17

Как и планировал, проснулся ровно в полночь.

Запланировать-то запланировал, но вставать жуть как не хотелось. Лежал какое-то время с открытыми глазами, мечтая, чтобы поскорее наступил Новый год. Всегда от католического Рождества до православного устраиваю себе большие каникулы. И в это раз устрою. Буду лежать день-деньской в гамаке, просматривая «Клан Сопрано» в переводе Гоблина, и пальцем не пошевелю. Вставать вообще не буду. Во-об-ще. Разве для того только, чтобы заглянуть в холодильник. И всё. Никаких дел. К чёрту все дела.

Но до рождественских каникул было ещё без малого полгода. К тому же обстоятельства складывались таким образом, что Нового года на этот раз для меня могло и не случится. Поэтому досчитал до трёх, приказал себе: «Рота, подъём!» и выбрался из сетки. Новый день наступил, нужно как можно быстрее избавляться от чужих артефактов. И не спать. Ни в коем случае не спать. Худо, когда дух-мститель является к тебе во сне. Во сне даже и убежать не сможешь. Развоплотит к чёртовой матери, душу в клочья изорвёт и за Пределы выкинет. Не соберёшь.

Уже через сорок шесть минут я ломился в запертые двери третьего учебного корпуса Университета экономики и права, который по старинке именуется промеж людей «нархозом».

Стучать пришлось долго. Минут десять. Наконец фойе пересёк средних лет и плотного телосложения мужик в застиранном зелёном камуфляже. Чуть приоткрыв дверь, он хмуро заметил:

— Глаза разуй, звонок увидишь.

После чего широко зевнул.

«Какой голос гулкий, — подумал я. — Таким хорошо застольные песни петь». А вслух, — помня о том, насколько обидчивы иные сторожа, — стал оправдываться:

— Извини, браток. В следующий раз обязательно позвоню. Обязательно.

Он ещё раз зевнул с возрастающим подвыванием, после чего спросил:

— Чего надо?

Вместо ответа я протянул в щель рекламный календарик Транс Инвест Банка. Охранник машинально взял глянцевую бумаженцию, поднёс к глазам и на удивление быстро нашёл знакомые буквы.

— Служебное удостоверение, «Глобальные Телекоммуникации», техник Сутягин, — прочитал он вслух. Затем посмотрел на бубен, который торчал у меня из-под мышки, на перекинутый через плечо трос, скосился на целлофановый пакет, куда я сунул прикупленные по дороге шесть бутылок пива, вернул мне обманку и запанибратским тоном спросил: — Ну и чего ты, техник Сутягин, тут забыл?

— У меня наряд, — быстро сориентировался я.

Лицо охранника перестало быть каменным и выразило недоумение. Мне пришлось уточнить:

— Наряд на обслуживание антенны. Параболической. Той, что у вас на крыше.

— Дня мало, по ночам работать? — справедливо возмутился он.

— Днём нельзя. Днём трафик обмена плотный, а мне фидер нужно отрубить.

— Фидер?

— Ну да, фидер. Отрублю фидер, буду разъём чистить. Всё в соответствии с технологической картой номер восемьдесят три.

Для большой убедительности, я показал ему (не выпуская, конечно, из рук) чек, который мне выдала кассирша ночного супермаркета. Мол, смотри, браток — вот она, та самая карта восемьдесят три.

Номер прошёл.

Дежурно обронив, что страну, в которой закипает работа с наступлением ночи, по-другому как Страной дураков и назвать нельзя, он всё-таки впустил меня в холл. Закрыл дверь на щеколду и повёл к дежурке.

— А от лифта? — нагло потребовал я, когда цинично обманутый охранник выдал мне ключи от чердака.

— Даже не думай, — не глядя на меня, отрезал он. — Я не лифтёр. В чужое хозяйство не полезу. Права не имею.

Произнёс он это твёрдо. Я бы даже сказал, категорически. Но, приняв от меня через окошко три бутылки тёмного холодного пива, вдруг осознал, что не тварь он дрожащая, что всё-таки право имеет, и ключи от щитовой выдал.

На десятый этаж я добирался как белый человек — на лифте.

Ещё во время вечернего разговора с Ашгарром я решил, что буду дожидаться гостя из Запредельного на крыше третьего корпуса, а не второго. Согласно магической науке на втором было бы, конечно, правильнее. Второй расположен прямо на месте Силы, а такое место в Пределах для духа всё равно, что для человека пятно света посреди кромешной темноты. Там бы рыскающему по Городу духу легче было бы меня отыскать. Всё это так. Но только мне захотелось, чтобы наша встреча произошла на высоте. Высота меня греет. На высоте чувствую себя уверенней. А третий корпус, хотя и стоит чуть в стороне от места Силы, зато выше второго на целых шесть этажей. Поэтому мой выбор и пал на него. А что касается духа, то, как поётся в известной песне, кто ищет, тот всегда найдёт. При правильной постановке дела — даже чёрную кошку в тёмной комнате. Если она, конечно, там есть.

Расположился я на малярной люльке, которая лежала дном вверх в трёх метрах от края крыши. Но прежде, разумеется, выложил вокруг неё круг — кинул трос на залитый смолой рубероид. Особо не старался, потому что знал: нет никакого толку в этом магическом защитном знаке при моём полном бессилии. Привычки в этом действе было больше, нежели смысла. Сравнить можно с тем, как пешеход, переходя улицу с односторонним движением, смотрит не только налево, но ещё и направо. Пользы никакой. Вреда, впрочем, тоже.

Примостившись на заляпанных фасадной краской досках, я положил бубен рядом с собой и вытащил из кармана спичечный коробок с кулоном. Открыл и — оба-на! — обнаружил, что кулона нет. Паниковать не стал — знал, что так иногда бывает. И что делать — тоже знал: быстро закрыл коробок, перевернул и вновь открыл. Вывернутый наизнанку Лабиринт артачиться не стал, вернул артефакт.

Положив золотой челнок на дно бубна, я откупорил бутылку пива и стал ждать.

Шёл второй час, но ночной мрак царил только в узеньких переулках, уползающих от центра к окраинам. Центральные же магистрали города, как и положено, утопали в переливающемся свете фонарей, реклам и автомобильных фар. Машин, разумеется, было значительно меньше, чем днём, зато их скорость увеличилась в разы. Пацаны, кто на дарённых, кто на отцовских, а кто и на ворованных тачках, носились по городу в поисках приключений, выжимая из движков всё возможное.

Приложившись в очередной раз к бутылке, я вдруг подумал, а почему есть Комитет солдатских матерей и нет Комитета водительских матерей? На придорожных столбах пацанов гибнет не в пример больше, чем от пуль басмачей и кулаков старослужащих, но матери этих смертников не митингуют перед районными отделениями ГИБДД с плакатами «Не пускайте наших сыновей за руль, они ещё дети!» Почему так?

Странно всё это.

Видит Сила, странно.

Пока я размышлял над противоестественностью социального поведения людей, пиво в бутылке закончилось. Не задумываясь, я открыл вторую. Сделал глоток. Сразу второй. Чуть потерпев, третий. Четвёртый… После пятого мне наконец похорошело. Всё было по кайфу. Только вот дух мстительный всё никак не объявлялся.

— Зачем твои схороненные кости разодрали саван свой? — хлопнув три раза в ладоши, обратился я словами Гамлета к тому, кого ждал. — Зачем гробница, в которой был ты мирно упокоен, разъяв свой тяжкий мраморный оскал, тебя извергла вновь?

И указав рукой на бубен, добавил уже от себя:

— Не для того ли, чтобы забрать вот это? Сдаётся, да. Ну так, Сила тебя побери, явись и получи.

Тишина была мне ответом.

Я разочарованно хмыкнул, сделал долгий глоток и посмотрел на небо — может, оттуда придёт?

Может. Но пока пусто. Даже звёзд не видно. Впрочем, когда это в городе были видны звёзды? Перекрёсток Ленина и Маркса в центре областной столицы — это не перекрёсток просёлочных дорог за околицей деревни Верхние Баклуши. Вот там звёзд не счесть и все от жира лоснятся. А тут — увы. Ни звёздочки на небе. Да и небо — не небо, а какое-то мутно-оранжевое безобразие, по которому елозит луч стробоскопа установленного на крыше ночного клуба «Стратосфера».

Я сделал ещё один глоток и глянул вниз — может, оттуда?

Может. Но пока в аппендиксе, выходящем на улицу Маркса, не то, чтобы духа не было, а даже и ни души. Пусто в подворотне было. Шаром покати.

Тут зачем-то вспомнилось, что раньше улица Карла Маркса называлась Большой. Это помнил наверняка. А вот какое название носила до революции улица Ленина, почему-то запамятовал. Как-то вылетело из головы. Попытался вспомнить: «Кажется, Банковой называли, скорее всего так. Ведь в том здании, где сейчас поликлиника N2, раньше располагалась Банковское собрание».

Да, имело место быть. И, между прочим, самые помпезные балы Города устраивались именно этим небедным собранием. Бывал и не раз. Присылали и мне картонки, где помимо приглашения всегда печатали золотыми буковками и указание о нарядах, типа: «Дамы в полуоткрытых вечерних платьях, военные в сюртуках с эполетами, гражданские в мундирных фраках с лентами, студенты в форменных мундирах». Сейчас звучит как песня. Бывал, бывал. Могу засвидетельствовать, шампанское подавалось отменное, выписывали из Европы и денег не жалели.

Как только я вспомнил про то замечательное шампанское, тут же вспомнил, как на самом деле раньше называлась улица Ленина. Амурской — вот как. Не Банковской, нет, Амурской.

Трудно сказать, какая ассоциативная связь сложилась когда-то в моей голове между игристым вином из Шампани и рекой Амур. Возможно, такая: французское шампанское — французский поцелуй — l'amour — Амур. Впрочем, не суть. Сложилась и сложилась. Вспомнил и вспомнил. Оставил это и стал раздумать, по какой причине улица называлась Амурской. Прикинул хвост к носу и решил, что в честь генерал-губернатора Муравьёва-Амурского. Почему бы и нет?

А вот почему Большая Большой называлась, не знаю и не знал никогда. Видимо, была на то какая-то причина. Размеры, например. А то, что её в улицу Маркса переименовали, это меня всегда поражало. Зачем люди русские увековечивали имя этого бородатого философствующего циника? Где логика? Он же русского духа на дух не переносил. Факт. Больше чем медицинский. Это ведь он, герр Маркс, утверждал, что у Европы только одна альтернатива: либо подчиниться игу славян, либо окончательно разрушить центр этой враждебной силы — Россию. Хотя, может быть, не он это утверждал, а его друг-спонсор Энгельс? Впрочем, какая разница? Оба хороши.

Памятуя об обстоятельствах переименования этой отстроенной по петербуржским лекалам улицы и ещё о том, что «как вы шхуну назовёте, так она и поплывёт», я стал размышлять о том феномене, который называется «загадочная русская душа».

О том, как низко эта душа может пасть.

О том, как высоко она может подняться.

О том, как швыряет её то и дело из стороны в сторону.

До тех пор размышлял, пока не началось. А началось тогда, когда я, собираясь подстегнуть работу мозга очередной порцией хмеля, сорвал зубами крышку с последней бутылки. И началось с того, что на нос мне упала снежинка.

Потом ещё одна.

И ещё.

Затем снег повалил невероятными хлопьями, и вскоре мир полностью скрыла белая пелена. Мир исчез. С концами. Ничего не осталось. Только снег стеной и невесть откуда взявший северо-восточный ветер, от которого дубела кожа на лице. Ветер хлёстал яростно, но завываний не слышалось. Вообще, ничего слышно не было. Тишина наполняла уши звоном, и этот звон не предвещал ничего хорошего. Тишина была зловещей. Мне захотелось отлить. Дабы доказать себе, что это от пива, а не от страха, я не тронулся с места. И правильно сделал, потому что в следующий миг ветер стих и пелену, будто нож простынь, пробил узкий луч голубого света. Луч начал раздаваться, превратился в мощный световой поток и в белом месиве образовался широкий коридор, в конце которого появился тёмный силуэт. Вскоре я увидел, кто это.

Дух явился мне в облике северной женщины. Женщины-шамана. Женщины-кхама.

Она приближалась величественным неспешным шагом и приближалась не одна, а вместе со всем своим чудесным зоопарком. Огнегривого льва и синего вола с ней, конечно, не было. И золотого орла тоже. А были те, кому и должно: серый волк, белая полярная сова и жирная змея-гадюка. Волк шёл рядом, справа и чуть впереди. Сова сидела на левом плече и казалась спящим. А гадюка обвивала шею на манер шарфа.

На лицо мёртвой колдуньи смотреть было не то чтобы страшно, а неприятно. Это было не лицо, а нечто напоминающее морду фантастического животного. Возможно, что это была маска, но такая маска, которая позволяла сохранять мимику. Возможно, что это было не так. Вполне вероятно, что этот эффект возникал из-за игры теней. Особо не рассматривал — не смотря на защитные очки, меня обожгло взглядом яростно горящих глаз, и я, стушевавшись, переключился на её костюм.

Одета она была сообразно своему высокому статусу в фееричный балахон из тонкой оленьей шкуры мездрой наружу. Что касается деталей, там было на что посмотреть. Плечи, подол и швы балахоны оторочены полосками красного сукна. Там и сям нашиты медные бляшки, изображавшие духов-помощников. На рукавах — металлические трубки. На поясе из замши много чего: глиняные скульптуры животных, лапы птиц, шкурки белок, когти-зубы медведя, высушенные рыбьи головы и ещё колокольчики. А помимо того несколько ножей. Чёрные волосы колдуньи, часть которых были завиты в тонкие косички, стягивал металлический обруч с прикреплёнными к нему разноцветными перьями и короткими суконными полосками. Перья торчали вверх, разноцветные полоски свисали. Походило на корону.

Разглядывая её наряд, я вспомнил подготовленную Лерой справку. Помимо прочего там говорилось, что костюм колдуна-кхама является своеобразной моделью Вселенной, которая устроена строго по вертикали, символизирующей Мировую ось. Роль шамана, как посредника между миром людей и миром иных существ, выражена в его костюме очень определённо. Три деления Мировой оси представлены тремя элементами одежды: Верхний мир — головным убором, Средний мир — собственно костюмом и Нижний мир — обувью. Два крайних элемента образуют оппозицию Среднему миру — миру людей.

Вспомнив об этом, я опустил взгляд на ноги колдуньи, и увидел, что она обута в чаги, возможно, из волчьей, а, скорей всего, из собачьей шкуры. «Интересно, в них летом не жарко?» — задался я пустым вопросом, который тут же снял мыслью о том, что зима у этой дамы всегда при себе. А затем съехал на злободневное: «Только бы не развоплатила. Пусть тело в клочья разорвёт, но душу не трогает. Пусть лучше будет больно, но не смертельно, чем безболезненно, но неисцелимо».

Она остановилась метрах в пяти и едва заметным движением направила ко мне волка.

Я стоял на люльке, бодая порывы ветра, и сжимал бутылку так, будто в ней булькало не пиво, а финский коктейль «для Молотова». Едва волк сделал шаг, я перекинул бутылку из правой руки в бросковую левую, и заорал что было мочи:

Волк, не обращая никакого внимания на мои отчаянные крики, подошёл к тросу, понюхал его, тронул лапой и беспрепятственно заступил за черту. Дальше не пошёл, повернул морду к хозяйке, вопрошая, что делать дальше.

Я не стал дожидаться решения колдуньи. Отшвырнул бутылку в сторону, подхватил бубен с кулоном и прыгнул через волка за пределы круга. Сделав два шага в направлении колдуньи, я протянул ей бубен и сказал:

— Забирай. Твоё.

Она медленно подняла жезл, собираясь отмерить мне по полной программе, но почему-то передумала и опустила своё грозное оружие. В этот миг сова на её плече вздрогнула, встрепенулась, взлетела и, трижды облетев меня, свалилась в пике. Подхватила клювом золотой амулет и, воровато оглядываясь, вернулась на своё место. А следом и волк подсуетился: выскочил из-за спины, схватил бубен зубами и отбежал.

Так мёртвая колдунья вернула себе своё.

И пока соображала, что со мной делать, я, используя отсрочку, вытащил чуть подрагивающими от волнения руками сигарету из мятой пачки, отрвал фильтр и, пряча от ветра зажигалку в ладонях, прикурил. Когда сладко (полагая, что, возможно, курю последний раз в жизни) затянулся, в голове вдруг вспыхнуло и тут же погасло перламутровое сияние. Я удивлённо посмотрел на сигарету — что за психоделика? Но тут сияние повторилось, и до меня дошло, что это вопрос.

— Кто ты? — спрашивала колдунья, озадаченная моим неадекватным поведением.

— Дракон, — ответил я и ещё раз затянулся.

Змея при слове «дракон» подняла голову и посмотрела на меня мутными глазами.

— Лунь? — уточнила колдунья.

Я покачал головой:

— Нет, просто золотой дракон.

— Золотой?

— Золотой.

— Рассказывай.

Чего она хочет, я не понял, но уточнять не стал и поведал ей то, что поведал мне при нашей первой встрече мой наставник вирм Акхт-Зуянц-Гожд.

— Давным-давно это было, — начал я. — Ациблат Див, более известный как Натурщик, вернулся из-за края и убил Великого дракона. Сделал он это самым подлым образом. Подкрался, когда Великий спал, и вогнал ему меч в ухо. А четверых его наследников Натурщик изгнал из Таммы.

Затянувшись, я выпустил дым через ноздри и посмотрел на колдунью. Она ждала. Я снял с губы табачную крошку и стал рассказывать дальше:

— Прошли века. Постаревший Ациблат Див отошёл от власти, и в Тамме воцарился хаос. Трое из четырёх наследников Великого к тому времени уже сгинули. А между тем краю подходил срок, он поистрепался и угрожал прохудиться. В любой миг могли проникнуть в мир все ужасы Пустоты.

После этих слов я два раза подряд затянулся, поднял воротник пиджака (холодно было жуть), растёр правое ухо и только после этого продолжил:

— Всякий знает, что провести новый край возможно только чёрной кровью, но среди жителей Таммы не осталось никого, кто бы мог изловить дракона и заставить его сделать дело ценой собственной жизни. Только оказалось, что это не имеет никакого значения, поскольку дракон провёл новый край по своей собственной воле. Провёл, но не умер. Вернее умер, но не до конца. И умерев не до конца, стал золотым.

Закончив рассказ, я затянулся в последний раз и отбросил окурок в сторону.

Колдунья, потрепала волка за ухом, и уточнила:

— Значит, не жив, не мёртв?

— Получается, — пожал я плечами.

А ведь действительно получалась.

— Пусть так и будет, — после небольшой паузы постановила колдунья, взмахнула жезлом и в тот же миг исчезла. Вместе с ней, исчезла и верная её гвардия. Ветер стих. Снег прекратил. Всё кончилось.

Я облегчённо вздохнул и расслабился.

А как только расслабился, в ту же секунду раздался громкий звук, похожий на звук выстрела.

В каком-то смысле это и был выстрел. Пуля ткнулась в грудь, я покачнулся и собрался умереть. Но, обнаружив, сначала — что пуля упала к ногам, потом — что никакая это не пуля, передумал. Подобрал штучку, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении комсомольским значком, зажал в кулаке и потянулся на выход. Ходко. Пока ещё чем-нибудь не удивила.

«Домой и спать, — мечтал я, спускаясь на лифте. — И спать, и спать, и спать».

Охранника обнаружил на крыльце. Взрослый дядька, точно сбежавший с уроков шалопай, лепил из тающего снега снежки и с радостных уханьем пулял их в ствол тополя. Я сунул захмелевшему с дармового пива весельчаку ключи в карман, пробурчал «пока-пока» и направился к машине.

Без приключений дойти не получилось.

Когда, миновав литые ворота, вошёл под арку между первым корпусам нархоза и жилым домом, за спиной послышалось характерное цок-цок. Выхватив пистолет, я развернулся волчком и саданул на звук. Промазал. Серая мразь размером с кролика выскользнула из тени и рванула в сторону помойки. Я поймал тварь на мушку и ещё раз выстрелил. На этот раз удачно — чпок и кровавые шматки во все стороны.

Сообразив, что где-то там находится их засада, их временное гнездо, я решил проверить контейнеры. Когда врезал по третьему, из него с омерзительным писком выскочило аж четыре штуки. Одна прыгнула — просто камикадзе какая-то! — мне на грудь, а три рванули врассыпную. Я одновременно: откусил голову кинувшейся на меня и пристрелил одну убегающую. Две ушли. Стоило бы сразу найти и уничтожить, но народ, разбуженный выстрелами, уже прильнул к окнам. Нужно было уходить. И уходить срочно. Встреча с доблестными воинами правопорядка в мои планы не входила.

Проезжая по набережной в сторону старого Нового моста, остановился напротив Головы Гагарина и осмотрел каблуки. Набойки Лао Шаня не было на правом. Не трудно было догадаться, где и когда её потерял. Конечно, на пятой площадке, когда играл в «Зарницу» с ребятами из «Фарта». Уж больно там местность пересечённая, есть за что зацепиться.

В очередной раз обозвав козлов козлами, я нажал по газам и стал разворачиваться. Домой решил пока не соваться. Покатил в офис.

Как вскоре выяснялось, правильно сделал: и крыс к Ашгарру не привёл, и к делу о пропаже Чаши Долголетия приступил без проволочек.