1

Когда Бронсон вывел машину на ведущую к ступеням Крамден-Холла петляющую дорогу, я ощутил в окрестном пейзаже какие-то перемены, хотя и не сразу понял, какие именно.

— Глядите-ка, пагода исчезла! — наконец догадался я.

— Да, снесло как-то ночью во время урагана, лет несколько назад, — сообщил Бронсон. — Уж больно она была хлипкая.

В остальном все осталось по-прежнему. Енотов Ручей ничуть не переменился. Он спокойно располагался на своем месте, и хотя несколько обветшал, изо всех сил старался выглядеть как ни в чем не бывало.

— Да и хорошо, что нет ее, — продолжал Бронсон, — все едино она была здесь как-то не к месту. По мне, так она была чересчур легковесной.

Машина подкатила к колоннаде и остановилась.

— Заходите, — сказал Бронсон. — Старик Пратер вас ждет. А я загоню машину и принесу ваши чемоданы.

— Спасибо, что встретили. Давненько мы не виделись, Бронсон.

— Лет пятнадцать, — уточнил тот, — а то и все двадцать. Года нас не балуют. А вы не заглянули к нам ни разу.

— Да, — согласился я, — не довелось.

Машина отъехала, и как только она скрылась из виду, я увидел, что был неправ. Пагода никуда не девалась; залитая светом заката, она по-прежнему стояла на своем месте — точь-в-точь такая, какой запомнилась. Она примостилась на опоясанной изгибом дороги лужайке; возле угла пагоды тянулась к небу сосна, а под стеной шелестел листьями тис.

— Чарльз, — донеслось сзади, — Чарльз, как я рад тебя видеть.

Я обернулся и увидел ковыляющего вниз по лестнице Старика Пратера.

Я быстро пошел навстречу, и мы немного постояли, глядя друг на друга в угасающих лучах заката. Старик Пратер почти не изменился — пожалуй, чуточку постарел и поистрепался, но пока не горбился и держался молодцом, демонстрируя чуть ли не армейскую выправку. От него все так же исходил воображаемый запах мела. «Величественен, как и прежде, разве что с годами все черты чуточку смягчились», — подумал я, глядя на него.

— Тут все как раньше, — сказал я, — только плохо, что пагода…

— Эта набившая всем оскомину штука рухнула. Мы замучились разгребать обломки.

Мы поднялись по лестнице.

— Хорошо, что ты приехал. Как ты, вероятно, догадываешься, у нас проблемы. Видишь ли, по телефону я не мог вдаваться в подробности.

— Я ухватился за возможность приехать сюда. Разумеется, я ничего не делал с тех самых пор, как меня вышвырнули из Института Времени.

— Но это было два года назад. И никто тебя не вышвыривал.

— Уже три, — возразил я, — и вышвырнули, причем довольно явно.

— По-моему, обед давно готов. Лучше поторопимся к столу, а то старик Эмиль…

— Эмиль еще здесь?

— Мы еще держимся, — Старик Пратер тихонько хихикнул, — Бронсон, я и Эмиль. Приходят и молодые, но у них не та школа. А мы стали сварливыми. Временами даже въедливыми, особенно Эмиль. Он придирчив сверх всякой меры, и может отругать, если опоздаешь к обеду или съешь меньше положенного — считает это оскорблением своей стряпне.

Мы дошли до двери и вступили в фойе.

— А теперь, — предложил я, — может, будете любезны изложить мне суть этого розыгрыша с пагодой?

— А, так ты ее видел?

— Ну конечно же, видел. Уже после того, как Бронсон заявил мне, что она рухнула. И была там в то самое время, когда вы говорили, что она развалилась. Если это замысловатая шутка, каким-то образом относящаяся к моей работе в Институте времени…

— Это не трюк, это одна из причин твоего приезда. Поговорим об этом позже, а сейчас надо поспешить к столу, а то Эмиль будет в ярости. Кстати, я не упоминал, что парочка твоих однокашников будет обедать вместе с нами? Леонард Эсбери — ты, разумеется, не забыл его.

— Доктор Пратер, я все эти годы пытался не вспоминать об этом хамоватом типчике. Кто же еще из выпускников попал в избранный круг участников дела о пагоде?

— Только один человек — Мэри Холланд, — ответил он, нимало не смутившись.

— Это ведь та, что разбила ваше сердце, занявшись музыкой?

— Чарльз, если ты думаешь, что она разбила мое сердце, то заблуждаешься и насчет моих функций, и насчет целей данного института. Мир не может позволить себе лишиться той музыки, какую пишет эта девочка.

— Итак, — провозгласил я, — знаменитый математик, талантливый композитор и разиня-исследователь времени. Когда речь заходит о подборе команды, вы проявляете чудеса изобретательности.

В его глазах запрыгали веселые чертики:

— Пойдем-ка за стол, — ответил он, — а то Эмиль всех собак на нас спустит.