— Они его ищут, — вдруг сказал отец между ложками капусты с кусками сои. Его темные глаза мерцали передо мной как коптящие язычки пламени, потом он опять посмотрел вниз. Я попробовал пиво, которое я открыл. В новом бочонке домашнее пиво было на вкус лучше и сильнее, чем в предыдущем. — Эрика? — Да, Эрика. Они ищут его на пустошах. — На пустошах? — Они думают, он может быть на пустошах. — Да, это может объяснить, почему они его там ищут. — Точно, — кивнул отец. — Почему ты мычишь? Я прочистил горло и продолжал есть свои котлеты, сделав вид, что не расслышал. — Я подумал, — сказал он, потом ложкой положил зелено-коричневую смесь в свое лицо и долго жевал. Я ждал продолжения. Он медленно помахал своей ложкой и указал неопределенно вверх, потом сказал: — Так какая длина телефонного провода? — В спирали или вытянутого? — быстро сказал я, поставив стакан с пивом. Он хмыкнул и больше ничего не сказал, возвратившись к своей тарелке с едой, определенно удовлетворенный, если и не довольный. Я выпил. — Хочешь ли ты заказать чего-нибудь особенного в городе? — наконец спросил он и сполоснул рот настоящим апельсиновым соком. Я покачал головой, допил свое пиво. — Нет, все как обычно, — я передернул плечами. — Картофельное пюре в порошке и говяжьи котлеты, и сахар, и минспайсы «Традиционная сдоба с фаршем», и кукурузные хлопья, и тому подобную ерунду. Он презрительно хмыкнул, хотя говорил он ровным тоном. Я кивнул: — Да, отлично. Ты знаешь, что я люблю. — Ты не питаешься нормально. Я должен был быть с тобой более строгим. Я ничего не сказал, но продолжал медленно есть. Я ощущал, как отец смотрел на меня с другого конца стола, перекатывая сок по кругу в его стакане и уставившись на мою голову, а я согнулся над тарелкой. Он покачал головой и поднялся из-за стола, взяв свою тарелку из раковины, чтобы ее помыть. — Ты собираешься сегодня вечером в город? — спросил он, открывая кран. — Нет, я собираюсь сегодня быть дома. Пойти завтра. — Надеюсь, ты не напьешься вдрызг, как в прошлый раз. Когда-нибудь тебя арестуют, и что мы тогда будем делать? — Он посмотрел на меня. — А? — Я не собираюсь напиваться вдрызг, — заверил его я. — Я просто выпью кружку-другую и буду общаться и все. — Ну, ты слишком шумный, когда ты возвращаешься для кого-то, кто просто общительный и все такое. — Он посмотрел на меня неодобрительно и сел. Я пожал плечами. Естественно, я напьюсь. Какой смысл пить, если не напиваться? Но я буду осторожен, я не хочу вызвать осложнения. — Ну, будь осторожен. Я всегда знаю, сколько ты выпил по твоему пуку. — Он издал звук, как будто имитирующий один из них. У моего отца есть решительная и непосредственная теория о связи между мозгом и кишками. Это одна из его идей, в которых он пытается заинтересовать людей, у него есть рукопись по этому вопросу (Содержание пука), которую он тоже периодически посылает в Лондон и которую они, конечно же, посылают обратно. Он утверждает, что по пуку он может сказать не только что люди ели или пили, но и также какие они люди и что они должны есть, нестабильны ли они эмоционально или огорчены, есть ли у них секреты, смеются ли они над тобой исподтишка или пытаются втереться в доверие и даже что они думают в момент, когда испускают газы (большей частью судя по звуку). Все это нонсенс. — Хм-м, — абсолютно не заинтересованно сказал я. — О, я могу, — сказал он, а я закончил есть и откинулся на спинку стула, вытирая рот тыльной стороной ладони, большей частью для того, чтобы его подразнить. Он продолжал кивать головой: — Я знаю, когда ты пил темное или лагер. Еще я унюхал Гиннес. — Я не пью Гиннес, — соврал я, тайно удивленный. — Я боюсь заработать пивное горло. Он явно пропустил шутку мимо ушей, потому что он тут же продолжил: — Это просто спускать деньги в унитаз. Не думай, что я буду финансировать твой алкоголизм. — О, это просто глупо, — сказал я и встал. — Ты знаешь, о чем я. Я видел мужиков получше тебя, которые думали, что они знают свою норму, они, в конце концов, оказались в канаве с бутылкой плодово-ягодного. Если последний выпад должен был ударить ниже пояса, он прошел мимо цели, фраза мужики получше тебя сделала свое уже давно. — Ну, это моя жизнь, не правда ли? — сказал я и, поставив мою тарелку в умывальник, ушел с кухни. Отец ничего не сказал.5