1191 г.

Такое объяснение могло удовлетворить честолюбие Ричарда, но мало что давало Филиппу и остальным крестоносцам. Горя нетерпением встретиться с Саладином, французский монарх не стал больше медлить, и едва весна очистила море, отплыл в Палестину. Он был встречен как Божий ангел; присутствие его оживило храбрость и надежды христиан, уже два года бесплодно стоявших под Птолемаидой. Благодаря столь значительному подкреплению и всеобщему энтузиазму, который оно вызвало, теперь христиане, казалось бы, без большого труда могли овладеть желанным городом. Но этого не произошло. Руководствующийся более духом рыцарственности, чем политическими соображениями, Филипп не пожелал в отсутствие Ричарда браться за дело; это повышенное благородство оказалось губительным, поскольку дало время мусульманам хорошо подготовиться и, в свою очередь, дождаться подкреплений.

Между тем в данный момент положение Саладина было не блестящим. Всю зиму провел он на горе Карубе. Постоянные боевые схватки, недостаток продовольствия и болезни ослабили его армию. Он и сам свалился от недуга, которого врачи не умели лечить и который мешал ему следовать за воинами на поля сражений. Он снова и снова обращался за помощью в соседние регионы, а имамы во всех мечетях призывали правоверных подняться за дело ислама. И вот в то время как Ричард из своих соображений медлил в пути, новые толпы готовых биться за веру стекались со всех сторон в лагерь «друга и знамени Пророка», как величали Саладина во всех проповедях.

По выходе из Мессины, английский флот был рассеян бурей и три корабля погибли у берегов Кипра. С великим трудом собрав остальные суда, король подошел к бухте Лимасса, но местный властитель – то был некий Исаак из фамилии Комнинов, присвоивший пышный титул «императора», – отказал Ричарду в приеме. Чтобы усмирить подобного «императора» много времени не понадобилось. Заковав его в серебряные цепи, Ричард потребовал от жителей Кипра половину их имущества и вступил во владение островом, переименовав его в «королевство». Нельзя не отметить, что Кипрское королевство оказалось самым устойчивым из всех владений крестоносцев: оно просуществовало более трехсот лет. Под шум победных восторгов Ричард отпраздновал в Лимассол свою свадьбу с Беранжерой и только после этого отправился в Палестину, волоча за собой пленного Исаака, а также его дочь, которая, по слухам, стала опасной соперницей новой королевы.

Прибытие английского короля под Птолемаиду было встречено всеобщим ликованием и фейерверком. И это не казалось удивительным: с присоединением англичан осажденный город увидел перед своими стенами все самое отборное, что имела Европа среди полководцев и рядовых воинов. Видя башни Птолемаиды и лагерь христиан, где были построены дома, разбиты улицы и двигались несметные толпы, можно было подумать, что перед тобой два соперничающих города, готовые к войне друг с другом. В христианском стане говорили на стольких языках, что у мусульман не хватало толмачей для допроса пленных. Каждый из народов имел не только свой язык, но и свой характер, свои нравы, свое оружие; и лишь во время битвы все воодушевлялись единым рвением и жаром. Присутствие двух монархов подняло общий боевой дух, и осажденный город не смог бы долго держаться, если бы несогласие, вечный враг христиан, не вступило в их лагерь вместе с Ричардом.

Филипп не мог без досады слушать нескончаемые восхваления английского короля в связи с приобретением Кипра, тем более что Ричард отказал ему в половине завоеванного, хотя согласно договору в Везиле был обязан это сделать. Армия Ричарда оказалась много большей, чем армия Филиппа, и оплачивалась она щедрее – богатства Кипра дали для этого необходимые ресурсы; это больно било по самолюбию французского короля, завидовавшего вассалу, превосходившему его не только храбростью, но и могуществом. Возобновились прежние споры о иерусалимском престоле. Филипп принял сторону Конрада; этого стало достаточно, чтобы Ричард вступился за права Лусиньяна. Все войско крестоносцев тотчас разделилось на две части: на одной стороне оказались французы, немцы, тамплиеры, генуэзцы; на другой – англичане, пизанцы и госпитальеры. И взаимная рознь, нарастающая с каждым днем, едва не дошла до драки с оружием в руках. Где уж тут было до совместной борьбы с сарацинами! Когда Филипп шел на приступ, Ричард пребывал в бездействии в своей палатке и осажденные постоянно имели против себя только половину крестоносцев. В результате, несмотря на то что армия осаждающих более чем удвоилась, она стала менее опасной для мусульман.

В довершение этих бед оба короля вдруг опасно заболели. И злобная недоверчивость их была столь велика, что каждый обвинял другого в посягательстве на свою жизнь! Саладин, более великодушный, посылал своим коронованным врагам фрукты, прохладительное питье и даже врачей. Но и это лишь увеличивало вражду: каждая партия упрекала монарха противной стороны в предательских сношениях с врагом!

Только выздоровление, сначала Филиппа, затем и Ричарда, вывело крестоносцев из состояния летаргии и на время успокоило это неизбывное соперничество. В отношении династического спора было принято компромиссное решение: Гюи Лусиньян сохранял королевский титул, а наследовать ему должны были Конрад и все его потомство. Установили также порядок и очередность, которую оба монарха должны были соблюдать в руководстве осадными операциями и борьбой с армией Саладина. И тут-то выяснилось, что упущенное время никогда не проходит бесследно.

Мусульмане сумели максимально использовать междоусобные распри своих врагов. Подойдя к стенам Птолемаиды, осаждающие встретили такое сопротивление, которого никто не ожидал, даже удвоение их армии и полное согласие руководства не сразу принесли плоды. Дважды крестоносцы ходили на приступ и оба раза ни с чем возвращались назад. А сколько еще жарких схваток и битв произошло после этого! Но никакие препятствия не могли остановить вдруг пробудившуюся решимость христиан. Когда их деревянные башни и тараны превращали в груды золы, они рыли подкопы, настилали холмы, достигавшие уровня стен крепости, атаковали главные башни. Неся большие потери, отрезанные от помощи извне, осажденные пали духом, и комендант крепости предложил Филиппу Августу капитуляцию на условиях сохранения жизни и свободы всем обитателям Птолемаиды.

Но теперь, чувствуя свою силу, вожди крестоносцев проявили неуступчивость. От их имени Филипп заявил, что капитуляция может быть принята лишь при условии возвращения мусульманами Иерусалима и всех других завоеванных ими городов. Подобное требование, – а выполнение его было не в их власти, – повергло в уныние эмиров осажденного города. Переговоры продолжались и в конце концов, после новых штурмов и неудавшейся попытки осажденных тайно выйти из города, завершились соглашением о сдаче на более реалистических условиях. Мусульмане должны были вернуть христианам Животворящий Крест и тысячу шестьсот пленных, а также уплатить вождям двести тысяч золотых; гарнизон же и все население Птолемаиды оставались во власти победителей до окончательного выполнения обязательств побежденных.

Когда Саладин в своем лагере узнал об этой договоренности, он созвал эмиров, чтобы принять окончательное решение. Но было поздно: над городом уже развевалось знамя христиан.

Так завершилась осада Птолемаиды, длившаяся около трех лет и стоившая крестоносцам больше мужества и крови, чем было бы потребно для завоевания всей Азии: более ста тысяч христиан пали жертвами меча и болезней. По мере того как прославленные армии, прибывшие с Запада, погибали под стенами города, их сменяли новые, которых ожидала та же участь. Лишь превосходство флота христиан спасало положение; не сумей европейские суда пробиться через барьер у Птолемаиды, осаждающие бы неизбежно погибли от голода.

Во время этой продолжительной осады обнаружились некоторые новшества. Усовершенствовались средства защиты и нападения. Армиям не нужны были больше, как это случалось прежде, небесные посланцы и видения для поддержки боевого духа. Но религиозный фанатизм по-прежнему сохранялся. Если иерусалимский король велел нести перед собой Евангелие, то Саладину предшествовал Коран, из которого он перед битвой читал целые главы. Каждая из армий издевалась над обрядами и святынями противника, клялась отомстить за святотатство и в исступлении веры истязала пленных; во имя веры, как это бывало и прежде, к баталиям присоединялись женщины и дети. Однако иногда неистовства священной войны временно затихали. На Птолемаидской равнине устраивались празднества и турниры, на которые христиане приглашали сарацин; победителю устраивали триумф, побежденный должен был выкупать свою свободу. На этих ратных гуляньях звучала музыка, и франки танцевали под звуки восточных мелодий, а мусульмане отплясывали под пение менестрелей. Превращаясь за долгое время осады в подлинный европейский город, лагерь крестоносцев приобретал все его блага в виде ремесел, искусств, рынков, но и все пороки в виде людских скоплений, воровства, разврата.

Под стенами Птолемаиды был заложен еще один духовно-рыцарский орден. Группа дворян из Любека и Бремена основала общество для лечения и поддержки людей Севера. Вскоре к ним присоединилось еще несколько десятков немцев. Новое странноприимное братство получило имя Тевтонского ордена.

Еще до выполнения условий капитуляции Филипп Август и Ричард разделили между собой продовольствие, военное снаряжение и богатства Птолемаиды, к великому неудовольствию всех остальных крестоносцев, считавших себя вправе получить часть добычи. При этом если французский король пытался сгладить подобный настрой мягкостью обращения, то монарх Англии, напротив, упоенный победой, всячески афишировал грубость и несправедливость не только по отношению к мусульманам, но и среди своих соратников. Так, Леопольд, герцог Австрийский, проявивший чудеса доблести, был глубоко оскорблен тем, что Ричард приказал сбросить в ров знамя, воздвигнутое этим князем на взятой им башне; затаив обиду, герцог проявил благоразумие и удержал своих воинов от решения дела оружием. Конрад Тирский, также неоднократно выделявшийся подвигами во время осады, не желая терпеть самовластия и наглости Ричарда, покинул войско крестоносцев и вернулся в свой город. Подобные же настроения, давно обуревавшие и французского короля, теперь достигли кульминации, поскольку Ричард своей показной щедростью явно пытался соблазнить его войска. Не желая терпеть всего этого и считая свою миссию в Палестине выполненной, а также чувствуя сильное недомогание, Филипп решил возвратиться во Францию, где видел больше возможностей отомстить сопернику. Английский король, предвидя подобный оборот, взял с него клятву не посягать на спорные земли в Европе до своего возвращения. Впрочем, Ричард не удерживал Филиппа, напротив, всячески показывал радость, что остается единоличным хозяином положения. Покидая Палестину, французский монарх оставил английскому королю десять тысяч пехотинцев и пятьсот конных рыцарей, начальство над которыми передал герцогу Бургундскому.

Прошло более месяца со дня капитуляции Птолемаиды, а условия ее все еще не были выполнены. Несмотря на неоднократные напоминания и требования Ричарда, Саладин не возвращал ни пленных, ни Животворящего Креста, ни обещанных червонцев – он не желал усиления своих врагов. Христианским вождям надоело ждать, и они пригрозили султану умерщвлением гарнизона и жителей взятого города. Когда и это не помогло, взбешенный Ричард приказал вывести две тысячи семьсот пленных мусульман на равнину перед городом, и здесь на глазах Саладина и его армии все они были перебиты. Этот варварский акт, в котором историки обвиняют исключительно английского короля, в действительности был решен на общем совете баронов. Кроме того, по некоторым данным, Саладин еще до этого расправился с пленными христианами. Характерно, что сами мусульмане упрекали не столько Ричарда в убийстве их братьев, сколько Саладина, не пожелавшего их спасти, выполнив условия договора.

Для христиан-победителей после многомесячных трудов и лишений наступило короткое время отдыха и благоденствия. Изобилие продовольствия, кипрского вина и продажных женщин, собравшихся из всех ближайших мест, заставили крестоносцев временно забыть о цели их похода. Не без сожаления покидали они город, на взятие которого затратили столько сил и который в отплату предоставил им все удовольствия восточной цивилизации. В назначенный день стотысячная армия Ричарда направилась к Кесарии, куда прибыла после шести дней утомительного пути, проходя не более трех лье в день. Вдоль побережья ее сопровождал флот, нагруженный продовольствием и боевыми машинами. Саладин преследовал христиан, атакуя их то с флангов, то с тыла и безжалостно умерщвляя всех отставших. Ричард попробовал вступить в переговоры с братом Саладина, Малек-Аделем, предлагая мир в обмен на Иерусалим. Малек-Адель ответил на это, что последний из бойцов Саладина погибнет прежде, чем мусульмане откажутся от завоеваний, сделанных во имя ислама. Ричард поклялся, что добудет силой то, чего Саладин не захотел отдать добром, и приказал продолжать поход.

Выйдя из Кесарии, крестоносцы двинулись вдоль узкой равнины, изрезанной ручьями и болотами, имея справа от себя море, слева – Наплузские горы, охраняемые мусульманами. Выйдя к Арсуру, они увидели перед собой огромное войско. То была двухсоттысячная армия Саладина, преградившая дальнейший путь и готовая к смертельной схватке.

При виде врага Ричард построил свою армию в пять рядов и приказал ждать сигнала к бою. Но все началось без сигнала. Пока проходила подготовка крестоносцев, множество мусульман, опустившись с гор, окружили строившихся и ударили по их арьергарду. Иоанниты отразили первый натиск, а затем в битву включились все силы крестоносцев на пространстве от моря до горной цепи. Король Ричард, устремляясь в те места, где нужна была его помощь, устрашал врагов силой своих ударов и своим свирепым видом. Вскоре земля покрылась разодранными знаменами, переломанными копьями, брошенными мечами; сарацины, не выдержав бешеного натиска франков, отступили по всему фронту.

Не веря своей победе, христиане занялись ранеными и сбором оружия, покрывавшего все поле боя. И тут на них снова бросились враги, возглавляемые самим Саладином. Не ожидая этого, крайне утомленные предыдущей схваткой, франки были готовы отступить; но появление Ричарда, который, по выражению летописца, «косил неверных, как жнец колосья», снова решило исход боя. Когда же гордые двойной победой христиане двинулись к Арсуру, мусульмане напали на них в третий раз и с тем же результатом. Ричард с горсткой рыцарей гнал их остатки до Арсурского леса и мог бы полностью уничтожить, если бы не побоялся засады.

Под Арсуром погибли более восьми тысяч мусульман, в том числе тридцать два эмира; христианская же армия всего потеряла около тысячи человек. В числе погибших оказался доблестный воин Жак Авенский, о котором скорбела вся армия; в ходе боя он потерял ногу, потом руку, но продолжал сражаться и умер со словами: «Ричард, отомсти за меня!»

Арсурская битва, очевидно, могла бы решить участь всего Крестового похода: выиграй ее Саладин, христиане потеряли бы Сирию; если же христиане правильно бы воспользовались своей победой, они могли вырвать и Сирию и Египет из-под власти мусульман. Но этого не произошло. Использовать плоды своей блестящей победы крестоносцам, как обычно, помешало отсутствие согласованных действий. Одни из вождей, во главе с герцогом Бургундским, считали, что, пользуясь растерянностью мусульман, следует сразу же идти на Иерусалим; другие, возглавляемые английским королем, придерживались иного взгляда. Дело в том, что, вспоминая с ужасом осадное сидение в Птолемаиде, Саладин и его эмиры не желали более запираться в крепостях; но еще менее желая отдавать укрепления противнику, они решили разрушать все, что оставалось после их отступления. И партия противников немедленного похода на Иерусалим считала, что прежде нужно восстановить разрушенные крепости, чтобы не оставлять их в непотребном виде у себя в тылу. Поскольку эта партия была многочисленнее, мнение Ричарда восторжествовало. Вместо того чтобы идти на Иерусалим, он повел войска к Яффе.

Так как, покидая Яффу, Саладин разрушил и срыл ее стены, Ричард приступил к их восстановлению, а это было дело небыстрое. Поэтому он вызвал сюда королеву Беранжеру, Иоанну, свою сестру, и дочь пленного Исаака Комнина. Сложился как бы небольшой двор со всеми придворными развлечениями, тем более что пышная осень с ее роскошными плодами давала для этого достойную раму. Иерусалим уходил в небытие...

Во время пребывания в Яффе Ричард чуть не попал в руки врагов. Однажды, охотясь близ города, он утомился и заснул под деревом. Разбуженный криками, король увидел себя окруженным сарацинами; плен казался неминуемым. Положение спас французский рыцарь Гильом де Пратель, который сумел отвлечь врагов криком: «Я король! Спасите жизнь мою!» Преследователи бросились на рыцаря, и подлинный король сумел ускользнуть. Позднее он выкупил Прателя, и десять пленных эмиров, данных в обмен за простого рыцаря, не показались Ричарду слишком дорогой ценой.

Покинув Яффу, крестоносцы не искали новых битв и, проходя по стране, разоренной войной, старались восстановить и укрепить брошенные Саладином форты и цитадели. Тем не менее отдельные стычки все время имели место, и Ричард неизменно выходил из них победителем. Но внутреннее состояние крестоносцев оставалось непростым. Французы во главе с герцогом Бургундским крайне неохотно подчинялись англичанам, а Конрад Тирский даже заключил с Саладином тайное соглашение против Ричарда. Английский монарх, впрочем, знал об этом и, в свою очередь, вел переговоры с Малек-Аделем, повторяя обещание вернуться в Европу, если мусульмане возвратят Иерусалим и древо Животворящего Креста. Поскольку это предложение по-прежнему не проходило, он выдвинул и другое, удивившее весьма многих. Сватая Малек-Аделю свою сестру, вдову сицилийского короля Иоанну, Ричард предлагал вручить этой паре под покровительством Саладина и своим управление Иерусалимским королевством. Идея эта показалась дикой как христианскому, так и мусульманскому духовенству, и думать серьезно о ее реализации не приходилось, хотя сам Саладин отнесся к ней с интересом. Все эти переговоры имели своим единственным результатом обвинения в отступничестве от Креста, которые посыпались на короля со всех сторон. Стремясь оправдаться, Ричард приказал обезглавить всех мусульман, находившихся у него в плену, и громогласно заявил о своем желании незамедлительно идти на Иерусалим. Но желание это так и осталось неосуществленным. Саладин, узнав о намерениях крестоносцев, бросил большие силы на укрепление Святого города. Стены, башни, рвы тщательно ремонтировались и обновлялись. Все дороги, ведущие к Иерусалиму, были взяты под контроль мусульманской конницей. Между тем начиналась зима с ее ливнями и холодами. С продовольствием дело обстояло не блестяще. Сухопутную армию продолжал кормить флот, постоянно подвозивший припасы с Запада. Но удаление от побережья грозило отрывом от кораблей, а следовательно – неизбежным голодом. Все это заставило совет вождей, вопреки пылкому нетерпению рядовых воинов, снова отказаться от немедленного похода на Иерусалим и сосредоточить внимание на Аскалоне, остающемся ключом и к Палестине, и к Египту.