Глава третья

Конан, Осман и кочевник Ауда, распластавшись на земле, наблюдали за королевской дорогой, ведущей в Шахпур. Движение в этот день было весьма оживленным: масса пешеходов, громыхающие крестьянские телеги, паланкины богатых мужчин и женщин, возлежащие на плечах дюжих рабов, яркие кибитки странствующих лицедеев, караваны рабов, скованных шея к шее и ведомых на невольничий рынок облаченными в кожу и сталь надсмотрщиками со зверскими рожами. Впрочем, на все это люди, расположившиеся на вершине холма, обращали мало внимания. Но им не пришлось долго ждать того, что выискивали их жадные взоры.

— Эй! — взволнованно крикнул Ауда. — Вон еще один!

— Тише, тише, — зашипел Осман.

Еще до восхода солнца эта троица расположилась на песке в зарослях кустарника, мышиного цвета попона скрывала их, так что они полностью сливались с землей. Разве что сверхпроницательный глаз мог различить их с дороги, и то лишь привлеченный звуком или движением. Бандитская троица не обращала внимания на палящее солнце, так же как и на жалящие укусы насекомых. Пленение для них означало смерть.

— Прислушайся ко скрипу вон тех колес, — прошептал Осман. — Я такое уже слышал.

Конан ничего не ответил, но его голубые глаза сверкнули в указанном направлении. Четырехколесный фургон кренился на поворотах, скрежет его осей можно было уподобить лишь звону и лязгу сопровождающего эскорта тяжеловооруженных всадников. Фургон был невелик, но медленное его движение и звук колес выдавали огромную тяжесть, так же как эскорт выдавал большую ценность содержимого.

— Уже третий с восхода солнца! — проговорил Ауда, с трудом сдерживая возбуждение. — Клянусь Митрой, что за искушение! Взяв только несколько наших, мы сможем спуститься туда, прикончить этих никчемных наемников и слинять вместе с казной.

— Мне не нужна ничтожная часть этой казны, — сказал Конан. — Я хочу все.

Их хищные глаза следили, как охраняемый фургон неторопливо катит по дороге, пока в конце концов он не скрылся за распахнутыми городскими воротами. Зубчатые стены Шахпура были украшены разноцветными тканями и цветами. На высоких, изящных башнях колыхались длинные яркие знамена, извещавшие о великом празднестве. Золоченые купола, венчавшие башни, ослепительно сверкали на солнце.

— Как же мы возьмем все? — спросил Ауда. — Если один фургон нагружен сверх меры, то сколько же вместит множество?

— Он прав, — хмуро проговорил Осман. — Лучше взять самые легкие и наиболее ценные вещи, с которыми можно быстро улизнуть.

— Я хочу все! — упрямо повторил Конан. Он желал не только богатства. Он жаждал мести. Захватить королевские доходы с целого округа, и Торгут-хан полностью уничтожен и обесчещен. — Пойдем, мы увидели достаточно.

Подобно рептилиям, они поползли назад, пока не оказались за гребнем холма. Затем они встали и спустились в небольшую лощину, где были привязаны их лошади. Эта малая гряда холмов к югу от города была абсолютно необжита из-за отсутствия здесь ручьев и источников. Даже пастухи лишь несколько недель после недолгого сезона дождей пасли здесь свои стада. Таким образом, местность эта являлась естественной дорогой к городу для тех, кто не желал обнаружить себя.

Бандиты разбили лагерь всего в четырех милях от города. Подобное соседство было вовсе не безопасным, но час нападения близился, и следовало быть рядом с жертвой. Кроме того, скопление стражников внутри городских стен несколько уменьшало опасность. Последние дни подвижных дозоров не было совсем.

Новым убежищем явился старый караван-сарай, покинутый обитателями сто или даже более лет тому назад, когда иссякли естественные источники в пустынях между Тураном и Пунтом и караванщикам пришлось отказаться от веками накатанного пути. Караван-сарай попрежнему окружали низкие стены, но в гостинице не было крыши, если не считать навеса из веток и пальмовых листьев, сооруженного случайными обитателями этого места. Здесь был хороший колодец с веревкой и кожаной бадьей.

Трое мужчин въехали за ограду, спешились и расседлали коней. Остальные разбойники сидели в старой гостинице, где хотя бы можно было укрыться от ветра.

— Двигайте сюда, ленивые негодяи, — сказал Конан, переступив порог. — Будем составлять план.

Узнав о тяжелогруженых повозках, следующих в город, мерзавцы по-волчьи заухмылялись. Крайняя досада появилась на лицах, когда встал вопрос об огромном весе казны.

— Мы не пираты, — заявил одноглазый Убо. — Мы не можем погрузить эти сокровища на корабль и отплыть восвояси.

— Можно было бы просто захватить в городе фургоны, — сказал другой, — но тогда придется гнать их по дороге, и кавалерия без труда расправится с нами.

— Будь у нас много-много верблюдов, — разглагольствовал Ауда, — мы могли бы скрыться в пустыне, что недоступна коннице.

Конан обдумал это.

— Потребуется масса времени, чтобы нагрузить такое количество животных, и половина отряда вынуждена будет заниматься ими и не сможет сражаться. А на этот раз нам понадобится каждый клинок.

— Не можем же мы перенести его по воздуху, — сказал Осман.

Последовало долгое молчание. Затем:

— Что ж, существует Волволикус.

— Уймись, Осман, — одернул Убо.

— Что еще за Волволикус? — осведомился Конан.

— Не тот, с кем бы ты захотел иметь дело, — заверил его Убо.

— Позволь мне судить самому. Говори, Осман.

Коротышка прочистил себе глотку.

— Ну, это человек, который живет в пустыне, не далее чем в половине дня верхом отсюда. Он, говорят, способен творить множество невиданных вещей.

— Я не желаю иметь никаких дел с чародеями! — яростно вскричал Убо.

— Постой, приятель, — оборвал его Конан. — Осман, почему ты упомянул этого мага?

— Нет, правда, я слышал, будто он знает толк в искусстве двигать огромные тяжести: гигантские камни и горы земли. Почему бы ему не продать нам заклинанье, способное перенести всю эту груду золота хотя бы туда, где мы сможем, не опасаясь погони, спокойно поделить добычу?

— Мне тоже не нравятся эти колдуны, — сказал Конан, развязывая бурдюк с вином и поднося его к губам.

— Никто не требует любить этого кудесника, — заметил Осман, — чтобы иметь с ним дело. Ауда, ты сможешь провести нас к нему?

— Что ж, дорога нетрудная.

— Не связывайтесь с ним, — настаивал Убо.

— Отчего же? — спросил Осман.

Туранец выглядел испуганным, будто сами его слова таили в себе угрозу:

— Он водится с демонами.

— На то он и колдун, — фыркнул Осман. — Мы не собираемся продавать ему свои души, а хотим лишь купить у него некие пустячные услуги. Колдуны здравствуют, держа своих демонов на коротком поводке. Возможно, ему удастся свистнуть для нас нескольких демонов с мощными спинами или крыльями, способных перетащить наши сокровища в безопасное место. Что скажешь, Конан?

Киммериец бросил на него недовольный взгляд:

— Мне это не нравится. — Поразмышляв, он добавил: — Но другого пути я не вижу. Придется пойти и отыскать этого Волволикуса.

Осман хлопнул в ладоши и довольно потер руками:

— Тогда — к делу. Кто идет?

— Минутку, — сказал Чемик, пузатый коринфиец. — Раз так, то куда нужно доставить сокровища?

— Вполне сгодится наше старое убежище близ пустыни, — сказал Конан. — Там три прекрасных пути для бегства, в избытке воды, и там нас не сыскать, если не знаешь тропы. Там мы сможем собрать кучу верблюдов, поделить добычу, а потом каждый заберет свою долю куда пожелает. Лучше всего снарядить несколько маленьких караванов и разойтись по сторонам.

— Разбить банду? — удивился Убо.

— Почему нет? — вскричал Осман. — Мы что, семья и должны вечно быть вместе? Наоборот, мы — свора грабителей, ищущих легкой добычи! С таким уловом каждый из нас сможет найти место, где его не вздернут, и зажить будто богатый господин, или спустить все на девок, игру и выпивку, если ему так хочется!

— Ладно, — согласился Чемик. — Земляки ничего не знают о моих здешних делах. Я могу отправиться домой и стать богатым коневодом.

— Я был однажды в нечестивом заморийском Шадизаре, — сказал Убо, — и мне понравилось это место. Можно стать там банкиром, остепениться. И тогда останешься разбойником, а судьи будут целовать тебе за это руку.

Присутствующие разразились хохотом, представив себе остепенившегося одноглазого туранца. Каждый делился своими мечтами о быстром и легком богатстве.

— А что ты, Конан? — поинтересовался Осман.

— Мне страсть как охота увидеть Иранистан, — сказал киммериец. — Наверное, отправлюсь в ту сторону.

— И что будешь делать со своей долей? — наседал Осман.

Конан пожал плечами:

— Жить вволю, пить вволю, бродить по земле. С кучей золота я смогу набрать и оплатить свою собственную шайку наемников.

Убо смотрел на него как на помешанного:

— Ты собираешься платить своим головорезам?

— Так уж заведено, — сказал Конан. — Наемники требуют платы. Но в крепкой шайке они смогут заработать своему атаману во много раз больше, чем обойдутся ему. Грабежами они смогут повысить свою плату, и никто не захочет вздернуть их за это.

Чемик пожал плечами:

— Ты воин, Конан. Мы же все тут — просто обыкновенные бандиты. Делай со своей долей что пожелаешь.

— Конан, ты должен отправиться на поиски этого кудесника, — сказал Осман. — Ауда будет проводником. Кто еще пойдет? — Каждый делал вид, будто занят какими-то своими делами. — Отлично, я не трус! Я пойду с нашим атаманом.

— Решено, — сказал Конан, поднимаясь. — Что до вас, ленивые дубины, вам тоже найдется дело. Крадите всех верблюдов, что сможете отыскать, и гоните их в наше старое укрытие. И пусть никто не думает, что сможет уклониться от схватки, ухаживая за скотиной, — животные никуда не уйдут от воды и травы. Как только все будет сделано, мы снова встречаемся здесь. Большое празднество начинается через пять дней с освящения нового храма. Ауда, Осман, отправляемся! — Как всегда, приняв решение, киммериец не терял времени даром.

Трое оседлали коней и, ведомые Аудой, поскакали на юг, в пустыню. Через поросшие чахлыми деревцами холмы они выехали на неровную каменистую равнину, где в отдалении друг от друга встречались лишь заросли кустарника. Ближе к вечеру Ауда привел их к крошечному пруду. Напоив лошадей, они продолжили путь. Солнце уходило за западную гряду, небо окрасилось ярко-фиолетовым цветом, и появились первые звезды. Затем они скакали под абсолютно черным небосводом, на котором сияли яркие светила и призрачно мерцали туманности. Со временем взошла луна, осветив все вокруг таинственным сиянием, что почти заменяло дневной свет натренированным глазам пустынножителей.

Все вокруг них погрузилось в безмолвие. Ночью пустынные твари покидают свои норы ради охоты, поисков пропитания или партнеров для любовных игр, но все это обычно происходит беззвучно. Нашуметь — значит обнаружить себя. Точно так же и люди скакали почти бесшумно, направляя коней по мягкой земле, где не слышен стук копыт; оружие и упряжь обернуты кожей и тканью, чтобы ни малейшее звяканье не выдало ночных всадников, почти не говорящих, лишь изредка шепотом окликающих друг друга.

Ауда выехал на гребень песчаного утеса и застыл, движением руки приказав стать остальным. Его спутники, приблизившись, осадили коней. Под гребнем лежал маленький оазис — вытянутый пруд в окружении финиковых пальм. На одном конце водоема стояла небольшая хижина под низкой крышей. Кони заржали и забеспокоились, почуяв близость воды.

Насколько можно было разглядеть, жуткий свет лился из окон и двери хижины. Свет, меняющий окраску от ослепительно синего до цвета морской волны. Внезапно он стал оранжевым, затем кроваво-красным и, наконец, угас, обратившись в темноту.

Осман прочистил глотку:

— Мне кажется, колдун может счесть невежливым, если мы потревожим его столь поздней ночью. Может быть, утром, когда солнце поднимется?..

— Точно! — горячо поддержал его Ауда чуть дрожащим голосом. — Среди жителей пустынь считается чрезвычайно невежливым для незнакомца войти в жилище из темноты. На подобные приветствия часто отвечают градом стрел.

— Это всего лишь свет, — сказал Конан, хотя и у него по телу пробежали мурашки. — Но, возможно, лучше и вправду не тревожить…

— Идите за мной. — Женский голос заставил их всех подпрыгнуть в седлах, выругаться и схватиться за сталь. Лошади вскинулись и рванулись, с трудом удерживаемые всадниками.

— Сет побери, женщина! — вскричал Конан, успокоив коня. — Почему ты не предупредила о себе заранее? От неожиданности мы могли снести тебе голову!

Послышался звонкий смех:

— Убить меня? Вам надо хотя бы меня увидеть!

— Так мы жаждем этого, — слегка запинаясь, произнес Осман. — Несомненно, ты так же прекрасна, как твой голос.

Раздосадованный Конан озирался вокруг. Он-то гордился своей сноровкой и нюхом в дикой местности, а эта девчонка (ибо, судя по голосу, она была очень молода) невидимой приблизилась на расстояние удара меча. Да к тому же, думал он, он по-прежнему не видит ее!

— Покажись, — потребовал киммериец.

— Это ведь вы явились сюда без приглашения, — сказала она. — Но я выполню твою просьбу.

Тень отделилась от гигантского камня, и они увидели силуэт женщины, столь изящный и грациозный, как у степной газели. Конан не мог понять, как умудрился не заметить ее, но он знал, что в призрачном лунном свете человеческий глаз различает движение прежде очертания, а цветов не разбирает вовсе. Он и сам часто скрывался от преследователей, рыщущих за ним под луной, просто затаившись в полной неподвижности. Несомненно, эта девчонка совершила нечто подобное.

— Милостивая госпожа, — начал Ауда, склонившись с седла и притрагиваясь к своей груди и губам, — мы ищем…

— Вы ищете великого мага Волволикуса, — прервала его девушка. — Ему известно это, и час назад он послал меня сюда, чтобы доставить вас к нему.

— Как он узнал о нашем прибытии? — осведомился Осман.

— Но ведь он волшебник, — объяснил, будто законченному простофиле, Ауда.

— Пойдем, — скомандовал Конан. — Веди нас, девица.

Невзирая на опасения, что испытывал Конан, приближаясь к магу, он не мог не восхищаться женщиной, что так грациозно скользила перед ними; ее белые ступни бесшумно ступали по песку, округлые бедра плавно покачивались под одеждой, столь легкой, что лунный свет, казалось, пронзает ткань, обнажая миниатюрную, но сочную фигурку. Женщина, ясным днем фланирующая по безопасным городским бульварам, не могла быть более беспечной.

Они спешились у длинного водоема и напоили лошадей. Конан заметил, что пруд обложен тесаным камнем, а вода туда с мелодичным журчанием струится с камня, которому искусным мастером придана форма причудливого лица. Сток был не виден.

— Будем расседлывать? — спросил Осман.

— Нет, — сказал киммериец. — Возможно, отступать придется в спешке. Держи лошадей наготове, пока ситуация не прояснится.

И вновь послышался негромкий смех:

— Входите. Волволикус ждет вас.

Она проводила их к дверям, откуда теперь проникал лишь обычный свет лампы. Держа руки на рукоятях мечей, они склонились под низкой притолокой и вошли внутрь.

Дом был освещен лишь бездымным огнем, что горел в небольшом очаге. Света хватало, чтобы разглядеть разнообразные свитки, лежащие на полках, тянущихся вдоль стен. Со стропил свисали загадочные инструменты из металла, хрусталя, стекла и дерева. Таинственные предметы самых разных форм лежали на длинном столе, занимавшем главенствующее положение среди обстановки комнаты. Большие, причудливо ограненные глыбы хрусталя стояли на костяных, золотых или деревянных, с замысловатой резьбой, пьедесталах. Некоторые из этих кристаллов, казалось, излучают слабое сияние.

— Добро пожаловать в мое жилище, — приветствовал их восседавший за дальним концом стола человек, его очертания лишь слегка угадывались, скрытые тенью.

Конан порывисто сжал рукоять меча: нервы его были напряжены до предела всей этой колдовской обстановкой. Ауда бормотал какие-то свои оберегающие заклинания, зато Осман ответил вполне гладко:

— Мир дому твоему, достопочтенный чародей пустынь Волволикус. Мы странники, обращающиеся к помощи твоей легендарной премудрости в деле, что отягощает наши сердца.

— Мы поговорим об этом после того, как вы подкрепитесь и отдохнете. Лейла, позаботься о наших гостях.

В этом он следовал обычаям пустынь, где считалось величайшей невежливостью спрашивать незнакомца о деле, прежде чем окажешь ему достойный прием. Маг указал на ковер, что лежал близ очага и был обложен большими подушками. Трое пришельцев почтительно склонились перед хозяином и уселись.

Женщина прошла за дверь, скрытую ковром, и вскоре появилась с широким подносом, уставленным блюдами с лепешками, тонкими ломтями сыра, фигами и финиками. Здесь же стоял благоухающий травами дымящийся кувшин с вином, разведенным водой. Вокруг кувшина были аккуратно расставлены три чаши. Конана поразило, откуда чародей мог узнать, что ему придется принимать трех гостей. Хотя от того, кто сведущ в искусстве магии, можно ожидать подобных фокусов. Киммериец заколебался, стоит ли принимать угощение, но Ауда и Осман тотчас подчинились ритуалу, сделав по глотку вина и закусив. Согласно древнему закону гостеприимства, человек, напавший под своей крышей на тех, кто воспользовался его приглашением, навлекает на себя гнев богов. Видно будет, почитает ли маг такие законы, но Конан склонился перед подносом и принялся за еду. Нарушать обычай — это уж полное безумие.

Волволикус не произнес ни слова и не двинулся с места, пока трое мужчин опустошали кувшин и поднос. Наконец они перевернули чаши, выражая тем самым свое удовлетворение, и женщина убрала поднос. И тут чародей покинул свое место и вступил в круг света перед очагом.

Это был высокий мужчина, более чем сухощавого телосложения, обычного для колдунов, многие из которых жертвовали плотью ради мысли и духа, исповедуя аскетизм, очищающий их и укрепляющий их могущество. У мага были коричневые волосы, подвязанные тонкой серебристой лентой и спадающие почти до плеч. На узком лице господствовали очень большие, иссиня-черные глаза, в которых мерцал таинственный свет, внушающий ужас.

— А теперь, друзья мои, что вам нужно от Волволикуса?

Его голос был столь глубок и звонок, будто исходил из куда более мощной груди. Он был облачен в простую ржавого цвета рясу, подпоясанную узловатым кожаным шнуром. Он опустился, скрестив ноги, на одну из толстых подушек.

— Уши наши имели наслаждение впитать рассказы о твоем могуществе, достопочтенный Волволикус, — начал Осман. — Далеко гремит твоя слава, и велика…

— Мы слышали, что ты способен поднимать большие тяжести, — бесцеремонно оборвал его Конан. — Это правда?

Чародей выглядел несколько удивленным:

— Фигляры являют чудеса силы на ярмарках, гордясь тем, что поднимают большие тяжести. Я не таков.

— Мудрый Волволикус, — вновь приступил Осман, свирепо глядя на киммерийца, — мы имеем в виду нечто куда более подобающее твоим талантам, нежели просто взгромоздить на плечи быка на потеху толпе. Напротив, речь идет о чудесном искусстве: проникнуть в город Шахпур и перенести оттуда громадную и тяжелую массу металла, которую зараз не сможет поднять ни обыкновенный человек, ни даже целая толпа.

— Понимаю, — задумчиво произнес колдун. — Может ли оказаться так, что этот тяжеловесный груз составляет золото?

— Довольно значительную часть его составит серебро, — сказал Осман, — и, весьма вероятно, драгоценные камни.

К их удивлению, колдун от всего сердца рассмеялся:

— Ко мне обращались с разными просьбами о помощи, но впервые воры ищут моего содействия, дабы благополучно скрыться со своей добычей!

— Господин, ты обижаешь нас, — запротестовал Осман, весь лучась фальшивой невинностью. — Мы ученые, стяжающие лишь добродетели. Торгут-хан и его хозяин, повелитель Тура на, люди недобрые. Потеря сокровищ и связанное с этим унижение могут изрядно почистить их грешные души и осенить их блеском праведности, когда придет им время явиться на суд перед троном Митры.

— Прямо скажем, благородные намерения, — кивнул Волволикус, поглаживая бороду. — А что за происхождение этих сокровищ?

— Годовые доходы со всей округи, — сказал Конан. — Во время празднества все они будут стянуты в город из десятка малых сокровищниц.

— Неужели? Весьма странный порядок.

— И такой удобный случай может не повториться больше никогда! — воскликнул Осман. — Пожалуйста, о великий Волволикус, мы умоляем тебя помочь нам в этом подвиге благочестия, что лежит далеко за пределами возможностей простых смертных. Никак иначе мы не сможем скрыться с казной и избежать погони.

— Сможешь ты поднять такой вес? — спросил Конан. — И перенести до нашего логова в пустыне, где мы поделим золото, и каждый отправится восвояси с причитающейся долей.

— Боюсь, что нет. — Откуда-то из складок своей рясы маг извлек прозрачный кусок хрусталя размером с ладонь; тонкие, длинные пальцы забегали по гладкой поверхности в каком-то загадочном ритме. — Давайте посмотрим. Это богатая провинция, хотя Шахпур и расположен в беднейшей ее части. В прошлые годы главные города вносили в королевскую казну пятьдесят тысяч динаров, малые города — половину от этого да деревни — по нескольку сот каждая. Прибавить еще караванные пошлины и таможенные сборы с портов Вилайета. — Его пальцы продолжали плясать, пока он подсчитывал результат. — Я полагаю, нам следует рассчитывать на полторы с лишком тонны драгоценного металла плюс сколько-то камней да еще, разумеется, вес крепких сундуков, где все это лежит, — все вместе более двух тонн.

— Теперь ты понимаешь всю сложность нашей задачи? — спросил Осман, его лицо расцвело мысленным созерцанием такого невероятного богатства.

— Да, несомненно, это задача, — подтвердил колдун. — Увы, я не смогу вам помочь.

— Отчего же? — настаивал Конан. — Ноша слишком велика для тебя?

— Не в этом дело, — ответил Волволикус. — По рождению я туранец, но долгие годы провел в Стигии, постигая Кхелкхет-Птеф — искусство поднимать громадные камни. Стигийцы издавна превзошли всех других в этом мастерстве, ибо строили памятники размеров невиданных ни до, ни после, используя камни неимоверной величины. Последний раз я упражнялся в этом искусстве несколько десятков лет тому назад, когда жрецам Ашторет потребовалась моя помощь, дабы поднять великолепную новую статую своей богини на пьедестал высотою более пятидесяти футов. Статуя весила больше тридцати тонн.

— В таком случае жалкие две тонны для тебя просто детская игра, о великий маг, — льстиво заговорил Осман.

— Не совсем так, — возразил Волволикус. — Плотная и компактная масса металла, особенно золота и серебра, требует заклинаний куда более сложных. Разница между металлом и камнем значительней, чем просто несоответствие веса.

— Но в этом твое искусство, Волволикус, — не сдавался Осман. — Несомненно, ты мастер в подобных делах.

— И еще, — неумолимо продолжал колдун, — этот груз должен быть не просто поднят по вертикали, но еще и перемещен на большое расстояние, перелетев его, будто степной орел. А в этом заключается главная трудность.

— Отличный вызов твоему могуществу, легендарный Волволикус, — подколол его Осман. — Нет сомнения, что это не выходит за пределы твоего могущества.

— Нет, хотя и потребовало бы всех моих сил.

— Так ты сделаешь? — спросил Конан.

— Нет.

— Отчего же? — взорвался киммериец.

— Потому что не желаю. Что я получу, отрывая себя от важных трудов ради такой легкомысленной авантюры?

— Легкомысленной? — в ужасе отпрянул Осман. — Полторы тонны драгоценного металла — это легкомысленно! — Он с трудом заставил себя успокоиться. — Прости мою пылкость. Возможно, произошло недоразумение. Мы собираемся вознаградить тебя более чем щедро. Двойную долю золота и серебра за твое содействие.

Конан и Ауда согласно кивнули.

— Но я не нуждаюсь в золоте и серебре. Земное богатство — ничто для таких, как я.

— Как же платили тебе жрецы Ашторет? — спросил Конан.

— Древним и драгоценным манускриптом, трактатом о свойствах драконова глаза, написанным три тысячелетия тому назад чародеем Баалкаром Шемским. Подобные вещи — вот истинная ценность для мастеров моего искусства.

— Но подумай о славе! — настаивал Осман. — Это будет неслыханный подвиг, что прославит тебя на всю вселенную!

На это колдун вновь рассмеялся:

— Мой друг, участие в этой проделке сделает меня посмешищем среди моего сословия! Чародей Волволикус в роли воришки — мое имя станет притчей во языцех.

— Я не понимаю, — сказал Ауда. — Ты хочешь сказать, что колдуны полагают грабеж делом постыдным? — Он недоверчиво покачал головой. — Уверен, так думают только судьи, купцы и копающиеся в грязи крестьяне!

— О, мы не обычный народ, — сказал маг. — Многие колдуны предметом гордости и наслаждения полагают воровство заклинаний, колдовских книг, инструментов и тому подобного у других членов братства и могут таким образом даже приобрести хорошую репутацию, но унизиться до такой ерунды, как грабеж у простых смертных, считается недостойным. Я вынужден отказаться.

— Но я должен иметь эти сокровища! — рявкнул Конан. — Меня, как и тебя, не волнует золото. Но оно должно быть моим!

Впервые колдун внимательно посмотрел на Конана:

— Разбойник, которого не волнует золото? Вот уж действительно чудо. Откуда ты родом, воитель? Я никогда не видел людей, подобных тебе.

— Я — киммериец, с далекого севера.

— Да, есть в тебе что-то от атлантийца. Писано, будто остатки атлантийской расы обитают в скалистых твердынях Киммерии.

— Я об этом ничего не знаю, но меня не удивляет, что ты никогда не видел киммерийца. Лишь немногие мои родичи надолго покидали дом, и никто, кроме меня, не бывал в Туране.

— Итак, киммериец, почему же ты так страстно желаешь получить сокровища, раз не волнует тебя ни злато, ни серебро?

— Это дело чести, — сказал Конан. — Желаю видеть Торгут-хана и его пса Загобала раздавленными и униженными. Я могу прикончить любого из них или даже обоих, но для некоторых людей бесчестье — куда худшая участь. Торгут-хан похвалялся королю, что способен защитить всю казну округа. Выхвати я сокровища из-под самого его свинячьего рыла, и ему придется посылать королю свою собственную голову! А Загобал, который думает, что ни за что не подпустит меня к казне, даже если и избежит палача, никогда уже не поднимется выше простого солдата!

— Эти люди должны были изрядно навредить тебе, коли вызвали подобную ненависть, — заключил Волволикус.

— Именно так, — ответил Конан. — Они поймали меня в ловушку, подкупив женщину, которой я оказывал внимание. Затем они заточили меня в темницу — сковали по рукам и ногам, как ничтожную скотину, и присудили к смерти на эшафоте! — Киммериец весь кипел от ярости.

— Возможно, тебе это не нравится, но многие полагают, что именно так и следует поступать во имя общего блага. Вору, не желающему подобной участи, следует избегать пленения.

Конан был непреклонен:

— Им недостаточно просто убить меня, нет, надо выставить меня на посмешище. Меня должны были пытать и содрать с меня шкуру во время объявленного Торгут-ханом празднества освящения нового храма Аримана. Я способен без страха смотреть в глаза смерти. Я могу вытерпеть смерть под пыткой. Но быть потехой толпы, хохочущих и глумящихся зевак — этого стерпеть я не в силах. Они заплатят за свою наглость и самонадеянность!

Казалось, чародей не слушал окончания монолога. Он весь напрягся, черты его обострились. Рука его сомкнулась на мощном запястье киммерийца. Холодное, нечеловечески сильное пожатие сковало Конана, но тот не склонился.

— Не услышал ли я, что ты сказал «храм Аримана»? — задал вопрос маг.

— Ты правильно расслышал.

— Неужели ты не знаешь об этом? — сказал Осман. — Ты, кому было известно, что три человека придут к тебе этой ночью? Два года восстановление храма обсуждается повсюду на берегах Вилайета и далеко в пустынях. Столь грандиозное строительство в южном Туране не видели уже целое поколение.

— Мое жилище существует, будто остров, отдаленный от окружающего времени и суеты. Охранные чары предупредили меня о вашем приближении, когда вы оказались в часе езды отсюда, но я не интересуюсь вещами, что лежат вне моих изысканий. Разумеется, этот храм сооружают жрецы Ормазда, дабы почтить извечного противника своего бога?

— Нет уж, — сказал Осман. — Этот храм не просто часть культа Ормазда, а жрецы его лишь плюются и не желают отвечать на вопросы. Это огромное безобразное строение с воротами, подобными разинутой пасти колоссальной дьявольской бестии. Лишь высокой платой рабочих склоняют к строительству, но некоторые из них хватают свои инструменты и скрываются в ночи, предпочитая лишиться платы, нежели продолжать свой труд.

— Все так. Не сомневаюсь, это тот храм, которого я ожидаю.

Колдун говорил полушепотом, так что остальные склонились, дабы услышать его слова. Маг отпустил запястье Конана, и киммериец потер отпечатавшиеся следы пальцев, горевшие ледяным пламенем.

— Именно крипта нового храма будет служить сокровищницей, — заметил Конан.

— Вот как? — пробормотал Волволикус. — Это представляет дело в ином свете.

Осман судорожно вцепился в эти слова мага:

— Ты подразумеваешь, что поможешь нам? — спросил он.

— Похоже, я должен.

Трое его гостей удивленно смотрели друг на друга, недоумевая, что послужило такой перемене.

— Хорошо, — только и произнес Конан.

— Эту ночь я должен посвятить приготовлениям. Завтра на рассвете я отправлюсь с вами. Я должен увидеть этот храм и этот город. Лейла устроит вам ночлег. В доме есть свободная комната. Вы найдете ее более чем удобной.

Конан встал:

— С твоего позволения я буду спать под звездами. После недавнего постоя в темнице предпочитаю открытое небо.

— Я — горожанин, — сказал Осман, — и вручаю себя твоему гостеприимству.

— Как и я, — сказал Ауда.

— Тогда, — вставая, заключил Волволикус, — я, с вашего позволения, уединюсь для размышлений. Спите спокойно в этом доме. — Он взглянул на Конана. — Ночь в пустыне не безопасна, но ты производишь впечатление человека, не знающего сомнений.

Конан выпрямился во весь свой внушительный рост и кивнул:

— Меня пытались убить и зверь, и человек. Сегодня пески спокойны, а звезды — прекрасная крыша. Спокойной ночи.

Он вышел из дома, и его товарищи последовали за ним, чтобы расседлать коней и забрать свои вещи.

— Что думаешь, Конан? — тихо спросил Осман, ослабляя подпругу. — Он не кажется столь грозным, как можно было ожидать от такого великого мага.

— Точно, — сказал Ауда. — Но что за внезапная перемена? То он был слишком добродетельным, чтобы ехать с нами, а через минуту уже готов. Что это значит?

— Этот человек ведет свою игру, — сказал Конан, — но если он сможет выполнить то, что нам нужно, я не потребую от него разъяснений. Я так понимаю, что между ним и этими жрецами Аримана лежит какая-то вражда. Возможно, он хочет подложить им свинью. Я только пожелаю ему успеха, потому что не люблю жрецов. Пусть вытащит нам из города сокровища, остальное его личное дело.

— Конечно, конечно, — согласились остальные.

Нагруженные своим скарбом, они двинулись к дому колдуна, оставив стреноженных лошадей жевать траву, что в избытке росла в этом маленьком оазисе.

Конан взял скатанные одеяла и пошел вокруг пруда, выискивая место для ночлега. Недавнее заключение лишь отчасти послужило причиной того, что он отклонил приглашение мага. Он питал отвращение к колдовству, которым было окутано это жилище. Он знал, что только под открытым небом выспится как следует.

Между двумя пальмами, густо усеянными финиками, он обнаружил место, где трава толстым ковром лежала на плотном дерне. Здесь он раскатал свои одеяла и снял ремень, оставив на всякий случай оружие под рукой.

Поднимался месяц, его серебряные лучи играли на подернутой рябью поверхности водоема. Вокруг все замерло, лишь над головой слабый ветерок шевелил верхушки пальм. Конан зевал, раскинувшись на грубых одеялах. Через минуту он уже спал.

В два часа пополуночи что-то разбудило его. Несколько минут он лежал, прислушиваясь, но ничего, кроме ветерка, колышущего вершины пальм, не нарушало спокойствия. Он сел и напряг зрение, но не заметил ничего необычного. Луна окрасила оазис бледным румянцем, оставив пустыню в глубокой тени.

Озадаченный, он вскочил на ноги. В воздухе похолодало, но не так, чтобы замерзнуть под одеялом. Он подошел к берегу пруда, наклонился к воде и умылся. Вода стекала по его лицу, когда он снова услышал легкий всплеск, что разбудил его. Он оглядел пруд и увидел нечто, движущееся по поверхности воды. Мгновение он уже был готов бежать за оружием, но тут же обругал себя за этот порыв. Какая угроза может таиться в этой ничтожной луже?

Существо приближалось, и он разглядел человеческую голову на грациозной шее, что возвышалась над изящными плечами. Все остальное скрывалось под водой. Конан расслабился. Это не враг.

— Лейла? — позвал он.

— Это я. — Ее голос был тих и мелодичен. Теперь Конан мог разглядеть черты ее лица. Мокрые волосы облегали прекрасную голову, придавая девушке вид восхитительного морского зверя. Подобно дельфину, она была очень изящна в воде.

— Знает ли твой хозяин, что ты резвишься здесь?

— Волволикус погружен в свои ночные обряды. Его не заботит, чем я занимаюсь, когда он уединяется. Я плаваю здесь в темноте, ибо только ночью воздух приятен в этом бесплодном месте. Вода прохладна, и есть луна со звездами для компании.

— Разве звери пустынь не приходят сюда ночью на водопой? — спросил Конан.

— Они не причинят мне вреда, — сказала она и не спеша подплыла к месту, где склонился Конан. Опершись локтями на каменный бордюр, она опустила голову на руки.

— Не все твари вокруг о четырех ногах, — проворчал Конан.

Она улыбнулась, белоснежные зубы вспыхнули в лунном свете.

— Я знаю. Ничего такого я тоже не боюсь.

— Вот, значит, как? — Киммериец был заинтригован. Она говорила не как служанка или рабыня, коей он почитал ее. Он был удивлен ее самоуверенностью, хотя это могло объясняться защитными чарами колдуна. Но более всего его интересовали те прелести, что скрывались под водой. Хотя он и видел ее при дневном свете, но давно привык судить и мужчин, и женщин в зависимости от ловкости их движений. Для воина это был вопрос выживания. То, что он видел до сих пор, обещало просто женщину зрелых форм, как любая из его богатого опыта.

— Именно так, — сказала она. И вдруг взмыла вверх, обвила руками его шею и поцеловала — теплые, подвижные губы на его губах. Он попытался схватить ее, но, гладкая, как угорь, она скользнула в воду и, смеясь, поплыла прочь. Он увидел немного, но и мимолетное ощущение подсказало ему, что она еще соблазнительнее, чем казалось.

— Кром ее побери, — ворчал он, возвращаясь к своим одеялам. — Женщина знает, как испортить мужчине сон.

В темном подвале своего дома маг Волволикус готовил редко используемое заклятье. Он давно привык творить в одиночестве, но этой ночью обратился к своим собратьям. Он сидел за столом из черного мрамора, инкрустированным золотыми нитями магических знаков. Знаки были соединены прямыми и изогнутыми линиями, и весь узор сходился в одну точку в центре стола, где лежал необработанный зеленый кристалл, излучающий мягкий свет. Маг вершил над столом какие-то пассы руками, неуверенно и часто прерываясь, ибо давно не практиковался.

Впрочем, скоро уверенность вернулась к нему, движения обрели быстроту и твердость. Искорки света поползли вдоль золотых нитей, сначала медленно, затем быстрее и быстрее. Когда огоньки достигли магических символов, где линии прерывались, большинство этих символов засияло подобным же образом, некоторые сразу, другие в промежутке от нескольких минут до часа. А часть так и не отозвалась.

Волволикус опустил руки, и кристалл воссиял еще ярче. Постепенно над символами, что светились на черном мраморе, начали проступать человеческие лица. В основном это были мужчины, хотя появилось и несколько женщин. Все были средних лет или старше и великого множества наций и рас.

— Кто ты, нарушивший наши труды Верховным Сбором? — спросил один из них, его безволосая голова парила над знаком созвездия Скорпиона. Черты лица его — стигийца высшей касты — были ужасны, глаза холодны, как у змеи.

— Я знаю его, могущественный Тот-Амон, — сказал старик, тоже стигиец, но с обликом члена низших каст. — Он Волволикус, туранец и мастер Кхелкхет-Птеф. Он приходил ко мне много лет назад за наукой и оказался способным учеником.

— Простой дилетант магии камней и кристаллов? — Тот-Амон исходил презрением. — Что за дело у тебя к чародеям Первого Ряда? Все здесь превосходят тебя многократно. Использовать Верховный Сбор без особой на то причины означает навлечь на себя вечную жизнь, что ужаснее самой отвратительной смерти.

— Быстро говори, если не хочешь заслужить наше проклятие, — сказал весь усохший кхитаец, чьи веки и губы оставались плотно сомкнутыми. Казалось, его голос доносится со всех сторон.

— Он вернулся, — просто сказал Волволикус. — Зло, более древнее, чем змей, снова в человеческом мире.

— Абсурд! — презрительно усмехнулся Тот-Амон. — Ариман устранен из всего этого бытия бого-властителями Стигии силой великого Сета! Заклятия, могущественней которых нет, удерживают его. Ты мелешь чепуху, дурачина! Готовься вынести проклятье.

— Обожди, стигиец, — сказал раскрашенный пикт, у которого в уши были продеты кости, а шею украшало ожерелье из высохших человеческих пальцев. — Тому десять месяцев, как с островов Западного моря к нашему берегу прибыл странный человек. Он не принадлежал ни к одной известной нам расе, но кое-как изъяснялся по-пиктски. То была не нынешняя речь, но в сновидениях я слышал ее от своих предков, живших в незапамятные времена. Он говорил красивые слова и не предлагал ничего зловредного, но было в нем что-то, внушающее отвращение тому, чьи чувства созвучны миру духа. Он интересовался туранской страной и мог направить свои стопы в том направлении.

— Подобные были замечены в Бельверусе три месяца назад! — воскликнул немедийский маг.

— Какого облика были эти? — спросил Тот-Амон.

— Обменяемся мыслями, — сказал немедиец.

Он и пикт закрыли глаза, и все стихло. Затем Тот-Амон втянул в себя воздух, выражая презрение к низшему магу.

— Воистину! Человек давно угасшей расы вернулся! Как это возможно? Все храмы и святилища Аримана разрушены до основания, все ворота, сквозь которые могло вернуться омерзительное божество, стерты в порошок и лежат под грозным проклятием!

— Время — это огромное колесо, о западный маг, — произнес толстый вендиец. — Ничто никогда не разрушается до основания, ничто не изгоняется навсегда. Все возвращается на круги своя. Бог не может быть уничтожен. Еще менее он может быть изгнан.

— Но как сие могло произойти без моего ведома? — потребовал ответа Тот-Амон.

— То говорит твое оскорбленное самолюбие, стигиец, — произнес чернокожий маг, чья голова вся, за исключением глазных впадин, была раскрашена белым так, что она походила на череп. Его желтые зубы были подпилены на концах. — Ты такой же чародей, как и все мы. Ты что, столь велик, что бог обязан спросить твоего позволения, дабы вернуться в человеческий мир?

— Ты прекрасно знаешь, что не в этом дело, Дамбула, — возразил стигиец. — Но столь эпохальное событие должно было вызвать нарушения, очевидные даже первогодку-подмастерью. Неужто мы, маги Первого Ряда, ничего не почувствовали и должны быть просвещены этим премудрым каменщиком?

— Обуздай свою ярость, досточтимый Тот-Амон, — сказал старый кхитаец. — Судя по всему, я согласен с тобой. Не сомневаюсь, все это означает, что Ариман еще не вернулся. Но его последователи каким-то образом воскресли, и они готовят путь своему богу, что вновь обретет место среди людей, духов и богов этого мира.

— Ты говоришь разумно, — признал стигиец. — Но что бы ни предполагали совершить эти черви, это слишком важное дело, чтобы принимать поспешные решения. Я должен справиться в своих свитках и у своих духовных советников. Кто-то из нас служит светлым богам, другие — темным, а некоторые вообще обходятся без богов, но Ариман — смертельный враг каждого. Если он не может быть уничтожен, он должен быть подавлен. Я предлагаю вам всем оставить нынешние занятия пока существует эта угроза. Положите конец всяким раздорам и постарайтесь связаться со всеми колдунами Первого Ряда, кто не откликнулся на этот зов. Нужно заручиться их поддержкой. Все ли согласны?

— Воистину, — послышался общий ответ.

— Что до тебя, созерцатель кристалла, — сказал Тот-Амон, — я поручаю тебе поспешить в логово этих адептов Аримана и раскрыть их тайны.

— Коли так, — ответил Волволикус, — я отправлюсь еще до зари. — Он тонко улыбнулся. — Я призван туда дабы оказать содействие в очень тяжеловесном деле.

— Тогда страшись нас и повинуйся. Награда тебе будет огромной. Наказание за провал — невообразимым.

Образы над столом испарились, и Волволикус долго размышлял, прежде чем лечь спать.