11
Дорин последовала за Роналдом в дом, который сама превратила в убежище от всех житейских бурь и гроз, а главным образом — от него. В маленькой уютной гостиной горел камин. Видно, Роналд перед отъездом в больницу разжег его.
Он поправил каминную решетку кочергой, аккуратно положил ее на место. Снял кожаную куртку, стряхнул с нее капли талой воды и повесил на крючок в прихожей.
Муж был такой большой, такой уютный! Казалось, он должен вызывать раздражение: еще бы, ворвался в семейный дом — это ведь не его семья теперь! — и нарушил покой.
Но, увы, Дорин с печалью осознала, что он как нельзя лучше вписывается в маленький коттедж, словно находится здесь по некоему священному праву, словно они трое и в самом деле одна семья. И ничего с этим не поделаешь, ведь недаром говорят, что сердцу не прикажешь.
И себя тоже не обмануть. Дорин очень хотелось, чтобы они и в самом деле были одной семьей.
— Тебе вовсе не обязательно здесь оставаться. Я справлюсь сама.
Чем скорее он окажется в Лондоне, тем лучше будет для обитателей этого маленького домика. Их жизнь войдет в накатанную колею, пустые сожаления останутся в прошлом. Счастья не воротишь, тем более что оно оказалось всего лишь иллюзией. Она никогда не была частью жизни Роналда.
— За тобой нужен глаз да глаз. Сядь, а то ты похожа на собственное надгробие.
В самом деле? Но что в этом удивительного? Роналд объявился, когда его никто не ожидал, более того, именно тогда, когда сердце почти перестало болеть. Да находиться с ним в одном доме — все равно что жить с бомбой, готовой взорваться в любую минуту!
— Помнится, ты хотел, о чем-то поговорить. Не приступить ли нам? — резко перевела разговор на другую тему Дорин.
Роналд наверняка собирается повести речь о разводе. О чем же еще? Впрочем, мог бы связаться с ее адвокатом — его же собственная идея.
— Подождем день-другой, пока ты не окрепнешь. — Он нахмурился. — Не забыла, что тебе сказала на прощание медсестра в больнице?
Неужели Роналд не понимает, что ей не отдохнуть, не расслабиться, пока он здесь? Он принес с собой воспоминания, воскресил заветные желания сердца, продолжающего его упорно любить.
Однако спорить было бесполезно: он все равно сделает по-своему. В этом Дорин давно убедилась. К тому же предстояло переделать массу дел.
Малыш высвободил ручки из пеленок и теперь размахивал крошечными кулачками. Ротик его округлился — того и гляди заплачет. А для такого крохи голос у него был необычайно громкий.
— Энтони нужно покормить и перепеленать, — быстро сказала Дорин, моментально забывая о своих проблемах. — Ты не подержишь его, пока я сбегаю за всем необходимым?
Она шагнула к Роналду, но он поспешно отступил.
— Положи его сюда. — Он кивнул в сторону дивана, одной из первых вещей, появившихся в доме. — Ребенок не упадет, если ты отгородишь его подушкой от края. А я пока приготовлю тебе горячее питье.
Дорин проглотила слова возмущения. А чего она ожидала? Что мужчина, который взглянуть на своего отпрыска без содрогания не может, с радостью возьмет плачущее дитя на руки?
Молодая мать со всей осторожностью положила сверток, который возмущенно кричал, на диван, поспешно сняла пальто, чувствуя, что того и гляди разрыдается. Разве можно быть таким бессердечным?
Подгузники и прочие детские вещи лежали в огромном чемодане, который принес Ро-налд. Заставив себя успокоиться, Дорин более-менее быстро сделала все, что надо. Затем она устроилась в углу дивана, расстегнула несколько верхних пуговиц необъятного платья и поднесла сына к груди. На глазах выступили слезы нежности, когда крошечный мальчик с жадностью принялся за еду.
Она все еще сияла, когда подняла взгляд навстречу Роналду, который вернулся в комнату, словно приглашая войти в тесный семейный круг, стать частью его.
— Чай. — Он поставил чашку и сливочник на низенький столик, чтобы она могла дотянуться. — В чайнике есть еще, если захочешь.
Затем снял с крючка кожаную куртку и без лишних слов вышел из дома.
Наверное, вид матери, кормящей ребенка грудью, вызвал у него отвращение. Неприятно, больно, но надо смириться. Этот человек так ненавидит детей, что угрожал единственной женщине, которую любил, разрывом, если та пойдет против его воли и забеременеет.
Входная дверь захлопнулась со стуком. Что ж, он ушел. И слава Богу. Лучше бы вообще не приходил. При звуке заводимого мотора слезы хлынули из глаз молодой женщины, и она ничего не могла с этим поделать.
Жена и ребенок настолько были противны Роналду, что он и минуты не вытерпел их вида. Но тогда с чего ему пришло в голову вообще тащиться неизвестно куда, прочь от любимой женщины?
Зря это он. Незачем поворачивать нож в ране, если та начала заживать. И кто бы мог подумать, что вид Роналда причинит Дорин столько боли?
Жизнь продолжается, сказала она себе, закрывая дверь в детскую. Энтони безмятежно спал, не догадываясь о чувствах, бушующих в груди его матери. Но с ними пора было покончить. Дорин знала еще шесть месяцев назад, что пути ее и Роналда разошлись в разные стороны, так что нечего удивляться.
Конечно, сначала не все шло гладко — теперь даже немного смешно было вспоминать, как в первый раз перегорели пробки. Сколько времени и усилий ушло на то, чтобы поменять их! Даже поплакать пришлось. Но справилась же. Вообще, как выяснилось, Дорин не так уж и плохо оказалась приспособлена к жизни.
Получилось тогда — получится и теперь. Надо только выкинуть Роналда из головы, и со временем раны в сердце снова затянутся.
Даже проще будет, чем в первый раз. Теперь есть малыш, требующий заботы, любви и главное — много времени, решила Дорин, натягивая огромный свитер и неимоверно широкие штаны, которые, на радость беременным, снабжают резинкой в поясе. Пришлось подтянуть их, поскольку огромный живот исчез. Но вряд ли пока стоит даже пытаться влезть в старую одежду — наверняка она растолстела, только огорчится.
К счастью, Роналд поменял постельное белье. Вот и славно! Дорин очень хотелось прилечь хотя бы на полчасика, а если бы подушка и простыни источали дразняще-знакомый запах мужского одеколона, вряд ли ей удалось бы заснуть.
Однако даже сама мысль о том, что Роналд спал на этой кровати, не дала сомкнуть глаз. Дорин ворочалась и изо всех сил старалась не вспоминать восхитительные ночи любви, дарившие столько наслаждения.
Ей так и не удалось отдохнуть. Что ж, сама виновата.
На ланч она приготовила тосты с паштетом, обнаруженным в холодильнике. Есть совершенно не хотелось, но Дорин понимала, что надо, иначе это отразится на молоке. А что может быть важнее для нее, чем здоровье малыша Энтони! Если позволить выть от жалости к самой себе, не будет ли такая слабость самым настоящим предательством по отношению к сыну?
Одно хорошо — за продуктами не придется ездить неделю-другую. Отец с Маргарет забили холодильник до самого верха. Еды хватило бы на небольшую армию. А из двоих обитателей домика есть заготовленные продукты будет только Дорин. Еще за две недели ей предстояло понять, как устанавливается детское сиденье для машины. Оно крепилось пугающим числом ремней с пряжками, а инструкция вовсе не проясняла ситуацию.
Будь Роналд все еще здесь, Дорин переборола бы гордость и попросила его помочь. Но он уехал.
Весь день заняли кормления, смена подгузников и прочие дела, неизменно сопутствующие молодой матери. Кульминацией было купание ребенка ровно в пять, как положено, в пластиковой ванночке и еще одно кормление.
Уложив Энтони, Дорин почувствовала, что совсем выбилась из сил. Она так устала, что даже голода не чувствовала, а мысль о том, чтобы приготовить еду, отбила аппетит окончательно. Дорин подбросила дров в камин и опустилась в кресло. Ее охватили сомнения.
Похоже, она не в состоянии быть хорошей матерью. А ведь сегодня всего первый день! А что, если Энтони заболеет? Как отличить крик голода от крика боли? Боже мой, какая ответственность — забота о новой жизни!
Будь здесь Маргарет с отцом, все было бы куда проще. Они бы помогали, а главное — поддерживали, что даже важнее. Трудно быть одной.
Но винить родителей не стоило. Они уехали из самых лучших намерений, попросив Роналда побыть с ней немного. Добрые… да нет, просто нормальные люди, наивно полагающие, что стоит отцу увидеть своего ребенка, как сердце его растает.
Они даже подумать не могли, что один вид кормящей матери вызовет у этого человека такое омерзение, что он бросится в Лондон, к Гленде, словно по пятам за ним гонится стая разъяренных демонов.
Дорин так устала, что даже плакать не могла, поэтому не услышала, как открылась входная дверь. Так что Роналд, вошедший в гостиную, застал ее врасплох.
— Прости, что так долго, — извинился он, снимая куртку и выходя на мгновение в прихожую, чтобы повесить ее на крючок. — Ставни закрыты, и ты не заметила, наверное, что снаружи все засыпано снегом. Пару раз я уж думал, что придется бросить машину и идти пешком.
— Я полагала, что ты уже в Лондоне, — тихо сказала Дорин, забиваясь в угол дивана.
Роналд подавил вспышку гнева. Что эта женщина думает о нем? Неужели настолько презирает? Но сейчас не время ссориться. Вот когда окрепнет, придется ей выложить всю правду. Время ждать и наблюдать кончилось.
— У меня были кое-какие дела. — Голос его звучал спокойно. — Они заняли больше времени, чем я полагал, а уж о состоянии дорог и говорить нечего. Особенно когда сворачиваешь с шоссе на местные дороги. Ты ела?
Она не ответила. Дорин сидела, опустив голову, и отблески пламени камина играл на ее щеках. Волосы слегка отрасли — наверное, она все же стриглась с тех пор, как они виделись в последний раз. И она так похудела, а глаза, казалось, стали еще больше…
— Нет? Тогда я приготовлю нам ужин.
Роналд совсем уж было вышел из гостиной, как вдруг резко повернулся. Чего-то явно не хватало. А, ребенка.
— Малыш заснул?
Дорин кивнула, закусив нижнюю губу. «Малыш». Уже лучше, чем безличное «ребенок».
— А ты услышишь, если он проснется? Неважно, каким тоном Роналд спросил об этом. Но на сердце Дорин стало куда легче. Значит, маленький сын все же заботит его, хоть ему и неприятно на него смотреть, а на руки брать и подавно.
Она даже слегка улыбнулась.
— Услышу, даже если снаружи будет реветь ураган и грохотать гром.
— А…
Он исчез в кухне, а Дорин устроилась поудобнее на диване. Радость от его возвращения боролась в ней с твердой решимостью справиться со всем в одиночестве. Но сколько можно переживать? Какой в этом смысл? Надо просто расслабиться и плыть по течению — куда бы оно ни несло. Все равно больше ни на что нет сил.
От камина веяло теплом, пучки трав под потолком источали приятный аромат. Квадратный деревянный стол был накрыт вязаной скатертью. Все такое родное и знакомое — ведь этот уют Дорин создавала сама.
Ну почему, почему Роналд не выглядит дерзким захватчиком? В этот самый момент он поставил перед ней тарелку с отварной говядиной. Еще он потушил грибы со сметаной и сделал салат.
— Ешь! — велел он, наливая обоим немного красного вина. — Ешь и ложись спать пораньше! А я вымою посуду.
Дорин принялась за еду, с трудом сдерживая слезы. Как она была благодарна ему за то, что он решил отложить разговор о разводе. Сегодня ей это было не под силу.
Она съела столько, сколько могла, и выпила чуть-чуть вина. Интересно, Роналд видит, как у нее закрываются глаза? Где-то там, в отдалении, тихонько урчала стиральная машина. И как она не заметила, что исчезла куча детского белья, которое измученная молодая мать отложила на потом?
Он казался ей незыблемой скалой, на: которую так хочется опереться. Еще немножко, и она на колени перед ним бросится, благодаря за помощь. Нет, так дело не пойдет. Держи себя в руках, подружка!
— Спасибо большое. — Дорин положила вилку. — Пожалуй, я и в самом деле засыпаю. Так что последую твоему совету и отправлюсь на боковую.
Каким-то образом она добралась до спальни, не свалившись по дороге. Нырнув под одеяло, Дорин моментально заснула. А буквально несколько минут спустя — по крайней мере, так ей показалось, — Дорин разбудил плач голодного ребенка.
Моментально проснувшись, она вскочила и пулей вылетела из комнаты. По дороге До-рин шептала:
— Иду, иду, солнышко. Подожди минуточку. Мама уже близко. Сейчас все будет хорошо.
В неверном свете ночника она собрала все необходимое для переодевания — подгузник, салфетки, детский крем, чистые ползунки.
Надо привыкать к прерванному сну. Такова судьба всех молодых матерей, увещевала себя Дорин, опускаясь на стул с плачущим сыном на руках. Расстегнув пару верхних пуговиц на ночной рубашке, она поднесла Энтони к груди.
В этот момент в детскую вошел Роналд. Он был в одних трусах и держал в руках поднос, на котором стоял стакан молока. Боже мой, до чего же он хорош! И каждый дюйм этого тела до боли знаком. Неужели он действительно не понимает, как ей тяжело его видеть?
Сердце замерло в груди Дорин, пока она ожидала, как отвращение появится на лице Роналда. Но не дождалась. Он поставил поднос на пол рядом с ней.
— Я услышал, что малыш заплакал и ты заметалась по дому, как слон в посудной лавке.
Голос был совершенно спокойный, но описание настолько соответствовало истине, что Дорин едва не хихикнула.
— Извини, что разбудила.
Он не успел причесаться, и его волосы торчали во все стороны. Как она любит его! И ничегошеньки с этим не поделаешь! Завтра Роналд уедет, а ее ждет непомерный труд — снова учиться жить без него. Забыть, что на свете бывает тепло. Посмотрим, что из этого выйдет.
— Ничего страшного. Я для того и здесь — помогать. Хотя мои познания в области воспитания детей весьма ограничены. Но, по-моему, кормящая женщина должна много пить. Теплого. Думаю, молоко подойдет.
И ни капельки отвращения. Может быть, я все выдумала, недоумевала Дорин, глядя, как Роналд аккуратно убирает разбросанные по детской использованные подгузники, распашонку, ползунки.
Надо на него поменьше смотреть, а еще лучше сразу спросить, выяснить его намерения. Ясно как божий день, что Гленда не пришла в восторг оттого, что он бросил ее на Рождество.
— Полагаю, завтра ты вернешься в Лондон. Малыш заснул, а вот его мама совершенно проснулась. Она с замиранием сердца ждала ответа.
Роналд повернулся к ней.
— Ошибаешься. Я побуду здесь, пока не удостоверюсь, что ты справляешься сама.
Так, значит, ему не все равно! На этот раз он ставит Гленду на второе место после интересов жены и ребенка! Ободренная Дорин тихо спросила:
— Хочешь подержать? Ты не разбудишь его — думаю, он будет спать, пока снова не проголодается.
— Нет.
Выходит, все же… И тут он объяснил, почему все именно так, а не иначе.
— Каждый из нас теперь живет своей жизнью, причем настолько, что если бы не Маргарет, то я не узнал бы ни дня рождения, ни пола ребенка…
— Я бы сообщила тебе через адвоката, — перебила его Дорин.
Неужели он думал иначе? Но Роналд не слушал, словно она и не говорила ничего.
— Поэтому я не могу позволить себе привязаться к ребенку, мать которого имеет тенденцию внезапно исчезать.
— Я никогда не помешаю тебе встречаться с Энтони! — упорно гнула свое Дорин. Ведь это было бы так здорово, если бы Роналд признал сына! — Ребенок должен знать своего отца, проводить с ним время, когда подрастет. Неужели ты не понимаешь?
— Нет, а почему я должен это понимать? Шесть месяцев назад мои соображения тебя не интересовали. Ты их даже не выслушала. Так почему я должен интересоваться твоими? — Он повернулся к двери, бросив через плечо: — Подумай об этом, Дорри. И ради Бога, отправляйся спать!