Толстый (окончание)

К утру невыспавшийся Виталик сломался. Не в физическом смысле. В духовном…

Странные пришли ему в голову мысли. И непонятно, отчего подумал он так, а не иначе. Но он вдруг понял, что слава — тлен.

«Ну и что? Жил Высоцкий, владел умами, боролся с Системой насмерть. И чем это закончилось? Умер. Нищим умер. А Система стоит и будет стоять вечно. А мог бы и жить. Уехал бы к своей французской жене и жил бы в свое удовольствие. А он умер. И получается, что для жизни нормальной важны только Власть и Деньги. Что, по сути, одно и то же. Есть Власть — будут Деньги. Есть Деньги — будет и Власть».

Такие или примерно такие мысли роились в затуманенном мозгу. Нелогичные, несвязанные одна с другой. Неумные. Но произвели они на Виталика впечатление неизгладимое и странное. В одночасье из мятущегося подростка вылупился вполне определившийся в жизни юноша.

Итак, Власть и Деньги. Именно в такой последовательности. Ибо поставить наоборот в стране советов — значит, сидеть в тюрьме. Государство не давало подданным зарабатывать. А те, кто пытался заработать деньги, большие деньги, делали это путем, наказуемым «в порядке применения УК РСФСР». Да Владик и не знал иных путей легкого обогащения, кроме тех, которые показывались в советских детективах. Этими путями были воровство, грабеж, убийство, спекуляция, продажа Родины и прочее в том же духе.

Другой путь — делать карьеру. Можно в профессиональном смысле. Но такое направление если и сулило успех, то очень нескорый. А вот карьера комсомольско-партийная была куда как заманчивее. И гораздо перспективнее.

В школе делать комсомольскую карьеру уже поздно. Владик налег на учебу и через год, летом восемьдесят второго, благополучно закончил школу, с золотой медалью, заметим.

В конце десятого класса учитель математики, искренне любивший своего одарённого ученика, предложил помочь — замолвить словечко в Бауманском училище. Но Виталий отказался. И выбрал самый непопулярный в Москве институт, где практически наверняка не было тех студентов, которых называли блатными. И где ему, человеку без роду без племени, не помешают делать карьеру детки влиятельных родителей.

Он легко поступил в институт. Он все верно рассчитал. И начал делать комсомольскую карьеру.

На первом комсомольском собрании сам предложил себя комсоргом группы. На него косо посмотрели сокурсники: в свободомыслящей студенческой среде комсомол как верный помощник и резерв партии не пользовался популярностью. Но Виталию на косые взгляды было наплевать. Он поставил перед собой Цель. И он ее достигнет, чего бы это ни стоило.

На втором курсе Виталий Клевцов стал комсоргом курса.

На третьем — комсоргом факультета и членом КПСС.

На четвертом — комсоргом института и попал в номенклатуру райкома партии.

О-о-о! Теперешние молодые не знают, как сладко попасть в номенклатуру райкома. А после стать инструктором райкома… Как приятно появляться «на предприятиях и в организациях», где парторги ломают перед тобой шапку и всячески стараются услужить! Как хорошо обрастать связями с большими и нужными людьми!..

Был, конечно, в такой карьере свой минус. Уж очень много приходилось прогибаться.

И иной раз прогибаться очень круто. И начальство парить веничком в баньке, и водочку за столом раскупоривать и разливать. Кое с кем из немолодых партийных активисток и переспать пришлось. Не из любви. А из партийной необходимости. Но… любишь кататься, люби и самочек возить, пошутил как-то большой начальник, сделавший себе хорошую карьеру не головой, а совершенно другим выдающимся органом. Ничто человеческое, как говорится…

Виталик стал Виталием Петровичем, солидным мужчиной при костюме и галстуке. У Виталия Петровича появилась своя квартира, небольшая, но двухкомнатная и в хорошем районе. Холодильник всегда был полон. Стали доступными всяческие невинные мужские шалости: партийные сауны с вином, пивом, бассейном и молодыми партийно-комсомольскими работницами.

И тут грянула перестройка, гори она огнём! И этот пятнистый Горбач вместе с ней, сволочь! «Партия, дай поручить!» — заорали эти вшивые демократы. Партии, конечно, руль отдавать не хотелось. Да его уже наперебой рвали из ее рук. Она слабо цеплялась, но ручонки были уже не те.

Из партийных комитетов всех уровней все, кто поумнее, начали плавно перетекать в рай- гор- и другие исполкомы, куда уже уходила хозяйственная власть.

А Виталий Петрович Клевцов лопухнулся. Или как там еще говорят? Облажался. Да, облажался Виталий Петрович. Обида взыграла.

А на что обида? А на то, что с недавних пор понял Виталий Петрович: он почти уже дорос до своего карьерного потолка. Для дальнейшего роста требовались связи. И далеко не того уровня и силы, что наличествовали у него.

И правильно он просчитал: время партии закончилось. Вот тут бы и переползти в райисполком, тем более что и неплохая должность светила. Ни много ни мало, замом председателя мог стать. А уж на этой должности много всего можно иметь. И почет, и уважение, и денежку. А уж в наступившей приватизации поучаствовать можно было с таким вкусом да смаком!..

Но вместо этого Виталий Петрович отступился от партийных принципов, от товарищей по партии отвернулся. И ломанулся, как те черепахи, в кооперативное движение. И перестал быть Виталием Петровичем и снова превратился в Толстого.

Поначалу дела как бы заладились. Да настолько, что и квартирку свою двухкомнатную он поменял. На гораздо лучшую, понятно. И обставил ее как надо. И на «вольво» стал ездить. И, к чести Виталия, родителей своих старых, но и ныне здравствующих не забывал, обеспечивал, чем надо, и еще сверх того.

А потом вдруг дела посыпались, неудача пошла за неудачей. Причина была, по сути своей, простой. Работал Толстый фактически в одиночку. Не в том смысле, что помощников не было. Были — нанимал по надобности подчиненных. А в том смысле в одиночку, что делиться ни с кем не хотел. Из тех, кто стоял у ресурсов материальных и финансовых и помогал в различных, иной раз не совсем чистых делах. А ведь тут как? Помогли тебе — не жадничай, поделись. И тогда ещё помогут.

А Толстого вдруг обуяла жадность. Раз с человеком не поделился, в другой раз отстегнул меньше, чем рассчитывал помогавший, в третий раз и вовсе «кинул» оказывающего содействие.

Ну, телефоны, слава Богу, работают исправно. А люди сообразительные да осторожные будущим партнером интересуются. Вот и Толстым поинтересовались. Он пижонил, козырял именами. Людям с этими именами и позвонили. И в очередной сделке предполагаемый партнер вдруг дал задний ход, сорвалась сделка.

Неустоечку пришлось платить господину Клевцову.

Зубной техник Шпак в знаменитой гайдаевской комедии «Иван Васильевич меняет профессию» сокрушался: «Все, что нажито непосильным трудом, все ж погибло…»

Нет, и квартира осталась, и машина. И даже кое-какие сбережения. Но в бизнесе Толстый провалился окончательно.

Помыкался-помыкался, потыкался в разные углы, да все без толку. Карьеру приходилось начинать заново. И как-то вечерком, подсобрав предварительно побольше информации, подумал, посчитал и решил двинуть в шоу-бизнес. Понимая, что и здесь с нуля быстрой карьеры не сделаешь. Сначала требовалось внедриться в тусовку, стать своим, что он не без успеха и проделал.

Потом не увенчалась успехом попытка продюссировать молодую поп-команду. Но Толстый рук не опустил, осматривался, ждал случая. И дождался.

Нет, это не Лена Мосина. Таких безголосых смазливых девочек, желающих пробиться на эстраду, миллионы. И не будь Лены, была бы другая, такая же.

Нет, настоящим счастливым случаем стала Марина Снегирева. Впрочем, нет, и не она даже.

Случай поджидал его в виде случайного пассажира, ловящего частника на одной из московских улиц.

Увидев поднятую руку, Виталий Петрович Клевцов мягко притормозил и открыл дверцу своего «вольво»:

— Садитесь, пожалуйста. Вам куда?