Глава 5

ПОКРЫВАЛО ВЕНЕРЫ

Среди повседневных забот все члены экипажа — и в первую очередь Константин Степанович и Галя — не забывали наблюдать за Венерой. За первые три месяца полёта она переместилась на небе без малого на сто тридцать градусов. Начав свой кажущийся бег в созвездии Тельца, Венера пересекла Близнецов, Рака, Льва и, не снижая скорости, пронеслась через созвездие Девы. Потом неожиданно, точно наткнувшись на препятствие, она замедлила бег и замерла на грани созвездия Весов. Долго — пожалуй, месяц — она топталась на месте и вдруг понеслась обратно, навстречу настигавшему её Солнцу. Она промчалась мимо него, перемещаясь среди звёзд чуть ли не на двадцать градусов в сутки, наливаясь светом и быстро увеличиваясь в размерах. Вскоре она снова остановилась и медленно двинулась обратно.

Ещё в начале пятого месяца полёта Венера казалась обыкновенной, только очень яркой звездой. И вдруг в какое-то неуловимое мгновение она засияла на небе в виде крошечного, едва различимого глазом тонкого серпика, который, быстро разрастаясь и утолщаясь, за каких-нибудь полторы недели достиг размеров серпа видимой с Земли молодой Луны.

Но если Луна казалась желтоватой и покрытой серыми кляксами, то на белоснежном покрывале Венеры не было ни пятнышка. Его края постепенно голубели и, наливаясь синью, таяли на фоне чёрного неба. Там, где освещённая часть планеты переходила в неосвещённую — в зоне сумерек, — ослепительно белый свет Венеры через гамму нежнейших полутонов переходил в палевый, затем в серый и, наконец, угасал окончательно.

Когда Венера по видимым размерам перегнала Солнце, которое тоже изрядно увеличилось за время пути, Галя стала замечать, что звёзды, которые планета заслоняла в своём кажущемся движении, гасли не сразу. По мере приближения к освещённому краю планетного диска они понемногу блекли, подёргиваясь нежным голубоватым облаком, и, постепенно сливаясь с ним, тонули в атмосфере планеты. Ещё интереснее было наблюдать появление звёзд из-за неосвещённого края Венеры. Мутно-красноватые, они возникали внезапно. Иногда, заслоняемые невидимыми клубами облаков, звёзды ненадолго исчезали, чтобы снова появиться уже более яркими и светлыми.

Чем больше корабль приближался к Венере, тем чаще экипажем «Урана» овладевало скрытое волнение, которое внешне проявлялось в подчёркнутом спокойствии.

Старшая тройка, — то есть Белов, Константин Степанович и Сидоренко, не разгибаясь, сидела над расчётами или проверяла аппаратуру. Максим весь ушёл в работу по регулировке воздушного управления кораблём, Галя по указаниям Константина Степановича ежечасно фотографировала Венеру. В перерывах между съёмками она, борясь с одолевающим её сном, подолгу смотрела в телескоп, забывая про усталость при виде неописуемой красоты разноцветных двойных и тройных звёзд.

Неожиданно у Гали появился конкурент. Ничем не занятый и очень недолюбливающий всё, что ему поручали делать, вечно хмурый профессор Синицын как-то незаметно пристрастился к телескопу.

Он готов был часами созерцать какую-нибудь небесную диковину. Оторвать его от этого занятия мог только Константин Степанович, да и то лишь если телескоп был действительно нужен для научных наблюдений.

А материала для наблюдателей было более чем достаточно. Венера стала расти не по дням, а по часам и вскоре заслонила чуть ли не полнеба.

Медленно и грозно надвигалась она на корабль, похожая на невероятно огромный снежный ком, окутанный голубой дымкой.

Ни щёлочки не открывалось в блестящем белом покрывале планеты. Ни точки, ни пятнышка, которые позволили бы определить хотя бы скорость вращения! Она была непроницаема, эта пелена, как тот незримый занавес, за которым скрыто будущее от самых пытливых человеческих умов.

Как говорили расчёты, притяжение Венеры уже значительно сказывалось на скорости «Урана», которая возрастала с каждой секундой.

И вот наступил день прибытия — восемнадцатое августа. Всё быстрее и быстрее приближалась Венера. Оставались десятки тысяч километров до соприкосновения с её атмосферой. Наконец счёт потел на минуты: наступил последний час свободного полёта корабля.

Хотя нервы у всех были напряжены до предела, на корабле царило безмятежное спокойствие. Отважные путешественники по Вселенной умели владеть собой.

Закрепившись у окон, они внимательно следили за тем, как разрастается белоснежное покрывало. Что оно скрывает под собой? Что ждёт их? Какие удивительные открытия суждено им совершить в этом таинственном мире? Или, может быть, он сулит им гибель?

Долго царило молчание. Каждый был наедине с собственными мыслями. Наконец Константин Степанович нарушил торжественную тишину.

— Непреложный, но какой изумительный факт: наступила эра межпланетных сообщений. Эра, при которой широко раздвинутся рамки наших представлений о Вселенной и откроется новое безграничное поле деятельности для мышления. Если даже наша экспедиция не вернётся на Землю, за нами придут другие исследователи. Они быстро завоюют планеты солнечной системы, а когда-нибудь и планетные семьи других звёзд. Конечно, когда я говорю «завоюют», то подразумеваю научные завоевания, а не военные. Ведь может оказаться, что когда земной космический корабль прибудет на какую-нибудь из планет Толимака или, скажем, Сириуса, то он будет там выглядеть так же жалко и нелепо, как выглядела бы теперь чичиковская бричка среди лимузинов на московской улице Горького.

Несмотря на серьёзность обстановки, сравнение Константина Степановича вызвало весёлые улыбки.

— Ведь нам ничего не известно о том, — продолжал старый профессор, окинув всех ласковым взглядом, — каких высот достигли знания и культура разумных существ, населяющих иные миры. По выражению одного нашего современника, американского учёного Кларсона, до сих пор мы были подобны некоему племени, населяющему остров, но не научившемуся строить корабли. На горизонте виднеются другие острова. Ходят слухи, что на этих островах возникают иногда клубы дыма. Но отчего они: от вулканов ли, от лесных пожаров или от костров, зажжённых людьми, — никто не знает. Обитатели этого острова ведут диспуты о строении всей планеты, пишут научные трактаты о формах жизни и уровне цивилизации на виднеющихся вдали островах, словом, ведут себя так, точно им в самом деле известно, что лежит за линией горизонта. А какая цена рассуждениям этих людей, испокон веков сидящих на своём коралловом рифе?

— Скажите, Константин Степанович, — обратилась к нему Галя, — если жизнь действительно рассеяна по всей Вселенной, то почему же до сих пор нас на Земле ни разу не посетили другие разумные существа?

— Ну, этому есть множество причин. Во-первых, наша Земля настолько мала и так близко вьётся около Солнца, что её невозможно рассмотреть не только с отдалённых звёзд, но даже с удалённых планет нашей солнечной системы. Во-вторых, как говорит тот же учёный, если бы и нашлись такие дотошные существа, которые заинтересовались бы ничтожной двойной пылинкой, мельтешащей около Солнца — самого заурядного жёлтого карлика, — то они могли на ней побывать, ну, скажем... двести тысяч лет тому назад и не найти никаких признаков не только культуры, но и самого человека. Они могли записать в каком-нибудь своём блокноте, что на Земле есть условия для возникновения в будущем разумных существ, и сделать такую пометку на будущее: «Сократить интервал наблюдений над Землёй до одного миллиона лет». В-третьих, если даже жизнь и цветёт на многих мирах, то это ещё не значит, что она есть везде. Возьмём, к примеру, солнечную систему. Мы знаем, что, кроме Землёй, жизнь, по крайней мере растительная, существует на Марсе. Подозреваем, что есть зародыши жизни на Венере. Но мы можем утверждать с полной уверенностью, что её нет ни на Меркурии, ни на всех дальних планетах, начиная с Юпитера.

— Кстати, я давно собиралась спросить, — заметила Ольга Александровна. — почему считается, что жизнь возможна только на трёх из девяти планет солнечной системы?

— На Меркурии жизнь невозможна, так как там нет атмосферы, а на дальних планетах — потому, что там слишком холодно и атмосфера состоит из ядовитых газов. Жизнь возможна далеко не на всякой планете. И, кроме того, вряд ли её высокоразвитые формы могут появиться одновременно на нескольких мирах одной и гой же звёздной семьи. Марс — планета умирающей. Земля — цветущей, а Венера — зарождающейся жизни. Марс растерял почти всю атмосферу и растительный покров. Он покрыт песками.

— Значит, пустыни говорят о возрасте планеты? — спросил Максим. — Вот никогда не думал!

— Собственно, не о возрасте в смысле времени существования, а об ушедшей молодости. Пустыни — это морщины старости, страшные вестники приближающейся смерти! — ответил Константин Степанович печальным тоном, искоса наблюдая за реакцией слушателей. — Ветры переносят с места на место мириады песчинок, которые, сталкиваясь, царапают друг друга, образуя новые и новые ранки на защитной корочке окисла, покрывающей песок. Свободный кислород атмосферы, жадно набрасываясь на эти обнажённые места, навыки химически связывается с ними. И погиб казак! Пропал для всего казацкого рыцарства! Не видать ему больше ни полюсов, ни тропиков, не носиться бурей по всей планете, а лежать жёлто-красной, ни на что не пригодной пылью! По мере того как пески съедают атмосферный кислород, жизнь угасает. Шаг за шагом пески затопляют планету, убивая мать всего живого — растительность. Эту трагедию вы собственными глазами можете увидеть в телескоп на Марсе.

— Константин Степанович, что-то уж очень грустные вещи вы рассказываете! — произнесла Галя, невольно копируя печальный тон старого профессора. — На Земле ведь тоже есть пустыни. Значит, и она близка к вымиранию?

Константин Степанович перекинулся взглядом с Игорем Никитичем и неожиданно широко улыбнулся.

— Вы забываете, что на Земле существует человечество, которого не было на Марсе...

— А почему не было? — нетерпеливо перебила Ольга Александровна.

— Да потому, что Земля и Марс возникли почти одновременно, а потом миллиарды лет Земля получала вдвое больше тепла. Жизнь на ней развивалась быстро и бурно. Она порождала миллионы форм, из которых могли возникнуть разумные существа. И всё же только за последние десятки тысяч лет, или, выражаясь фигурально, вчера. Земля сумела произвести Человека. А на холодном Марсе за это время, вероятно, смогла образоваться только самая примитивная растительность; в крайнем случае, простейшие виды насекомых и животных. Маленький Марс не сумел уберечь всей своей атмосферы и состарился раньше Земли. Сейчас это умирающая планета.

— Ну хорошо, но почему же тогда не развились высшие формы жизни на Венере, которая также возникла одновременно с Землёй, а тепла получала ещё больше?

— А этого мы ещё не знаем. Потерпите несколько часов — и увидите собственными глазами! — усмехнулся Константин Степанович. — Пока мне хочется добавить, что если бы человечество затрачивало на улучшение своей жизни столько же усилий, сколько оно тратит на бессмысленное самоистребление, то на месте всех пустынь мира цвели бы роскошные сады, волновались необозримые нивы, сотни тысяч новых заводов насыщали бы воздух живительным углекислым газом, порождающим растительность и через неё всё живое. Нет, я не боюсь за завтрашний день Земли! У неё есть хороший хозяин — Человек. Настанет день, когда люди осознают, что нужно для их счастья, и тогда проповедующих войну будут сажать в сумасшедшие дома, а особенно неугомонных — уничтожать, как уничтожают бешеных собак и ядовитых змей. Свободное человечество поднимет гордую голову и быстро наведёт порядок в своём земном хозяйстве. А если в чём-нибудь возникнет недостаток — добудет это на других мирах. Ведь тогда Человек станет подлинным хозяином Вселенной!..

Астроном замолчал. В воображении очарованных путешественников несказанной красой расцвела Земля Будущего — в пышных уборах тенистых лесов, благоухающих садов, бескрайних возделанных полей, украшенная величественными, одетыми в мрамор и живую зелень промышленными и сельскохозяйственными городами. Каждый её представлял себе по-разному, но все — одинаково великолепной, дышащей покоем, счастьем, изобилием...

— Мой ленинградский коллега, профессор Шаров, — задумчиво продолжал Константин Степанович, — как-то высказал мысль, что если бы человечество некогда возникло на Венере, то оно ничего не знало бы о Вселенной. Солнце, Луна, звёзды, Галактика — всё непередаваемое величие Космоса было бы закрыто от его глаз беспросветными тучами, и никогда даже краешек голубого неба не мелькнул бы перед его взором. Вы подумайте только, как при этом сузилось бы человеческое мышление, каких трудов стоило бы людям осознать своё место во Вселенной! Я привёл этот пример, чтобы пояснить, как много зависит от наших чувств, от органов, которыми мы воспринимаем внешний мир. А ведь мы ничего не знаем о тех представлениях, понятиях и явлениях, воспринять которые у нас нечем.

— Да, довольно-таки мудрено представить себе то, что нельзя почувствовать! — проворчал Николай Михайлович не без сарказма.

Константин Степанович сделал вид, что не расслышал этой реплики.

— Представьте себе на минутку, — продолжал он, — что зрение заменялось бы у нас чувством пространства, как у летучих мышей. В повседневной жизни мы бы не испытывали неудобств. Скорее наоборот, потому что при этом мы ориентировались бы ночью не хуже, чем днём. Но тогда бы мы ничего и никогда не узнали ни о Луне, ни о планетах, ни о звёздах. Эти вполне материальные огромные тела проскальзывали бы между струнами наших чувств, не заставляя их звучать, и остались бы непознанными. Вы поняли мою мысль?

— Да, но что из неё следует?

— На иных мирах мы можем встретиться с такими видами знаний, которые сейчас не можем даже вообразить, не имея для этого ни органов чувств, ни нужных приборов и не зная, в каком направлении надо вести поиски. Человечество стоит на пороге величайших открытий и нового грандиозного расцвета науки и культуры. Сейчас нам предстоит сделать первый шаг по этому славному пути...

Константин Степанович отвернулся от окна и взглянул на стрелки хронометра. Прошло какое-то время.

— Игорь Никитич, пора! — наконец произнёс он торжественно.

Через минуту все были на своих местах. Корабль сближался с Венерой со скоростью тринадцати километров в секунду, из которых 2,7 составляла разность между их орбитальными скоростями и 10,3 — дополнительная скорость, вызванная нарастающим притяжением. Чтобы не сжечь «Уран» при погружении в атмосферу, скорость надо было уменьшить хотя бы наполовину.

Гироскопы управления взвыли, как некогда при взлёте, и величественный корабль медленно повернулся кормой к надвигавшейся планете.

Три с половиной долгие, томительные минуты работал главный двигатель, постепенно сдерживая «Уран». Три с половиной минуты струя раскалённого водорода, как огненное копьё, пронзала пространство. Но заботы Ольги Александровны не пропали даром, и тренированный экипаж безболезненно выдержал четырёхкратную перегрузку.

Торможение прекратилось на высоте около четырёхсот километров. Как только двигатель был выключен, сохранивший половину скорости корабль развернулся носом к планете и врезался в её атмосферу. Перед Сидоренко вспыхнула знаменательная надпись:

«Принять воздушное управление!»

Первые секунды «Уран» падал совершенно отвесно. Затем постепенно начал выравниваться, осторожно отклоняясь от вертикали.

Тяжесть возрастала; от десятикратной перегрузки трещали суставы и ныли гнущиеся кости. Свистел и скрежетал воздух, рассекаемый кораблём. Стало невыносимо жарко.

Багровый от напряжения Иван Тимофеевич медленно выводил «Уран» на горизонтальный полёт.

Наконец на высоте около шестнадцати километров корабль выровнялся. Взревели «воздушные» двигатели на крыльях, и «Уран» плавно заскользил в упругой атмосфере Венеры. Космический этап путешествия был закончен.

«Уран» быстро снижался. Под ним проносились бесконечные гряды белых матовых облаков. Хотя высотомер показывал ещё двенадцать километров, небо Венеры было перламутрово-серебристым, совершенно не похожим на тёмно-синее небо земной стратосферы.

— Ну вот и разгадана первая тайна! — взволнованно сказал Константин Степанович в портативный микрофон. — Высокий альбедо Венеры, отсутствием её спектре полос водяных паров объясняются тем, что она окружена сплошным ковром серебристых облаков!

— Константин Степанович, — взмолилась Ольга Александровна, — а что это такое? Вы опять забыли, что я лишь бедный медик. Пощадите!

— Это скопление очень мелких кристаллов замёрзших газов или жидкостей, которые носятся в верхних слоях атмосферы. На Земле они возникают довольно редко. А здесь, в силу каких-то неясных причин, очевидно, всегда окутывают планету. Может быть, это кристаллы не льда, а замёрзшей углекислоты. Серебристые облака отражают солнечный свет, как мириады крошечных зеркал, и скрывают всё, что находится под ними. Зона водяных паров расположена гораздо ниже, поэтому их с Земли нельзя обнаружить. Ну, да мы ещё вернёмся к этому не раз, а пока давайте-ка посмотрим, что делается внизу!

С включённым радаром, на предельно низкой скорости «Уран» вошёл в плотную массу облаков явно водяного происхождения и начал медленно спускаться.

Корабль летел совершенно вслепую, то проваливаясь в глубокие воздушные ямы, то высоко взлетая при встречах с восходящими воздушными потоками. Иногда он круто валился набок, и только высокое искусство Ивана Тимофеевича спасало его от штопора.

Ольга Александровна укрепила на столе блюдо-контейнер с морожеными лимонами, так как у некоторых членов экипажа началась морская болезнь..

Особенно страдали от болтанки Синицын и Маша. Николай Михайлович первый не выдержал и лёг на койку. Маша, иронически взглянув на него, хотела сказать что-то особенно язвительное. Но вдруг глаза её помутнели, лицо залила белизна. Она закусила губы и опрометью кинулась вон из отсека.

«Уран» снизился до трёх километров,, но вокруг по-прежнему стояла непроницаемая стена густого сероватого тумана.

На экране радара мерцала слегка выпуклая линий горизонта, совсем как при отлёте с Земли. Не верилось, что это горизонт иного мира.

Через несколько минут выполненный по принципу эхолота высотомер показывал уже 900 метров.

Максим направил радар вниз. Совсем близко под кораблём раскинулась однообразная холмистая поверхность. Ровные, мощные и, как казалось, неподвижные гряды высоких холмов расходились в стороны и терялись, выходя из фокуса радара. На их склонах простиралось нечто похожее на ржаное поле, по которому бежали извилистые волны.

— Какой странный пейзаж! — сказала Галя. — Жаль, что радар не передаёт цвета.

— Под нами вода! — воскликнул Белов. — Иван Тимофеевич, продолжайте снижаться.

«Уран» слегка наклонился и снова заскользил, точно с горки. Глаза всех были прикованы к указателю высоты. Стрелка его медленно ползла вниз, проходя через последние деления.

— Неужели тучи не рассеются до самой поверхности? — нервничала Галя, теребя пусковую кнопку кинокамеры.

Решив, что такой случай, как прилёт в новый мир, не повторится, она включила камеру, хотя, кроме тумана, снимать было нечего Стрекотания аппарата не было слышно из-за рёва воздушных двигателей. Говорить без микрофонов-усилителей было невозможно.

«Уран» шёл со скоростью четыреста километров в час, и его по-прежнему сильно болтало, несмотря на все усилия Сидоренко смягчить качку. Иван Тимофеевич сидел за пультом воздушного управления, внешне совершенно спокойный, только очень серьёзный и сосредоточенный.

— А погодка-то на этой Венере — не дай боже! — пробурчал он, безуспешно вглядываясь в непроницаемую сероватую стену тумана. — Как нам быть, Игорь Никитич? Дальше спускаться вслепую опасно! — сказал он, косясь на высотомер. — Высота всего лишь четыреста метров.

— Попробуем ещё чуточку спуститься, — ответил Белов. — В крайнем случае включайте двигатель хоть на десять «же» и пробивайтесь кверху сквозь облака: начнём всё сначала.

Стрелка высотомера снова зашевелилась. Галя хорошо запомнила, что такое десять «же», недавно испытанные ею при спуске. Она подумала было, что следует лечь, но отбросила эту мысль и осталась у окна.

Вдруг впереди закачались какие-то тени, метнулись в стороны обрывки туч, и «Уран» вынырнул из тумана... Под ним бежало назад мрачное, красновато-коричневое море, по которому медленно катились огромные, разделённые сотнями метров водяные горы. По пологим скатам этих великанов тяжело карабкались меньшие волны. Неистовый ветер нетерпеливо срывал с них гребни, поднимал их кверху и мчал, размётывая в клочья, рассеивая и превращая в бешено крутящуюся белую пыль, которая тут же бесследно таяла в воздухе.

Над кипящей пучиной неслись низкие, почти чёрные тяжёлые тучи, которые клубились, быстро меняй причудливые очертания. Они то касались верхушек рвущихся кверху волн, перемешиваясь с потоками пены, то стремительно взмывали вверх, чтобы в следующий миг снова ринуться навстречу разъярённому морю.

То тут, то там вырастали гибкие смерчи, Извиваясь, как змеи, они жадно всасывали влагу и, не удержав её, рушились вниз стремительными водопадами. Ветер подхватывал их на лету, разбивая в невидимые брызги.

Ветвистые молнии, внезапно расцветая на фоне туч, придавали грозному ландшафту мертвенно-фиолетовый оттенок. Грома не было слышно из-за монотонного рёва двигателей При свете молний волны и летящие клочья пены как бы застывали на мгновение, и тогда путешественникам казалось, что перед ними не живой бушующий мир, а картина, написанная обезумевшим художником. Молния гасла, и волны снова начинали спою бешеную пляску. Глядя на беснующийся хаос, Галя чувствовала, что восторг переполняет её грудь. Вдруг ей показалось, что сквозь окружающий грохот доносятся слова:

«Всё мрачней и ниже тучи опускаются нал морем, и ноют, и рвутся волны к высоте навстречу грому. Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаха в дикой злобе на утёсы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады».

Галя удивлённо оглянулась. Капитанская дочка стояла у среднего окна и бессознательно шевелила губами. Микрофон свешивался ей на грудь.

— Ну же! Давай громче! — крикнул Иван Тимофеевич, отрываясь от штурвала.

Маша поднесла микрофон поближе к губам, и слова чудесной песни перекрыли и грохот моторов, и удары грома, и рёв неистовствующей бури:

«Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний. Буря! Скоро грянет буря!»

Могучий космический корабль, буревестник грядущих побед Человека над природой, стремительно летел навстречу урагану.

Путешественники долго не могли произнести ни слова, подавленные величественной и грозной картиной неведомого мира. Многие сотни километров остались позади, а вокруг по-прежнему бушевало море да клубились тучи.

— Константин Степанович, в какой .части планеты мы находимся? — спросил Белов.

— Точно не скажу, но, по предварительным замерам, недалеко от экватора. Да и температура говорит об этом. Взгляните, на наружных термопарах девяносто шесть градусов. Столько же показывают гипсотермометры. Значит, температура воздуха равна температуре кипения воды при существующем здесь атмосферном давлении — 640 миллиметров ртутного столба. Море действительно кипит!

— Из-за низкой облачности мы не можем осмотреть планету с высоты. Надо найти какой-то другой путь исследования. Что вы предлагаете, товарищи? — спросил Белов.

— Я думаю, что самое простое — это прежде всего облететь Венеру по экватору, — предложил закончивший вахту Иван Тимофеевич, разминая затёкшие руки. — Тогда мы увидим, есть ли на ней суша, и узнаем, что здесь делается ночью.

— Если мы хотим побыстрее познакомиться с планетой, то облетать её надо по меридиану! — сказал, подымаясь с койки. Николай Михайлович, в первый раз без ворчливого тона. — Тогда мы сразу выясним положение полюсов, а значит, и наклон оси планеты к плоскости эклиптики.^[1] Это упростит нам дальнейшую ориентировку. Кроме того, при облёте по меридиану мы наверняка сумеем побывать и на её ночной стороне. Ведь при огромной скорости «Урана» облёт вряд ли займёт больше нескольких часов.

— Положим, на такой высоте и при такой погоде он займёт десятки часов. Но в основном вы правы, — заключил Белов. Так и поступим.

Корабль, развернувшись, взял курс на южный полюс. Скорость была доведена до восьмисот километров в час. Лететь быстрее при почти бреющем полёте и при плохой видимости было опасно. Впрочем, для успешных наблюдений даже эта скорость была предельно высокой. При ней облёт планеты должен был занять около сорока восьми часов, что вполне удовлетворяло участников экспедиции.

На всякий случай радар держали всё время включённым. Встреча с горным хребтом была маловероятной, но Игорь Никитич не хотел рисковать.

Уже прошло несколько часов, а «Уран» всё ещё мчался над морем. Через каждые десять минут Галя включала на несколько секунд кинокамеру. В остальное время она без устали фотографировала и старалась тут же проявлять снимки.

Ольга Александровна брала пробы воздуха и, уединившись в лаборатории, производила химический анализ, принимая бесконечные меры предосторожности, чтобы воздух не попал в жилые помещения. Уже первая проба показала, что атмосфера Венеры состоит в основном из углекислого газа и азота. Количество свободного кислорода было ничтожным. Оно исчислялось тысячными долями процента, в то время как воздух Земли на одну пятую состоит из этого газа.

Константин Степанович категорически заявил, что раз в атмосфере есть свободный кислород, значит на планете должна быть хоть какая-нибудь растительность.

— Кстати сказать, — добавил он в заключение, — очень подозрителен цвет моря. То ли оно грязное от глинистых частиц, поднимаемых волнением, то ли кишит красноватыми микроорганизмами и водорослями, вроде нашего земного планктона.

— Но ведь планктон зелёный? — спросил Николай Михайлович.

— На Земле — зелёный, — ответил старый астроном, — а на Венере может быть и красным. Здесь переизбыток тепла, и растения защищаются от него тем, что отражают тепловую, красную часть спектра. Вы когда-нибудь видели водоросли, растущие в горячих источниках? Ведь они красные. Молодые листья многих земных деревьев тоже бывают красноватыми.

— А почему это происходит?

— Потому, что в процессе роста они проходят все фазы своего прошлого биологического развития. Очевидно, когда-то на Земле было теплее, чем сейчас, и растительность на ней была красноватой. А вот на Марсе, где холодно, она имеет голубоватый оттенок, как у растений нашего Крайнего Севера. Там листья, наоборот, стремятся поглотить как можно больше тепла. Вот я и думаю, что, может быть, то, что нам кажется грязью, на самом деле есть основа жизни на Венере.

— Всё это очень интересно, — заметил Николай Михайлович, — но соловья баснями не кормят. Мне бы поскорей найти сушу, спуститься да запустить в неё руки. Мне всё ещё кажется, что я сплю!

Все жадно смотрели в окна, но кругом виднелось лишь бесконечно кипящее море.

Суша появилась неожиданно. Это была низкая, под цвет моря красноватая песчаная отмель, кое-где усеянная плоскими коричневыми камнями. Радар докладывал, что она простирается от кромки прибоя до самого горизонта.

Потоки косого дождя беспощадно хлестали по ней, образуя мутные ручьи и реки, быстро несущиеся к океану. Ни одно деревцо, ни один кустик не украшал эту бесплодную мокрую пустыню.

Часы проходили один за другим, а картина почти не менялась. В этом медленно вращавшемся, плотно укутанном облаками мире был явный переизбыток тепла. Он предопределял и почти непрерывные дожди и ураганные ветры. Казалось, ничто живое не могло возникнуть и развиться среди этой пляски стихий.

По мере приближения к полюсу стал угадываться наклон оси планеты. Использовать обычный гирокомпас для определения направления меридиана было невозможно, потому что Венера вращалась чересчур медленно. Да и магнитный компас то и дело шалил. Магнитное поле Венеры оказалось гораздо слабее земного, и только система космического и магнитного компасов показывала изменение положения корабля в пространстве от вращения планеты и от движения вдоль меридиана. Это позволяло, хоть и очень не точно, судить о наклоне оси Венеры и о скорости её вращения.

Оказалось, что ось её наклонена к плоскости эклиптики примерно под таким же углом, как ось Земли. Правда, несовпадение магнитного полюса, по которому ориентировались путешественники, с полюсом вращения могло довольно сильно исказить результаты вычислений. Но можно было уверенно сказать, что наклон оси Венеры никак не меньше восемнадцати-двадцати градусов.

Этим открытия не ограничивались: Капитанская дочка подсчитала, что Венера оборачивается вокруг оси за 32,4 земных суток и направление её вращения совпадает с земным.

— Насколько я помню, в году Венеры около 288 земных суток? — спросила Галя Капитанскую дочку.

— Верно.

— Значит, в её году лишь девять дней? Вот так год!

— И совсем не девять!

— Ну хорошо, не совсем девять, чуточку меньше. Что ты придираешься к мелочам?

— Хорошая мелочь — целые сутки! Да ещё когда их всего неполных восемь!

— Девять!

— Неполных восемь!

— Ага, вот я тебя и поймала! — Галя с торжествующим видом схватила логарифмическую линейку. — Смотри: 288, делённые на 32,4, равны 8,88. Значит, всё-таки около девяти?

— Так, так. А что такое 8,88?

— Как что? Число венерных суток в году1

— Врёшь!

— Фу, Маша, не люблю я твоих выражений!

— А я — твоих ошибок. 8,88 — число звёздных суток!

Галя сразу прикусила язык.

— А что такое звёздные сутки? — заинтересовалась Ольга Александровна.

— Это время оборота планеты вокруг оси. А солнечные, обычные сутки — это время от полудня до полудня.

— А разве это не всё равно?

— Нет, конечно! Солнечные сутки больше звёздных. Чтобы стать по отношению к Солнцу в то же положение, что и предыдущий полдень, планета должна повернуться на целый, оборот да ещё на угол, на который она переместилась за сутки, по орбите. Земля за это время проходит дугу меньше градуса, поэтому разница между солнечными и звёздными сутками на ней всего четыре минуты. Венера же за свои солнечные сутки перемещается по орбите почти на 46 градусов, и они длиннее звёздных на четверо с лишком земных суток.

— Так сколько же в конце концов времени длятся солнечные сутки на Венере? — вскричала окончательно сбитая с толку Ольга Александровна.

— 36,5 земных солнечных суток!

Ольга Александровна схватилась за голову...

Галя поняла свою оплошность задолго до конца Машиных поучений. И на этот раз Капитанская дочка оказалась непогрешимой.

Так был установлен наклон оси и продолжительность суток на Венере. Их величина не удивила астрономов «Урана», но тем не менее они были взволнованы до предела: подтверждались ранние догадки и предположения.

Очень медленное вращение Венеры наряду с достаточно большим наклоном оси вызывало чрезмерное нагревание её летнего полушария и дневной стороны, в то время как зимнее полушарие и её ночная сторона сильно переохлаждались. Чудовищные ветры стремились уравнять температуру между нагретыми и холодными областями планеты.

Как ни странно, но нужно было ждать, что на зимнем полушарии планеты климатические условия окажутся не менее суровыми, чем на Земле. Однако это, как и многое другое, требовало подтверждения. В ближайшие часы Венера должна была раскрыть перед путешественниками свои самые сокровенные тайны.