Глава XXVI

ПРЕВРАТНОСТИ ВОЙНЫ

Они скакали через лес, когда начало рассветать, но в чаще все еще царил мрак. Лошадей утомляла мягкая почва, в которой вязли копыта, сухие листья и виноградные лозы, цеплявшиеся к щеткам.

— Увы! — заговорила женщина, — люди не могут выбирать себе родителей, а одно имя моей матери — да простит ее Господь! — возбуждает всеобщий страх и ужас. Она была акушеркой, когда связалась с моим отцом, который под предлогом обучения ее черной магии (мать занималась только белой магией и предсказывала судьбу дамам) преподал ей искусство приготовления ядов — в том числе смертоносного порошка, незаметно распространяющегося в воздухе, так что его создатель должен носить стеклянную маску, и эликсира, который добывается из камня в жабьей голове. Мои родители содержали лавку, где все пороки и страсти могли найти удовлетворение. У них было множество клиентов: жены, которым мешали мужья, мужья, желающие избавиться от жен, знатные дамы, у которых появлялись соперницы, наследники, стремившиеся поскорее разбогатеть, честолюбивые чиновники, желающие продвинуться по службе, люди, намеревающиеся расправиться со своими врагами.

— Стойте! — прервал Жоэль, услыхав вдалеке лошадиный топот.

В утренней тишине удары копыт по глинистой почве доносились отчетливо, словно стук молотка.

— Нас преследуют, — продолжал он. — Негодяи находятся в том месте, где мы свернули с основной дороги… сейчас они поехали дальше.

Звуки начали ослабевать и вскоре исчезли вдали.

— В этой лавке я впервые и увидела Уолтона, — продолжала Тереза. — Он явился под кличкой «Англичанин», потому что родился в Лондоне, но его отец и мать цыгане. Уолтон труслив, вероломен, жесток и жаден, но вместе с тем умен и энергичен, обладает хорошими манерами и ловко подвешенным языком. Это он связал банду с маркизой де Монтеспан через ее горничных, когда та пыталась устранить короля.

— Устранить короля? — повторил Жоэль, содрогнувшись в седле.

— Это случилось в то время, — ответила женщина, — когда Людовик предпочел ей прелестную Фонтанж.

— Такое преступление кажется невероятным, — запротестовал шевалье, — да еще совершенное королевской фавориткой!

— Охваченная злобой, гневом и стыдом при виде того, что ее царственный любовник увлечен другой, она бы без колебаний принесла его в жертву. Кроме того, мои слова подтверждает письмо маркизы к моему отцу, в котором она просит у него яд.

Жоэль не расслышал последней фразы, так как его отвлек шум доносившийся с той стороны, откуда дул сырой холодный ветер.

— Это река, — сказал он.

Десять минут спустя они выехали на берег Рейна. Побледневшая перед зарей луна делала ивы похожими на призраки. Когда они медленно приблизились к воде, женщина заговорила вновь:

— Как я могла попасть в ловушку к подобному негодяю? Мое увлечение им можно объяснить лишь тем кругом, в котором я воспитывалась. Сводни и колдуньи, мнимые священники и аптекари-убийцы, не исповедующие иной веры, кроме культа зла, не боящиеся ничего, кроме полиции, и не имеющие понятия о совести. Как бы то ни было, Уолтон приобрел власть надо мной с полного одобрения моей матери, ибо оставаясь честной, я служила ей живым укором. Лишь мой отец, который любил меня, как тигр любит молодого хозяина, пытался вырвать меня из когтей этого дьявола. «В один прекрасный день злодей отравит тебя», — предупреждал он меня. Уолтон бил, обманывал и обворовывал меня и все же я любила его…

— Это не тот дом, который вы имели в виду? — прервал ее Жоэль.

Слушая рассказ, юноша не забывал осматриваться вокруг и сейчас указывал рукой на стоящую на холме бревенчатую хижину с грубой изгородью. На покрытой рябью воде, среди тростников, покачивалась лодка, привязанная веревкой к столбику. Спрыгнув с лошади, шевалье постучал в дверь.

— Что вам надо? — послышался мужской голос.

— Приятель, нам нужна ваша помощь, — откликнулся бретонец.

— Мы хорошо заплатим вам за услуги, — добавила женщина, также спешившись.

Они услышали щелканье кремня и стали — рыбак зажигал свет. Дверь медленно отворилась и на пороге появился паромщик — толстый, загорелый старик, который держал в одной руке фонарь, дабы как следует разглядеть визитеров, а в другой — уключину, предназначенную, вероятно, для защиты.

— Добрый человек, — заговорил Жоэль, — мы хотим переправиться на другой берег.

— Это нелегко в утреннем тумане — течение здесь быстрое, а моя плоскодонка дает течь.

— Служба короля, — предупредил Жоэль, — а если мы утонем, деньги назад с вас не потребуют. Так что подчиняйтесь мне по-хорошему, или я прибегну к силе. Серебро или сталь — выбирайте сами. — И он похлопал по эфесу шпаги.

— Если так, — испуганно ответил старик, — то постараюсь при помощи пробки, гвоздей и куска просмоленной парусины починить посудину.

— Сколько времени займет эта работа?

— Думаю, не больше двадцати минут.

— Отлично, — сурово произнес молодой человек. — Если самое большее через полчаса мы не будем на середине реки, вы окажетесь на дне с камнем на шее.

Покуда паромщик чинил лодку, Жоэль и Тереза вошли в хижину.

— Как вы попали из Парижа в эту часть Эльзаса и Лотарингии? — спросил Жоэль у своей спутницы.

— Увы! — отозвалась дочь Ла Вуазен. — Очевидно, такова моя судьба. Божье милосердие истощилось, а земное правосудие обрушилось на нас. Однажды утром господин Ларейни арестовал нас всех, и Огненная палата занялась нашим делом. Мою несчастную мать приговорили к смерти и казнили вместе с более чем тридцатью ее сообщниками. Отец был приговорен к тюремному заключению, я прощена, благодаря молодости, а мой любовник — став осведомителем. Нас выслали, но, побывав в Англии, мы тайком вернулись в Париж, где я занялась ремеслом матери на улице Булуа под прозвищем Гадалки. Вскоре я вошла в моду, поскольку унаследовала ловкость матери, а Уолтон знал все секреты двора и столичных дам. Но я не переставала бояться полиции, и, преисполнившись отвращения к своему занятию, решила бежать. Я отправилась сюда, надеясь, что война послужит преградой правосудию и что мой любовник никогда меня не разыщет. Но в этом я ошиблась, так как Уолтон настиг меня в Брейзахе, и я снова оказалась прикованной к нему. Готовый пойти в услужение к врагам Франции, он решил продать какой-либо секрет герцогу Карлу, а если продавать окажется нечего, то предлагал отправиться в Вену, где, как ожидал Уолтон, я одурачу какую-нибудь придворную даму и выведаю у нее государственную тайну, а ее-то уже мы наверняка продадим за хорошую цену. Если эти планы не осуществятся, то мы могли бы вернуться в Париж и заняться прежним ремеслом. Но на сей раз пелена упала с моих глаз. Я поняла, что этот человек — враг моего народа, и стыд уничтожил всю безумную страсть, которую я к нему питала. Но я — всего лишь слабая, беспомощная женщина и поэтому, когда повстречала вас…

— К несчастью, я не могу взять вас с собой в лагерь, — прервал шевалье.

— Это не имеет значения — ведь я уже говорила насчет монастыря. У меня есть драгоценности, я могу предложить их за то, чтобы меня впустили в какую-нибудь святую обитель. Я жажду забвения и покоя в тени креста, перед которым на коленях буду молиться о прощении моих дурных поступков, молиться за мать, искупившую преступления на костре, и за отца, окончившего жизнь в темнице…

— Вы упомянули несколько имен, но я все еще не знаю, как звали ваших родителей.

— Мне нелегко произнести имена, услышав которые, парижане осеняют себя крестом, словно перед адским видением. Но если вы настаиваете…

— Не думайте, что к этому меня принуждает любопытство. Моя настойчивость имеет иную причину и цель. Мне поручена миссия, и вы можете оказаться той, к которой она относится.

— Какая миссия? Говорите!

Но если бы Жоэль и заговорил, Тереза бы не услышала его, так как на берегу раздался более громкий голос:

— Они здесь! Я узнаю свою лошадь, привязанную к дереву. Десять пистолей тому, кто успеет помешать им сесть в седла!

— Лодка! — воскликнул Жоэль, устремляясь из хижины.

— Она починена. Садитесь, мы можем отчаливать.

Подняв женщину на руки, Жоэль усадил ее в лодку. Но при виде врагов, спускающихся на берег, чтобы захватить лошадей, и угрожающих добраться до всех троих, старик потерял голову и никак не мог дрожащими руками отвязать веревку от столба.

— Пресвятая Дева! — в отчаянии воскликнул он.

— Оставьте — берите шест и отталкивайте лодку, — сказал Жоэль и, схватившись за столб, глубоко врытый в землю, вырвал его так же легко, как садовник выдергивает редиску на огороде.

— Берегитесь, шевалье! — вскрикнула женщина.

Три бандита, которых отравитель успел подобрать на дороге, поскакали к реке. Двое из них размахивали шпагами, а у третьего в руке был пистолет. У края воды они подняли лошадей на дыбы, окружив молодого офицера. Он все еще держал в руке столб, могущий служить подпоркой небольшому мосту. Жоэль начал размахивать им, словно палицей, нанося сокрушительные удары; вокруг послышались вопли, ругань и бешеное лошадиное ржание. Все три негодяя оказались выбитыми из седла, шпаги двоих отлетели на пятнадцать шагов, а третий, успевший разрядить зажатый в кулаке пистолет, лежал без чувств. У одного из его товарищей была сломана рука, а у другого — челюсть. Щека победителя почернела от пороха, а его великолепные локоны были обожжены, но оставшись невредимым, он вскочил в лодку и при помощи столба оттолкнул ее от берега.

Когда остальные бандиты очутились на берегу, лодка уже находилась вне пределов их досягаемости. У Уолтона и Брауна от ярости пена выступила на губах. Первый двинул своего коня в воду, словно намереваясь пуститься вплавь за беглецами и замахнувшись тростью в сторону сына Портоса, завопил:

— Ах ты, собака!

При этом оскорблении Жоэль вышел из себя и, выхватив из-за пояса пистолет, выстрелил в кричавшего. Но лошадь последнего в этот момент утонула копытами в грязи, голова Уолтона соответственно опустилась, и в результате пулю в грудь получил Браун, который откинулся назад и медленно соскользнул с седла.

— Осторожней! — сказал Уолтону один из разбойников. — Река здесь опасна, и если ваша лошадь провалится поглубже…

Но негодяй не слушал его; вне себя от злобы, с налитыми кровью глазами и трясущимися губами он прошипел:

— Нет, им не удастся спастись!

Второй выстрел срезал прядь его волос, словно ножницами, и оставил на виске красную полосу. Боль окончательно взбесила Уолтона.

— Чего вы ждете, ребята? У вас же есть мушкеты — палите в них!

Так как течение здесь изобиловало водоворотами, лодка медленно удалялась от берега, несмотря на то, что Жоэль, отложив разряженный пистолет, взялся за шест, чтобы помочь отталкиваться старику.

Грабители поспешно сняли ружья с седельных лук.

— Ложитесь! — приказал Жоэль женщине, закрывая собой лодочника.

Грянули шесть или семь выстрелов, пули засвистели вокруг лодки. Старик оглянулся назад, качнув лодку и на момент оставшись неприкрытым Жоэлем. Пуля, слегка задев бретонца, угодила паромщику в голову. Несчастный потерял равновесие и свалился на борт лодки, все еще судорожно сжимая шест. Увидев это, разбойники на берегу разразились дикими криками радости, а те, кто еще не стрелял, взяли мушкеты наизготовку, повинуясь приказу Уолтона. Сам авантюрист поплыл на лошади в кильватере лодки, в то время как Жоэль что было силы греб обеими веслами.

— Ложитесь! — крикнул он Терезе, которая приподняла голову, но его предупреждение запоздало.

— Целься ниже! — закричал Уолтон, надеясь, что выстрелы хотя бы повредят лодку, если не ранят гребца. Над водной поверхностью вновь засвистели пули.

Женщина, считая, что после общего залпа можно ничего не опасаться, слегка приподнялась, дабы убедиться, что ее защитник не пострадал. Но послышалось несколько одиночных выстрелов, и одна из пуль настигла Терезу, которая упала на дно лодки, шепча:

— Боже, смилуйся над дочерью Пьера Лесажа и Ла Вуазен!

Ее страдания усилились, когда она увидела, что рослая фигура шевалье зашаталась, словно дерево под ударом топора. Уронив весла в планшир, он без движения распростерся на шлюпочной банке.

— Ага! — злобно захохотал Уолтон, которого течение несло к лодке, кружа в водовороте. — Прекратите стрелять — вы попадете в меня! Теперь я сам могу с ним разделаться!

Но течение вновь сыграло шутку, внезапно отбросив лодку к противоположному берегу и сделав ее недосягаемой для выстрелов, а также вынеся Уолтона и его лошадь на линию огня.

С окончательным наступлением рассвета туман рассеялся, и все предметы стали отчетливо видны.

Мнимый англичанин ударил лошадь тростью, заставляя ее плыть быстрее. Затем, переложив трость в левую руку, он уцепился правой за планшир лодки, устремив торжествующий взгляд на покрытую пятнами крови бледную и неподвижную женщину и на массивную фигуру бретонца, расстраивавшего все его планы.

— Они у меня в руках! — торжествующе крикнул он.

В тот же момент его измученная лошадь, вконец обессилев, пошла ко дну… Обеими руками Уолтон схватился за борт лодки, уронив в нее трость. Но к его ужасу Жоэль приподнялся на колене и вцепился ему в горло такой железной хваткой, что даже будь Уолтон втрое сильнее, ему все равно не удалось бы высвободиться.

— Читай молитву! — сказал бретонец. — Французский пес кусает насмерть!

Встав на ноги, он поднял вверх задушенного авантюриста, чтобы показать его сообщникам на противоположном берегу, и швырнул в бурлящий поток. Град пуль вспугнул уток и селезней, но Жоэлю он не мог повредить. В следующий момент лодка остановилась, прибитая к берегу. Жоэль поднял безжизненное тело женщины и сошел на землю.

Когда он вскарабкался на гряду, внезапно появился отряд всадников с мушкетами наготове.

— Кто идет? — послышался окрик.

Это были французские часовые.

— Франция! — ответил наш герой.

— Опустите руки и подойдите.

Жоэль повиновался. Солнце уже поднялось над лесом, и когда вся сцена внезапно осветилась, раздались восклицания:

— Вот так встреча! Бретонец из-под дуба Святого Фиакра — противник нашего капрала де Брежи!

— Какая удача! — воскликнул Жоэль, не менее удивленный. — Мушкетеры из Сен-Жерменского леса — господа де Гас, Эскриво, Эрикур и Шампаньяк!

Мушкетеры засыпали его вопросами.

— Откуда вы явились — в такой одежде и с окровавленным трупом в руках?

— Господа, я все объясню, — ответил молодой шевалье, — но давайте сначала позаботимся об этой несчастной женщине. Во имя неба, обеспечьте ее тем, в чем она нуждается, — убежищем, постелью и врачебной помощью!

— По-моему, — заметил офицер, командующий патрулем, — страдалице нужен скорее священник, чем врач, но так или иначе, мы сделаем все, что в наших силах. Эти господа помогут вам доставить ее в первый же дом по дороге к лагерю, покуда я займусь странной компанией на другом берегу.

Из весел были изготовлены носилки, и женщину, закутанную в плащ одного из всадников, отнесли на них в фермерский дом. Тем временем разбойники разбежались, завидев вооруженный отряд и не испытывая ни малейшего желания искать под пулями тело Уолтона, которое, по-видимому, никогда больше не всплывет.

Жена фермера раздела Терезу и уложила в постель. С помощью корпии и бинтов сделали временную перевязку, но рана оставляла мало надежды: пуля прошла навылет. Когда несчастной дали понюхать уксус и протерли им виски, она подала слабые признаки жизни. На ее щеках появился легкий румянец, губы шевельнулись, и глаза открылись, окинув окружающих смутным, непонимающим взглядом.

Не отходивший от женщины Жоэль склонился над ней.

— Вы узнаете меня? — спросил он.

Взгляд прояснился, как бы отвечая утвердительно.

— Можете ли вы слышать и понимать меня? — продолжал Жоэль.

Когда глаза дали такой же ответ, Жоэль обернулся к окружающим.

— Оставьте меня на некоторое время, чтобы я мог поговорить с ней.

Все вышли, оставив их вдвоем. Жоэль взял в свою руку холодную руку умирающей.

— Так вы — дочь Пьера Лесажа и Ла Вуазен?

— Да, — еле слышно прошептала пристыженная Тереза. — Я внушаю вам ужас, не так ли? — с трудом добавила она.

— Я искал вас, моя бедная Тереза, чтобы вручить вам этот предмет. — Сняв с груди медальон, Жоэль протянул его ей. Глаза женщины расширились от удивления, когда она увидела подарок от заключенного номер 141.

— Да, я знаю этот медальон — он принадлежал моему отцу. Как он очутился у вас?

— Мне передал его законный владелец — Пьер Лесаж.

— Вы видели его? — слабо вскрикнула женщина.

— Видел и говорил с ним в Бастилии.

— А я думала, что он в Венсенском замке. Боже милостивый, неужели он заключен в Бастилию?

— Пьер Лесаж покинул ее более шести недель назад — он умер.

Жоэль рассказал о своей встрече с заключенным и о том, как Лесаж сомневался в искренности намерений Уолтона, снабдившего его орудиями бегства.

— Негодяй — как я была права, что сбежала от него! Жаль, что его не настигло возмездие за все грехи.

— Не совсем — он… утонул в реке, — сказал Жоэль.

— Все уходят в мир иной, какая бы странная судьба ни была у них на земле, — пробормотала женщина. — Как небесный судия принял моих родителей? Как он примет их дочь?

Тереза оттолкнула от себя медальон.

— Возьмите его, — сказала она. — Это талисман, который принесет своему владельцу, знающему, как его использовать, все, чего может желать людское честолюбие: богатство, влияние, почести и власть! В нем письмо, подтверждающее то, о чем я сообщила вам в хижине лодочника, и чему вы отказались верить. В этом письме госпожа де Монтеспан, взбешенная тем, что король предпочел ей мадемуазель де Фонтанж, просит у Пьера Лесажа и Ла Вуазен яд, который избавит ее от соперницы и отомстит любовнику. Это полное подписанное признание. Она, должно быть, обезумела от ревности, совершив такую неосторожность, но ведь сказано в Писании, что если Бог хочет уничтожить кого-нибудь, то он прежде всего лишает его разума. Попадись эта записка на глаза королю Людовику, гордая маркиза может отправиться в ту же темницу, где кончил свои дни Лесаж, а то и вовсе на эшафот! И король, и маркиза купили бы письмо за любую цену, потому что, хотя монарху удалось спастись, бедная Фонтанж лежит в могиле. От одного или от другой владелец записки, несомненно, получит все, что потребует. Я отдаю вам эту бумагу и медальон.

— Мне?

— Тому, кто был свидетелем смерти моего несчастного отца и скоро станет свидетелем моей кончины.

— Но что мне с этим делать? Я ведь не имею отношения к интригам госпожи де Монтеспан. Кроме того, она впала в немилость и покинула двор.

Подобие улыбки мелькнуло на губах умирающей.

— О, шевалье, ясно, что вы новичок в придворных делах! Эта фаворитка никогда не падает так низко, чтобы не суметь подняться на крыльях зла туда же, откуда она была низвергнута. Часто казалось, что маркиза утратила свое могущество, но каждый раз она занимала прежнее место, знаменуя свое возвращение местью врагам.

— Но ведь я едва знаю вашу маркизу! — с жаром воскликнул Жоэль. — Я не являюсь ни ее приверженцем, ни врагом. Почему же я должен вооружаться против этой женщины?

Тереза подняла на него взгляд, в котором чернел мрак вечной ночи.

— Будущее открывается тем, кто стоит на пороге смерти, — ответила она голосом, казалось, доносившимся уже из иного мира, — а кроме того, я наделена даром ясновидения. Я знаю, что вы должны бороться с маркизой де Монтеспан за вашу возлюбленную…

Жоэль вздрогнул — перед его глазами возникло лицо Авроры, сердце пронзила острая боль.

— Держите медальон, — храните его ради ее спасения! — настаивала Тереза слабеющим голосом. — И в качестве подарка от меня, которая полюбила бы вас всей душой, будь вы свободны, а я — достойна вас!

Как бы устыдившись вырвавшегося признания, она вцепилась в простыню обеими руками, пытаясь прикрыть ею лицо, но руки разжались. Взгляд умирающей остановился на двери, открывшейся, чтобы впустить врача, за которым успели послать. Он бросил взгляд на бледное лицо, вознесенное смертью к вершинам человеческой красоты, и, сняв шляпу, печально промолвил:

— Эта женщина мертва.