5

Путешествие между тем шло своим чередом. С каждым днем редел окружающий лес, а сами деревья становились на полсажени ниже, все больше появлялось проплешин в выгоревшей на солнце траве, ручьи и речушки были все мельче. Первое волнение улеглось, и все короякцы постепенно втянулись в заданный ритм движения: двадцать верст – дневка, еще двадцать верст – ночевка. На ночевку они, как правило, попадали к какому-нибудь селению или на уже подготовленное место с утоптанной травой, водопоем, недогоревшими дровами и остовами покинутых шалашей. Это было как знак: останавливайся и отдыхай.

Из разговора опытных охранников Дарник понял, что идущие на юг караваны редко кто грабит. Кому нужны избыточные воск, меха и лен там, где они и так дешевы, зато на обратном пути, когда повезут чужеземные товары, тут нужен глаз да глаз. Присутствие сторожевых псов тоже порядком облегчало задачу как дневных, так и ночных дозорных – только полеживай и слушай, что там собаки учуют.

Идти в полном вооружении целый день по жаре оказалось непосильным делом, и вскоре тяжелые щиты, шлемы, копья и сулицы ехали уже на повозках, а бойники вышагивали в одних защитных безрукавках. Рыбья Кровь хмурился, но не знал, что возразить, – лес все больше отступал в сторону, и широта открытого пространства, да и сама величина колонны ясно указывали, что быстро похватать оружие и изготовиться к обороне будет никогда не поздно. В общем, следовало дождаться первого нападения, чтобы весомо настаивать на своем.

Дарник уже привык себя считать опытным путником, но, к своему немалому изумлению, скоро обнаружил, что все охранники с путевыми трудностями освоились еще лучше его. Если на него повторяемость одного и того же действовала угнетающе, то они совсем не обращали на это внимания и постоянно находили повод для маленьких радостей: то спугнут с гнезда какую-либо птицу, то приметят ягодное место и прямо на ходу полакомятся сладкой земляникой, то подцепят палками змею и будут долго забавляться с ней, то заплатят хозяину рабов по две векши, чтобы уединиться с одной из рабынь на стоянке в какой-либо крытой повозке.

На четвертый день пути лес совсем уступил место холмистой степи, и гораздо чаще стали попадаться остатки селений – здесь уже проходила граница Дикого Поля, и чтобы селиться на этих землях, надо было быть либо очень сильным, либо очень изворотливым. Однажды их дневка оказалась рядом с развалинами древней крепости. Она была расположена на десятисаженной скале, куда взобраться можно было только по узкой, петляющей по склону тропе, у самой стены крепости тропу пересекал небольшой ров с исчезнувшим ныне перекидным мостиком. Такую крепость действительно могли с успехом защищать полсотни гридей от любого числа врагов.

Весь жаркий полдень потратил Дарник, чтобы забраться туда со своим оруженосцем и внимательно осмотреть остатки каменной кладки. Впервые видел он реальное подтверждение рассказа в свитках о могучих армиях с осадными орудиями и неприступных крепостях, способных выдержать многомесячную осаду.

– Кто же захватил это селище? – спросил Селезень у Лопаты, когда они вернулись к повозкам.

– Никто, – ответил тот. – Изменился торговый путь, и крепость стала не нужна.

Столь простое объяснение явилось для Дарника открытием – оказывается, любое укрепление должно стоять в нужном месте и в нужное время, иначе само его существование бессмысленно.

В другой раз они проехали селение, которое находилось на острове у речного брода и было укреплено совсем слабо. На что десятский сказал: от разбойничьих ватаг достаточно и хорошего плетня, а от большого войска жители селища или откупаются, или уплывают на лодках на другие острова в пойме реки, где их никто не может найти. Эти сведения Дарник тоже накрепко намотал на ус.

Еще как-то им повстречалась княжеская охота: два молодых княжича с десятком челядинцев охотились на диких лошадей. Подъехав к каравану, они принялись властными голосами разговаривать сначала с Лопатой, потом с Дарником. Лопата отвечал им уклончиво, а Рыбья Кровь, в свою очередь, довольно резко спросил, почему они вместо охоты не в походе со своим князем.

– Ты, смерд, будешь с меня ответ требовать?! – взъярился более молодой княжич.

Бежецкий вожак был само спокойствие.

– Мое имя Дарник из Бежети. За свои слова я всегда готов ответить с мечом в руках. Наш обоз идет медленно. Любой твой поединщик легко нагонит нас.

Оба княжича оглядели заметно подобравшихся дарникцев и, ничего не говоря, поскакали прочь. Два дня лопатники провели в тревоге, ожидая вооруженной погони, но ее не случилось, и обозники вздохнули с облегчением, безоговорочно уже признавая особый статус своего караванного предводителя.

В остальном же все проходило без каких-либо серьезных происшествий.

Восьмая ночевка застала караван в тридцати верстах от Гребня – цели их путешествия. Не успели возницы составить повозки в круг, как с южной стороны послышался лошадиный топот. Высыпавшие на дорогу охранники увидели, как к ним во весь опор мчатся трое всадников, которых преследуют еще четверо. На глазах короякцев одного из троих догнали и зарубили, но при виде большого стана и вооруженных людей преследователи остановились и повернули коней обратно.

Когда двое преследуемых бродников остановились возле обоза, их лошади едва держались на ногах.

– Тарначи! Тарначи! – кричал один, одетый в более дорогое платье.

– Никого не щадят. Никого, – вторил ему другой, больше похожий на слугу.

Кочевое племя тарначей было знаменито своими быстрыми и беспощадными налетами на купеческие караваны.

Охранники сбегали за зарубленным всадником и принесли его.

Купец и его слуга рассказали о нападении на их караван, направлявшийся в Корояк. Тарначей было не больше тридцати человек, но внезапность нападения прямо во время движения и сложенное на повозках оружие не дали возможности охранникам и возницам оказать достойное сопротивление.

Чуть успокоившись и оглядев полсотни окружающих его людей, купец вдруг встрепенулся и стал просить короякцев, не мешкая, пойти по следу разбойников и отбить у них если не весь караван, то хотя бы освободить его старшего брата, попавшего к ним в плен.

Лопата отрицательно покачал головой, говоря, что им нужно следить за собственным товаром, а не ввязываться в чужие драки. Тогда купец обратился с мольбами к Дарнику.

– Ты же сказал, что они никого не щадили, – напомнил ему Рыбья Кровь.

– Кто сопротивлялся, тех убивали. Многих связали сразу.

– Сколько связали? – Дарник хотел знать точно.

– Восемь или десять человек.

Дарник посмотрел на своих бойников. Те, словно догадываясь, что он задумал, с готовностью молодцевато поводили плечами. Осторожный Кривонос, и тот предвкушающе потирал руки.

Лопата забеспокоился:

– Не дело ты задумал, не дело.

Дарник посмотрел на низкое закатное солнце. Вот и есть возможность проверить, остались ли силы после сорокаверстного пути.

– Брать все, кроме щитов! – приказал он.

Охранники Лопаты недоуменно переглянулись, но было очевидно, что речь идет только о ватаге самого Дарника.

– А можно и нам? – попросились два охранника из присоединившихся повозок.

– Хорошо, только возьмите мечи и топоры, – разрешил молодой вожак.

Вместе с купцом и его слугой в его распоряжении было пятнадцать человек, включая его самого.

– А колесницу берем? – спросил Меченый.

– Берем. Только сделай, чтобы на ней ничего не гремело.

Остальные тоже принялись старательно обвязывать тряпками свое оружие и лошадиные копыта.

В путь двинулись, когда уже начало смеркаться. На колеснице поместилось пять человек, еще пятеро сели на оседланных лошадей, остальные – на упряжных лошадей без седел.

Ехать пришлось недолго. Верстах в трех, прямо на дороге их глазам предстала картина разгрома купеческого каравана: два десятка раздетых трупов, несколько сломанных и опустошенных повозок, разбитые сундуки и выпотрошенные тюки.

Следы угона вели в степь. Не мешкая, отряд Дарника двинулся по ним, и вскоре далеко впереди показались отблески костров и послышалось ржание коней.

Оставив бойников с лошадьми в небольшой лощине, Дарник с Меченым, Кривоносом и обоими бродниками осторожно стали пробираться к разбойничьему стану. Повезло, что у степняков не было ни одной собаки, поэтому подкрасться незамеченными удалось достаточно близко. Полтора десятка повозок были составлены в круг крайне небрежно, видимо, тарначам даже в голову не приходило кого-то опасаться. В середине круга горели три костра, возле которых вповалку спали люди. Одна повозка служила коновязью для десятка лошадей под седлом. Еще около полусотни лошадей паслись в сотне шагов от стана под присмотром трех или четырех сторожей, расположившихся у своего собственного костерка. Долго не могли определить, где находятся пленные. Наконец более глазастый слуга купца указал на спящих людей, которые были привязаны к длинной жерди, потому и лежали ровным рядком.

Рыбья Кровь уже жалел, что ввязался во все это. Одно дело – расстреливать мечущихся степняков при свете дня, другое – в сумраке ночи. Оседланные кони ясно указывали, что, по крайней мере, десять разбойников успеют вскочить в седло и будут готовы сражаться. Но отступать было поздно – и он указал Меченому, где именно поставить колесницу, чтобы сподручней накрыть орехами оседланных лошадей. Кривоносу тоже показал, куда стать с двумя тройками, чтобы, метнув в пасущихся лошадей все диски, они потом подоспели бы с сулицами и луками к стану тарначей.

Когда вернулись в лощину, Дарник еще раз объяснил, как именно кому надо действовать. Оставив с лошадьми чужих стражников, они двинулись вперед. Колесницу покатили на руках, и она на удивление мягко и бесшумно шла по пожухлой траве. Вот шестерка Кривоноса ушла в сторону, чтобы занять место между станом и пасущимся табуном. Колесница Меченого тоже развернулась и изготовилась к стрельбе, а Дарник с бродниками и Селезнем поползли в обход стана.

По условному свисту Дарника Меченый выпустил по оседланным лошадям первый залп орехов из камнемета. Следом в табун пасущихся лошадей полетели диски кривоносцев. Дикое ржание раненых животных разорвало темноту. Вскочившие тарначи бросились к лошадям и повозкам, стараясь рассмотреть противника. Дарник со своими спутниками благополучно проскользнул под повозками в лагерь с обратной стороны. Лежащие рядком люди в самом деле оказались пленными. Двое ближайших тарначей, увидев чужих, с криками попытались на них напасть. Дарник парными мечами уложил одного, купец обратил в бегство другого. Селезень и слуга живо перерезали веревки пленных и вручили им топоры и клевцы.

Тем временем шестерка Кривоноса обрушила свои сулицы и стрелы на стан, усилив общую сумятицу. Удар Дарника с вооруженными пленными изнутри стана довершил дело, быстро обратив степняков в паническое бегство. Привыкшие только нападать, тарначи не отличались стойкостью в рукопашной пешей схватке. А невидимые залпы железных шариков, разившие наповал их боевых коней, нагнали на них прямо-таки суеверный ужас – они приняли колесничный камнемет за некие колдовские чары.

Ранняя заря высветила картину полной победы. Из отряда Дарника не пострадал никто, лишь трое пленных и слуга купца получили легкие царапины. У тарначей насчитали одиннадцать убитых и семерых раненых, взятых в плен. Впрочем, пленными они оставались недолго. Вернувшиеся из погони бродники накинулись на них и почти всех прикончили. В живых остались только две женщины-тарначки, которых Рыбья Кровь не позволил убивать. Одна была ранена стрелой в бедро, вторая оглушена ударом сулицы о железный шлем. Не слишком молодые и далеко не красавицы, с обожженными солнцем бурыми лицами, они тем не менее представляли для молодых воинов желанную добычу. Раненую в бедро Дарник передал в законные наложницы Меченому, вторую решил оставить себе.

Кроме повозок с купеческими товарами дарникцам досталось еще четыре тарначских повозки. В полтора раза крупнее обычных повозок, они представляли собой целое жилье на колесах, где могли разместиться на ночлег пять-шесть человек. В каждой повозке имелся даже маленький железный очаг, на котором в непогоду можно было приготовить еду.

Купец, вернувший себе старшего брата, радовался, как девушка. В качестве награды братья предложили Дарнику помимо тарначских трофеев целую повозку с любым товаром, какой он сам себе отберет. Рыбья Кровь посчитал это вполне естественным и без всякого стеснения воспользовался их предложением. Пока закапывали убитых степняков, он с Селезнем и Кривоносом внимательно пересмотрел весь купеческий товар. К явному облегчению купцов, их спаситель пренебрег дорогими женскими украшениями и шелковыми тканями, зато все металлическое откладывал себе щедрой рукой, особенно ему приглянулись медные фляги и бронзовые подсвечники, их Дарник набрал по три десятка. Перекочевали на тарначскую повозку также тяжеленный сундук со свинцовыми оконными переплетами, ящик с чугунными печными принадлежностями, два тюка с походными ромейскими палатками и большие ромейские весы с набором гирек. Когда думали, что брать больше нечего, на глаза попался маленький неказистый сундучок, в нем оказались свитки на ромейском языке. Рыбья Кровь видел, как помрачнело лицо у купца – свитки стоили как самые дорогие ткани, поэтому Дарник взял из них лишь половину, мол, в подарок Короякскому князю – не хотел показывать свою собственную заинтересованность в них. Три остальные тарначские повозки дарникцы наполнили седлами, оружием, одеялами и войлочными кошмами тарначей.

Истребление лошадей дорого обошлось победителям. Понадобилось впрягать в повозки и часть своих лошадей. Шагать пешком рядом с обозом было довольно скучно, но ничего не поделаешь – зато все живы и с завидной добычей.

В короякском стане все уже давно встали, поели и не знали, что делать дальше, когда на горизонте показалась знакомая колесница, а следом за ней колонна купеческих и тарначских возов.

Бойников Дарника прямо распирало от гордости, а охранников и возниц Лопаты еще больше от зависти и досады, что не они проявили такую удаль. Долго все осматривали добытое оружие, пленниц и купеческую награду. Даже Лопата не мог скрыть восхищения:

– И как это только тебе во всем везет?

– А я всегда думаю не о чужой силе, а о своей, – отвечал ему Рыбья Кровь.

Хотел еще добавить, что это лишь малая часть того, на что он способен, да поостерегся – не надо совсем уж дразнить гусей.

После дружеского пиршества оба каравана разделились: бродники двинулись на север, короякцы продолжили путь на юг. Дарник все же не удержался и, чтобы еще усилить зависть лопатников, выдал своим ватажникам по медной фляге для воды. Оставшиеся фляги, как у него ни просили чужие охранники, продавать никому не захотел:

– Они для моих бойников в Корояке.

Не проехали и пару верст, как случилось новое происшествие: оглушенная сулицей тарначка совсем оправилась от контузии, сумела развязать веревки на руках и ногах, после чего стащила с седла проезжавшего мимо ее повозки Селезня и умчалась на его коне в степь. Дарник подъехал на крики и, узнав в чем дело, пустился на своем аргамаке в погоню.

Тарначка была прирожденной наездницей, недаром участвовала в набегах наравне с родичами-мужчинами, но и ей не удалось выжать из простой короякской лошадки больше, чем та могла показать. Несмотря на огромный отрыв, Дарник постепенно настиг беглянку и перекинул к себе на седло. Не смирившись с новым пленением, тарначка оказала ему такое яростное сопротивление, что Дарник, не удержавшись, вместе с ней свалился на землю. Здесь все же его сила взяла свое и, быстро скрутив руки пленницы, он сорвал с нее одежду и вознамерился вознаградить себя за неделю строгого воздержания… и не смог. Скорее изумленный этим, чем раздосадованный, он оставил тарначку в покое и стал ловить лошадей, что оказалось гораздо трудней, чем справиться с буйной женщиной. Лошадь Селезня в конце концов удалось приманить куском сухаря, найденным в кармане, а за собственным аргамаком пришлось долго скакать кругами, и лишь случай помог загнать строптивого жеребца в колючий кустарник, где тот зацепился уздечкой за колючие ветки. В наказание пленницу Дарник привязал к седлу селезневской лошади и, как была в обнаженном виде, повез догонять обоз. По дороге то и дело оглядывался на степнячку, но желания овладеть ею так и не возникло, поэтому, когда поравнялся с караваном, остановил лошадей у повозки Бортя и коротко бросил ему:

– Забирай ее себе.

Донельзя обрадованный тростенец тут же сграбастал тарначку и утащил под полог повозки. Подумав, Дарник счел себя тоже довольным – как обещал молодым старшим, что возьмут своих наложниц в бою, так и получилось.

Награду себе он получил на ближайшей дневке, когда, уединившись на повозке с товарами, стал просматривать ромейские свитки. Добрый десяток из них был посвящен военному уложению ромеев. Какие пленницы могли сравниться с этим?