7

Ему казалось, что он не более свободен, чем человек, которого пригвоздили к стене.

Необходимо было найти работу. Ему нужна была маленькая дырочка, через которую можно вылезти на волю, обратно в свой прежний мир. Новый мир окружал и давил на него со всех сторон. Семья этого не замечала. Даже Кристина считала, что он поступил умно, уйдя с работы. Строения Пентти поднимались. Лес был вырублен. Кристина думала, что он рад свободе и возможности не ходить каждое утро на скучную, зарутиненную работу. Материальное положение только улучшилось. Благодаря предприятию Пентти.

А ему становилось все хуже. Всю осень и зиму он читал и участвовал в Пенттиных делах. Сколько мог. Но это было не его поприще. Это была промышленность, а ему на старости лет уже поздно становиться промышленником. Потом он начал искать работу. Сначала вместе с Хурскайненом и Няятялампи, затем один. Теперь близилась весна, предприятия Пентти скоро будут достроены и начнут заражать воды его озера, травить рыбу. А ведь это было хорошее место и от города недалеко.

Сначала он думал, что легко найдет работу. С таким-то опытом и с такой квалификацией. Хурскайнен думал так же, но Няятялампи смотрел на это с тревогой и пытался охладить его оптимизм.

Работу, значит. Сначала Няятялампи стал расспрашивать о планах Пентти. Потом заговорил о десятках возможностей, связанных с Пенттиными затеями. Но когда речь зашла о самостоятельной работе, Няятялампи сказал:

— Попробуем, но я думаю, что это будет не просто. Знаешь ли, Хейкки? Ты ведь один из таких искателей работы, которые зарекомендовали себя наихудшим образом. Финляндия — маленькая страна, и времена теперь не те, что тридцать лет назад. Да и повсюду теперь так. У тебя репутация человека, которого выгнали за то, что вопреки правлению он упорно хотел делать работу как можно лучше. Вот как. Но мы все-таки попробуем.

С тех пор они и пробуют.

Для нынешней эпохи он слишком стар.

И все-таки надо куда-то деться. Даже старый человек не может месяц за месяцем болтаться в четырех стенах.

Уже ранней весной он побывал у всех своих знакомых и у их знакомых. Теперь не осталось других возможностей, кроме объявлений в газетах.

Он сидел за письменным столом и сочинял объявления. Он уже забраковал множество вариантов. Первый вариант, наполовину скомканный, валялся на краю стола.

«Пожилой работоспособный инженер ищет самостоятельную работу по проектированию. Квалифицирован. Стаж более тридцати лет».

Стаж более тридцати лет. Еще подумают, что он Мафусаил инженерного дела. Такое объявление никого не заинтересует. Он выбросил его.

«Доктор техники, в возрасте 65 лет, компетентен...»

на этом оборвался второй вариант, потому что он вовремя спохватился — кому теперь нужна компетентность старого человека?

Он слишком старый человек на этом слишком современном поприще. Но как это обойти в газетном объявлении?

Может быть, так:

«Доктор техники ищет самостоятельную проектную работу. Ранее работал начальником отдела в крупном учреждении».

Но тогда они сразу узнают, кто он, и не откликнутся. У них не так много крупных учреждений.

Как скрыть возраст и опыт?

Никак. Он просматривал отдел «Требуется...». Там, правда, мелькали иногда должности инженера. Но речь шла об инженерах-практиках, а не об ученых-проектировщиках. Да и то всякий раз требовался перспективный специалист до сорока лет. Неужели он до такой степени неперспективен, что ни на что больше не годится? Но они не про это пишут и не этому придают значение. Они имеют в виду тот комок мяса величиной с кулак, который стучит в груди слева. Мол, до тех пор, пока он не утратил силы и колотится ровно, все в человеке хорошо. Неважно, если в голове ералаш, лишь бы пульс был нормальный. Тогда он — перспективный.

Но такой человек — не то что он.

«Старомодный человек в новомодном мире ищет любую инженерную работу».

Вот последний вариант. Так и придется действовать. Искать любую — хоть самую позорную — работу, лишь бы она была по его специальности. Впрочем, даже это уже не обязательно. Может быть, откликаться на каждое объявление, в котором ищут дипломированного инженера? Скоро он так и станет поступать, лишь бы избавиться от этой тяжести. На что только не пойдешь, чтобы найти лазейку в прежнюю жизнь. Нет ничего более одинокого, чем уволенный со службы за ненадобностью человек. В душе такого человека поднимается страх, как туман на озере.

Он выдвинул ящик стола и уставился на тюбик с таблетками.

Так он просидел уже несколько вечеров. Бессонными ночами, под храп Кристины ему не раз приходил в голову этот тюбик. Чем сильнее становилось чувство бесполезности, тем чаще вспоминался тюбик. Когда он прислушивался по ночам, как в нем поднимается страх, тюбик ни разу не исчезал из памяти. Несколько раз в полночь соблазн становился невыносим. Принять все разом, немного запить и спокойно лечь в постель. Ведь смерть — только тень, отбрасываемая твоим «я», говорят индийские мудрецы. Так оно и есть. «Я» исчезает и сливается со всем и всеми. А теперь это «я» стало ненужным; к тому же это старое, упрямое «я»... Нет, это было бы слишком просто. А этого он не терпел. Кроме того, это значило бы признать свое поражение.

Он встал, вытащил из-под стола портфель и положил в него книги, четыре потрепанных сочинения.

— Ты куда отправился?

Это Кристина.

— В библиотеку.

— Не забудь об обеде.

— Не забуду.

Он надел пиджак.

— А трость не возьмешь?

— Нет.

— Взял бы, раз подарили.

Когда он вышел на пенсию, коллеги подарили ему трость. Он ни разу ею не воспользовался.

— Не зарывайся опять в книгах. Не забудь об обеде. Кайса с Оскари придут.

— Не забуду, не забуду, — сказал он, закрывая дверь, и стал спускаться по лестнице.

В библиотеку?

Об этом он мечтал последние десять лет, думая о будущем. Библиотека и большой старый хлев. Сначала пришлось отказаться от хлева и шампиньонов. Но библиотека пока осталась. Сколько раз он, бывало, представлял себе, как станет с утра до ночи просиживать в библиотеке, когда у него появится время. Теперь есть время, но желания нет. Он так далеко отброшен в сторону, что даже мир книг напоминает ему ту прежнюю жизнь, в которой он раньше жил.

Он пришел в библиотеку и вернул книги: о Ренессансе, о Джироламо Савонароле, о флорентийской теократии и толстую диссертацию Швейцера об истории изучения жизни Христа.

Потом он прошел в читальный зал и стал перелистывать только что изданную в Милане очень красивую, в красном переплете «Историю искусств». Он смотрел на репродукции, но не видел их. Под репродукциями были подписи, он читал их, но не вникал в прочитанное. Он вспомнил, что снова пришло время менять зимнюю одежду на весеннюю куртку и шапку. На берегу уже смолили лодки, когда он шел в библиотеку.

На самом деле смолили, или это воспоминание прошлых лет?

Ну и пусть смолят. На даче все равно делать больше нечего, раз сосняк срубили.

Он закрыл «Историю искусств» и подтянул к себе верхнюю книгу из стопки, приготовленной для него библиотекарем.

Надо было сходить поглядеть — на самом деле там смолят лодки, или он шел по берегу и только думал, что их смолят? А что, собственно, из того, если и правда смолят?

«В марте, месяце метельном, дятел дерево долбит», — прочитал он в книге. Нет. Это же не здесь. Это старое знакомое стихотворение.

Он закрыл книгу, взял портфель, встал и пошел на берег. Лодки действительно приводили в порядок. Скоро обед. Ну и пусть.

Он дошел до своей улицы, взглянул на окна четвертого этажа и повернул обратно в город. Теперь он ниоткуда не возвращается и никуда не идет. И так будет до конца?

Нет. Надо держаться спокойно и сохранять терпение. Это теперь самое главное, если хочешь попасть обратно в прежний мир.

Молодежь толпилась перед кинотеатром.

Он остановился прочесть рекламу.

«Ретиган... Монро... Оливье».

Имена ему ничего не говорили. Он посмотрел на соседнюю афишу. Репертуар кинотеатра. Он стал читать имена актеров и названия фильмов. Это был для него совсем чужой мир. Он не имел ни малейшего представления о нем. В связи с Монро он вспомнил одного президента^[25] и его программу. В связи с Оливье — какого-то английского государственного деятеля. Вот и все. Иначе он не умел реагировать на светящуюся рекламу. Учение Монро могло бы оказаться своевременным в период 1941—1944, подумал он и вспомнил Ялтинскую конференцию^[26].

— Дядя, вы когда-нибудь отойдете или нет?

— Простите, — сказал он и отошел от афиши.

Его место заняли парень и девушка.

— Гля, это, говорят, один балканский фраер.

— Угу.

— А та — Мерилин — такая маленькая красуля, которую этот фраер подцепил, и потом они идут в номер, и потом там икра, и виски, и шампанское, и этому приятелю здорово хочется... А красуля ему сначала как даст, но потом она наконец распаляется... хи-хи.

Девушка тоже смеется. Парень крепче обнимает девушку и прижимает ее к себе. Девушка мурлычет, и челюсти ее все время что-то перемалывают.

— Хумба... дья... дьях...

Это девушка, а парень ей отвечает:

— А... дьядья... бьябья...

Потом они прижимаются друг к другу и начинают раскачиваться в такт мелодии.

Он продолжает свой путь в никуда и приходит в сад. Малыши уже дома. Дети школьного возраста играют в мяч. У девочек скакалки. Те, что поменьше, играют в классы. Он хочет присесть на скамье, но, передумав, отправляется дальше.

Через несколько лет у этих детей тоже ничего не останется, кроме душевной пустоты и кинорекламы. Они прижмутся друг к другу и скажут: «Хумба... дья... дьях» или что-то в этом роде.

Послышался шум. Потом показалась железная дорога и поезд.

Поезда.

А что, если по рассеянности выйти на рельсы?

Или купить билет на скорый поезд и по рассеянности выпасть из вагона?

Нет. Нельзя терять терпение. Это было бы случайное решение проблемы.

А что мне делать теперь с моим мировоззрением, с моими знаниями и моей философией? Мир вокруг меня стоит крепко, но у него иные знания, и он не нуждается во мне, как и я в нем.

Два раза мир вокруг него рухнул: в 1940-м и в 1944-м, но он и его друзья должны были стоять на месте. Теперь у него нет больше друзей, и мир вокруг не рушится. Просто это совсем другой мир. Друзья умерли, и он остался один. Бесполезный старый человек.

Он подошел к линии. Только теперь он заметил, что пробежал большой путь. Он задохнулся и вспотел. Издалека послышался шум. Подумав о поезде, он задрожал от возбуждения и почувствовал удовольствие. Лучше так, чем ниоткуда никуда.

Вокруг были небольшие скалы.

За эти несколько месяцев мир, в котором он жил, стал совсем иным. Каждый день он замечал на улицах все больше и больше странного. Может быть, все менялось постепенно и понемногу, а у него просто раньше не было времени замечать это? У него была работа. А теперь есть время.

Каково оно, стоять вот так обломком прежнего мира?

Не пойти ли в клуб? Там все по-прежнему. И ведь он ищет работу, а там может оказаться какой-нибудь старый знакомый, который поможет.