17
23:58
«Роллс-ройс» Филлипа Чэня, взвизгнув тормозами, остановился на дорожке перед домом. Филлип выбрался с заднего сиденья, весь красный от ярости, за ним нервно выскочила Диана. Было темно, далеко внизу мерцали огни жилых кварталов и гавани.
— Ворота на задвижку и в дом! — отрывисто приказал Филлип нервничающему шоферу и торопливо направился к парадному входу. — Поспеши, Диана, — раздраженно сказал он, вставляя ключ в замочную скважину.
— Филлип, что с тобой, в конце концов? Почему ты молчишь? Что...
— Замолчи! — заорал он, вне себя, и она, пораженная, даже остановилась. — Молчи и делай, что тебе говорят! — Он рывком открыл дверь. — Позови сюда слуг!
— Но Фи...
— А Сунь! А Так!
Из кухни торопливо приковыляли две всклокоченные, заспанные ама. Служанки уставились на хозяина, разинув рот, напуганные его небывалой яростью.
— Да, Батюшка? Да, Матушка? — хором заговорили они на кантонском. — Что, во имя всех богов, про...
— Придержите языки! — взревел Филлип Чэнь. Шея у него побагровела, лицо раскраснелось ещё больше. — Отправляйтесь все вот в ту комнату и оставайтесь там, пока не скажу всем выйти! — Он распахнул дверь. Это была столовая, окна её выходили на север, на дорогу. — Всем оставаться здесь, пока не скажу. Если кто-нибудь пошевелится или выглянет в окно до того, как я вернусь, я... Я прикажу своим друзьям... Каждой к ногам камень — и в воду!
Ама запричитали было, но поспешили выполнить приказание. Как и Диана. И Филлип захлопнул за ними дверь.
— Да перестаньте вы! — проскрежетала Диана Чэнь, а потом сильно ущипнула одну из ама за щеку. Старуха перестала голосить и застыла, выкатив глаза:
— Что это нашло на всех? Что нашло на Батюшку? О-хо-хо, гнев его простирается до самой Явы... о-хо-хо...
— Замолчи, А Так! — обмахнулась веером Диана.
Она была в бешенстве и вся кипела. «Что, во имя всех богов, нашло на него? Неужели он не доверяет мне — мне, своей единственной верной жене, самому важному человеку в его жизни? Я всю жизнь... И сорваться так внезапно с приема у тайбаня. А ведь все шло хорошо. О нас говорил весь Гонконг. И все восхищались моим дорогим Кевином, заискивали перед ним. Теперь уже он точно новый наследник дома Чэнь, потому что никто не отрицает: Джон Чэнь, скорее всего, умер от болевого шока, когда ему отрезали ухо. Любой бы умер! Я бы точно умерла».
Она содрогнулась, явственно ощутив, будто ей, похищенной, отрезают ухо. Как в сегодняшнем сне. Легла днем подремать, а проснулась в холодном поту.
— Айийя, — пробормотала она, ни к кому не обращаясь. — Неужели он сошел с ума?
— Да, Матушка, — уверенно сказал водитель. — Думаю, так и есть. Это все из-за похищения. Никогда не видел Батюшку таким за все годы мо...
— Кто тебя спрашивает? — взвизгнула Диана. — Все ты виноват! Не оставлял бы беднягу Джона у сладкоречивых девок, привез бы домой, и ничего бы не случилось!
Обе ама захныкали, умоляя не гневаться, и она тут же обратила свою злобу на них:
— И вы обе хороши! Никакой пользы от слуг в этом доме: ну просто ложись и помирай. Вот погодите, возьмусь за вас — живо обделаетесь со страху. Вы хоть спросили, не нужно ли мне чего? Какого-нибудь снадобья, аспирина? Или чаю? Или холодное полотенце?
— Матушка, я могу приготовить чай. Но, может, выпьете немного бренди? — указала на лакированный буфет ама в надежде умаслить хозяйку.
— Что? А, очень хорошо. Да-да, А Так.
Старуха тут же заковыляла к буфету, открыла его, достала коньяк, до которого, как она знала, была охоча госпожа, и налила рюмку.
— Бедная Матушка, чтобы Батюшка так гневался! Ужасно! Что на него нашло? И почему он запретил нам выглядывать из окна?
«Потому что не хочет, чтобы вы, дерьмо черепашье, ворюги, видели, как он откапывает в саду свой секретный сейф, — думала Диана. — Чтобы даже я видела». Она мрачно улыбнулась про себя, попивая чудесный, мягкий напиток и понемногу успокаиваясь, потому что знала, где зарыт стальной ящик. С её стороны это был верный шаг — тайком подсмотреть, как муж закапывает сейф. На тот случай, если, упаси Боже, боги заберут его с земли до того, как он расскажет ей, где находится потайное место. Это был её долг — нарушить данное ему обещание и проследить за ним той ночью, во время японской оккупации, когда он мудро собрал все ценности и спрятал их.
Что сейчас хранится в ящике, она не знала. Ей было все равно. Филлип открывал и закрывал его много раз, всегда тайно. Ей было все равно, пока она знала, где её муж, в каких банках он арендует депозитные ячейки и где держит ключи от них, на всякий случай.
«В конце концов, — уверенно рассуждала она, — если он умрет, без меня дом Чэнь просто рухнет».
— Перестань причитать, А Сунь! — Она встала и задернула длинные шторы. На улице было темно, ничего не разглядишь в саду, кроме дорожки, высоких стальных ворот и дороги за ними.
— Ещё налить, Матушка? — спросила старая ама.
— Спасибо, масляный роток, — ласково ответила Диана: гнев уже отступил перед разливающимся внутри хмельным теплом. — А потом можешь помассировать мне шею. У меня болит голова. А вы двое сядьте, придержите языки, и чтобы ни звука, пока не придет Батюшка!
Филлип Чэнь торопливо шагал по садовой дорожке. В одной руке у него был фонарик, в другой — лопата. Дорожка вилась вниз через ухоженный сад, который за поворотом переходил в заросли деревьев и кустарников. На миг Филлип остановился, определяясь, потом нашел место, которое искал. Помедлив, он оглянулся, хотя и знал, что теперь увидеть его из дома никак нельзя. Убедился, что следить за ним невозможно, и включил фонарик. Пошарив в траве, луч света остановился у подножия дерева. Место вроде бы нетронуто. Он осторожно отодвинул в сторону дерн. Земля под ним была потревожена, и старик грязно выругался:
— Ох, свинья... мой собственный сын!
С трудом собравшись, Филлип стал копать. Земля была мягкой.
Все время после отъезда с вечеринки он пытался вспомнить, когда точно в последний раз выкапывал сейф. Теперь Филлип уверился, что это было весной, когда ему понадобились купчие на ряд лачуг в районе Ваньчай, которые он продал Дональду Мак-Брайду для одного из его больших новых проектов в пятьдесят раз дороже их цены.
— Где был тогда Джон? — пробормотал он. — Был ли он в доме? Копая, Филлип старался вспомнить, но ничего не получалось. Он знал, что сам никогда не стал бы выкапывать сейф, если это было опасно или в доме были посторонние, и что всегда действовал осмотрительно. «Но Джон? Мне бы и в голову не пришло... Должно быть, Джон следил за мной».
Лопата ударилась о металл. Осторожно очистив поверхность сейфа от земли, он поднял защитную материю и открыл тугой замок. Петли крышки были хорошо смазаны. Трясущейся рукой он направил луч фонарика внутрь сейфа. Все документы, купчие и тайные балансовые ведомости, казалось, были в порядке, их никто не трогал, но он знал, что бумаги, должно быть, вынимали и читали — копировали или выучивали наизусть. Кое-какая информация из банковской ячейки сына могла попасть в неё только отсюда.
Все коробочки с драгоценностями, большие и маленькие, были на месте. Нервно дрожа, он схватил ту, что искал, и открыл. Половинка монеты исчезла. Исчез и документ с прилагавшимся к ней объяснением.
По щекам Филлипа покатились слезы ярости. Сердце колотилось, он вдыхал запах сырой земли и знал, что, будь его сын здесь, он с наслаждением задушил бы его собственными руками.
— Ох, мой сын, мой сын... пусть падет на тебя проклятье всех богов!
Колени подгибались. Шатаясь, он присел на камень и попытался собраться с мыслями. В ушах звучали слова отца, который предупреждал на смертном одре: «Не потеряй эту монету, сын мой! Это залог нашего выживания, орудие нашей власти над Благородным Домом».
Именно тогда, в 1937 году, он впервые узнал тайну из тайн дома Чэнь: ставший компрадором становился одним из лидеров Хунмэнь[114] в Гонконге. Эта великая тайная триада, изначально сформированная, чтобы возглавить восстание китайцев против ненавистных маньчжурских правителей, при Сунь Ятсене превратилась в 14К. Компрадор выступал главным легальным связующим звеном между китайской иерархией на Острове[115] и наследниками 14К на материке. Благодаря Чэнь-цзе Жэнь Ину, известному как Жэнь-гуа, легендарному главному торговцу гунхана[116], которому была пожалована императорская монополия на всю торговлю с иными странами, дом Чэнь оказался навечно связан с Благородным Домом и узами собственности, и кровными узами.
«Слушай внимательно, сын мой, — шептал умирающий. — Тайбань, мой прадед Дирк Струан, равно как и Благородный Дом, — творение Жэнь-гуа. Жэнь-гуа выпестовал, сформировал и его, и Дирка Струана. У Тайбаня было две наложницы. Первая — это Кай-сун, одна из дочерей Жэнь-гуа от пятой жены. Их сыном стал Гордон Чэнь, мой отец, твой дед. С Чжун Жэнь Мэй-мэй, своей второй наложницей, Тайбань прожил шесть лет и тайно женился на ней незадолго до великого тайфуна, убившего их обоих. Ей шёл тогда двадцать первый год. Очень умную, любимую внучку Жэнь-гуа, её продали Тайбаню в семнадцать лет. Она должна была научить его цивилизованным манерам так, чтобы он и не догадался, что его обучают. От них пошли Дункан и Кейт, которые взяли фамилию Чжун и воспитывались в доме моего отца. Отец отдал Кейт замуж за шанхайского торговца с Китаем по имени Питер Гэваллан. Эндрю Гэваллан тоже наш родственник, хоть и не знает об этом... Ничего, все семейные древа в сейфе. Их так много. Мы все в родственных отношениях — семьи У, Кван, Сун, Гао, Квок, Энг — все старые семьи. Пользуйся этими знаниями с осторожностью. Вот ключ от сейфа.
Ещё один секрет, Филлип, сын мой. Наша линия идет от второй жены моего отца. Отец женился на ней, когда ему было пятьдесят три, а ей — шестнадцать. Она — дочь Джона Юаня, незаконного сына великого американского трейдера Джеффа Купера и одной евразийской дамы, Изабель Яо. Изабель Яо — и это хранилось в страшном секрете — евразийка, дочь Робба Струана, сводного брата Тайбаня и сооснователя Благородного Дома, так что в наших жилах кровь обеих ветвей Струанов. Аластэр Струан — наш родственник, и Колин Струан — тоже. Мак-Струаны — нет: их историю найдешь в дневниках деда. Сын мой, английские и шотландские варвары пришли в Китай, но никогда не женились на тех, кого обожали, и в большинстве случаев оставляли их, когда возвращались на свой серый остров туманов, дождей и затянутого тучами неба. Господи, как я ненавижу английскую погоду и как мне противно прошлое!
Да, Филлип, мы — евразийцы, мы ни на той, ни на другой стороне. Я так и не смог примириться с этим. Это наше проклятие и наш крест, но от всех нас зависит, сделаем ли мы это своим благословением. Я передаю тебе наш дом богатым и сильным, как и хотел Жэнь-гуа. Сделай то же для своего сына и позаботься, чтобы он сделал то же для своего. Жэнь-гуа в каком-то смысле родил нас, дал богатство, тайное знание, непрерывность и власть — он дал нам одну из монет. Вот, Филлип, прочитай об этой монете».
На старинном свитке превосходным каллиграфическим почерком было написано:
В сей девятнадцатый день второго месяца года 1841 по варварскому исчислению я, Чэнь-цзе Жэнь Ин из Кантона, Главный Торговец гунхана, предоставил взаймы Зеленоглазому Дьяволу, тайбаню Благородного Дома, главному пирату всех заморских дьяволов, которые вели войну против Небесного Царства и украли наш остров Гонконг, сорок лаков серебра, один миллион фунтов стерлингов на их деньги, и с помощью этих слитков спас его от поглощения Одноглазым, его главным врагом и соперником. Взамен Тайбань жалует нам особые привилегии в торговле на следующие двадцать лет, обещает, что один человек из дома Чэнь всегда будет компрадором Благородного Дома, и клянется, что он или его потомки вернут все долги и долг монет. Этих монет четыре. Монеты разломаны пополам. Я передал Тайбаню четыре половинки. Он поклялся, что, когда бы к нему или к одному из последующих тайбаней ни обратились с любой просьбой, представив одну из других половинок, просьба эта будет выполнена, даже если выйдет за рамки их или нашего закона.
Одну половинку монеты я оставляю себе; другую передаю военачальнику У Фанчою, моему родственнику; третью получит мой внук Гордон Чэнь; а о последнем получателе умолчу. Помните, те, кто будет читать это в будущем: не используйте половинку монеты по пустякам, потому что тайбань Благородного Дома обязан пожаловать все, что угодно, — но только один раз. И не забывайте, что, хотя и сам Зеленоглазый Дьявол, и его потомки выполнят обещание, он все же остается полоумным варваром, хитрым, как гнусный маньчжур, опасным, как гнездо змей, потому что учили его мы.
Филлип невольно содрогнулся, вспомнив ту ярость, которой всегда был готов взорваться Иэн Данросс.
«Этот точно потомок Зеленоглазого Дьявола, — подумал он. — Да, и он, и его отец.
Проклятый Джон! Что на него нашло? Что за дьявольщину он замыслил вместе с Линком Бартлеттом? У кого сейчас половинка монеты — у Бартлетта? Или по-прежнему у Джона и теперь, вероятно, у его похитителей?»
Пока усталый мозг перебирал все возможности, пальцы проверяли, одну за одной, коробочки с драгоценностями. Ни одна не пропала. Большую коробку он оставил напоследок. Все горло сжало, когда он открывал её, но ожерелье было на месте. Он испустил глубокий вздох облегчения. Красота изумрудов, играющих в свете фонарика, доставила ему огромное удовольствие и сняла часть беспокойства. До чего же глупо поступила «Карга» Струан, приказав сжечь их вместе с собой! Какое надменное, ужасное, нечестивое расточительство! Как мудро поступил его отец, перехвативший гроб до сожжения и изъявший изумруды.
Нехотя он положил ожерелье обратно и стал закрывать сейф. «Как быть с половинкой монеты? Я чуть было не использовал её, когда тайбань прибрал к рукам наши банковские акции — и большую часть нашей власти. Да. Но я решил дать ему время — пусть докажет, на что способен. И вот идет уже третий год, а ничего не доказано. Хотя эта американская сделка представляется великолепной, она ещё не подписана. И монеты больше нет».
Он застонал, в смятении. Болела и спина, и голова. Внизу лежал город, суда, пришвартованные у Глессингз-Пойнт, и другие, на рейде. Так же ярко сверкал Коулун, и было видно, как реактивный самолёт взлетает с Кай-Так, другой делает разворот, заходя на посадку, а ещё один гудит высоко над головой, мигая огнями.
«Что делать? — обессиленно спрашивал он себя. — У кого монета — у Бартлетта? Или у Джона? Или у Вервольфов? Если она попадет не в те руки, для всех нас это будет конец».