8

Бронзовый молоток на входной двери три раза ударил по металлической пластинке. Зигмунд выбежал из комнаты, чтобы встретить Марту. Но его опередили Анна и Роза, поспешившие навстречу своим молодым приятелям. Анна втайне обручилась с Эли Бернейсом, а Роза водила дружбу с одноклассником Зигмунда, которого все звали Бруст. Вслед за Брустом пришла Минна, младшая сестра Марты, обручившаяся с Игнацем Шёнбергом. Минна была крупной, высокой девушкой с широкими плечами и бедрами, но плоскогрудая, словно природа решила, что нужно на чем–то сэкономить. Друг Зигмунда сухопарый Игнац давно страдал от туберкулеза, весьма распространенного среди венской молодежи. Он считался в университете лучшим специалистом в области санскрита и уже перевел на немецкий язык и опубликовал том санскритских сказок «Гитопадеша». Замыкали группу Эли Бернейс и его сестра Марта.

Двадцатидвухлетний Эли был властным молодым человеком, плотно сколоченным, с орлиным носом и всевидящими глазами; он носил модные костюмы и высокие хромовые сапожки. Когда Эли было девятнадцать лет и он готовился поступать в университет под патронажем профессора фон Штейна, скоропостижно умер его отец. Не колеблясь, Эли заменил отца на посту секретаря профессора и стал кормильцем семьи Бернейс. Наряду с поисками боковых тропинок в лесу присущей ему забавной привычкой было пристегивание носков английскими булавками к кальсонам. Ложась спать, он раскладывал на ковре на заранее отведенном месте шесть английских булавок, а утром прикалывал ими носки, по три булавки на носок.

– Судя по такой приверженности порядку, – комментировал Зигмунд, – любому плану в жизни Эли обеспечен успех.

Наконец он получил возможность поздороваться с Мартой. Не умышленно ли она пришла последней? Когда он взял ее за руку, она улыбнулась, и от ее улыбки он почувствовал слабость в ногах. Обменявшись приветствиями, молодые пары обратились к Амалии и Якобу Фрейд:

– Здравствуйте! Здравствуйте! Добрый вечер, госпожа, добрый вечер, господин Фрейд!

Эли и Игнац принесли скромные букеты цветов.

Обеденный стол был раздвинут, накрыт белой льняной скатертью, на нее легли свернутые салфетки в серебряных держателях из приданого Амалии. В большие тарелки для главного блюда были поставлены суповые. Около них лежали десертные ложки и стояли бокалы для минеральной воды. Младшая дочь принесла каравай домашнего хлеба, нарезанного ровными ломтями, а Анна – супницу, из которой фрау Фрейд наполняла тарелки. Затем появилась Роза с гусем на блюде, за ней – Митци со спаржей и Дольфи с красной капустой. Наступил самый деликатный момент: фрау Фрейд не могла доверить разделку гуся мужу, ибо нужно было не обделить ни одного из гостей.

Карточки с именами гостей раскладывала в фарфоровые подставки из Мейссена Анна. Она старалась посадить вместе тайно обрученные пары: все знали, что они влюблены друг в друга, но беда в том, что либо слишком молоды, либо бедны для женитьбы. Анна поставила карточку Марты рядом с карточкой Зигмунда, и за это он был ей благодарен. Однако выяснилось, что Бруст недоволен своим местом. Он присел на краешек стула, словно собирался сбежать. Роза слыла красавицей в семье – друзья сравнивали ее с Элеонорой Дузе. Бруст не хотел сидеть в стороне от Розы и в то же время боялся ее. Зигмунд недоумевал: почему бы?

Керосиновая лампа, опущенная вниз, озаряла теплым светом стол. На стене над буфетом с его блестящими подносами и другим серебром висели фотографии членов «буржуазного министерства» – Хербста, Гискра, Унгера, Бергера и других из числа выпускников университета. Они олицетворяли триумф восстания и уличных боев в Вене в 1848 году, когда представителям среднего класса, в том числе нескольким евреям, были доверены важные государственные посты. Однажды, сидя напротив этих внушающих уважение портретов, Зигмунд подумал: а не податься ли ему на юридический факультет? Однако, прочитав рассуждения Гёте о природе, он изменил свой взгляд.

Гёте писал: «Природа! Мы ею окружены и объяты – бессильные выйти из нее, бессильные глубже в нее проникнуть… Она создает вечно новые образы; то, что есть, – того не было, что было – уже не повторится, все ново, хоть все и старо. Мы живем среди нее, но ей чужды. Непрестанно говоря с нами, она не выдает нам своей тайны. Мы постоянно на нее воздействуем, но власти над ней не имеем… Она вечно строит и вечно разрушает; и мастерская ее неприступна… Она величайшая художница…»^[2]

Эли заговорил первым:

– Освобождается должность редактора экономического журнала. Профессор фон Штейн готов рекомендовать меня на эту должность к концу года. У меня состоялась беседа с австрийским министром торговли: один из чиновников выходит в отставку, и на его место рассматривается моя кандидатура. Наряду с этим мне известно об открытии частного бюро путешествий. Там можно заработать немало денег. На чем остановиться?

Анна не без озорства ответила:

– Принять все три предложения. Энергии у тебя хватит.

– Тогда, видимо, мне следует отправиться в Америку. Там ценятся люди, способные выполнять сразу три работы.

Завязалась дискуссия, где лучше жить. Зигмунд, единственный, кто побывал за границей, сказал:

– В Англии, и скажу почему: там разрешено все, что не запрещено специально. В Германии все запрещено, за исключением специально разрешенного.

– А как в отношении Вены? – спросил Игнац. Якоб с ходу ответил:

– В Вене делается все, что запрещено, – и добавил: – Я слышал сегодня анекдот на сборище завсегдатаев.

Его глаза потеплели. Якобу нравился венский обычай, когда друзья собираются в один и тот же час, за тем же самым столом, в той же самой кофейне. Именно так, в обитых кожей кабинках, за матовыми стеклами дверей и перегородок, увешанных газетами, собиралась Вена.

Якоб продолжил:

– Мать подарила два галстука сыну в день рождения. На следующий день сын надел один в знак благодарности. Увидев его, мать воскликнула: «В чем дело, тебе не нравится другой?»

Все засмеялись, кроме Амалии, которой эта шутка не показалась смешной. Якоб послал ей через стол воздушный поцелуй.

У Зигмунда пропал аппетит, и он положил свою вилку на тарелку. После прогулки в субботу к Медлингу и их поцелуя он впервые увидел Марту. В воскресенье он отправил ей книгу «Давид Копперфильд», чтобы напомнить о сдвоенном миндале, а она послала ему испеченный ею пирог – таков был тайный обмен подарками между домами Бернейсов и Фрейдов, состоявшийся благодаря любезности Эли. Марта не знала, какое разочарование вызвала у Зигмунда беседа с профессором Брюкке.

Он вмешался в разговор слишком громко против своей воли:

– Эли, ты не единственный, кто меняет профессию. Я вернусь в больницу в августе, когда там откроются курсы. Через несколько лет я смогу лечить тебя от всех болезней, кроме хронического алкоголизма.

Марта повернулась в его сторону, стараясь понять смысл услышанного. Он почувствовал это.

– Ты и в самом деле станешь врачом?

– Разумеется, он станет врачом, – сказала Амалия, – Зачем же иначе он добивался звания в медицине?

Марта под столом прикоснулась к его руке. К нему вернулась уверенность. В этот момент в центре внимания оказался Игнац, рассказывавший о санскритской сказке, которую он только что перевел. Зигмунд наклонился над столом и взял карточку Марты, прошептав:

– У диких племен есть поверье, что если завладеть чем–то принадлежащим другому, то он попадет под вашу власть. Это магия. Тогда тот, другой, будет делать все по вашему приказанию.

– Сейчас я оказалась в твоей власти, чего же ты хочешь от меня?

– Если скажу, то ты можешь разрушить чары.

– Так легко? – Она была прекрасна, улыбаясь ему лукаво, но с любовью. – Когда ты работал в лабораториях того алхимика, разве не нашел более надежной магии, чтобы подчинить одного человека другому?

– Ты чистила яблоко, когда я впервые увидел тебя. Мне казалось, что яблоком был я, и своими тонкими пальцами ты добралась до самой сердцевины.