Глава 6

Дела семейные

– У нас в Подсосонье хорошо, – сказал Казин. – Особенно сейчас, летом. В огороде всё так и прёт, ежели руки приложить. И воздух – не чета городской гари…

Жаклин улыбнулась в ответ, но в эту секунду из-за неплотно закрытой двери донёсся громкий и решительный голос:

– Ну и где же он тут прячется?

На мгновение Казина захлестнула сложная гамма разнообразных чувств, среди которых доминировали два: праведный гнев брошенного мужа и острое желание любой ценой избежать скандала. То есть пусть будет сколь угодно громогласный скандал, но только не в присутствии Жаклин. Утончённые нервы баронессы не выдержат варварского зрелища.

Помня, что лучшая защита – нападение, Казин не колеблясь шагнул навстречу событиям. Распахнул дверь и прежде чем Ганна успела раскрыть рот, сам ринулся в атаку.

– Ага, явилась не запылилась! С чем пожаловала? Совесть не свербит, в глаза мужу смотреть?

Эх, не надо было задавать вопросов, хотя бы и риторических! Нет удобней возможности переломить разговор в свою пользу.

– Ой, гляньте на него, люди добрые! – заголосила Ганна. – О совести вспомнил, охальник! Мало ему прежних баб, так он на космических шлюх разлетелся! Алименьщик проклятый!

– Шо?!. – заревел Казин, забыв на мгновение, что Жаклин слышит всё в своей каюте, и лишь природная бонтонность не позволяет Верблюдице вмешаться в семейную склоку. – О каких алиментах тебе взмечталось, дура пустобрюхая?

Когда-то, лет пятнадцать назад, объединяло чету Казиных не только общее хозяйство, ныне порубленное в щепки, но и желание иметь детей. Однако вот не вышло. Сначала нужно было обустроиться, зажить как следует, а к тому времени, как хозяйство дозволило прокормить лишние рты, оказалось, что и возраст не тот, да и Ганнино здоровье, подорванное огородом и птицефермой, ничего такого уже не позволяет. И тем не менее хотя личная жизнь порой до драк доводила, но подобных слов промеж бывших супругов не проскакивало.

Лицо Ганны закаменело, и она, разом снизив громкость, отчеканила:

– Ты вот что, трепли что хочешь, а половина имущества по закону мне принадлежит, как совместно нажитое! Добром не отдашь, по суду заберу.

– Имущества?.. – задохнулся Казин. – Да ты!.. Корову угнала, кур порешила, мебель всю переломала, даже кобелька со двора свела, сука! А теперь, что, дом хочешь отсудить? Не выйдет… Да тебя за такое придушить мало! И суд меня оправдает.

– Тьфу на тебя с твоей коровой! – ничуть не растерявшись, отпарировала сутяжница. – Корову он вспомнил! Поглядеть, как есть нищий, в тряпьё вырядился… поможите люди добрые! Ой, щас заплачу! Да о тебе на весь мир слава идёт, какой ты есть нищий! Ты от меня коровой не откупишься. Что за имущество ты в Галактике скрываешь, а? Сам не сознаешься, исполнительный лист пришлю!

– Ах вот ты о чём запела! – всякая злость слетела с Казина, как не бывало. Смешно стало и задорно. – Так я все свои богатства спустил единым чохом, чтобы только тебе не досталось. Ни копеечки не оставил. Навроде как ты шкаф порубила… Чо скривилась, не вышло миллионеркой заделаться?

– Врёшь! – лицо у Ганны пошло пятнами. – По телику говорили, что ты самый главный богач. Нельзя столько за один день пропить!

Казин ещё хотел ответить, хлёстко и издевательски, но вдруг вспомнил, что Жаклин слышит всё, до самого последнего «тьфу», и хотя слов не разбирает, ибо не бывает в самоучителях подобных фраз, но общий смысл беседы угадать может с лёгкостью.

– Нету у меня ничего, – разом погаснув, сказал Казин. – И не было никогда, – приврал он, чтобы поскорей прекратить выяснение отношений.

– Брехня… – хрипло проговорила Ганна. – Сама слышала. Вот этими ушами.

– Пооборвать бы тебе эти уши! – проговорил Казин уже совсем беззлобно. – Пойми ты, дура неумная, я же командированный, откуда мне богатства взять? Казённое имущество на меня оформляли, ну, вроде как Степан Минеич за всё отделение зарплату в банке получал… На других-то оформлять нельзя, они иностранцы, знать должна, ежели телевизор глядишь. А теперь я всё сдал, под расписочку. Так что нет у меня ничегошеньки, зря губу раскатала. – Казин фотогенично улыбнулся и, уловив шестым чувством, что Жаклин Шамо встала из-за стола и направляется к выходу, предложил: – Можешь поинтересоваться, вот только сейчас ценности, что на меня оформлены, сдал.

– Это правда? – спросила Ганна, слепо глядя в лицо вышедшему секретарю ООН.

– Comment? – переспросила Жаклин Шамо.

– Гражданочка интересуется, – подсказал Казин, спешно переводя малявину в режим общего разговора, – взаправду ли я передал в общее пользование всё, что было на меня записано.

– Совершенно верно, – подтвердила Шамо, принимая, видимо, Ганну за журналиста «Галактического меркурия». – Я, как представитель ООН, только что приняла документы и выразила господину Казину благодарность от имени благодарного человечества.

– Надо же, ООН ещё не распустили? – удивился проходящий по коридору Альфонс Дуэтто и канул в кают-компании.

Ганна не слушала и не видела ничего. Выходит, всё было зря… в очередной раз Казин обманул её. Поманил и бросил.

– Sorry… – извинился ещё какой-то иностранец, протискиваясь мимо замершей Ганны. Отдохнувшие дипломаты не желали менять привычек даже ради новых лиц, объявившихся в модуле. Полевой синтезатор «Модус» определял их модус вивенди.

– Ох, лишенько! – только и могла произнести Кармен районного масштаба.

И всё же недаром судьбу кличут индейкой, а вовсе не индюком, хотя величественный и грозный индюк на первый взгляд более с судьбой схож. Не может судьба совершенно отвернуться от женщины, ибо и сама она женщина.

Некий господинчик, невысокий и полненький, остановился напротив замершей Ганны, всплеснул руками и воскликнул на чистейшем одесском диалекте:

– Вы только посмотрите, какая женщина, а я опять ничего не знаю! Сударыня, вас послали сюда секретарём вместо этой, простите за выражение, пересоленной хамсы?

– Послали, – эхом откликнулась Ганна. – Далеко послали…

– Только не нужно огорчаться! Это вам чрезвычайно не идёт. Кстати, я Симеон Пресняк, директор, будем знакомы.

– Чего директор-то? – Ганна впервые бросила на собеседника осмысленный взгляд. – Совхоза, что ль?

– В некотором роде, можно сказать, и так. Если присмотреться поближе, то весь мир – один большой совхоз, и Нью-Йорк отличается от Кучургана лишь большей провинциальностью. Хотя если быть занудливо точным, то я исполнительный директор Межгалактического Валютного Фонда. Симеон Пресняк, как уже было сказано, к вашим услугам.

– Ганна, – ошарашенно представилась мадам Казина.

«Надо же, какой мужчинка… – подумала она с неожиданным интересом. – Симпатичный мужчинка, хоть и жид…» – произнеся в уме последнее слово, Ганна вдруг почувствовала некоторую неловкость. По всему видать, кончилась для деревенской хамки эпоха первобытного антисемитизма, пришла пора цивилизоваться.

«Мечтать, надо мечтать!» – сказал поэт-песенник. И чем метче мечта, тем вернее исполнится задуманное. Всякому ясно, что быть Ганне уже не Казиной, а Пресняк, вести рассеянную жизнь пресыщенной миллионерши. Путь её лёгок, тривиален и прост, и, значит, можно со спокойной душой и чистой совестью покинуть героиню на пороге счастливого будущего.