ПОЧЕТНЫЙ КАРАУЛ

Изабо с любопытством выглядывала из окна экипажа, увозившего ее все глубже и глубже в болота Эррана. Против ее ожиданий, болота оказались вовсе не унылыми, не серыми и не зловещими. Там и сям виднелись пестрые скопления болотных лилий, алых, золотых и розовых, камыши тянули свои кроваво-красные бархатные мечи к ясному голубому небу, бледно-желтые заросли цветущей осоки шелестели на легком ветру. Огромные деревья поднимали вверх крепкие зеленые ветви, стоя в воде. Повсюду стрекотали насекомые, а в воздухе звенели птичьи трели.

Рядом с ней возились двухлетние близнецы, Оуэн и Ольвинна, то отнимая друг у друга игрушки, то пытаясь забраться на колени к Изабо, чтобы тоже посмотреть в окно. У обоих были темно-карие глаза и медно-рыжие кудри, а их бледную кожу уже обильно усыпали веснушки. Как и его старший брат, Доннкан, Оуэн тоже унаследовал отцовские крылья, хотя его перья были не черными, как у Лахлана, а такими же ярко-рыжими, как волосы. Поскольку Оуэн мог взлететь в воздух совершенно в любой момент, когда это взбредало ему в голову, Изабо обычно крепко держала его за край штанишек.

Доннкан со своей двоюродной сестренкой Бронвин высовывались из другого окна, возбужденно переговариваясь и то и дело показывая пальцами на все новые и новые невиданные болотные чудеса – болотников, робко выглядывающих из камышей, гигантскую жабу, греющуюся на солнышке на бревне, пару выпученных глаз, плавающих на темной глади воды. У всех четверых ребятишек надо лбом виднелась заметная белая прядь – знак их связи с Лодестаром.

Изабо взглянула на Мегэн, которая сидела, сложив руки на коленях, с закрытыми глазами. Как это нередко случалось в последнее время, Мегэн задремала, несмотря даже на гомон возбужденных ребятишек. Хранительница Ключа казалась очень старой и очень усталой, лицо вокруг рта, глаз и на лбу пошло глубокими морщинами, а веки казались тонкими и сморщенными, точно гофрированная бумага. Коса, свисавшая до полу, была белой, как снег, а на ее худых, в старческих пятнах, руках выступали набухшие синие вены. У Изабо сжалось сердце. Хранительница Ключа казалась такой дряхлой! Мегэн всегда была такой неотъемлемой частью ее жизни, что она не могла себе даже представить свое существование без нее, и все же Изабо знала, что стремительно приближается день, когда ей придется справляться самой. Это путешествие в Эрран против воли напомнило ей о сделке, которую Мегэн заключила с месмердами, странной и загадочной расой волшебных существ с болот.

Изабо даже не нужно было выглядывать из окна, как ребятишки, чтобы знать, что двадцать один месмерд летит за их экипажем в зловещем почетном карауле. Эти обитатели болот поднялись из осоки в тот самый миг, когда карета Мегэн пересекла границу Эррана. Гордо подняв свои сияющие прозрачные крылья, они устремили таинственно мерцающие фасетчатые глаза на маленькую фигурку Мегэн. Та ответила им столь же загадочным взглядом. Ее темное лицо, прочерченное глубокими линиями морщин, ничего не выражало. После этого она словно больше не замечала их.

Изабо же было достаточно одного сырого болотистого запаха месмердов, чтобы почувствовать тошноту и головокружение. Ей уже случалось сражаться с этими обитателями болот, и она знала, что они очень грозные враги. Жужжание их крыльев, немигающий взгляд их зеленых поблескивающих глаз, очень хорошо запомнившаяся ей форма их когтей – этого вполне хватало, чтобы Изабо постоянно находилась в напряжении. Она поражалась спокойствию Мегэн. Ведь старая колдунья знала, что месмерды только и дожидаются того дня, когда они смогут схватить ее и поцелуем выпить из нее жизнь.

Карета резко остановилась. Доннкан открыл дверцу и выпорхнул наружу, и вслед за ним тут же выскочила Бронвин. Оба громко кричали от возбуждения. Изабо высадила близнецов, а потом ласково затормошила старую колдунью.

– Просыпайся, Мегэн, мы приехали, – сказала она.

Больше-ух не спим-ух, сонно ухнула Буба, встопорщив перья.

Хранительница Ключа, вздрогнув и слегка всхрапнув, проснулась.

– Что? Что такое?

– Пора просыпаться, Мегэн, мы приехали.

– Что за вздор, я вовсе не спала! Что, мы уже приехали? – Мегэн раздраженно расправила свой плед и с усилием поднялась, крепко ухватившись за свой резной посох. Ее хранитель, маленький донбег Гита, что-то проворчал и забрался к ней в карман, чтобы продолжить свой сон. Изабо с трудом подавила улыбку и помогла старой колдунье выйти из кареты.

Они остановились перед деревянным причалом, вдающимся в широкое и спокойное озеро. Повсюду сновали люди и болотники, загружая и разгружая лодки и повозки. На причалах стояли мешки, ящики и огромные керамические кувшины, помеченные знаком цветущего чертополоха. Водяные дубы кивали своим отражениям в воде, шелестя свежей зеленой листвой, а малиновокрылые лебеди скользили по тихой зеркальной глади. Вслед за некоторыми из них плыли выводки пушистых розовых лебедят.

В центре озера виднелся длинный и низкий остров. На нем был построен огромный дворец, взмывавший к небу множеством высоких изогнутых башен, раскрашенных в нежные цвета, похожие на первые краски на рассветном небе. Дымчато-белые, бледно-розовые, яблочно-зеленые и облачно-голубые, башни украшала замысловатая резьба вокруг арочных окон и балконов.

– Легенды говорят, что Фоган возвела Тер-де-Сео из тумана при помощи чар, но на самом деле строительство Башни Туманов потребовало столетие тяжелого труда жителей болот, – сказал Гвилим Уродливый еще более хриплым, чем всегда, голосом.

Изабо улыбнулась ему.

– Ты рад, что вернулся?

Он фыркнул.

– Рад, что вернулся в эту промозглую дыру? Клянусь своей бородой и бородой Кентавра, я буду куда более рад, когда смогу стряхнуть ее вонючий ил со своей деревяшки и снова почувствовать под собой твердую землю.

– Обманщик, – покачала головой Изабо.

Он нехотя улыбнулся ей в ответ.

– Ну, я не могу отрицать, что скучаю по болотам, когда нахожусь вдали от них. Одной Эйя ведомо, почему. Это унылый край, подходящий лишь для лягушек и болотных крыс.

– Я удивилась, насколько красивыми оказались болота, – отозвалась Изабо. – Мне казалось, они будут серыми и безрадостными.

– Ну, в честь твоего визита они нарядились в свои праздничные одежды, – с поклоном отозвался Гвилим. Как обычно, было трудно сказать, серьезен он или шутит, но Изабо тем не менее поблагодарила его. С тех пор, как она прошла свое Испытание Колдуньи, она проводила очень много времени с одноногим колдуном, изучая Высшую Магию, и успела проникнуться к нему глубокой симпатией, разделяя его язвительный юмор и любовь ко всему смешному и восхищаясь его острым умом.

Испытание Колдуньи стало для Изабо потрясением, сломавшим внутри нее какие-то стены, стены, которые, возможно, были для нее и опорами. После этого Изабо почувствовала, как сильно обострилась ее чувствительность и выросла ее сила. Неожиданный проблеск красоты, вид ресниц Бронвин, легонько трепещущих на раскрасневшейся от сна щеке, звуки какой-нибудь мелодии, пряный запах летних роз – все наполняло ее радостью, такой острой, что она походила на боль. Как будто с нее, как с луковицы, сошла грубая омертвевшая шелуха, обнажив нежную белую сердцевину. Она обостренно ощущала хрупкость бытия. Она как будто видела тень смерти, подступающую совсем близко к радости жизни, делающую каждый миг по-новому осмысленным. Она чувствовала, как будто все ее тело переполнялось нежностью и радостью, но при этом, как ни парадоксально, ее терзали страхи, горе и неуверенность. Смятение чувств часто тревожило ее, и лишь прилив горячей гордости и счастья, который она чувствовала каждый раз, взглядывая на кольцо с драконьим глазом на среднем пальце левой руки, убеждал ее, что все это того стоило.

Клюрикон Бран, ощущая ее ранимость, держался поближе к ней, принося ей то маленький букетик цветов, то пригоршню яиц, чистя ее башмаки и наигрывая для нее на своей флейте странные песенки. Его забота очень ее трогала, и она принимала его маленькие подарки и услуги с искренней благодарностью. Сейчас он стоял рядом с ней, любопытно навострив мохнатые ушки. Ожерелье из блестящих побрякушек у него на шее тихонько позвякивало.

Внезапно он пискнул, прижав ушки к голове и беспокойно задергав хвостом. Изабо тут же вскинула глаза. Из болота бесшумно поднялся рой нимф месмердов и разлетелся по поляне, неотрывно глядя своими огромными фасетчатыми глазами на Мегэн. Она, казалось, не заметила их внимания, но Гита тесно прижался к ее шее, положив лапку ей на ухо. Гвилим еле уловимым жестом указал на крылатых волшебных существ.

– Они как вороны, кружащие над падалью, вот только их жертва еще не мертва, – сказал он, поежившись. – Тьфу, терпеть не могу месмердов!

– Когда я увидела, что они перестали таскаться за Мегэн повсюду, куда бы она ни пошла, то понадеялась, что они забыли, – сказала Изабо.

– Месмерды никогда ничего не забывают, – мрачно сказал Гвилим.

У Изабо перехватило горло, и ей пришлось заставить себя сделать несколько глубоких вздохов, прежде чем приступ удушья прошел.

– Значит, никакой надежды нет?

Он сардонически взглянул на нее.

– Пока остается в живых хотя бы один месмерд – нет.

– Они будут ждать? – Изабо положила ладонь на его руку и почувствовала, как сжались его мышцы.

– До условленного часа и ни секундой дольше, – ответил он. Его некрасивое смуглое лицо было очень угрюмым. – Как ни странно, месмерды честная раса, честнее большинства людей. Но они совершенно неумолимы. Ничто из того, что может заставить человека передумать: любовь, золото или сила – не заставит отступить от своего решения месмерда.

Изабо, как загипнотизированная, уставилась на рой нимф. В отличие от сухих и сморщенных лиц их старших, нимфы обладали нечеловеческой красотой, от которой их лица почему-то казались еще более зловещими. Они надолго зависли в воздухе, не двигаясь, лишь жужжа крыльями, потом внезапно метнулись в стороны, отчего она вздрогнула, а сердце у не учащенно забилось. Казалось, от них исходило зловоние, как из свежевырытой могилы. На Изабо тут же обрушилось множество ужасных воспоминаний, и она, вздрогнув, подалась чуть поближе к Гвилиму.

– А они помнят, что я убила нескольких из них?

– Месмерды никогда ничего не забывают, – повторил он, глядя на нее с непроницаемым выражением лица.

– Никогда не забывают, – эхом отозвался Бран. – Никогда не забывают, никогда не прощают, навсегда и никогда, никогда-никогда не прощают.

Она прикусила губу, нахмурившись, не в силах отвести глаз от реющих в воздухе болотных существ с их странными и прекрасными лицами, огромными мерцающими глазами и прозрачными крыльями.

Гвилим скрипуче рассмеялся.

– Не бойся, Бо, – сказал он. – Я убил куда больше, чем ты. Мегэн взяла все наши грехи на себя. Месмерды никогда ничего не забывают и не прощают, но они не станут мстить нам, если Мегэн выполнит свою клятву и отдастся в их руки. Если Мегэн умрет в их руках, нам ничего не грозит.

Изабо сказала севшим голосом:

– Мне страшно думать, что она должна отправиться к ним, они такие ужасные и омерзительные создания. Если бы…

– Если бы да кабы во рту росли грибы, то был бы это не рот, а целый огород, – резко сказала Мегэн, так что от неожиданности Изабо вскрикнула. Она не могла ничего сказать, но Мегэн и не требовала от нее никаких слов, а просто похлопала ее по руке и сказала, – идем, пора плыть. Уродливый, ты едешь с нами?

– Почту за честь, – сказал Гвилим и, предложив Мегэн руку, помог ей сесть в длинный баркас, вырезанный в форме лебедя с гордо поднятой головой и сложенными крыльями. Изабо прыгнула в лодку следом за ней, потом протянула руки за близнецами. Оуэн чуть не шлепнулся в воду, пожелав спрыгнуть с причала, и лишь быстрая реакция Изабо спасла его. Она крепко обняла его, даже не отругав, поскольку знала, как сильно он скучает по матери.

– Садитесь поближе, малыши, а то мы все не поместимся, – сказала она и прижала к себе Бронвин и Ольвинну, давая место одноногому колдуну, который неуклюже забрался в лодку позади них, чуть не свалившись, когда его деревяшка поскользнулась на мокром дне лодки. Изабо пришлось удерживать себя, чтобы не протянуть ему руку, поскольку она знала, как Гвилим не любит, когда ему напоминают о его увечье. Последним в лодку запрыгнул Бран, заставив ее бешено закачаться на воде.

Баркас легко заскользил по зеркальной воде Муркмайра, не нуждаясь ни в парусе, ни в веслах. Изабо опустила руку в воду, восхищаясь прекрасным отражением дворца на водной глади. Белый нос лодки-лебедя разбил отражение, заплескавшееся вокруг нежной перламутровой рябью. Потом баркас ткнулся в широкую мраморную платформу, где уже ждали Айен и Эльфрида, вокруг которых нетерпеливо подскакивал Нил.

– Д-добро пожаловать на мою родину, Изабо, – с улыбкой сказал Айен, протянув ей руку. Она взяла ее и позволила ему вытянуть ее, во все глаза глядя на огромный дворец, возвышающийся над ними.

– До чего же громадный! – воскликнула она.

Громадное-ух дупло-ух! – сказала Буба, откинув назад головку с круглыми от изумления глазами.

Айен печально улыбнулся.

– Да, и б-большая его часть никем не занята. Когда мы одержим победу, нужно б-будет снова наполнить его жизнью. Ты знаешь, что наши б-библиотеки самые лучшие во всей стране? Может быть, ты захочешь некоторое время пожить и позаниматься здесь.

– С удовольствием, – застенчиво ответила Изабо.

Айен помог Мегэн и близнецам выйти из лодки. Бронвин выбралась на пристань вслед за Доннканом, который вылетел из баркаса, как только он коснулся земли, и теперь весело пререкался с Нилом.

– Пойдем, я покажу тебе мои комнаты, Бронвин, – сказал Нил. – У меня есть такая деревянная лошадка, какой ты никогда еще в жизни не видела.

– Нет, у меня больше! – немедленно закричал Доннкан, тут же ощетиниваясь.

– Нет, не больше!

– Нет, больше!

– Хватит, мальчики! – решительно пресекла их перебранку Изабо. – Доннкан, ты здесь в гостях у Кукушонка, поэтому, пожалуйста, веди себя прилично.

– Но это нечестно! – возмутился Доннкан. – Когда Кукушонок был в Лукерсирее, ты говорила, что я должен прилично себя вести, потому что он был моим гостем. Когда мне не нужно будет вести себя прилично?

– Никогда, – сказал Лахлан, выйдя из дворца и грустно улыбнувшись Изабо. – Ты ведь Мак-Кьюинн, Доннкан, и наследник престола. Ты должен вести себя прилично всегда.

– Это нечестно, – надулся Доннкан, шагая за Нилом, который гордо повел Бронвин по лестнице во дворец.

– Нам нужно подыскать ребятишкам новую няню, – извиняющимся тоном сказал Лахлан Изабо. – Ты только и делаешь, что приглядываешь за ними.

– Ничего страшного, – смущенно сказала Изабо. – Это мне в радость, и потом…

– Ты теперь колдунья, – сказал Лахлан. – Не можешь же ты тратить все свое время на то, чтобы бегать за оравой ребятишек.

– Это мне в радость, – застенчиво повторила Изабо, взяв Ольвинну за руку и помогая ей подняться по лестнице. – Ты же знаешь, что я очень их люблю.

– Да, знаю, – мягко сказал Лахлан, взяв за руку Оуэна и поднимаясь по лестнице рядом с ней, задевая ее ноги своими черными крыльями. Малыш тоже принялся взмахивать крылышками, так что не шел по лестнице, а скорее перепрыгивал со ступеньки на ступеньку. Он был еще слишком маленьким, чтобы полностью разобраться, как пользоваться крыльями, но тем не менее с их помощью научился вполне успешно добираться до вещей, которые, по мнению взрослых, ему трогать совсем не стоило.

Изабо обнаружила, что ей трудно смотреть на Лахлана или сказать что-нибудь такое, что прозвучало бы естественно, поэтому не стала говорить ничего, сосредоточившись на Ольвинне, которая все еще путалась в собственных ногах.

Через миг Лахлан сказал:

– К тому же, не думаю, что Мегэн будет мне благодарна, если я позволю тебе проводить все свое время, приглядывая за детьми. Я знаю, она очень радовалась, что в этом путешествии ты будешь рядом с ней. Она говорит, что твое обучение и так было слишком уж несистематическим.

– Да уж, это верно! – засмеялась Изабо. – Сначала я была на Хребте Мира, потом гонялась за твоим сыном по всему Мьюир-Финну, так что сама удивляюсь, как мне вообще удалось получить мои кольца.

– Я знаю и сожалею об этом, – неуклюже сказал Лахлан.

Изабо окинула его скептическим взглядом.

– Сожалеешь о чем? Что мои занятия были нерегулярными? Так это не твоя вина, хотя, разумеется, я с радостью свалю ее на тебя, если тебе так хочется!

Лахлан вспыхнул, сердито открыв рот, потом закрыл его, бросив на нее недовольный взгляд.

– Ну вот, я пытаюсь быть с тобой милым, а ты только и знаешь, как подначивать меня!

– Ох, прошу прощения, – мило улыбнулась Изабо. – Просто я не привыкла к твоим попыткам быть милым.

Лахлан стремительно обернулся, чуть взмахнув крыльями. Румянец на его щеках стал темнее.

– Изабо!

– Что?

Он сердито смотрел на нее некоторое время, потом принужденно рассмеялся.

– Да, это действительно так, и об этом я тоже сожалею. Я буду стараться лучше.

– Должно быть, это очень трудно, – сочувственно заметила Изабо. Он подозрительно посмотрел на нее, и она ухмыльнулась, сказав:

– Ну, я хочу сказать, быть милым. Это так тебе не свойственно.

Пока он разрывался между гневом и смехом, она уже убежала в холл, таща за собой Ольвинну и Оуэна. Буба летела за ней. Добежав до середины лестницы, она развернулась и крикнула:

– И, разумеется, я совершенно не такой человек, с которым легко быть милым.

Он не удержался от смеха, и она улыбнулась ему, прежде чем снова заняться близнецами.

На площадке наверху ее ждала Эльфрида.

– Я решила отвести тебе комнату поближе к ребятишкам, Изабо, они ведь захотят, чтобы ты была рядом.

– Спасибо, это очень предусмотрительно, – ответила Изабо, с огромным интересом оглядываясь по сторонам. Убранство дворца было очень богатым – ковры и гобелены превосходной работы, множество очень больших картин в роскошных рамах, чаши и вазы из тончайшего фарфора. Гербы в виде цветущего чертополоха были повсюду – вырезанные на дверях, выложенные на мозаичном полу, вышитые на бархатных подушках и на груди у каждого из сотен вышколенных слуг, бесшумно сновавших по коридорам. Они были даже расположены через равные промежутки на позолоченной балюстраде парадной лестницы.

– До чего же здорово снова оказаться дома, – сказала Эльфрида. – Странно, хотя я всю жизнь прожила в Тирсолере, а теперь еще и стала его банприоннса, я все еще думаю о Эрране как о доме. – Она застенчиво улыбнулась Изабо. – Думаю, что это первое место, где я была счастлива.

– Ты ведь выросла в Черной Башне, да? – спросила Изабо. – Да уж, думаю, это было не слишком счастливое место.

– Да, совсем не счастливое. Счастье не входило в число устремлений тирсолерцев. Меня били по рукам, если видели улыбающейся, и я даже боюсь думать, какое наказание меня ожидало бы за смех.

– Какой ужас!

– Да, это было не слишком приятно, в особенности учитывая, что я сама была всего лишь ребенком.

Они вошли в большую и светлую детскую, набитую всеми возможными игрушками, какие только мог пожелать шестилетний мальчик. Там был миниатюрный замок с двигающимся подъемным мостом и оловянные солдатики, одетые в эрранскую форму; мячи, кубики, сундук с костюмами для игр и деревянная лошадка размером с собственного пони Кукушонка. Ребятишки, восторженно завопив, бросились вперед и вскоре с головой погрузились в игру, а Эльфрида показала Изабо, где они будут спать. Для близнецов поставили кроватки в комнате, соседней с той, которую Доннкан должен был разделить с Нилом, а Бронвин отвели комнатку с другой стороны коридора, рядом с комнатой Изабо.

В кресле-качалке сидела старая болотница, усердно орудуя иглой. У нее была очень морщинистая кожа лиловато-черного цвета, с островками черного меха на голове и руках. Увидев вошедших Эльфриду и Изабо, она улыбнулась, продемонстрировав два маленьких острых клыка.

– Это Айя, – сказала Эльфрида. – Она была няней еще у Айена, когда он был мальчиком, и теперь вернулась, чтобы помогать нам присматривать за нашим собственным малышом.

– Как это замечательно, – тепло сказала Изабо болотнице. – Должно быть, тебе очень радостно видеть, как маленький Кукушонок растет таким веселым и счастливым.

Болотница кивнула.

– И-ан большой человек, Айя больше не нужна, Айя грустить, Айя уходить. Теперь у И-ана маленький человечек, Айя вернуться, Айя радоваться.

– Когда Айен был маленьким, Айя была единственной, кто был добр к нему и заботился о нем, – сказала Эльфрида, снова выведя Изабо в коридор. – Он очень ее любит. Из болотниц получаются отличные няни, они такие добрые и преданные.

– Пожалуй, мне придется одолжить у вас одну, – вздохнула Изабо. – Должна признаться, что мне тяжеловато приглядывать за четырьмя детьми и одновременно заниматься с Гвилимом и руководить целителями. В последнее время нам не очень везло с нянями.

Эльфрида кивнула, уловив в ее голосе горькую иронию.

– Тогда почему бы вам не взять юную Мору, внучку Айи? Она очень милая малышка, и очень сильная, несмотря на свой размер. Она умеет готовить и шить и уже несколько лет проработала здесь с Айей и своей матерью Файей, так что с детьми она управляться умеет.

C этими словами она открыла дверь в небольшую, но очень уютную спаленку, стены которой были задрапированы гобеленами с изображением плывущих по озеру лодок, над которыми летел клин малиновокрылых лебедей. Из широкого окна открывался вид на озеро.

– Ох, до чего же здесь уютно! – воскликнула Изабо, входя вслед за Эльфридой в комнату.

Ее багаж уже принесли из лодки, и еще одна болотница тихонько шлепала по комнате, распаковывая ее немногочисленную одежду и наливая в ванну душистую воду. Изабо поблагодарила ее и встала у окна, восхищаясь видом. Послышался детский смех, и две женщины обернулись и улыбнулись друг другу.

– Вот почему я так хочу, чтобы у Кукушонка было счастливое детство, – порывисто сказала Эльфрида. – И я знаю, что Айен чувствует то же самое. В каком-то смысле ему пришлось тяжелее, чем мне, потому что я по крайней мере знала, что мои родители любили меня. Моими мучителями были тюремщики, а не родная мать.

Изабо поколебалась, потом набралась духу и высказала то, что очень тревожило ее.

– Эльфрида, ведь Айен знает, да? Что это я убила его мать?

Эльфрида взглянула на нее с удивлением.

– Мы слышали историю о гибели Чертополох. Но я думала, что она погибла от собственной руки, а не от твоей.

– Но ведь это я поменяла местами вино, – сказала Изабо, чувствуя разрастающийся в груди комок тревоги.

Эльфрида улыбнулась ей.

– Но ведь это Маргрит положила яд в вино. Да, Айен знает. Думаю, она заслужила такую смерть, и должна сказать, что мы все вздохнули с облегчением. Теперь мы можем не бояться, что она снова попытается похитить у нас Кукушонка, к тому же она погибла не от руки Айена, что было бы ужасно, несмотря на все то зло, которое она ему причинила. Она с самого начала омрачала наше счастье, а теперь оно стало безоблачным, и за это мы оба очень благодарны тебе, правда.

– Ох, я так рада! – воскликнула Изабо. – Мне было бы очень больно, если бы Айен возненавидел меня!

Эльфрида положила прохладную ладонь на локоть Изабо.

– Он никогда не возненавидел бы тебя, Изабо. Единственным человеком, которого Айен ненавидел, была Маргрит, и поверь мне, она это заслужила. Так что не думай больше об этом. Мы хотим, чтобы тебе понравилось в Эрране. Завтра мы поедем кататься на лодках по реке, так что ты сможешь увидеть золотую богиню в цвету, а сегодня вечером мы устраиваем торжество в честь Ри. – Она отстранилась, и ее лицо окрасил легкий румянец. – Надеюсь, что ты не обидишься, Изабо, но я не могла не заметить, что у тебя нет нарядной одежды. Сегодня ты здесь как наша почетная гостья, а не как ведьма Шабаша, поэтому я принесла тебе несколько платьев, чтобы ты могла выбрать себе что-нибудь. Конечно, если ты предпочитаешь остаться в своем платье ведьмы, то, разумеется, никто не будет тебя принуждать, но я просто подумала…

Лицо Изабо засияло от радости.

– Ой, правда? – воскликнула она. – Нет, я с радостью надену что-нибудь праздничное! Дома, в Лукерсирее, у меня осталась другая одежда, но поскольку мы отправляемся на войну, я не стала ее брать.

Восторг Изабо явно обрадовал Эльфриду, и она повелительно хлопнула в ладоши. Через несколько минут в комнату вошла процессия болотниц, нагруженных грудами шелков и атласа всех цветов радуги, которые они разложили на кровати или развесили на карнизе.

– Они все принадлежали Маргрит, – сказала Эльфрида, – но большинство из них она ни разу не надевала. Швеи подгонят их под тебя.

Изабо не удержалась от радостного восклицания. Хотя она и была полноправным членом Шабаша Ведьм и, следовательно, привычна к аскетизму, любви к нарядам она не утратила. Как-то так выходило, что эта сторона ее характера никогда не находила полного выражения, и один вид этих роскошных материй и ярких цветов подействовал на нее, как глоток тернового вина.

Перемерив перед высокими зеркалами все наряды один за другим, Изабо наконец решила, что наденет на праздник этим вечером. Ее выбор пал на платье из атласа цвета слоновой кости с крошечными набивными малиновыми розами, золотыми лилиями и нежными веточками незабудок. Юбка была отделана бархатными лентами того же самого незабудково-голубого цвета, с голубым бархатным лифом и длинными плотно прилегающими рукавами с прорезями, сквозь которые проглядывали вставки из газа цвета слоновой кости. Расшитые золотом манжеты сужались на концах, скрывая искалеченные пальцы Изабо, а низкий вышитый вырез лифа смягчал гофрированный газ все того же бледного оттенка слоновой кости.

В тот вечер служанка Эльфриды одела Изабо и убрала волосы с ее лба, перевязав их очень простой лентой из голубого бархата, украшенной жемчугом, и позволив массе огненных кудрей свободно ниспадать по спине. Когда служанка наконец осталась довольна произведением своих рук, Изабо встала и взглянула на себя в зеркало. Впервые в жизни она выглядела как банприоннса. И, что показалось Изабо куда более важным, она выглядела очаровательной. Она улыбнулась своему отражению, поблагодарила служаку Эльфриды, взяла расшитую золотом крошечную сумочку, полагавшуюся к платью, и распрямила плечи. Почему-то теперь, когда она была одета так же, как и все остальные знатные дамы, встреча с Лахланом и его придворными пугала ее.

Спишь-ух? — спросила она у Бубы, устроившейся на спинке кресла с сонно повисшими кисточками на ушках.

Сплю-ух, согласилась маленькая сова. Ее круглые глаза уже сами собой закрывались.

Мегэн уже ждала ее в своей комнате, расположенной совсем рядом. Она тоже переоделась, облачившись в строгое платье из темно-зеленого бархата, оживленное лишь ее пледом и брошью с огромным изумрудом, скреплявшим плед на груди. Гита по своему обыкновению устроился у нее на плече, поблескивая чернильно-черными бусинками глаз. Его пушистый хвост был тщательно причесан. Мегэн, прищурившись, оглядела ее с головы до ног, сказав довольно язвительно:

– О, ты сегодня такая разодетая, моя Бо.

Изабо вспыхнула, но сказала со смехом:

– Ну, мне не так уж часто выпадает возможность принарядиться.

Она помогла старой колдунье подняться и предложила ей руку. Они медленно пошли по коридору, то и дело останавливаясь, чтобы восхититься какой-нибудь особенно изящной фарфоровой вазой или замысловатой резной шкатулкой, тем самым давая Мегэн передохнуть.

Спускаясь по широкой лестнице, они услышали гул разговоров, а потом, завернув за угол и ступив на последний пролет, увидели внизу огромный зал, забитый людьми. Там были одетые в синюю форму Телохранители Ри, личная гвардия Лахлана, возглавляемая Дунканом Железным Кулаком, который был еще и синаларом армии Ри.

Там были и лорды, одетые в свои фамильные тартаны, со своими офицерами и придворными. Самым важным из всех были Аласдер Гарри Киллигарри, дядя Мелиссы Ник-Танах и синалар ее армии, и Камерон Гатри Глениглз, синалар Ник-Эйслин. Ни Ник-Танах, ни Ник-Эйслин не поехали на войну, как и большинство эйлиананских женщин, подчиняясь традициям и оставляя сражения мужчинам. В результате этого большая часть толпы, собравшейся в зале, состояла из одних мужчин, а единственными женщинами были ведьмы и целительницы. Изабо хорошо знала и тех, и других, но они совершенно растворились в толпе, так что ей показалось, что она входит в море незнакомцев.

Когда Мегэн и Изабо появились на лестнице, толпа притихла, и многие уставились на них во все глаза, хотя не раз видели обеих ведьм раньше. Изабо заколебалась, внезапно оробев. Потом из толпы вышел Дайд и, предложив ей руку, помог ей спуститься по последним ступеням.

Как и на всех офицерах Ри, на нем был длинный синий плащ, заколотый на плече брошью со вставшим на дыбы оленем – эмблемой Телохранителей Ри. Его темные кудри были надежно спрятаны под синим беретом с кокардой, а синий килт колыхался при каждом его шаге. Он ничем не походил на того оборванца-циркача, которого она знала, и ее охватила внезапная застенчивость. Потом он озорно улыбнулся ей, и вся неловкость тут же исчезла.

– Пылающие яйца дракона, ты сегодня просто красавица, – сказал он. – Будь здесь Финн, она сказала бы, что ты выглядишь отлично, как козье дерьмо, утыканное лютиками.

Изабо рассмеялась.

– До чего же ты любезен, – подколола она его. – Теперь я понимаю, почему Лахлан обычно настаивает, чтобы ты путешествовал как циркач.

– Ну, он просто боится, что я произведу неизгладимое впечатление на всех дам, если буду все время находиться при дворе, – ответил он, озорно блестя глазами.

– Если таковы твои обычные комплименты, я могу вообразить то неизгладимое впечатление, которое ты производишь, – парировала Изабо. – Просто удивительно, как это твою гитару еще не разбили о твою собственную голову.

– Некоторые пытались, – признался он, – но среди них не было ни одной дамы. Думаю, это все были их мужья.

Изабо состроила гримаску.

– Если послушать твои речи, можно подумать, что ты отъявленный распутник, но я же знаю, что все это только болтовня, а не правда.

– Думаешь? – спросил он. – А откуда ты знаешь?

Изабо окинула его задумчивым взглядом.

– Теперь я колдунья и могу видеть, что делается в сердцах людей, – сказала она очень серьезно.

Щеки Дайда залила краска.

– Это правда? Тогда о чем я сейчас думаю? – осведомился он.

Изабо слегка улыбнулась.

– Может, я и колдунья, но я еще и банприоннса, и слишком хорошо воспитана, чтобы озвучивать подобные мысли, – наморщив нос, сообщила она.

Он вздрогнул и разразился смехом.

– Вот дерьмо драконье!

На этот раз вздрогнула Изабо.

– Как ты сказал?

– Это еще одно выражение нашей юной подруги Финн. Поверь мне, за несколько месяцев в ее обществе мы все поразительно расширили свой словарный запас. Она тоже банприоннса, и к тому же самая сквернословящая девушка из всех, кого я знаю. Если бы ты взяла с нее пример, то не колеблясь сказала бы, что у меня на уме.

Он подвел Изабо к тому месту, где стоял Лахлан со своими придворными. Изабо, со все еще пляшущими в глазах смешинками, сделала перед Ри грациозный реверанс. Он ответил ей коротким кивком, потом вышел вперед и предложил Мегэн руку. Старая колдунья разговаривала со своей старой подругой Энит Серебряное Горло, сидевшей в мягком кресле с привязанными к нему двумя длинными шестами, за которые кресло можно было поднимать и переносить. Но по жесту Лахлана Мегэн позволила своему пра-пра-пра-правнучатому племяннику проводить ее в зал. Айен и Эльфрида прошли следом, потом герцог Киллигарри предложил Изабо руку. Она приняла ее, глубоко уязвленная пренебрежением Лахлана.

Но вскоре досада Изабо прошла. Офицеры Лахлана наперебой пытались завладеть ее вниманием, бессовестно льстя ей и то и дело наполняя ее кубок вином и предлагая ей самые аппетитные кусочки жареного лебедя. Поскольку Изабо не ела мяса, эта уловка ничем не помогла им завоевать ее благосклонность, но она краснела и смеялась их комплиментам, возбужденно блестя голубыми глазами.

Все солдаты находились в приподнятом настроении. Они хвастались своими победами в Тирсолере, вспоминая бои и атаки, во всех подробностях описывая, как герои того похода сражались и победили. Хотя Лахлан присутствовал в большинстве их историй, он один из всех не участвовал во всеобщем веселье, и его смуглое лицо оставалось все таким же мрачным. Изабо пугающе часто ощущала на себе его тяжелый взгляд. Его хмурый вид напомнил ей о том времени, когда они впервые встретились и он сидел у ее костра и ел приготовленную ей кашу, глядя на нее с той же самой внимательной и непроницаемой осведомленностью. Она сразу почувствовала себя неуютно, кровь зашумела у нее в висках и отозвалась в кончиках пальцев легким покалыванием. Она изо всех сил старалась не обращать на него внимания, хотя ей и казалось, что между ними протянулась какая-то невидимая, почти ощутимая нить.

Дайд явно это заметил, поскольку часто переводил взгляд с одного на другую. В конце концов он придвинулся к Изабо ближе, часто кладя ладонь ей на локоть или касаясь ее плеча, чтобы привлечь ее внимание.

Как обычно, молодой граф не давал веселью за столом утихнуть ни на минуту, с таким неподражаемым артистизмом изображая героев своих историй, что казалось, будто они все столпились у него за плечами, говоря и действуя каждый за себя. В каждой истории, которую он рассказывал, сколь бы захватывающей или забавной она ни была, обязательно встречались трагические или пугающие моменты, поэтому все собравшиеся за высоким столом разрывались между ужасом, сочувствием, изумлением и напряженным ожиданием, затаив дыхание ожидая каждого его следующего слова. Точно так же увлеченная, как и все остальные, Изабо тем не менее не могла не заметить, как расчетливо Дайд играл на чувствах своих слушателей и с какой готовностью лорды давали себя увлечь. Большая часть веселой уверенности насчет предстоящего противоборства с фэйргами явно была простой бравадой.

Когда все тарелки убрали и внесли блюда с фруктами и сладостями, в центр зала поставили кресло Энит. Темнокожие болотники, прислуживавшие на пиру, принесли Дайду гитару, а Джею Скрипачу виолу. Бран радостно выскочил вперед, держа в руках свою маленькую серебряную флейту. Изабо подалась вперед. Она уже слышала, как Джей с Дайдом играли вместе в Бельтайн, и ей очень хотелось еще раз послушать их. Пения Энит она никогда не слышала, но знала, что старая циркачка обладает огромной силой. Слышать ее было огромной привилегией, поскольку она в последнее время так плохо себя чувствовала, что выступала очень редко.

В огромном зале послышалась музыка, и громкий гул разговоров постепенно улегся. Мелодия, нежная и печальная, западала в душу. Потом Энит чуть наклонилась вперед в своем кресле, приготовившись петь. Ее голос взмыл к сводчатому потолку, чистый и мелодичный, как у соловья.

Голос Энит задрожал и сорвался. Изабо почувствовала, что на глаза у нее навернулись слезы, а по коже бегают мурашки. В голосе Энит звенела такая тоска, что было невозможным поверить, что она не юная девушка, покинутая возлюбленным и мечтающая о смерти.

Когда она замолчала, наступила долгая тишина, в конце концов разорвавшаяся бешеными аплодисментами. Изабо прижала пальцы к влажным глазам, не желая, чтобы кто-нибудь видел, как сильно эта песня растрогала ее. Она подняла голову и наткнулась на внимательный золотистый взгляд Лахлана, тут же почувствовав, как ее бледная кожа вспыхнула предательским румянцем.

Энит спела еще одну песню, на этот раз веселую и ритмичную, а потом ее сменил Дайд, затянувший волнующую военную балладу. Клюрикон Бран сменил свою флейту на небольшой круглый барабан. Столы начали пустеть, по мере того как люди уходили поговорить с другими или выходили на террасу, чтобы пропустить стаканчик виски, выкурить трубочку и поболтать.

Мегэн поднялась, чтобы поговорить с Энит, прежде чем ту унесут обратно в комнату, а Эльфрида отправилась поблагодарить своего повара за прекрасный пир. Изабо осталась за высоким столом вдвоем с Лахланом.

Повисло неловкое молчание. Изабо сказала робко:

– Я никогда раньше не слышала, как Энит поет. Правда, это просто чудесно?

Лахлан кивнул.

– Да, я ни разу не слышал никого, кто мог бы с ней сравниться.

Изабо мучительно пыталась придумать, что бы еще такое сказать. Ей пришло в голову, что она никогда не оставалась с Лахланом наедине с той их первой встречи много лет назад. Когда они встретились снова, он был мужем Изолт, а вскоре после этого стал и коронованным Ри. Она взглянула на него сквозь ресницы. Он угрюмо смотрел в свой кубок. Молчание явно не тяготило его.

Внезапно он поднял глаза, снова взглянув на нее. Смутившись и залившись краской, Изабо опустила глаза, уставившись на свои расшитые лилиями и розами колени.

– Тебе нравится мое платье? – ляпнула она первое, что пришло в голову. – Это Эльфрида мне дала. Правда, красивое?

– Очень красивое, – отозвался он со странной интонацией в голосе.

Каждой клеточкой чувствуя его пронзительный взгляд, она снова подняла глаза, потом отвела их. Пальцы ее здоровой руки нервно комкали салфетку.

– Ты совсем такая же, как когда мы впервые встретились, – внезапно сказал Лахлан еле слышно. – Твои волосы снова отрасли. Тогда, в первый раз, в лесу, они были очень длинными.

Изабо неловко провела рукой по волосам.

– Да, тогда они были до колен. Потом их совсем обстригли, когда у меня была лихорадка, после того, как… – Она запнулась.

– После того, как ты потеряла пальцы?

Щеки у Изабо заполыхали. Она непроизвольно натянула манжет на руку, спрятав в нем изувеченную ладонь. Лахлан протянул руку.

– Можно мне взглянуть?

Изабо заколебалась, потом медленно и неохотно протянула вперед левую руку. Он взял ее в свою, перевернув так, что она оказалась ярко освещенной. Там, где должны были находиться два меньших пальца, были две глубоких уродливых впадины, покрытых белыми рубцами. Остальные три пальца были искривленными и бесформенными, хотя с тех пор, как Изабо нырнула в Пруд Двух Лун, она снова могла ими пользоваться.

Лахлан провел по шрамам пальцем.

– Прости меня, – выдавил он с трудом. – Эта участь ждала бы меня, если бы ты не спасла меня тогда. Это меня должны были пытать.

Изабо отняла руку.

– Не могу сказать, что очень рада тому, что заняла твое место, – сказала она честно, – но я рада, что ты спасся. Ты и так тогда достаточно натерпелся.

Лахлан слегка кивнул.

– Но я очень об этом сожалею. Не думаю, чтобы я когда-либо говорил тебе это.

– Ты говорил, что не просил меня спасать тебя. – Воспоминание о негодовании заставило глаза Изабо вновь засверкать, и она впервые посмотрела прямо на него.

Он печально улыбнулся ей.

– Тогда я страшно злился на всех и вся, – сказал он. – Все, что я знал, это что я должен сбежать от Оула, отыскать Мегэн и свергнуть Колдунью. Мне было все равно, кого я смету на своем пути.

– А потом? – горячо спросила Изабо. – Ты всегда нападал на меня при первой же возможности!

Лахлан нахмурился и опустил глаза.

– Думаю, я был зол на тебя за то, что ты ввела меня в заблуждение. – Потом поднял глаза и сказал с ироничной улыбкой, – Кроме того, ты не можешь не понимать, что все это совершенно сбивало меня с толку. Вы с Изолт похожи как две капли воды. Когда я впервые увидел ее, я решил, что это ты, а когда я снова встретил тебя, ты могла бы быть ей.

– Да, могу себе представить, – сказала Изабо с принужденным смехом. Щеки у нее горели. – Надеюсь, теперь ты научился нас различать.

Его улыбка померкла.

– Да, конечно же.

Изабо нерешительно взглянула на него. Отчаянно подыскивая правильный жест или слово, она почувствовала, что к столу направляется Дайд, держа под мышкой гитару. Его черные глаза перескакивали с одного на другую. Она откинулась на спинку своего стула, внезапно осознав, что все это время они с Лахланом сидели, склонившись близко друг к другу. Ее щеки снова запылали.

Слегка нахмурившись, Дайд сказал Лахлану:

– Что-нибудь нужно, хозяин?

Лицо Лахлана было очень печальным.

– Спой песню, которую ты написал о моих братьях.

Дайд заколебался.

– Хозяин…

– Спой ее мне, Дайд.

Молодой граф кивнул и пошел обратно на свое место. Его лицо было встревоженным. Зазвучала печальная мелодия, потом Дайд начал петь. С потемневшим от вновь ожившего горя лицом Лахлан сделал слугам знак снова наполнить его кубок.

Изабо молча слушала, чувствуя, как по спине у нее бегают мурашки. Песня была такой красивой и такой печальной, что она не могла не почувствовать сострадания к молодому Ри, чью жизнь разрушила Майя и ее козни. Ничего удивительного, что Лахлан так ненавидел фэйргов, убивших его отца и всех троих братьев.

Когда песня закончилась, она поднялась и сказала, не глядя на Лахлана:

– Уже поздно, Ваше Высочество. Пожалуй, мне пора спать.

Лахлан кивнул, оторвавшись от созерцания остатков вина на дне своего бокала и сказав еле слышно:

– Спокойной ночи, Изабо.

– Спасибо, – ответила она и быстро вышла из зала, снова чувствуя, что слезы вот-вот задушат ее. Она не знала, что это так сильно подействовало на нее: то ли ее эмоциональная обнаженность с тех пор, как она прошла Испытание Колдуньи, то ли непривычная теплота Лахлана проникла сквозь все те латы, которыми она защищалась от него. Все, что она знала, это что все ее чувства находились в смятении.

Несмотря на то, что Изабо с большим трудом удалось успокоиться, в конце концов она уснула. В ясном свете следующего утра она могла лишь гадать, не был ли весь вчерашний накал страстей плодом ее воображения. Она снова облачилась в свое строгое белое одеяние, заплела волосы в тугую косу и повесила на шею шнурок с совиной лапой. С Бубой на плече она сошла по лестнице, и одна из бесшумно двигающихся служанок вывела ее на террасу.

Там стоял длинный стол, заставленный блюдами с фруктами, мисками с кашей и серебряными чайниками с обжигающе горячим чаем. Изабо сдержанно приветствовала тех, кто уже сидел за столом. Хотя большинство улыбнулось ей в ответ, Лахлан просто бросил на нее испытующий взгляд, прежде чем снова уткнуться в свою тарелку. Несмотря на его неприветливость, Изабо мгновенно почувствовала напряженность, бурлившую под внешне спокойной поверхностью.

Дайд вскочил и отодвинул для нее стул, поддразнив ее:

– Я вижу, прекрасная Бо со вчерашнего бала исчезла, снова уступив место суровой колдунье. Как ты, моя красавица?

Она села, проклиная про себя свою белую кожу, на которой опять выступил предательский румянец.

– Хорошо, спасибо, – ответила она и положила на свою тарелку несколько довольно странных на вид болотных плодов, покрытых толстой колючей кожицей, исколовшей ей все пальцы, пока она их чистила. Но мякоть внутри оказалась на удивление нежной и белой, источавшей восхитительный сладкий сок.

Айен сказал тепло:

– Сегодня замечательный день, Изабо Мы с Эльфридой хотели покататься по реке, посмотреть на золотую богиню, которая как раз сейчас цветет. Ты уже слышала о нашей золотой богине? Это цветок, такой же высокий, как ты, но, в отличие от тебя, всегда жадный до свежего мяса. Они плотоядные, ты знала об этом? Мои предки бросали ей незваных гостей, что отчасти объясняет дурную репутацию Эррана. Но она очень красива и стоит того, чтобы на нее посмотреть.

Он бросил лукавый взгляд на Дайда, сказав:

– Может, ты попробуешь медового вина, которым так славится Эрран, Изабо? Его делают из меда золотой богини. Я уверен, что Дайд, например, с радостью выпил бы его вместе с тобой.

Лахлан и Дайд вскинули головы – один нахмурясь, другой со смехом.

– Спасибо, но я уже пробовала медовое вино, – мрачно отозвалась Изабо.

– Правда? – осведомился Дайд. – И с кем же это, могу я поинтересоваться?

– Тебя это не касается, – с улыбкой парировала Изабо.

За столом зазвучали насмешливые замечания и смех. Дайд изобразил из себя смертельно раненного, схватившись за сердце и закатив глаза.

– Ох, какая жестокость, – укорил он ее. – Ну ничего, если ты однажды пила его, то захочешь попробовать его снова, и я, как всегда, к вашим услугам, миледи.

– Значит, я прикажу готовить лодки, – сквозь смех сказала Эльфрида. – Мегэн, ты поедешь с нами?

Лахлан внезапно поднялся.

– У нас нет времени на праздные развлечения, – сказал он резко. – Буду благодарен, если вместо этого ты прикажешь привести проводников. Я очень признателен за ваше гостеприимство, но нам пора трогаться в путь.

Лицо Эльфриды погасло.

– Но, Ваше Высочество, я надеялась…

– Может быть, ты немного подождешь? – тихо сказал Айен. – Мы все провели в походе уже многие месяцы, Лахлан. Мы надеялись, что сможем чуть-чуть отдохнуть.

– У меня нет времени на пиры и пикники, – отрезал Лахлан. – Если мы хотим, чтобы наша армия к осени была на месте, то должны спешить. Кто знает, сколько это займет. Нет. Мы должны снова отправиться в путь, как только пополним запасы провизии и соберемся.

Он перекинул конец своего пледа через плечо, поправил Лодестар в чехле и зашагал прочь. Его черные крылья напряженно застыли. Его кречет издал заунывный крик и полетел за ним. Не оглядываясь, Лахлан поднял обернутое кожей запястье, подставляя руку птице.

Все притихли. Эльфрида прильнула к руке Айена. Ее серые глаза были полны слез, губы дрожали.

– Ох, Айен, я так надеялась, что мы сможем немного пожить здесь…

Айен явно расстроился, что ему приходится так быстро уезжать из Эррана, но принялся утешать жену, сказав:

– Не горюй, милая. Ты же знаешь, что и так слишком мало времени проводишь в Брайде. Теперь, когда ты Банприоннса, ты должна поближе познакомиться со своими подданными. А я должен идти на войну. Так надо.

– А вдруг?.. – расплакалась она. Айен притянул к себе и поцеловал, погладив по белокурым волосам.

– Даже не думай об этом, Эльф, не говоря уж о том, чтобы произносить это вслух, – предостерег он. – Эйя повернется к нам своим светлым лицом, я уверен в этом. Мы зашли уже слишком далеко и преодолели слишком много опасностей, чтобы в самый последний миг потерпеть неудачу. Кроме того, разве ты не помнишь, как Лахлан обратился к Лодестару и в пух и в прах разнес все пиратские корабли? Такой человек не может потерпеть поражения, клянусь тебе.

Герцог Киллигарри встал и принялся раздавать своим подчиненным немногословные приказы. Его густые черные брови сошлись на переносице. Люди Ник-Эйслин что-то бормотали себе под нос, торопливо допивая чай и дожевывая последние куски гренков. Было совершенно ясно, что перспектива прямо сейчас снова отправляться в путь никого не радовала.

– Надеюсь, что эта ваша злыдня уже сделала нам драконье зелье, – хрипло сказал Дункан, – поскольку судя по тому, в каком настроении находится Его Высочество, он не обрадуется, если ему придется ждать еще.

– Я сейчас же пошлю гонца к Шанне Болотной, – нахмурившись, сказал Айен. – Без драконьего зелья нам никак не обойтись.

Дайд тоже встал, печально улыбнувшись Изабо.

– Что ж, моя Бо, придется отложить совместное распитие медового вина до другого раза. Не сегодня.

– Но он такой странный и угрюмый, – с несчастным видом сказала Эльфрида. – Я совершенно его не понимаю. Какую роль сыграют несколько лишних дней? Почему нельзя остаться здесь, где всем удобно, вместо того, чтобы ночевать на болотах?

Айен сказал строго:

– Он прав, милая. Купала давно прошел, а нам еще далеко идти и много делать. Пожалуйста, попытайся понять.

Мегэн стояла у низенькой каменной балюстрады, глядя на безмятежное голубое озеро. Изабо внезапно поняла, что она смотрит на группу нимф месмердов, парящих в воздухе чуть поодаль. Их фасетчатые глаза в лучах солнца сверкали странным металлическим блеском. Услышав слова Эльфриды, Мегэн обернулась и сказала той же колкой надменностью, что и Ри:

– Лахлан прав, Эльфрида Ник-Хильд, и уж тебе-то, потомку самой Яркой Воительницы, следовало бы это понимать. Не одна война была проиграна из-за того, что армия передвигалась слишком медленно.

Она развернулась и снова устремила взгляд на наблюдающих за ней месмердов, и Изабо показалось, будто она сказала, очень тихо:

– Кроме того, по мне так чем раньше мы уберемся отсюда, тем лучше.

Изабо подошла к ней и просунула руку ей под локоть. Мегэн крепче прижала ее ладонь.

– Наверное, я старею, – сказала она негромко, – но эта война меня пугает. Я уже сражалась с фэйргами раньше, много лет назад. Они не из тех, кого легко победить.

– Но ты одержала над ними верх, – ободряюще сказала Изабо. – Ты помогла Джасперу поднять Лодестар, и вы вместе отогнали их обратно в море. Вы с Лахланом сделаете это еще раз.

– Но Джаспера обучали всему, чему надо, да и то он не сумел полностью овладеть Лодестаром, – сказала Мегэн с болью в голосе. – Лахлан же провел те годы, когда должен был учиться, в теле дрозда. И он так быстро выходит из себя, так легко впадает в меланхолию. Недостаточно иметь силу воли и желания, чтобы подчинить себе силу Лодестара, совсем недостаточно. Нужно еще и владеть собой.

– Но ты…

Мегэн пронзила ее обжигающим взглядом черных глаз.

– Меня уже не будет, Изабо. Ты что, не понимаешь? Всего через несколько месяцев появится красная комета, и тогда я буду мертва.

Изабо была слишком потрясена, чтобы говорить. Мегэн впилась в нее взглядом.

– Я буду мертва, – сказала она мягко, – а Лахлану придется поднимать Лодестар в одиночестве. Ты все еще удивляешься, что я боюсь за вас всех?

Изабо лишь через некоторое время сказала сердито:

– Не говори так, Мегэн. Может быть, нам удастся что-нибудь сделать…

Мегэн покачала головой.

– С этим ничего не поделаешь. Разве я не дала месмердам слово? Когда придет красная комета, я умру.

Изабо с трудом проглотила тугой комок, мешавший ей говорить.

– К тому времени мы уже победим фэйргов, – сказала она с уверенностью, которой не чувствовала.

Мегэн снова покачала головой.

– Ты рассчитываешь на такую легкую победу? Не стоит. Йорг предсказал, что с пришествием красной кометы фэйрги поднимутся. Он сказал, что само море поднимется и затопит землю…

Я видел, как чешуйчатое море поднялось и затопило землю, а Красный Странник кровавой раной зиял на небе. Вот когда они придут… Когда красная комета поднимется снова…

Слова Йорга отозвались в пространстве между ними, как будто сам старый пророк произнес их.

Внезапно в мозгу Изабо поднялась темная волна воспоминания, накрывшая ее с головой, так что она задрожала и едва не потеряла сознание. Мегэн схватила ее за руку и поддержала, а Буба перепуганно ухнула. Изабо пришла в себя, слыша, как Мегэн настойчиво спрашивает ее:

– Что такое? Изабо…

– У меня были такие же видения, – сказала она дрожащим голосом. – Когда я смотрела в глаза королевы драконов. Я видела, как Красный Странник горит на небе. Море поднялось, образовав чудовищную черную волну, выше самой высокой башни, которую я видела, и обрушилась на лес, затопив его. Это было ужасно…

Мегэн мрачно взглянула на нее.

– Похоже, у тебя Талант предвидения будущего, моя Бо. Почему ты не рассказывала мне об этом?

Изабо невольно взглянула на священный Ключ Шабаша, висящий на груди у Мегэн. Она ясно вспомнила видение своей собственной искалеченной руки, сжимающей звезду в круге, висевшую на ее собственной груди. Это видение было последним, виденным ей в глазах королевы драконов, и именно оно запечатлелось в ее памяти.

Рука Мегэн мгновенно метнулась прикрыть Ключ, и Изабо подняла глаза, встретившись с пронзительным взглядом Хранительницы Ключа. Все было ясно без слов.

– Значит, – наконец нарушила тишину Мегэн, – у тебя тоже были видения об огромной волне, затопляющей сушу. Интересно, как фэйрги собираются навести подобные чары. Они жители моря, и огненная магия, как, например, кометная, им недоступна.

– Но Майя ведь использовала кометную магию, – напомнила ей Изабо.

– Да, но Майя была наполовину человеком… – Мегэн снова умолкла, задумавшись. Наконец она вздохнула, в ярком солнечном свете выглядя очень измотанной. – Боюсь, что это видение вещее, раз ты видела его в глазах дракона. Драконы видят в обе стороны по нити времени.

– Но ты же не хуже меня знаешь, что все видения будущего – лишь то, что может произойти. Это будущая возможность, ничего больше, – быстро сказала Изабо. – Йорг не раз говорил мне это. Мы можем изменить будущее, мы можем нанести фэйргам молниеносный и сильный удар, прежде чем они что-нибудь заподозрят. У тебя есть еще шесть месяцев, чтобы научить Лахлана, как подчинить себе Лодестар, и меня использовать мои силы. А Изолт убедит Хан'кобанов прийти к нам на помощь. Ты же знаешь, она просто военный гений, с ней мы одержим победу…

Мегэн вздохнула еще тяжелее, чем прежде.

– Что такое? – спросила Изабо, хотя и подозревала, что знает, что так тревожит Хранительницу Ключа.

– Думаешь, я не знаю, что означает нарушенный гис? — ответила Мегэн. – Может, я не жила с Хан'кобанами, как ты, но я слушала и пыталась как можно больше узнать об их обычаях. Гис – это не просто долг чести, это святой обет, такой же обязывающий, как и Вероучение Шабаша для ведьм. Хан'кобан скорее умрет, чем нарушит гис, я понимаю это. Изолт знала, на что идет, когда давала Лахлану этот святой обет – она клялась никогда не покидать его, всегда служить и повиноваться ему. Теперь этот обет потерял силу. Изолт свободна остаться на Хребте Мира, если захочет, и не думай, что ей этого не хочется. Она Хан'кобанка – и всегда будет ею.

– Но ведь дети… и Лахлан. Она любит их, я знаю, что любит. Изолт не останется на Хребте Мира. Она вернется и поможет нам выиграть войну.

Мегэн погладила шерстку Гита. Ее глаза были почти не видны под морщинистыми веками.

– Вернется ли?