II

Грациллоний рад был бы сидеть до последнего, но почти сразу после трапезы Бодилис потянула его за край тоги и тихо сказала:

– Идем со мной. Нам надо поговорить.

Досадуя, он подумал все же, что королева не стала бы звать его без важной причины, и откланялся.

В городе они обходились без вооруженной охраны. Провожавший их мальчуган с фонарем не говорил на латыни.

– Прости, что рассердила тебя, – начала Бодилис, перейдя на язык римлян, – но я не могла упустить такую возможность.

Грациллоний в изумлении взглянул на нее. Лицо королевы ярче освещали звезды, нежели свет фонаря, мерцавшего впереди. Он словно впервые увидел его выразительную сильную лепку и, смешавшись, отвел взгляд в сторону. Шаги громко отдавались в холодном ночном воздухе.

– Видишь ли, – спокойно продолжала Бодилис, – ты не понимаешь свободных женщин. Если ты будешь править, как мы с тобой надеемся, тебе придется этому научиться. Для начала я дала тебе попробовать того, чем вы угощаете нас.

– О чем ты говоришь, – возмутился он. – Моя мать, сестры – не рабыни!

– Но и не равные, – перебила она. – А мы, галликены, равны тебе. Не забывай об этом, Граллон.

(Так теперь к нему обращались порой, переделав имя на исанский лад.)

– Что я сделал не так?

Она вздохнула, но тут же улыбнулась и взяла его под руку.

– В сущности, это не твоя вина. Нигде, если не считать редких племен варваров, женщины не равны мужчине по положению. Римляне почитают своих матрон, но в делах не предоставляют им права голоса. Греки запирают своих жен в доме, и когда эти бедняжки наскучивают мужьям, те обращают свою любовь на мальчиков. Твой культ вообще не для женщин. Христиане допускают их к богослужению, но косятся, как на сосуд искушения, и никогда не возводят во жреческое достоинство. Откуда же тебе знать?

Великая Матерь… Сегодня ночью Грациллоний явственно ощущал присутствие Белисамы, владеющей луной и звездами.

Он проглотил комок в горле.

– Я оскорбил Девятерых? Я не желал этого. И Дахилис ничего мне не сказала.

– Она и не скажет. Слишком любит тебя. Но я подозреваю, что она советовала тебе обращать больше внимания на ее Сестер?

– Да, она… но…

– О, я говорю о гордости и долге, не о вожделении, хотя и плоть имеет свои права. Вспомни, например, как ты объявил, что Дахилис беременна и со временем у тебя будет возможность обслужить остальных! Тебе нравится, когда до тебя снисходят?

– Нет! Но… но…

Она тихонько рассмеялась и крепче сжала его локоть.

– Милый Грациллоний! Никогда ты не проявлял большего мужества, чем сейчас, когда беспомощно заикаешься. Разве стала бы я поучать Колконора? Даже Хоэль не понимал. Мог бы… он был не глуп, но не пытался понять. У него никогда не хватало терпения выслушать. А вот ты не безнадежен.

– Я готов… выслушать любые разумные слова… и постараюсь поступать правильно, – он осторожно подбирал слова. – Но никогда я не унижу своего достоинства мужчины.

– И не надо! Просто и мы не дадим унижать наше женское достоинство!

Они в молчании подошли к ее дому. Грациллоний дал мальчику монету и отпустил его. Слуги уже спали, но в атриуме оставили пару зажженных ламп. Их свет окрашивал лицо Бодилис в цвет теплого янтаря. Грациллоний собирался распрощаться, но женщина обернулась и удержала его, прижалась к груди и шепнула:

– Идем. Ночь на исходе!

В прошлый раз с ней было хорошо. В этот – потрясающе!