3

Аль дремал, когда снаружи кто-то стал раскапывать Яму, и вскоре пасторальные березки сменились серым, тусклым маревом безвременья. Аль потянулся, расправил смявшуюся, выбившуюся из штанов рубаху и лениво пошел вслед за остальными на свет огней и рокот барабанов. Они оказались в центре обнесенного кострами круга, и Аль с любопытством уставился на «барабанщиков». Лица угрюмые. С точки зрения художника, может, и красивые, но странной, озлобленной красотой.

Аль поежился. У Должников тоже жизнь не сахар, дерьмовая, прямо скажем, жизнь – в ежеминутном ожидании Приказа, после которого не возвращаются. И тем не менее умеют смеяться Должники. Радоваться солнцу и близости с девушками. Умеют дурачиться и разыгрывать друг друга. В общем, ценят каждый прожитый день. И непонятно Алю, что же должно приключиться с людьми, чтобы они дошли до такого состояния мрачности, как эти «барабанщики».

В круг вошел жрец в двуцветном подобии короткого платья. Аль пожал плечами: странные люди, странная одежда для мужчины. Мужчина должен носить штаны и рубахи, а не коротенькие платьица, которые и женщине-то надевать зазорно. Впрочем, жрецу, наверное, так положено. Почему Аль решил, что он именно жрец? Аль просто знал это. Как и многое другое про мир, в котором выполнял Приказ.

Итак, жрец вошел и заговорил гортанным, полным торжества голосом:

– Зверь победил Пять Стихий, не уронив на землю ни унции своей крови. Провозглашено – он Избранный!

Жрец поворачивался в разные стороны и повторял снова и снова свои слова, и в ответ неслись восторженные крики:

– Зверь!.. Победил!..

– А я? – тихонько спросил Эрхал.

– А ты нет. Тебя ранили во время боя сартавви. Тогда архимаг Живицы еще был жив, – не разжимая губ, прошипел жрец. Эрхал вздохнул, как показалось Алю, с облегчением.

В круг костров ворвались мужчины и женщины. Они окружили Барса плотным кольцом, оттеснив жреца, Эрхала и Аля в сторону, и принялись что-то громко восклицать на трескучем, щелкающем наречии. Они старались прикоснуться к Темьяну-Барсу, а затем падали перед ним на колени, кланялись, утыкаясь лбами в серый туман, словно молились. Некоторые неумело плакали, размазывая по щекам редкие слезинки, а другие, напротив, пытались улыбаться. Но улыбки получались у них еще хуже, чем слезы, и Аль вдруг отчетливо осознал, что эти люди сейчас впервые в жизни выказывают столь непривычные и несвойственные им эмоции.

Барс от происходящего совсем ошалел – сидел разинув пасть и вывалив розовый язык и растерянно смотрел на царящую вокруг него суету.

Жрец, единственный из трагги, не участвовал в столпотворении. Он застыл поодаль, скрестив руки на груди, надменно вздернув подбородок и, как обычно, глядел поверх голов. Его осанка не потеряла величия, как и положено вождю, но Аль явственно разглядел подозрительный блеск в его глазах. Жрец, несомненно, разделял чувства людей своего племени и сдерживал собственные, бьющие через край эмоции из последних сил. Видно, победа Темьяна значила для трагги очень много.

Жрец почувствовал взгляд Должника, но не снизошел до ответного. Напротив, его лицо словно закаменело, а губы сжались в нитку.

– Чужакам лучше выйти из круга, – прошипел жрец, явно адресуясь к Алю и Эрхалу.

– Пойдем, – потянул Должника за рукав волшебник, – постоим возле вон того костерка.

– А Темьян? Он разве для них не чужак?

– Сейчас – нет, – усмехнулся в ответ Эрхал. – Темьян сейчас для них самое почитаемое существо на свете. Он бог! Они за него жизни готовы отдать. Конечно, это все только до тех пор, пока он не завершит Ритуал. А потом он снова превратится в «недостойного чужака», и те самые трагги, которые сегодня падают перед ним на колени, завтра будут его откровенно презирать и втаптывать в грязь.

– Как-то это все… неправильно, – покрутил головой Аль. – Так нельзя обращаться с людьми: сперва возвеличивать до небес, а потом выкидывать на помойку.

– Ничего не поделаешь, Аль, такова участь всех богов и кумиров, и Темьян не станет исключением – как только в нем минет надобность, его предадут забвению.

– А как же обыкновенная благодарность? Вы же с ним рисковали жизнью, чтобы помочь им!

– «Благодарность», – хмыкнул Эрхал, глядя на жреца. – Такого слова нет в лексиконе трагги.

– Ты прав, амечи, – тихим, дрожащим от напряжения и сдерживаемой ярости голосом перебил жрец. – Прав! У трагги нет времени на разные глупости… Вы, существа, живущие так долго, что успеваете познать скуку и тоску, разве вы способны понять, каково это – каждую ночь закрывать глаза, не зная, откроешь ли их поутру?! У трагги возраст определяется не годами, а пробуждениями. Дети, пережившие свое четырехтысячное пробуждение, считаются совершеннолетними, а ведь им нет и одиннадцати лет! В этом возрасте человеческие дети, да и дети остальных рас, только начинают взрослеть, а трагги уже считаются вполне зрелыми: мальчики становятся воинами, а девочки вынашивают первенцев… Мы считаем каждый прожитый день… Вот мне тридцать два года, и, по меркам трагги, я древний старик. Я пережил 11686 пробуждений, прожил 11685 дней, и я могу подробно описать каждый из них. Каждый! А кто из вас способен точно вспомнить, что он делал ну, скажем, в первый день зимы прошлого года? А два года назад?

Жрец вперился горящим взглядом в Эрхала. Волшебник низко опустил голову, внимательно разглядывая туман под ногами. Трагги перевел взор на Должника. Аль с трудом поборол желание взглянуть жрецу в глаза, чтобы войти в соприкосновение с его судьбой и попытаться помочь. Но он вспомнил слова Наставника: «На свете очень много боли и слез, а вас, Должников, мало. Как ни старайтесь, вы не сможете взять на себя все горе вселенной. Даже ваших – безграничных – сил не хватит на всех. Поэтому не отвлекайтесь, не смотрите по сторонам, а спокойно и целеустремленно выполняйте свой Приказ. Помните – это для вас единственно важное». Аль привычно прогнал ненужную жалость и невольно усмехнулся, подумав, что в лексиконе Должников тоже нет места некоторым словам. Состраданию, например…

Жрец словно прочитал его мысли. Горькая улыбка скользнула по губам тридцатидвухлетнего старика, он отвернул голову и заговорил так тихо, что приходилось напрягать слух, чтобы расслышать:

– Пробуждение… Я расскажу вам, что это такое… Первый миг жизни, первое биение сердца, первый вдох… Знаете ли вы, как бывает сладок воздух? Ты дышишь и не можешь надышаться. Ты лежишь, не открывая глаз, впитываешь звуки и запахи жизни. И ты счастлив, оттого что жив, что тебе предстоит еще один такой длительный и насыщенный день… Да, ты счастлив в первый момент… А потом приходит страх. Нет, не страх – ужас. Тебе предстоит открыть глаза и увидеть тех, кто не проснулся. Твоих близких. Любимых. Единственных…

Жрец издал странный сдавленный звук и замолчал, прижав руку к горлу, как будто стремился удержать, загнать внутрь рвущийся наружу крик.

Эрхал и Аль молчали, понимая, что любые слова окажутся фальшивыми, что лишь молчанием они могут выказать свое сочувствие и понимание.

И жрец принял их сочувствие. Он так и не взглянул в их сторону, но его черты разгладились, а голос налился прежней силой.

– Пора завершать Ритуал Судьбы! – зычно провозгласил он, направляясь в центр священного круга. Толпа расступалась перед ним, гомон смолкал, мужчины и женщины поднимались на ноги и отступали за границу костров.

Вскоре рядом с Темьяном остался один лишь жрец. Вновь зарокотали барабаны, и Барс стал обретать человеческие формы.

– Пусть принесут одежду! – завопил Темьян, хватая жреца за руку.

Тот мягко отстранился:

– Чуть позже, Зверь. А пока ты должен выполнить свой долг.

– Это что еще? – нахмурился Темьян.

– Зачать ребенка с женщиной нашего племени.

– Прямо сейчас, что ли? Мне нужно помыться и…

– Нет! Мыться тебе нельзя. На тебе следы побежденных Стихий. Ты должен вначале довершить Ритуал.

Темьян начал злиться:

– На мне следы не только побежденных Стихий. На мне грязь, кровь и пот. Я не могу в таком виде прикасаться к женщине.

– Ты должен выполнить свой долг! – повысил голос жрец.

– В таком виде ни за что! – отрезал не проникшийся важностью момента Темьян.

Жрец вытаращил на урмака побелевшие от бешенства глаза и сжал кулаки.

– Ты будешь делать то, что положено. Иначе…

– Меня не волнуют твои угрозы. Или мне дадут помыться, или… – насупился Темьян.

Жрец побагровел.

– Своей базарной перепалкой ты оскверняешь Ритуал! Ученик Бога дал слово, что если я отвечу на его вопросы, то вы оба – и ты тоже! – примете участие в Ритуале. И сделаете все, чтобы довести его до конца. Он дал слово!

– Ну да… Но что плохого, если я завершу Ритуал, будучи чистым? – сбавил тон Темьян. – Я же не отказываюсь, но пойми и меня.

– Все должно остаться как есть! – отрезал жрец. – Ты готов сдержать данное Учеником Бога слово?

– Готов, – сдался Темьян. – Куда мне идти? Где там ваша красотка?

– Никуда идти не надо. Все произойдет здесь – в священном круге под бой барабанов.

– Это как – здесь?! – взревел Темьян. – В чистом, можно сказать, поле?! Когда толпа зрителей вокруг?!

– Ты опять начинаешь?! – в свою очередь взорвался жрец. – Тебе что, трудно сделать все как положено: быстро и молча, сохраняя на лице подобающее случаю выражение?

– И какое же, по-твоему, подобающее? – попытался съехидничать Темьян.

– Торжественное! – разозлился жрец. – Ты не похоть свою тешишь, а Ритуал исполняешь!

– Похоть, – тяжко вздохнул Темьян. – Знал бы я обо всем раньше, ни за что не согласился бы участвовать! Ладно, я могу поговорить с Эрхалом?

– Только быстро, – предупредил жрец.

Темьян подошел к Эрхалу. Аль отметил про себя, что нагота перестала смущать оборотня. Впрочем, по сравнению с тем, что ему предстоит…

– Ну и что это значит, Эрхал? – выдвинул претензии Темьян.

– Я же говорил, что нужно будет переспать с девушкой-трагги, – пожал плечами коварный амечи.

– Только ты забыл уточнить, что делать это придется при всех! Да еще под дурацкий бой барабанов! И мне не дали помыться!

– Тебе станет легче, если я скажу, что и сам не знал всех подробностей? – ответил Эрхал, и Алю показалось, что он соврал.

– И что мне теперь делать? – жалобно спросил Темьян.

– Выполнять Ритуал, – ответил Эрхал.

– Аль! Ну хоть ты сделай что-нибудь!

– Не, Темьян. Что я могу? Заменить тебя? Так они не позволят. – Должник изо всех сил старался спрятать улыбку: очень уж смешно было смотреть на растерянного, всклокоченного урмака, которому предстоящая близость с женщиной казалась настоящей катастрофой. Впрочем, сам Аль не хотел бы сейчас оказаться на его месте.

– Слушай, Темьян, ты чего так перепугался-то? – удивился Эрхал. – От тебя не потребуют ничего такого, чего бы ты не делал раньше. Разве что зрители. Но девушку ты выберешь сам, любую из племени, на свой вкус…

– Да не смогу я! – перебил оборотень. – Как ты не понимаешь! Зрители, барабаны… в общем, не получится у меня, и все тут.

– Вот ты о чем. Об этом не волнуйся. Помнишь, как нас готовили к Ритуалу? Тот барабанный бой, от которого сила кипела в жилах. Будет все очень похоже. Ты почувствуешь такое возбуждение, что забудешь и о зрителях, и обо всем на свете.

– Вы скоро там? – проявил нетерпение жрец.

Темьян покосился на него и тяжко вздохнул.

– Тебе понравится, вот увидишь, – подбодрил урмака Эрхал. – Это станет одним из самых ярких моментов в твоей жизни.

Темьян недоверчиво покачал головой и нехотя поплелся к жрецу. А Эрхал повернулся к Алю и спросил:

– Ты можешь мне дословно пересказать Приказ?

– Конечно. Секрета здесь нет. Приказ: вывести амечи по имени Эрхал из Скользящих Степей.

– Из Скользящих Степей? – задумчиво переспросил Эрхал.

Аль кивнул:

– Да, как только Темьян будет в состоянии, мы уйдем.

– А трагги? Не думаю, что они согласятся отпустить нас.

Аль дернул себя за мочку уха и выразительно усмехнулся.

– Ну что? – после паузы спросил Эрхал. – Проявим деликатность и пойдем в шатер? Или ты хочешь остаться и посмотреть?

– Я есть хочу, – честно признался Должник. – Не знаешь, здесь где-нибудь можно раздобыть приличный ужин?

– Думаю, что можно, – откликнулся волшебник. – Пойдем.