ГЛАВА ПЯТАЯ

Павел вернулся в Магнитогорск.

Потрясенный смертью отца, но более всего ошеломленный сознанием собственного ничтожества, Павел по целым дням не выходил из комнаты санатория, размышляя о жизни и смерти. Ему казалось: вся борьба, все его стремления, надежды и цели - все это мираж, прекрасный и обольстительный, но призрачный и нереальный.

Перед его глазами вставала кипучая жизнь, тенями скользили бурные эпохи; с хохотом и плачем бежали древние. На жирной земле появлялись голубые города. Сквозь ночь и ураган уходили с притушенными огнями корабли, и над хаосом, над созидательной горячкой, над толпами бегущих куда-то людей, над горячечным миром качался оскал смерти.

Игра!

Нелепая и жуткая потеха!

В мире несется микроскопической каплей наша планета, и страшный пассажир развлекает себя игрой.

Сон стал тревожным. Дни проходили в мучительных размышлениях о старой человеческой проблеме.

Однажды ночью он кинулся отыскивать Бойко.

Торопливо поднимаясь и опускаясь в лифтах по этажам, Павел переходил из одного помещения в другое. Он бегал по гулким ночным коридорам, заглядывая в каждую дверь. Он обшарил все лаборатории. Он несколько раз пытался связаться с Бойко при помощи телефона. Но тщетно. Профессор как будто провалился сквозь землю. Тогда в сознании Павла мелькнула мысль:

«Я должен спросить у Молибдена! Да, да! Я пойду сейчас к нему. Я отыщу его и спрошу: что есть жизнь? Он должен это знать».

Он уже хотел было выполнить свое намерение, но тотчас же полная апатия охватила его.

Что может сказать Молибден - этот пришелец старого мира?

– «Ближе к земле. Работы здесь непочатый край. А сгореть в работе - счастье каждого!…»

Да, да!

Именно так ответил бы Молибден на его вопрос.

Но разве здесь истина?

Нет, он никогда не поймет этого. Эпохи имеют различные цели, и то, что когда-то называлось смыслом, ныне имеет название общественной обязанности.

Не с одной работе смысл…

Павлу показалась скучной и бесцветной эпоха Молибдена.

Зависть к людям, построившим социализм, сменялась чувством жалости. Да, он жалел сейчас людей, у которых почти вся жизнь уходила на заботы о еде, одежде и жилище. В памяти его, по странной ассоциации, встали страницы старинного романа, в котором герой считал, что жизнь в социалистическом обществе будет безрадостной и серой.

Слепое бешенство охватило Павла. Ему захотелось вытащить этого дикаря из гроба эпохи, потрясти за воротник и, осыпая пинками, спросить:

– Вонючее животное! Мразь и слякоть! Что ты там бормотал о безрадостной жизни нашего времени?! Вонючий осел, протащивший свою жизнь по грязным лужам, о чем пророчествовал ты?! Ты был похож на корыстную свинью, которая считала, что человек, отвергающий гнусное пойло из барды, должен быть глубоко несчастным созданьем.

Он вошел в пустынный зал и, размахивая руками, вскричал:

– Ты думаешь, я боюсь ее?!

Но ледяной холод пронизывал его тело и клубком подкатывался к горлу. Хриплое дыханье вырвалось из груди. Павел обмяк и словно кому-то жаловался:

– Я боюсь ее несравненно больше, чем боялся ты… В сущности, тебе все равно. Она прекращала лишь твое существование. У меня же она прекращает жизнь. Ты не знал, что такое жизнь; ты даже в самых смелых своих фантазиях не мог представить творческого роскошества жизни.

– Я не хочу умирать! - закричал Павел, и голос его прокатился воплем.

Он прижался к дверям и, бледный как стена, смотрел безумными блуждающими глазами по сторонам. Он не заметил, как к нему подошел Бойко, и не почувствовал, как рука профессора опустилась ему на плечо.

– Он умер? - спросил Бойко.

Дрожа и лязгая зубами, Павел непонимающе смотрел на профессора. Тогда Бойко взял руку Павла и сказал:

– Иди за мной!

Павел покорно побрел за профессором.