7. ПУСТУЮЩЕЕ МЕСТО
Господин де Пероль плохо справлялся с обязанностями хозяина вечера, его авторитет неуклонно падал. Шаверни с приятелями сказали ему пару теплых слов, и он уже был не всилах удержать буянов. Аврора, ни жива, ни мертва, стояла за дверью и уже начала сожалеть, что покинула свое убежище. А бесстрашная шалунья донья Крус только посмеивалась. Напугать ее было не так-то просто. Она задула в будуаре все свечи, чтобы никто из находившихся в зале не мог разглядеть ее подругу.
— Взгляни, — предложила она, указывая на замочную скважину.
Но любопытство Авроры как рукой сняло.
— Долго вы там будете возиться с этой барышней? — осведомилась Сидализа.
— Тоже мне сокровище, — поддержала подругу Дебуа.
— Маркизы ревнуют, — подумала вслух донья Крус. Аврора посмотрела в замочную скважину.
— Маркизы? — с сомнением в голосе проговорила она. Донья Крус с самонадеянным видом пожала плечами и ответила:
— Ты незнаешь двора.
— Донья Крус! Донья Крус! Пусть выйдет донья Крус! — раздавалось в гостиной.
Цыганка с наивной гордостью улыбнулась.
— Они хотят, чтобы я вышла, — прошептала она. Дверь затряслась. Аврора отскочила назад, а донья Крус
заглянула, в скважину.
— Ох, до чего уморительная физиономия у этого Пероля — воскликнула она и расхохоталась.
— Дверь не поддается, — заметил Навайль.
— Кажется, там кто-то разговаривает, — добавил Носе.
— Нужен какой-нибудь рычаг!
— А почему не пушка? — поинтересовалась полусонная Нивель.
Ориоль закатился в хохоте.
— Я придумал лучше! — вскричал Шаверни. — Нужно спеть серенаду!
— И сыграть ножами на бокалах, бутылках и тарелках! — заявил Ориоль, поглядывая на Нивель.
Та снова впала в дрему.
— Как он хорош, этот маленький маркиз, — тихонько проговорила донья Крус.
— Где он? — приближаясь к двери, спросила Аврора.
— Но я нигде не вижу горбуна, — вместо ответа сказала цыганка.
— Вы там? — закричал по ту сторону двери Шаверни. Аврора, приникнув глазом к скважине, изо всех сил пыталась разглядеть своего рыцаря с калье Реаль.
Но в зале творилось такое, что ей это никак не удавалось.
— Да который же из них? — все повторяла она.
— Тот, что пьян сильнее всех, — ответила на сей раз донья Крус.
— Мы готовы! Мы готовы! — хором вопили новоявленные музыканты.
Все, включая и дам, повставали со своих мест. Каждый держал свой музыкальный инструмент. Сидализа взяла медную жаровню, а Дебуа из всех сил колотила в нее. Серенада еще не началась, но шум уже стоял ужасный.
Навайль и Жиронн схватили Пероля, который безучастно наблюдал за весельем, и привязали его на всякий случай к вешалке.
— Кто будет петь?
— Шаверни! Пускай споет Шаверни!
И маленького маркиза, передавая с рук на руки, подтолкнули к самой двери. В этот миг Аврора узнала его и резко отпрянула назад.
— Ничего, — проговорила донья Крус, — он просто немного навеселе. При дворе так принято. Но он все равно очарователен.
Покачиваясь на ногах, Шаверни жестом призвал всех к молчанию. В зале воцарилась тишина.
— Дамы и господа, — заявил маркиз, — прежде всего, мне бы хотелось объяснить свою позицию.
На него зашикали.
— Никаких речей! Пой или замолкни!
— Моя позиция проста, хотя на первый взгляд может показаться…
— Долой Шаверни! Оштрафуем его! Привяжем рядом с Перолем!
— Но почему я хочу объяснить свою позицию? — с пьяной настойчивостью продолжал Шаверни. — Дело в том, что мораль…
— К черту мораль!
— Обстоятельства таковы…
— К черту обстоятельства!
Сидализа, Дебуа и Флери наскакивали на маркиза, словно волчицы. Нивель спала.
— Если ты не желаешь петь, — вскричал Навайль, — давайте декламировать какую-нибудь трагедию.
Слова его потонули в криках протеста.
— Спой, и мы позволим тебе объяснить свою позицию, — пообещал Носе.
— Клянетесь? — серьезно поинтересовался Шаверни.
Все присутствующие приняли позы Горациев141 в сцене клятвы.
— Клянемся! Клянемся!
— Тогда позвольте мне сначала объяснить свою позицию, — сказал Шаверни.
Донья Крус держалась за бока от хохота. Однако обитатели залы рассвирепели. Кто-то предложил повесить Шаверни за окно вверх ногами. В XVIII веке порой шутили весьма мило.
— Я буду краток, — не унимался маленький маркиз. — В сущности, моя позиция очень проста. Я не знаю своей будущей жены, поэтому не могу испытывать к ней ненависти. А поскольку я люблю женщин вообще, то это будет брак по любви.
Гости в двадцать глоток заревели:
— Пой же! Пой! Пой!
Шаверни взял из рук у Таранна нож и тарелку.
— Эти стишки сочинил один молодой человек, — объявил он.
— Пой! Пой!
— Куплеты незамысловаты, прошу обратить внимание на припев.
И он запел, слегка постукивая ножом по тарелке.
«Мы двоемужних дам
Ругаем: «Ну и ну!»
Но стыд тому и срам,
Кто мается в плену
У двух иль трех мадам:
Не по карману нам
Держать теперь жену
Даже одну!»
— Неплохо! Неплохо! — похвалила галерка.
— Ориоль понимает что к чему!
— Припев! Еще раз!
«Не по карману нам
Держать теперь жену
Даже одну!»
— Кто-нибудь даст мне выпить? — очнулась вдруг Нивель.
— Прелестно, не правда ли? — заметил Ориоль.
— Глупо, как и все остальное.
— Браво! Браво!
— Да не бойся же ты! — обнимая, уговаривала бедную Аврору донья Крус.
— Второй куплет! Смелее, Шаверни! Тот продолжал:
«У регента казна —
То знает целый свет —
Всем, право же, полна,
Там только денег нет».
Услышав столь непочтительные слова, Пероль так отчаянно задергался, что отвязался от вешалки и грохнулся на пол.
— Господа! Господа! Ради принца Гонзаго… — начал умолять он, поднимаясь на ноги.
Но его никто не слушал.
— Неправда! — кричали одна
— Все верно! — не соглашались с ним другие.
— У господина Лоу собраны все сокровища Перу!
— Только без политики!
— Правильно!
— Ничего не правильно!
— Да здравствует Шаверни!
— Долой!
— Надо вставить ему кляп!
— Набить из него чучело!
При этом дамы яростно гремели тарелками и бокалами.
— Шаверни, иди сюда, я тебя поцелую! — вскричала Нивель.
— Вот еще новости! — возмутился толстенький откупщик.
— Он нам польстил, — пробурчала Нивель, закрывая глаза. — Какой он все же милый! Говорит, что держать жену теперь не по карману, но разве это дорого? Мужчина — он как земля, взятая в аренду. Я просто из себя выхожу, когда вижу, что в кошельке у мужчины остался хоть один пистоль!
Между тем в будуаре Аврора, закрыв лицо руками, говорила пресекающимся голосом:
— Я чувствую холод, он пробирает меня до самого сердца. Только подумать, что меня хотят отдать за такого человека…
— Да полно тебе, — успокаивала подругу донья Крус. — У меня бы он стал кротким как ягненок. Неужели, по-твоему, он не мил?
— Уведи меня отсюда! Остаток ночи я хочу провести в молитвах.
Аврора покачнулась. Донья Крус поддержала ее. У цыганки было очень доброе сердечко, но отвращения подруги она не разделяла. Это ведь и был Париж, предмет стольких ее мечтаний.
— Пойдем же, — проговорила она, а между тем Шаверни, воспользовавшись короткой минутой молчания, со слезами на глазах умолял позволить ему объяснить свою позицию. Спускаясь по лестнице, донья Крус проговорила:
— Нужно потянуть время, сестричка. Делай вид, что ты послушна, и верь: я тебя не оставлю. Я скорее сама выйду за Шаверни, чем дам тебе попасть в переплет.
— И ты готова ради меня на такую жертву? — в порыве наивной благодарности воскликнула Аврора.
— Господи, ну конечно! Помолись, раз это может тебя утешить. А я скоро опять ускользну от них и приду к тебе.
И она проворно взбежала по ступенькам; на сердце у девушки было легко, и она заранее подняла вверх свой бокал с шампанским.
— Ну, еще бы, — бормотала она, — я окажу ей услугу… Да с этим Шаверни всю жизнь будешь животики надрывать со смеху. Что может быть лучше?
У двери будуара девушка остановилась и прислушалась. С возмущением в голосе Шаверни говорил:
— Но ведь вы обещали, что я смогу объяснить вам свою позицию, разве не так?
— Ни за что! Шаверни злоупотребляет нашим терпением! К двери, Шаверни!
В этот миг донья Крус распахнула дверь. Она появилась на пороге, веселая и сияющая, держа бокал высоко над головой.
Ее встретили долгими и бурными рукоплесканиями.
— Ну, господа, — проговорила она, протягивая пустой бокал, — да будьте же вы поживее. Неужели по-вашему это шум?
— Мы пробуем пошуметь, — сказал Ориоль.
— Да, буяны из вас никудышные, — залпом осушив бокал, продолжала донья Крус. — Вас слышно разве что за этой дверью.
— Не может быть! — заголосили пристыженные повесы. Они-то считали, что способны перебудить весь Париж.
Шаверни с восхищением смотрел на донью Крус.
— Прелесть! — бормотал он. — Она — сплошной восторг! Только Ориоль вознамерился повторить эти показавшиеся
ему очень красивыми слова, как проснувшаяся Нивель ущипнула его чуть ли не до крови.
— Извольте молчать! — приказала она.
Он попытался было улизнуть, но дочь Миссисипи схватила его за рукав.
— Штраф одна голубенькая, — объявила она.
Достав бумажник, Ориоль протянул даме новенькую акцию, а дама тем временем мурлыкала:
«Не по карману нам
Держать теперь жену
Даже одну!»
Тем временем донья Крус искала глазами горбуна. Чутье подсказывало ей, что, несмотря на данный ей отпор, человек этот — ее тайный союзник. Но спросить о нем ей было не у
кого. Чтобы узнать, не уехал ли горбун вместе с Гонзаго, она осведомилась:
— А где же его светлость?
— Карета только что вернулась, — ответил снова появившийся в зале Пероль. — Его светлость отдает распоряжения.
— Насчет скрипок, да? — вставила Сидализа.
— Ой, неужто мы и вправду будем танцевать? — раскрасневшись от радости, воскликнула цыганка.
Дебуа и Флери посмотрели на нее с презрением.
— Вывали времена, — наставительно произнесла Нивель, — когда, появляясь здесь, мы находили кое-что под своими тарелками.
Она приподняла свою тарелку и продолжала:
— Ничего! Ни просяного зернышка! Ах, мои милые, Регентство приходит в упадок.
— Регентство стареет, — поддержала товарку Сидализа.
— Регентство увядает! Разве Гонзаго обеднел бы, если бы мы получили на десерт несколько голубеньких?
— А что такое «голубенькая»? — спросила донья Крус. Как описать всеобщее остолбенение? Представьте себе, что в наши дни в Золотом доме дается ужин, на котором присутствуют балетные фигурантки и завсегдатаи кафе «Тортони», и одна из этих дам не знает, что такое Кредитный банк движимости. Это просто невозможно. Ну так вот, неискушенность доньи Крус показалась всем просто невероятной.
Шаверни торопливо сунул руку в карман, где лежало его приданое. Вытащив с дюжину акций, он вложил их в руку цыганке.
— Благодарю, — проговорила та, — господин Гонзаго их вам вернет.
Затем, раздав акции Нивель и прочим дамам, она с пленительным изяществом добавила:
— Вот ваш десерт, сударыни.
Дамы взяли акции, но решили, что эта малютка просто отвратительна.
— Ну же! — не унималась донья Крус. — Еще не хватало, чтобы его светлость застал нас всех спящими. За здоровье маркиза де Шаверни! Ваш бокал, маркиз!
Тот протянул бокал и тяжко вздохнул.
— Осторожнее! Он сейчас примется объяснять свою
позицию!
— Только не вам! — отрезал маркиз. — В качестве аудитории мне нужна лишь прелестная донья Крус. А вы недостойны слушать мои объяснения.
— Но все же очень просто, — перебила его Нивель. — Ваша позиция — это позиция человека под мухой.
Все расхохотались. Толстячок Ориоль даже чуть не задохнулся.
— Проклятье! — воскликнул маркиз и разбил о стол свой бокал. — Неужто тут найдется смельчак, который отважится смеяться надо мной? Донья Крус, я не шучу: вы здесь словно небесная звезда среди плошек!
Дамы бурно запротестовали.
— Ну, это уж слишком! — заметил Ориоль.
— Замолчи, — огрызнулся Шаверни, — это сравнение может оскорбить только плошки. К тому же я разговариваю не с вами. Я требую, чтобы господин де Пероль прекратил ваши разнузданные вопли, и хочу добавить, что он понравился мне один раз в жизни — когда был привязан к вешалке!
Невольно растрогавшись, маркиз со слезами на глазах повторил:
— Да, тогда он был хорош! Но возвращаясь к моей позиции… — внезапно вспомнил он и взял донью Крус за руки.
— Она для меня совершенно ясна, господин маркиз, — заявила цыганка. — Сегодня ночью вы женитесь на очаровательной женщине.
— Очаровательной? — хором переспросили присутствующие.
— Да, очаровательной, — подтвердила донья Крус, — и к тому же молодой, остроумной, доброй и не имеющей ни малейшего понятия о голубеньких.
— Да это чушь какая-то! — воскликнула Нивель.
— Вы сядете в почтовую карету, — продолжала донья Крус, по-прежнему обращаясь к Шаверни, — и увезете свою супругу…
— Ах, если б это были вы, прелестное дитя! — перебил ее маркиз.
Донья Крус наполнила его бокал до краев.
— Господа, — прежде чем выпить, проговорил Шаверни, — донья Крус прояснила мою позицию, да так удачно, что у меня самого не получилось бы лучше. Позиция эта весьма романтична.
— Пейте же, — смеясь, сказала цыганка.
— Позвольте, меня уже давно мучит одна мысль.
— Ну-ка, давайте послушаем, что там у Шаверни за мысль!
Маркиз встал в ораторскую позу.
— Господа, — начал он, — за этим столом есть несколько пустующих мест. Вот это принадлежит моему кузену Гонзаго, это — горбуну. Оба они раньше были заняты, но скажите: чье это место?»
С этими словами маркиз указал на кресло, стоявшее напротив места Гонзаго, в котором с самого начала ужина действительно никто не сидел.
— И вот в чем заключается моя мысль, — продолжал Шаверни. — Я хочу, чтобы это место было занято, причем моею супругой!
— Верно! Правильно! — послышалось со всех сторон. — Мысль Шаверни вполне разумна. Супругу сюда! Супругу!
Донья Крус схватила маленького маркиза за руку, но отвлечь его уже было невозможно.
— Какого дьявола! — ворчал он, держась за стол; длинные волосы упали ему на лицо. — Я вовсе не пьян, вот еще!
— Выпейте и помолчите, — шепнула ему на ухо донья
— Я хочу выпить, о божественная звезда, да, Бог свидетель, я хочу выпить, но вот молчать я не желаю. Мысль моя верна, она проистекает из моей позиции. Я требую, чтобы здесь появилась моя будущая супруга, поскольку вы все, послушайте-ка…
— Слушайте! Слушайте! Он говорит, как сам бог красноречия!
Эти слова произнесла снова проснувшаяся Нивель. Шаверни треснул кулаком по столу и продолжал, переходя уже на крик:
— Я говорю, что это нелепо, нелепо…
— Браво, Шаверни! Отлично!
— Нелепо, повторяю вам, оставлять одно место пустым!
— Превосходно! Блестяще! Браво, Шаверни!
Зал взорвался рукоплесканиями. Маленький маркиз прикладывал неимоверные усилия, чтобы не потерять свою мысль.
— Оставлять место пустым, — воскликнул он, вцепившись в скатерть, — если мы больше никого не ждем.
И в тот миг, когда благодаря этому выводу, давшемуся ему с таким трудом, Шаверни сорвал бурю одобрительных криков, в дверях галереи появился Гонзаго и сказал:
— Нет, кузен, ждем.