на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


XXI

Один из солдат что-то повелительно рявкнул по-разаульски. Возница в ответ принялся миролюбиво увещевать. Прежде чем он закончил свои объяснения, если это были объяснения, Каслер вмешался в разговор на грейслендском:

— Что это значит, лейтенант?

Разглядев на говорившем серую форму главнокомандующего, лейтенант вытянулся, отдал честь и ответил совершенно иным тоном:

— Приказ, сэр. В этих горах полно разаульских террористов, они укрываются в этой деревне внизу. Нам приказано перекрыть все дороги.

— Понятно. Но мне-то вы позволите проехать?

— Да, главнокомандующий. Сэр, если вы собираетесь присоединиться к генералу Фрошлу, то его Тринадцатый дивизион сейчас расквартирован на юго-западе…

— Я не в Тринадцатый направляюсь, я — в Юкиз, — ответил Каслер. — Полагаю, наши войска сломили сопротивление между Юкизом и рекой Гана?

— На большей части территории, сэр. Простите, сэр, я не понял. Вы сказали, в Юкиз? Основные разаульские силы стоят между этой деревней и… — Лейтенанта как будто озарило. Он внимательно присмотрелся. — Вы — главнокомандующий Сторнзоф!

Каслер склонил голову.

— Гонки ведут вас в Юкиз! Я на вас поставил, на вашу победу, — признался лейтенант, не сдержав восторга, пробившегося сквозь железный военный этикет. — Не я один, тут почти все на вас поставили.

Стоявшие с ним рядом солдаты приглушенно забормотали, соглашаясь. Ни один из них не отважился заговорить в полный голос, но их лица сняли восторгом.

Они совсем молодые, с удивлением заметила Лизелл. Этим грейслендским пехотинцам было не более восемнадцати-девятнадцати лет. Совсем мальчишки. Их гладкие, чистые лица светились здоровьем и молодостью, а глаза лучились восторгом при виде знаменитого главнокомандующего Сторнзофа. Примерные сыновья, братья и возлюбленные грейслендских красавиц. С трудом верилось, что они могут представлять опасность.

— Господа, я постараюсь оправдать ваше доверие, — пообещал Каслер. — И вы мне можете помочь в этом, если освободите дорогу.

— Мы сделаем все, чтобы помочь вам, главнокомандующий. Вооруженный отряд будет сопровождать вас до Ганы. Еще до заката вы выберетесь на противоположную сторону долины. Только вот… — лейтенант помолчал и добавил с видимой неловкостью: — Гражданских, возницу и даму, я боюсь, мы не можем пропустить.

— Я лично за них ручаюсь.

— Никаких исключений, извините, главнокомандующий. Приказ, сэр.

— Я не могу отнять сани у этих двоих.

— И не надо, сэр. Оставьте сани. У нас есть несколько первоклассных лошадей.

Ну вот, снова все повторяется, расстроилась Лизелл. Снова национальность Каслера дает ему преимущества. Это было чудовищно несправедливо, но у нее не было иного выхода, кроме как показать добрый старый спортивный дух. Каслер смотрел на нее, волнение и угрызения совести ясно отражались в его глазах, и она могла лишь пожать плечами с деланным безразличием.

— Превратности войны, — бросила она непринужденно. — В следующий раз повезет мне.

— Надеюсь, что так оно и будет, — ответил Каслер.

Она не сомневалась, что он действительно этого желал. Он смотрел на нее так, как будто хотел еще что-то сказать, но она не желала продолжать сцену и поэтому с улыбкой поспешила распрощаться:

— Тогда в путь. Не волнуйтесь, я догоню вас раньше, чем вы думаете. И прежде чем вы узнаете, что вас обогнали, я уйду далеко вперед.

— Сила духа — это то, что меня всегда в вас восхищало, — он не улыбнулся ей в ответ. Он помедлил, после чего добавил: — Я должен попросить вас выслушать меня. Вы не захотите слушать то, что я вам скажу, но я должен это сказать.

— Что сказать? — неловко спросила Лизелл.

— Препятствие, с которым вы столкнулись сейчас, не похоже на те, которые вы преодолевали раньше. Оно не из тех, которые можно победить или обойти. Мои соотечественники не откроют движения по этой дороге, пока в этом районе не будет восстановлен порядок. Если вы попытаетесь обойти дорожный блокпост через лес, а патруль обнаружит вас, то вы будете расстреляны как шпионка. И меня не будет рядом, чтобы заступиться, вас ничто не спасет. Вы бесстрашная и находчивая женщина, но вы не можете победить грейслендскую армию. Великий Эллипс очень много значит для вас, но не стоит умирать ради него.

— У меня пока еще нет намерения умирать.

— Я знаю, что у вас нет такого намерения, но опасность очень реальна, и именно по этой причине я прошу вас сейчас обдумать возможность отступления.

— Отступления?

— Ваш возница охотно отвезет вас назад той же дорогой, которой вы сюда приехали. Я советую вам вернуться в Иммен, это нейтральная страна, и там дождаться прекращения военных действий. Или, если вы не хотите ждать, по крайней мере, выберите другой маршрут, который не проходит через зону действий нашей армии.

Лизелл сидела молча, задумавшись, и, наконец, ответила:

— Каслер, если бы кто-то другой дал мне такой совет, я бы разозлилась и заподозрила бы его в подлых намерениях. Но я знаю, что ваше беспокойство искренне, и я не настолько слепа, чтобы не видеть: то, что вы говорите — правда. Но я не верю, что это вся правда, или, по крайней мере, что это единственная правда. Вы только что сказали, что дорога будет открыта, как только в этом регионе восстановят порядок. Но сколько на это уйдет времени?

— Я не располагаю информацией, чтобы определить.

— Ну, допустим, это может произойти в течение двадцати четырех часов?

— Возможно, в течение двадцати четырех часов, а возможно, и в течение двадцати четырех суток.

— О, я не могу поверить! Я не собираюсь здесь ждать! Что-нибудь должно произойти, что-нибудь изменится, не может не измениться. Я обойду вашу грейслендскую армию. Я найду способ. Я буду продвигаться к Юкизу, и дальше в Обран, и победа в Великом Эллипсе будет за мной!

— Глядя на вас и слушая вас, я почти готов поверить вам. Да… я верю вам. Удачи, Лизелл. Будьте осторожны, и, пожалуйста, не забывайте о том, что я вам сказал.

— Я не забуду. До встречи, Каслер — а она обязательно будет!

— До встречи, — и снова он смотрел так, как будто хотел сказать что-то еще. Но вместо этого он отошел от саней и обратился к лейтенанту, перейдя на грейслендский. — У вас есть кто-нибудь, кто мог бы проводить даму до безопасного места? И объясните вознице, что он не должен бросать ее на дороге.

— Слушаюсь, сэр, — лейтенант, обратившись к вознице по-разаульски, разразился, по-видимому, потоком угроз.

Возница заискивающе кивнул и что-то пробормотал в ответ.

Лейтенант еще что-то сказал, и один из его солдат выступил вперед. Солдат? Мальчик, ему едва ли больше восемнадцати, а выглядел он еще моложе — персиковая, как у девушки, кожа и золотые завитки волос.

— Просто немного назад по дороге, мадам. Несколько путешественников захотели выбрать подождать, — объяснил молоденький солдат очень вежливо, стараясь правильно говорить по-вонарски. — Я покажу дорогу.

Находиться в компании с главнокомандующим Сторнзофом значит заслужить уважение, но крайней мере так это выглядит или так преподносится. Она еще раз посмотрела на Каслера, уже удаляющегося в окружении эскорта восхищенных соотечественников, и решительно устремила глаза вперед. Ее провожатый сопровождал ее несколько сот ярдов по Брюжойскому тракту, затем по уходящей вбок просеке до расчищенной поляны округлой формы. Там уже стояла пара саней и тяжелая повозка. Неизвестно, сколько они тут простояли. Видимо, долго, поскольку на поляне уже был разожжен большой дымный костер, вокруг которого сгрудились пассажиры и возницы.

— Сюда, мадам, — указал солдат. — Здесь вы в безопасности. Но я не могу сказать, как скоро дорога откроется, а здесь будет очень, очень холодно с ночью наступления.

— С наступлением ночи?

— Да, извините, мадам, я плохо говорю по-вонарски.

— Напротив, прекрасно.

— Благодарю за любезность. Желаю вам всего хорошего, вместе с заверениями. Вы можете полагаться на солдат нашего взвода, нет ничего, что мы не сделаем для друга главнокомандующего Сторнзофа. Если ваш возница попытается сбежать, сообщите нам, мы его доставим назад. Если кто-нибудь здесь вас побеспокоит, позовите нас. Мы к услугам мадам.

Грейслендцы к ее услугам. Что они подумали? Этот мальчик и его товарищи неправильно истолковали их отношения с Каслером, но их ошибка ей только на руку. И они галантны не меньше, чем вонарцы.

— Спасибо, — она засияла любезной улыбкой. — Я запомню.

Солдат ушел, она выбралась из саней и подошла к костру. Четверо мужчин сидели на бревнах, и ее взгляд сразу же упал на Гирайза в'Ализанте, на лице которого отразилась досада. Нетрудно понять почему: он, должно быть, думал, что оставил ее далеко позади, а она взяла и догнала его. Но она недолго торжествовала. Около Гирайза сидел плотный парень с лягушачьим лицом, вероятно, его возница. Рядом с парнем — лохматый крестьянин в грубой одежде, по всей видимости, владелец повозки. Но был и еще один человек — большой и мускулистый, с черной бородой, на которого она смотрела с чувством неприятного узнавания. Бав Чарный! В последний раз она видела его на вокзале в Квинкеваге. Она надеялась, что он свалился где-нибудь на обочине маршрута, а он тут как тут — такой же огромный и мрачный, как всегда.

И к тому же, по всей видимости, он оказался здесь раньше нее. Как ему это удалось? Четыре пары глаз следили, как она усаживалась на бревно. Ее возница расположился рядом, сосредоточив на себе всеобщее внимание, но скоро это внимание вновь переметнулось на Лизелл. Молчание тяготило, и наконец она вежливо выдавила:

— Гирайз, господин Чарный, я надеюсь, с вами все в порядке.

— Все в порядке, — с такой же любезностью ответил Гирайз.

— Ха-х! — как петарда взорвался Бав Чарный. — Какой там в порядке, если эти грейслендские жополизы собираются держать нас на снегу и морозе до трубного гласа? Хорошенечко проморозить — весело, да?

— Сколько вы здесь уже сидите? — спросила Лизелл.

— Со вчерашнего дня, — ответил Гирайз. — Ночь провели в обогревальне, в паре миль отсюда.

— Знаю, я проезжала ее.

— А я приехал сегодня утром, — доложил Чарный. — И только для того, чтобы эти грейслендцы на моей собственной земле указывали мне, куда мне ехать, а куда мне не ехать. Я разаулец, это моя земля! А та деревня, там, в долине, у озера — Слекья называется, — это деревня моей матери, у меня там родственники. А эти грейслендцы надулись как индюки, машут своими жалкими пистолетиками и рассказывают мне, что дорога закрыта. По их приказу! Хотел бы я показать парочке этих блондинов, чего стоят мои кулаки, да! — С этими словами он достал из кармана фляжку и заглотил приличное количество ее содержимого.

— Да, меня бы это тоже разозлило, — совершенно искренне согласилась с ним Лизелл.

— Разозлило бы, а? Может быть. У вас есть характер, вы доказали это. Вот, тут вуврак, глотните, — протянул ей фляжку Чарный.

Очевидно, он простил ее за то, что она угрожала ему пистолетом в пещере Назара Син. И прекрасно, она не желает ни с кем ссориться и не будет отказываться от жеста примирения. Лизелл взяла фляжку. От ударивших в нос паров алкоголя у нее на глаза навернулись слезы, и она заморгала. Сделав осторожный глоток, она почувствовала, как огненная жидкость обожгла ей горло. Жар докатился до желудка, а оттуда растекся по всему телу. Она приняла все меры предосторожности, чтобы не раскашляться.

— Хорош, а? — кивнул Чарный почти любезно. Она покачала головой.

— Ну, так пейте еще. Давайте, не стесняйтесь.

В интересах дружбы Лизелл заставила себя сделать еще один глоток вуврака, после чего вернула фляжку ее владельцу, который припал к ней с жадностью. Через несколько минут, осушив фляжку, Чарный поднялся на ноги, направился к своим саням и, порывшись в них, вернулся к костру теперь уже с бутылкой.

Время тянулось медленно. Разговор то неожиданно вспыхивал, то так же неожиданно затихал. Наконец безымянный крестьянин посмотрел вверх, на бледное солнце, уже клонившееся к верхушкам деревьев, хмуро тряхнул головой, поднялся и направился к своей повозке. Забравшись и тряхнув поводьями, он покинул поляну, не произнеся ни единого слова.

Наблюдавший за этим возница Гирайза что-то сказал по-разаульски.

— Я не понимаю, — ответил Гирайз.

— Он сказал, что тоже уезжает, — перевел Бав Чарный, выйдя из очевидного ступора, в котором он находился более часа.

— Он не может уехать, он нужен мне, — заявил господин маркиз и вытащил свое портмоне.

Как все это знакомо, подумала Лизелл. Чарный пожал своими огромными плечами.

— Сколько стоит, чтобы он остался? — ловкие манипуляции Гирайза в'Ализанте с денежными купюрами преодолели все языковые барьеры.

Возница что-то пробормотал себе под нос.

— Он сказал, что не останется здесь еще на одну ночь ни за какие деньги. Он сказал, что возвращается домой, — снова перевел Чарный.

— Тогда скажи ему, что я покупаю сани и лошадей.

Чарный перевел, возница затряс головой.

— Скажи ему, я заплачу… — Гирайз назвал совершенно невероятную сумму.

— Ха-х, ты сошел с ума, вонарец. Ты что, комедию ломаешь?

Бав Чарный перевел, и глаза возницы округлились. Он кивнул. Вскоре он ушел, сжимая в руке пачку денег.

Возница Лизелл с тоской наблюдал, как тот удалялся. Опершись подбородком на руку, он сидел молча.

Достав книги из своих саней, Лизелл и Гирайз занялись чтением. Возница смотрел на огонь и что-то тихо напевал, Бав Чарный пил.

Когда началось смеркаться, Лизелл оторвала голову от книги и с надеждой спросила:

— Никто не сходит спросить у солдат, может быть, нам уже можно ехать дальше?

Никто не потрудился ответить, и впервые она серьезно задумалась, а не был ли прав Каслер. Может быть, ей следует продумать иной маршрут в северном направлении? А если так, то это нужно делать немедленно, пока все надежды на победу не замерзли окончательно в покрытом льдами Разауле.

Легкое чувство голода напомнило о том, что времени прошло довольно много. В санях был небольшой запас провизии, не требовавшей приготовления. Лизелл сходила и принесла для себя и возницы хлеб, сыр, консервированное мясо, маринованный лук и чищеный миндаль. Гирайз сходил к своим саням и принес примерно такой же набор продуктов. Бай Чарный не беспокоился о еде.

Они ужинали на закате дня в относительно дружелюбном молчании. Темнело и вместе с тем становилось все холоднее. Возница Лизелл подбросил в костер поленья, полетели искры, пламя оживленно подпрыгнуло верх, за спиной, корчась, вытянулись длинные тени. Лизелл вновь принялась за чтение, но оторвалась от него, когда Бав Чарный заговорил тихо и невнятно.

— Эти грейслендские крысы думают, что уже выиграли свою войну. Они думают, с нами, разаульцами, покончено, мы разбиты и готовы превратиться в покорных ослов. Ха-х, вот дураки, — говорил Чарный. — Они ничего не знают. Они забыли о наших великих источниках силы.

— Вы имеете в виду разаульский климат? — уточнил Гирайз.

— И это тоже. Весна пришла, погода теплая, приятно, а?

Нет, подумала Лизелл. Повсюду лежит снег, и поднявшийся к ночи ветер пронизывает ее насквозь.

— Очень славно, очень комфортно, а как вы думаете, что будет дальше? — продолжал Чарный. — Солнце светит, снег тает. Белокурые мальчишки тащат свои пушки дальше на север, по замерзшей реке Гане, и в один прекрасный день — бац! Лед под ними треснул, и бултых! Их большие пушки, снаряды, повозки и лошади, и все эти златокудрые парнишки — все уйдет под воду. Или можно предположить, что они не такие тупые и не будут так доверяться ледяной дороге. Что они выберут тогда? Пойдут на север, к Рильску, по земле, а земля раскиснет у них под ногами, и они увязнут в грязи, и она поглотит их, как зыбучие пески пустыни. И пока они будут барахтаться в этой грязи, тут выйдем мы на граштевниках, — это такие лыжи для распутицы, — и что тогда останется от грейслендцев?

— Думаю, это похоже на правду, — произнес заинтересованный Гирайз.

— Думаете, э? Ну, так это еще не все. — Чарный глотнул вуврака и продолжал: — Это суровая страна. Многие на нашей земле умерли насильственной смертью, и места их гибели стали пристанищем для душ погибших. Наши некроманты управляют этими душами, направляют их на наших врагов. Как грейслендцы будут сражаться с полчищами духов? Ха-х? Стрелять по ним из пушек?

— Я не вполне понимаю вас, — сказал Гирайз с вежливой снисходительностью.

— Я читала об этом, — вступила в разговор Лизелл. — В Разауле существует традиция некромантии, или черной магии, она уходит в глубь времен на сотни лет. В книге говорилось, что чародеи имеют полную власть над духами, которых они вызывают. Но во время ритуалов используются яды и наркотические вещества, которые доводят некроманта до полного безумия, поэтому эта практика была запрещена законом несколько столетий назад. Хотя я совершенно уверена, что она втайне сохранилась до наших дней.

— Женщина знает больше вас, в'Ализанте, — усмехнулся Чарный. — Она понимает, о чем речь.

— Ну, допустим, что черная магия практикуется в Разауле по сей день, — пожал плечами Гирайз. — И что из того? Вы думаете, что волшебная тарабарщина, произносимая в темноте под луной, сдержит продвижение грейслендских войск? Вы думаете, что духи повыскакивают на поверхность, как грибы после дождя?

— Я думаю, что вы плохо знаете Разауль, — ответил Чарный. — Я думаю, что вы не знаете, что деревня Слекья там, внизу, — это особое место, центр очень многих сил. Моя мать выросла здесь, и она часто мне рассказывала. Там очень много тайн. Эти грейслендцы не знают, что имеют дело со Слекьей.

— Видимо, нет, — устало согласился Гирайз.

— И не знают, что имеют дело со мной, — Чарный осушил последнюю бутылку. — Я — Бав Чарный, и не грейслендцам указывать, куда мне идти, а куда нет. Черт возьми! Сегодня ночью я желаю навестить деревню и выпить там в кабаке. И никто не посмеет встать у меня на пути. — При этих словах он достал из кармана револьвер и положил его себе на колени.

Лизелл и Гирайз обменялись испуганными взглядами. Краем глаза она уловила, что такое же беспокойство овладело и возницей.

— Ха-х, посмотрели бы вы на свои лица. Слегка испугались, э? — Чарный усмехнулся. Посмотрев в глаза Лизелл, он весело подмигнул. — Думаешь, ты одна с пистолетом ходишь? Ты преподала мне хороший урок, маленькая женщина. Я получил его в Бизаке за песню. И сейчас я использую его против любого, кто встанет на моем пути.

Он пьян, отвратительно пьян и хочет подраться, подумала Лизелл. Жалкий дурак, допрыгается до того, что его просто убьют, а вместе с ним и всех нас. Вслух она вежливо заметила:

— Господин Чарный, вы же не собираетесь сражаться с целым отрядом грейслендских солдат? Вы очень смелый, но нет надежды, что вы их всех перебьете.

— Ха-х, вы правы. Этих крыс так много расползлось по дороге, что я не смогу их всех передавить. Но я пойду пешком через лес.

— И не пытайтесь, — посоветовал Гирайз. — В лесах очень много патрулей. Вы не пройдете.

— Патрули? Вы думаете, я боюсь патрулей? Послушайте, я знаю эти леса. Очень часто, когда я был мальчиком, я играл здесь, на берегу озера, в ледяных королей. Я помню здесь все тропинки, а эти пожиратели требухи не знают ничего. Я скручу им фьеннскую комбинацию из четырех пальцев, когда буду проходить мимо, а они и не заметят.

Возница, показав на револьвер, произнес краткую речь на испуганном разаульском. Никто не обратил на него внимания.

— Пожалуйста, не делайте этого, Бав Чарный, — искренне умоляла Лизелл. — По крайней мере, не сегодня ночью. Сходите в Слекью в другой раз, когда будет не так опасно. Может быть, завтра. Не стоит рисковать жизнью по пустякам.

— Я не рискую жизнью по пустякам. Если я рискую жизнью, то ради чего-то важного. Я имею право ходить по своей земле свободно. Кто может запретить мне это? — Он встал в полный рост, и его огромная тень легла на снег.

Несмотря на большое количество выпитого им вуврака и запутанную речь, Лизелл понимала, что в нем говорит не только алкоголь. Она не могла ничего сказать.

Гирайз мог.

— Забудьте, наконец, о самом себе и своих бесценных правах, — резко сказал он. — Вы всех нас ставите в рискованное положение. Вы не сделаете этого.

— Не сделаю? Вы так считаете? — револьвер нацелился Гирайзу в грудь. — Вы думаете, вы меня остановите? Ха-х, не волнуйтесь, вы и женщина в безопасности. Никто меня не увидит, я проскользну прямо перед их грейслендским носом.

— Уберите свой пистолет, нас убьют из-за вас, — Гирайз набрал в грудь воздуха. — Послушайте, Чарный, остановитесь и подумайте. Если вы просто подождете…

— Я уже достаточно долго ждал. Я ждал целый день, и больше не хочу. Я иду в Слекью. Прочь с дороги. — С этими словами Бав Чарный покинул освещенный костром круг и углубился в лес. Темнота поглотила его.

Они пристально смотрели ему вслед. Никто не отважился последовать за ним.

— Думаешь, он пройдет? — спросила Лизелл.

— В его состоянии у него нет ни одного шанса, — ответил Гирайз. — Он попадется в считанные минуты. И я не хочу, чтобы грейслендцы подумали, что мы с этим идиотом заодно. Нам лучше убраться отсюда.

— В обогревальню?

— Да.

Она на пальцах объяснила своему вознице, куда они направляются. Тот кивнул, зажег на санях фонари и уселся на свое место. Она села сзади, и они тронулись следом за санями Гирайза. Мимо саней проплывала черная стена леса. Неожиданно выстрел — совсем близко — нарушил тишину ночи. Лизелл замерла, кулаки ее сжались под меховым пологом. Она прислушалась — раздались еще два выстрела, за которыми последовала частая стрельба. Дыхание у нее участилось, образовав перед глазами облако пара.

— Быстрее, — шептала она. — Быстрее.

Если бы возница и услышал, он бы ее не понял, но, видимо, он полностью разделял ее переживания, поскольку взмахнул кнутом, и лошади пустились рысью.

Конусообразная обогревальня возникла перед ними. Двое саней подъехали к ней почти одновременно. Пока мужчины управлялись с лошадьми, Лизелл занесла внутрь меховые пологи и покрывала, свалила их на пол и разожгла огонь. Когда Гирайз и возница вошли, дымок уже струился через отверстие в крыше, воздух обогревальни стал значительно теплее.

Гирайз бросил под дверь огромный чурбан — он, конечно, не защитит их от грейслендских солдат, но все же с ним как-то безопаснее, подумала Лизелл. Какое-то время они молча сидели у огня и прислушивались — стрельба, стук бегущих ног, голоса, кто-то забарабанил кулаком в дверь… И вновь наступила тишина.

Воздух стал тяжелым от тепла и дыма. Гирайз сгреб угли, и они стали укладываться спать. Вначале Лизелл лежала с широко открытыми глазами, в нос ей бил затхлый запах старых меховых пологов, а слух и сознание сконцентрировались на звуках, которые могли послышаться в любой момент. Но тишину ничто не нарушало, и, наконец, ее веки сомкнулись, и мир перестал существовать.


Она проснулась на рассвете. В обогревальне было холодно, но все еще дымно. Гирайз крепко спал. Возница отсутствовал. Вероятно, вышел по нужде. Его покров и полог тоже исчезли, он, должно быть, уже отнес их в сани. Благоразумно. Когда они будут расставаться, возница заслуживает получить дополнительное вознаграждение.

Лизелл зевнула, протерла глаза и подошла к двери. Выходя, возница убрал чурбан. Она прислушалась, но ничего угрожающего не услышала. Она открыла дверь и вместо своих саней увидела заплату утоптанного ногами снега. Сани Гирайза стояли неподалеку, а лошадь была привязана к ближайшему дереву. Ее сани, лошадь, возница уехали. Ее сумка осталась стоять у двери. Ее возница — трус, но хотя бы не вор.

Секунду она бессознательно оглядывалась по сторонам. Реальность прояснилась, страх овладел ею и злость вырвалась наружу. Возница просто бросил ее умирать с голоду или замерзать в какой-то безвестной глуши. Гадкому, ничтожному разаульскому трусу это даром не пройдет. Вчерашние грейслендские солдаты любезно обещали вернуть возницу, если тот сбежит, и сейчас она готова принять их предложение. Ей придется пройти мили две или более по заснеженному Брюжойскому тракту, с сумкой в руках, или…

Ее взгляд упал на сани Гирайза и привязанную к дереву лошадь. Она, вероятно, сможет запрячь лошадь, это будет не так уж сложно, и она сможет быстро обернуться туда и обратно. Она могла бы уехать, пока Гирайз не проснулся и не остановил ее, найти грейслендских солдат, науськать их на сбежавшего возницу, после чего вернуть сани их владельцу, не причинив ему никакого вреда. Или — неожиданно коварно-очаровательная мысль посетила ее — она может сделать все проще: не возвращать сани Гирайзу. Украсть их. Возможно, сейчас Брюжойский тракт уже открыт, и она может продолжать свой путь в сторону Рильска или, если потребуется, нанять нового возницу где-нибудь на полпути. И Гирайз от этого не особо пострадает. Обогревальня находится на расстоянии в несколько миль от деревни Слекья, где он найдет кров, еду и какое-нибудь транспортное средство. Вреда ему никакого от того не будет, только неудобства. А она тем самым получит жизненно важное преимущество.

Не впервые с начала гонок работа ее интеллекта беспокоила ее. Украсть у Гирайза? Обмануть Гирайза? Крайне возмутительная мысль. Из каких глубин она могла вынырнуть?

Необходимость ее породила. Требования гонок. Кроме того — если ей не удастся захватить единственные сани, пока шанс предоставляется, Гирайз скоро проснется, и тогда она, а не кто-то другой, останется позади. Может быть, он будет настолько великодушным, что позволит сесть в его сани, а может быть, и нет. У него, конечно же, есть полное право оставить ее здесь. Они соперники, а сани принадлежат ему. И что тогда? Грейслендские солдаты могут не найти ее сбежавшего возницу, или они могут оказаться слишком занятыми своими делами, чтобы беспокоиться по таким пустякам, несмотря на галантные заверения. Если она не воспользуется предоставленной возможностью, то наверняка останется позади, очень далеко позади.

Она сделает то, что диктует необходимость.

Но украсть у Гирайза? Она обернулась и посмотрела на него. Его волосы снова отросли. Во сне он выглядел моложе, лицо разгладилось, покрытое бронзовым загаром, приобретенным под лучами солнц Мекзаских Эмиратов и земли О'Файских племен. Он выглядел мирным и совершенно ничего не подозревающим. Чувство вины парализовало ее, крайняя необходимость подталкивала, и, пока она пребывала в нерешительности, Гирайз открыл глаза и сел. Разочарование, злость на собственную нерешительность и глубокое облегчение беспорядочно смешались в ней.

Он только взглянул на нее и тут же спросил:

— Что-то случилось? Чарный вернулся?

— Нет. Мой возница сбежал.

— Сбежал? Как он мог так обойтись с тобой? Удивительно, как негодяй на это решился. — Гирайз тряхнул головой. — Какое несчастье.

Он издевался над ней, и ей хотелось чем-нибудь запустить в него. Ей нужно было забрать его сани, пока была возможность. Ей нужно было оставить его здесь погибать и воздать ему тем самым должное. Она совершила непоправимую ошибку.

— И что ты будешь делать теперь? — спросил он мягко. — Есть какие-то планы?

— Само собой разумеется, — ответила она с уверенностью, надеясь разочаровать его, — попрошу помощи у тех грейслендских солдат на Брюжойском тракте.

— У грейслендских солдат. Они умирают от желания помочь тебе, они страдают благотворительностью.

— Так уж случилось, что они умирают от желания помочь мне, — она улыбнулась простодушно. — Они уверяли меня, что все готовы для меня сделать, поскольку я друг главнокомандующего Сторнзофа.

— Сторнзофа. Понятно.

— Да, мы ехали вместе, — призналась она, заметив с мрачным удовлетворением, что от его веселости не осталось и следа. — Но когда нас остановили, ему позволили пройти, а мне нет, и солдаты уверяли, что я могу к ним обратиться за помощью, если мне будет нужно. Ну вот, кажется, такой момент настал.

— Понятно, — повторил Гирайз. Он задумался. — И ты, конечно же, обратишься к ним, не так ли?

— Буду просить помощь у грейслендцев, ты хочешь сказать? Они предложили, а у меня нет выбора. Я не могу пешком идти до Юкиза.

— Не надо устраивать спектакль, ты знаешь, что я не оставлю тебя здесь, и ты знаешь, что я не буду особо переживать, видя, как ты выторговываешь себе те преимущества, которые полагаются «маленькому другу» грейслендского офицера.

— А, ну наконец-то я знаю, о чем ты думаешь, — пробурчала Лизелл, приятно удивленная, и быстренько постаралась опередить его ответ. — Ты предлагаешь мне место в своих санях?

— По крайней мере, пока не проскочим все препоны грейслендской армии.

— Принимаю предложение, — ответила она и добавила с искренней благодарностью: — Спасибо тебе, Гирайз. Ты относишься ко мне лучше, чем я того заслуживаю.

— Когда-нибудь, когда ты меньше всего будешь к этому готова, я напомню тебе то, что ты сейчас сказала.

— Думаешь, дорога уже открыта?

— Это первое, что мы проверим, — ответил он — Если она все еще закрыта, нам придется выбирать. Ждать или двигаться вперед? Ждать еще один день — или отступить и обдумывать новый маршрут.

— Я не могу больше ждать. С каждой минутой Каслер уходит вперед. И Чарный тоже, насколько мне известно.

— Чарный, скорее всего, валяется в беспамятстве на холодном полу в кабаке в деревне Слекья.

— Надеюсь. В большей степени ради него искренне надеюсь на это.

Они быстро собрались, проглотили холодный завтрак и забросили свои вещи в сани. Пока Гирайз запрягал лошадь, Лизелл взяла топор и нарубила дров, как того требовала традиция. Ожидая замечаний со стороны Гирайза, она была приятно удивлена его вежливым молчанием. Он безмолвно позволил ей в полном покое сделать то, что она считала нужным.

Утреннее небо было сумеречным, затянутым тяжелыми свинцовыми облаками, солнце не показывалось. Мир был погружен в однообразную серую муть, когда они с Гирайзом отправились в путь, повторяя вчерашний маршрут. В носу Лизелл защекотало, в воздухе она уловила резкий запах дыма. Чем дальше вперед, тем сильнее запах дыма. До блокпоста было еще далеко, когда небольшой отряд грейслендских солдат выскочил из леса и преградил им путь.

— Стоять, — язык был грейслендский, но команда была понятна, на каком бы языке она ни произносилась. Гирайз тут же натянул вожжи.

Где же те благородные лица, что видела она вчера? Полдюжины ружей нацелились Гирайзу в грудь. Лизелл не верила своим глазам, и удивление мешало ей испугаться.

— Проверка документов, — у сержанта, командира отряда, глаза были злые. Смотрели с готовностью и желанием убивать.

— Вонарские путешественники, — Гирайз протянул свой паспорт.

Лизелл последовала его примеру. Сержант проверил документы и вернул их.

— Движение запрещено. Очистить дорогу! — рявкнул он.

— Мы повернем назад, — попробовал предложить альтернативу Гирайз.

— Запрещено. Очистить дорогу. — повторил сержант. — Встать на обочине.

— Пожалуйста, сэр, — тихо проговорила Лизелл, смело глядя в злые глаза сержанта, — скажите, что там случилось?

Он взвесил вопрос и отмерил определенное количество слов в ответ:

— Разаульский террорист был обнаружен ночью в лесу. В результате перестрелки убиты два солдата империи. Разаулец, возможно, ранен, но ему удалось скрыться в деревне.

Чарный, догадалась Лизелл. Этот бравый глупец. Она опустила глаза, чтобы не показывать своих догадок. Профиль Гирайза был совершенно спокоен.

— Пока эта ситуация не разрешилась, дорога закрыта в обоих направлениях. Съезжайте на обочину, не стойте на дороге, в противном случае вы будете рассматриваться как вражеские партизаны и к вам применят соответствующие меры. — Сержант отвернулся, показывая, что разговор окончен.

Гирайз повиновался. На обочине Брюжойского тракта он выбрался из саней и повел лошадь между деревьями через мрачное, затененное пространство леса к краю крутого обрыва, больше похожего на обрыв в пропасть, там внизу была деревня и озеро. Ветер нес клубы дыма, и с края обрыва было видно, откуда. Деревня Слекья горела.

Над игрушечными строениями полыхало пламя. Огонь охватывал стены и остроконечные крыши, обволакивал причудливые башенки и купола, вырывался из окон и открытых дверей. Горел каждый дом, несколько сгоревших дотла уже обрушились. Сквозь плотные клубы черного дыма, окутывающие главную улицу, периодически были видны бегущие человеческие фигуры, доносились человеческие крики. И повсюду в четком порядке расхаживали фигуры в серой форме, переворачивая повозки и телеги, усердно работая факелами и собирая в кучу население. Было видно, как одно из подразделений согнало дюжину жителей и методически сдирало одежду с нескольких охваченных паникой женщин. Лизелл отвернулась.

— Уведи меня отсюда, — попросила она бесцветным тоном.

— Не могу, — ответил Гирайз, — не смотри.

Но она не могла последовать его совету, она не могла удержаться, чтобы не смотреть, как грейслендцы ведут большую группу мужчин по главной улице к озеру, где они остановились. Пленные всех возрастов, от мальчиков до седовласых стариков, были выстроены в аккуратную шеренгу вдоль берега. Одного из них — с черной бородой, с перевязанной белым правой рукой, на полголовы возвышавшегося над остальными — нетрудно было узнать даже на расстоянии.

Приказ был отдан, и солдаты в сером открыли огонь, разаульцы падали десятками. Те, кто попытался убежать по замерзшему озеру, были подстрелены снайперами, и кровь темными пятнами растеклась по белому льду. Черноволосый гигант с криком бросился на грейслендцев, чьи пули уложили его мгновенно. Наступил короткий перерыв, пока солдаты перезаряжали ружья, и снова они открыли огонь и не прекращали его, пока все разаульцы не попадали. Груда окровавленных тел осталась лежать на берегу. Некоторые еще шевелились и стонали. Послышалась новая команда, и солдаты закончили свою работу штыками. Стальные клинки сверкали несколько минут, после чего их деятельность прекратилась. Бывшие жители деревни лежали тихо, и солдаты, развернувшись, пошли прочь.

Лизелл повернулась к Гирайзу. Она посмотрела на него и увидела, что ей ничего не надо говорить. Он понял ее мысли и чувства, равно как и она его, несмотря на видимые различия, они были одной природы. Взаимное, безмолвное понимание оказалось глотком чистого воздуха для забитых дымом легких, он дал силы и жизнь. Слезы затуманили ей глаза.

Он раскрыл ей объятия, и она утонула в них.


На холмы с северной стороны Слекьи дым не долетал. С наблюдательного пункта на ледяном утесе Каслеру Сторнзофу хорошо была видна бойня. Он стоял здесь один, отказавшись от сопровождения, предложенного соотечественниками. Впервые с начала гонок на нем была гражданская одежда, так как он сейчас находился глубоко в тылу вражеской территории, где вид грейслендской военной формы мог спровоцировать нападение. Разаульцы разорвали бы его на части, если бы узнали, кто он такой. После того, что он увидел в тусклом свете утра, он не стал бы винить их в этом.

Каслер стоял, застыв, наблюдая, как горит деревня, как солдаты согнали свои жертвы на берег озера и как начался расстрел. Инстинкт толкал его вмешаться, рассудок признавал тщетность такого импульса. Пока он спустится вниз, пересечет долину и доберется до Слекьи, солдаты закончат свою работу. В любом случае солдаты внизу не подчиняются его прямому командованию, и у него нет власти отменять приказы их непосредственных командиров.

Он ничего здесь не может поделать, и он знал это, но не верил. Образование, которое он получил на Ледяном Мысе, оставило его беспомощным перед необходимостью быть свидетелем зверств. Все, что он мог — повернуться к этому спиной. Видеть происходящее в Слекье значило принять на себя моральную ответственность, которая идет вразрез с его долгом солдата и члена Дома Сторнзофов, и никакого, даже призрачного, решения этой дилеммы не существовало.

Чувство беспомощности было незнакомым и отвратительным. Пока он наблюдал за массовой казнью, происходившей внизу, ему было стыдно и противно, так что он почувствовал тошноту, но он не отводил глаз в сторону, пока не упала последняя жертва. Только после этого он сел в седло и поехал своей дорогой.


Раздались выстрелы, и Лизелл вздрогнула, она все никак не могла привыкнуть к их звуку, хотя слышала их постоянно в течение целого дня. Затем послышался глухой стук бегущих ног, затем еще один залп, громкие грейслендские голоса — все это стало уже привычным, поскольку несколько последних часов солдаты охотились в лесу за разбежавшимися разаульцами, и прилежащие к Слекье холмы были усыпаны телами, изрешеченными пулями.

— Что же они никак не могут успокоиться? — Лизелл даже не понимала, что она говорит громко вслух.

— Они скоро закончат, вечер приближается, — ответил Гирайз.

— Ну, когда же он наступит? — немного удивленно она посмотрела на небо, которое весь день оставалось серым, а сейчас стало угольно-черным. — Думаешь, они разрешат нам вернуться в обогревальню?

— Дорога все еще закрыта.

— Мы замерзнем ночью.

— Тем будет еще холоднее.

— Лучше бы мы вернулись в Иммен, когда была возможность.

— Может быть, завтра нам представится возможность двигаться вперед.

— Завтра кажется ужасно далеко.

— Если уснешь, оно наступит быстро.

— Я не смогу уснуть сегодня. А ты?

Он пожал плечами.

— Ты голодная.

— Нет. Только холодно.

— Нам нужны дрова. Я сейчас. — Он встал.

— Подожди, ты не можешь просто так ходить по лесу, грейслендцы пробьют тебе голову и паспорт не спросят. Пусть уж лучше костер погаснет. Огонь привлекает к нам внимание.

— Все правильно. Мы дадим знать всем, что не пытаемся спрятаться. Я хочу набрать дров, чтобы хватило на всю ночь.

— Тогда я с тобой пойду.

Не успела она подняться с бревна, из лесу вышла пара грейслендских солдат с ружьями наперевес. Лизелл даже не вздрогнула, поскольку эта сцена повторялась уже в пятый раз за несколько последних часов. И снова они пустились в объяснения и показали документы. И снова солдаты предупредили, что дорога закрыта, но оставили их в покое.

Грейслендцы удалились, и голоса затихли. Лизелл и Гирайз набрали охапки сушняка, подбросили в костер и разместились у огня. Наступила ночь, а с ней и тишина. Больше не было ни выстрелов, ни криков. Восстановился обманчивый мир. Вскоре, проливая сквозь тучи слабый свет, выплыла полная луна.

Гирайз принес из саней одеяло, и они съежились под ним, прижавшись друг к другу. Лизелл положила ему на плечо голову. Он обнял ее, и они сидели молча. Какое-то время она рассматривала прыгающие языки пламени, но вскоре глаза начали слипаться, и она опустила веки. Она не устала физически, с чего бы — весь день просидела в лесу. Но, вероятно, душа ее устала как никогда, так как она сразу же провалилась в сон.

Лизелл, должно быть, проспала несколько часов, потому что когда она в следующий раз открыла глаза, слабо льющая на землю свет луна переместилась на другую сторону неба. Костер прогорел, несмотря на их намерения поддерживать его всю ночь. Было холодно, но она не чувствовала неудобства, поскольку близость Гирайза согревала. Сам же Гирайз не спал, его плечо упиралось ей в висок. Возможно, она и проснулась от этой жесткости, а может быть, ее разбудили человеческие голоса: кто-то разговаривал совсем рядом.

Лизелл посмотрела вниз, ей почему-то показалось, что земля должна дрожать под ногами. Ничего подобного не происходило, и тут она поняла, что ей на мгновение почудилось, что она снова в Ксо-Ксо. Это приближающиеся голоса ввели ее в заблуждение. Глупейшая ошибка: между теми и этими голосами не было ничего общего, они значительно отличались по высоте и ритму, язык, стиль — все было другое. Хотя сходство и прослеживалось, какой-то неуловимый намек на силу и сверхъестественность, связывающие голоса разаульской ночи и пение шаманов джунглей.

Она посмотрела на Гирайза, но луна висела низко, и она могла видеть лишь его темные очертания.

— Что это? — спросила она, инстинктивно понизив голос до шепота.

Он замотал головой. Несколько мгновений они сидели, прислушиваясь, и затем, не сговариваясь, встали и пошли в сторону, откуда слышались звуки.

Источник звука был где-то близко, и нетрудно было определить направление, откуда он доносился. Лизелл взяла Гирайза за руку. Они шли на ощупь в темноте, и голоса становились все явственнее.

Огонь костра замаячил между деревьями. Они осторожно стали приближаться к костру и очень скоро подошли к небольшой полянке на краю крутого обрыва, откуда видны были озеро, догорающие развалины деревни и грейслендский лагерь. Здесь вокруг костра сгрудились неподвижные фигуры. Нетрудно догадаться, это — местные жители, уцелевшие после расправы. Ночь принесла им спасение.

Они не особенно беспокоились о конспирации, иначе бы они не разжигали костра. Казалось, их вообще ничего не волнует.

Лизелл внимательно изучала стоящие у костра фигуры. Их было девять: мужчины, женщины, молодые и старые, хорошо одетые и в лохмотьях, крепкие и изнуренные, внешне все абсолютно разные, схожие странной неподвижностью и ярким блеском ничего не видящих глаз. Держась за руки, они образовывали своими телами круг, но истинная связь между ними была нематериального свойства, оно просматривалось в ритмичных вздрагиваниях тел и движениях глаз.

Сборище сумасшедших? Может, они и безвредны, но неожиданный страх зашевелился в ней.

Звук нарастал — стон сливался с бормотанием, нарастал и на пике превращался в странную музыку — горестную, настойчивую, парящую на грани безумия. Музыка растягивалась во времени на минуты — часы — года — столетия. И в тот момент, когда Лизелл стало казаться, что она понимает слова, когда она уловила неизбежность беспредельного откровения, звук оборвался. Языки пламени взвились вверх, и повалили клубы густого дыма.

Молчаливые и неподвижные фигуры стояли, глядя в ядро пламени. Они продолжали держаться за руки, не разрывая круга. Лица их напоминали маски смерти. Лизелл могла вообразить, что каждый из них впал в бессознательное состояние, но за счет активности коллективного сознания — очевидного, почти физически ощущаемого — в воздухе висел странный шипящий звук. «Центр очень многих сил» — так назвал это место Бав Чарный, и он не ошибался. Она чувствовала активизацию этих сил вокруг нее. Волосы у Лизелл встали дыбом, и она еще сильнее вцепилась Гирайзу в руку. Воздух сделался таким холодным, что его больно было вдыхать, все было в дыму, в плотных удушливых облаках дыма, дыма было больше, чем мог надымить небольшой костер. Она закашлялась, не в силах сдержаться, но люди у костра не обратили на это внимания, они ничего не слышали. Глаза щипало, они слезились, все вокруг поплыло, и стало казаться, что в дыму появляются человеческие фигуры, множество бестелесных духов витало над костром.

Лизелл моргала и терла слезящиеся глаза, стараясь избавиться от зрительного наваждения, но призраки проявлялись все отчетливее. Она уже могла хорошо рассмотреть их, невзирая на их мертвенно-бледную прозрачность, видна была каждая черточка лица, фигура, одежда. По большей части они выглядели как самые обычные люди. Мужчины, женщины, дети с типичными разаульскими лицами, в удобной деревенской одежде. И лес наполнился ожившими телами ничем не примечательного люда.

Лизелл никогда не верила в привидения. И сейчас она не хотела начинать в них верить, но настоящие призраки витали у нее перед глазами, и сомневаться в очевидном стало невозможно. «Многие на нашей земле умерли насильственной смертью, и места их гибели стали пристанищем для душ погибших», снова вспомнила она слова Бава Чарного. Она тогда от них отмахнулась как от суеверного бреда пьяного, но он говорил правду. «Наши некроманты управляют этими душами, направляют их на наших врагов», так утверждал Бав Чарный, и сейчас ей хотелось удостовериться, что и эти слова чистейшая правда.

Духи, очевидно, разделяли с ней ее замешательство. На их мертвых лицах — куда более впечатляющих, чем лица колдующих — отражались шок, страх и замешательство. Многие оглядывались по сторонам с недоумением, некоторые из них вроде бы переговаривались между собой, но голосов слышно не было. Двое или трое попробовали убежать, но не смогли вырваться из непробиваемого круга.

Лизелл стало их жалко. От страха у нее тряслись поджилки, но в то же самое время эти бесплотные мертвецы, глядящие прозрачными глазами и явно страдающие, вызывали у нее чувство жалости.

Тихо было в ночном лесу. Духи безмолвствовали, некроманты пребывали в зачарованном состоянии, но в этой тишине ощущалось интенсивное общение, в результате которого все вызванные духи поднялись тихо, как туман, и облаком поплыли к развалинам Слекьи.

Казалось, что бесплотные духи движутся медленно, но буквально через несколько минут они уже были у лагеря грейслендцев. Слабое холодное свечение распространилось над лагерем, в ночи послышались окрики часовых, за ними раздалось пронзительное ржанье испуганных лошадей. Почти в то же самое мгновение полуодетые грейслендские солдаты повыскакивали из своих палаток с ружьями в руках и нос к носу столкнулись с бесплотными духами. Поднялась беспорядочная стрельба, крики превратились в стоны, когда светящийся клубок сжал несколько фигур в серой форме, которые тут же рухнули на землю. Ружья палили без толку, а вопли усилились, когда последние тлеющие угольки брызнули фонтаном из многочисленных кострищ и обрушились на стены и крыши грейслендских палаток.

Языки пламени лизали брезент, подпрыгивая ввысь и перескакивая с одной крыши на другую. За считанные секунды огонь охватил палатки, и они запылали так же, как несколько часов назад пылала деревня Слекья. Закричали солдаты. Выскочив из палаток, охваченные пламенем, они заметались в панике, пока не свалились в снег. Руки призраков поднимали сгустки пламени вверх, и огненный дождь проливался на головы грейслендцев. В ужасе солдаты бежали к лесу, ища укрытия, привидения следовали за ними, сея безумие. Волосы и одежда загорались, ветер доносил запах жареного мяса.

Оружейные залпы едва ли тревожили ряды духов. Пули пролетали сквозь них, не причиняя вреда, а огненный дождь продолжался литься с неба, и от хваленой грейслендской дисциплины не осталось и следа. Последние защитники лагеря кинулись к лесу, их преследовала светящаяся орда.

Лизелл почувствовала, как сильно сжали ей руку. Она повернула голову в сторону темного пятна, что было Гирайзом.

— Пора, — прошептал он.

Ей не нужны были дополнительные объяснения. Грейслендцы оказались дезорганизованы, и их опасность стала равна нулю. Брюжойский тракт больше не охранялся, и дорога на север была относительно свободной. Им подвернулся шанс, возможно, единственный.

Она бросила прощальный взгляд на некромантов, оцепеневших вокруг огня. А духи мщения, вызванные этими людьми, делают различия между грейслендскими солдатами и вонарскими гражданскими лицами? Мраморные лики не давали ответ на этот вопрос.

Она взяла Гирайза за руку, и они на ощупь пошли назад, к своим саням и привязанной к дереву лошади. Пока Гирайз ее запрягал, Лизелл собрала немногочисленные вещи, лежавшие вокруг прогоревшего костра, и погрузила их в сани. Занимаясь своим делом, она зорко оглядывалась по сторонам, но не увидела ни одного бесплотного духа.

Все было готово к отъезду. Лизелл залезла в сани. Гирайз направил лошадь к дороге, после чего уселся на свое место. Отдаленные голоса и стрельба эхом откликались в лесу, но Брюжойский тракт свободно простирался перед ними, пустынный в блеклом лунном свете.

Не такой уж и пустынный. Молчаливая, прозрачная, но хорошо видимая фигура парила над дорогой — ребенок, мальчик лет шести или семи, с пухлыми щеками и густыми волосами, подстриженными под горшок. Терзаемая страхом и жалостью Лизелл посмотрела в мертвые детские глаза и увидела в них ужас, значительно превосходивший ее собственный.

Призрак ребенка медленно плыл в сторону от дороги. Гирайз на мгновение замер, затем пришел в себя и дернул вожжи. Сани тронулись с места, направляясь на север.


предыдущая глава | Великий Эллипс | cледующая глава