты где?

Ответом был истошный визг, раздавшийся оттуда, где виднелся свет. Огибая препятствия, я выбежала к подножию трапа и увидела Марсали, бившуюся в руках здоровенного полуголого мужчины. Этого толстого, широкоплечего детину со множеством татуировок на жирном торсе и ожерельем из монет и каких-то побрякушек на шее только потешали попытки девушки вырваться.

Но тут он заметил меня, и глаза его на плоской физиономии под пучком перепачканных дегтем черных волос расширились. Рот приоткрылся в глумливой усмешке, демонстрируя примечательно малое количество зубов, и выдал что-то на языке, похожем на испорченный испанский.

— Отпусти ее! — громко крикнула я. — Basta, саbron![74]

На этом мои познания в испанском исчерпались. Мое заступничество, похоже, позабавило пирата. Он ухмыльнулся еще шире, отпустил Марсали и повернулся ко мне. Я швырнула в него один из скальпелей.

Железяка отскочила от его головы. Пират растерялся, отшатнулся, и Марсали, воспользовавшись его замешательством, проскочила мимо и бросилась к трапу.

Пират замешкался, выбирая между нами, но когда Марсали уже добралась до верха и высунулась в люк, он с удивительным для его веса проворством в несколько прыжков настиг ее и схватил за ногу. Она завопила.

Бессвязно бормоча ругательства, я подскочила к подножию трапа и изо всех сил рубанула пирата по ноге своим ампутационным ножом с длинной рукояткой. Пират пронзительно взвизгнул, и что-то маленькое пролетело мимо меня, обрызгав щеку горячей кровью.

Испугавшись, я отпрянула и непроизвольно взглянула вниз — что там упало? Это оказался маленький коричневый палец ноги, мозолистый, грязный, с черным ногтем.

Пират тяжело спрыгнул рядом со мной на настил трюма, так что задрожали доски, и бросился ко мне. Я быстро отступила, но он схватил меня за рукав. Я дернулась — послышался треск разрываемой ткани — и ткнула ему в лицо ножом, все еще зажатым в руке.

Враг, не ожидавший от меня подобной прыти, отшатнулся, поскользнулся в собственной крови и грохнулся на доски. Я отбросила нож, метнулась к трапу и стала карабкаться наверх.

Он был так близко, что схватил меня за подол, но я снова вырвалась и, задыхаясь от заполнявшей трюм едкой пыли, взлетела по трапу. Мой преследователь орал что-то на неизвестном мне языке, и какая-то часть моего сознания, не занятая решением неотложной задачи по спасению, услужливо подсказала, что это, кажется, португальский.

Я выскочила из трюма на палубу, в самую гущу хаоса. Воздух был наполнен пороховым дымом, звучали выстрелы, лязгала сталь, повсюду сходились в схватке и падали люди.

У меня не было времени оглядеться: снизу, из люка позади меня, доносилось хриплое дыхание. Я вскочила на поперечину и на миг застыла, балансируя на узкой жердине. Внизу пенилась и бурлила темная морская вода. Я вцепилась в веревки и стала взбираться по снастям вверх.

И почти сразу поняла, что сделала ошибку. Он был моряком, а я нет, к тому же ему не мешало совсем не приспособленное для лазания по вантам и реям женское платье. Троса дергались и вибрировали в моих руках, отзываясь на перемещения гнавшегося за мной тяжеленного преследователя.

Он взбирался по вантам с ловкостью гиббона и скоростью, несопоставимой с той, с какой я, цепляясь за снасти, медленно продвигалась вверх. Наконец пират поравнялся со мной и плюнул мне в лицо. Движимая отчаянием, я продолжала взбираться; больше мне все равно ничего не оставалось. Он без видимых усилий следовал с той же скоростью и, злобно усмехаясь, цедил сквозь зубы в мой адрес какие-то ругательства. На каком языке они звучали, не имело значения: смысл их был очевиден. Пират ухватился одной рукой за рею, повис на ней, выхватил абордажную саблю, и меня едва не настиг его яростный удар.

Я была слишком испугана, чтобы кричать. Податься было некуда, делать нечего. Я изо всех сил зажмурилась, надеясь, что все произойдет быстро. Затем послышался звук удара, резкий хриплый возглас, и меня обдало сильным запахом рыбы. Я открыла глаза.

Пират исчез. Пинг Ан сидел на рее в трех футах от меня. Его хохолок сердито топорщился, крылья были наполовину расправлены, чтобы удерживать равновесие.

— Гва! — сердито крикнул он, повернув ко мне маленький, похожий на бусинку, желтый глаз и предостерегающе выставив клюв.

Пинг Ан терпеть не мог шума и беспорядка. И явно не любил португальских пиратов.

Перед глазами у меня танцевали точки, голова кружилась, и я, дрожа, вцепилась в веревку, дожидаясь, когда почувствую себя способной двигаться снова.

Шум внизу начал стихать, крики если и звучали, то по-другому. Что-то произошло. Я подумала, что все кончено.

Послышались новые звуки: неожиданный хлопок поймавших ветер парусов и тягучий, дрожащий звон натянувшихся под моими руками вантов. Все действительно закончилось: пиратский корабль уходил. По другому боргу «Артемиды» была видна черневшая на фоне серебристого Карибского неба паутина мачт, рей и снастей удаляющегося судна. Медленно, очень медленно я стала спускаться.

Внизу по-прежнему горели фонари. В воздухе еще висел запах порохового дыма, па палубе валялись тела. Мои глаза с тревогой скользили по ним, высматривая рыжие волосы, а когда я наконец их увидела, сердце мое подпрыгнуло.

Джейми сидел на бочке недалеко от штурвала, откинув голову назад и закрыв глаза, с тряпицей на лбу и стаканом виски в руке. Мистер Уиллоби стоял рядом на коленях и оказывал первую помощь — то есть наливал виски — Уилли Маклеоду, привалившемуся спиной к мачте.

Меня трясло от напряжения, голова кружилась, слегка знобило. «Шок, — подумала я. — Ничего удивительного. Пожалуй, мне тоже не помешает полечиться виски».

Ухватившись покрепче за ванты, я соскользнула по ним на палубу, не обращая внимания на то, что жесткие троса ободрали в кровь ладони. Я исходила потом, и в то же время меня знобило, лицо неприятно покалывало.

Когда я неловко приземлилась на палубу, Джейми встрепенулся открыл глаза, и одно лишь облегчение в его взоре словно притянуло меня к нему. Мне стало гораздо лучше, когда, преодолев разделявшие нас несколько футов, я ощутила под своими руками его теплые мускулистые плечи.

— С тобой все в порядке? — спросила я.

— Чепуха, слегка зацепило, и все, — с улыбкой ответил Джейми.

На голове у него была небольшая рана — видимо, задело пистолетной пулей, — но кто-то уже перевязал его. На груди по рубашке расплывались кровавые потеки, темные, уже засохшие, а вот рукава оказались вымочены в красной, свежей крови.

— Джейми! — Я вцепилась в его плечо, глядя на него будто сквозь туман. — Посмотри, ты же весь в крови!

Мои руки и ноги онемели, и я почти не ощутила, как он, встревоженно вскочив с бочки, схватил меня за руки. Последним, что мне удалось разглядеть среди вспышек света, было его побледневшее даже под густым загаром лицо.

— Боже мой! — послышался из вращающейся черноты его удаляющийся голос — Это не моя кровь, англичаночка, а твоя!

— Вовсе даже не думаю умирать, — сварливо проворчала я. — Разве что от жары. Сними с меня хоть часть этих чертовых покрывал.

Марсали, с причитаниями умолявшая меня не покидать этот мир, отреагировала на мои слова с явным облегчением.

Она прекратила охать, обрадованно всхлипнула, но даже и не подумала шевельнуться, чтобы убрать что-нибудь из великого множества одеял, плащей и прочих покрывал, в которые я была закутана.

— О нет, матушка Клэр, никак нельзя! Папа сказал, что вас следует держать в тепле!

— В тепле! Чтобы сварить меня заживо?

Я находилась в капитанской каюте, и даже несмотря на открытые кормовые окна под нагретой солнцем палубой царила духота, усугублявшаяся испарениями нашего специфического груза.

Я забарахталась, пытаясь выбраться из-под своих оберток, но не слишком преуспела: впечатление было такое, будто в мою правую руку ударила молния.

Мир потемнел, перед глазами заплясали яркие вспышки.

— Лежи спокойно! — донесся сквозь волну тошноты и головокружения суровый голос шотландца.

Он подсунул руку мне под плечи, приподнял и широкой ладонью поддержал мой затылок.

— Вот так, хорошо. Теперь ляжем снова, мне на руку. Ты как, англичаночка?

— Плохо! — честно ответила я, глядя на цветные спирали, крутящиеся под моими веками. — Сейчас меня стошнит.

Пока меня выворачивало, мне казалось, что при каждом спазме в мою правую руку вонзается множество раскаленных ножей.

— Господи боже! — выдохнула я.

— Ну что, все?

Джейми склонился надо мной и осторожно опустил мою голову обратно на подушку.

— Если ты спрашиваешь, не умерла ли я, то ответ будет — увы, нет.

Я с трудом приподняла одно веко.

Джейми стоял на коленях возле койки и выглядел чертовски по-пиратски с окровавленной повязкой на голове и в заляпанной кровью рубахе.

Он не двигался, каюта тоже, и я осторожно открыла второй глаз.

Джейми слабо улыбнулся.

— Нет, вовсе ты не умерла. То-то Фергюс обрадуется.

И тут, словно по сигналу, в каюту вбежал взволнованный француз. Когда он увидел меня в сознании, его лицо расплылось в ослепительной улыбке, и он тут же исчез, а снаружи донесся его громкий голос, оповещавший команду о моем спасении. К великому моему смущению, палуба отреагировала на эту новость хором радостных восклицаний.

— Что случилось? — спросила я.

— Что случилось?

Джейми, наливавший воду в чашку, замешкался и воззрился на меня через край посудины. Затем он снова опустился на колени рядом с койкой, фыркнул и приподнял мне голову, давая возможность отпить глоток.

— Она спрашивает, что случилось, а? И правда — что? Ничего особенного, просто я говорю ей, чтобы она тихо сидела внизу и носа не высовывала, после чего она падает, не иначе как с неба, прямо к моим ногам, истекая кровью.

Джейми склонился над койкой, вперив в меня взгляд. Он производил устрашающее впечатление, а уж когда его свирепая, заросшая щетиной, окровавленная и разъяренная физиономия нависла в нескольких дюймах над моим лицом, мне оставалось только снова зажмуриться.

— А ну, посмотри на меня! — потребовал он не терпящим возражений тоном.

Пришлось подчиниться.

Джейми пробуравил меня насквозь голубыми глазами, сузившимися от гнева.

— Ты хоть понимаешь, что чуть не отправилась на тот свет? — прорычал он. — У тебя рука рассечена от подмышки до локтя, рана такая, что кость видно, и не успей я вовремя ее перевязать, ты бы сейчас была кормом для акул.

Здоровенный кулак обрушился на мою койку, заставив меня вздрогнуть. Это отдалось болью в руке, но я не издала ни звука.

— Черт возьми, женщина! Ты, похоже, никогда не будешь делать то, что тебе говорят.

— Похоже, — смиренно ответствовала я.

Джейми сурово нахмурился, но я видела, как уголок его рта подергивается под медной щетиной.

— Ладно, — проворчал мой муж. — Надо бы оставить тебя привязанной к пушке, физиономией вниз, да чтобы конец веревки был у меня в руке. Уиллоби! — крикнул он, и на зов мигом явился мистер Уиллоби с подносом, на котором стояли дымящийся чайник и бутылка бренди.

— Чай! — выдохнула я, порываясь сесть. — Амброзия!

Несмотря на царившую в каюте духоту, горячий чай был как раз тем, что мне требовалось. Бодрящая, сдобренная бренди жидкость скользнула вниз по горлу и наполнила мое дрожавшее чрево приятным теплом.

— Никто не умеет заваривать чай лучше, чем англичане, — заявила я, вдыхая чудесный аромат. — Кроме китайцев.

Мистер Уиллоби просиял и отвесил церемонный поклон.

Джейми фыркнул.

— Ну так и наслаждайся им, пока есть возможность.

Это прозвучало несколько зловеще, и я с подозрением воззрилась на него.

— О чем это ты, хотелось бы знать?

— О том, что, когда ты закончишь, я намерен заняться лечением твоей руки, — проинформировал он меня, поднял чайник и заглянул в него. — Сколько, ты говоришь, крови содержится в человеческом теле?

— Около восьми кварт, — растерянно ответила я. — А что?

Джейми опустил чайник и перевел взгляд на меня.

— А то, — с нажимом сказал он, — что, судя по луже, которую ты оставила на палубе, из тебя вылилось не меньше половины. Давай пополни ущерб хоть этим.

Он снова наполнил чашку, поставил чайник на стол и удалился.

— Боюсь, Джейми на меня злится, — пожаловалась я мистеру Уиллоби.

— Дзей-ми не злиться, нет, — постарался утешить меня китаец, деликатно положив руку мне на плечо. — Болеть, да?

Я вздохнула.

— Если честно признаться, то еще как!

Мистер Уиллоби улыбнулся и, легонько похлопав меня по плечу, пообещал:

— Моя помогать. Потом.

Несмотря на пульсирующую боль, мне было приятно узнать, что урон, понесенный остальной командой, если верить мистеру Уиллоби, свелся к порезам и ушибам, не считая контузии да несложного перелома.

Топот в проходе возвестил о возвращении Джейми, сопровождаемого Фергюсом, который нес под мышкой мой ларец с лекарствами, а в руке бутылку бренди.

— Ладно, — решившись, вздохнула я, — давайте посмотрим.

Разумеется, раны мне видеть случалось, и эта была не самой страшной. С другой стороны, рассматривать собственную разорванную плоть было затруднительно.

— Ох! — вырвалось у меня.

Джейми высказался по поводу моей раны более забористо, но и более точно. Это был длинный глубокий разрез, тянувшийся чуть наискось по передней стороне моего бицепса, не доходя примерно на дюйм до локтевого сгиба. Края раны широко расходились, а глубина была такова, что позволяла увидеть белую кость.

Кровотечение продолжалось, несмотря на тугую повязку, но кровь сочилась медленно, кажется, главные сосуды рассечены не были.

Джейми откинул крышку моего ларца с лекарствами и задумчиво ворошил содержимое большим пальцем.

— Тебе нужен шовный материал и иголка, — подсказала я и вздрогнула: до меня только сейчас дошло, что мне предстоит выдержать наложение тридцати, а то и сорока стежков без всякого наркоза, не считая бренди.

— Что, настойки опия нет? — спросил Джейми, хмуро уставясь в коробку.

Наши с ним мысли явно работали в одном и том же направлении.

— Нет. Я использовала весь запас еще на «Дельфине».

Сдерживая дрожь в левой руке, я налила в свою пустую чайную чашку основательную порцию крепкого бренди и отпила изрядный глоток.

— Спасибо за заботу, Фергюс, — сказала я, кивком указав на принесенную им бутылку бренди, — но сомневаюсь, чтобы мне потребовались аж две бутылки.

Учитывая крепость выдержанного Джаредова французского бренди, представлялось сомнительным, что мне удастся осилить больше чайной чашки. Я думала лишь о том, что лучше: осушить ее залпом или оставаться в относительно трезвом состоянии, чтобы наблюдать за процедурой, потому что никакой возможности зашить рану самой, левой рукой да еще дрожа как осиновый лист, у меня не было. Фергюс помочь тоже не мог. Правда, большие руки Джейми могли действовать с удивительной ловкостью.

Джейми прервал мои размышления, взяв вторую бутылку.

— Это не для питья, англичаночка, а для промывания раны.

— Что?

В своем шоковом состоянии я и думать забыла о необходимости дезинфекции. Не имея ничего лучше, я обычно промывала раны чистым зерновым спиртом, разведенным пополам с водой, но мой запас уже был израсходован.

Я чувствовала, что губы слегка немеют, причем не только из-за действия выпитого бренди. Горцы относились к числу самых отважных и стойких воинов, и моряки относились к той же категории. Эти люди не жаловались, когда я вправляла им сломанные кости, делала небольшие операции, зашивала страшные раны и вообще причиняла нешуточную боль, но когда дело доходило до дезинфекции спиртом, даже они орали так, что крики разносились на многие мили.

— Подожди минутку, — встрепенулась я. — Может быть, немножко кипяченой воды?

Джейми посмотрел на меня неодобрительно.

— От проволочек легче не станет, англичаночка. Фергюс, бери бутылку.

И прежде чем я успела открыть рот, он усадил меня к себе на колени, крепко прижал мою левую руку к телу, а правую зажал, словно в тисках, раной вверх.

Кажется, старина Эрнест Хемингуэй как-то изрек: «Предполагается, что от боли вы лишитесь чувств, но, к сожалению, этого никогда не происходит». Вот что я могу сказать папе Хему в ответ: или у нас существенно разные представления о понятии «лишиться чувств», или ему просто никто и никогда не лил бренди на открытую рану.

Правда, я, видимо, тоже не полностью потеряла сознание, поскольку, когда снова начала воспринимать окружающее, услышала голос Фергюса.

— Прошу вас, миледи, не надо так страшно кричать: это расстраивает людей.

Уж сам-то Фергюс и точно расстроился не на шутку. Лицо его побледнело, на лбу выступил пот. И насчет людей он был прав: несколько моряков заглядывали в каюту сквозь дверной проем или окна, и на лице каждого были написаны озабоченность и страх.

Призвав на помощь все свое самообладание, я ухитрилась слабо им кивнуть. Джейми продолжал крепко удерживать меня в объятиях. Трудно было сказать, кто именно из нас двоих дрожал, не исключено, что оба.

Так, содрогаясь, не без посторонней помощи, я опустилась в широкое капитанское кресло. Руку по-прежнему жгло как огнем. Джейми держал одну из моих искривленных хирургических иголок и кетгут, однако я чувствовала, что предстоявшее не внушало ему оптимизма.

И тут неожиданно в дело вмешался мистер Уиллоби. Он невозмутимо забрал иголку из руки Джейми и уверенно заявил:

— Мой может это сделать. Ваша подождать.

После чего удалился по направлению к корме, вероятно чтобы принести что-то нужное.

Джейми не возразил, я тоже. Мы одновременно испустили вздох облегчения, и я рассмеялась.

— Подумать только, — вырвалось у меня, — как-то раз я сказала Бри, что все крупные мужчины доброжелательные и мягкосердечные, а коротышки склонны ко всяким гадостям.

— Ну так ведь из всякого правила имеются исключения, которые его лишь подтверждают.

Джейми бережно обтер мое лицо влажной тряпицей.

— Не хочу знать, как это с тобой случилось, англичаночка, — со вздохом сказал он, — но, ради бога, никогда больше так не делай.

— Да я и не собиралась ничего делать… — сердито начала я, но тут вернулся мистер Уиллоби с маленьким рулончиком зеленого шелка, который я уже видела, когда он лечил Джейми от морской болезни.

— О, у тебя есть маленькие иголки? — обрадовался Джейми, с интересом глядя на тоненькие золотые иглы, и улыбнулся мне. — Не напрягайся, англичаночка, это не больно. Во всяком случае, не очень.

Мистер Уиллоби прощупал мою правую ладонь, нажимая то там, то здесь, потом потянул, подергал и слегка согнул по очереди каждый мой палец и наконец, взявшись за запястье, надавил на точку между лучевой и локтевой костью.

— Это внутренние врата, — пояснил он. — Здесь спокойствие. Здесь мир.

Мне отчаянно хотелось, чтобы так оно и было.

Он нацелил золотую иголку на выбранное место и, ловко крутанув большим и указательным пальцами, пронзил ею кожу.

От укола я дернулась, но китаец держал мою руку хоть и мягко, но крепко. Боль мигом прошла, и я расслабилась.

Мистер Уиллоби воткнул по три иголки в каждое запястье и одну, особенно длинную, как у дикобраза, и пугающую с виду, в верхнюю часть правого плеча. Хотя я чувствовала себя подопытным кроликом, мне было интересно. Иголки, кроме момента первого укола, совершенно меня не беспокоили. Мистер Уиллоби тем временем надавливал на какие-то одному ему ведомые точки на моем плече и шее, мурлыча себе под нос.

Трудно было сказать, то ли моя правая рука онемела, то ли сама я ошалела от всего пережитого, но боль казалась уже не такой сильной, во всяком случае пока китаец не стал орудовать иглой, накладывая стежки.

Джейми ласково потрепал меня по щеке:

— Можешь вздохнуть, англичаночка, хуже уже не будет.

Я сделала вдох, только после его слов осознав, что задерживала дыхание. Напрячься и одеревенеть меня заставил страх перед болью, сама же боль, которую причиняла мне игла в руках китайца, была хоть и весьма неприятна, но терпима.

Я осторожно выдохнула и изобразила что-то вроде улыбки. Уиллоби напевал себе под нос китайскую песню. Джейми на той неделе перевел ее мне. То была песенка фривольного содержания: молодой человек пункт за пунктом перечислял физические достоинства своей возлюбленной. Я надеялась, что китаец закончит со своими стежками прежде, чем дело дойдет до ее ног.

— Скверная рана, — пробормотал Джейми, глядя на работу мистера Уиллоби. — У меня на это не хватило бы духу. Что это было — малайский нож или абордажная сабля?

— Думаю, абордажная сабля, — ответила я. — Точнее, знаю. Он погнался за…

— Хотел бы я знать, с чего они на нас набросились? — размышлял вслух Джейми, проигнорировав мои слова. — Уж конечно, не из-за груза.

— Да уж наверное, — согласилась я. — Но может быть, они не знали, что вы везете?

В последнее, впрочем, поверить было трудно: аммиачный запах гуано летучих мышей окружал нас облаком, и уже в сотне ярдов ни у кого не оставалось сомнений в характере нашего груза.

— Возможно, они просто решили, что «Артемида» достаточно мала и захватить ее не составит труда. А она сама по себе ценная добыча, хоть с грузом, хоть без него.

Я взглянула на мистера Уиллоби, который прервал свою песню, чтобы завязать узелок. Мне показалось, что он дошел до описания пупка, но я не стала заострять на этом внимание.

— А название этого пиратского корабля нам известно? — спросила я. — Конечно, пиратов в здешних краях, надо думать, хоть отбавляй, но мы знаем, что «Бруха» была в этих водах три дня назад и…

— Так я и думал! — воскликнул Джейми. — Конечно, в темноте я мало что разглядел, но размер тот же, и этот широкий испанский бимс…

— Ну вот, а тот пират, который гнался за мной, говорил на…

Из коридора донеслись голоса, и мне опять пришлось прерваться. Вошел Фергюс, смущенный тем, что прервал разговор, но явно пребывающий в возбуждении. Он держал в руке что-то поблескивающее и позвякивающее.

— Милорд, — доложил он, — Мейтленд нашел на передней палубе мертвого пирата.

Джейми поднял рыжие брови, переводя взгляд с Фергюса на меня.

— Мертвого?

— Мертвее не бывает, милорд, — пожал плечами Фергюс.

Мейтленд выглядывал из-за его плеча, желая получить свою порцию славы.

— О да, сэр, — пылко заверил он Джейми. — Мертвый, как гвоздь: у него башка размозжена, да так, что смотреть страшно.

Все трое мужчин повернулись ко мне, и я ответила им скромной улыбкой.

Джейми потер рукой лицо. Глаза его были красными, струйка крови высыхала возле уха.

— Англичаночка… — начал он сдержанным тоном.

— Я пыталась тебе рассказать, — произнесла я с видом оскорбленной добродетели.

Под воздействием потрясения, бренди и иглоукалывания, воодушевленная осознанием факта собственного спасения, я начинала чувствовать приятное головокружение, и последние усилия мистера Уиллоби меня почти не тревожили.

— Он носил такую штуковину, милорд.

Фергюс шагнул вперед и положил на стол перед нами пиратское ожерелье. Оно состояло из серебряных пуговиц от военного мундира, полированных ореховых скорлупок, больших акульих зубов, кусочков шлифованных раковин морского ушка, обломков перламутра и большого числа позвякивающих монет с дырочками посередине, чтобы нанизывать на кожаный шнурок.

— Сдается мне, вам стоит на это взглянуть.

Фергюс взял в руку одну из поблескивающих монеток.

Она была серебряной, не потускневшей, и затуманенным после бренди взглядом мне удалось разглядеть на аверсе двойное изображение Александра.

Тетрадрахма, IV век до Рождества Христова. В великолепной сохранности.

Совершенно вымотанная дневными событиями, я уснула сразу же после того, как бренди заглушило боль в руке. К тому времени как стемнело, действие алкоголя, увы, кончилось, и рука, казавшаяся распухшей, отзывалась острой, словно уколы множества скорпионьих жал, болью не только на любое движение, но даже на биение сердца.

Большая, в три четверти, луна нависла над самым горизонтом, как золотая серьга. Корабль поворачивался, и луна постепенно пропадала из виду, награждая меня на прощание недобрым взглядом. Тело мое дышало жаром — похоже, у меня начиналась лихорадка.

На шкафчике, по другую сторону каюты, стоял кувшин с водой. Чувствуя слабость и головокружение, я спустила ноги с койки, и моя рука тут же дала о себе знать, ощутимо протестуя против того, чтобы ее тревожили. А потом я охнула, ибо тьма на полу неожиданно зашевелилась, и у меня из-под ног раздался голос Джейми:

— Тебе больно, англичаночка?

— Немножко, — ответила я, не желая драматизировать свое положение.

Сжав зубы, я неуверенно поднялась на ноги, осторожно поддерживая правый локоть левой рукой.

— Это хорошо.

— Что здесь хорошего? — возмутилась я.

Из темноты донесся короткий смешок, и Джейми сел. Его голова неожиданно оказалась на виду, вынырнув из тени на лунный свет.

— Потому хорошо, — пояснил он, — что если рана начинает болеть, значит, она затягивается. Ты ведь не чувствовала ничего такого, когда это случилось?

— Не чувствовала, — признала я.

Зато сейчас чувствовала, да еще как. Воздух в открытом море был гораздо прохладнее, и проникавший через окно соленый ветерок приятно обдувал лицо. Я вся была покрыта потом, рубашка промокла насквозь и липла к грудям.

— То-то и оно: я это видел, и это меня пугало. Дело в том, англичаночка, что как раз смертельную рану человек обычно не чувствует.

Я рассмеялась, но тут же замолчала, потому что смех отдался болью в руке.

— С чего ты это взял? — осведомилась я, неловко наливая воду левой рукой. — Надо полагать, не из собственного опыта?

— Не из собственного. Из опыта Мурты.

Казалось, будто вода льется в чашку беззвучно: ее плеск терялся в шуме волн. Я поставила кувшин и подняла чашку: в лунном свете поверхность воды казалась черной. За все время, прошедшее с нашего воссоединения, Джейми ни разу не упоминал при мне Мурту. Я спрашивала Фергюса, но тому было известно лишь, что маленький сухопарый шотландец погиб при Куллодене.

— Дело было при Куллодене.

Голос Джейми едва пробивался сквозь скрип дерева да свист гнавшего нас вперед ветра.

— Ты знаешь, что они там предавали мертвые тела огню? Слыша, как они это делают, я гадал, каково будет самому оказаться в огне, когда придет мой черед.

Лунный свет сделал его лицо безжизненным, оно казалось черепом со светлыми плоскостями щек, белеющими зубами и пустыми, темными провалами глазниц.

— Я прибыл к Куллодену с намерением умереть, — чуть громче произнес Джейми. — Но у всех остальных такого намерения не было. Я был бы счастлив поймать мушкетную пулю в самом начале, однако пересек все поле до вражеских позиций и проделал полпути обратно, в то время как людей рядом со мной разрывало в клочья.

Он встал и воззрился на меня сверху.

— Почему? Почему, Клэр? Почему я жив, а они нет?

— Откуда мне знать? Может быть, из-за твоей сестры, твоих близких? Из-за меня?

— У них тоже были близкие. Жены, возлюбленные, дети — о них было кому скорбеть. Но они ушли, а я до сих пор здесь. Почему?

— Я не знаю, Джейми, — сказала я, прикасаясь к его щеке, уже успевшей обрасти колючей щетиной, неодолимым признаком жизни.

Он вздохнул, на миг прижавшись щекой к моей ладони.

— Я все равно не могу не задаваться вопросами, когда думаю о них, особенно о Мурте.

Джейми беспокойно отвернулся, его взгляд затуманился, и я поняла, что мысленно он сейчас там, на вересковой пустоши, — марширует в одном строю с мертвецами.

— Мы могли выступить раньше, но наши люди, голодные, замерзшие, стояли в строю не один час, дожидаясь, когда его высочество отдаст приказ атаковать.

Только вот Карл Стюарт, командный пункт которого находился на скалах, в глубоком, безопасном тылу, и который впервые за всю кампанию принял на себя командование своими войсками в сражении, все колебался и откладывал решение. И тем самым дал англичанам время, чтобы выкатить вперед пушки, нацелить их прямой наводкой на неровные шеренги горцев и открыть огонь.

— Думаю, для многих это стало облегчением, — тихо произнес Джейми. — Каждому бойцу на поле было уже ясно, что дело проиграно и все мы, в сущности, уже мертвы. Люди стояли и ждали конца, видя уставившиеся на них смертоносные черные жерла пушек. Стояли молча. Я слышал лишь свист ветра да крики английских солдат, доносившиеся с той стороны поля.

А потом загрохотали пушки, люди попадали наземь, а немногие уцелевшие, хотя строй их и поредел, выхватили клинки и устремились на врага с гэльским боевым кличем, заглушаемым канонадой и уносимым ветром.

— Все заволокло густым дымом, и видеть можно было только на несколько футов перед собой. Я сбросил обувь и, отчаянно крича, устремился туда.

Его бескровные губы скривились.

— В тот миг я был счастлив, — не без удивления сказал Джейми. — В конце концов, мной двигало желание умереть, и если мне и было чего бояться, так это того, что я буду ранен и умру не сразу. Но я все равно умру и, когда это произойдет, встречусь с тобой и все будет хорошо.

Я придвинулась ближе к нему, и он взял меня за руку.

— Люди вокруг меня падали как подкошенные: картечь и мушкетные пули свистели и жужжали, словно шмели, совсем рядом с моей головой, но на мне не было даже царапины.

Один из очень немногих уцелевших после атаки, он добрался до британских позиций незамеченным, и английские артиллеристы воззрились на выскочившего из дыма горца, как на демона. Его широкий влажный от дождя клинок сверкнул — и обагрился кровью.

— Где-то на задворках сознания маячила мысль о том, чего ради их вообще убивать, — задумчиво припомнил Джейми. — Ясно ведь было, что битва нами проиграна, и сколько бы врагов я ни убил, этим уже ничего не исправишь. Но меня обуяла жажда убийства. Ты это понимаешь?

Он стиснул мои пальцы, и я тоже пожала его руку, давая утвердительный ответ.

— Я не мог остановиться. И не стал бы.

Его голос звучал спокойно, без горечи или обвинений.

— Наверное, это очень старое чувство — желание забрать врага в могилу вместе с собой. В груди моей словно полыхал пожар, и я… я отдался ему, — просто заключил он.

Орудийный расчет состоял из четырех человек, у которых из оружия имелись лишь нож и пистолет и которые никак не ожидали, что здесь, в тылу, они могут подвергнуться нападению. Против переполнявшей Джейми безумной ярости они были бессильны и полегли все четверо.

— Земля дрожала под моими ногами. Шум оглушал так, что невозможно было думать. А потом до меня дошло, что я нахожусь позади английских пушек. Не самое подходящее местечко для смерти, а? — усмехнулся Джейми.

И он отправился назад через вересковую пустошь, чтобы присоединиться к погибшим горцам.

— Мурта сидел посреди поля, привалившись к кочке. На нем было по меньшей мере двенадцать ран, самая страшная зияла на голове. Я решил, что он мертв.

Однако это было не так: когда Джейми опустился на колени возле крестного отца и поднял его сухощавое тело на руки, Мурта открыл глаза.

— Он видел меня. И улыбался.

Мурта протянул руку и слегка коснулся его щеки. «Не бойся, bhalaich, — прошептал старик, используя ласковое обращение к детям, причем к любимым. — Чтобы я, с такими пустяшными ранами, взял да помер?»

Я долго стояла молча, держа Джейми за руку. Наконец другая его рука осторожно, очень осторожно коснулась моей, раненой.

— Англичаночка, столько добрых людей попали в беду, а то и умерли только из-за того, что знали меня! Я отдал бы всего себя за возможность на миг избавить тебя от боли и с трудом подавляю желание дотронуться до тебя прямо сейчас, чтобы услышать твой голос и точно знать, что я не убил и тебя тоже.

Я наклонилась и прикоснулась губами к его груди — из-за жары Джейми спал обнаженным.

— Ты не убил меня. Ты не убил Мурту. И мы найдем Айена. Пусти-ка меня обратно в постель, Джейми.

Некоторое время спустя, когда меня уже одолевал сон, с пола рядом с моей кроватью донесся его голос.

— Знаешь, мне редко хотелось возвращаться домой к Лаогере, — задумчиво сказал Джейми. — Но когда я все же делал это, то находил ее там, где оставил.

Я повернула голову, прислушиваясь к его тихому дыханию.

— А, так вот какая жена тебе нужна? Которую где положишь, там и возьмешь?

Он то ли засмеялся, то ли закашлялся, но ничего не ответил, а спустя несколько мгновений раздался его равномерный храп.


Глава 53 ГУАНО ЛЕТУЧИХ МЫШЕЙ | Цикл "Чужеcтранка" | Глава 55 ИЗМАИЛ