на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


40

Сегодня на этаже дежурил опять Вовец.

-- Вас уже ждут, -- сказал он, едва мы вышли из лифта.

-- Кто? -- спросил я.

-- Какая-то баба. Ни разу ее не видел.

Ни хрена себе струна! Мне вдруг взбрело в голову, что это Марьяна. Аж холодок по спине пошел. Сейчас ее увидит Катя и сразу все поймет. Особенно, если Марьяна заявилась в своей облегающей футболке...

Нет, конечно, это была вовсе не Марьяна. На одном из стульев сидела дама лет сорока, в сером брючном костюме и серой же шляпке. На улице я бы на такую и внимания не обратил. Глаза зачуханной коровы. То есть брошенной жены.

И чего я вдруг про Марьяну вспомнил? Она же на работе уже, наверное... Вот уж воистину -- вечно совесть не чиста на причинные места!

Мы открыли офис, Катерина осталась в приемной -- отшивать нежданную клиентку, которая нам сейчас была нужна, как собаке пятая нога, -- а я прошел прямо в кабинет.

Первым делом, разумеется, поинтересовался у Поля -- не пришло ли сообщение от тамбовских наследников Пал Палыча Знаменского.

Увы, "Пал Палыч" молчал, как боевик-террорист на допросе.

Мне сразу сделалось нестерпимо скучно (как говорит Марьяна -- душно), поскольку именно от запрошенной информации я собирался сегодня двигаться дальше. Что ж, за неимением гербовой пишут на простой... Я подумал немного да и рассказал Полю о событиях вчерашнего дня -- выложив, разумеется, слухи, принесенные Марьяной, и пропустив, разумеется, постельные (вернее, коверные) игры с нею, -- и попросил сетевого агента снова проанализировать ситуацию.

ИскИн по-прежнему считал наиболее вероятным корыстный мотив.

Тогда я спросил, как бы изменилась его оценка, если бы оказалось, что слухи, принесенные Марьяной, -- есть исключительно плод ее воображения. Он не понял, для чего ей могло понадобиться вранье. Я объяснил. Тогда он заявил, что я переоцениваю свои мужские достоинства. Я поинтересовался, имеет ли он вообще хоть какое-то представление о мужском достоинстве, если понимать под достоинством не человеческое качество, а половой орган. Оказалось, что имеет, что в Сети данных об этом предмете пруд пруди, что за прошедшее время он подробно ознакомился с материалами о сексуальных отношениях между мужчинами и женщинами, поскольку ни в малейшей степени не доволен своими способностями оценивать такой мотив как убийство из ревности. И насколько же повысились эти его способности, поинтересовался я. На ноль процентов, ответил он, поскольку ему так и не стало понятно, что такое ревность. Судя по всему, это понятие относится к той же области, что и интуиция, а посему ему пока недоступно. Пока? -- удивился я и выразил уверенность, что доступной ревность ему так и не станет. Он не понял скрытого смысла моего выражения и предложил поспорить на сто баксов, что станет, а разобьет наш спор пусть Катерина...

На сей раз я просто предложил ему прекратить дозволенные речи. Во-первых, потому что само предложение поспорить слегка поколебало мою уверенность в его невозможности освоить сферу человеческих эмоций. А во-вторых, потому что понятия "Катя", "Марьяна" и "мужское достоинство" не должны стоять рядом.

Предложение, выраженное в форме приказа, сетевым агентом всегда выполняется, и ИскИн заткнулся.

А я продолжал думать о Кате и Марьяне.

Нет, меня не удивляла та легкость, с которой я изменил законной супруге. В конце концов, я проделывал это не однажды -- там, на Юге. Хотя это и не одно и то же -- там, на Юге, была просто звериная, физическая страсть (собственно, я даже не считал ее изменой); а вот происшедшее вчера никакая изощренная фантазия не смогла бы превратить в звериную страсть. Нет, это был совершенно осознанный поступок. С другой стороны, "прости меня, моя любовь" Земфиры всегда будила во мне оную страсть, поскольку именно под "мою любовь" я увидел когда-то это, подсмотрев, как переодевается в своей комнате нянька Ленка.

Я даже крякнул. Очень подходящая получалась оправдательная цепочка -- песня Земфиры, это няньки Ленки, выпитая водка, упругие ананасы Марьяны, драка с качком Егором, одиночество вдвоем, -- и стоило бы, наверное, ухватиться за нее, но, с другой стороны, я прекрасно знал, что цепочка на самом деле иная -- исключительно упругие ананасы Марьяны и выпитая водка -- и что она ни в малой степени ни оправдательная. Другое дело, что оправдание мне совершенно не требовалось, и с каждой секундой размышлений я понимал это все больше и больше, как и то, что впереди непременное продолжение и что то же самое произойдет между мною и Полиной, если сложится подходящая ситуация. Потому что успех в деле для меня много важнее, чем верность. И будь я проклят, если это не так!

В общем, я проиграл в эти игры с собственной совестью и чувством долга около часа.

А потом мобильник разразился битловской композицией "Вчера".

Я глянул на дисплейку. Звонил Андриан Чертков, новый знакомец, соглядатай из "Буряка и партнеров".

-- Привет, -- сказал он. -- Тебя еще интересует, кто купил информацию, оставшуюся после смерти того мужика с кавказской фамилией?

-- Разумеется, -- сказал я, почувствовав, как застучало сердце.

-- Имени мне узнать не удалось, но это баба, причем из той же конторы, где и сам погибший работал.

-- Неужели из "Бешанзерсофта"?

Мысли мои понеслись вскачь -- от Марьяны к Полине, от Полины к Аните Зернянской, от Аниты Зернянской к секретарше Елене Владимировне... И снова к Полине, потому что наиболее вероятной покупательницей после вчерашних ньюсов, на мой взгляд, могла быть только она.

-- Да, из него самого, -- сказал Чертков.

-- А надеяться на то, что узнаешь имя этой бабы, можно?

-- Нет. Я и про бабу-то тебе никогда не говорил. Понятно? -- В голосе Черткова прозвенела сталь, и даже как будто изогнулись кверху усы.

Эта картина, разумеется, всплыла перед моим внутренним взором, и я ее прогнал прочь.

-- Понятно. При случае с меня стакан.

-- Не давши слова, держись, а давши, крепись! -- В трубке послышался смешок, и Чертков отключился.

А я скормил полученные сведения Полю и попросил просчитать, кто из знакомых нам дамочек "Бешанзера" -- наиболее вероятный покупатель. ИскИн поскрипел мозгами и выдал имя: Полина Шантолосова. Вероятность -- 80%.

Теперь настало время скрипеть моим мозгам.

Что делать? Позвонить Полине и спросить напрямую -- откуда она узнала, что Георгий Карачаров нанял для расследования известных ей смертей детективное агентство? А она заявит, что он ей сам сказал. Кстати... А не последовала ли смерть Карачарова по той самой причине, что "Буряк" отыскал ему жареные факты?

Я позвонил Черткову.

-- Слушай, -- сказал я, когда он отозвался. -- А сам первоначальный заказчик от вас часто информацию получал?

Чертков минуту поартачился, блюдя секретность, но потом сдался:

-- В конце каждого дня. Ежедневно в девятнадцать часов. Только не спрашивай меня, какую информацию он получил от нас перед своей смертью. Я больше не скажу тебе ни слова.

Я его понимал: сам бы в такой ситуации рта не раскрыл. А ведь надо мной никакого начальства нет, кроме клиента.

Отложив телефон, я вновь принялся ломать голову -- звонить Полине или не звонить. Сдерживало меня лишь то, что говорить-то особо и не о чем -- за душой у меня одни догадки.

Но тут пришло долгожданное сообщение из Тамбова. Долгожданное -- в смысле моего нетерпения, а не их медлительности. Наоборот, они справились с заданием быстро и, думается, по той причине, что их земляк Константинов был известным человеком, и досье на него было собрано давно.

Для повышения квалификации я велел Полю сопоставить биографические данные Антона Константинова и Полины Шантолосовой. Сам-то я и так едва не прыгал от нового предвкушения удачи.

Моя догадка подтвердилась. Антон и Полина учились не только в одной школе, но даже в одном классе, а значит, хорошо были знакомы еще с детства, и это была печка, от которой уже можно было танцевать.

Я вытащил из кармана мобильник и отыскал в его телефонной книге Полину. А когда она отозвалась, сказал:

-- Слушайте меня внимательно и не говорите ни слова. И только, когда я закончу, произнесите слово "ясно".



предыдущая глава | Везунчик-2. Дельфин в стеарине | cледующая глава