Глава десятая
Я лежу в кровати и задумчиво тереблю в руках жука. Сквозь занавески в комнату проникает слабый звездный свет. Сегодня снова нет луны. Неудивительно, что рейнджер Крейн хотела поскорее выпроводить меня из леса. Возможно, мне не хватило нескольких секунд, чтобы самой стать его частью, а я даже об этом не догадывалась. Я пытаюсь избавиться от этой мысли, но она никак не уходит. Словно успела пустить корни. Возможно, мне не стоило брать жука. Если его оставили там в качестве подарка Мистеру Джиттерсу – Лорелея или кто-то другой, – то, наверное, не стоило уносить его оттуда. Черт!
Я откидываю одеяло и продолжаю неподвижно лежать в хлопковой ночнушке Лорелеи, надеясь, что сквозняк немного охладит вспотевшую кожу. Судя по всему, бабушка приклеила обои обратно, пока меня не было, но они уже снова начали отставать наверху. Я закрываю глаза. Если я чего-то не вижу, значит, этого нет. Я прокручиваю в голове диалоги – цитаты из моих любимых фильмов – и склеиваю из них новые сцены. Всегда так делаю, когда не получается заснуть. Например, представляю, как Эллен Рипли[10] расстреливает клоуна Пеннивайза[11] прямо в водостоке. Или устраиваю бои между Чаки из «Детских игр» и самыми жуткими обитателями «Кладбища домашних животных». Гремучая смесь из реплик постепенно превращается в белый шум, сознание отключается, и я наконец засыпаю.
Но сейчас это совершенно не помогает. Я по-прежнему слышу тихое шуршание отставших обоев. Весь этот лист может снова оторваться в любой момент и упасть на меня. Наконец я не выдерживаю и открываю глаза. Обои выглядят точно так же, как раньше. Да, отстают от стены. Но не сильнее, чем днем. Самый краешек листа отклеился и скрутился в небольшую трубочку. И тут я вижу это. Бумага шевелится. Нет – что-то шевелится под ней. Рисунок на обоях искажается и сдвигается. Нечто вздувает их изнутри, пробираясь к отстающему краю. Я слышу это. Шорох и пощелкивание.
Нужно действовать. Вылезти из кровати и сбежать из этого проклятого места – или хотя бы включить свет, – но у меня ничего не получается. Ни пошевелиться, ни закричать. Между листами обоев появляется тонкая, как лезвие, тень. Она становится все длиннее и длиннее – почти как мое предплечье. Затем она сгибается и начинает ощупывать стену вокруг себя. Выглядит как антенна или конечность гигантского насекомого.
Тук-тук-тук-тук-ТУК…
Я пытаюсь закричать. Получается лишь жалкий сдавленный стон. И тут, как будто отреагировав на звук, рядом с первой длинной тенью появляется еще одна. О господи! О господи! Это не лапки насекомого – это пальцы. Длинные, тонкие, как иглы, пальцы, постукивающие по стене.
Мистер Джиттерс.
Я сунула руку в нору. Я взяла его жука.
Из-за обоев выскальзывает тонкая кисть. Длинные пальцы по-прежнему постукивают по стене. Обои набухают в тех местах, где должны быть плечи и голова. Под бумагой происходит какое-то движение, и в следующее мгновение я различаю очертания маленьких глазниц и огромного раскрытого рта, который вот-вот заговорит. Сделав над собой колоссальное усилие, я сажусь на кровати и, размахивая руками, сбиваю что-то с прикроватной тумбочки. Дрожащими пальцами я дотягиваюсь до лампы, включаю свет и встаю, судорожно глотая воздух. Но на стене больше ничего нет, обои плотно прилегают к стене. Это был ночной кошмар. Мне все приснилось. Ночная рубашка пропиталась холодным потом.
Скорлупка лежит на полу, там же, куда я уронила ее секунду назад. Белый жучок поблескивает в свете лампы. Его ножки шевелятся с тихим тук-тук-тук-тук-ТУК.
– Где жуки? – спрашиваю я у бабушки за завтраком. Сегодня мой завтрак состоит из кофе с молоком. Наблюдая за тем, как бабушка крутится у плиты, я высыпаю в чашку огромное количество сахара.
– Жуки? – переспрашивает она, не глядя на меня.
– В моей комнате их больше нет.
Утром я пролежала в кровати около часа, пялясь на неподвижные обои, и ужасно злилась на себя за то, что позволила какой-то ерундовой сказочке просочиться в мои сны. И только потом я обратила внимание на пустые полки. Все жуки исчезли, только на самой верхней полке остались старинные дорожные часы. Видимо, бабушка просто не смогла их достать. Теперь у меня есть только один жук – найденный под Костяным деревом. Буду хранить его в кармане. По-хорошему, после сегодняшнего сна стоило бы выбросить эту проклятую штуку, но когда я уронила скорлупку с тумбочки, мне почему-то очень захотелось положить ее в карман очередного платья, позаимствованного у Пташки. Сегодня я выбрала темно-синее вязаное, в котором она убегала от погони.
– Может быть, жуки в том же месте, куда ты не клала мой чемодан?
Она наконец оборачивается. Кажется, она раздражена.
– О чем ты вообще говоришь?
– О жуках. Это ведь ты их убрала? Так же, как и мой чемодан.
В первую секунду мне кажется, что она вот-вот сломается и признает, что спрятала мои вещи. Но она лишь устало потирает виски, как будто я вызываю у нее мигрень.
– Прекрати так делать, пожалуйста, – говорит бабушка.
Только сейчас я замечаю, что все это время с остервенением размешиваю свой кофе, гремя ложкой о края чашки. Я кладу ложку в розетку.
– То есть ты хочешь сказать, что не прятала мой чемодан, чтобы мне пришлось носить костюмы Лорелеи из фильма? Чтобы я была больше похожа на нее? Чтобы тебе было легче забыть о том, что она бросила тебя и даже не оглянулась?
В ее глазах мелькает что-то похожее на боль.
– Но ведь она бросила не только меня, не так ли? – сухо замечает бабушка.
Я изо всех сил стискиваю чашку. Бабушка бросает на нее быстрый взгляд, видимо прикидывая, не собираюсь ли я плеснуть горячий кофе ей в лицо.
Что ты, бабушка, мне бы такое даже в голову не пришло.
– Я в глаза не видела твой чемодан, Лола, – говорит она. – И я не трогала жуков. Ну честное слово, неужели ты думаешь, что мне больше нечем заняться, кроме каких-то глупых игр?
Бабушка снимает передник и бросает на столешниц у.
– А сейчас, если позволишь, я пойду наверх, прилягу ненадолго.
– Подожди! – кричу я ей вслед. – Почему Лорелея их так любила? Своих жуков?
В первую секунду мне кажется, что она не ответит, но затем бабушка смягчается и с легкой озабоченностью в голосе говорит:
– Это все из-за звука, который они издают. Лорелея утверждала, что они помогают ей заснуть. У нашей девочки всегда было богатое воображение – и проблемы со сном.
– Жуки как-то связаны с Мистером Джиттерсом? Это ведь его она рисовала все время? Да?
Я вспоминаю рисунки, спрятанные под многочисленными слоями одинаковых уродливых обоев. Хотя я уже давно проснулась и солнце приветливо светит в окно, меня все еще передергивает от мысли о сегодняшних снах.
Тук-тук-тук-тук-ТУК…
Я достаю из кармана белого жука и выкладываю его на стол. Бабушка протягивает дрожащую руку:
– Где ты это взяла?
Я крепко держу жука в кулаке. Ей он не достанется! Рука бабушки сжимается вокруг моего запястья. Я пытаюсь освободиться из ее крепкой хватки, но ничего не получается.
– Где ты взяла этого жука? – повторяет бабушка еще более раздраженным тоном.
Кажется, еще немного – и она выхватит жука прямо у меня из рук.
– Нашла в лесу, – отвечаю я. – А что?
Бабушка хватает меня за рукав и тащит в гостиную. Подойдя к камину, она стучит острым ногтем по стеклу одной из фоторамок. Тот самый снимок, где Лорелея сидит на коленях у отца.
– Это был ее любимый. Я думала, она забрала его с собой.
Бабушка говорит не о снимке. На фото Лорелея сжимает в руке точно такого же жука, как у меня. Белая спинка с четким рисунком, блестящие, почти живые черные глазки. Я провожу пальцем по гладкому тельцу жука. Он теплый, словно впитал жар моих рук.
– Думаешь, это тот же самый?
Сначала бабушка не отвечает.
– Этого жука сделал для нее отец. Это был самый первый, а потом уже она научилась вырезать их самостоятельно. Она всегда любила его больше всех – подарок отца все-таки. Господи, он обожал Лорелею с самого рождения!
Я внимательно рассматриваю людей на фотографии. Девочка-подросток сидит на одном колене у отца. Он притягивает ее к себе, обнимая за талию. Это удар ниже пояса: Нолан никогда в жизни так со мной не сидел. Он никогда ничего не делает для меня – про фильмы я вообще молчу. Я была бы рада, если бы он смастерил что-нибудь для меня, пусть даже совсем маленькое… Черт, я была бы на седьмом небе от счастья, если бы Нолан сделал для меня хотя бы бумажный самолетик. Но это не в его правилах. Он не оказывает знаков внимания. И он вряд ли когда-нибудь изменится.
– Он избаловал эту девочку. А потом она разбила ему сердце, убежав из дома за первым же мужчиной, у которого оказался достаточно толстый бумажник, – язвительно говорит бабушка. – Предмет гордости твоего отца, между прочим.
Она опускается в скрипучее кресло-качалку за моей спиной. Как кукла Мистера Джиттерса в музее, безжизненно упавшая, когда Коре надоело с ней играть.
– Как это понимать?
Бабушка ничего не отвечает и молча буравит меня взглядом.
Я совершенно не стесняюсь того, что Нолан богат. Может, я и родилась в обеспеченной семье, а вот он – нет. Я никогда не видела его родителей, но знаю, что отец Нолана умер, когда тот был еще мальчиком, и мама растила его одна, работая на четырех работах одновременно, чтобы платить за жилье. Так что все свое богатство Нолан заработал самостоятельно.
– Да, у Нолана много денег, – говорю я. – Но он щедрый человек. В прошлом году он пожертвовал большие суммы для нескольких благотворительных проектов…
– О да! Он очень щедрый. Каждый месяц присылает свои драгоценные чеки, чтобы похвалить себя за заботу о родной старушке. Все равно он никогда не искупит свою вину за то, что забрал у нас дочь и не смог держать ее в узде, как положено мужу.
– Держать в узде?
Бабушка пропускает мои слова мимо ушей.
– Он поручил своему ассистенту звонить мне раз в год – ассистенту, понимаешь ли, ведь он слишком важный, чтобы позвонить самостоятельно и спрашивать, как я поживаю. – Она саркастически усмехается. – То есть не сдохла ли я наконец.
Я ничего об этом не знала. С одной стороны, это вроде бы мило со стороны Нолана, но с другой… если ему действительно не плевать на нее, почему он никогда не рассказывал мне о бабушке? Почему мы никогда не виделись раньше? Что могло заставить его поддерживать тайную связь с матерью женщины, которая ушла от него? Как бы то ни было, бабушка не имеет права говорить плохо о Нолане, особенно если он действительно ей помогает.
– Тебе повезло, что ему не все равно, – говорю я.
В отличие от Лорелеи. Я молчу, но эта неозвученная мысль повисает в воздухе.
Бабушкино кресло начинает раскачиваться быстрее. Я снова ее расстроила. Но мне все равно. Меня это не заботит.
– Пойду погуляю, – говорю я, направляясь к двери.
Я долго иду по краю котловины, в которой расположен город. Деревьев здесь немного. Земля настолько каменистая, что я невольно задумываюсь о паре хороших трекинговых ботинок. Я ищу Костяное дерево. Нет, вовсе не для того, чтобы вернуть жука Лорелеи Мистеру Джиттерсу (хотя, может, и стоило бы). Я хочу позвонить Нолану еще раз, а рядом с этим проклятым деревом точно ловит связь. Как часто Лорелея ходила по этому маршруту – от дома до Костяного дерева? Наверное, я похожа на одно из деревьев, о которых рассказывал Грант: я начинаю врастать корнями в эту землю и впитывать из нее дух Лорелеи. И наверное, я уже никогда не смогу быть к ней ближе, чем сейчас, повторяя ее шаги.
– Лола, стой!
Пробираясь через деревья, навстречу мне энергично шагает брат Коры, Картер. На нем та же мятая рубашка и штаны, что и в прошлый раз. Лицо раскраснелось, как будто он долго бежал. Я инстинктивно делаю шаг назад, заметив в его руке блокнот:
– Чего тебе?
Картер мотает головой:
– Нельзя сюда подниматься. Мы сейчас рядом со старой каменоломней, и склон не совсем стабилен. Дети видели тут знаки, указывающие на смещение почв, поэтому мама попросила меня осмотреть это место и сделать записи. Не советую шататься здесь одной, если не ориентируешься на местности.
Никогда не знаешь, что может случиться…
– Я поднялась сюда, чтобы поймать связь и позвонить, – объясняю я. – Кстати, ты какие знаки имеешь в виду? Как понять, что земля смещается? Я-то думала, вы узнаете о проблемах благодаря орущим петухам.
Картер хмурится, но в следующее мгновение расплывается в широкой улыбке:
– О, так ты слышала о петухе мистера Брина? Да уж. На самом деле все гораздо проще: чуть выше по холму упало несколько деревьев.
Я замечаю, что он милый, когда так улыбается. Настолько милый, что я забываю посмотреть, куда он показывает.
Я наедине с милым мальчиком посреди леса.
Это немного волнительно. Я не могу вспомнить ни одного раза, когда я вообще была наедине с симпатичным парнем.
«Он просто притворяется, – предупреждает меня Нолан. – Ему что-то нужно от тебя, Лола. Как и всем остальным».
– Тебе удалось связаться с отцом? – спрашивает Картер, будто прочитав мои мысли.
Звонок. Нолан. Больница. Вот о чем надо думать, а не о красивых карих глазах Картера.
– Я все время пытаюсь дозвониться Нолану, но, когда бы я ни позвонила, в больнице отвечают, что он или спит, или разговаривает с врачом, или не очень хорошо себя чувствует. Но ничего, уже через пару дней я вернусь домой.
Я слишком много рассказываю о себе этому незнакомому парню. Не оптимально. Надо держать рот на замке.
– Я слышал про твоего папу, – мягко говорит Картер.
Я пожимаю плечами.
– Извини, что был груб вчера. Я просто разозлился на Кору и вообще… Ладно, это уже другая история. Давай я хотя бы провожу тебя на твою сторону озера: там более стабильные почвы. Я знаю безопасный маршрут.
Мы идем по невидимой тропинке среди деревьев. Периодически слева от нас мелькает озеро, давая мне примерное представление о том, где я нахожусь. Солнце уже высоко над нами, лучи света падают на землю, прорезая ветви деревьев, словно лезвия. Картер молчит. Он явно чувствует себя как дома в этом лесу. Довольный. Каждый раз, когда на пути попадется булыжник, он запрыгивает на него, будто едва сдерживает накопившуюся энергию.
– Ты живешь где-то рядом? – обращаюсь я к его затылку.
– Прям вот здесь, – Картер указывает на группку низкорослых деревьев ниже по склону. – Видишь дом с красным пикапом во дворе?
– Ты живешь отдельно?
Домик, на который он указал, скорее напоминает бревенчатую хижину, и я с трудом представляю, как там может поместиться целая семья.
– Не. Мы живем вместе с мамой и Корой, – говорит Картер с широкой улыбкой, и я заливаюсь краской.
Наверное, он думает, что я та еще зараза.
– Пойдем. Миссис Маккейб не обрадуется, если из-за меня ты попадешь в оползень и кубарем покатишься к озеру.
– Ну не знаю. Я не уверена, что она в большом восторге от меня.
Впрочем, как и Картер. Наверное.
– Что ты такого натворила? – спрашивает Картер с ухмылкой.
Я задумываюсь.
– Задавала слишком много вопросов.
Картер усмехается и идет дальше. Мы перешагиваем через корни деревьев и камни. Картер то и дело останавливается, чтобы подождать меня, и протягивает руку на случай, если вдруг потребуется помощь. Но я делаю вид, что ничего не замечаю: от всех этих прогулок по лесам начали потеть ладошки.
Мы все идем и идем. Ноги горят: без мозолей теперь точно не обойтись. Я снова отстаю на несколько шагов и, в очередной раз перешагивая через груду камней, умудряюсь наступить на подол платья Лорелеи. Ткань рвется. Телефон выпадает из кармана и, перепрыгивая с камня на камень, укатывается куда-то в колючие заросли в нескольких футах от нас. Я уныло плетусь за ним, но, наклонившись, слышу странный шум: похоже на треск веток, только более приглушенный.
– Лола, беги! – кричит Картер.
Я успеваю лишь увидеть, как он бежит ко мне и земля уходит из-под ног.