Андрей
Михаил Николаевич Савинков, вот как звали соседа Шварца, помогавшего в тот роковой вечер вытаскивать застрявшую машину. Более того, когда Андрей, предварительно созвонившись с Савинковым, навестил его в серой панельной высотке в Коньково, то узнал старика.
Савинков был в толпе зевак рядом с дачей. Со сгоревшей на первом солнце обширной лысиной, в мятой фланелевой рубашке и все тех же чуть лоснящихся брючатах. Только теперь ноги вместо сандалий украшали войлочные тапки с ярким кантом. Такую же красоту он вынул и для Андрея, но тот отклонил гостеприимный жест, сняв, под благосклонным взглядом хозяина, уличную обувь и оставшись в носках — чистых, спасибо благотворному влиянию Марии Каравай. Савинков проводил Андрея на кухню — малюсенькую, оснащенную ровно гудящим холодильником и угловым диванчиком.
— Чаю? — Михаил Николаевич приподнял с конфорки потемневший чайник. Но Андрей сразу достал свои записи.
— Нет, спасибо. Я буквально на десять минут.
Михаил Николаевич расстроенно поставил чайник на место и сел, вздохнув, напротив Андрея.
— Я вам еще в день убийства хотел рассказать, да постеснялся, — начал он и замолчал.
— Зря постеснялись. — Андрей ободряюще улыбнулся. — Это, наверное, по поводу застрявшей машины? — Савинков опешил, а Андрей улыбнулся: знай наших. — Не стесняйтесь. Рассказывайте!
Савинков все ж таки стушевался, пожал плечами:
— Да что тут рассказывать-то? Темно было хоть глаз выколи. Дождь стеной. Я уж спать лечь собирался, вдруг вижу — фары автомобильные. Машина мимо проехала. Ну, думаю, сейчас разворачиваться будут — у нас же тупик, только в такой темноте разве разберешь? Я, значит, накинул куртку, сапоги… Слышу — застряли: значит, пора выручать. Но они, значит, не идут. Сами пытаются или соседу звонили — а он после бани, нетрезвый. Думаю, ну что, пойду? Открываю дверь, а она ко мне уже по дорожке бежит.
— Она?
— Ну да. Девчоночка, молоденькая совсем.
Андрей поднял на него глаза от записей: залитый кровью дом Шварца не ассоциировался у него с молоденькой девчоночкой.
— Она была одна?
— Нет, конечно. Я, значит, к машине как вышел, его увидел — тоже совсем зеленый, в плаще, стоит, дрожит под дождем, капли с носа падают, в грязи по колено. Помогите, мол, подтолкнуть.
— И вы помогли, — подытожил Андрей.
— А что ж? Поднатужились вдвоем и вытолкали. Я давно соседей подговариваю жалобу написать на наше дачное хозяйство — это ж не дороги, а…
— А какая была машина, заметили?
— Ну. «Жигуль». «Девятка». Белая. Или светло-серая — сложно было разобрать в темноте-то.
— А номера? Не запомнили, конечно?
— Почему ж не запомнил? — оскорбился пенсионер. — Пока толкал, и запомнил. Погодьте.
И он потянулся к подносу на холодильнике, где лежали очки, лекарства и записная книжка.
— Вот. — И он протянул страничку Андрею.
Андрей переписал номер и посмотрел на старика с сомнением:
— Михаил Николаевич, а вы все номера записываете?
— Почему все? — Старик оскорбленно поглядел поверх очков на Андрея. — Только подозрительные.
— Эта пара показалась вам подозрительной? — удивился Андрей. Он-то про себя уже решил, что незадачливые застрявшие влюбленные к его убийству отношения, увы, не имеют — кровавый, застрявший в грязи рядом с местом преступления маньяк — это сюжет для карикатуры или для юмористической зарисовки. Плюс мнительный пенсионер, записывающий номера в свою шпионскую запискую книжку…
— Показалась! — Савинков весомо кивнул, и Андрей внутренне сморщился, как от кислого, — точно, еще один «санитар леса». — Не она, конечно, — эта пигалица просто испугана была сильно. А вот юноша… Понимаете, он был в прорезиненном плаще, ну, это-то понятно — дождь стеной. А вот резиновые перчатки, как, знаете, у уборщиц — зачем, скажите на милость, ему резиновые перчатки? Под дождем рук не намочить?
Андрей задумчиво кивнул. А старик с трудом сдержал торжествующее хмыканье. Он хотел еще кое-что добавить. Кое-что о том, что ему привиделось в леске напротив, когда он помогал вытаскивать «девятку» из грязи. Но решил промолчать: жалко было портить впечатление, произведенное на капитана с Петровки. Зачем выставлять себя старым маразматиком?