на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Лисий след

В пещере волхва, несмотря на полыхающий в очаге огонь, пряно пахло осенней листвой, сеном, настоявшимся хлебным квасом. Отблески пламени плясали на стенах, заглушая слабый свет священного камня, зловеще вспыхивали в глазах Лютобора, неторопливо помешивающего какое-то варево в трехведерном медном котле, заставляли тени от стола, от чуров перед лестницей, от скамеек причудливо изгибаться и ползать по полу, подобно толстым черным змеям.

– Ты представляешь – пять деревень! Всего пять деревень по три двора в каждой! – Андрей Зверев, что раздраженно бегал взад и вперед, не удержался, взмахнул рукой, и вылетевший из рукава грузик кистеня с вязким щелчком врезался в твердую, как камень, глиняную стену, выбив в ней дыру размером с кулак. – Пять! Пять! Пять! – Паренек еще несколько раз ударил беззащитную глину железным шариком. – Двадцать дворов на круг, вместе с усадьбой! И с этого я должен выставлять пятьдесят воинов?! Как? С чего? Пашни, куда взгляд ни брось, бурьяном заросли, в семьях, почитай, одни бабы остались, кузнеца и вовсе нет. И это, называется, мое княжество? С этого я жить должен, честь блюсти и холопов для кованой рати набирать? Проклятье!

– Коли полку новую мастерить задумал, чадо, – невозмутимо ответил старый колдун, – то нижний край подровняй, ибо неудобно пользоваться будет. Да и неопрятно как-то.

– Полку? – Андрей еще раз со всей ярости ударил кистенем в рыхлое, словно тут кто-то долго грыз глину, пятно на стене, перевел дух, вскинул руку, роняя свое тайное оружие обратно в рукав, выдернул из ножен косарь и принялся ровнять края выемки. Полочка получалась не очень большая, но крынку поставить можно.

– Есть у меня для тебя одна добрая весть, отрок, – покосившись в его сторону, сообщил старик. – Знамо, коли во всех семьях мужиков в земле тамошней не хватает, то, стало быть, и проклятие лежит не на роду княжеском, в коем ты ныне состоишь, а на самом имении. А поскольку хозяева во владениях своих часто бывают, то и на них оно печать кладет. Вот и видится люду русскому, что проклят род Сакульских, который от Гостомысла лишь по женской линии тянется. Оттого и слухи нехорошие бродят. Проклятия же, что не родовые, а подкладные, завсегда слабее держатся. Ты с ним управишься, чадо. Даром, что ли, ужо третий, почитай, годок мудрости моей учишься? Одолеешь порчу, и иные беды тоже отведешь. Токмо братством с дубами себя зараз защитить не забудь. Оно спокойнее получится.

– Не хочу, – уже почти спокойным голосом ответил Андрей, вспарывая клинком ножа маслянистую, чуть влажную глину. – Ты просто не знаешь, как меня упрашивали, как уламывали: с родом Друцких породниться, княжеское звание получить, почет и уважение, богатство, наследство… Ну и что? Пожертвовал я собой, согласился жениться неведомо на ком, лишь бы роду нашему боярскому в будущем связи добрые обеспечить. Не по любви, по расчету женился! А развода тут, между прочим, не существует! Навсегда женился! И что? Что я получил? Пустой фантик с надписью «Князь Сакульский»? Кусок земли размером с половину Дании и населением в половину Жмеринки?[1] Блин горелый, и со всего этого по разрядным листам я еще и полста воинов на смотрины выводить обязан! Представляю, как ржал князь Друцкий, скидывая на меня этот хомут! Теперь это больше не его головная боль. И это, значит, то, ради чего я пошел под венец и поклялся в вечной верности?

– Невеста хоть красивая оказалась? – полюбопытствовал Лютобор.

– Ага. Как пирог с капустой. Такая же румяная и такая же пухлая.

– Значит, красивая, – кивнул чародей, видимо, неравнодушный к выпечке. – Это ладно. А то ведь могли старую, кривую и хромоногую подсунуть.

– Умеешь ты утешить, волхв, сразу на душе светло становится, – то ли с сарказмом, то ли всерьез ответил Андрей. – Одно могу сказать, беременна она. Так что я свой долг перед родами Лисьиных и Сакульских выполнил, не оскудеет их потомками земля русская. А меня давай, обратно возвертай. Домой хочу. Пусть Друцкие хитрозадые сами это богатство окучивают.

– Эк ты заторопился-то, отрок… – Колдун извлек из варева ложку, тщательно обнюхал, зацепил толику на ноготь. – Никак, обиделся? Дык, в мире этом каждый интереса своего не забывает. Ты князем стать согласился? Ты им и стал. А что за звание морокой немалой заплатить придется – дык меда без пчелиных укусов не случается, про то тебе любой медведь поведает. Управишься, чадо, управишься. Поднатужишься, да и придумаешь чего ладного да хитрого. Глядишь, и учение мое найдешь куда приложить. А то забудешь ведь все наказы, коли для дела пользы не принесут.

– Ты что-то путаешь, волхв, – покачал головой Андрей. – Лично я ни в какие князья не напрашивался. Как и в бояре тоже. Это ты меня сюда выдернул, чтобы роду Лисьиных угаснуть не дать. И на Полине Сакульской женился я не ради титула, а ради сохранения именья лисьинского, дабы от тяжбы судебной здешних отца с матерью оградить. Ныне жена моя уж в положении, ребенок родившийся имение Лисьиных и от Друцких, и от Лисьиных в подарок получит. Тяжбе, стало быть, конец; род боярский не прервется, да еще и с князьями в родичах окажется. В общем, можешь считать: колдовство, что боярыня Ольга Юрьевна тебе заказывала, удалось. Все то, чего она желала, исполнилось. Теперь я хочу домой.

– Нешто плохо тебе, отрок, в князьях-то гоголем ходить? – не поверил старик. – В своих трущобах такого ты ни в жизнь не получишь.

– А ты знаешь, что такое телевизор, Лютобор? Компьютер, мотоцикл, самолет?..

– И славы ратной, нынешней, тебе там никогда не добиться. Знамо мне, половину Руси слава о подвиге твоем обошла.

– … скоростная машина, асфальт. От Москвы до Новгорода – полдня пути. Рыбалка, шашлыки, вальс и диско. Девушки, которые просто ходят по улицам. Безопасность. В этом мире хоть кто-нибудь ложится спать, не приготовив на всякий случай у постели меч и лук?

– Курочка в курятнике за себя не боится – пока хозяину супчика не захочется. А свободы без меча и страха не бывает.

– Свобода превыше всего, Лютобор? Да ты, никак, либерал?

– Ты меня словами гнусными не погань, – нахмурился волхв. – Хоть и люб ты мне стал за весны минувшие, а я и огневаться могу!

– Так и ты меня обманывать не пытайся, мудрый Лютобор. Чай, не мальчик.

– В чем же обман ты за мною заметил?

– В свободе, что ты мне подсунуть пытаешься. Свободному человеку ничего не страшно. Коли и от добра, и от родичей он свободен, то ни бед, ни хлопот у него нет. Пришли вороги злые – чего бояться? Плюнул, да на другое место перебежал. Пожар прошел – так ему все едино терять нечего. Неурожай случился – так ему поле жать ни к чему. Вот и бродит свободный человек из края в край, ничего не опасаясь. Сегодня под одним кустом переночевал, завтра под другим. Украсть у него нечего, грабить его последний тать побрезгует, пожрать по лесам и помойкам как-нибудь наберет. Чего бояться? А вот стоит тебе хоть кошкой обзавестись, ты уже опасаться начинаешь. А ну, потеряется, отравится, собаке на зуб попадет. Дом и дети появятся – страхов втройне. Семью и добро надобно ведь от поганых оградить, коих немало вокруг крысятничает. Страшно, что хлеба не соберешь, дабы малых от голода уберечь, страшно, что беда нежданная припасы твои уничтожит. И чем больше на тебе душ, тем больше и страхов. Любая скотина последняя – и та заботы просит. А если тебе еще и люди служат? А если ты понять способен, что такое Родина, и готов живот свой за нее положить? Нет, Лютобор, не бывает страха в свободном человеке. Страх в том живет, кто тысячами нитей к миру привязан. Там могила отцовская, здесь телок, коего сам выкормил, в стороне дом, в котором любимая твоя обитает, за ним поле колосится, что сам сажал. Тут ниточка, там веревочка, здесь лесочка – и вот сидишь ты уже, словно цепью прикован. И цепь свою мечом и кровью до капли последней защищать готов. Свободному человеку этого не понять, ему все переломать – раз плюнуть. Свободный человек – тварь подлая и поганая, место ему в хлеву, с хомутом на шее и намордником покрепче, чтобы не кусался. Не дай Бог, беда у тебя случится – все эти твари первыми крысятничать лезут, куски рвать да кровь пускать. А как у них беда, так к совести твоей взывают, покормить да обогреть требуют.

– У-у-у, думы какие в душе-то твоей бродят, чадо, – изумился старик. – Не к добру это, не к добру. С чего печален так, дитятко?

– А то сам не понимаешь? – хмыкнул Зверев, отер нож о брошенную у стены, невыделанную шкуру и спрятал в ножны. – Ниточками я здесь прирастаю, волхв. Еще немного, они и в цепь превратиться могут. А я не хочу оставаться здесь, Лютобор. Я хочу домой.

– Полнолуние через восемь ден, чадо, – прищурился на свой ноготь чародей. – Тогда удачу и попытаем. Али не веришь, что всеми силами я клятву свою исполнить норовлю?

– Верю, мудрый волхв, верю, – вздохнул Андрей. – Но сам видишь – дни идут, а я еще здесь. Я сделал все, чего вам хотелось, и даже больше. Теперь возвращай меня обратно. Возвращай!

– Могу повторить лишь то, о чем сказывал не раз, – пожал плечами Лютобор. – Но ведь ты не желаешь верить. Глянь лучше сюда. Это мертвая вода, веришь?

– Та, что способна сращивать любые раны? – подошел ближе Зверев и через плечо колдуна стал разглядывать застывшую на ногте волхва желтую, полупрозрачную каплю, похожую на сверкающий на солнце янтарь.

– Кабы так… – вздохнул старик. – Надеялся я на то, да не вышло. Живые раны не заращивает, токмо мертвые.

– Это как? – не понял Андрей.

– Кости сращивать может. Мясо же и кожу – нет.

– Какой же тогда в ней смысл?

– Сам знаешь, чадо. Рана от меча иной раз глубока, кость наружу торчит. Вот тут ее можно и срастить, выправить.

– Извини, учитель, – скривился князь Сакульский, успевший за последние два года пройти добрый десяток сражений, – но коли у раненого кости торчат, он скорее и не жилец вовсе. Кровью истечет, хоть ты клей его, хоть не клей.

– А жаль… – продолжал разглядывать капельку древний кудесник. – Тяжко готовить снадобье сие. Коли переваришь – твердеет; недоваришь – киснет, ровно мясная похлебка. Вот, смотри, чадо. Как капля, ногтем с ложки собранная, растекаться перестает, то, стало быть, и зелье готово.

– А смысл в нем каков, Лютобор? Чего ради такие старания?

– Рази я не сказывал? Коли боли у смертных сильные в костях, коли ногти и зубы гнить начинают, коли суставы пухнут, то мазать отваром сим их надобно. Костные болячки все, почитай, исцеляет. Ну, и коли ратная рана глубока, то и там кость склеить можно. Токмо… Тут прав ты, дитя, пользы там будет мало. Да, и еще. Собрал я для тебя котомку малую. Положил кое-что, чего тебе самому трудно по первости будет добыть, но нужда в чем непременно возникнет. Сало с трех мертвецов в свечах, порошок ноготка и корня Иванова, коготь желтого медведя от коровьей немощи, жир барсучий да воск – свечи колдовские отливать. Прочее ты и сам собрать сможешь, коли судьба придавит.

– Все вы к одному гнете, – поморщился Зверев, однако березовый туесок взял. – Домой ты меня отправь лучше, домой.

– Приходи на восьмой день к полуночи на алатырь-камень Сешковской горы, – снял котел с огня колдун. – Место тебе ныне знакомое, провожатые ни к чему. Бурдючки кожаные подай, что на столе приготовлены. Разлить зелье поможешь. Приходи, за успех ручаться не стану, но что смогу – сотворю, как и обещал.

Это было правдой. Выдернувший его из двадцать первого века чародей пытался возвратить Андрея в родные места уже не раз. Для усиления колдовства своего волхв проводил обряды в полнолуние на алтарном камне древнего, даже доисторического святилища неведомых богов, что было разрушено Андреем Первозванным на Сешковской горе. В этом проклятом месте нечисть всякая и по сей день страха никакого не знает. Местные жители обходят его стороной, а монахи Филаретова храма, наоборот, то и дело отправляются на гору с темными силами бороться, землю святить. За что один за другим жизнью или рассудком и платятся. Но пока еще старания Лютобора успехом не увенчались. То ли хитрит старый волхв, то ли и вправду не получается у него ничего с заклинаниями.

– Ладно, – вздохнул Зверев, – восемь дней, так восемь дней. Ты мне вот что скажи, мудрый волхв. Коли жира человеческого я взять у знакомого не успел, могу я судьбу его как-то узнать? Понимаешь, знакомая одна у меня куда-то пропала…

– Коли беды за ней не чуешь, лучше не пытаться… – Забавно высунув язык, чародей начал разливать свое варево из широкого котла в узкие горлышки кожаных фляг и, как ни странно, не проливал при этом ни капли.

– Отчего?

– Коли вещицы человека пропащего у тебя нет – ношеной, знамо, дабы хоть немного жира для свечи выварить… В общем, коли через зеркало Велесово глянуть не можешь, анчуток вездесущих звать надобно, с ними уговариваться, жертву приносить. Они, пожалуй, любого найдут. Да токмо натура у них шаловливая. Так просто от найденного не отстанут, обязательно повеселятся. Либо работу попортят, либо вещи утащат али перепутают, а иные и вовсе людьми перекидываются да знакомиться идут. Замучишься опосля от помощников таких избавляться. Однако же, чадо, о ком душа твоя горюет при молодой-то жене?

– Да так… – отмахнулся Андрей.

С самого дня своей свадьбы не видел он нигде в усадьбе Вари, дочери пасечника. Соскучиться успел по глазам ее, по улыбке. Однако вряд ли с ней случилась какая-нибудь беда. Скорее, боярин Лисьин, зная об увлечении сына, перед свадьбой услал ее куда-нибудь с глаз долой, дабы во время торжества конфуза неприятного не случилось.

– Еще одна ниточка? – понимающе спросил колдун.

– Она самая, – признал молодой человек. – Ладно, не стану пока ничего делать. Авось, через восемь дней все закончится.


Александр ПРОЗОРОВ КНЯЗЬ: ЗОЛОТО МЕРТВЫХ | Золото мертвых | * * *