ГЛАВА 14
Сидя в своем кабинете и глядя на синеющую внизу гавань, мистер Чен закурил и потянулся к телефону. Он был намерен подтвердить свою репутацию самого престижного виноторговца в Гонконге — негоцианта, без которого вам не обойтись, если вы ищете вина, редкие, выдержанные, или особое, уникальное вино, бутылки которого в мире наперечет; разумеется, при условии, что такие покупки вам по карману. Услышав имя Чен, секретарша на другом конце провода немедленно соединила его с клиентом.
Чен не стал тратить время на обмен любезностями.
— Сегодня вам здорово повезло, — объявил он. — В Бордо я заключил удачную сделку. Добыл шесть ящиков, и даю вам честное слово — ничего подобного в Гонконге нет. Учитывая наши давние деловые отношения, не говоря уже о крепкой дружбе, я отложил для вас два ящика по семьдесят пять тысяч за каждый. В американских долларах, естественно.
Он смолк, давая клиенту возможность осознать всю щедрость такого предложения.
— Что-что? Каково на вкус? Разве это так важно? Бросьте, дружище. Вы не хуже меня знаете, что вино это не для питья; это товар для купли и продажи. Вложение капитала. Прочие мои клиенты родную мать за него продали бы. Придержите его годик-другой. При нынешней конъюнктуре можно удвоить вложенные средства. Нет, больше, боюсь, не получится. Для вас только два ящика. Остальные обещаны клиентам в Пекине и Сеуле. Договорились? Отлично. Вы не пожалеете.
Чен повесил трубку, выпустил изо рта победное колечко дыма и вычеркнул одну фамилию из лежащего перед ним на столе коротенького списка. Быть может, имеет смысл поднять цену до восьмидесяти тысяч долларов. Ближайшие два дня сулят ему много интересного. Он попросил связать его с Пекином.
По другую сторону земного шара Руссель, как обычно, вернулся обедать в свой роскошный розовый дворец. Поглощенный своими мыслями, он рассеянно ковырял вилкой столь любимую им petit sal'e[135] с чечевицей и приправами; за едой почти не разговаривал и едва пригубил вино. Его жена Людивин, привыкшая, что муж дочиста вылизывает тарелку и до дна осушает бокал, пришла к неизбежному выводу, ведь причуды организма мужа были ей, естественно, хорошо известны.
— Опять живот? — уверенно предположила она. — Сыру вчера переел. Прими слабительное.
— Живот? — Руссель покачал головой и отодвинул тарелку. — Нет, с ним все в порядке.
— Тогда в чем дело? — Она погладила мужа по руке. — Давай, Кло-Кло, расскажи-ка женушке.
Руссель вздохнул и безвольно откинулся на спинку стула.
— Виноградник. Тот участочек, помнишь? — Людивин кивнула. — Так вот, вчера из Бордо приехал... как его, энолог, чтобы осмотреть имение; тот еще сноб; а пригласила его Натали Озе.
— И что же он сказал?
— Да ничего особенного. Во всяком случае, ничего хорошего. В том-то и закавыка, потому что сегодня утром месье Макс сообщил мне, что хочет подыскать другого специалиста и узнать его мнение об участке. Понимаешь, что это значит?
Держа недопитый бокал за ножку, Руссель машинально водил им по столешнице; его загорелая физиономия выражала глубокое уныние.
Людивин прекрасно понимала, что это значит; в глубине души она уже давно была готова к подобному повороту событий. Встав из-за стола, она подошла к мужу сзади и принялась массировать ему плечи:
— Дорогой, рано или поздно это должно было случиться. Благодаря тому участку мы прожили несколько лет в свое удовольствие — дом, машины... Когда мы только поженились, нам с тобой такое и не снилось. — Она нагнулась и поцеловала его в макушку. — Просто нет сил смотреть, как ты переживаешь.
Завершив массаж, она собрала тарелки, чтобы отнести их в раковину, но вдруг резко опустила стопку на стол; тарелки звякнули так, что Руссель вздрогнул. Людивин выразительно постучала пальцем по столу и с напором произнесла:
— Нужно все ему рассказать, Кло-Кло. Все начистоту.
Руссель, закусив губу, молча смотрел на жену. Она взяла его за руку и уже мягче сказала:
— По-моему, он очень симпатичный, этот молодой человек. Он поймет. Пусть лучше узнает про все от тебя, правда? — И, энергично кивнув, сама подтвердила: — Так будет намного лучше.
В полдневном, густом от жары воздухе — ни ветерка. Взобравшись на приставную лестницу, Макс сражался со спутанными плетями глицинии, норовившей без приглашения заползти в дом через окно второго этажа. Кристи уехала искать хоть какую-нибудь газету на английском языке, мадам Паспарту, справившись с кошачьей драмой, развешивала белье на веревке, которую натянула в углу теннисного корта.
Тишину нарушило тарахтенье въезжавшего во двор фургона. Первым из фургона, как всегда, выскочил Тонто и немедленно помчался облаивать лестницу, после чего прилежно обнюхал ее и нахально поднял заднюю лапу. Руссель вяло выбранил пса, не спуская глаз с фигуры, темневшей на фоне бледно-голубого неба.
— Месье Макс, можно вас побеспокоить?
Макс спустился вниз, они пожали друг другу руки.
— Мне надо с вами поговорить, — выдавил Руссель, дергая себя за ухо и с трудом подыскивая слова. — Про тот дальний участок. И кое-что вам показать. — Он мотнул головой в сторону фургона. — Если у вас есть время, можем съездить прямо сейчас.
Без лишних слов они покатили в сторону деревни, но потом свернули на узкий проселок и вскоре уперлись в длинный сарай без окон, встроенный в невысокую складку грунта. Двойные двери сарая были заперты на засов с висячим замком.
— Cave, — проронил Руссель. — Вы его еще не видели.
— А я думал, вы отвозите виноград прямиком в coop'erative[136], — сказал Макс.
— Не весь, — признался Руссель. — Об этом я и хотел с вами поговорить.
Тонто немедленно выскочил из фургона и принялся кататься в пыли, с наслаждением тереться о гравий спиной. Макс наблюдал за псом, а Руссель тем временем распахнул двери сарая. Нырнув в непроглядный мрак, он включил свет и поманил Макса рукой.
После жары воздух в сарае казался почти холодным и слегка отдавал сыростью, дубильной кислотой и затхлостью. Грубый бетонный пол пересекала дренажная канава, вся в винных пятнах. По обе стороны от нее, на бетонных лавках рядами лежали помеченные мелом бочки; смысл этих помет был ясен лишь самому виноделу. Б углу возле двери стоял шаткий жестяной столик, на нем — несколько газет, два замызганных стакана и длинный стеклянный шприц с резиновой грушей размером с кулак на конце. На стене висел на ржавом гвозде календарь с фотографиями юных девиц, в приступе исступленного восторга зачем-то нежно обнимающих тракторы.
Макс с интересом огляделся, не зная, стоит ли ему комментировать ситуацию. Руссель тем временем протер носовым платком грязные стаканы, придвинул к столу два стула явно преклонного возраста и жестом пригласил Макса сесть. Затем притворил одну створку двери, чтобы не слепил бьющий снаружи яркий свет, со вздохом стянул с головы кепку и сел.
— Месье Макс, — начал он, — как вам известно, я работаю на виноградниках Ле-Гриффон уже тридцать лет, с тех самых пор как ваш дядюшка купил этот дом. За эти годы я много раз просил месье Генри заменить лозы, ведь многие из них состарились и стали ни на что не годны еще до того, как ваш дядя сюда приехал. — Безжалостно теребя кепку, он опустил глаза. — Только до этого так и не дошло, то одно, то другое. На будущий год, говаривал он, на будущий год займемся. Ну а меня все не оставляла одна мыслишка: на том участке, за каменной стенкой, можно получить славное винцо. — Руссель смолк и, покачав головой, поправился: — Да чего там, я точно знал, что можно. Почва каменистая, место удачное и уклон хороший, не слишком крутой. Словом, то, что надо. Я сказал об этом вашему дядюшке — лет уж пятнадцать тому назад, — но он интереса не проявил, а может, у него не осталось денег после ремонта крыши. Что-нибудь вечно требует денег. В конце концов я решил заменить лозы сам, на свой страх и риск. У нас с Людивин кое-какие денежки были отложены.
Несколько мгновений он, подняв брови, молча смотрел на Макса, явно ожидая его реакции.
— Старик небось порадовался?
Руки Русселя продолжали терзать кепку.
— Вообще-то я ему толком так и не рассказал про свою затею. Он думал, я сажаю обычные лозы, но мне хотелось вырастить что-то особенное. Он и не подозревал, что я насадил там лучшие сорта каберне совиньон и немножко мерло. Про это ни одна живая душа не знала. Во Франции с такими вещами строго. Куча всяких правил, рогаток, чиновники из министерства сельского хозяйства, qui se m^elent `a tout[137] — требуют налоговую декларацию на каждую веточку, на каждый опавший листик. Невыносимо. — Он пожал плечами. — Проще вообще ничего не говорить.
Он решительно встал, взял со стола шприц и направился к бочкам. Выбив из одной затычку, он вставил шприц, набрал несколько дюймов вина и вернулся к столу; осторожно сжимая резиновую грушу, налил по полстакана и посмотрел один на свет.
— Bon. Ну, пробуйте. Только имейте в виду, вино еще молодое.
Под пристальным взглядом Русселя Макс поднял стакан; он все еще чувствовал себя новичком в дегустации вин. Но сделав глоток и ощутив во рту яркий, восхитительный вкус, даже он понял, как сильно этот напиток отличается от обычных вин Люберона. Вот когда Максу захотелось припомнить что-нибудь из витиеватых выражений Чарли. Впечатление было настолько сильным, что Макс даже забыл выплюнуть вино.
— Потрясающе, — он поднял стакан, чествуя Русселя. — Поздравляю.
Но Руссель его словно и не слышал:
— У нас тут такого вина никто не производит. Но я-то понимал, что есть одна закавыка: я не могу его продавать, во всяком случае легально, потому что не подавал декларации на лозы каберне и мерло. Тогда я обратился к нотариусу Озе за советом, надеясь, что она отыщет для меня какую-нибудь petite lacune[138] в законе. Она в таких делах дока. — Он отхлебнул вина, несколько секунд подержал его во рту и выплюнул в дренажную канаву. — Тогда все и началось. Правда, отыскала она не лазеечку, а покупателя, который готов был каждый год забирать все вино до капли по хорошей цене и платить наличными — причем без всякой бумажной волокиты, налоговых поборов и лишних вопросов. Я не устоял. Поймите: у меня жена, дочь, сам я уже в преклонном возрасте...
Он смотрел на Макса печально и виновато, как старый гончий пес, застигнутый in flagrante[139] с бараньей отбивной в зубах.
Макс откинулся на спинку стула, пытаясь осмыслить услышанное: Натали Озе, notaire и n'egociant. Вот почему у нее такой вальяжный, холеный вид.
— Кому же она его продает?
— Понятия не имею. Я с покупателем не знаком. Натали сказала, нам встречаться не обязательно.
— Ну и куда вы отправляете вино? В Париж? В Германию, Бельгию?
Руссо покачал головой:
— Кто его знает, куда оно уходит. Раз в год приезжает грузовик, всегда в сентябре — до того как я начну vendange[140], — и только ночью. Вино предыдущего года сливают из бочек, и через неделю я получаю денежки. Из рук Натали.
— Грузовик, говорите? Так у него на борту наверняка написано имя владельца. Или название компании, или какого-то предприятия, верно?
Руссель потрепал Тонто за ухо.
— Нет. Ничего не написано. Это странно, сам знаю, но в таком affaire[141] вопросов обычно не задают. Заметил только, что на номерных знаках грузовика — цифра тридцать три. — Он ткнул большим пальцем куда-то назад, примерно в северном направлении. — Номер Жиронды.
— И сколько времени это продолжалось?
— Лет семь-восемь, может, немного дольше. Точно не помню.
— Никак не пойму, зачем вы мне это выкладываете? — произнес Макс. — Я ведь мог ничего не узнать.
Через полуоткрытую дверь Руссель, прищурившись, смотрел в затянутую жарким маревом даль; по его загорелому до черноты лицу пролегли глубокие морщины. Казалось, его голова отлита из бронзы.
— Ваш дядюшка, — сказал он, опять поворачиваясь к Максу, — все книги читал или слушал музыку, а виноградник его особо не интересовал. Сколько раз меня подмывало выложить ему все начистоту, но... Поймите, я заплатил за лозы из своего кармана, сам их сажал и выхаживал. Раз в четыре года надо покупать новые дубовые бочки — из лучшего французского дуба. Кто покупал? Я. Не жалел денег. Все делал как надо. И дядюшке вашему не в ущерб; воровством это уж никак не назовешь. Все вроде как по справедливости. Может, и не совсем честно, однако ж по справедливости. И тут на тебе, все идет прахом: вы желаете улучшить виноградник, приглашаете сюда всяких там винных профессоров... — Он допил вино, на сей раз проглотив его, и осторожно опустил стакан на стол. — Честно говоря, месье Макс, я знал, что рано или поздно кто-нибудь все равно докопается. Вот и решил: лучше уж сам вам расскажу.
Руссель смолк и с тем же скорбно-унылым видом стал ждать реакции на свою исповедь.
Немного подумав, Макс спросил:
— Идея, говорите, принадлежала Натали Озе?
Руссель кивнул.
— Голова у нее варит, это факт. Все учла, ничего не упустила.
За какие-то полчаса сразу два сюрприза, думал Макс. Виноградник на самом деле совсем не такой, каким кажется. Очаровательная notaire на самом деле тоже совсем не такая, какой кажется. Да и сам Руссель: пойди пойми, говорит он сейчас правду или тоже играет какую-то свою игру? Можно это вино продавать на законных основаниях или придется платить безумные штрафы? Вопросов невпроворот, тут уж не до скорых решений.
— В общем, я рад, что вы мне все рассказали, — проговорил он наконец. — Представляю, как нелегко вам это далось. Теперь дайте мне время все хорошенько обдумать.
Полдень плавно перетекал в тихий теплый вечер; чуть лиловеющее, подернутое розовыми полосами небо обещало назавтра новый чудесный день. Из открытых окон деревенских домов тянулись соблазнительные запахи, от которых текли слюнки. Кристи сумела-таки отыскать "Интернэшнл геральд трибюн" трехдневной давности и теперь, по дороге в ресторан Фанни, пересказывала Максу запоздалые новости о событиях в мире — главным образом о летних эскападах политиков. Проходя мимо площадки для игры в шары, они остановились поглядеть на очередной бросок. Участвовали в игре, как всегда, исключительно мужчины.
Это обстоятельство немало озадачивало Кристи, ведь у нее на родине женским спортом уже стал даже бокс, и можно не сомневаться, что скоро прекрасный пол займется борьбой сумо.
— Ты сюда ездишь много лет. Объясни, почему на площадках никогда не видно женщин?
— Я об этом не думал, — ответил Макс. — Не видно, и все тут. Постой-ка. — Он подошел к темнолицему, морщинистому, как сушеная маслина, старику, ожидавшему своей очереди бросить шар, и задал ему тот же вопрос. Старик загоготал и что-то сказал Максу, вызвав нестройный гогот остальных игроков.
Макс усмехнулся и подошел к Кристи:
— Тебе его ответ не понравится. Он сказал, что женщины должны сидеть дома и готовить ужин. Ах да, еще вот что: ему, говорит, легче своего пса научить играть в boules, чем женщину.
От возмущения Кристи на мгновение оцепенела.
— А это мы еще посмотрим, — процедила она сквозь зубы. — Ну, старый пень, разуй глаза.
Она вышла на площадку и, вынув шар из рук оторопевшего старика, стала у прочерченной в пыли черты. Игроки онемели. Кристи полуприсела, сосредоточенно, не торопясь, прицелилась и послала шар вперед. Разметав все прочие, он попал точнехонько в cochonnet.
Кристи повернулась к старику, вконец ошалевшему, и похлопала себя по груди:
— Чемпионка Сент-Хелены по боулингу тысяча девятьсот девяносто третьего года. — Потом похлопала по худой груди старичка: — А твой пес может сдохнуть от зависти, так ему и передай.
Глядя ей вслед, тот снял кепку и почесал затылок. Ну и времена настали, думал он, ну и времена!..
В ресторане Кристи немедленно отправилась мыть испачканные пылью руки; воспользовавшись удобным моментом, Фанни задала Максу вопрос, который не давал ей покоя уже несколько дней:
— Эта американочка — она ваша copine?
— Нет-нет, — заверил Макс. — Просто знакомая. Слишком молоденькая для меня.
Фанни улыбнулась и, взъерошив ему волосы, подала меню.
— Правильно. Чересчур молода еще.
Вернувшаяся Кристи уловила некоторое смятение на лице Макса, но решила, что просто он очень хочет есть.
— Итак, где же ты пропадал днем?
Пока они не спеша расправлялись с запеченными в горшочках овощами и утиной грудкой по-берберийски — как положено, с зажаренной до хруста кожей, — Макс рассказал про свою экскурсию в сарай и про признания Русселя.
Кристи отреагировала немедленно.
— Так я и знала! — не без самодовольства воскликнула она. — Разве можно доверять женщине с волосами такого цвета? Штучка та еще. Будь уверен, старину Русселя она тоже обдирает как липку.
— Наверно, ты права. Все-таки очень хотелось бы узнать, куда девается вино. Если бы мы это выяснили...
— Твоя Натали проворачивает все это не одна, а с кем-то в связке, — заметила Кристи, подбирая соус кусочком хлеба: она уже переняла эту чисто французскую привычку. — У тебя хоть раз возникали какие-нибудь подозрения на ее счет? Может, проговорилась о чем? Или в кабинете что-то резануло глаз? — И с озорной улыбкой добавила: — До ее спальни ты же небось так и не добрался.
Макс стал припоминать прошлое воскресенье, когда он поджидал Натали у нее в гостиной. Но что можно обнаружить за десять минут? Он, конечно, заметил хорошую мебель, старинный ковер, фотографии Лартига с надписями, роскошные издания по живописи и скульптуре, справочник вин, который и сам полистал. Справочник вин...
— Был там один пустячок — винная наклейка, которую Натали использовала как книжную закладку. Название у вина необычное, но я его уже, конечно, забыл. Впрочем, вернувшись тогда домой, записал его где-то в надежде, что удастся вино разыскать. А больше ничего. Ты сыр будешь?
Оба продолжили трапезу в глубокой задумчивости.
— Самое простое — это донести на нее куда следует, — вдруг произнес Макс. — Вино, что ни говори, сделано из нашего винограда, стало быть, они с Русселем его воровали. Надо вынудить ее признаться во всем. Что скажешь?
— Вынудить признаться? Кого? Эту шалаву?! — Кристи презрительно фыркнула. — Как же, дожидайся. Он даст свои показания, она — свои, а в законах она ведь как рыба в воде. Так что даже не надейся. Нет, по-моему, лучше разнюхать, с кем она это дело обделывает. И сцапать всех разом.
— Не уверен, что Руссель там всерьез замешан, — заметил Макс. — Он, может, и плут, но я к нему почему-то привязался. И за моим стариком он присматривал. Извини, я хотел сказать, за твоим отцом. — Макс опустил бокал и постучал себя пальцами по лбу: — Кстати, чуть не забыл. Днем, когда ты уехала, мне позвонил Боск — тот адвокат, к которому мы заходили в Эксе. Догадайся, зачем?
Кристи презрительно закатила глаза:
— Тут и гадать нечего.
Макс кивнул.
— Верно. "Серая зона" уже потемнела до черноты. Дело оказалось куда более запутанным, чем он полагал. Необходимо обширнейшее расследование обстоятельств во Франции, возможно, потребуется поездка в Калифорнию для консультаций с местными властями, он приложит все старания и прочее в том же духе. На разбирательство уйдут месяцы. Судя по голосу, настроение у него приподнятое.
Не дослушав Макса, Кристи задумчиво покачала головой:
— Меня это не удивляет. И знаешь почему? Я ведь жила с юристом, помнишь, я тебе говорила? Господи, у них все это похоже на... Как выразился однажды мой бывший, перебрав пива, это все равно что доить мышь. Понимаешь? Стараться выжать что-то из ничего. Они все именно этим и занимаются.
На лице Кристи выразилось высокомерное презрение. Она потянулась за сигаретами.
— Кальвадосу налить?
— А как же.
Когда они вышли из ресторана, начатая после ужина — а может быть, еще до него — партия в boules заканчивалась уже при свете фонарей, вокруг которых роились ночные бабочки. Участники ничем не отличались от предыдущих игроков — такие же жилистые, поджарые стариканы в кепках вели такой же нескончаемый спор. Один, завидев Кристи, ткнул соседа в бок. Когда она проходила мимо, он сильно тряхнул кистью руки, будто обжегся, и, сверкнув золотыми пломбами, одарил Кристи улыбкой.
— Что это означает? — поинтересовалась девушка.
— Думаю, один-ноль в пользу Калифорнии, — поразмыслив, ответил Макс.