Понедельник 3 апреля 2000 года
Придя на работу утром в понедельник, она первым делом направилась к своему шефу, чтобы доложить последние новости, но Юханссона не было на месте. Его холодная и корректная секретарша сказала, что он, быть может, появится после ланча, если, конечно, не возникнут какие-то срочные дела. Ловить его по мобильнику тоже не стоит, сказала она, поскольку он на важном совещании и беспокоить его нельзя. Единственное, что она может предложить, — обратиться к Викландеру. Если же Хольт необходимо поговорить именно с Юханссоном, придется набраться терпения и дождаться его прихода.
Викландер также блистательно отсутствовал, и, поскольку секретарши у него не было, Хольт пришлось удовлетвориться обществом Мартинес и Маттеи.
— О'кей, — резюмировала Хольт. — Парни, как обычно, где-то прячутся. Что будем делать, чтобы скоротать время?
— У меня полно дел, — сообщила Маттеи, кивнув на кипу бумаг, наваленную около компьютера. — Но если хотите, могу поискать связи между Эрикссоном и Штейн на момент убийства.
— Почти одиннадцать лет назад. — Мартинес с сомнением покачала головой. — Тогда еще и мобильников почти не было, а система отслеживания переговоров и вовсе отсутствовала. Она появилась лет десять назад, или я ошибаюсь?
— Давайте все же попытаемся, — сказала Хольт. — Список разговоров Эрикссона в деле есть, но боюсь, ты права: много там не накопаешь. И все-таки попробовать надо.
— Тогда ты этим и займешься, ты знакома с делом, — решила Мартинес, — а я поговорю с «Телиа» и другими операторами.
Ведь это действительно нужно сделать, решила она, так почему не воспользоваться шансом прогуляться?
Юханссон в это время разыскал одного из своих вновь обретенных приятелей — полковника разведотдела Генерального штаба.
— В начале декабря прошлого года, — начал Юханссон, не теряя времени на реверансы, — твои парни нам кое-что нашептали по поводу старой истории с западногерманским посольством. Тебе что-нибудь про это известно?
— Да, — кивнул полковник. — Прекрасно помню.
— Можешь что-нибудь рассказать?
— Конечно, — сказал полковник.
И рассказал.
Комиссар Викландер, в свою очередь, встретился с бывшим комиссаром Перссоном, попросив Юханссона для безопасности предварительно тому позвонить. Цель визита была проста: занести на бумагу и придать официальный характер всем разговорам, которые вели Юханссон и Перссон в тот вечер, когда они ели свинину с фасолью — и выпили при этом, надо признаться, немало. После этого импровизированный протокол следовало зачитать Перссону и получить его письменное одобрение.
Все прошло гораздо безболезненнее, чем ожидал Викландер. Для человека, наделенного внешностью старого африканского слона — с налитыми кровью глазками, готового в любой момент всадить в собеседника двухметровые бивни, — Перссон оказался на редкость приветлив. Оставалась маленькая деталь.
— Хотел бы узнать еще вот о чем, — сказал Викландер, делая вид, что его только что посетила эта мысль. Впрочем, для безопасности он тут же добавил: — Юханссон просил.
Перссон ответил легким кивком.
— Насчет нашего бывшего сотрудника Клеса Вальтина, который ушел через пару лет после убийства Пальме. Помнишь, когда сворачивали так называемую внешнюю деятельность?
Перссон, не произнося ни слова, опять кивнул.
— Юханссон интересовался, нет ли у тебя сведений, почему он ушел и что с ним произошло потом… Он вроде бы утонул? — выдавил из себя Викландер, тревожно пытаясь угадать реакцию Перссона.
Однако ничего страшного не произошло. Перссон отреагировал самым неожиданным образом: казалось, он даже обрадовался, что ему задали этот вопрос.
Когда он доволен, он выглядит еще страшней, подумал Викландер.
— Я никогда не говорю о коллегах, — проворчал Перссон, — даже о тех, кто мне не нравится, но об этом говнюке расскажу с удовольствием. Хочешь знать, почему?
— Конечно, — ответил Викландер, отчасти потому, что он и в самом деле был заинтересован, а главным образом по той причине, что отказать Перссону он бы не решился, даже если бы очень захотел.
— Потому что я никогда не считал его коллегой, — фыркнул Перссон. — Вальтин был никакой не полицейский. Обычный хлыщ, гангстер с полицейским образованием и с парикмахерскими манерами. Так что, надеюсь, у тебя хватит пленки. — Он кивнул на лежащий на столе маленький диктофон.
И он рассказал все, что знал про бывшего обер-интенданта полиции Клеса Вальтина.
— Мы получили эти данные от наших американских приятелей, — сказал полковник. — Мы встречаемся иногда и делимся опытом, — добавил он уклончиво. — И вот в начале декабря на очередных посиделках выплыло это дело. По их инициативе.
— И тебя ничего не удивило? — спросил Юханссон.
— Что ты имеешь в виду? — вопросом на вопрос ответил полковник.
— Прошло двадцать пять лет, дело вот-вот будет списано за истечением срока давности. Никто им не занимался добрых двадцать лет. И к тому же, если я правильно понимаю, вам предложили пару персонажей, которых уже много лет нет в живых. Их фамилии, по-моему, Эрикссон и Веландер, — добавил, якобы припоминая, Юханссон, хотя прекрасно знал, как их звали.
— Так значит, ты решил, что мы намеренно подсунули вам покойников, чтобы вы повертелись перед комиссией? — слегка улыбнулся полковник.
— Признаюсь, такая мысль меня посещала. — Юханссон тоже улыбнулся.
— Это не так, — сказал полковник, глядя на Юханссона честными голубыми глазами. — Я задал тот же самый вопрос американцам, и ответ показался мне убедительным.
— Что за ответ?
— Что это не вся информация. Мне сказали, что имена Эрикссона и Веландера нужны для начала более глубокого анализа. Американцы потратили черт знает сколько времени на изучение данных, полученных из архива СИРА, в частности, сопоставляли их с материалами «Роузвуда» и со всякой разрозненной информацией, копившейся годами. В общем, они уверены, что через Веландера и Эрикссона можно выйти на людей, которые по-прежнему представляют большой интерес. Как для тебя, так и для меня, — многозначительно закончил полковник.
Если ты думаешь, что американцы выудили эти данные из архива СИРА, то они тебя провели, подумал Юханссон, сопоставив рассказ полковника с данными Берга о том, как Веландер изъял имена своих приятелей и свое собственное из архивов Штази.
— А американские коллеги не сказали, о ком идет речь? — вслух поинтересовался он.
— О молодых радикалах шестидесятых, которые превратились в законопослушных граждан и даже сделали серьезную карьеру. Но от своих взглядов публично не отказались, поэтому и представляют для нас интерес. Кстати, гораздо больший интерес, чем когда они бегали по улицам и устраивали демонстрации, — заметил полковник.
Тишлер скорее всего не бегал, а вот Хелена Штейн — наверняка, подумал Юханссон.
— А тебе не кажется, что это дезинформация?
— Нет, — ответил полковник. — По той простой причине, что теперь им незачем нас дезинформировать. Мы живем в другое время.
Ага, вот оно что, живем в другое время, подумал Юханссон. Похоже, он действительно в это верит.
— Кто сбросил тебе эту информацию? Назови имя, — попросил Юханссон.
— Не могу. — Полковник передернул плечами. — А почему — ты знаешь лучше меня.
— И все же ты мне его назовешь, — сказал Юханссон, сделавшись вдруг похожим на верного оруженосца Берга комиссара Перссона.
Если не хочешь повторить судьбу твоего коллеги Веннерстрёма,[33] подумал он.
— Как правило, мы свои источники не раскрываем, — неуверенно произнес полковник. — Ладно, в данном случае я могу сделать исключение, поскольку они сами дали нам зеленый свет на сброс информации в вашу контору.
Интересно, с чего это ЦРУ решило, что они могут рулить у нас, как у себя дома? — раздраженно подумал Юханссон, чувствуя, что у него поднимается давление.
— Как я уже говорил, мы встречаемся иногда… В тот раз совсем неформально, дело шло к Рождеству, мы отлично поужинали в Карлберге, а потом один из них прочитал блестящую лекцию. Этот парень у них — живая легенда. А то, что он рассказал, было очень интересно и в то же время забавно. Он подошел ко мне после ужина и спросил, не интересует ли нас подобная информация, я, разумеется, сказал: да, интересует, и он пообещал вернуться к этому вопросу. Буквально через пару дней позвонил один из наших людей при их посольстве и рассказал что и как. Наши аналитики тоже присутствовали, и у нас нет сомнений, что товар настоящий.
— Больше никаких сведений не поступало? — спросил Юханссон.
Либо он наивен до крайности, либо просто-напросто меня разыгрывает, подумал он.
— Пока нет, — вздохнул полковник. — Фамилия этого парня Лиска. Майкл Лиска родился в Венгрии во время войны, подростком левачил, после событий пятьдесят шестого года эмигрировал в Штаты. Здоровенный мужик лет шестидесяти по кличке Медведь. Майкл — Медведь — Лиска, — повторил полковник и скроил мину максимальной искренности — выражение лица человека, облегчившего сердце и не имеющего ровным счетом ничего добавить к своей исповеди.
— Ну и херня! — с чувством произнес, выслушав историю Перссона, Викландер, который почти никогда не употреблял бранных слов.
— Я же тебе говорил, что это за тип, — сказал Перссон. — Хочешь еще один совет?
Что ни говори, а этот парень, Викландер, похож на настоящего полицейского, подумал он.
— С удовольствием.
Не так уж страшен этот Перссон, когда найдешь с ним общий язык, промелькнула у Викландера мысль.
— У нашей работы есть такая особенность… Старайся не принимать все слишком близко к сердцу, а то тебе привидения начнут мерещиться среди бела дня.
— Да уж. Я тоже об этом думал.
И в самом деле думал, проверил он себя.
— Никогда не забывай, что ты полицейский, — серьезно сказал Перссон. — Сохраняй дистанцию, не запутывайся в мелочах и не иди на уступки.
Придя на работу, Юханссон первым делом вызвал к себе начальника отдела контрразведки и попросил навести справки о давнем агенте ЦРУ по имени Майкл — Медведь — Лиска.
Когда тот ушел, в кабинете появилась секретарша и сообщила, что комиссар Анна Хольт просит принять ее как можно скорее.
— Пусть заходит, — разрешил Юханссон.
Вот и кончился мир под оливами, подумал он.
— Это пальцы Штейн, — доложила она лаконично. — И на мойке, и на дверце.
Распишитесь в получении, подумала она.
— Вот оно что… — задумчиво протянул Юханссон.
Как будто кто-то сомневался.
— И что теперь будем делать? — Хольт вопросительно поглядела на шефа и слабо улыбнулась. — Решать тебе.
— Есть предположения, когда эти отпечатки там появились? — спросил Юханссон. — То, что она была в его квартире, ясно даже такому старику, как я. Меня интересует время.
Вот теперь это похоже на того Юханссона, о котором я столько слышала, подумала Хольт.
Она рассказала о педантичной и требовательной натуре Эрикссона, о его польской уборщице, которая работала на совесть, несмотря на жалкую оплату. Это может помочь им определить время, когда Штейн была у Эрикссона.
— Уборщица бывала у него каждую пятницу. Эрикссона убили в четверг вечером. Я почти уверена, что мойка после нее сверкала идеальной чистотой, так что отпечатки оставлены не раньше второй половины дня предыдущей пятницы, то есть после ее последней уборки, и не позже того вечера, когда он был убит, это около недели.
— А в мусорном ведре ничего интересного не было?
— Нет. Если, конечно, верить протоколу осмотра места преступления, но я почти уверена, что отпечатки на внутренней стороне дверцы шкафчика, где было ведро, появились там в то же время, что и на мойке.
— Я склоняюсь к тому же, — кивнул Юханссон. — Жалко, что на отпечатках нет штемпеля с датой. — Он слегка улыбнулся. Тучи над головой Штейн сгущаются, хотя гром пока не грянул, подумал он. — Что мы еще можем сделать?
— Мартинес проверяет телефонные разговоры.
Юханссон с сомнением покачал головой:
— Вряд ли это что-то даст. Помню, у нас было похожее дело, так что я почти уверен, что «Телиа» и «Комвик» — на рынке в то время, по-моему, не было других операторов — нам не помогут: слишком давно это было. Если вы, разумеется, ничего не нашли, пока шло расследование.
— Не нашли, — подтвердила Хольт. — Я проверила еще раз. Он вообще почти никому не звонил, и ему тоже звонили крайне редко. Штейн, во всяком случае, не звонила. Мобильника у него не было.
— Деньги?
— Маттеи проверяет, хотя не думаю, что можно что-то найти.
— И я так думаю, — сказал Юханссон. — Если между Эрикссоном и Штейн и были какие-то денежные отношения, ее дорогой кузен Тишлер наверняка об этом позаботился.
— Есть еще полотенце. — Хольт рассказала о полотенце, которое выудил из корзины для грязного белья Бекстрём. — Конечно, проблемы с привязкой по времени те же, что и с отпечатками, но я почти убеждена, что вырвало убийцу Эрикссона.
— Опять согласен, — сказал Юханссон. — Так что надо попытаться выделить ДНК.
Блевотина еще лучше отпечатков, если дело касается убийства, подумал он.
— Мы запросили криминалистический отдел Центрального полицейского управления Стокгольма, — сообщила Хольт, — так что они, наверное, этим уже занимаются. Рвотные массы еще лучше, чем отпечатки, когда дело касается убийства, — озвучила она его мысли.
Будем надеяться, кротко подумал Юханссон. Опыта у него было куда больше, чем у Хольт.
— Хочу попросить тебя об одной услуге, — обратился он к Хольт. — Мне надо посмотреть на фотодокументы с места преступления… Если бы ты принесла мне все бумажки, судебно-медицинские протоколы — в общем, все, что ты сочтешь заслуживающим внимания, я бы попробовал составить собственное представление…
— Само собой, — пообещала Хольт.
Он и в самом деле заинтересовался, подумала она.
— И что… — Юханссон улыбнулся и откинулся на стуле. — Ты по-прежнему считаешь, что это Штейн его прикончила?
— Да, — кивнула Хольт, чуть не добавив «к сожалению». — Во всяком случае, мы работаем в этом направлении.
И ничего хорошего в этом нет, подумала она.
— И это тебе не нравится, — разглядывая ее, сделал вывод Юханссон.
— Не нравится.
— Потому что она женщина?
— Может быть… Не знаю, — ответила Хольт.
Соберись, Анна, мысленно приказала она себе.
— Так бывает иногда, — поддержал ее Юханссон. — Самому не нравится то, что ты делаешь. Особенно если учесть, что этот Эрикссон, похоже, был редкостный подонок.
— И куда бы мы пришли, если бы вдруг поступило разрешение убивать всех подонков? — слабо улыбнулась Хольт.
— Боюсь, народонаселение сильно бы поредело, — сказал Юханссон бодро. Судя по всему, эта мысль доставила ему удовольствие. — Давай определимся. — Он откинулся на стуле и начал загибать пальцы. — Нам нравится то, что мы делаем. Мы не осложняем дело ненужными рефлексиями. Мы не доверяем случаю и для начала выясняем вопрос с полотенцем. Когда разберемся с блевотиной и всем прочим, то с чистым сердцем передадим все свои сомнения прокурору. — Юханссон загнул пятый, последний палец на левой руке.
— По мне так лучше некуда. — Хольт принужденно улыбнулась.
— И не забывай, что мы не ведем следствие по делу об убийстве, — закончил разговор Юханссон.
Теперь вперед, подумал Юханссон, когда на только что покинутый Хольт стул уселся Викландер.
— Рассказывай, — велел он.
Все, что Юханссон несколько сумбурно обсуждал с Перссоном, сопровождая разговор жареной свининой с фасолью и немереным количеством выпивки, теперь приняло вид протокола допроса, копию которого он мог получить хоть завтра. Более того, Перссон просил передать, что с удовольствием повторил бы такое собеседование в ближайшее время и в той же форме.
— Вот что значит настоящий полицейский старого закала! — воскликнул Юханссон с чувством, намеренно подчеркивая свой норрландский акцент. — А что он рассказал о малыше Вальтине?
Перссон рассказал о бывшем обер-комиссаре полиции Клесе Вальтине довольно много, но ничего особенно лестного.
— Spare me no details,[34] — с удовольствием произнес Юханссон и устроился на стуле поудобнее.
Клес Вальтин, как уже говорилось, расстался со службой в СЭПО еще весной 1988 года, когда так называемый внешний отдел, коего он был начальником, ликвидировали. Заявление об увольнении подал он сам, а если бы он этого не сделал, его все равно бы выгнали.
— Темные финансовые дела, — сообщил Викландер. — Ревизоры жаждали крови, но Берг удовлетворился его отставкой.
— Не думаю, чтобы это как-то повлияло на его благосостояние, — заметил Юханссон. — Он ведь, кажется, унаследовал кучу денег, если я ничего не путаю.
Да, наследство ему досталось довольно большое. И крупные суммы помимо наследства — куда более неясного происхождения. Какие-то темные дела, которые он провернул, будучи нашим сотрудником. До сих пор многое припрятано за границей, сколько именно, установить трудно, но и эти деньги, по-видимому, тоже не особенно чистые.
— Вальтин, похоже, был украшением нашей конторы, — хмыкнул Викландер.
— Вспомни, как шикарно он одевался, — довольно ухмыльнулся Юханссон.
Только не в момент смерти. Викландер рассказал, что, когда нашли его тело, вернее, то, что оставили средиземноморские птицы и рыбы, на нем не было даже плавок.
— Он отдыхал на Майорке, — продолжил Викландер, — дело было в октябре тысяча девятьсот девяносто второго года. Поселился в каком-то люкс-отеле, где бывал чуть не каждую осень, на мысу к северу от курорта Пуэрто-Полленса, и каждое утро перед завтраком ходил купаться.
В один прекрасный день он с купания не вернулся. Его вынесло на берег в нескольких километрах от отеля две недели спустя, вернее, не его, а то, что от него осталось.
— Вот оно как… Что-нибудь настораживало?
— Если верить испанским коллегам — нет. Списали как несчастный случай: никаких дырок от пуль в его останках обнаружено не было. Опять же со слов Перссона.
— А что Берг?
— Берг поступил как Берг, — пожал плечами Викландер. — Как только он узнал, что Вальтин погиб, тут же начал расследование. Среди прочего велел тщательно обыскать его дом, вернее, два: большую квартиру на Норр-Меларстранд и родовое поместье в Сёрмланде.
— А он был уверен, что это останки Вальтина, а не кого-то другого? — спросил Юханссон. В таких вопросах он был весьма придирчив.
— Перссон говорит — сомнений нет. В архиве были образцы его ДНК, и, когда труп привезли в Швецию, они сопоставили данные. Абсолютно точно — утонул именно Вальтин.
Что ж, попробуем пережить эту потерю, подумал Юханссон.
— А что нашли интересного в его домах? — спросил он.
— Это-то и забавно. За исключением загадочного завещания в банковском сейфе — я к нему еще вернусь, — ничего личного. Полно дорогой мебели, картин… и все.
— И как реагировал Берг?
— Продолжал копать. Вальтин был большим бабником, это было всем известно, но дома у него никаких подтверждений сексуальной активности не обнаружили — к общему удивлению. У следственной группы даже сложилось мнение, что он привел в порядок свои дела, уничтожил нежелательные улики и поехал на Майорку, чтобы покончить с собой. Кстати, после увольнения он начал сильно поддавать. Все, кто его встречал, говорили, что вид у него изрядно помятый.
— Это и в самом деле так? — поинтересовался Юханссон. — Я имею в виду, он действительно покончил жизнь самоубийством?
Бабник, подумал он и почему-то вспомнил свою жену. Приятно слышать!..
— Не знаю. — Викландер опять пожал плечами. — В этом вопросе полной ясности достичь так и не удалось, хотя испанцы утверждали, что это типичный несчастный случай. Они, естественно, опросили персонал в отеле. Люди говорили, что он в то утро был такой же, как всегда.
— И никаких свидетелей?
— Никаких. В отеле жили в основном испанцы, а они, в отличие от Вальтина, дрыхли до обеда. Вальтин был, надо полагать, жаворонком. В отеле собственный пляж, закрытый для всякой шушеры.
— Ну что ж, — сказал Юханссон. — Значит, будем пребывать в неизвестности. А что с завещанием?
— Мороз по коже. Завещание лежало в банковском сейфе, написано от руки, причем никаких сомнений, что это его почерк. Поверить трудно…
— Что же там было, в этом завещании?
— Все деньги — а сумма, поверь, немалая — он завещал на учреждение фонда по изучению женской ипохондрии. В память матери… Фонд, кстати, должен был носить ее имя. «Фонд изучения женской ипохондрии, учрежденный в память моей матери Айно Вальтин и других сверхмнительных дам, отравляющих жизнь своим детям» — именно такое название он собирался дать фонду.
— Забавная история! — Юханссон немедленно представил собственную мать, ныне почти девяноста лет от роду. Она родила семерых детей и вставала с петухами уже на следующее утро после родов. Мамочка Эльна, давно пора позвонить и узнать, как она там, с любовью подумал младший сын Ларс Мартин Юханссон.
— Дальше еще веселее, — уверил его Викландер. — Он объясняет в завещании, что побудило его так поступить. Мол, мамаша всю жизнь, сколько он себя помнит, обещала скоро умереть чуть ли не от всех заболеваний, которые только можно отыскать в медицинских справочниках, и он так устал от этого нытья, а еще больше оттого, что она никак не хотела выполнять обещанное, что взял и столкнул ее с перрона на станции метро на Эстермальме.
— Чертовщина какая-то! — сказал Юханссон.
Даже Вальтин вряд ли на такое способен, подумал он.
— Это точно, — согласился Викландер, — но старушка умерла именно так. В конце шестидесятых, когда Вальтину было лет двадцать пять и он изучал юриспруденцию в Стокгольмском университете.
— Это он постарался?
— Расценили как несчастный случай, — сообщил Викландер. — Однако коллега Перссон убежден, что ее столкнул с перрона сынок. Если верить Перссону, она не единственная его жертва, но объяснить, почему он так считает, Перссон не пожелал. Так что это заявление — пустая болтовня.
Невероятная история, подумал Юханссон.
— И что стало с этим фондом?
— Не было никакого фонда. Завещание признано недействительным, деньги отошли его престарелому отцу, который последний раз видел сына, когда тот был еще мальчонкой — тогда папаша подхватил свою секретаршу и уехал в Сконе. Деньги он все-таки получил. Зачем они ему — непонятно: во-первых, он и сам был неплохо обеспечен, а во-вторых, когда сын умер, ему было далеко за девяносто. Старик, говорят, умер в прошлом году. Не дожил до ста нескольких месяцев.
— Вот это да! — удивился Юханссон. — И впрямь фантастическая история.
— Вот именно. Только я не понимаю, какое отношение она имеет к нашему делу?
— Ровным счетом никакого, я тебя уверяю. Просто мне было интересно, что случилось с Вальтином.
Так я тебе и поверил, подумал Викландер. Он был истинным полицейским и не забыл ценные советы, которые получил от Перссона.
Вечером Юханссон, взвесив все обстоятельства и прикинув, не выдает ли он государственного секрета — дело все же не касалось напрямую государственной безопасности, — рассказал эту печальную историю своей жене Пие.
— Я так и знала: что-то должно было случиться, — горячо сказала она. — Он был как раз из тех, кого убивают.
О боже! Может быть, она ест слишком много овощей? Юханссон был совершенно уверен, что Вальтин принадлежал к тому типу людей, кого не убивают никогда.
— Я же только что объяснил, что он утонул, — многозначительно произнес Юханссон, делая ударения на каждом слоге. — Что ты заладила про убийство?
— Он был из тех, кого убивают. Я это ясно чувствую, вот и все.
— Ладно, утро вечера мудренее, — проворчал Юханссон и демонстративно выключил лампу на ночном столике. Все женщины — как дети, подумал он. Сначала Хольт, теперь его собственная жена. В одном ему, правда, повезло: он не женился на Анне Хольт.