на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Глава 11

Уилл стоял, прислонившись к дереву, и лениво подбрасывал мяч четырехлетнего Ника. Каким образом Уилл здесь оказался? Как он узнал, что именно Селина, а не Викки и не Ричард, откликнется на нытье Ника?

Селина оглянулась. Поляну окружал густой кустарник, так что они с Уиллом находились в уединении.

Она сунула руки в карманы и решительно направилась к нему. В ответ на его улыбку она также улыбнулась.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Селина.

Уилл снова подбросил мяч.

— Я же сказал, что, может быть, приду к фейерверкам.

— Отсюда их не видно.

— Неправда.

Уилл кивком указал ей направление, она обернулась и увидела среди ветвей деревьев яркие огни.

Селина повернулась к Уиллу.

— Их гораздо лучше видно с того места, где обосновались мы.

— Можно подумать, твоя мама любезно пригласит меня разделить с вами трапезу, — насмешливо заметил он.

— Моя мама вполне любезна.

— Возможно. Зато твоя сестра этим достоинством не отличается, и я уверен, что твой отец не будет особенно любезен, видя, что честь его маленькой дочурки под угрозой. — Уилл в последний раз подбросил мяч, вложил его в руки Селины и притянул ее поближе. — Я не хочу смотреть фейерверки в обществе твоих родителей, твоей сестры, человека, за которого ты якобы хотела замуж, и их выводка.

Он хочет остаться с ней наедине. От этой мысли в Селине проснулось неудовлетворенное желание.

— Есть и другие места, — шепнула она.

— Там нельзя.

Уилл наклонил голову и слегка коснулся губами ее губ. Она выдохнула с легким стоном, и его язык скользнул к ней в рот.

От него пахло табаком, а на губах чувствовался вкус спиртного. Может быть, алкоголь придал ему решимости? Или под воздействием алкоголя он позабыл о важных причинах, вынуждавших его воздерживаться от контактов с ней?

— И этого там нельзя, — прошептал Уилл, расстегивая ее блузку.

Его руки уже сжимали ее груди, распаляя ее желание. Она застонала, но спохватилась и умолкла.

Голоса за кустами притихли. Где—то невдалеке раздался глухой удар, и небо осветилось пурпурным светом. Начался главный фейерверк. А другой фейерверк взрывался в теле Селины, во всех местах, которых касался Уилл. Он склонился над ней и прикусил ее сосок. По ее телу прошла дрожь, у нее перехватило дыхание, и все же она нашла в себе силы остановить его.

— Почему? — выдохнула она.

Очередная ракета разорвалась в небе каскадом серебряных звезд, и они на мгновение осветили лицо Уилла. Оно было столь серьезно, что у Селины замерло сердце. Уилл молча ласкал ее грудь, заставляя трепетать в мучительной неге.

Почему? «Такой короткий вопрос, — думал Уилл, — и такой емкий». Почему он это делает? Почему он мучает себя? Почему он не может защитить ее? Почему не уберег ее от себя самого?

Все просто и очевидно. Потому что вдали от нее он сходит с ума. Он жаждет ее. Только она может насытить его голод и излечить гложущую его тупую боль.

Но есть и еще один ответ, более честный, более правдивый. И этот ответ пугает Уилла. Он и наедине с собой не произнесет этот ответ про себя, и, уж конечно, ничего не скажет при Селине.

Новая вспышка в небе, сине—зеленая на этот раз. Он убрал руки с ее груди, поцеловал Селину в лоб и развернул ее так, чтобы она увидела фейерверк. Он прижал ее к груди, потерся щекой о ее волосы, обнял за талию.

Он не стал отвечать.

Какая же это невыразимая пытка — стоять вот так, вдыхать запах ее духов, ощущать шелковистую кожу, держать в ладони ее тяжелую грудь. Настоящая пытка: быть так близко — и не внутри.

Но уже скоро. Скоро все закончится. Они уйдут домой, и она будет принадлежать ему. А завтра он будет горько о том сожалеть.

Послышался треск кустов, сдавленное ругательство, и на поляне в двадцати футах от Уилла и Селины возник чей-то силуэт. Было уже совсем темно, и все-таки Уилл узнал Викки. Он хотел отстраниться, но Селина с неожиданной силой схватила его за руку и удержала.

— Селина! — раздраженно воскликнула Викки. — За каким дьяволом ты…

И тут она их увидела. По всей вероятности, в первую секунду она их не узнала. Она была поражена, так как застала Селину с мужчиной — с Билли Реем Бомонтом. Ей потребовалось какое-то время, чтобы поверить своим глазам. Затем она быстрыми шагами двинулась к ним, не слишком грациозно, зато пылая гневом.

Уилл отстранил Селину и не без труда высвободил руку. Но было, очевидно, уже поздно. Викки увидела намного больше того, чем ей следовало бы видеть.

Она остановилась футах в шести и уставилась на них сверкающими от гнева глазами. Селина пнула ногой позабытый мяч, и он покатился в сторону Викки.

— Вот мяч Ника, — сдавленным голосом произнесла она.

Викки ринулась вперед и занесла руку. Пожалуй, Уилл не был бы чересчур огорчен, получив пощечину, но Викки избрала иную жертву. Уилл шагнул вперед, перехватил руку Викки и отвел ее.

— Сука! — Викки говорила очень тихо, но это не смягчало смысла ее слов. — Селина, это что? Месть? Ты не простила меня за то, что я увела у тебя Ричарда, и решила отомстить мне с Билли Реем?

— Уилл, насколько я понимаю, никогда не был твоим, — насмешливо парировала Селина. — А что до тебя и Ричарда, то мне давно плевать. Вы друг другу отлично подходите. Заслуживаете друг друга.

Викки, трепеща от злости, вырвала руку у Уилла, поправила юбку и презрительно фыркнула.

— Как и вы, да? О, эта новость ох как понравится всему городу! Наша недотрога Селина одна в лесу с подонком Бомонтом! Сколько лет ты обманывала всех, притворялась паинькой, чуть ли не святой невинностью, и все это было игрой! — Она бросила на Уилла уничтожающий взгляд. — Какое ничтожество! Погоди, завтра все будут знать о тебе правду!

Уилл наклонился, поднял с земли футбольный мяч, схватил Викки за руку и поволок за собой на тропинку. Там он вручил ей мяч, заглянул в глаза и тихо проговорил:

— Ты ни одной живой душе не скажешь ни слова про Селину, иначе горько об этом пожалеешь.

Викки открыла рот, но не издала ни звука. Должно быть, ярость лишила ее дара речи. Или же она поверила Уиллу, поверила, что он способен на все. Как бы то ни было, она молча повернулась и зашагала прочь.

Несколько секунд Уилл стоял неподвижно. Он досадовал на самого себя. Нужно совсем не иметь головы на плечах, чтобы явиться сюда и нежничать с Селиной в двух шагах от ее родных, от ее сволочной сестры. Он должен был спрятаться, заметив ее, должен был бежать от нее как черт от ладана.

Селина тихо подошла и положила руку ему на плечо.

— Пойдем домой, — негромко предложила она.

Уилл посмотрел на нее, погладил по щеке.

— Она назвала тебя сукой.

Селина слабо улыбнулась.

— Викки очень ревнива. Она убедила себя в том, что если ты решишь завести роман в этом городе, то твоей избранницей непременно будет она.

— Сели, она твоя сестра, и она назвала тебя так только за то, что ты была со мной.

— Сестры — еще не значит друзья, — возразила Селина. — Мы едва выносим друг друга. Поверь, Уилл, мне совершенно все равно, что она обо мне думает.

Он со вздохом опустил руку.

— Ты ничего не понимаешь, Сели.

Откуда ей понять? Никогда в жизни никто не обращался к ней презрительно. Она не знает, что такое унижение, ненависть, людская злоба. Она не понимает, как чувствует себя человек, когда его подозревают и осуждают без всякой на то причины и не признают за ним малейшего достоинства.

— Нет, это ты не понимаешь, — возразила Селина. — Мне безразлично, какими словами меня обзывает Викки. Мне безразлично, что будут говорить обо мне в этом проклятом городе, если я буду с тобой.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь.

— Не надо в таком тоне, Уилл. Я знаю, что говорю. — Она помолчала, погладила его по плечу. — И ты тоже знаешь. И боишься.

Боится ли он? Он лишь горько усмехнулся. Ну да, с тех пор, как он ее встретил, у него бывали минуты, когда он чувствовал неподдельный страх.

— Я стараюсь уберечь тебя.

— Не надо меня беречь, — упрямо тряхнула головой Селина. — Я хочу быть с тобой.

— Ты не представляешь себе, как себя чувствует человек, когда на него смотрят как на врага. Когда в магазине за тобой следят — не стащишь ли ты чего—нибудь. Когда тебя с легкостью обвиняют в любом преступлении, тебя считают виновником любого скандала. Ты не к этому стремишься.

— Правильно, — мягко согласилась Селина. — Я стремлюсь к тебе.

Уилл ответил не сразу:

— Селина, может быть, все дело в сексе? Ты ищешь удовлетворения? Если так, идем домой, и ты получишь его. И будешь получать каждый вечер, до тех пор, пока я не уеду из города, если только…

— Если только я откажусь желать большего? Если я откажусь от тебя и стану думать только о том, что обо мне скажут в городе?

— Есть на свете по-настоящему важные вещи, — злобно проговорил Уилл. Таким тоном он только что разговаривал с Викки. — Что ты скажешь о том, что я сплю с женщинами за деньги? Если ты взглянешь на мое полицейское досье, у тебя глаза на лоб вылезут! Чуть ли не в каждом штате, куда меня заносило, я попадал в тюрьму! А за половину моих преступлений меня не арестовывали! Между прочим, когда мисс Роуз нашла меня в Алабаме, я сидел в тюрьме! И если бы я не согласился приехать сюда, очень возможно, меня бы упекли надолго!

Он умолк и вгляделся в лицо Селины. Ему было бы довольно малейшего признака сомнения. Этого будет достаточно, чтобы держаться от нее подальше и не погубить.

— А в Алабаме ты был виноват? — спросила она.

— Да какая тебе, к черту, разница?

— Это самое главное, Уилл. Да или нет?

И он сдался.

— До каких пор ты будешь мне верить, если я скажу, что не делал ничего плохого? Любой, кто оказывался в тюрьме, утверждает, что невиновен. По большей части люди в таких случаях лгут. Когда до тебя наконец дойдет, что я способен лгать?

— Тогда, когда ты начнешь лгать мне, — спокойно ответила Селина.

Селина верит ему. Простой психологический закон: с человеком нужно обращаться хорошо, и если он хоть сколько—нибудь человек, то и он будет поступать с тобой хорошо. Если проявить к нему доверие, он это доверие заслужит. Вера в добрую натуру человека обязательно будет вознаграждена.

Конечно, он не может быть таким, каким она хочет его видеть, он не станет человеком, какой ей нужен. Но он сделает над собой усилие, он притворится хорошим на то время, что будет в Гармонии.

Уилл прислонился к ближайшему дереву и пристально посмотрел на Селину.

— Я кажусь тебе лучше, чем я есть.

Селина придвинулась ближе, и он машинально обнял ее.

— Ты сам не веришь в себя, — мягко возразила она.

Вера Селины слепа. Она видит только хорошее и закрывает глаза на дурную сторону. А когда он покинет Гармонию, правда откроется ей очень скоро. Он возьмет все, что она может ему дать, и оставит ее ни с чем. Он разобьет ее сердце. И тогда она увидит, какой он негодяй.


Селина нашла мисс Роуз, которая сидела на складном стуле в обществе Реймонда и Френни, и сказала ей, что ее не нужно везти домой. Старуха долго изучала ее лицо, освещенное заревом фейерверка и лимонно—желтым светом фонарей, затем коротко кивнула.

— Еще увидимся.

Пробираясь к воротам парка, где дожидался Уилл, Селина размышляла о том, что зоркая, невероятно проницательная мисс Роуз могла прочесть на ее лице.

Увидев Уилла, стоящего под кирпичной аркой, она позабыла про мисс Роуз и весь мир. Его белую футболку, как и белое одеяние самой Селины, было хорошо видно даже в темноте.

При ее появлении Уилл не произнес ни слова, а только отделился от стены, взял ее за руку и пошел рядом.

В этот вечер с ним что-то случилось, и Селина не могла понять, что именно. Он казался… побежденным. Нет, не то. Побежденным он не будет никогда. Но он сдался, смирился с тем, что оставшееся время пребывания в Гармонии ему суждено провести с ней.

Он думает, что ему нет места в ее жизни. Верно заметила мисс Роуз: Уилл считает ее слишком хорошей для него. Он уверен, что она пострадает, если вступит с ним в тесную связь. И по крайней мере, в этом последнем пункте он прав. Она будет страдать, если он покинет ее. Но лучше сейчас получить высочайшее наслаждение и расплатиться страданием впоследствии, чем мучиться уже сейчас.

На улицах города было пустынно; практически все любовались фейерверком в парке или еще не вернулись из-за города. По пути домой Уилл с Селиной встретили лишь одну машину.

Подходя к владениям Кендаллов, Селина спросила:

— Ты в своем домике не очень страдаешь от жары?

Уилл рассмеялся:

— Милая моя, думаю, мне там немногим легче, чем грешникам в геенне огненной. А там мне, по—видимому, еще предстоит оказаться за то, что я делаю с тобой.

Селина мрачно взглянула на него, но он не видел ее лица.

— Ты ничего мне не сделал, Билли Рей, — проворчала она, отпирая дверь коттеджа и пропуская Уилла вперед. — Я участвую по доброй воле, даже, можно сказать, с вожделением. Так что если и гореть в аду, так вместе.

Уилл потянулся к выключателю, но Селина его остановила. Она бросила ключи на столик, захлопнула дверь комнаты и направилась в спальню. Когда Уилл вошел вслед за ней, она стояла у окна. Он остановился у двери.

— Сели, может, мне уйти?

— Нет, останься.

Тогда он приблизился к ней и поднял жалюзи; лунный свет залил комнату.

— Ты часто стоишь у этого окна. — Уилл прижался к ней сзади. Все его тело горело, отвечая на жар, сжигающий Селину. — По ночам я смотрю на тебя, когда ты стоишь у окна.

Он держал ее за плечи, шептал в самое ухо и чувствовал, как ее тело трепещет при каждом его слове.

— Я смотрю на тебя долго, пока ты не ляжешь, и изнываю от желания. Господи, Сели, ты даже не знаешь, как я хочу тебя.

Его жаркий, волнующий голос дрогнул. Он поцеловал ее, и Селина всем существом откликнулась на этот поцелуй. Затем он отпустил ее, опустился на колени, снял туфли с ее ног, отбросил их в сторону. Его руки скользнули по ее длинным ногам, вскоре ее трусики белели легким облачком на полу.

Уилл выпрямился, обнял ее сзади за талию и расстегнул «молнию» на джинсах свободной рукой. Послышался шорох материи и сдавленный стон — Селины? или его собственный? Он зашептал прерывающимся голосом:

— Я лежу там и воображаю, как буду заниматься с тобой любовью, прикасаться к тебе, входить в тебя, и схожу с ума. Я вижу, как я вхожу в тебя, очень глубоко. Вот так.

Он раздвинул ее ноги и резким движением вошел в нее. Она была горячей, влажной, и она ждала его.

Уилл не солгал. Временами ему казалось, что он в самом деле сойдет с ума, если не окажется в ней. Но сошел он с ума именно сейчас, когда оказался внутри, когда сжал ее и их губы встретились. Он был безумен от желания. От испепеляющего жара.

Нет, он не совершит непоправимую ошибку, не станет влюбляться в нее, не станет стремиться к жизни, которая закрыта для него, к дому, детям… Но если он окажется глуп, если ему захочется всего этого, тогда…

Он замер на мгновение, она прижалась к нему еще теснее, потом отпрянула. Его кровь вскипела, мышцы напряглись, он со стоном выпустил в нее горячую струю и почувствовал, как ее сотрясает оргазм.

Она трепетала в его руках, и он еще раз подумал, что если ему и суждено совершить глупость, то причиной тому может стать только Селина.

Уилл медленно раздел ее, осторожно расстегнул все пуговицы и сложил ее блузку и юбку на стул. Селина проявила куда меньше терпения, раздевая его. Она рывком стянула через голову с него футболку, поспешно стащила джинсы и носки. Но трусы она снимала с него медленно, нарочно поддразнивая его.

Сколько раз им надо повторить то, что произошло, прежде чем она насытится или он выбьется из сил? Три раза? Четыре? И десяти будет мало! Никогда в жизни Селина не испытывала такого неутолимого любовного голода, такой жадности до тела Уилла, до его ласк. Она отбросила всякий стыд и забыла обо всем. На всем белом свете оставались только они вдвоем.

Он опустил жалюзи, зажег лампу возле кровати и улегся рядом с Селиной. За все шесть лет, что она прожила в этой комнате, ни разу в этой постели не оказывался мужчина. Сейчас Уилл наполнил ее спальню — совершенно неведомое дотоле ощущение.

— Из—за меня и твоей сестры тебе пришлось пропустить фейерверк.

— Это как посмотреть. Из глаз Викки летели искры, да и я сама горела не хуже ракеты минуту назад. — Селина провела пальцем по колючему подбородку Уилла. — И вообще у нас в Гармонии фейерверки не редкость. Хочешь не хочешь, каждый год приходится на них любоваться.

— Верно, — согласился Уилл. — В следующий раз насмотришься.

Он отвернул голову, чтобы она не видела его лица и не смогла бы прочитать на нем слово, оставшееся невысказанным: «Одна». В следующем июле его здесь не будет.

Он развязал цветные ленты и запустил пальцы в ее густые волосы.

— У тебя красивые волосы, — пробормотал он.

— Спасибо. Ради тебя я их не остригу.

— Да? — Он улыбнулся, но не насмешливо, как обычно. На этот раз улыбка получилась скорее грустной. — И долго ты не будешь стричься?

— А ты долго останешься в городе?

Уилл помрачнел еще больше.

— Я не могу оставаться.

— Тогда я остригусь в тот день, когда ты уедешь, — серьезно пообещала Селина. — И они будут короче, чем у тебя сейчас.

Уилл вертел ленточки в пальцах.

— Как раз нужной длины, — заметил он наконец. — Вполне подойдут…

— Для чего? — полюбопытствовала Селина.

Уилл сложил ленты в петлю и приказал:

— Дай руку.

Селина пристально посмотрела на него, но не стала возражать.

Уилл никогда намеренно не причинит ей боль.

Она протянула ему правую руку, он завел ее ей за голову и просунул между прутьями кровати в изголовье. Не дожидаясь дальнейших распоряжений, Селина подняла левую руку. Уилл проделал ту же операцию, сложил ее ладони и захватил запястья петлей и нетуго завязал ленты. После этого он широко развел ноги Селины, встал на колени и вновь резко вошел в нее.

Он овладел ею быстро и жадно; он гладил ее груди и легонько покусывал их. Она сама не знала, что испытывает: возбуждение, вожделение, страсть? Она чувствовала только его сильные толчки. А он был волен делать с ней все, что захочет, тогда как она не могла прикоснуться к нему, притянуть его к себе, не могла обхватить его голову и поцеловать в губы. Она открыта и беззащитна, она целиком покорилась ему.

А он сильный и властный, его глаза закрыты, он тяжело дышит, но не останавливается, все ускоряет движения. И вот она уже достигла пика, но он продолжает, ласкает ее соски, сильнее, еще сильнее, еще глубже… Наслаждение захватывает ее, и Селина кричит, не замечая ничего, даже хриплого стона Уилла. Он наполнил ее собой…

Сколько времени это продолжается? Секунды? Минуты? Она не знает и не желает знать, ее обволакивает ласковое тепло. Нет уже ни комнаты, ни ночной темноты, есть только она и есть Уилл. Но вот наконец напряжение мышц ослабевает, сердцебиение замедляется, дыхание выравнивается. Она открывает глаза и видит, как он смотрит на нее сверху вниз. Она не может не улыбнуться ему благодарной улыбкой.

— Понравилось? — почти грубо спрашивает он.

Ответом ему служит еще одна улыбка.

— Да, милый, мне хорошо.

Избегая ее взгляда, он тянется к лентам у нее в изголовье. Ему немного не по себе, что он поддался порыву и привязал ее, но она уже сама освободилась и обвила его шею руками. Она могла избавиться от пут в любую секунду, но не стала этого делать.

— Почему-то мне вспомнилась одна строчка, — прошептала Селина. — «Когда она хороша, то она чертовски хороша. Но когда она грешит, она еще лучше». Так вот, Уилл Бомонт, ты великий грешник. — Она поцеловала его и заглянула ему в глаза. — Знаешь, почему у меня ничего не вышло с другими мужчинами?

— Знаю. — Он обхватил ее потное тело и притянул к себе. — Потому что они не я.


Наутро Уилла посетила забавная мысль: поразительно, как сладко спится при работающем кондиционере рядом с женщиной после неслыханного наслаждения. Он не помнил, когда в последний раз так крепко спал, когда вообще он спал в душную летнюю ночь при кондиционере. А еще он не помнил — или не хотел вспоминать, — когда он в последний раз проводил ночь с женщиной. Вероятно, он тогда спал с женщиной за стол и кров или за наличный расчет.

И в этот раз он получил плату — потрясающее, небывалое удовольствие.

Обычно Уилл просыпался около половины седьмого, принимал душ, брился и отправлялся на работу к семейному гнезду Кендаллов. В этот день, однако, ему нужно встать пораньше, чтобы выскользнуть из коттеджа Селины, пока не проснулась мисс Роуз; но он никак не мог заставить себя подняться.

Селина лежала рядом на спине и безмятежно спала; ее волосы рассыпались по подушке. Она сейчас была так прекрасна, что Уилл не мог отвести от нее взгляда. Если бы он не потерял голову окончательно и бесповоротно, то поскорее выбрался бы отсюда и отправился куда глаза глядят. К пробуждению Селины он был бы уже далеко от Гармонии. И он продолжал бы свой путь, пока не позабыл бы ее.

И сколько же на это потребуется времени? Сколько тысяч миль нужно ему отшагать, чтобы выбросить Селину из головы? Сколько невыносимых, бесконечных дней предстоит ему?

Наконец он встал, быстро оделся. Он заметил, что Селина не спит и смотрит на него, только тогда, когда он склонился над кроватью, чтобы поцеловать ее на прощание.

— Куда ты? — сонно прошептала она.

— К себе.

— Зачем? Разве уже пора вставать?

— Нет. У тебя еще час времени.

Она отбросила простыню, под которой они спали, и тут же стыдливо завернулась в нее.

— Ты хочешь уйти, чтобы мисс Роуз ничего не узнала?

— Тебе не приходило в голову, что я не всегда выставляю напоказ свою личную жизнь?

Если такое определение того, что произошло ночью, и укололо Селину, то она не подала вида.

— А тебе не приходило в голову, что мне глубоко наплевать, если мисс Роуз и весь город узнают о том, что здесь было?

Уилл присел на кровать.

— Сели, это легко сказать. Жить с этим тяжелее. Когда меня здесь не будет, ты будешь рада, что мы все сохранили в тайне.

Но на Селину в это утро накатило упрямство — это было видно по ее ясным зеленым глазам.

— В тайне нужно хранить то, чего стыдишься. Я не стыжусь ни тебя, ни себя, ни того, что мы с тобой сделали. — Она радостно улыбнулась. — Да и кое-кому уже все известно. Я имею в виду Викки. Наши с тобой отношения сегодня будут предметом самого широкого обсуждения, это я тебе гарантирую.

— Викки никому не скажет ни единого слова.

Селина расхохоталась, откинув голову.

— Ты не знаешь мою сестру.

— Зато она меня достаточно хорошо знает. Она отлично знает, что я не произношу пустых угроз. Если она хоть одной живой душе проговорится про нас с тобой, то пожалеет, что родилась на свет.

Селина вздохнула и уселась, согнув колени и уперев в них подбородок.

— Защищаешь меня?

— Тебе это необходимо, детка.

— У тебя жуткая репутация, Уилл Бомонт, но более осмотрительного человека, чем ты, я не встречала.

А вот святая, непорочная Селина оказалась распутницей. Если в городе узнают об этом, у всех будет настоящий шок. Даже сам Уилл с трудом свыкся с этим фактом.

— Мне нужно идти.

Он уже был у двери спальни, когда Селина остановила его.

— Эй, Уилл! — Она послала ему нежную улыбку. — Спроси при случае у мисс Роуз, что она думает насчет нас с тобой. Ты очень удивишься.

Значит, мисс Роуз уже обсуждала с Селиной вопрос ее взаимоотношений с ним, одному богу ведомо зачем.

Он с укором посмотрел на Селину:

— У тебя что, чешется язык?

Селина бросила на него лукавый взгляд:

— Когда ты рядом, у меня зуд совсем в другом месте…

Уилл бросил на нее предупреждающий взгляд, и она осеклась.

— Может, разденешься и утихомиришь меня?

Уилл не мог не улыбнуться.

— Потерпи немного, Сели. Я буду у тебя ночью.

С ботинками в руках Уилл спустился с крыльца и ступил на влажную, прохладную траву. Он любил этот ранний час, когда солнце еще не печет невыносимо, когда вокруг нет ни души. В этот час на земле царят мир и покой.

Впрочем, он ошибся, думая, что рядом нет ни души. На ступеньках крыльца домика для гостей сидел Джеред Робинсон.

Уилла пронзило острое чувство раскаяния. Надо было уйти от Селины раньше. Надо было обуться. Надо было проявить больше осторожности.

Впрочем, Джеред, кажется, не обратил внимания ни на ботинки в руках Уилла, ни на его сконфуженный вид. Он просто сидел на ступеньках, опустив голову. Уилл присел рядом с ним.

— Привет, Джеред. Давно ждешь?

— Часа два.

— Мне очень жаль твою маму.

— Да.

А что он еще мог сказать? Что можно сказать пятнадцатилетнему парнишке, который два дня назад узнал, что его мать убита? Уилл попытался вспомнить, что говорили ему самому, когда умер его отец: «Нам очень жаль, мы будем молиться за тебя, его забрал бог». И к чему все эти слова? Ему было безразлично сочувствие людей, которых он едва знал, а их молитвы только раздражали его. Ему отец нужен гораздо больше, чем какому—то богу. Все слова бессмысленны. Именно поэтому он не стал больше ничего говорить. Он просто сидел рядом с Джередом и терпеливо ждал.

Наконец Джеред поднял голову и посмотрел на него.

— Похороны завтра. Вы придете?

Уилл сглотнул слюну, чтобы не выпалить поспешное «нет». Единственные похороны, на которых он когда—либо присутствовал, — похороны его собственного отца. А на погребении Мелани ему никто не обрадуется.

— Думаю, твоему деду не понравилось бы, если бы я появился на похоронах, — осторожно сказал он.

— Дедушка вас скорее всего не заметит. Ему сейчас очень плохо. Ему пришлось опознавать ее… то есть тело. С тех пор он ни слова не произнес. Все дела сейчас на мне, а мне бы хотелось, чтобы вы пришли. Мама… Она хорошо к вам относилась. Она говорила, что вы по—доброму с ней разговаривали, когда она к вам приезжала. А ведь к ней мало кто относился по-доброму.

По-доброму. А что он такого сделал? Назвал ее шлюхой, обвинил в шантаже и лжи, упрекнул в том, что она плохая мать. Что ж, он и впрямь был добр.

— Хорошо, Джеред, — мягко согласился он. — Я приду. Но предупреждаю — это может расстроить твоего дедушку.

Джеред понимающе кивнул.

— И мисс Селина… Пожалуйста, попросите ее прийти. Многие придут потому, что хорошо относятся к дедушке и бабушке или просто из любопытства. Но мне хочется, чтобы мисс Селина была.

— Я ей передам.

Еще несколько минут они просидели молча, после чего Джеред вдруг сказал:

— Мама много раз говорила мне, что скоро наша жизнь изменится. Она обещала устроиться на постоянную работу, уехать отсюда и поселиться где-нибудь далеко. — Он тяжело вздохнул и невидящими глазами посмотрел вдаль. Уилл молча ждал, понимая, что мальчику есть что сказать. — Она всю жизнь повторяла, что мы с ней переедем в какое-нибудь хорошее место, как только у нее появятся деньги, но денег у нее не было, она все тратила на вечеринки, наркотики и выпивку. — Джеред опять помолчал. — Мне очень жаль, что она погибла, но я так злюсь на нее за то, что она до такого дошла. Она всю жизнь обещала и никогда даже не пыталась сдержать слово! Как же я ее за это ненавижу!

Слезы уже текли по лицу Джереда, и Уиллу отчаянно хотелось провалиться сквозь землю. Он никогда не умел утешать людей. Он не знал, что сказать этому страдающему мальчику, он только знал, что невозможно просто так сидеть и молчать. Повинуясь инстинкту, он обнял Джереда и притянул к себе. Впервые за двадцать с лишним лет он вспомнил простую истину: на дружеском плече можно выплакаться.

Джеред всхлипнул раз, другой и разрыдался по—настоящему. Уилл подумал о том, что забыл еще одну простую истину: в пятнадцать лет мужчиной быть невозможно. Джеред, при всем своем уме, зрелости характера, серьезных интересах, все-таки ребенок, растущий без отца и заброшенный матерью на долгие годы.

Мало—помалу Джеред стал успокаиваться. Снова наступила тишина, нарушаемая только пением птиц в кронах деревьев.

— Джеред…

Мальчик не откликнулся. Уилл заглянул ему в лицо. Глаза его были закрыты, он тихо посапывал. Джеред спал, вероятно, в первый раз после того, как услышал страшную новость.

Они все еще сидели рядом, когда Селина показалась на веранде. Она еще не успела подойти к ним, как из дверей своего дома вышла мисс Роуз и тоже направилась к ним. Ни она, ни Селина, казалось, не удивились, словно появление Джереда было чем-то совершенно естественным.

— С ним все в порядке? — спросила Селина, остановившись около Джереда и осторожно отведя прядь волос с его лба.

— Он уснул.

— Отведи его в дом, — безапелляционным тоном сказала мисс Роуз. — Едва ли он хоть сколько—нибудь спал с воскресенья. Я за ним присмотрю, пока вы будете на работе.

Уилл хотел было сказать, что отведет Джереда к себе и побудет с ним, предупредив Роджера о своем отсутствии, но вдруг решил, что будет лучше принять предложение мисс Роуз. Джеред не привык рассчитывать на чужую поддержку. В данных обстоятельствах он в ней очень нуждается, но, когда он проснется, ему, вероятно, станет неловко.

Уложив мальчика в одной из комнат в доме мисс Роуз, Уилл поспешно вышел, кивком пригласив Селину следовать за ним.

— Джеред хочет, чтобы мы с тобой были на похоронах Мелани, — сказал он ей на крыльце. — Ему нужен кто—то свой, а туда придут разве что друзья его деда и местные сплетники.

Селина согласилась, не раздумывая. Уилл и не рассчитывал на иное. Ей там будут рады. Никто не станет злорадно шептаться у нее за спиной. Никто не будет сравнивать ее лицо с лицом Джереда в поисках родственных черт, пусть даже несуществующих.

Селина пошла было обратно в дом, но задержалась в дверях.

— Уилл, почему он пришел к тебе?

— Тебе это кажется странным?

Она слегка улыбнулась:

— Я сама непременно обратилась бы за утешением к тебе. Но тогда в магазине мне показалось, что Джеред тебя не жалует.

— Наверное, он переменил свое мнение. — Уилл заколебался, видя недоверие Селины. — Мы с ним поговорили. Он приходил и сюда, и в усадьбу. По—моему, он в душе убедился, что я не его отец, но не хочет признаться себе, что Мелани ему солгала. Слишком много разочарований он испытал в жизни.

Селина открыла стеклянную дверь, но снова помедлила и обернулась к Уиллу.

— Ты, Уилл, был бы Джереду хорошим отцом. Жаль, что его отец не ты.

Она вошла в дом, а Уилл остался посреди лужайки.


Френни с Реймондом мирно попивали свой обычный коктейль у бассейна.

— Завтра в час похороны Мелани Робинсон, — сообщила мужу Френни. — Мне кажется, нам нужно пойти.

Реймонд промолчал; он понимал, что Френни не хуже его самого знает, какие обязанности на них накладывает положение в обществе. Джок — его товарищ и клиент. Они непременно должны явиться на похороны его дочери и произнести все приличествующие случаю слова из уважения к нему, даже при том, что для них смерть Мелани — отнюдь не утрата. Даже при том, что ее смерть — благо для всех.

— Здесь написано, — продолжала Френни, кивнув на первую страницу местного еженедельника, — что ее квартиру ограбили. Похищены деньги, серьги, карнавальная маска и некоторые личные вещи. — Она отложила газету и взглянула на Реймонда. — Скажи на милость, кому могла понадобиться глиняная карнавальная маска? Такие продаются за гроши на каждом углу.

Реймонд поморщился:

— Тот, кому могло прийти в голову грабить квартиру Мелани Робинсон, явно не отличался большим умом. Настоящий грабитель, задумав ограбление в Новом Орлеане, не пойдет во Французский квартал, в трущобы.

— Откуда ты знаешь, что Мелани Робинсон жила в трущобах?

— У нас в Гармонии всем известно, что Мелани жила во Французском квартале, — ворчливо ответил Реймонд. — Эта потаскуха никак не могла снимать квартиру в богатом районе.

— Между прочим, ты назвал потаскухой единственную дочь милейшего Джека Робинсона, — приторно—сладко пропела Френни.

Ей не нравился Джок, невзирая на дружеские и деловые отношения Реймонда с ним. В свою очередь, Реймонд, несмотря на свою любовь к Френни, был заинтересован в дружбе с Джеком и не нуждался в одобрении жены.

Он сделал последний глоток и поднялся на ноги.

— Дорогая, мне надо поработать, — сказал он, целуя Френни в лоб. — Когда ужин будет готов, пусть Мэй позовет меня.

Он вошел в дом, радуясь царящей там прохладе. Июль в Луизиане — не время для сидения с коктейлем на террасе. Впрочем, Френни жара даже нравится, Френни находит в ней что—то особенно чувственное. А Реймонд считает эту ее черту чувственной.

Но сегодня у него много работы. Войдя в кабинет, он плеснул в стакан бурбона, разбавил его, уселся за стол и открыл портфель. На прошлой неделе прибыли платежные поручения по новому счету его матери, и Марианна Уайт, в точности следуя его инструкциям, направила их непосредственно ему, не оповещая о том ни Роуз, ни Роджера Вудсона.

Реймонд вынул их из портфеля вместе с регистрационной карточкой, которую Билли Рей в конце концов подписал, точнее, кое—как нацарапал на ней «Уильям Р. Бомонт». Четко были написаны только У и Р. Ясно, этот сукин сын давно разучился писать, ведь все эти годы ему приходилось разве что подписывать от случая к случаю какие—нибудь ерундовые чеки. Писать письма ему было некому, и он не работал в конторах с документами. При его образе жизни он вполне мог бы быть совершенно неграмотным, ему ни к чему даже способность накорябать свое имя.

Реймонд взял лист бумаги и ручку, положил карточку перед собой и принялся тщательно копировать подпись. Неуклюжие буквы давались ему нелегко, так как сам он обладал четким каллиграфическим почерком. Он покрыл закорючками целый лист и все—таки не был удовлетворен плодами своих трудов. Услышав стук в дверь, он быстро спрятал лист в стол и отозвался. Вошла Мэй со словами:

— Мистер Кендалл, обед готов.

— Сейчас иду.

Реймонд приветливо улыбнулся — на всякий случай, чтобы Мэй не заподозрила, что оторвала его от важного занятия.

Когда дверь закрылась, Реймонд взялся за чеки. На его счастье, Вудсон предпочитал хранить их в коробочке, из которой можно беспрепятственно взять несколько бланков, и Вудсон еще очень долго не заметит их отсутствия. А к тому времени для Билли Рея все будет кончено.

Все чековые книжки Реймонд аккуратно положил обратно в коробку, убрал ее в портфель и запер на замок, затем спрятал в сейф бланки чеков и лист, испещренный неудачными копиями подписи Билли Рея. Теперь у него оставалось только одно дело.

Несколько телефонных звонков дали ему необходимое имя, еще несколько звонков — и все запланированные договоренности были достигнуты. Последний звонок был нужен Реймонду для того, чтобы реализация плана началась.

Услышав в трубке мужской голос, Реймонд не стал называть себя. Очень тихо он сказал:

— Начинайте сегодня. Действуйте точно по договоренности.

Едва он положил трубку на рычаг, как в кабинет без стука вошла Френни.

— Ужин стынет. Мэй сердится.

— Я уже иду.

Френни рассмеялась.

— Ну, это я уже не раз слышала. — Она окинула взглядом пустой стол. — Ты вроде бы собирался работать.

— Я уже все закончил.

— Это связано с банком?

— А что еще может быть?

Френни присела на краешек стола.

— Ты говорил по телефону или мне показалось?

— Подслушиваешь, родная?

Френни улыбалась ласково и чуть—чуть с вызовом. Она прекрасно слышала голос Реймонда, говорящего по телефону, но оставляла ему возможность соврать.

Но Реймонд хорошо ее знал. И представлял себе, к каким последствиям может привести ложь. Поэтому он предпочитал не обманывать жену по пустякам.

— Мне нужно было уладить одно непростое дело.

— Какая таинственность! Это дело, случайно, не связано с Билли Реем?

Реймонд встретил вопрошающий взгляд Френни не дрогнув.

— Да. Речь именно о нем.

В ее ответной улыбке Реймонд увидел удовлетворение — и влечение. Он, Реймонд, старается избавиться от Билли Рея, как Френни прекрасно известно, и для этого использует свои рычаги: авторитет, богатство, связи. Вот что ей нравится, вот что ее зажигает. Ощущение его власти, силы, ярости возбуждает ее, пожалуй, сильнее, чем нежные поцелуи и жаркие ласки. Она готова немедленно броситься в постель, когда он в пылу ссоры теряет самообладание, сердится, даже бьет ее. Не хуже бывает и тогда, когда его гнев направлен на кого—то другого. В таких случаях Френни становится просто ненасытной. Она будет несравненна в постели, когда ему удастся справиться с Билли Реем.

Реймонд встал и обнял Френни.

— Ужин ждет, — насмешливо сказал он.

Его рука скользнула под юбку жены и погладила ее ногу. Френни уже была распалена.

— Да, ждет.

Глаза Френни потемнели. Казалось, она была готова отдаться ему прямо здесь, на столе, но Реймонд решительно отстранился.

— Идем. Не стоит обижать Мэй.

Френни яростно взглянула на него и прошипела:

— Гнида.

Она поправила юбку и вышла из кабинета. Впрочем, Реймонд знал, что она не сердится всерьез. Они будут сидеть за столом, оба до крайности возбужденные, будут есть, говорить о самых обычных предметах — работе Реймонда, знакомых Френни, о предстоящем отпуске, — после чего поднимутся в спальню. Френни начнет ругаться за то, что муж оставил ее в таком состоянии, и тогда он ударит ее. Но не по лицу. Священное правило: не должно оставаться видимых знаков.

Нет, Реймонд разорвет на ней блузку и ударит ее по груди. Она любит, когда он несильно бьет ее в грудь, и на ней остается постепенно сходящее красное пятно. Он будет бить ее, пока она не попросит его остановиться. А потом он силой возьмет ее.

Реймонд с улыбкой отодвинул стул для Френни, думая о том, какая сытая, довольная будет она после всего, как она будет играть с ним в свои игры, и настанет его очередь молить о пощаде. Он любит наказывать. Но он любит и быть наказанным.

Он сел за стол, чтобы скрыть эрекцию, поспешно расстелил на коленях белую салфетку и улыбнулся жене:

— Милая, как у тебя прошел день?


В среду Селина сидела за своим столом в библиотеке и не отводила глаз от секундной стрелки, которая описывала круг за кругом. С минуты на минуту Уилл должен зайти за ней, чтобы вместе отправиться на похороны Мелани. Ночью он сказал ей, что ему не хочется идти, но он не видел способа отказать Джереду в его просьбе.

Минутная стрелка в очередной раз шагнула вперед. Уилл запаздывал. Селина нисколько на него не сердилась. Утром он упрямо отправился на работу, а это значило, что ему нужно было доехать до дома, принять душ и переодеться. Селина оставила ему ключи от своей машины, но не была уверена, что он поедет в город на машине. Церковь находится в паре кварталов от библиотеки, кладбище — примерно на таком же расстоянии от церкви.

Накануне Уилл пришел к ней очень поздно, когда мисс Роуз давным—давно спала. И в коттедж он заходить не стал, а предложил Селине посидеть на веранде. Потом они зашли за дом и занялись любовью на траве. Инициативу проявила она, сама того не желая. Она устроилась на его бедре и принялась дразнить его, стараясь рассмешить его. Она не представляла себе, как быстро он загорается, как легко воспламеняется она сама. Пусть начало было вполне целомудренным; при завершении Селина испытала великое наслаждение.

Он уснул у нее в кровати, но проспал всего несколько часов. Глубокой ночью Уилл выскользнул из постели, оделся и отправился к себе в уверенности, что его уход остался незамеченным. Она сделала вид, что спит, уже зная, что ее уговоры ни к чему не приведут.

И вот он опять опаздывает.

— Мисс Селина!

Она оторвала взгляд от часов и посмотрела на Милли.

— Не могли бы вы передать Джереду… что мне очень жаль…

— Да, конечно, я скажу ему.

— Что он собирается теперь делать? Будет по—прежнему жить с дедом? Не уедет из города?

— Наверняка не уедет. — Селина пожала плечами. — Ему некуда уезжать.

Селине показалось, что Милли хочет добавить что—то еще, но тут открылась дверь, и вошел Уилл. Его влажные после душа волосы были зачесаны назад, но одна упрямая прядь прилипла ко лбу. Его одеяние поразило Селину. До сих пор она видела его либо в джинсах и майке, либо вообще без одежды. Сегодня он надел белую сорочку, закатав рукава до локтя, темно—серые брюки и новые черные ботинки. Он нравился ей в любом виде, но в этот день он ничем не отличался от Ричарда Реймонда, любого добропорядочного гражданина Гармонии, штат Луизиана.

Селина встретила его приветливой улыбкой.

— Уилл, это Милли Эндрюс, она иногда меня подменяет. Милли, это…

— Я его знаю, — хмуро отозвалась девушка.

Селина удивленно взглянула на нее. Ни разу она не слышала от Милли ни единого резкого слова, тем более в адрес людей, которые такого отношения не заслуживали. Но она сразу же вспомнила про отношения Милли с Джередом.

— Нет, Милли, ты еще ничего не знаешь, — мягко сказала она, поднимаясь из—за стола. — Это Уилл Бомонт, он друг Джереда Робинсона.

Она сделала явственно ударение на слове «друг». Друг. Не отец.

Хорошее воспитание все же взяло верх, и Милли проговорила, не поднимая головы:

— Очень рада с вами познакомиться, мистер Бомонт.

Уилл перевел взгляд на Селину и горько усмехнулся.

— Ну да, конечно, я вижу, — сухо сказал он. Девушка наконец подняла на него глаза, и его взгляд тут же сделался более приветливым. — Идем, Сели.

Ей нравилось, когда он так ее называл. Нравилось с самого первого раза, с того воскресного утра, когда он назвал ее чопорной, засмеялся и сказал глубоким грудным голосом: «Давай—ка я буду звать тебя Сели». А сейчас ей особенно понравилось, что он обратился к ней именно так при постороннем человеке. Отныне это уменьшительное имя уже не тайна.

Она взяла сумочку со стола.

— Милли, не знаю, как долго продлится церемония.

— Ни о чем не беспокойтесь.

Селина уже направилась к двери в сопровождении Уилла, когда Милли окликнула ее:

— Мисс Селина, вы не забудете?..

Селина улыбнулась.

— Нет, Милли, не забуду.

Выйдя на крыльцо, Уилл протянул ей ключи от ее машины, стоящей тут же, но она отвела его руку в сторону.

— Давай лучше пройдемся.

— Милли! — воскликнул Уилл с насмешкой. — Ничего себе имя для девчонки!

— Это у них семейное. У нас тут традиции значат очень много. Милли назвали так в честь ее бабушки. Меня назвали в честь прабабушки.

— Меня зовут так же, как моего деда, а отца звали как его деда.

— Значит, если у тебя будет сын, ты назовешь его Клодом?

Селина попыталась в уме соединить имя Клод с фамилией Бомонт. Что ж: «Ничего себе имя для мальчишки!»

— Сели, у меня детей не будет. Никогда, — сказал он негромко и очень серьезно.

Ему не нужно было добавлять: «Предупреждаю тебя для твоего же блага. Не жди от меня ничего, кроме хорошего секса. Не надейся на большее». Селина все поняла. И не стала придавать значения его словам.

— Ты хорошо сегодня выглядишь.

Уилл глянул на свою новую, с иголочки, одежду и смущенно пожал плечами.

— В джинсах вроде нельзя туда приходить. А кстати, о чем ты не должна забыть? Что Милли имела в виду?

— Просила кое-что передать Джереду.

— Она любит Джереда?

— Да.

— А он ее?

— Не знаю. Боюсь, он ее вообще не замечает.

— Это потому, что он очень любит тебя. Джеред не мой сын, но эта черта у нас с ним общая. — Он раздел Селину долгим и бесстыдным взглядом. — Ты нам обоим нравишься.


Глава 10 | Вкус греха | Глава 12