X
Ночное нападение
Ветер, будто исчерпав свою силу во время ночного вихря, дул все слабее и наконец совсем стих. Паруса грустно поникли, судно почти остановилось. Только теперь стало понятно, для чего нужна такая большая команда. Все, за исключением капитана и месмателя, то есть, рулевого, взялись за весла, чтобы вести судно против течения. В одном месте западный берег реки представлял собой живописный пляж. Увидев его, гребцы оставили весла и, ухватившись за толстый канат, поспешно сошли с парусника. С помощью этого каната они потащили судно вдоль берега, подчиняясь ритму не то крика, не то пения, а рулевой высматривал, нет ли впереди мелей.
Вместе с командой на берег сошли и Томаш с Новицким. Новицкий помогал, Томек же оглядывался в поисках птиц, чтобы было что подстрелить к ужину. Буксировка шла так быстро, что он еле поспевал за силачами из судовой команды. Вскоре рулевой увидел впереди мелководье. Бурлаки споро поднялись на борт и попробовали обогнуть мелкое место, отталкиваясь длинными жердями. Когда это не помогло, все попрыгали в воду и начали тащить, толкать упрямый парусник. Разумеется, Новицкий активно во всем этом участвовал, никакая сила не могла удержать моряка от схватки с водной стихией. Салли и Патрик, не принимавшие участия в работе, не сводили глаз с берега, что само по себе оказалось очень интересным занятием, поскольку на мель они сели напротив густой пальмовой рощи. У берега реки и подальше, в глубине, в болотистом озерце бродили стройные журавли, с характерной, расширяющейся в задней части головы красной полоской и с напоминающим корону хохолком жестких перьев. Огромные белые пеликаны[86] с необычайно длинными прямыми клювами то и дело ныряли и появлялись вновь с выловленной рыбой. Они ловко забрасывали ее себе в большой кожаный мешок под челюстью.
— Дядя, смотри, гуси! — крикнул Патрик, желая обратить внимание Томека на птиц.
— Действительно, большие гуси, — смеясь, согласилась Салли.
— Скорее уже лебеди, — подсказал Томек. — Только покрупнее, и эти клювы…
— Сравнивая этих птиц с лебедями, которые питаются растительной пищей, мы их унижаем, — заметила Салли. — Они хищники.
— Ты преувеличиваешь, Салли, — улыбнулся Томек. — Если они питаются рыбой, это еще не значит, что их можно отнести к хищникам. Соколы, орлы, кондоры, ястребы, перепелятники, даже пустельги на тебя бы обиделись.
— Здесь рай для птицеловов, — негромко заметила Салли.
— И для любителей птиц, и для охотников, к сожалению.
— Томек! Патрик! Смотрите! Ибисы, — взволнованно перебила его Салли.
— Где?
— Вон там! — показала она.
На ветке пальмы сидели две большие, почти полуметровые птицы. С блестящими белыми перьями и черной шеей, головой и клювом. Черный же хвост напоминал треугольник.
— Присмотрись к ним повнимательней! — не менее взволнованно чем Салли сказал Томек. — А вы знаете, что это за вид ибисов?
— Неужели…
— Да-да, Салли, он самый. Ибис почитаемый[87]. А мне говорили, что уже тридцать лет, как он полностью вымер в Египте.
Патрик побежал за Динго, и они оба принялись пугать птиц, те на минуту взлетали, чтобы тут же сесть снова…
— Во времена фараонов об этих птицах говорили, что они так любят свою родину, что вдали от нее умирают от тоски, — с чувством произнесла Салли.
— Может, эти экземпляры как раз вернулись из чужих стран или…
— Или?..
— Или мы перенеслись в эпоху фараонов. Ты только посмотри на эту природу, на людей… Ничего тут не изменилось за тысячу лет…
— Может мы и в самом деле перенеслись в эпоху фараонов. Это большое счастье увидеть ибиса — неотъемлемого спутника лунного бога Тода. Бога этого представляли в людском обличье, но с головой ибиса. Белое ожерелье ибиса символизировало солнечный свет, а голова и шея — лунную сень. Убийство ибиса считалось преступлением, его признавали священной птицей.
— Так же, как многих других животных и птиц, — добавил Томек.
— Именно. В Египте чтили кошек, крокодилов, жуков-скарабеев, цапель, быков, собак, шакалов, павианов, львов…
— Наверное, подобно Индии с их культом священных коров, это обожествление связано с какими-то другими, нерелигиозными причинами.
— Естественно, ибис — полезная птица, он поедает змей, насекомых, червей, мелких пресмыкающихся, — подтвердила Салли. — Более всего ценилось, что он питается яйцами крокодилов. Ах, Томми, ты только посмотри, как прекрасны эти фламинго!
— Да, их тут целая колония.
По воде бродила, опустив клювы, стая крупных белых птиц с розоватыми краями крыльев и розовыми лапками. Они взбалтывали ил, вылавливали из него растения, основную их пищу. Салли позабавило их сходство со страусами, зарывающими голову в песок. А Томек высмотрел-таки, кого подстрелить, и снял с плеча штуцер. Вскоре на землю попадали голуби и горлицы. Динго с энтузиазмом бросился за ними.
До вечера они преодолели совсем небольшой участок пути, а усталость вынудила их стать на якорь и переночевать на судне у берега. Никому не хотелось разбивать палаток. Новицкий раздобыл где-то густые сетки и повесил их на дверях обеих кают.
— Может, они уберегут твой сон, Салли, — сказал он. — Завтра утром я подам завтрак. Я разбужу ваше сиятельство, граф, вернее, милорд, — Новицкий важно поклонился Томеку.
— О, господи, может я все-таки высплюсь, — вздохнула Салли, а Томек добавил на манер молитвы:
— Пусть сетка эта ограждает слух наш от жужжания, а тела — от укусов. Они чешутся немилосердно.
Глубокой ночью чьи-то быстрые руки крепко связали человека, дремлющего у рулевого колеса. Он очнулся уже с кляпом во рту, успев увидеть темные фигуры, крадущиеся к пассажирским каютам. Чтобы предупредить спящих под рулевой рубкой, он тихонько, но ритмично начал постукивать ногой по полу.
У дверей каюты, в которой расположились Томек с Новицким остановились четверо. Европеец с револьвером шепотом отдавал распоряжения вооруженным длинными ножами арабам. Вожак выразительным жестом провел по горлу рукой и рванул дверь.
Томек с Новицким спали крепко, но годы странствий и множество опасностей выработали у них какое-то шестое чувство. Они проснулись почти одновременно. Томек потянулся за кольтом — подарком Салли.
Новицкий спросил шепотом:
— Братишка, слышишь?
— Что-то происходит. Кто-то так мерно стучит, будто хочет предостеречь.
— Какое-то движение снаружи…
В эту самую минуту нападавшие попытались прорваться в дверь, однако, не подозревая о существовании защитной сетки, запутались в ней. Один из нападавших взмахнул длинным ножом и рассек сетку, но тут же вылетел из каюты с пулей в плече. Новицкий вихрем рванулся за ним, но выстрел с близкого расстояния рассек ему щеку и на минуту оглушил. Томек промахнулся и вдруг почувствовал страшную боль в руке. Его ударили бичом, и он выронил оружие. Динго напал на одного из арабов, тот отмахивался от него ножом. Но тут уж и Новицкий пришел в себя и расправился с очередным нападавшим, попросту выбросив его за борт. И тут же с быстротой, которой никто у него не ожидал, кинулся на европейца с бичом. Они стремительно столкнулись и яростно упали на палубу. Противник вскочил первым, и теперь он мог воспользоваться корбачом, который в его руках был страшным оружием. Бич щелкал, свистел, извивался, будто змея. Новицкий чудом избегал ударов, и ему стало казаться, что противник с ним играет. Бич со свистом проехался по его волосам.
— Теперь на очереди ухо, — услышал он хриплый, издевательский голос.
Тогда Новицкий, не поднимаясь, перекувыркнулся в сторону противника и рванул его снизу. Разгорелась рукопашная схватка, а в ней бич был ни к чему. Также и Томек молниеносно схватил свой кольт и постепенно они с Новицким стали одерживать верх. Прежде чем поляки успели осознать, что может значить отсутствие второго европейца, тот внезапно появился на палубе.
— Спокойно! — кратко бросил он.
Этот окрик подействовал на Новицкого с Томеком гораздо сильнее выстрела из револьвера, который был у европейца в руке. Рядом с ним, у стены своей каюты стояла Салли с заложенными на затылке руками, а сам он держал за волосы Патрика. Томек замер, а Новицкий оттолкнул противника и не отзывался, хотя тот явно не желал сдаваться. Напротив, с жестокой усмешкой на губах он замахнулся бичом…
— Тихо, Гарри, говорил же я тебе! — повторил подчеркнуто его товарищ. — А ты, — он повернулся к Томеку, — ну-ка, бросай оружие.
Томек положил револьвер на палубу, рядом с собой.
— Медленнее! — приказал тот. — И успокой собаку.
Томек свистнул Динго, тот прикорнул у его ног. «Я нахожусь слишком далеко, чтобы кинуться на него, он успеет выстрелить в Салли… Может, натравить на него пса? Нет, это слишком рискованно. Что, черт побери, им нужно?» — неслись в его голове хаотические мысли.
— Что вы от нас хотите? — безотчетно повторил он вслух. Краем глаза он одновременно уловил, что на крыше каюты Салли появились темные очертания могучей фигуры.
— Так что же вы, черт возьми, хотите от нас? — бросил он, уже повысив голос.
— Толкни в мою сторону свой револьвер, — прозвучал в ответ спокойный голос.
Не успел Томек шевельнуть ногой, как свистнул корбач, и кольт заскользил по палубе. Раздался громкий смех Гарри.
И вдруг события вновь начали разворачиваться с быстротою молнии. С крыши спрыгнула могучая фигура, под тяжестью капитана нападавший, что угрожал Салли, рухнул на палубу, выпустив из рук оружие. В эту минуту последовало стремительное движение Патрика, он поднял и бросил Томеку его револьвер. Томек на лету перехватил кольт и выстрелил в бегущего к нему араба. Сейчас же в схватку включилась команда судна, выступив на стороне атакуемых. Нападавшие бросились на берег. Новицкий оглядывался в поисках Гарри, но тот, подвергшись атаке двух матросов, без труда расправился с ними и тоже подскочил к борту. Прежде чем перебраться на берег, он повернулся, взмахнул корбачом и крикнул Новицкому:
— Мы еще встретимся, ты, кусок мяса!
На корабле остались лишь два араба: один был ранен, другой — схвачен командой. Томек взглядом поискал Салли. Она все еще стояла прислонившись спиной к стене каюты и держала в руках отобранный у нападавшего револьвер. Другой рукой она удерживала на поводке совсем уж растерявшегося пса, он рычал на каждого проходившего мимо араба. На мгновение они обнялись, но у Салли было уже много работы. Как и пристало дочери австралийских пионеров, она тут же занялась ранеными. Сперва она перевязала Новицкого, лицо которого порядком пострадало, а одежда была порвана.
— Счастье снова на твоей стороне, Тадек, смерть прошла на волосок от тебя. Если бы пуля пролетела чуть правее…
— Если бы, синичка, если бы… Слишком много я повидал всякого, чтобы так бездарно погибнуть, — весело подмигнул он Салли.
Остальные обошлись собственными силами. Занялись и раненым с плечом, пробитым насквозь пулей. Рану присыпали слоем пороха и подожгли его, а затем полили рану довольно горячим оливковым маслом. Раненый не издал ни звука, но… потерял сознание от боли. На долю Салли выпала перевязка.
Запропастившийся куда-то Патрик вновь появился на палубе.
— Все они убежали, — сообщил он.
— Ох уж этот мальчик, — вздохнул Новицкий, погладив его по голове.
— Они же могли с тобой такое сделать…
— Да они меня совсем не видели, дядя, — успокоил его Патрик.
Дальше стоять на якоре не было никакого смысла, тем более, что вновь подул ветер.
В пути настало время для подробного следствия. Вопросы задавал Томек, переводил капитан. Из ответов пленников следовало, что нападение было совершено с целью грабежа.
— Не очень-то я в это верю, — поделился своими сомнениями Томек, когда допрос закончился. — Маловероятно, чтобы такой ничтожной добычей, как мы, могли бы соблазниться два европейца.
— Ах ты, сто бочек протухшей ворвани! — выругался Новицкий. — Да ведь они хотели нас убить.
— Я чувствовал, что тот, кто угрожал мне револьвером, был готов выстрелить. Это ужасно жестокий человек, — сказала Салли.
— Но повод, Тадек, какой у них был повод? — по голосу Томека чувствовалось, как он напрягся.
— Да ведь мы, братишка, не на экскурсию отправились, — возмутился моряк.
— Ты видишь здесь связь с делом «фараона»?
— А как еще можно все объяснить?
Здесь, наконец, в разговор удалось включиться Патрику, он и передал содержание непонятного тогда, в первую ночь разговора.
— Значит, они о нас знают? — поразился Томек.
— Похоже, что так, — согласился Новицкий.
— Но откуда? Неужели нас кто-то предал?
— Откуда мне знать.
— Может, что-то выяснится, когда мы отдадим пленников в руки властей, — Томеку не хотелось расставаться с иллюзиями.
— Руки властей… ну-ну, — тон Новицкого не оставлял сомнений, что он об этом думает.
— У нас нет другого выхода, Тадек. Это же бандиты…
— Ну, в конце концов нам они ничего такого уж плохого не сделали, а свое получили. У меня есть предположение… Я поговорю с капитаном, может он их уговорит… Я пообещаю их отпустить, если они скажут правду.
— Может ты и прав, — смягчился Томек. — Только мне как-то не хочется говорить им это…
— Ваше сиятельство! Да ты ни о чем таком и не знаешь! А они попросту убегут, когда их будут перевозить в тюрьму.
— Делай, что хочешь! — решил Томаш.
Новицкий пошел вести переговоры. Вдали уже показались белые и серые минареты Бени-Суэф, возвышающиеся над пальмовыми рощами. Появились трубы сахарных заводов и фабрик по переработке хлопка, их в Египте становилось все больше.
— Еще день дороги отсюда на запад, и там, у красивого живописного озера Биркет Куарун — при фараонах оно называлось Моерис — расположен оазис Аль-Фаюм, — напомнила Салли.
— Надеюсь, отец и Смуга тоже на подходе, — добавил Томаш.
А ветер тем временем гнал судно к набережной городка Бени-Суэф, там стоял портовый постоялый двор и уютная кофейня, вся затянутая зеленеющим плющом. Она живописно расположилась под раскидистым деревом. Вдали, среди старых деревьев, виднелся дворец бея[88], а за ним огромные казармы. Не успели они пристать к берегу, как Новицкий завершил следствие.
— Ну, братишка, раскололись они…
— И что?
— Это бедные люди из какой-то деревеньки неподалеку от Каира. Белые поставляли им опиум и гашиш, а когда у арабов не хватило денег на наркотики, предложили участвовать в нападении, а заплатить обещали нашим добром.
— А те двое белых?
— О них им ничего неизвестно. Привозили товар из Каира или посылали через посредников.
— Из Каира, — задумался Томаш. — «След ведет в Каир». Так сказал Смуга в Александрии. Зачем в таком случае мы едем в Долину царей?
— К истокам, ваше сиятельство, к истокам… Ведь краденые вещи идут оттуда, — усмехнулся Новицкий.
Задумавшись, Томек даже не заметил, как они подошли к берегу.
Новицкий с капитаном отвели пленников в британские казармы, чтобы передать их в руки властей. Матросы застряли в таверне. Патрик гулял по берегу с Динго. Салли и Томек уселись в кофейне, где на них бросали любопытные взгляды. Они заказали кофе.
— Надеюсь, Нил не будет больше на нас гневаться, мы ведь принесли ему барана в жертву, — заметила Салли, глядя на ленивые воды.
— Для древних эта река была богом, — Томек понизил голос.
— Разумеется. Гневный, разбуженный Нил размывал лодки, топил людей, уничтожал все на своем пути. Ему приносили жертвы, бросали в огонь плоды, яйца, куриц, индюков, других животных.
— Так что мы задобрили разозлившегося великана, — улыбнулся Томаш.
— То есть, Новицкий это сделал. Видимо, Нил узнал в нем родную водную душу, хоть он и влюблен в другую реку.
— Нил… Самая длинная, самая загадочная река на земном шаре[89], — задумчиво сказала Салли. — Ничего удивительного, что реке приписывали творческую мощь.
— Если бы не она, страну поглотила бы пустыня, — добавил Томек.
— С незапамятных времен через Египет шли завоеватели… Но самая большая битва идет здесь между пустыней, которую древние отождествляли со злым божеством, и богом — отцом Нилом.
— Ты права, есть в этой реке какая-то таинственность. Даже источники ее обнаружили совсем недавно[90].
— На карте этот «бог» напоминает финиковую пальму. Ее ствол — долина Нила, увенчанная дельтой. Старое предание говорит, что когда Бог лепил тело человека, с руки его на Египет упала крошка ила и на ней выросла финиковая пальма. И первые слова Корана записаны были на пальмовых листьях, не на папирусе. А в раю растут прежде всего пальмы.
— Потому пальма относится к здешним святыням. За нанесение ей вреда, за уничтожение раньше сурово наказывали, — продолжил молодой Вильмовский.
— А свежие, сушеные, маринованные, приготовленные всякими другими способами финики составляют одну из основ здешнего питания.
— Вся долина Нила пестрит этими пальцами.
— О дельте Нила говорят, что она имеет форму опрокинутой пирамиды, где конус — Каир, а основание — Дамьетта и Розетта[91].
— Вся жизнь здешних жителей сконцентрирована в долине и дельте Нила. Как подумаешь, действительно Геродот был прав, когда говорил, что Египет — это дар Нила.
Томек еще не успел закончить фразу, как увидел возвращающихся Абдуллу и Новицкого. Те рассказали, как прошел их «визит» в английскую казарму. Томек, хотя и несколько сдержанно, все же выразил неудовольствие тем обстоятельством, что пленные по дороге сбежали, а когда они остались одни, сказал своему «лакею»:
— Ты, наверное, был прав, Тадек, они очень бедные люди. Дай Бог, им еще повезет в этой жизни.
Он не знал, что произойдет как раз наоборот.
Сообщение о нападении на европейцев вызвало, по словам Новицкого, своего рода сенсацию. Английский офицер заявил, что со времен Мухаммада Али нападений на европейцев практически не случалось. Приговоры выносились суровые и их приводили в исполнение. Еще до сегодняшнего дня кое-где наводят ужас развалины сожженных деревень.
Многочисленные селения, плодородные берега постепенно уступали место пустыне. Во время остановок путники часто делали короткие вылазки, где убедились, что — пустыня — это не только песок, но прежде всего твердый покрытый гравием грунт. На краю пальмовой рощицы они увидели двух шакалов. Над оазисами кружили стаи птиц-гусей, уток, гагар. Томек иногда охотился, чтобы разнообразить питание. При звуке выстрела оазис оживал. Шум, свист, крики вылетающих птиц… Они кружились, били крыльями, снова возвращались в свои излюбленные места, а Динго разыскивал подстреленных особей. Салли все высматривала ибиса почитаемого, но, увы, больше он им не попадался.
Поездка с того времени, как в столь драматических обстоятельствах они избавились от сомнительных попутчиков, становилась все приятней. Путешественники все больше сближались с командой, а Новицкий и Патрик просто подружились с этими людьми. Моряк совсем не расставался с капитаном. Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что тот, как правоверный мусульманин, не разделяет его, Новицкого, любви к ямайскому рому, но и это обстоятельство не помешало им как-то ночью просидеть до самого утра.
Через двадцать дней они пристали в Асьюте, столице Верхнего Египта, главном городе коптов, пополнили там запасы продовольствия. Еще через четыре дня миновали местность Кина, называемую в древности Ценополис, что располагалась на пути караванов, идущих в Мекку. В четырех днях пути по пустыне на запад, над Красным морем находился порт Аль-Кусайр, там паломники садились на корабли. Наконец, в середине апреля путники достигли Луксора. Пустыня здесь уже местами доходила до самого Нила, а цепь Ливийских гор, казалось, была на расстоянии вытянутой руки. По берегу непрерывно тянулись сады, засеянные травой и хлопчатником поля, оросительные системы. Пейзаж разнообразили длинные ряды тибетских пальм, дум.
Салли была просто очарована, много лет она ждала этой минуты. С восторгом смотрела она на остатки каменной набережной, помнящей времена фараонов и в ее воображении рисовалась картина богатого, живого, наполненного людьми города. Салли казалось, что еще миг, и она увидит сановника, которого несут в паланкине, колесницы воинов, Харона, перевозящего умерших из Карнака и Луксора в Западные Фивы… Она грезила наяву, не слыша как Томек повторяет уже в который раз:
— Салли, любимая, мы на месте!
Да, они были на месте, там, где понемногу прояснялась тысячелетняя тайна.
