18
Я огляделся. Раз, два, три… Всего шестеро. И неизвестно, сколько еще на улице.
Поиграть в Тайсона? Если выставить башку рогами вперед и ломануть к дверям, то двоих-троих я бы, пожалуй, даже сбил с ног. Но уйти мне бы не удалось. Все равно бы не удалось.
Блондинка выглядела ленивой и равнодушной. А Дима, как и в прошлый раз, танцевал на грани истерики.
Он снял руку с девушкиной талии и прошелся по ковру. В правой, опущенной руке парень держал большой пистолет. К встрече он подготовился основательно.
— Прикольно здесь, в монастыре. Никогда раньше не был. А ты?
Я промолчал.
— Золоченый мужик — это кто, Будда? Чего молчишь?
Я промолчал еще раз. Немного по-другому.
— Дурак ты все-таки, Стогов. В газете работаешь, книжки Будды наверняка читал. А все равно дурак… Кого ты собирался обмануть? Меня? Знаешь, чего ты добился? Ни хрена ты не добился.
Он остановился и порассматривал мою разорванную куртку. Он был на голову выше меня, поэтому рассматривал сверху вниз.
— Давай сюда камень. Проигрывать нужно уметь.
Я все еще молчал. Интересно, если я попытаюсь допрыгнуть до него, он действительно станет стрелять?
— Ну?
Разумеется, шансов не было. Разумеется, я это понимал. И все равно попробовал. С первого раза до его подбородка я не дотянулся. А попробовать второй раз мне не дали.
Я лежал, вжатый лицом в ковер. Один из Диминых убийц навалился мне на руки. Ноги держали целых двое. Сам Дима, тяжело дыша, шарил по карманам моей куртки.
Он нащупал коробочки, встал, отряхнул колени, отошел подальше.
— Почему две? Ира, почему коробочки две?
— Не знаю.
— Ира, здесь два бриллианта, да?
Убийцы несколько раз ударили меня ногой, за подмышки подтянули к колонне, прислонили к ней спиной. Когда я отдышался и поднял глаза, Дима пытался прочесть записку из первой коробочки.
Потом он сунул коробочку в карман и ногтем поддел крышку второй.
— Ох, ни хрена себе!..
Алмаз они рассматривали долго.
— Ира, это он, да? Он?
Блондинка медленно подошла поближе и заглянула в коробочку.
— Он.
— Тот, что мы искали, да?
— Это тот самый камень. Алмаз Шань-бао. Камень Желтого Императора.
— Краси-ивый.
Они тяжело дышали, вполголоса матюгались от восторга и перебирали толстыми ногами.
— А почему у него форма такая… Странная… Как будто череп…
— Трупным ядом разъело.
— Да?
— Этот камень шестьсот лет пролежал во рту у покойника.
— Иди ты!
— Это длинная история. Но зато интересная. Рассказать?
Блондинка полезла в карман куртки за сигаретами.
— Расскажи.
— Хорошо. Сейчас расскажу.
Жасмин закурила, выпустила струю дыма и начала говорить. У нее был скучный голос университетского лектора.
— Этому камню две с половиной тысячи лет. Китайцы называют его Шань-бао — «Череп императора» — и боятся как огня. Это один из самых крупных и самый древний бриллиант на планете.
Его история началась за семьсот лет до Рождества Христова, когда на приисках в джунглях Индокитая его нашел безымянный раб. Тогда этот камень был больше, он весил почти сто граммов и его еще не называли этим именем.
Чтобы вынести алмаз с прииска, раб всадил нож себе в бедро, засунул алмаз внутрь раны и только так смог преодолеть все линии охраны прииска. Три года камень пролежал под досками пола в его хижине, а затем раб сбежал, добрался до Шанхая и предложил камень скупщикам краденого.
Скупщики заманили раба в гавань и той же ночью утопили его. А камень был вскоре продан за двадцать тысяч юаней поставщикам императорского двора. Всего через месяц убийца раба был найден повесившимся. На собственной косе…
Девушка докурила, бросила сигарету, раздавила ее ногой.
— Желтый Император Цинь-Ши хуан-ди влюбился в алмаз сразу, как увидел его. Он велел придать ему соответствующую размеру огранку и шлифовку. После этого камень потерял в весе почти половину, но даже мелкие осколочки были оценены в сто сорок четыре тысячи юаней. По тогдашнему курсу это двадцать — двадцать пять миллионов долларов.
Император Цинь-Ши правил Китаем долго и похоронен был с почестями. В день похорон вокруг могилы Желтого Императора живьем закопали в землю почти сорок тысяч рабов и рабынь. А камень император завещал положить себе, мертвому, в рот.
Говорят, живьем закопанные рабы умирали долго и мучительно. Земля вокруг могилы шевелилась несколько недель. И все это время рабы проклинали своего беспощадного господина.
От этих проклятий тело Желтого Императора пропиталось жуткими ядами, от которых нет противоядий. Яды были столь сильны, что смогли разъесть даже алмаз. Китайцы считают, что камень проклят и каждый, кто дотрагивается до него, обречен. Недаром у камня такая странная форма: форма мертвой человеческой головы.
— Интересное, блин, кино.
— Да? В следующий раз камень всплыл только через шестьсот лет. В смутную эпоху Пяти Воюющих Династий на границе задержали караванщиков, пытавшихся вывезти Шань-бао за пределы Империи. На допросе они показали, что купили камень у семьи Фан — знаменитой династии осквернителей могил. Караванщиков четвертовали на месте. А алмаз был отправлен в императорскую сокровищницу.
Почти две тысячи лет китайцы боялись даже прикасаться к проклятому бриллианту. Иногда камень пытались украсть. Каждый раз воры не протягивали и месяца. Их хватали, передавали в руки придворных палачей, и те разрубали тела на тысячу кусков.
А сто лет назад последний китайский император решил продать древнюю драгоценность. Переговоры продолжались несколько лет. В результате за шесть миллионов франков Шань-бао выкупил французский коллекционер.
Чтобы вывезти алмаз в Европу, француз нанял целую армию. Это было бесполезно. Китайцы верят, что камень сам определяет свою судьбу.
Алмаз выбрал нового хозяина. В тысяча девятьсот тринадцатом году обоз, доставлявший бриллиант во Францию, попал в засаду, конвоиры были перебиты, а алмаз попал в руки Джи-ламы…
— Это кто?
— Тибетский революционер.
Я слушал эту историю, и мне казалось, что Жасмин говорит не с Димиными убийцами, а только со мной. На улице была ночь и шел дождь, а девушка стояла посреди заляпанного моей кровью буддийского монастыря и рассказывала мне неправдоподобные легенды.
— Джи-лама постоянно носил алмаз с собой. Тибетцы тоже верили, что камень проклят и несет несчастье. Они боялись на него смотреть, и, когда Джи-лама погиб, никто не смог описать, как выглядел Шань-бао на самом деле. Одни говорили, что это большой и сияющий алмаз, другие — что небольшой и иссиня-черный.
А что было дальше — никто толком не знает. В начале тридцатых в Тибет приезжал ленинградский профессор Виктор Кострюков. Камень оказался у него. Кострюков привез камень в Ленинград и спрятал здесь, в дацане. А наш друг Стогов его нашел.
Жасмин полезла за сигаретами. Она неторопливо затягивалась и подолгу выдыхала дым длинными струями. Затянулась — выдохнула, затянулась — опять выдохнула. Она чего-то ждала…
Дима покачал коробочку на ладони, убрал ее в карман куртки, подошел ко мне поближе и посмотрел опять сверху вниз.
— Знаешь, Стогов, наверное, я тебя сейчас застрелю.
— Мне будет жаль.
— Я не люблю убивать людей. Но тебя по-другому не успокоить.
— Ты совсем-совсем не любишь убивать людей? Зачем тогда ты прострелил голову китайскому бизнесмену?
— О чем ты?
— Да как тебе сказать? Был у меня один дружок, покойник. Пошел как-то в клуб потанцевать. Больше его живым и не видели…
— Ты о «Moon Way»? Это не я.
— Честное слово не ты?
— Нет, это Леха Молчун. Я его попросил как человека — посмотри, что у китайца в карманах. А он?
— Зачем тебе знать, что у постороннего китайского бизнесмена в карманах?
— Ирка сказала, что камень со дня на день появится. Осталось, мол, децл: бумагу отыскать — и все. А что за бумага — не сказала. И мне пришлось послать Леху глянуть. Чтобы он посмотрел, что к чему.
— Веселая компания. Никто никому не доверяет.
— Мудак он был, этот Леха. Зачем полез? Схватил китайца, затащил в туалет, начал трясти. А тут ты: «Откройте, откройте!» Леха решил, что, раз ломятся, значит, засада. Всадил китайцу пулю в голову и убежал. Я, кстати, очень из-за этого расстраивался.
— И поэтому решил застрелить самого Леху?
— Я? Ты меня спрашиваешь? Не, пацаны, вы видели? Я — Молчуна? Да это ж ты его… у себя в Лениздате…
— Вы ошибаетесь оба. Его убил я.
В спокойном голосе не было слышно ни малейшего акцента. Автоматные очереди затрещали, словно рвущаяся материя. Парни, стоявшие у дверей, повалились, как сбитые кегли.
Дима схватился рукой за колонну и стал оседать на пол. Было видно, как не хочется ему падать. Он пытался зацепиться хоть за что-нибудь, но остановиться уже не мог и заваливался все дальше назад. На белой колонне остался отпечаток его окровавленной пятерни.
И со всех сторон в зал врывались приземистые китайские коммандос в черных прорезиненных комбинезонах.