Глава 6. «Справочник Гименея»

Я разыскал Тину в лаборатории. Она уже заканчивала свои записи, и я предложил ей поужинать вместе.

— Если ты не возражаешь, можем поехать ко мне. Бабушка скоро укатит в какую-то тьмутаракань, а пока будет рада накормить нас. Знаешь, когда бабуся дома, она не терпит, чтобы я питался автопищей.

— Тебе хорошо живется, — вздохнула Тина. — Очень славная у тебя бабушка. И где ты ее раздобыл?

— Скажу только тебе, по секрету. — Я положил ладонь ей на плечо и наклонился к самому уху девушки. — Мне ее выдали за спортивные успехи.

Мне было очень приятно идти вот так с Тиной по открытой солнцу галерее, болтать с ней о всяких пустяках и чувствовать, как на нас незаметно оглядываются редкие встречные. Занятия давно закончились, поэтому внешняя галерея, повисшая на высоте двадцати этажей над институтским парком, была почти пуста. Как-то незаметно для самих себя мы остановились у перил. Солнце сегодня было горячим и ласковым, а лежавшая под нами Москва прекрасна, как всегда, — нет, еще прекрасней. Отсюда, с вышины, были видны вдалеке увенчанные звездочками острия древних кремлевских башен над лентой реки, и разноцветные силуэты новых зданий, и безглазая труба Звездного совета, и ажурные километровые зонтики погоды, и переплетения скоростных магистралей над домами и рекой. Когда я положил руку на перила, мои пальцы прикоснулись к пальцам Тины — очевидно, та этого просто не заметила, потому что не отодвинула руку. Я вдруг ощутил внутри какую-то сладкую пустоту и понял, что не могу сейчас ничего сказать — ну просто ни слова. Мне хотелось только, чтобы мы вот так стояли рядом и молчали и чтобы она не убирала своей руки. Я не знаю, долго ли все это продолжалось, только вдруг почувствовал, что Тина тихо вздохнула, и от этого ее грудь на секунду прикоснулась к моему локтю. Я, не поворачиваясь к девушке, видел, какая у нее красивая и высокая грудь, какая тонкая талия, какие стройные и загорелые ноги, — сегодня Тина была в коротеньких шортах, и поэтому ее ноги были открыты почти целиком солнечным лучам и взглядам. Я чуть-чуть подвинул свою руку, мои пальцы скользнули по ее пальцам и сплелись с ними. Это было так невероятно, что сердце у меня в груди вдруг забухало громкими и редкими ударами.

Нас вернул к действительности чей-то голос. Я не сразу понял, что этот голос мне очень хорошо знаком. По галерее спешил к нам Гусев — как всегда, взлохмаченный и суетливый.

— Вот вы где, голубчики! — кричал он еще издали. — А я обегал пол-института. Тина, ты почему без браслета?

— Я сняла его, чтобы мне не мешали работать, — ответила девушка. — Думаешь, ты один не даешь мне покоя? — Мне показалось, что она не очень обрадована появлением своего дружка.

— Какие у вас планы? — осведомился Гусев.

— Мы собирались ко мне ужинать, — сказал я. — Бабушка грозилась сделать что-то необыкновенное. Пойдешь с нами?

Я смотрел на моего тренера, на дорогого друга Пашку Гусева, и чувствовал, что впервые во мне возникает какая-то неприязнь к нему. Я его очень любил и уважал. Это был беззаветно преданный спорту человек, прекрасно знающий свое дело и знающий, чего он хочет. Природа обделила его ростом, поэтому путь в рыцари был для него закрыт навсегда — при весе в шестьдесят килограммов человек вылетает из седла даже при не очень сильном ударе копья. Но он был прекрасный фехтовальщик, бегун и стрелок, и лучше его никто не умел планировать на самоподъемном крыле — как раз тут его малый вес становился решающим преимуществом. И он был великолепный тренер — не знаю, откуда взялось это у мальчишки, но только, по отзывам крупнейших спортивных авторитетов, он не уступал признанным тренерам, имевшим за плечами по сотне лет стажа. Я был обязан ему многим, да вдобавок и жизнью. И тем не менее сейчас при виде Гусева я ощутил глухое раздражение. Тина была его девушкой, и он ей, очевидно, нравился, она, может быть, даже любила его, поэтому я не имел никакого права становиться у него на дороге. То, что сейчас произошло на галерее (хотя там ничего не произошло — эка важность, подержал девушку за руку!), было предательством по отношению к другу, и я чувствовал, что Гусев думает так же, хотя и не подает вида. Ох, как мне не хотелось, чтобы он, я и Тина ужинали вместе! Дернул черт меня за язык — не брать же приглашение обратно…

Но тут проблема решилась без моего участия. Мы уже стояли у паркинга в ожидании свободного автокиба, когда Тина сказала:

— Мальчики, вам придется ужинать без меня. Я забыла про одно срочное дело. Извините!

Она помахала нам рукой, села в подъехавший киб и укатила. Тут же второй киб остановился перед нами. Мне уже расхотелось ужинать, но ехать пришлось. Пашка тоже был не в своей тарелке — плюхнулся на сиденье и надулся, как мышь на крупу.

Я о чем-то заговорил, но Павел упорно молчал всю дорогу. Дома я зашел к бабушке поздороваться, а когда вернулся в гостиную, Гусев торчал у стола и вертел возле своего носа розу, которую мне вчера бросила Тина. Я поставил цветок в вазочку с живой водою, чтобы роза не увяла и законсервировалась. Мне хотелось сохранить ее как память о Малом Споре (а еще больше о Тине). Но теперь все пропало — этот нахал вытащил розу из вазы, словно не знал, что так делать нельзя, и теперь консервация не получится.

— Слушай, Алексей, — сказал он и швырнул розу на стол. — Тина — моя девушка, и ты к ней не приставай.

— С чего ты это взял? — пробормотал я. Выпад Гусева застал меня врасплох. — Мы с ней друзья, и только…

— И давно это вы подружились?

Тут я разозлился, потому что Гусев вел себя по-хамски.

— А тебе какое дело? Ты что, хочешь мне посоветовать, с кем дружить, а с кем нет?

— Можешь дружить с кем хочешь. Но не дури девчонке голову. От нее теперь только и слышишь: «Ах, какой рыцарь! Ах, какой удар! Какой сверхудар! Какой сверхталант! Сверхгений!».

— Это она на самом деле так говорит? — спросил я с неподдельным интересом.

Павел почувствовал, что зарвался, и сбавил тон.

— Так не так — какая разница? Она меня любит — вот что главное. А ты ее с толку сбиваешь. Еще бы — профессор, светило, чемпион!..

В его голосе чувствовалось сильное раздражение. Ему, видимо, было все равно, за что меня ругать.

Я был не на шутку огорчен и разозлен словами Гусева. Если они действительно любят друг друга, мое положение оказывалось незавидным. Хорошо, что я скоро уезжаю на Изумрудную.

Ужин был испорчен. Ели мы без всякого удовольствия, чем очень расстроили бабусю. Она сидела поджав губы и распрощалась с нами сухо. Я пошел проводить Павла. Мы пытались говорить о подготовке к Олимпийским играм, но разговор не клеился, и мы расстались.

Я бродил по городу довольно долго, думая о Тине и Павле. Высоко над моей головой в прозрачных трубах проносились серебристые капли магнитных поездов, еще выше проплывали дисколеты туристов, по улицам гуляли веселые, смеющиеся люди. Как всегда в это время, прошел легкий дождь, вывесив через все небо разноцветную радугу. Воздух стал удивительно свежим, запахло какими-то южными цветами. Не знаю, случайно это вышло или ноги сами привели меня, но когда я поднял голову, то увидел, что стою перед «Справочником Гименея».

Официально здание это называлось Центральным информаторием. В его огромном кристалломозге были собраны подробные сведения о всех обитателях планеты — их возрасте, внешности, вкусах, привычках, работе, увлечениях. Вначале все это мыслилось как автоматическое справочное бюро, но потом было предложено с помощью информатория облегчить людям встречи по интересам. И сразу оказалось, что подобное учреждение просто необходимо людям. Правда, большинство запросов имело целью получить информацию, облегчающую поиск подруги или друга жизни, и вскоре информаторий иначе чем «Справочником Гименея» почти никто не называл.

Сведения обо мне тоже хранились здесь, но я давно заблокировал свою ячейку, спасаясь от восторженных любителей и любительниц конного боя. Не так давно я заходил сюда, чтобы узнать, интересовался ли кто-нибудь моей особой. За последний месяц в информаторий поступило три запроса о профессоре Алексее Северцеве, и тринадцать тысяч восемьсот семьдесят Два человека пытались связаться с рыцарем Черной башни…

В прохладном вестибюле информатория, как и всегда, дежурил робот. Он подкатил ко мне и осведомился, чем может быть полезен. Я подумал и спросил, много ли людей обращается сюда по брачным вопросам. Оказалось — до ста тысяч человек в год. Тогда я поинтересовался, насколько велика эффективность такой службы.

— По имеющимся у нас сведениям, — забубнил робот, — из всех лиц, обратившихся в Центральный информаторий для отыскания друга или подруги жизни, впоследствии зарегистрировали объединенные опознавательные индексы или зарегистрировали совместные адреса с кем-то из указанных в справке Центрального информатория лиц на срок до года и более, что может свидетельствовать о создании семейного союза, или родили детей при участии указанных в той же справке лиц, до сорока двух процентов лиц, которым были выданы рекомендации брачного характера.

— Неплохо, — похвалил я, подсчитывая в уме, сколько раз он упомянул о лицах. — У вас очень высокий КПД. А смогу я узнать, какова пригодность моей кандидатуры для семейной жизни?

— Попрошу приложить сюда ваш опознаватель, — сказал робот, проводя меня к пульту.

Я приложил браслет к гнезду, и тотчас на щите замигали лампочки.

— Пригодность данного лица в каждой возрастной группе, — вновь забубнил робот, — определяется по пяти степеням пригодности, определяемым на основе тех требований, которые предъявляет к возможным кандидатам лицо, сделавшее запрос. По пятой степени ваша кандидатура за период, прошедший с начала текущего календарного года, соответствует двумстам сорока запросам, по четвертой степени — семидесяти одному, по третьей — девятнадцати, по второй — четырем, по первой — одному запросу. Поскольку ваша ячейка заблокирована, сведения о вас не выдавались и в справки не включались.

Я посмотрел на робота с уважением. Ведь обычная машина, а знает, что для кого-то я, Алексей Северцев, двадцати трех лет, ростом двести два сантиметра и весом сто двадцать килограммов, являюсь единственным… Интересно, кто это?

— Могу я узнать, кем сделан запрос, подпавший под категорию первой степени?

Робот повозился у пульта.

— Лицо, сделавшее данный запрос, заблокировало свою ячейку, поэтому ответ быть дан не может.

Вот так… Где-то живет неизвестная мне девушка, для которой я мог бы стать единственным, но никогда не стану. И ничего тут не поделаешь.

Я повернулся, чтобы уйти, но тут мне в голову пришла еще одна идея.

— Попрошу дать мне справку о возможной подруге жизни. Мои требования: пол — женский, возраст — 18–22 года, брюнетка, но не жгучая, рост… выражение глаз… грудь высокая… талия… походка волнующая… (Я закрыл глаза и стал рисовать портрет Тины, переводя его из зрительных образов в сухие анкетные данные). Интересуется наукой, конным боем, гимнастка, альпинистка, горнолыжница…

Я диктовал всю эту бредятину, презирая сам себя, но остановиться не мог. Закончив, я с опаской посмотрел на робота, словно ожидал увидеть осуждение в его электронных глазах. Но этот ящик на колесах стоял ко мне спиной, подключившись к пульту, и ему не было дела до моих эмоций, если он вообще имел представление об эмоциях. Из пульта выскочила карточка, робот взял ее и протянул мне.

— Ваш запрос соответствует первой степени, и ему соответствует по всем параметрам запроса, кроме не поддающихся формализации, каковыми являются требования к выражению глаз и эмоциональные ощущения от походки, всего одно лицо из числа всех лиц, взятых на учет в информатории.

Я взглянул на карточку и присвистнул. На карточке было напечатано:

— Врет ваша машина, — сказал я. — Я эту Виолу знаю. Она же стопроцентная блондинка, а я их терпеть не могу.

Робот обратил на меня философски мерцающие электронные глаза и пробубнил:

— Поскольку данное лицо в момент регистрации по цветовым параметрам прически относилось к нежгучим брюнеткам, допустим вывод, что данное лицо изменило цвет своих волос, не поставив в известность информаторий. Данному лицу будет сделан немедленный запрос с целью внесения уточнений в его ячейку.

— Валяйте уточняйте, — сказал я и вышел.