Суббота, 1 ноября 2014 г. 20:45.

Дочь принесла из кухни подогретое молоко. Он взял у нее из рук чашку. Она укутала его ноги пледом. «Так удобно?» Он кивнул и стал пить молоко. Очки тут же запотели. Он снял их и положил рядом с собой на диван.

– Сколько раз я просил тебя поменьше говорить по-русски? – вздохнул он.

– Куда же меньше, папа? Хочешь, я заберу у тебя молоко и плед и предложу тебе их по-немецки? Или по-французски? Что, лучше по-английски? Пожалуй, если я напрягусь, то смогу это сделать по-фламандски…

– Да уж, с языками у тебя в порядке.

– Кроме русского. Чего ты боишься, папа? Что в тебе раскусят русского, только не того? То, что ты русский, это ни для кого не секрет, папа. Поскольку это знает хозяин и консьержка, это знают все в округе, включая служащих рейнского парома.

Словно аккомпанируя словам его дочери, раздался гудок парома.

– Черт, почему за километр от паромной переправы его все равно слышно, а? – раздраженно проговорил он. – И это в такой дорогой квартире! У нас что, окно открыто? Вот почему так холодно…

– Нет, папа, холодно потому, что не работает отопление.

– Проклятие! Третью ночь на улице минус. Пока небольшой, но… Чего они ждут? Чтобы полопались трубы?

– Какие трубы?

– Водопроводные.

– Папа, ты неподражаем! Ни холодной, ни горячей воды нет уже неделю. Так что за трубы можешь не переживать – они пусты.

– Как же ты моешь посуду? И откуда ты взяла воду для умывания? Бог мой! Ты откуда-то ее носишь! Надеюсь, не из реки?

– Нет. Колонка на Марктплатц еще пока работает.

– Господи! – воскликнул он. – Это было райское место десять лет назад! Я хотел бросить все и уехать сюда насовсем…

– Швейцарские кантоны отказались от помощи ИСС, и ты, кстати, приветствовал это. Поэтому холодно и нет воды. Кстати, слушай, как ты мог тогда жить здесь, да еще в дорогих местах? Ты же рассказывал, что Россия была бедной страной по сравнению с Европой. Папа, что в твоих словах правда?

– Проблема в том, что ты слишком молода. Тебе всего девятнадцать. Я родился и жил в России, но был европейцем. Я зарабатывал кучу денег. Мы приехали сюда с двумя миллионами евро. Это и сейчас немало. Теоретически… Теоретически это сейчас даже больше, чем тогда, но купить на это что-либо приличное можно теперь только в Китае или России. Забавно, да?

– Не нахожу ничего забавного, – отозвалась она, забираясь на диван с ногами рядом с ним и кладя голову ему на плечо, – ты был европейцем… Ах-ах-ах, как это богатырно, папа!

– Что? Как ты сказала?

– Что именно?

– Ты сказала: как это…

– Богатырно.

– В наше время говорили: круто.

– A «cool» в ваше время не говорили?

– Ты постоянно напоминаешь мне, какое я ничтожество, – сказал он, – при этом ухаживаешь за мной, заботишься обо мне, сидишь сейчас, положив голову мне на плечо… Погоди-ка, ты что, встречаешься с русскими?

– Ого, папа! Какая наблюдательность и анализ!

– Что ты понимаешь в наблюдательности и анализе, господи боже!

– Хорошо, ничего не понимаю. Почему ты догадался?

– Сопоставил это дурацкое слово «богатырно», явно из современной лексики русских подростков, с русскими книгами, которые здесь не продаются, с какими-то твоими звонками по телефону, с тем, как ты однажды махнула рукой парню, который с семьей садился в «Волгу» с дипломатическими номерами. Мда-а… Ты, как я понимаю, встречаешься именно с теми русскими?

– С теми, с теми, папа. Неужели тебе кажется, что мне было бы интересно с детьми не тех?

– Боже, дочка, ты встречаешься с детьми тех, кто всё это сотворил, – он взмахнул руками, расплескав молоко, и даже не заметил этого, – тех, кто создал этого монстра на востоке, с теми, кто сделал все это с нами…

– А другие? – возразила дочь. – Другие – это детки тех, кто жил в роскоши и губил свою страну, кто уже заколачивал в ее гроб последний гвоздь. Ты думаешь, я не помню, что училась в Англии?

– Да, только когда ты вернулась, тебя перехватили и взяли в заложники!..

– Остальные твои дети тоже попали в заложники? Где они?!

– Нет, они просто меня оставили… Но что они сделали с тобой, ты помнишь?

– Помню, папа, помню. Я помню, что отрезали мне палец через час после того, как схватили в аэропорту. Но они отрезали мне палец под наркозом, а ты ампутировал у меня страну, причем без всякого наркоза.

– Скажи еще «Родину», как это сейчас говорят они, эдак с придыханием.

– А что для тебя родина, папа? – вздохнула она. – Я не знаю, какая страна теперь для меня родина. Возможно, никакая. Я знаю, что если бы ты не был «европейцем», кстати, ты тоже говоришь это с придыханием, я жила бы сейчас в самой успешной стране двадцать первого века.

– Тогда это казалось не так…

– Брось, папа. Ты же аналитик. Ты прекрасно все понимал. Ты знал, что…

– Это тебе твои новые друзья рассказали?

– Нет, я это знаю давно.

– С каких же пор?

– С тех пор, как мне отрезали палец.