22

— Размышляя о своем гневе, я просто поражаюсь своей терпимости, обращаясь к Марко, заметил хан ханов одним весенним днем, когда они прохаживались среди цветущих персиковых деревьев его личного дворика в Ханбалыке. Хубилай и одет был в персикового цвета парчовый халат, расшитый золотистыми цветками персика. — Разве меньше года назад не отказало мне в дани одно туземное племя? Разве не нанесли они серьезное оскорбление скромному чиновнику, собиравшему весьма умеренный пятидесятипроцентный зерновой налог для Трона Дракона? Поверит ли кто? Но это правда! Великий Чингис, дед нынешнего Сына Неба, возвел бы целую башню из их голов которая вскоре стала бы башней из черепов. Но разве Мы так поступили? Нет. Мы так не поступили! Разумеется, Наши войска — впрочем, давай, друг Марко, говорить без церемоний — разумеется, Мои войска были победоносны. Мои войска всегда победоносны. Таков неизбежный закон природы. Но разве я, имея на то все основания, содрал с бунтовщиков кожу? Посадил их на колья? Нет! Ничего подобного…

Я их всего-навсего сослал — всех до единого. Разумеется, всех. Разве станет Сын Неба на Троне Дракона разрушать семьи? С моим неизменным и безграничным милосердием я позволил им, забрав поклажу и обозы, отправиться в царство Чамба, что у самых границ Нам Вьета. В столь интересное место! Ведь там можно увидеть, как дикие слоны забавы ради выдергивают из земли целые деревья! Весьма нередко. И даже днем там можно услышать вой призраков. Как они называются, эти призраки, что воют днем? А, По-ло?

— Привидения, о повелитель?

— Да нет! Не привидения! Или привидения? Проклятие! А-а! Гиббоны! Такие белые, тощие, вроде призраков — и воют днем. Что, несомненно, должно повышать у человека уважение к его предкам. «Гиббоны» — вот как их называют. Н-да. Такова, По-ло, моя беспредельная терпимость. А? Ну, что скажешь, юноша?

Марко, не испытывая никакого желания слушать чей-либо вой в любое время дня и ночи, посмотрел прямо в круглое багровое лицо великого хана — что при более формальных обстоятельствах могло повлечь немедленную казнь — и слегка возвысил голос:

— Просто так, о великий повелитель, «Великим Повелителем» не назовут.

— Разумеется, — отозвался Хубилай-хан. — Всегда говори со мной без страха, Марко, ибо я желаю слышать только правду. Хотя никакие уловки со мной не…

Но те цветки персика в императорском дворике давно увяли. И теперь Марко… хоть и не в изгнании… но тем не менее по воле великого хана заброшен в это царство, где днем воют подобные призракам гиббоны. Воют они здесь, впрочем, и ночью.

Запах первым оповестил путников о том, что неряшливая кучка соломенных хижин, выстроенных на сваях вдоль заросшего буйной зеленью морского рукава, где в линию росли длинные пальмы с фараоновыми орехами, — не просто безымянная рыбацкая деревушка. Запах поведал им, что они входят в предместья рыночного города: запах навоза и пряностей, кипящего масла и пота, мусора и соленого воздуха. И чего-то еще — безымянного, но в чем Поло безошибочно распознавали «аромат торговли».

Вскоре, миновав глиняные стены, они оказались в беспорядочном нагромождении низеньких деревянных домишек и поразительных храмов, непохожих на все, виденные Марко прежде. Напоминали они большие побеленные колокола с длинными шпилями, покрытыми как бы золотистой листвой, весело поблескивавшей под солнцем. Звучно распевающие монахи носили оранжевые хламиды, а желтоватая их кожа отсвечивала золотом. Они ставили дымящие латунные жаровни с ладаном перед громадными идолами, усеянными рубинами и увешанными ароматными венками. Чертами лиц эти идолы смутно напоминали греков. «Интересно, — подумал Марко, — это из-за каких-нибудь древних купцов… или сюда добрались войска Александра Великого? Нет, вряд ли. А впрочем, неважно».

— Рубины размером с пуп чамского Будды, — пробормотал мессир Никколо Поло, перебирая свои лучшие нефритовые четки.

Нюх вел путников по узким проулкам, где воняло прогорклым маслом для жарки и застоялой мочой, где играли голые ребятишки, а тощие желтоватые псы, встрепанные цыплята и бледно-розовые свиньи слонялись в поисках объедков. Проулки внезапно закончились у мелкого залива, на глади которого покачивались рыбацкие джонки с прямоугольными парусами. Вдоль берега располагались временные лотки, с которых торговали овощами и рыбой, мясной закуской и ремесленным товаром. Беззубые чамбские женщины, одежда которых ограничивалась отрезом яркой ткани вокруг бедер, сидели на корточках перед горками странно пахнущих драконьих яиц и экзотических фруктов. Яростно препираясь с покупателями, они одновременно умудрялись кормить своих детишек. Коричневые, как орех, мальчуганы с полосками ткани в паху и на голове правили красочно татуированными слонами, которые важно топали среди крытых соломой лотков, неся в татуированных хоботах бревна черного дерева. И повсюду, повсюду в раскаленном воздухе жужжали мухи и москиты.

— Погодите-ка, а это что такое? — заинтересовался татарин Петр, когда они проходили по рыночной площади. — Мои дьяволы подсказывают мне обратить внимание вон на тот ковер. — С этими словами Петр вытянул из кипы всевозможного барахла, наваленной у торгового лотка, красный с золотом шерстяной ковер и принялся внимательно разглядывать полустертый рисунок.

— Что, парень, подбираешь украшения для своей свадебной юрты? — с лукавым блеском в глазах осведомился Маффео.

— А вы посмотрите на этот узор, — ответил Петр с нотками возбуждения в своем обычно ровном голосе. — Не этот ли самый символ начертан в свитке великого хана и на амулете голубоглазого великана — который он называет «шипы»?

Все Поло обступили ковер и принялись увлеченно разглядывать рисунок. Ковер этот оказался не простой подстилкой с татарского седла с «двумя желтыми, одной синей» или с «двумя синими, одной желтой», а куда более сложным изделием из персидского Исфагана, что к востоку от монгольского Лоп-Нора. Часто повторяющийся символ был выткан местами изорвавшейся золотой нитью у выцветшей каштановой кромки. Точно! Тот же самый рунический знак, что появлялся на «проклятом» Хубилаевом свитке и на амулете северянина! Тот самый, который Оливер называл «шипы»!

— Откуда ковер? — спросил Марко у седобородого купца, тощие бедра и шишковатый череп которого обмотаны были грязно-белыми тряпками. Для чамца темнокожий коробейник был слишком высок, худ и круглолиц. Быть может, сюда его занесло из Больших Индий?

Беззубо улыбнувшись, старик махнул куда-то в сторону моря.

— Скажи, где сделан ковер, и мы щедро тебе заплатим, — нетерпеливо перебирая четки, пообещал Никколо Поло.

Согласно кивнув, старый торговец своим дорожным посохом начертил на земле вполне узнаваемую карту: к югу от берега Чамбы и вокруг полуострова Меньших Индий. Потом на запад по проливу Меньшей Явы, что лежит к северу от австралийской Терры Инкогниты. Дальше на северо-запад к берегу Бенгалии — и по суше к диким горам Тибета. Тут путеводный посох замер — а волнение троих Поло от появления нового ключа к разгадке возросло до предела.

— Он описывает долгое морское путешествие от Чамбы в Большую Индию, а потом по суше к Тибету. Странно, как этого коробейника вместе с его любопытным ковром сюда занесло. Но если мы все же решим последовать этому сомнительному указанию — не быстрей ли будет добраться по суше? — спросил дядя Маффео, очищая от кожуры ароматный плод манго.

— А какое еще направление нам остается? — с серьезной миной на усталом лице спросил Никколо.

— Путь по суше наверняка станет кратчайшей дорогой на тот свет, заметил Марко. — Ибо земли меж Чамбой и Большей Индией подчинены царям Лонгкока и Бир-мяня. А оба они — злейшие враги великого хана, и посланцев его встретят не иначе как копьями. Если мы хотим добраться до места выделки этого ковра, нам следует либо возвращаться назад через провинции Южного Катая, либо последовать совету старика и отправиться морем.

— Но здесь даже нет порядочных кораблей — только жалкие скорлупки, что разлетятся в щепы при первом же ветерке! — вскипел Маффео.

— Марко прав. Морской путь куда безопаснее. — Никколо, казалось, уже принял решение. — Мы поплывем вдоль самого берега и станем почаще бросать якорь для пополнения припасов. Ветры теперь благоприятные — так что плавание, надо думать, не затянется. Если удастся зафрахтовать просторный и удобный корабль, мой зад с радостью поприветствует передышку от седла.

Достигнув согласия, которое вполне устроило их расположенные к морским путешествиям венецианские умы, Поло щедро расплатились со старым торговцем раковинами каури (ибо тот наотрез отказался принимать замечательную валюту великого хана на бумаге из коры тутового дерева). А затем спустились к пристаням, чтобы зафрахтовать самый быстрый, самый большой и самый удобный корабль, какой только можно было найти в царстве Чамба.

Удача сопутствовала им. Поло нашли средних габаритов катайское купеческое судно, что остановилось поторговать и пополнить запасы провизии по пути из Манзи, богатейшей провинции великого хана, в Большую Индию. Добротный четырехмачтовый корабль сработан был из двойного слоя еловых досок, сколоченных железными гвоздями, проконопаченного с обеих сторон смесью известки, рубленой пеньки и древесного масла. В придачу к парусам на судне имелись ряды весел, за каждым из которых сидели четверо гребцов. Снаружи были привязаны гребные шлюпки для рыбалки и высадки на мелководье, а на палубе располагались небольшие, но удобные каюты, обещавшие путешествие куда более комфортное, чем опасный сухопутный маршрут.

Поло весьма обрадовались столь подходящему кораблю — но странствующий рыцарь Хэ Янь отказался с ними плыть.

— Прошу добрых господ простить ничтожного рыцаря, но у меня давняя вражда с могучими морскими драконами, и на ваш корабль я взойти на осмелюсь. Как бы соленые твари не решились напасть на жалкого странствующего рыцаря и не пустили это достойное судно ко дну. Я отправлюсь по суше и встречусь с благородными господами в царстве Тибета.

— Если только переживешь все тяготы путешествия и сумеешь найти нас в Тибете — ибо известно, что место это дикое и безлюдное, — проворчал Никколо. И все Поло заметно помрачнели, так как уже успели привыкнуть к обществу странного и непритязательного рыцаря четырех имен.

— Я обязательно вас найду, — заверил их Хэ Янь. И, со своей неизменной полуулыбкой, решительно двинулся прочь — в тот самый путь в тысячу ли, который, как известно, начинается с первого шага.

Марко смотрел, как рыцарь твердой походкой поднимается на невысокий холм над пахнущей морем гаванью. И что же это был за хитрый трюк, благодаря которому рыцарь, казалось, исчез, еще не дойдя до вершины? Нет, должно быть, Марко подвело зрение. Но показалось — Хэ Янь вдруг исчез. Будто его там и не было.

Гигантские джонки под прямоугольными парусами покачивались на мутных водах; снасти их громко скрипели, трещали и скрежетали. Так, угрожающе кренясь, бубня и бормоча, пища и стеная, суда пробирались по мелкому Южно-Катайскому морю…

Бесконечную череду дней плавание длилось без каких-либо заметных событий — пока корабль огибал полуостров Меньших Индий и тащился по Яванскому проливу, забравшись так далеко к югу, что на небе даже не появлялась Полярная звезда. Хотя перемены в небе и вселяли в монгольских и татарских всадников тревогу, все же морское путешествие предоставляло людям и животным прекрасную возможность отдохнуть и поправить свою амуницию. А Марко проводил время, обмениваясь загадками со сфинксом и делая записи в своем путевом дневнике.

Одним знойным, нагоняющим дрему днем к ним приблизилась небольшая флотилия корявых судов под черными парусами, и гребцы закричали:

— Пираты!

Но темная флотилия подплывала все ближе и ближе. Наконец катайский капитан, нахмурившись, произнес:

— Это не обычные морские разбойники. Это киноцефалы Андаманских островов, где живут люди с головами — и повадками — злобных псов!

Никколо Поло перекрестился, а Маффео лишь саркастически усмехнулся. Пристальнее вглядевшись в висящее у них на хвосте пиратское судно, Марко понял, что капитан прав. На палубе корабля и впрямь стояли существа с телами нормальных людей — но мохнатыми головами, острыми клыками и высунутыми языками громадных и свирепых мастиффов.