Глава 6

Твои не малые губы прячутся под громадным носом

На следующее утро Емельянов смотрел на Аллу так задумчиво, будто решал кроссворд всей своей жизни. Она понимала, насколько ему нелегко, и сидела молча, тупо разглядывая панели на стенах. Впервые за все время начальствования Емельянова Эмма утром не приехала его проведать. Это могло случиться по двум причинам: или она основательно загуляла со Смоленским, а он такой мужчина, что, находясь в его обществе, можно забыть о многом, или Эмма обиделась на Емельянова. Алла не стала гадать, но спаренным телефоном воспользовалась. Каждый раз, когда просили Емельянова, она не клала свою трубку, а прислушивалась к обсуждаемым темам. Но Эмма все равно ее обманула.

– Да, дорогая, не волнуйся, я все сделаю так, как ты скажешь. Если ты согласна подумать над моим предложением, то нет вопросов. Все к твоим ногам, родная моя, – объяснялся Емельянов с какой-то женщиной. Но перед этим, а трубку брала сама Алла, его спрашивал мужской голос!

Теперь же, а в этом уже не было сомнений, Емельянов разговаривал с Королевой.

– А пока, – решительно заявила та, – я хочу, чтобы у тебя ничего с ней не было. – Емельянов пообещал, что у него пока ничего не будет. Последней идиотке было бы понятно, о ком говорили эти двое. Но Алла позволила себе засомневаться, перестала таращиться на панели и стала провожать ревнивым взглядом Емельянова, который после разговора с Эммой беспрерывно выскакивал из кабинета и бегал по офису.

– Если бы ему приделать сзади пропеллер, – хихикала Машка, забежавшая проверить, как идут дела на ее втором фронте, – то он бы заменил нам Карлсона. Я так соскучилась по шведу! Он всегда привозит массу новых анекдотов. Человек-праздник, – вздохнула Машка и побежала за Емельяновым, намереваясь выведать у него страшную тайну про приезд шведа.

Она вернулась быстро и радостным тоном сообщила, что Ульрих приезжает сегодня. Алла оцепенела и принялась заново пересчитывать панели на стенах. Этого ей только не хватало! У нее закрутился такой драматичный роман с собственным боссом, а тут появляется лучший клиент фирмы, и все летит коту под хвост. Карлсон наверняка кинется к ней с комплиментами, полезет целоваться и, как обычно, начнет уговаривать уехать с ним в Швецию. И что ей останется делать после того, как Емельянов пообещал Эмме держать между ними дистанцию? Правильно, кинуться шведу на шею, подстегнув таким образом в любимом мужчине ревность и подтолкнув его к дальнейшим действиям. Пусть это будет что угодно: воссоединение, разрыв или смертоубийство – Алле было безразлично. Хуже всего сидеть в неизвестности безвольной амебой и разглядывать офисные стены.

Карлсон предпочитал появляться к обеду, времени у Аллы было вполне достаточно. Она подошла к Татьяне и попросила у той взаймы необходимую сумму на салон красоты. Подруга сразу полезла за деньгами, но, узнав, ради кого та старается, сунула кошелек обратно в сумку. Она сказала, что Алла не какая-то там куртизанка, вертеть хвостом не умеет, все свои эмоции пишет на лице и обмануть шведа не сможет.

– У тебя сейчас на лбу написано: «Люблю Емельянова!» – заявила она Алле, которая тут же кинулась к зеркалу и принялась тереть свой красноречивый лоб, стараясь оттянуть челку и прикрыть признание. – Ну, и что? – процедила Татьяна. – Лоб ты прикрыла. Но надпись теперь появилась в твоих глазах. Даже если ты наденешь темные очки, твоя любовь всплывет в другом месте, причем, заметь, неожиданно, в самый неподходящий момент.

– Так что же мне делать? Сложить лапки и дожидаться, пока он со своей роднулечкой договорится?!

– Изображай таинственную меланхолию. Это твое сегодняшнее настроение. Мужики любят, когда в женщине есть загадка. Убери со лба «Емельянов», оставь одно «люблю», и все будет в полном ажуре.

– Как это сделать? – Алла наморщила лоб, словно старалась спрятать в складках свое признание.

– Представь, что ты любишь не Емельянова, а Колю Баскова.

– Но я не люблю Баскова, – пожала плечами Алла.

– Надо же, – изумилась Татьяна, – а мне он очень даже нравится. Но не хочешь Колю, и не надо. Представь того, кого ты любишь, только не Емельянова. Не округляй глаза, пожалуйста. Нормальная женщина должна обязательно любить кого-то возвышенного, помимо земного самца. Можно любить, к примеру, Ричарда Гира, Джорджа Клуни, еще кого-нибудь из этой когорты. Заметь, совершенно бескорыстно, он-то не знает о тебе, а ты любишь. Ходишь, отмеченная печатью неземного бытия, и любишь. В глазах появляется томление, в движениях – плавность, в походке – лень. Женщина-загадка!

– Глупости какие-то. Любить того, кто о тебе ничего не знает, это неинтересно. Но если ты настаиваешь, то я попробую любить кого-нибудь из классиков. Пушкина. Да, я его люблю и всегда любила.

– Хорошо, только сначала порепетируй. Ходи и повторяй про себя «Я люблю Пушкина!» много раз.

Алла отошла от зеркала и принялась с загадочным видом прогуливаться по кабинету.

– Уже лучше, – комментировала Татьяна, – «Емельянов» исчезает, исчезает… – Алла зацепилась шпилькой за стул и потеряла туфлю. – Плохо, – заметила Татьяна, – очень плохо. Теперь на твоем лице написана не любовь, а ненависть к производителям этой мебели. Хотя, заметь, они ни в чем не виноваты. Ладно, мне нужно делать отчет, я им займусь, а ты пока ходи босиком и репетируй. Лучше вслух, чтобы я могла контролировать процесс искоренения Емельянова. Это очень хороший аутотренинг, не филонь.

Алла набрала в легкие побольше воздуха и продолжила хождение. Вслух она повторять не стала, а только твердила то с одного конца кабинета, то с другого: «Бу-бу-бу». Емельянов зашел внезапно и замер на месте, уставившись на босоногую Аллу, которая шла прямо на него с закрытыми от усердия глазами, нашептывая свое «бу-бу-бу». Татьяна пыталась послать ей какие-то предупреждающие знаки, но та, естественно, их не видела.

– Что вы тут делаете, Алла Викторовна? – поинтересовался озадаченный начальник.

– Ой! – Алла открыла глаза и резко поглупела. – Я здесь… Что делаю? Люблю. Да, я люблю Пу… Пушкина, между прочим. – Она выставила вперед босую ногу и уперла руки в бока.

– Пупушкина?! – взвился Емельянов. – Я, живота своего не щадя, сражаюсь за нашу, за наше, за наши… – он запнулся, скользнув взглядом по обалдевшей Татьяне. – А она любит Пупушкина! Кто это? Новый мастер из столярного цеха?! Он уволен! Отправляйтесь к себе и подготовьте приказ. – Емельянов резко развернулся и вышел.

– Что это с ним? – не поняла Татьяна.

– Долго рассказывать, – махнула рукой Алла. – А если кратко, то он собирается бросить свою мымру и наладить отношения со мной, только она его попросила временно ничего не предпринимать, и он согласился, – выпалила Алла, как на духу.

– Хорош гусь, – покачала головой Татьяна, – видишь ли, ничего не предпринимать. А годы-то щелкают. Нечего ждать у моря погоды, давай, дохаживай и повторяй вслух. Аутотренинг тебе поможет выкинуть со лба Емельянова, тьфу, из головы, конечно, из мозгов.

– Да, – согласилась Алла, – гусь. Я его выкину. – Она принялась расхаживать. – Я люблю Пушкина, я люблю Пушкина… Я люблю… – Дверь внезапно открылась, и на пороге показался всклокоченный Емельянов. – Люблю Пу… Пушкина, – заикнулась, как назло, Алла.

– Пупушкина?! Это уже слишком, – он бросил Татьяне на стол бумаги и снова выскочил.

– Что это с ним? – опять изумилась Татьяна. – Сегодня он сам не свой.

– То ли еще будет, когда я не напечатаю этот приказ. Буря в стакане. Ой, Танечка, сегодня еще должен Уля приехать! Может, ты возьмешь его на себя?

– Нет уж, я дама замужняя. Держи Емельянова с Пупушкиным при себе, до кучи к ним пойдет и Уля. Тренируйся, вырабатывай в себе загадку. Пусть они лоб расшибут, гадая, кто такой этот Пупушкин. Посмотри на меня с выражением, посмотри.

– Я выражаться не умею, – растерялась Алла, – и о нецензурных тренингах ничего хорошего не слышала. Конечно, если потренироваться…

– Изобрази любовь к великому русскому поэту у себя на лице. Для этого думай про его гениальное творчество, за которое ты его боготворишь.

– Да, я боготворю, – Алла вошла в роль, – я боготворю… – Она с опаской посмотрела на дверь. – Лучше не буду называть вслух никого, на всякий случай.

– Не называй, – согласилась Таня, – твой Емельянов выскакивает неожиданно, как черт из табакерки. И не знаешь, чего от него ожидать.

– Вот именно, – вздохнула Алла, – не знаю, до чего они додумаются с Эммой в очередной раз.

Она еще немного потренировалась и вернулась к себе. На ее месте сидела Машка Галкина и прислушивалась к шуму в кабинете начальника. Там что-то ударялось о стенки и падало на пол. Неужели Емельянов бился головой о стену и кидался предметами убранства кабинетного интерьера? Алла прислушалась, очередной «бум!» раздался очень громко, словно на пол уронили мешок с костями.

– Злится, – довольно прокомментировала Галкина, – увидел меня с Семеновым в коридоре, аж взбеленился. Подбежал к Виталику, стал требовать сведения про какого-то Пупушкина. Выдумал, сам не знает чего, а еще требует. Как ты думаешь, может, мне ему признаться, что Семенов – это несерьезно?

– А сама как думаешь? – поинтересовалась тихо Алла.

– Думаю, что серьезно. Вдруг Емельянов выберет не меня, а тебя. Семенов сразу из запасных перейдет в первый состав. Я не могу тянуть до твоего возраста, мне детей рожать нужно.

– Я тоже рожу, – таинственно произнесла Алла, пристально глядя на дверь Емельянова, – от Пупушкина. И пусть кусает себе локти, что упустил такое счастье!

– Кто такой этот Пупушкин? – удивилась Машка. – Новый мастер из столярного цеха?

– Это тебе Емельянов сказал? – Та кивнула головой. – Да, новый мастер.

– А он симпатичный? – кокетливо произнесла Галкина, разваливаясь в Аллином кресле.

– Он лучший, – Алла подумала о том, как она любит Пушкина, и на ее лице отразилась загадка.

– Так ты его любишь! – глядя на нее, сообразила Галкина. – Вот оно что.

Карлсон прилетел, как одуревшая ракета с ядерной боеголовкой. Во всяком случае, эффект был такой же. Все началось с лифта, заскочив в него, швед уронил пару молоденьких сотрудниц детективного агентства, которым вместо преступников пришлось искать выскочившие из декольте подушечки пуш-ап. Безжалостно поджал под себя старую даму с отчетными папками и случайно между пятым и шестым этажом нажал на кнопку остановки. Пока все искали причину вынужденного заточения и готовились к худшему, швед успел освежить рот и привести в порядок мужественный подбородок, побрив его на ходу заграничным инструментом, мало чем напоминающим современную бритву. Беседа с менеджером по продаже пластиковых окон о достижениях в брадобрейном деле заставила его немного задержать лифт на последнем этаже. Менеджер работал на шестом, но упустить случая побеседовать со шведом не мог.

Валерия Витальевна Голубкина спрятаться не успела. Ульрих заскочил к ней в кабинет и сгреб бумаги с самого большого стола. Из привезенной с собой сумки он достал скатерть-самобранку, включающую в себя деликатесы и яства, и посоветовал бухгалтеру заняться приготовлением пиршественного стола. До Аллы он добрался полным победителем, сумевшим по дороге осчастливить работниц «Меченосца»: Татьяну – ей достался пакет с изображением Ульриха и рекламным слоганом его компании – и Машку, она получила его визитку, тисненную чистым золотом. На Аллу обрушился шквал комплиментов, прерываемый короткими паузами, во время которых швед подыскивал нужные слова. Но, не находя таковых, особенно не расстраивался и пользовался тем, что «подворачивалось под руку».

– Аллочка! Какие у тебя огромные глаза! Твои не малые губы прячутся под громадным носом! Ты вся такая мини-а-тюрная, я по тебе, как это по-вашему, страдал. – Швед бухнулся перед ней на одно колено и приложил свою руку к сердцу. «Сейчас начнется, – подумала Алла, – не хватает только Емельянова, не к вечеру будь он помянут».

– Ульрих, – начала Алла, думая про себя, насколько она сильно увлечена великим русским поэтом. – Не нужно фамильярностей, я не давала никакого повода, что брошу все и уеду с тобой.

– Уля, – томно произнес швед и облизнул свои толстые губы, – зови меня просто Уля.

– Уля, – продолжила Алла, пытаясь опустить шведа с небес на землю, – держи себя в руках.

– Мне приятнее держать в руках тебя! – заявил швед и полез обниматься. Пушкин не помог. Уля плевать хотел на таинственное выражение Аллиного лица.

Жизнь устроена несправедливо. Алла сопротивлялась, как могла, но Карлсон был сильнее и считал ее отпор обычным женским кокетством. Вот как он воспринял ее обещание подумать над его предложением, когда он улетал в прошлый раз. Но она же не виновата, что за это время она успела полюбить другого. И сейчас этот человек откроет дверь своего кабинета…

Жизнь устроена подло. Он открыл дверь.

– А! – сфальшивил Емельянов, глядя на обнимающуюся парочку. – Ты приехал! Я рад, дружище, рад.

Если бы Максим убил их на месте, Алле стало бы гораздо спокойнее. Получилось, что это не у него, а у нее врожденный рефлекс обниматься с первым встречным. Стоп! А почему, собственно, с первым встречным? Она встречает Улю в третий раз. А не обняться со старым другом – это уж преступление. По виду шефа можно было сразу понять, что лично он считает преступлением совершенно другое.

– Осторожно, Ульрих, – Емельянов кивнул на Аллу, – у Аллы Викторовны за время твоего отсутствия появился еще один обожатель. Как бы тебя не вызвали на дуэль.

– Это правда, моя рогоносица?! – взвыл швед, пронзая ее колючим взглядом и на шаг отстраняясь. – Ты любишь другого? Не Улю?!

– Детский сад, – пожала плечами Алла. – Твоя меченосица никогда не была твоей. И кому какое дело, кого я люблю?! – Алла вызывающе посмотрела на Емельянова. – Да, я люблю, – призналась она и постаралась сказать следующее слово достаточно четко, – Пушкина!

– Пушкина?! – в голове Емельянова забегали шарики, ударяясь об ролики. – Новый системный администратор?! Помощник Тимошкина?! А! Это псевдоним профессора Смоленского!

– Дурдом, – умозаключила Алла и демонстративно отодвинулась от шведа.

– Разве? – удивился швед. – А я не знал, что вы переименовались.

Положение исправила Машка, как всегда пришедшая не вовремя. Но для Аллы на этот раз она была настоящим спасательным кругом, за который можно было зацепиться и выплыть наружу из этого омута страстей. Галкина, испепелив стоявшего на одном колене шведа суровым взглядом, торжественно сообщила, что стол в бухгалтерии накрыт и народ для разврата собран. Она специально при начальнике подчеркнула, что не одобряет пиршества во время чумы, которой был для нее каждый обычный рабочий день. Но Емельянов, не обратив внимания на колкость, побежал в отдел кадров, по совместительству бухгалтерию, пытаясь узнать у всеведающей Голубкиной, кто такой этот Пушкин.

Дружный коллектив «Меченосца» собирался за накрытым столом по большим праздникам, среди которых был Новый год. Но прошлый они провожали со старым начальником, а с новым еще ничего совместным образом не отмечали. Ульрих принял это во внимание и взял на себя роль тамады, поднимая настроение окружающим. Но все и без него были рады оторваться от повседневной рутины, хотя отрываться по полной, в ином смысле этого слова, побаивались. Мало ли как оценит их поведение новый босс или, что еще хуже, генеральная директорша, прибытие которой ждали с минуты на минуту. Ульрих сам ей позвонил и пригласил на посиделки с коллективом. Та поначалу обрадовалась, что-то прокричала в трубку, но потом сникла и заявила, что если и заедет, то только на минутку, чтобы увидеться с Карлсоном.

Алла довертелась на стуле до такой степени, что почувствовала, как на интересном месте образуется мозоль. Швед усадил ее рядом с собой и при каждом тосте обращался непременно к ней, что стало поводом для насмешек у Тимошкина с Голубкиной. Они поворчали, что в их годы такого не было. Судя по их рассказам, в их годы ничего не было: ни секса, ни распутства, ни жизни на Земле. Галкина устроилась рядом с Емельяновым и строила ему глазки. Но шефу было не до ее красноречивых претензий, Алла понимала, что он готовится к встрече с Эммой.

Королева появилась внезапно, о ней почти все, кроме него, забыли. Ульрих рассказал смешной анекдот про таджикских дизайнеров, занимающихся обустройством интерьера в доме одного его знакомого. Дверь открылась под смех сотрудников «Меченосца», и Эмме пришлось растянуть губы в улыбке. Она поприветствовала Ульриха, тот кинулся к ней обниматься. Алла заметила вслух, что обниматься у шведа – вторая натура. Емельянов, прекрасно слышавший ее замечание, никак не отреагировал. Сидел, словно пришпиленный к стулу, и таращился в свою пустую тарелку. Галкина принялась накладывать ему всего, что только было на столе, пришепетывая при этом, какая она замечательная хозяйка.

Виталик Семенов или не выдержал такого вольного обращения Машки с начальником, или понадеялся снова произвести на генеральную директоршу впечатление, рванул к Эмме Олеговне и приложился губами к ее руке, которую схватил с таким энтузиазмом, что можно было опасаться травмы.

– Вы такая, такая, – Виталик подбирал слова, – необыкновенная! Способная на поступки женщина!

Алла вспомнила, что где-то уже это слышала. Эмма потрепала Семенова по затылку и потребовала штрафную. На этих словах Емельянов подскочил и повернулся к вновь прибывшей.

– Тебе, – зашипел он, – вам то есть, нельзя. Ни в коем случае! Эмма Олеговна, подумай… те о себе.

– А может, я хочу, – Эмма прошла к столу и села между Виталиком и Ульрихом, – хочу напиться и забыться. А вы делайте все, что заблагорассудится: бросайте семью, влюбляйтесь, женитесь на ком попало.

– Дамы и господа! – Швед догадался, что выкручиваться придется ему. – Предлагаю продолжить нашу корпоративную вечеруху поднятием посуды за нашего лучшего директора Эмму Ольговну!

– Вечеринку, – подсказала ему Алла, – и не посуду, а бокалы, – его пришлось постоянно поправлять, он обязательно что-то путал.

Королева не обиделась, что исковеркали ее отчество, возможно, все иностранцы его путали. Она опрокинула пару бокалов вина и потащила Виталика танцевать. Развернуться было совершенно негде, но это не помешало паре показать всем присутствующим класс. Вероятно, Виталик в детстве посещал балетный кружок, а Эмма обучалась танцу живота. Алла должна была признаться себе, что директорша выглядела прекрасно. Да что там, она выглядела роскошно. Такими женщинами не разбрасываются, их берегут для улучшения потомства. Были ли дети у Эммы, Алла не знала. У Емельянова их не было, а это главное. Максим сидел и уминал закуски, заботливо положенные ему Машкой. Та все подкладывала ему в тарелку и подкладывала…

– Максим Леонидович, – не выдержала Алла, – вы лопнете.

Тот чуть не подавился.

– А ты отойди! – буркнула Галкина, вспомнив остроумную девчонку из рекламного ролика.

– Зачем же?! – откашлялся Емельянов. – Пойдемте, Алла Викторовна, танцевать! – И он схватил ее за руку, вытаскивая из-за стола.

Она попыталась уцепиться за Улю, но швед только развел руками и многозначительно покачал головой. Что ему пришло в эту минуту в голову, Алла не знала, но поняла, что иностранный гость о чем-то догадывается. Раскрасневшийся Максим вытащил ее на середину, где отплясывали Эмма с Виталиком, и одним рывком прижал к себе. Татьяна с круглыми от испуга за подругу глазами увеличила громкость магнитолы, и все помещение заполнил какой-то знойный фокстрот.

Танцевать его Алла не умела, к тому же, при всем ее желании, места было недостаточно: она часто наступала на ноги Емельянову и толкалась попой с Королевой. Издали эти танцы можно было бы назвать игрищем самцов и самок человекообразных обезьян в брачный период. Но примолкшие коллеги вежливо дотерпели эти двусмысленные танцы до конца. Молчал даже Ульрих. Когда Алла села на свое место, он наклонился к ее уху и спросил:

– Он и есть тот Пушкин? – Алла утвердительно кивнула ему в ответ.

Семенов садиться не стал, он бухнулся на колени перед Эммой и принялся восхвалять ее достоинства. Галкина снова окружила заботой Емельянова, надеясь, что в следующий раз он вытащит из-за стола ее. Уж она-то знает, как танцевать любой танец, не топчась по ногам мужчины. Но Емельянов безучастно уткнулся в свою тарелку. Эмма благосклонно дослушала Семенова и подсела к шведу. На минуту над столом повисла тягостная пауза.

– А знаете, – нарушил тишину Ульрих, – я недавно был в Таиланде!

И народ снова воспрянул духом, хотя присутствие генеральной директрисы его основательно сдерживало, а ее обещание заскочить только на минутку явно было забыто. Эмма сидела и слушала Карлсона и уходить не собиралась.

Рассказ про житие на пятьдесят пятом этаже гостиницы вызвал уважительный трепет собравшихся, а шоу трансвеститов повергло их в шок. Больше всего изумлялся Тимошкин, обнимая Валерию Витальевну. Под впечатлением от рассказанного он даже проверил у дамы своего сердца наличие вторичных половых признаков и попытался продолжить инспекцию дальше, но получил затрещину и поверил той на слово, что она не трансвестит. Под обычное «в наши годы таких пакостей себе не позволяли» Тимошкин выпил водки. Весь его вид говорил о том, что если в его годы ему только бы позволили… Он и сегодня был не прочь наверстать упущенное в молодости. Тимошкин, улучив момент, когда бухгалтерша занялась маринованными грибочками, обратился к шведу с просьбой указать более точное место работы тайских жриц любви и остался чрезвычайно доволен тем, что в Таиланде подобные специалистки на каждом шагу. Алле было не до таек. Тут от своих не знаешь как избавиться – так и норовят увести мужика из-под самого носа. Эмма грозила помириться с Емельяновым, который съел все, что было на столе. Пока он обгладывал куриную лапку, она говорила Семенову о том, как сожалеет, что поссорилась с близким человеком. Что, раз близкий человек хочет действовать, то пусть действует. Она смирится с его любым решением. Конечно, она не обещает, что сердце выдержит все капризы родного ей человека, но она постарается, она очень постарается. Емельянов обглодал косточку и внимательно поглядел на Эмму. Та, поймав на себе его взгляд, схватилась за сердце. Дальше началась трагикомедия.

Эмму уложили в емельяновском кабинете, Татьяну услали в аптеку за сердечными каплями, Машка побежала за стаканом с водой, Алла – за мокрым полотенцем. У роскошного тела увядающей красавицы собрались все мужчины «Меченосца», та стонала и закатывала глаза – в изголовье стоял Емельянов.

– Надо же такому случиться, – сокрушался Тимошкин, – что бабы делают, доводят себя до сердечных приступов. Максим Леонидович предупреждал, что вам нельзя пить. Как же вы его не послушались, голубушка? Нужно слушаться Максима Леонидовича, он порой говорит совершенно адекватные вещи.

– Только порой? – перестав стонать, поинтересовалась генеральная директриса, и прибежавшая с мокрым полотенцем Алла почувствовала в ее голосе подвох.

– Нет! – крикнула она. – Максим Леонидович всегда говорит адекватные вещи, он самый адекватный из адекватных людей! – и Алла бросила на Емельянова восхищенный взгляд.

Тот покраснел и опустил глаза, как нашкодивший школьник.

– Я не нуждаюсь ни в чьей защите, – процедил он. – Если кому-то не нравится…

– Нравится, – засуетился Тимошкин, – что бабы делают, совсем запудрили мозги. Очень даже нравится. Конечно, не в смысле тайских трансвеститов, – он почесал затылок, – это к слову пришлось. По-мужски, по-человечески мы своего начальника любим и уважаем.

– Очень хорошо, – пробормотала Эмма, явно думая о чем-то своем. – Ох, как мне плохо!

Ее двуличность, а только двуличные люди могут одновременно заявлять, что им хорошо и плохо, работала на Аллу. Вот, пусть убедится, какую стерву он пригрел на своей груди! То ей хорошо, то одновременно плохо. Только она, Алла Хрусталева, готова твердить ему, что ей с ним всегда хорошо. Но он не слушал.

Емельянов переживал, он попытался вызвать «Скорую помощь», однако Эмма настояла на личном враче, который ее давно знал. «Наверное, еще с позапрошлого века», – мстительно подумала Алла, ехидно улыбнувшись генеральной директрисе.

– Можете идти, дорогая, – махнула Эмма в сторону Аллы, – ваши услуги мне больше не потребуются.

Алла фыркнула и вышла, услышав, как Эмма оправдывалась перед Емельяновым, что сказала это, не подумав, автоматически, ведь Алла так напоминает ей горничную. Зато Виталик походил на героя-любовника. Он вился над директоршей все время до приезда врача и расточал елей на ее больное сердце. То, что произошло позже, было похоже на страшный сон. Королева отлежалась в кабинете Емельянова, после чего они с врачом вывели ее под белы ручки, спустили вниз и усадили в… емельяновский автомобиль. Она добилась того, чего хотела. Причем Алла, а она может дать голову на отсечение, видела, что когда Эмма выходила из кабинета, то окинула ее такой торжествующей улыбкой, что у бедной Хрусталевой подкосились ноги. Это была улыбка змеи…