Илья Стогоff Рейволюция. Роман в стиле техно Пролог Нулевые годы Владимир Иванов (группа «Пи-Си-Пи»): Мы все живем на обугленных развалинах рейв-культуры. Меня окружают люди с прожженными мозгами, которые и не тут, и не там. Они и не в обществе, и не в полном подвале, – телепаются туда-сюда. Взрыв прошел, и никто не понимает, что теперь. Мы его застали, но сейчас от взрыва остались только редкие подвалы, где до сих пор круто, и еще – выхолощенные, огромные дискотеки. Никита Маршунок (основатель фестиваля «Казантип»): Танцевальная электроника, на мой взгляд, остановилась в развитии в 1998 году. После этого последовал дефолт, который совпал с кризисом идей. За следующие десять лет ничего интересного и свежего в этом мире не появилось. И вся дальнейшая история – это история упущенных возможностей. Мы остановились, мы остались страшно недоразвитыми и потеряли целое поколение молодежи, которое ушло, в общем, не понятно куда. И если в Европе электронная музыка давно стала мэйнстримом, то в России – как была андеграундом, так и осталась. Всем казалось, что еще чуть-чуть… еще немного… и ситуация изменится. Но она так и не изменилась. Владимир Иванов (группа «Пи-Си-Пи»): На протяжении всего этого десятилетия нам казалось, будто музыка изменит мир. Выяснилось, что это не так. Но я до сих пор верю, что все изменится, просто Систему можно точить разными способами. Можно выходить на баррикады и бить машины, как это делают антиглобалисты. А можно точить Систему изнутри. Создавать закрытые сообщества, такие как клуб Deep Sound или как лейбл Underground Experience. Выцеплять туда самых буйных и деятельных. Процесс отбора идет на очень простом уровне: ну кто пойдет ночью в темный клуб, далеко от метро, на бандитской Лиговке? К нам приходил участковый и говорил: – Тут по соседству, два ножевых, ребята. Тусуемся поаккуратнее, ладно? Пришел тот, кто не испугался: Фу, какой у вас тут негламурный клуб! Фу, какой у вас вонючий сортир! Эти люди (будь то зрители, будь то артисты), – они уже никогда не смогут мыслить иначе. А ведь в этом и есть свобода. Кто остался в нашем клубе, это уже настоящие отморозки. Только из них потом что-то настоящее и выходит. Ты личным примером показываешь, что жить иначе возможно. Можно провести жизнь не так, как все! По иным правилам! Жить так может каждый. И твой личный пример понемногу, но каждый день меняет этот мир. DJ Костя Лавски (Константин Петров): Дефолт страшно долбанул по всем диджеям. Ну, и по мне в частности. Тогда зарплату все время считали в долларах, а выдавали в рублях. А тут рубль вдруг со страшной силой завалился, и я помню, были времена, когда ты получал деньги, которые не отбивали даже одну пластинку. Да что пластинка?! Дорогу не отбивали! DJ Magic B (Василий Борисов): После дефолта огромное количество людей потеряло деньги, клубы стояли пустые, диджеям не платили. Денег ни у кого не осталось, было уже не до клубежа. Из этого невеселого трипа все выкарабкивались несколько лет подряд. Цены на пластинки были непонятные, курс скакал, с гонорарами была полная неразбериха. Тратить деньги на посещение клубов мог только реально сумасшедший. Люди, которые до 1998 года были вполне зажиточными, теперь находились в абсолютно подвешенном состоянии. И всю культуру сразу отбросило на несколько лет назад. DJ Фонарь (Володя Фонарев): Перед самым дефолтом вдруг стало понятно, что наркотики и электроника спаялись так крепко – не разорвешь. Это было такое наркодвижение. Оно принимало очень жесткие формы – особенно в регионах. Там люди доходили до совсем кошмарных состояний. Многие города, такие как Екатеринбург, просто захлебнулись героином. Через танцевалку они шагнули сразу в нарк. DJ Кома (Алексей Дунаевский): Уже давно замечено – рейверы меняются волнами. DJ Слон (Олег Азелицкий): Те, кто в конце 1980 – начале 1990-х ходили с нами на первые вечеринки – почти все эти люди давно мертвы. DJ Фонарь (Володя Фонарев): Все начинали с легких наркотиков, а потом всех заносило. Я помню, что в середине 1990-х годов вдруг стало очень много героина. И огромное количество людей просто вымыло. Я не успевал реагировать: то один знакомый умер, то другой… Вчера человек еще был здесь, ходил на вечеринки – а сегодня мертв. DJ Массаш (Александр Массальский): Году в 1998 я стал играть все реже и реже. Перестал устраивать вечеринки. Была такая темная полоса мрачного употребления наркотиков, которую я не без труда преодолел. DJ Лена Попова: После того как закрылся клуб «Порт», было несколько попыток начать все заново. Но они все, в общем-то, окончились ничем. Например, заново открыли «Тоннель». И что? Да ничего! Идея восстановить «Тоннель» пришла в голову одновременно мне и Леше Хаасу. Как-то неожиданно. Я звоню Лехе, а Леха говорит: – А я как раз собирался звонить! Это был 2001 год. Мы планировали открыть клуб за шесть месяцев. Но не вышло. Мы стали вести переговоры с людьми, с которыми, как потом выяснилось, вообще ни о чем нельзя договориться. Сначала мы три месяца уговаривали их купить турбосаунд. Наконец договорились. Мы еще пытались составить какие-то юридические документы – на это ушло очень много времени. Но когда мы все составили, оказалось, что эти люди не имеют права ничего подписывать, потому что клуб находится на балансе у муниципалитета – это ведь стратегический объект. То есть, они сами там нелегально сидели. Короче, подписать с ними бумаги мы так и не смогли. Мы все равно сделали этот клуб. В конце концов он открылся в День космонавтики 2002 года. Но вскоре они нас кинули и на деньги, и на клуб. Ну, как кинули?! Мы сами отдали, потому что общаться с ними и обсуждать что-либо было нереально. От них, например, поступали такие предложения: давайте не будем везти диск-жокея из Швеции, а за $200 привезем какого-нибудь парня из Томска, который не будет говорить по-русски, и выдадим его за шведа. А деньги спонсора, предположим, «Winston'а» возьмем себе и попилим. Все это было очень трудно терпеть, так что я полгода проработала там арт-директором и ушла. Олег Назаров (промоутер): Начинать все заново и еще раз открывать клуб я не хочу. А вот ресторан, может быть, и открыл бы. Я ведь наркотики теперь не употребляю, а есть по-прежнему люблю. DJ Лена Попова: Я с тех пор, как стала диджеем, так и не бросала. Даже когда у меня родилась дочка, я довольно быстро стала снова гастролировать. У меня есть фотка, где я стою в Таллине, в черном платье, а у меня на платье белые круги от молока… В Петербурге я ехала в клуб играть, а в два часа ночи возвращалась домой, кормила Дусю и ехала обратно… Потом возвращалась к шести утра, опять кормила Дусю, – и так много-много месяцев подряд. Дуся Ким (дочка Лены Поповой): Я часто хожу с мамой на вечеринки. Мне там нравится. Напитки бесплатные, и еще музыка хорошая – можно в догонялки играть. Олег Назаров (промоутер): Понимаешь, это ведь такая вещь… Мы все повзрослели. И стало ясно, что скакать всю жизнь по клубам не получится. Обзаведешься семьей, появятся другие интересы… Я ведь пятнадцать лет этим занимался. Мне все известно: что будет в клубе, что мне скажет встреченный где-нибудь старый знакомый, картинка не меняется. Я лучше с дочкой в зоопарк схожу. Потому что это – настоящее. А все остальное – было и кончилось. Давным-давно кончилось. Часть первая Звезды рок-н-ролла 1. Дом на набережной (1987–1988) 1 Серая река, серая набережная, серая решетка Литейного моста и громадное серое здание прямо напротив окон твоей квартиры. Эта история началась в 1987 году. Ее главные герои были тогда молоды. Их окружали две непроницаемо серые штуки: серая Нева и серая, куда серее Невы, жизнь… То, что было дальше, – это немного грустная история. И все равно – очень красивая история. Но это ни в коем случае не документальная история. Вовсе не все написанное в этой книге – правда. Я пытался выяснить, как все происходило у участников событий. Но главные герои этой книги уже мертвы, редкие выжившие давно сошли с ума от алкоголя и наркотиков, а те, кто жив и не безумен, отказывались со мной общаться. Так что воспринимайте эту книгу как вымысел. Все равно: целиком всю правду мы никогда не узнаем. 2 Серая река. Серая жизнь. Но в 1987 году в серый, гранитного цвета Ленинград приехал кинорежиссер Сергей Соловьев и жизнь начала медленно меняться в лучшую сторону. Соловьев работал над новой картиной. Он собирался снять криминальный фильмец. Сюжет прост: зимняя Ялта, курорт утопает в снегу и на этом фоне – любовный треугольник: не очень понятный криминальный деятель, его girlriend и юный бездельник. На дворе стояла эпоха, когда правильно сделанный саундтрек обеспечивал фильму половину успеха. Это Соловьеву было ясно. Бездельник в его картине должен был слушать рок-н-ролл отечественного изготовления. А на роль музыкального оформителя был приглашен сам Борис Гребенщиков. Это был первый опыт сотрудничества государственного кинематографа и русских рок-н-рольщиков. Стороны с интересом друг к другу присматривались. Чтобы поподробнее изучить фактуру, Соловьев и приехал в Ленинград. В Ленинграде Соловьева познакомили с художником Тимуром Новиковым, а уже Новиков познакомил режиссера с остальной компанией, которая тусовалась в его личной галерее. 3 Галерея Тимура Новикова называлась АССА. Она располагалась в расселенной квартире на Шпалерной улице. На тот момент АССА была самым модным местом в городе. Кто только сюда ни приходил! Мог, например, зайти какой-нибудь иностранный покупатель картин. Богатый американский дядька, прорвавшийся в СССР специально, чтобы обзавестись свежими полотнами нонконформистов. Он приходил в новиковскую галерею, а там на диванчике сидел пьяный музыкант Сергей Курёхин, который тут же начинал кидаться в дядькину лысину брынзой и закидывал его с ног до головы, так что из СССР покупатель уезжал так и не купив ни единого полотна. Частыми гостями были художники-некрореалисты. Угрюмые типы, изучающие жизнь методом принюхивания к запахам морга. Чего стоили одни их творческие псевдонимы: Андрей Мертвый, Евгений Дебил, Алексей Трупырь… Кто-то из некрореалистов однажды приволок здоровенную дохлую жабу. И, зубами отрывая от тушки большие куски, всю ее съел. Очевидно, жаба была несвежая. Запершись в туалете, художник потом долго блевал. Эти парни работали в моргах. Вечерами ездили на раскопки «подснежников» – засыпанных снегом трупов животных где-нибудь в парке. Кто-то из них и привел в АССУ двадцатилетнего провинциала Сергея Бугаева. Как Бугаев появился в Петербурге – история темная. Вообще-то родился он у самого Черного моря, в городе Новороссийске. Ходили слухи, что с югов этого парня привез лично Борис Гребенщиков. Великий гуру русского рок-н-ролла. Бугаев был длинным, наглым, лопоухим. Носил круглые очки и длинную челку. Не испытывал ни малейшего почтения к старшим. Он приехал в Петербург… и очень скоро стал известен всем модным людям города. Сам стал одним из наимоднейших. Гребенщиков написал для нового приятеля несколько песен. Перезнакомил его со всеми, с кем мог. И именно Гребенщиков дал Бугаеву прозвище Африка. Это-то известно совершенно точно. Прозвище прижилось быстро. Бугаева и до сих пор называют только так. Первое время бездомный провинциал жил у Гребенщикова дома. Занимался он тем, что просыпался к обеду и не пропускал ни единого рок-н-рольного концерта. Непонятно, что гуру в нем нашел. Враги утверждали, что Гребенщиков с Африкой любовники. Впрочем, это было то время, когда «Аквариум» все подряд упрекали в гомосексуализме. За год до прибытия Бугаева в Петербург, гребенщиковский «Аквариум» выступал на фестивале популярной музыки в Тбилиси. Во время концерта Гребенщиков вроде бы лег на пол, а виолончелист Сева Гаккель вроде бы лег на него сверху. Подробностей зрители из зала не разглядели. Но хватило и этого. Для целомудренного советского зрителя все было ясно: эти волосатики – самые что ни на есть пидоры! Сразу после фестиваля Гребенщикова поперли с работы, на которой он тогда числился, и вообще у музыкантов начались тяжелые времена. 4 Африка быстро перезнакомился со всеми светскими львами северной столицы. Мог ли он не появиться в АССЕ? Именно в квартире Тимура Новикова с Африкой и познакомился режиссер Сергей Соловьев. Побродив по комнатам, поболтав с художниками, столичный режиссер заявил: – Все! Все, что я здесь вижу, нужно перевезти в Крым и вставить в мою картину! И вот этот стол, и вот этот стульчик! Все это должно быть в моем фильме! На главную роль Соловьев утвердил самого Африку. Для парня момент был достаточно трудным. Милиция поставила ультиматум: или в течение двух недель гражданин Бугаев устраивается на работу, или… в общем, лучше было устроиться. Уже в Ялте, во время съемок, Соловьев как-то лег отдохнуть после тяжелого дня. Ночью к нему в номер вломился пьяный Африка. Он заявил: – Пообещай, что назовешь фильм АССА! – АССА? Почему? – Ни о чем не спрашивай. Просто пообещай. – Что хоть означает это слово? – Какая разница? Фильм просто должен так называться! Главная роль в фильме была всего одна, а главных героев в Ленинграде было трое. Тимур Новиков – хозяин галереи АССА. Бездельник Африка. И Густав Гурьянов, который на тот момент был барабанщиком группы «Кино». Фильм Соловьева – это просто рассказ о том, как жила их троица. На самом деле у Африки не было выбора, сниматься или нет. Если бы съемки сорвались, парень мог просто сесть в тюрьму. Однако вместо того чтобы обрадоваться предложению Соловьева, он заявил, что согласится сниматься, только если вместе с ним в фильм возьмут всех до единого приятелей из галереи Тимура Новикова. Соловьев общался с Гребенщиковым, Африкой и петербургскими художниками. Он считал, что изучает типажи… а они, как компьютерный вирус, уже разъедали его еще не снятую картину. На съемках АССЫ приятели впервые оказались в мире Больших Возможностей. Бюджет фильма был не то, чтобы громадным, но довольно приличным. Происходившее их поразило. Лауреаты госпремий. Рожи из телевизора. Галстуконосцы с пузом-огурцом и правом подписи на государственных документах. Теперь они были членами такой вот компании. Это было забавно. Борис Гребенщиков официально числился композитором, пишущим музыку для официальной кинокартины, и толстые дядьки из «Мосфильма» приходили пожать ему руку… называли по имени и отчеству… спрашивали его мнения и дальше действовали именно так, как скажет он. Их игры вдруг перестали быть играми. Они впервые делали что-то не для ближайших приятелей, а для широкой публики. Тысячи людей должны были увидеть их картины и услышать их песни. Если быть точным, то не просто тысячи, а 17 миллионов 800 тысяч человек. Телефонный звонок – и ради их съемок милиция перекрывала движение сразу в целом городском районе. Администраторы гостиницы улыбались и просили автограф. Специальные сотрудники киностудии получали зарплату за то, что обеспечивали им комфорт. Делали так, как они скажут. Ну и, разумеется, деньги. Тогда этот аспект интересовал их мало. Но деньги платили и глупо было от них отказываться. С гонораров за фильм бездомный Африка купил себе двухэтажную дачу в престижном районе. Одно время Гребенщиков планировал открыть там на даче буддийский монастырь. Это были настоящие киносъемки. Могучая машина шоу-бизнеса работала… вращала маховиками… и главной осью, вокруг которой все вертелось, были веселые парни из Петербурга. Все происходило ради них и для них. Это ощущение… те, кто испытал его хоть раз, никогда его не забудет. Оно глобальнее секса. Вызывает зависимость быстрее, чем героин. Парни смеялись. Они еще не воспринимали происходящее всерьез. Но многоногое насекомое успело отложить личинку в их плоти. Парни запомнили происходившее той зимой в Ялте. Запомнили приятное… сладкое и тягучее ощущение. 5 Героиня фильма разрывалась между спокойной жизнью с богатым папиком и самоубийственным романом с молодым негодяем Африкой. Она выбрала негодяя… и сотни девушек страны последовали за ней. Нескладные… нелепые приятели Африки вдруг оказались в роли секс-символов. Это была совершенно не их роль. Трудно было найти людей, меньше подходивших на эту роль. Но играли ее именно они. К аксессуарам в этой компании относились тщательно. Можно было иметь дыру в подошве (иметь ботинки вообще без подошвы), и никто не обращал на это внимание, зато внимание обращали на то, что семейные трусы модников были украшены искусственными цветами или декорированы меховой оторочкой. Девушки теряли головы. Именно на съемках АССЫ Африка познакомился с будущей женой: моделью Иреной Куксенайте. Африка был рок-звезда. Во время какого-то из концертов он разделся до пояса и остался в одном белоснежном девичьем бюстгальтере. К его соскам были прикреплены голубки. Сердце Ирены таяло. Сережки, браслеты, фальшивые чешские бриллианты… Ах! – лучшие парни на свете живут в Петербурге! 6 Саундтрек к фильму записывался в студии «Мосфильм». Не в конспиративной конуре, а в роскошной студии, нашпигованной самой современной звукозаписывающей аппаратурой в стране. Музыканты чувствовали себя козлами, которых пустили не в огород, а в Эдемский сад. Гребенщиков продал в фильм свою музыку, а остальные втиснули туда самих себя… свой образ жизни… воздух, которым они дышали столько лет подряд. Фильм нашпигован их словечками, шутками, картинами, мультфильмами, музыкой, стилем одежды и манерой поведения. Страна внимательно осмотрела то, что вышло. И полюбила этих странных парней. 1986–1988 годы были началом горбачевской перестройки. Ее самым радостным моментом. Все менялось… никто не знал, в какую сторону, но перемены чувствовали все. И радовались. Старое кончилось. Должны были прийти молодые и все изменить. АССА была довольно заурядным crime-movie. Зато в фильме демонстрировалось: молодые (те, кто придут) выглядят вот так. В героях фильма поколение узнало себя. И полюбило себя. Теперь, если речь заходила о новом искусстве, о молодой крови, то назывались именно их имена: лопоухий Африка, группа «Кино», петербургские «Новые художники». Они стали легендой… а никто другой не стал. 7 Любовный треугольник был разрулен режиссером по всем правилам: пожилой криминал убивает молодого бездельника, а девушка стреляет в самого криминала и отбывает в тюрьму. Все кончилось плохо. Но после надписи «The End» последовал еще эпилог. Заключительные кадры АССЫ стали границей эпох. Три минуты семнадцать секунд экранного времени изменили общественный строй СССР. Эпизод состоял в следующем. Герой убитого Африки работал певцом в ресторане. Теперь на его место приводят устраиваться нового певца. Эту роль сыграл 24-летний петербургский кочегар по фамилии Цой. Затянутый двухчасовой фильм стоило смотреть только ради последних двухсот секунд. Цой приходит устраиваться на работу, и толстая, тусклая женщина-администратор долго зачитывает ему должностную инструкцию: «Параграф такой-то, пункт такой-то… запрещается… Параграф такой-то, пункт такой-то… предписывается…» Женщина напоминала подушку, лежа на которой последние двадцать лет дремала страна. А Цой был острым, как нож, вспарывающий эту подушку. Не слушая женщину, Цой встает и в развевающемся плаще идет долгими неосвещенными коридорами… и звучит его песня «Мы ждем перемен»… и из коридоров Цой выходит на гигантский стадион, где тысячи людей подпевают ему ПЕ-РЕ-МЕН!.. И зрители в кинозалах тоже вставали… и плакали… и зажигали в темноте огоньки зажигалок… пытались отогнать тьму… тоже орали: ПЕ-РЕ-МЕН!.. Песня была старая и не о том, о чем все подумали, но теперь это было неважно… в этих кадрах видно, что неуклюжий Цой понятия не имеет, как двигаться на сцене… он до дыр засмотрел концертные записи иностранных коллег, но так ничему и не научился… его обезьяньи ужимки смешны… но кто бы стал обращать на это внимание?.. Он орал ПЕРЕМЕН! И вызвал перемены, как шаман вызывает дождь… Советский Союз пал от его визгливого голоса… и мир изменился… изменилось все… и знаменем поколения стала компания петербургских весельчаков из галереи АССА. 2. Галерея АССА (1982–1986) 1 В 1982 году 23-летнего Тимура Новикова выгнали с работы. Он числился электриком в Русском музее. А теперь превратился в безработного. В советские времена демонстрировать публике русский авангард 1920-х годов было не принято. Картины Малевича, Кандинского и Шагала грудой свалили в подвалах. Запасники Русского музея были тогда единственным местом в стране, где желающие могли прикоснуться к ТОМУ искусству. Ради того, чтобы ходить в запасники, Новиков и устроился на работу в музей. Иногда он был электрик. Иногда – кочегар. Главное, что он был здесь. В Русском музее Новиков свел знакомство с несколькими милыми старушками. С Алисой Порет – последней подругой Даниила Хармса. С Марией Синяковой-Уречиной, подругой поэта Велимира Хлебникова. С Марией Спендиаровой, приятельницей первых русских авангардистов. Ему казалось, что Малевич и Кандинский жили тысячелетия тому назад на другом континенте. А оказалось, что girl-friends художников все еще живы. Старушки по секрету водили его в музейные подвалы, разрешали покопаться в картинах и иногда задирали брови: – Надо же! Эта картина Павлика еще сохранилась! Я не видела ее с 1918 года… Это было все равно, что сострить, заставить всех рассмеяться и первым на планете увидеть кривые зубы Джоконды. Пока никто не заметил, Новиков пальцами трогал полотна. Они принадлежали только ему. Никто на свете не видел их уже много десятилетий. А он мог смотреть на картины каждый день и сколько влезет. Ну, а потом столь веселая жизнь не понравилась кураторам в серых костюмчиках, и лавочку прикрыли. Вышибли не только электрика Новикова – вышибли чуть ли не все руководство музея. Новиков остался без работы. 2 Зато жилищные условия у него улучшились. Молодой человек получил комнату в коммуналке на Шпалерной улице, 24. Почти сразу коммуналку стали расселять. Вскоре Новиков оказался единственным владельцем громадной квартиры, длиной в целый этаж. Там он устроил первую частную галерею в Ленинграде. Галерея получила название АССА. Просуществовала она с 1982 по 1988 год. Когда Новиков въехал в дом на Шпалерной, ему едва исполнилось двадцать три. Когда съехал – было уже к тридцати. На самом деле это был не первый сквот Новикова. Еще в конце 1970-х он жил в здании церкви Святых Кирилла и Мефодия. Теперь в этом здании – грузинский национальный приход, а тогда оно пустовало и разрушалось. Охраняла церковь сильно пьющая женщина-сторож. За какое-то количество алкоголя с ней удалось договориться. Несколько месяцев приятели Новикова отжигали по полной. Именно там Новиков познакомился с Густавом Гурьяновым. Парня привел кто-то из знакомых. Парень был нелюдим и неразговорчив. Густав всегда был нелюдимым и неразговорчивым парнем. В том году Густав как раз закончил школу. Ему не исполнилось еще и восемнадцати. Густав коллекционировал модные пластинки и сам учился играть на барабанах. Сперва барабанил всерьез, без скидок. Стук был слышен на расстоянии квартала от его дома. Соседи несколько раз вызывали милицию и при встрече в парадной грозили отломать руки, чтобы уроду нечем было барабанить. Густав стал барабанить не палочками, а щетками. В бас-барабан он клал подушку, чтобы получалось не так громко. Участковый все равно сказал, что еще один концерт и молодой человек поедет в тюрьму. Там как раз туго с самодеятельностью и очень не хватает барабанщиков. Участковый велел Густаву в недельный срок устроиться на работу. Спустя неделю Густав принес ему справку: юноша был принят в Дом моделей манекенщиком. Участковый был шокирован: – Как это манекенщиком? Ты же некрасивый! Густав скривился. Он-то всегда знал, что прекрасен. Из дому юноша переехал в брошенную церковь. В сквот к Новикову. Там он прожил почти три месяца. Было весело: парни устроили выставку своих полотен, провели несколько parties и масштабных попоек. А потом пришла милиция, и все сквоттеры были арестованы. 3 Сквот – это самовольно захваченное жилье. В 1980-х пустующих домов в центре города хватало. Их было столько, что сквоттеры привередничали. Подолгу выбирали: будут они жить в апартаментах какого-нибудь великого князя или в здании с окнами на Дворцовую площадь? Или лучше поселиться на набережной и по утрам смотреть на Неву? Чтобы поселиться в сквоте подготовки не нужно: иди и поселяйся. Приятели бродили по городу, выпивали по рюмке коньяку в попадающихся кафешках, задирали головы к верхним этажам. Нужно было найти разбитые окна, ведь если окна разбиты, значит, дом пустует, никто же не станет жить в квартире без стекол в окнах, правда? Когда подходящая квартира найдена, нужно выломать дверь и поставить новую, с замком. После этого сквоттеры расползались по захваченной терри тории. Осматривались. Обживались. Пару недель они смотрели: как среагируют на захват соседи и милиция. Если реагировали недружелюбно, они просто искали новое помещение. Если всем было наплевать, можно было начинать ремонт. В 1920-х аристократические апартаменты перегораживали, приспосабливали под коммуналки. Спустя полвека сквоттеры выламывали лишние перекрытия и восстанавливали историческую планировку. В пустующих квартирах оставалась брошенная антикварная мебель. Двери часто были старинные, дубовые, с тонкой резьбой. На полу валялись дореволюционные фото прежних жильцов. На потолках сохранялась лепнина, а в комнатах – реальные камины. Сквоттеры подключались к ближайшей линии электропередач, проводили себе телефон, газ и воду. В общем, устраивались. 4 Несколько месяцев после церкви Кирилла и Мефодия образумившиеся приятели жили по родителям. В 1982 году Новикову дали комнату на Шпалерной улице. В этот момент все началось по-настоящему. И Густав, и Африка могли неделями жить в новиковской квартире. Они не расставались ни на минуту. Тогда казалось, что это навсегда. Быть художником в Петербурге всегда считалось самой престижной профессией. Но тут важен нюанс. Одно дело – «быть художником». Совсем другое – «продавать собственные картины». Один из новиковских приятелей рисовал на холсте великолепные натюрморты, но каждый раз закрашивал их сверху белой краской. А поверх белой краски рисовал следующий натюрморт, но семь – десять, он закрашивал самый верхний натюрморт тут же и брался за следующий холст. Когда получалось слоев семь – десять, он закрашивал самый верхний натюрморт тут же и брался за следующий холст. Другой приятель рисовал акварелью на занавеске в ванной. Очень удобно: нарисовал, помылся, капли смыли твою картину и все можно начинать заново. Новикову было двадцать три года. Африке и Густаву по двадцать. Они понимали, что являются людьми искусства, но пока не очень понимали – какого именно. Им было интересно заниматься всем на свете. Скульптурой. Кинематографом. Живописью. Или, например, переложить на музыку Уголовный кодекс СССР и исполнять его как рок-оперу. У Новикова в АССЕ тусовались не только художники. Здесь проводились буги-вуги-вечеринки, репетировались балетные номера, устраивались первые показы авангардной моды. Еще здесь сложился собственный театр. Основной примочкой театра была его непредсказуемость. Заходишь в зал, а на голову тебе выливают пакет кефира – вот и спектакль! Как-то в театр пригласили генконсула США в Ленинграде. От был неплохим парнем. Иногда привозил из Америки какие-нибудь книжки по современному искусству. Да и на спектакль пришел без разговоров. Все было вроде бы ничего, но посреди представления в зал вломилась толпа кагэбэшников с пистолетами и удостоверениями. Они что-то орали, махали руками, потом скрутили консула и вывели его на улицу. На следующий день американец был выслан из страны. Я же говорю: основной примочкой театра была его непредсказуемость. А первое публичное выступление Густава состоялось в музее Достоевского. Там в 1980-х собирались подпольные поэты. По каким-то своим каналам Новиков договорился, что перед поэтической общественностью будет проведен концерт медицинской музыки. Специально для мероприятия Новиков пообещал написать музыку. Правда слуха у Тимура не было, а на пианино он умел играть только так: сесть ягодицами на клавиши и долго на них ерзать. За день до концерта он договорился со знакомым, работавшим на «скорой помощи», что тот подгонит необходимые музыкальные инструменты: капельницу, аппарат для записи кардиограммы, хромированные невропатологические молоточки. Еще один инструмент, «утюгон», приятели собрали сами. Выглядел он так: стойка, а к ней на веревочках привешены металлические утюги. Если хорошенько треснуть по одному, то утюги начнут раскачиваться, стукаться и долго издавать металлический звон. Публика собралась манерная: поэты и поэтические барышни. Зал был крошечный и очень камерный. Исполнители вышли на сцену: Новиков играл на утюгоне, Густав на капельнице, а поэт Аркадий Драгомощенко под их аккомпанемент читал стихи. Потом еще вышел Сергей Курёхин и забацал на рояле. Концерт удался. Удался настолько, что после него власти запретили поэтам собираться в музее, и тем пришлось искать другое помещение. 5 В галерее АССА на продавленном диване могли в рядок сидеть все самые главные художники конца столетия… все звезды рок-н-ролла, и все звезды музыки техно… несколько театральных режиссеров, парочка будущих кутюрье, плюс все самые красивые девушки города… диванчик был тесный, но места на нем хватило всем. Пить предпочитали алжирские вина. Звучит красиво, хотя на самом деле – гадость. А если не было алжирского, то годилось любое молодое сладковатое вино. Их искусство тоже было молодым и сладковатым. Больше всего оно напоминало то, как дети строят домики из песка. Не беда, что домики смоет дождем… ведь песка хватит на множество таких же! Они были тощими, странно одетыми, вечно без копейки денег. На вино сбрасывались, а бутылки потом сдавали. Они уже знали, что являются героями… вот только страна еще не знала об этом… еще не бредила их именами… тогда еще никто не знал, как все обернется. В гости заходил Цой. Он вечно сидел в самом незаметном углу и рисовал скоростные машинки. Ревущие, несущиеся с фантастической скоростью автомобили. Приятели Цоя были панки и рисовать не умели, зато напившись могли заснуть за столом. Джазовый пианист Сергей Курёхин разыгрывал окружающих: садился поиграть на рояле и вдруг рушился на пол, хрипел, делал круглые глаза и одними губами произносил: «Мне плохо с сердцем!.. Вызовите скорую!..». Кто-то из тусовки «Аквариума» заносил две бутылки сухого вина и говорил, что третью хочет выпить в зоопарке вместе с бегемотом. Все вставали и ехали в зоопарк искать бегемота. А хозяин, сам Новиков, иногда гасил свет не видя ничего вокруг, как слепой, хватал гостей за лица. В общем, каждый развлекался как мог. Они хотели жить весело. А время к этому не располагало. Это время было тягучим, как пролитое варенье. В том году, когда Новиков открыл свою АССУ, умер Леонид Брежнев, последний мастодонт социалистической эпохи. Он правил спящей империей на протяжении двух десятилетий, а осенью 1982-го умер… и это ничего не изменило… его империя продолжала спать… все в ней осталось серым, сонным и беспросветным… и только обладатели особенно острого нюха чувствовали запах серы. 3. «Новые художники» (1986–1987) 1 История культуры – это как подниматься по лестнице. На следующую ступеньку забраться можно, только постояв на предыдущей. Все вырастает из всего и даже кошмары Пикассо – не на пустом месте, а из Рафаэля и Ван Гога. Ничего совсем нового придумать невозможно. Вернее, возможно, но для этого нужно сделать шаг в сторону. Начать с нуля. Забыть о лестнице, забыть обо всех предыдущих ступенях и начать с абсолютного нуля. В 1982 году ленинградские художники-нонконформисты готовили выставку в Доме культуры имени Кирова. Под выставку было выделено два зала. Бородатое племя загодя приехало в ДК и начало послушно развешивать свои мутные полотна. Тимуру Новикову и его приятелям просто повесить картинки показалось неувлекательным. С собой они приволокли такую, знаете, дверь с окошком. Обычно где-нибудь в больничных столовых через такие двери выдают тарелку с супом. То есть все выставляли картины, а эти умники выставили дырку от бублика. Пустое место посреди облезлой двери. Коллеги интересовались: – А что это? – Это ноль-объект. – В смысле? – Мы начинаем с нуля. Вот с этого самого. Отталкиваясь от него будем делать новое искусство. Дырку на месте окошка они требовали внести в каталог выставки как экспонат. Бородатых художников старшего поколения заявка взбесила. Художники заявили, что если юные дебоширы во главе с Новиковым не успокоятся и не прекратят заниматься хуетой, извините за искусствоведческий термин, то им, дебоширам, будет дано по мордам, а портить своими нуль-объектами приличные выставки им дано не будет, ясно? Дебоширы забрали дверь вместе с дыркой и притаились. Засев у Новикова в АССЕ, какое-то время они просто пили вино и обсуждали ситуацию. Потом решили, что их группа будет называться «Новые художники». 2 «Новыми» эти художники являлись потому, что существовали также и «старые» художники. Художественный андеграунд существовал в Ленинграде всегда. Его не было во время блокады и в первые тяжелые послевоенные годы. А в остальное время он был всегда. Первой звездой андеграунда стал Александр Арефьев. Он начинал еще при Сталине, еще в начале 1950-х. Тогда ему едва исполнилось двадцать, но он был реальной звездой андеграунда. Арефьев начинал пить алкоголь в восемь утра, находился под наблюдением КГБ, какое-то время жил в склепе на старинном кладбище и несколько раз сидел в тюрьме. Проснувшись где-нибудь на помойке, он умывался в общественном туалете и шел гулять по Эрмитажу. Или по Большому Екатерининскому дворцу в Царском Селе. Или отправлялся в Публичную библиотеку и до темноты читал толстую искусствоведческую книжку. Из Эрмитажа он отправлялся в самую зловонную разливуху города. С утра все начиналось по новой. Приятелем первого подпольного художника Арефьева был первый подпольный поэт Ленинграда Роальд Мандельштам. Мандельштам был инвалид. Передвигался он на костылях. Зато у него, единственного из всей компании, была отдельная квартира. В ней члены арефьевской банды и ночевали. Роальд не был родственником знаменитого Осипа – всего лишь однофамильцем. Отец Мандельштама был гражданином США. В 1930-х папа-коммунист приехал в СССР просить политического убежища, остался, обзавелся семьей. А потом его сослали в Сибирь, и с десяти лет Роальд жил сам по себе. О приятелях Мандельштаме и Арефьеве ходили жуткие легенды. Мебель из комнаты Роальда они пропили. Пустые стены. Грязный пол. На полу лежат пластинки, книги и пьяные художники. Чуть ли не первыми в СССР эти двое стали реальными опийными наркоманами. Чтобы добывать рецепты, Арефьев даже поступал в медицинский институт. Позже они наладили связи с таджикскими драгдилерами. Время было такое, что пакет с героином им могли прислать просто в посылке, а оплачивали они его почтовым переводом. Иногда приятели доедали объедки на столах в кафе, а однажды Роальд сварил и съел бездомную кошку. Но после этого они каждый раз шли гулять в Эрмитаж. Или по Большому Екатерининскому дворцу в Царском Селе. Или отправлялись в Публичную библиотеку по-французски читать о дадаизме и Пикассо. Коллегам-живописцам Арефьев как-то сказал: – Для вас выставка – предмет гордости. А для меня – позор! Одна выставка художников того поколения все таки состоялась. В декабре 1974 года власти разрешили четырехдневную экспозицию во Дворце культуры имени Газа. Увиденное поразило неискушенного ленинградского зрителя. На выставке имелись такие чудеса, как чистый загрунтованный холст, на котором зрителя приглашали оставить автограф цветным фломастером. И доска с торчащим из нее гигантским ржавым гвоздем. И зеркало с подписью «Ваш портрет». И даже висящее на стене уведомление, что главная сенсация, полотна художника Михнова-Войтенко на выставке отсутствуют, так как художник отказался выставляться. После 1974 года андеграунд перестал быть чисто подпольным искусством. Художников понемногу душили, выставки по-прежнему запрещались… и все-таки андеграунд понемногу полз в массы. А сам Арефьев в конце 1970-х был выслан из СССР. Он обосновался в Париже. Но прожил там всего полгода. Его труп был найден в мастерской. На мольберте стоял чистый холст. Рядом лежал новенький этюдник с нераспечатанными красками. Мертвый художник сидел за столом, сжимая в окостеневшей руке недопитый стакан красного вина. 3 Вторым, после Арефьева, отцом-основателем петербургского андеграунда был Владимир Шагин. Он был не только отцом-основателем, но и просто отцом: в его семье рос сынок Дмитрий – Митя Шагин. Окна их маленькой квартирки выходили во двор-колодец. В гости к Шагину-старшему ходили художники и поэты. Любимой игрушкой Мити был шприц. Как-то мама выкинула ампулы с морфием в окно. Родители поругались. Потом отца посадили в тюрьму. Мите было три года. Вместе с мамой он носил отцу передачи. Отец махал им из-за решетки рукой. Потом сынок подрос. В престижной художественной школе, где учился Митя, пили все. На занятия учителя приходили пьяные. На переменах ученики бегали в мороженицу за сухим. В тринадцать лет Митя уже мог спокойно выпить две бутылки портвейна и его даже не тошнило. Летом 1984 года пятнадцать ленинградских художников устроили громкую выставку в тихом городке Усть-Нарва. Был среди них и Шагин-младший. Группа, которая сложилась вокруг Дмитрия, получила в его честь название «Митьки». Говорят, именно митьки первыми ввели моду залпом выпивать бутылку портвейна перед тем, как нажать на кнопку звонка и попасть в гости. Уставшая от бесконечных попоек жена хозяина открывала дверь и обыскивала визитера. Алкоголя с собой у него не было. Да и сам он вроде был ничего… вменяемый. Визитеру разрешалось пройти. Он проходил, присаживался и на глазах изумленной публики тут же терял человеческий облик. Этим-то трюком митьки и прославились. Их быт обрастал слухами. Питаются митьки исключительно хлебом, пропущенным через мясорубку пополам с маргарином… Отец троих детей Дмитрий Шагин – девственник… Основная заповедь группы гласила: «Митьки никого не хотят победить!». Чтобы стать митьком не нужно было даже рисовать картины. Достаточно было носить тельняшку, пить портвейн, называть всех вокруг «братушками» и не париться о завтрашнем дне. Те из митьков, кто вовремя перестал пить алкоголь, живы и сегодня. Они преуспевают. В Русском музее теперь проходят выставки типа: «От Ивана Репина до Дмитрия Шагина». Они имеют мастерские в прекрасных и престижных домах. Они третье десятилетие подряд тянут свою игру… давно переставшую быть смешной. Митьки не стали легендой. Просто потому, что и не собирались. Поседев, эти толстые люди перестали ведрами лакать алкоголь, но в остальном они все те же. Они просто живы. Митьки никого не хотят победить. 4 Говорят, на дне океанов, на многокилометровой глубине существуют места, куда никогда не заглядывает солнце. Но жизнь существует и там. Уродливые безглазые твари жрут там себе подобных и рожают детенышей – таких же уродливых и безглазых. Публика воспринимала митьков, как безобидных толстых медвежат. На самом деле они были плоть от плоти петербургского андеграунда. Рядом с этим миром подводный ад показался бы Диснейлендом. Поэт Владимир Швейгольц часто беседовал с подружкой о загробном блаженстве. Подружке наконец захотелось испытать это блаженство на себе. Она попросила поэта убить ее. Тот не смог отказать возлюбленной. Объяснив в чем дело, Швейгольц выпросил у кого-то из знакомых ключи от пустующей дачи. Парочка уединилась, и Владимир перепилил улыбающейся подруге горло. Попала ли она в рай – неизвестно. Известно, что Швейгольц надолго попал в тюрьму. Из людей, которые начинали в Ленинграде андеграундное движение, до сорока лет дожили единицы. Кладбища не вмещали тех, кто решил сделать карьеру художника в моем городе. Наутро, после предыдущего вечера, руки дрожали так, что о занятиях живописью речь уже не шла. Поэтому питие водки начиналось с утренней зарей. Начиналось с утренней зарей и продолжалось до зари вечерней. И уж к этому-то времени все начиналось по-настоящему! К следующему утру выяснялось, что ночью кто-то убит током… Кто-то повесился… Кто-то обнаружен на дороге, расплющенный грузовиком… Кто-то, как подлинный рок-н-рольщик, захлебнулся в рвоте… Чье-то сердце, не выдержав, взорвалось… Вздохнув, выжившее брались за то же самое. Пить в грязных мастерских было скучно, а дома – в коммунальных квартирах – неудобно. Поэтому художники очень любили пить, сидя на мокрых петербургских крышах. Затащить на крышу ящик портвейна, выпить его весь, ощутить, что теперь ты не в состоянии даже подняться на ноги… и именно в этом состоянии пойти гулять по скользким наклонным поверхностям. Суицид всегда был петербургским национальным видом спорта. Девушки, феи художников, резали себе горла, травились газом, а у кого фантазии не хватало, банально бросались с колоннады Исаакиевского собора. Самим-то живописцам фантазии хватало на многое. Одним из близких приятелей Тимура Новикова был художник Валерий Черкасов. Вместе с мамой Валерий жил в крошечной однокомнатной квартире. Мама занимала комнату, а Валерий поселился в пятиметровой кухне. Он создавал очень маленькие художественные композиции. Шедевры усеивали на его кухне весь пол. Чтобы на них не наступать, Черкасов передвигался по дому, привязывая к ногам две табуретки. Решив покончить с собой, этот художник выбрал не затасканный способ. Он всем телом обрушился на пол, установив на определенной отметке скальпели, которые должны были вонзиться ему в глазницы. Покончить с собой не удалось. Пробив веко, один из скальпелей застрял в изнаночной стороне черепа. Изуродованный художник окончательно сошел с ума. А вот Тимур Новиков и его приятели поразили современников оригинальностью. Сдохнуть под забором назло врагу – не казалось им привлекательным. «Новые художники» были циничны. «Новые» стремились к успеху. «Новые» не скрывали того, что стремятся ко вполне официальному успеху, и это шокировало окружающих. 5 Подпольный художник того времени – это типчик лет сорока. Бородатый. Одетый в растянутый коричневый свитер. Тимур был высок, подстрижен под панка, тщательно побрит, носил дорогие джинсы и клетчатые рубашки. Его портрет следовало рисовать резкими линиями: высокий прямой лоб… орлиный татарский нос… длинный, выступающий вперед подбородок… Путь подпольного художника лежал через тюрьмы, психушки и заблеванные кухни коммунальных квартир. Эти люди собирались в чумазых помещениях и убивали себя алкоголем. «Новые художники» устраивали показы мод, театральные представления и танцульки с красивыми девушками. Там тоже выпивалось несчетное количество алкоголя. Но выпивалось просто так. Для удовольствия. Не ради борьбы с режимом. Это было очень странно. «Новых художников» было всего несколько человек: сам Тимур Новиков и несколько ближайших приятелей. Они считали себя художниками, а окружающие считали их юными негодяями. Новиков хотя бы что-то рисовал, подтверждал статус художника. А Гурьянов с Африкой считали лучшими произведениями прекрасных себя. Они были не просто денди. Они были монахами особого дзен-дендистского ордена. Вместо того чтобы носить бороду и малевать полотна, Густав и Африка спали до обеда, а потом часами бродили по комиссионным магазинам в поисках модных рубашек и экстравагантной обуви. В 1986 году Новиков устроил у себя в галерее АССА выставку произведений Энди Уорхола. Не каждый советский искусствовед знал тогда, кто такой Энди Уорхол. А вот Новиков переписывался с нью-йоркским коллегой, и тот даже прислал ему в подарок несколько своих работ: плакаты с лицом Мэрилин Монро… банки томатного супа «Кемпбелл»… Новиков выставил все это у себя в АССЕ, и это стало первой выставкой Энди Уорхола в СССР. Новикову было тесно в этом мире. Новикову хотелось померяться силами не с бородачом из соседнего подъезда, а со звездами Нью-Йорка и Амстердама. Еще Уорхол прислал Новикову свою книгу «Философия успеха Энди Уорхола». Этот подарок был лишним. Новиков мог сам кого угодно обучить философии успеха. Он не хотел быть художником № 1. Новиков хотел быть просто № 1. Что ему были все эти выставки? В середине 1980-х если власти хотели прикрыть художественную выставку, то посылали всего одного офицера КГБ. Он приходил и закрывал. Но здесь же, рядом, в тех же Домах культуры творилось что-то совершенно новое. На усмирение рок-н-рольных концертов власть отряжала каждый раз по полку милиции, и у каждого милиционера в кармане лежал кустарный свинцовый кастет, но барабаны русского рок-н-ролла все равно выбивали свой ритм и справиться с этим было невозможно. «Новые художники» были художниками. Но вели себя – как рок-н-рольные звезды. Они и были рок-н-рольными звездами. Одноклассник Новикова Олег Котельников играл на гитаре в первой панкгруппе страны… Африка проводил больше времени на концертах Гребенщикова, чем в мастерской… Густав лупил по своим барабанам… Музыкой занимались почти все «Новые художники». Кроме, пожалуй, Ивана Сотникова. Но об Иване Сотникове разговор впереди. А тогда, в середине 1980-х плиты земной коры пришли в движение. Скоро должна была брызнуть магма. Первыми поняли, что происходит, Новиков и его приятели. Они первыми попробовали оседлать цунами русского рока. 4. Кафе «Сайгон» (1987–1989) 1 Целых двадцать пять лет кафе «Сайгон» было центром петербургской культуры. А вот когда именно закрылся «Сайгон» – никто не помнит. Четверть столетия. Довольно длинная жизнь. Открылся он осенью 1964 года, но когда же он закрылся? Прежде «Сайгона» модная публика собиралась тремя кварталами выше по Невскому, в кафетерии на Малой Садовой. Туда ходили первые ленинградские стиляги. Там можно было встретить подпольно рукоположенного православного священника. Или энтузиастов, которые, сидя в центре Петербурга, готовили государственный переворот в Испании. В «Сайгоне» публика была совсем другой. Место открыли спекулянты книгами и антиквариатом. Вслед за продавцами книжек подтянулись любители книжки читать… а потом и любители писать. Почему кафетерий на углу Невского и Владимирского проспектов получил такое имя – неизвестно. Репутацию «Сайгону» сделали похмельные поэты 1960-х, любившие хлопнуть здесь «двойного черного без сахара» по 14 копеек. Считалось, что в «Сайгоне» варят лучший в городе кофе. Как-то из тюрьмы в Ленобласти несколько зеков сбежали только бы попить знаменитого «сайгонского» кофе. В кафе их и взяли. Однако посетители пили никакой не кофе, а принесенный с собой портвейн. Или коньяк. Коньяк продавался здесь же, и для картежного каталы с Лиговки напоить коньяком «сайгонского» поэта было делом чести, а поэты в знак благодарности на всю улицу читали стихи. Сюда хаживали Иосиф Бродский и Сергей Довлатов. Здесь собирались все: поэты-алкоголики и просто поэты, первые подпольные валютные миллионеры, драгдилеры, менты в штатском, рок-звезды, толпы художников, гомосексуалисты-проституты и, разумеется, огромное количество сумасшедших. Каждое утро молодого Бориса Гребенщикова начиналось с чашки кофе в «Сайгоне». Постоянным посетителем «Сайгона» был и пианист Сергей Курёхин. 2 В середине 1980-х Курёхин по утрам играл на рояле во время соревнований по художественной гимнастике, а вечерами болтался по букинистическим салонам на Литейном проспекте и ведрами пил кофе в кафе «Сайгон». Рядом точно такую же жизнь вело огромное количество таких же, как он: тощих, прыщавых, нелепо одетых и жутко талантливых. Все они были со странностями, но Курёхин – особенно. Чего стоили одни его музыкальные вкусы! Можете поверить? Этот парень любил не Rolling Stones и не Led Zeppelin, а авангардный джаз. Ну не оригинал ли? Он пил вино с Гребенщиковым, пил вино с Тимуром Новиковым, хлопотал за парня… не, бля буду, жутко талантливого парня-саксофониста из Омска… слушал треки лондонских джазменов, ночевал в мастерских у знакомых художников, пил вино с Гребенщиковым, пил вино с Тимуром Новиковым… Так шли годы. Он завоевал репутацию лучшего в стране джазового пианиста. Для одного английского лейбла он записал сольный джазовый альбом. Когда запись была прослушана на Западе, специалисты просто не поверили. Решили, будто трек проигран в ускоренном режиме, ведь играть с такой скоростью и при этом столь технично – выше сил человеческих. Среди знатоков альбом стал сенсацией. Но – только среди английских знатоков. В России Курёхина по-прежнему никто не воспринимал всерьез. Джазмены считали его рок-музыкантом, рок-музыканты считали его джазменом, а классические музыканты считали его козлом. Он чувствовал себя номером один. Он и был номером один. А окружающие похлопывали его по плечу и говорили: «Да, старик, забавно это у тебя получается». Курёхин пробовал играть с сайгонскими приятелями. С группой «Аквариум» он записал целых четыре альбома. При этом каждая собака в СССР знала, что такое «Аквариум», но кто хотя бы слышал об улыбчивом парне по фамилии Курёхин? Работа с «Аквариумом» обернулась криками и скандалом. В этой группе было место только для одного лидера. Гребенщиков был обижен: он дал шанс никому не известному самородку поработать с раскрученным брендом, и где благодарность? Курёхин тоже был недоволен: он пытался превратить «Аквариум» в нормальный музыкальный коллектив, и чем ему ответили? Они перестали общаться. Потом, после того как Курёхин умер, Гребенщиков сказал о нем много теплых слов. Но сперва они лишь за глаза поливали друг друга грязью и в интервью называли друг друга мудаками. Этот экспириенс был для Курёхина важен. Он понял: делать как лучше не стоит. Стоит делать так, как лучше для тебя. И он стал делать именно так. Но это было позже. А пока он и молодой Боб Гребенщиков просто пили кофе в кафе «Сайгон». 3 Забитый народом перекресток. Протиснуться, войти в деревянные двери. Слева – барная стойка со старой рычащей кофеваркой. Чуть дальше – ступенька вниз и длинный зал с круглыми столиками. Пахнет сыростью и дешевыми сигаретами. Народу много, и говорят все одновременно. Мычат пьяные. С самого утра смертельно пьяные легенды городской культуры. Договаривались встретиться в шесть. Пили кофе. Потом пили алкоголь. Потом пили все, что удалось найти. Иногда доедали с оставленных на столе чужих тарелок. Знакомились с девицами. Целовались со знакомыми девицами. Пьяными пальцами хватали за бюст незнакомых девиц. Читали стихи. Ругали тех, кто читает стихи рядом, смеялись над теми, кто не понимает наших стихов, и отказывались понимать стихи соседей. Собственно за этим сюда и ходили. Девушек в «Сайгоне» было огромное количество. Девушки были симпатичные… девушки были разные. Были провинциалки только что с Московского вокзала. А были барышни, состоящие в интимной переписке с философом Мартином Хайдеггером. Так проходили десятилетия. Так проходила жизнь. «Сайгон» был полон странными типами. Самым странным из всех был 90-летний аристократ Олег Михайлович Сумароков. Родословное древо Олега Михайловича корнями упиралось в шведского конунга Рюрика. До революции его предки славились чудачествами и щедрой благотворительностью. Олег Михайлович прославился приблизительно тем же. Внешне он был типичный советский пенсионер. Этакий добрый дедушка. Поношенное пальто. Седые вихры. Но под пальто его сердце билось в ритме хэви-металл. Как-то Сумароков должен был выступать на очень официальном мероприятии (что-то о модной тогда молодежной культуре). Телекамеры. Отечественные академики. Иностранные инвесторы. Чиновники в строгих костюмах. Сумароков пришел тоже в строгом костюме. Сказал прочувствованную речь. Развернулся, чтобы сесть на место, и зал замер. Брюки сзади у выступавшего были разорваны пополам и не могли скрыть ни единого сантиметра его старческих ягодиц. Он был первым в стране культуристом. Особых успехов не достиг, но штанги тягал до старости. При этом беспробудно пил. Допивался до того, что зимой, со шваброй наперевес босиком выбегал на улицу и принимал бой с армией видимых только ему гигантских крыс. Еще в 1960-х Сумароков организовывал радикальные акции по защите памятников старины. Такие, знаете, в стиле сегодняшних «гринписовцев». Потом занимался парашютным спортом и вроде бы даже имел по этому поводу почетный парашютистский значок. Под конец жизни он стал протестантским пастором. Правда ненадолго. Из церкви его тоже изгнали. Вместо проповедей Олег Михайлович приглашал к амвону знакомых панк-рокеров, и прихожане в ужасе затыкали уши ладонями. Сумароков первым из деятелей андеграунда стал говорить с властью на ее языке. В пухлом своде причудливых советских законов он нашел несколько годных по смыслу и, потрясая ими, начал ходить по райкомам и исполкомам. Когда ему отказывали, он не шел молча напиваться, а подавал апелляцию. Он обзавелся печатями. И он добился своего. В 1987 году под обустройство молодежного клуба Сумарокову было передано громадное здание в самом центре города. Прямо напротив офиса КГБ и в двух шагах от АССЫ Тимура Новикова. 4 Галерея Тимура Новикова была первым ленинградским сквотом. Но она была совсем небольшой – частный клуб для приятной публики. А Сумароков прямо под окнами КГБ основал громадную коммуну. Сквот получил название «Клуб НЧ/ВЧ». Олег Михайлович был фанатом группы AC/DC – отсюда и название. В рушащемся неотапливаемом здании жили сотни людей: джанки, первые кришнаиты, авангардные фотографы, рок-звезды, которые не умели играть на своих инструментах, безумные художники-мультипликаторы и толпы просто гребнястых подонков. Здесь же обосновался и первый русский панк Андрей Панов, больше известный под кличкой Свинья. Панов стал легендой почти сразу. По городу ползли слухи: Свинья ходит по Невскому проспекту в женском нижнем белье… Свинья прямо на квартирном концерте убил человека… Самый известный сюжет был связан с фекалиями. Детали могли различаться, но вкратце суть такова. Свинья шел по улице и захотел в туалет. А туалета поблизости не оказалось. Тогда он просто расстегнул брюки и сел на корточки. Прохожие отворачивались и краснели. Девушки замирали с круглыми глазами, а потом со всех ног бежали прочь. К распоясавшемуся хулигану, играя желваками, подошел милиционер: – Какаем? На улице? Непорядок! Будем оформлять статью за хулиганство. Панк удивился: – Вам не нравится, что я какаю? Так я уберу! Он сгреб фекалии в ладони и отнес в урну. А милиционер грохнулся в обморок. 5 Свинья умер еще до того, как ему исполнилось сорок. Последние несколько лет он не трезвел вообще ни на мгновение. При этом родился он в милой еврейской семье и всю жизнь прожил с любимой мамой. Отец Свиньи был ведущим танцором Кировского театра. Сегодня он возглавляет Бостонский балет в США. У нас в стране он известен куда меньше сына, хотя на Западе его ставят в один ряд с Нуриевым и Барышниковым. Когда встал вопрос о получении образования, Андрей подал документы в Театральный институт. По закону, платить стипендию сыну должен был родитель, проживающий за границей. От отца Андрей получал по полторы тысячи рублей за раз. В СССР это были фантастические деньги. Не все получали столько за год. Учиться в модном вузе… получать за это огромные бабки… чего еще надо? Панов проучился в Театральном институте всего три месяца, а потом забрал документы и создал первую панк-группу страны. Прикинув, как по-русски могло бы звучать «Sex Pistols», группу назвали «Автоматические Удовлетворители». Типичным приемом Свиньи было выйти на сцену и тревожным голосом спросить в микрофон: – Андреи! В зале есть Андреи?! – Есть! – Ну, так держите хуй бодрее! И уйти со сцены минут на двадцать. В 1988-м во время выступления на рок-фестивале в Киеве музыканты накрыли на сцене стол. Когда объявили их выход, они расселись вокруг и стали пить алкоголь. Публика решила, что это такой эффектный заезд, и сперва молчала. Потом, минут через двадцать, на сцену полетели стулья. Кто-то из музыкантов оторвался от стола и спел-таки пару куплетов. Всего выступление продолжалось около двух часов. «АУ» за это время успели нарезаться до полусмерти. Выпито было много, а спето от силы полпесни. Сам Панов считал это выступление лучшим в своей карьере. Ежегодно тысячи мальчиков с сальными волосами и угреватой кожей берут в руки гитары и идут на штурм небес. Кто-то из них становится звездой. Кто-то – нет. Но начинают они всегда одинаково: набрасывают на плечо ремешок гитары и шепчут миру: «Держись, гад!..». Потом мальчишечьи пальцы забывают, как берутся аккорды. Звездами становятся единицы. Но никто не переживает из-за этой фигни. Рано или поздно ты поймешь, что успех – это всего-навсего слово из пяти букв. Это дойдет до тебя обязательно. Потому что это правда. До тебя дойдет, что никто в целом мире не станет, просыпаясь, шептать твое имя. В тот момент, когда ты покоряешь вершину, для тебя начинается путь вниз. Тот, кто добился всего, дальше будет только терять… и терять… и терять… и терять… так не проще ли оставаться внизу? Не проще ли вести себя так, будто на вершине ты уже побывал, даже если ты там не побывал? Лицо Свиньи так и не появилось на обложке ни единого глянцевого журнала. И в заставке ни единого ТВ-шоу тоже не появилось. Дело не в том, что успех его не интересовал. Еще как интересовал! Но только реальный успех, а не тот бред, который подразумевают под этим словом. Потому что успех выглядит красиво в кино, а в жизни успех не стоит того, чтобы его завоевывали. Слишком много мороки… слишком мало удовольствия. 6 Сквот Сумарокова располагался с одной стороны от офиса КГБ, новиковская АССА – с другой, а вокруг этих двух точек, как опята вокруг пня, стали расти места помельче. Клубы, галереи, театры и просто дыры, куда каждый вечер набивались толпы юных бездельников. И все равно, самым главным местом в мире был «Сайгон». Все дороги города вели на перекресток Невского и Владимирского. Хиппи 1970-х меняли отдельные квартиры в новостройках на крошечные комнаты в коммуналках напротив «Сайгона». Допив кофе, тусовка перебиралась к ним. Они слушали музычку и курили только появившуюся в городе марихуану. Самое ужасное, что поменянные квартиры никуда не делись. Мир изменился два раза подряд, а квартиры остались. Обитаемы и до сих пор. За прошедшие двадцать лет там ничего не изменилось. Все так же попахивает жженой травой. Звучат все те же трупные звуки King Crimson. Поколение рок-н-ролла напоминает беженцев из Атлантиды. Их родина ушла на дно в мифологическую эпоху. А сами они все еще живы. Опухшие, полысевшие рок-н-роллеры поигрывают иногда на своих гитарках. Снимают их с антресоли. Сдувают вековую пыль. Поигрывают. Получается ничего. «Сайгон» выблевал свое прошлое, сменил кожу, и на месте чумазого кафетерия сейчас стоит дорогущий отель «Рэдиссон». Охранники с бэджами и рацией в ухе даже не подозревают, руины чего им выпало охранять. Из окон соседних домов на «Рэдиссон» смотрят выжившие атланты. Они сидят на коммунальных кухнях, пьют чай, кушают гречневую кашу и ведут беседы, начавшиеся два десятилетия назад. Они все еще слушают свой замогильный рок-н-ролл. Слушают осторожно: он что-то плохо пахнет последние годы… неприятный какой-то запах… лучше его не тормошить… но что поделаешь?.. ведь это рок!.. великий рок!.. все должно продолжаться, даже если все давно кончилось. 5. Группа «Кино» (1987–1990) 1 В 1987 году власти попытались прикрыть очередной ежегодный Фестиваль Рок-клуба. Сослались на несоблюдение правил пожарной безопасности и в последний момент запретили уже заявленные концерты. Запрещать нужно было самый первый Фестиваль, а запрещать пятый по счету шабаш было поздно. Толпа меломанов не дождалась концерта и двинула на Смольный. Колонна состояла из нескольких тысяч молодых людей. Во главе колонны шел красавчик Михаил Борзыкин, из группы «Телевизор». Борзыкин был похож на молодого Билли Айдла. Он никогда ничего не боялся. Он даже в советские времена, стоя на сцене, прислонял к ширинке на джинсах резиновую куклу с лицом Михаила Горбачева, и ему ничего за это не было. Теперь он вел тысячи людей прямо на самое охраняемое здание города. И оно больше не казалось таким уж неприступным. Вопрос разрулили. Фестиваль все-таки начался. Фестиваль начался, а на следующий год, в 1988, следующий Фестиваль прошел и вообще с невиданным размахом. Три десятка групп! Три десятка тысяч зрителей! Выглядело это здорово. Однако за ярким фасадом почти ничего не стояло. Весь петербургский рок-н-ролл – это был Борис Гребенщиков и кружок его приятелей. Как и десятилетие назад. Никакого массового движения не получалось. Такова была горькая правда. Вторым китом петербургского рок-н-ролла была группа Майка Науменко «Зоопарк». Но Майк спивался. Неделями не приходил в себя. Вместо концертов пьяный лежал под столом в гримерке. Если же он (потолстевший… ужасно выглядящий…) все-таки выходил на сцену, то ходуном ходящие руки все равно не давали ему прилично взять хоть один аккорд. Майку оставалось жить всего пару лет. Последние месяцы жизни до музыки ему не было никакого дела. А Гребенщикову нужны были соратники по борьбе. Гребенщиков пробовал иметь дело с панками. Это было бесперспективно. Зато именно в тусовке Свиньи Гребенщиков нашел человека, который стал таки знаменем русского рок-н-ролла. 2 Первое время группа Виктора Цоя называлась «Гарин и Гиперболоиды». Сперва это было трио, потом дуэт, а под конец Цой и вовсе остался один: Гарин без гиперболоидов. До 1984 года группа была филиалом гребенщиковского «Аквариума». Их первый альбом был целиком спродюсирован Гребенщиковым, на первых концертах вместе с Цоем играли «аквариумовские» музыканты, а досуг Цой проводил в компании гуру. В то время Гребенщикова очень интересовало направление древнекитайской философии, именуемое «Ветер и Поток». Основная идея состояла в том, что философы ежевечерне нажирались, как скоты, и мешали окружающим спокойно жить. Цой с женой Марианной снимал квартиру в северных районах Петербурга. Работал он где-то на стройке. Денег не было. Перспектив тоже. Денег не было настолько, что иногда Цою приходилось торговать портретами иностранных рок-знаменитостей, которые он сам же и рисовал. Он действительно хорошо рисовал и собирался быть художником. Приятелям Цой дарил сувениры собственного изготовления. Например такие, как вырезанная из дерева пепельница в виде ступни, каждый палец которой являлся крошечным пенисом. Гребенщиков приезжал к Цоям по пятницам. С собой он привозил ящик сухого красного вина. Древнекитайские философы обычно угощали собутыльников, пуская чашечку с вином по волнам тихой реки. В квартире Цоя не было тихих рек. Чтобы соблюсти китайский колорит, приятели пробовали пускать чашечку в ванной. Чашечки тонули. Вино проливалось. Они махнули на колорит рукой. Трудно сказать, хорошо ли разбирался в древнекитайской философии недоучившийся ПТУшник Цой. Но суть движения «Ветра и Потока» он уловил точно. Нарезаться им с Гребенщиковым удавалось не хуже китайских философов. 3 Виктору Цою в тот момент было чуть за двадцать. Он родился в семье учительницы физкультуры и инженера. Мама была русской, а папа – из казахских корейцев. Папа даже по-русски говорил плохо. Говорят, женат папа был пять раз, причем три раза – на маме Виктора. Цой не был общительным юношей. Он был необщительным. Подбородок вперед, непроницаемое лицо. Ты задаешь вопрос, а он молчит… и только после трехминутной паузы цедит тебе в ответ одно-единственное слово. В Петербурге редко хамят в транспорте… и никогда не переходят с «вы» на «ты»… но дело не в вежливости… просто в моем городе не принято пускать людей дальше прихожей… принято проживать жизнь застегнутым до самого кадыка. Гребенщикову хотелось видеть в группе Цоя типичный ритм-энд-блюз-бэнд. Еще один типичный ритм-энд-блюз-бэнд. Что-то вроде раннего «Аквариума». Цой хотел совсем другого. Он был человеком иного поколения. Когда Гребенщиков собрал свою группу, Цой только-только перешел во второй класс. Он вырос на другой музыке и играть хотел тоже другую. Несколько лет подряд он искал собственный саунд. Работал над тем, что станет фирменным «киношным» звучанием. Все изменилось в тот момент, когда Цой сошелся с кружком Тимура Новикова. С осени 1984 года на барабанах в цоевской группе «Кино» стал играть Георгий Гурьянов, по прозвищу Густав. Просто лупить по барабанам Густав не желал. Ему хотелось быть фронтменом. Ему хотелось, чтобы все девушки страны рыдали над его фотографиями. Густав первым из русских рок-н-рольщиков придумал барабанить стоя и теперь во время концертов пристраивался рядом с вокалистом. Тук-тук-тук! – ГУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУСТААААААААААААААААААВ! Главное, что нужно, чтобы стать рок-звездой, это вовремя умереть. Для рок-звезды это куда важнее, чем иметь музыкальный слух. Кроме того рок-н-роллер должен быть бедным и честным. Но Густав не желал умирать. Он желал жить долго и роскошно. Он окружал свою жизнь миллионом приятных мелочей. Он первым из Рок-клубовских музыкантов привык тратить гонорары в дорогущем валютном магазине «Березка». Он жил так, как желал, и научил этому Цоя. Именно Густав сделал «Кино» той группой, которую полюбили миллионы. 4 Перед каким-то из Рок-фестивалей Цой пил вино с Константином Кинчевым. Дело было с изнанки ленинградского Дворца молодежи. Там, если вы не в курсе, есть такой тихий, поросший травой пустырь. Кинчевская «Алиса» считалась самой модной панк-группой СССР. Это немного беспокоило Цоя, потому что он-то считал самой модной группой свое «Кино». Прихлебывая вино, он несколько раз подряд повторил: – Понимаешь, Константин, самая-то модная группа страны, это мы. – Хуй с ним. Пей. – Нет-нет. Я точно тебе говорю – самая модная группа страны, это мы. – «Ласковый май» тоже очень модная группа. – Но мы моднее. – Это тебе Густав сказал? Цой промолчал. Выпил еще вина. – Чем ты, Виктор, последнее время занимаешься? – Учу английский язык. – Да? А зачем? – Мы сейчас восемьдесят концертов зарядили! – Ты что, все деньги заработать хочешь? – А что? Пока можно зарабатывать – нужно зарабатывать! – Ты телохранителей себе не нанял еще? Окружил себя говном всяким. Африка этот… Густав… Они же пустышки! Козлы «ассовские»! Цой еще раз промолчал. Потом сказал: – Зато мы самая модная группа страны. 5 Последний раз группа «Кино» участвовала в Рок-клубовском концерте весной 1987 года. Почти сразу после этого ими был записан альбом «Группа крови». «Кино» стали легендой. Той весной этот альбом слышался из каждого отрытого окна. Воздух пах асфальтом и сиренью, и отовсюду звучал голос Цоя… барабаны Гурьянова… гитара Каспаряна… Ты идешь по улице, а из каждого раскрытого окна звучит твой голос. Если честно, на это ты совсем не рассчитывал. Выпячивая челюсть, ты верил, что особенный. Был готов всю жизнь биться за успех… а когда успех пришел, ты не ощутил ничего, кроме растерянности. Это правда, да? Все это происходит на самом деле, да? Год назад в семь утра ты ехал на работу в пустом промерзшем троллейбусе. В непроснувшейся голове ворочались кусочки дурацких воспоминаний. Кусочки сна… Кусочки опухших рож соседей по троллейбусу… Из этих кусочков ты составил песню. Потом сыграл ее приятелям и мучался: оценят? не оценят?.. а теперь эта песня играет в каждом открытом окне. Твой рок скрутил мир в бараний рог. Это был не просто успех. Это был самый громадный успех русского рок-н-ролла за всю его историю. Слишком многое совпало в том году. В стране бушевала революция, и «Марсельезой» последней русской революции стал альбом «Группа крови». Это был триумф, и никто в том году не хотел понимать, что победа-то – пиррова. 6 В галерее у Тимура Новикова часто гостила американка Джоанна Стингрей. Тогда среди продвинутых американцев было модно приезжать в СССР. Девушка была из приличной семьи. Отчим Джоанны – известный калифорнийский адвокат. Газета «Los Angeles Times» упоминала его фамилию в рейтинге «Кому принадлежит реальная власть в Лос-Анджелесе». А мама в прошлом была актрисой и вместе с Мэрилин Монро снялась в фильме «В джазе только девушки». Правда, совсем в маленькой роли. В Ленинград Джоанна приехала вместе с сестрой Джуди-Энн. По-русски сестры не знали ни слова. Это не помешало им моментально войти в тусовку «Новых художников». Джоанна пила алкоголь, пробовала петь и вместе с художниками бродила по мокрым петербургским крышам, а ее сестра Джуди снимала происходящее дорогим фотоаппаратом. На свои деньги сестры купили в Штатах комплект звукозаписывающей аппаратуры. На нем были записаны чуть ли не все альбомы петербургских рок-н-рольщиков. Потом Джоанна сгоняла в Калифорнию и договорилась издать музыку приятелей на небольшом местном лейбле. В 1988 году состоялась презентация двойного альбома Red Wave – «Красная Волна». Альбом был подарен президенту США Рональду Рейгану и советскому генсеку Горбачеву. Это оказалось гениальным PR-ходом. А то! Успех! Наши прорвались в мировой шоу-бизнес! Все газеты СССР писали о «Красной Волне» несколько лет подряд, и в результате промоушена, героями поколения стали не все рок-н-рольщики, а только те, кто вошел в альбом Джоанны: «Аквариум», «Кино», «Алиса» и «Странные Игры». Теперь их имена знали все, кто хоть раз в жизни открывал газету. Их знали в провинции. Их знали даже те, кто слыхом не слыхивал о существовании ленинградского Рок-клуба. Приятели Тимура Новикова первыми снялись в «большом» официальном кино. И первыми продали свою музыку на Запад. Третьего хода не понадобилось. Дальше можно было лечь на диван и заплевать хоть весь потолок, потому что время все сделало само. 7 Россия нравилась сестрам Стингрей. Она нравилась им так сильно, что сестры решили официально зарегистрировать отношения. В 1987 младшая Джуди вышла замуж за лидера группы «Центр» Василия Шумова, а старшая предложила руку и сердце гитаристу «Кино» Юрию Каспаряну. Свадьбу справили роскошно. Ведра шампанского и фейерверк. В Петропавловской крепости был арендован ресторан. Возили молодоженов на автомобиле «Чайка» – громадном и цельнометаллическом, как советский танк. Разумеется, Цой тоже был приглашен. На свадьбе Виктор и его жена Марианна в последний раз изображали пару. Стингрей и Каспарян начинали супружескую жизнь, а супружеская жизнь Цоев разваливалась. Марианна познакомились с будущим мужем на чьем-то дне рождения. Сперва Цой не произвел на нее впечатления. Но в разгар вечеринки, когда все набрались довольно прилично, она все-таки обратила на него внимание («У-у, какой щенок! Витя его зовут!») и чуть ли не помадой на лице написала ему свой телефон. Марианна была старше Виктора. Она имела вполне приличную должность: заведующая гардеробом Ленинградского цирка. И зарплата у нее тоже была вполне приличная. Кроме того, Марианна собиралась получать художественное образование… С работы пришлось уйти, а с образованием не сложилось. Иногда им приходилось по-настоящему туго. Когда Цой лежал в сумасшедшем доме, Марианна договорилась с руководством клиники, что будет подрабатывать для них в качестве художника-оформителя и таким путем добилась разрешениям на ежедневные свидания. Летом 1985 года у них с Виктором родился сын. А через четырнадцать месяцев, Виктор оставил семью и переехал жить к девушке Наташе в Москву. В Москве музыкант из группы «Звуки МУ» Александр Липницкий познакомил Цоя с Юрием Айзеншписом. Знакомство произошло в ресторане «Эрмитаж». При советской власти Айзеншпис попал в тюрьму по обвинению в незаконном предпринимательстве. Теперь он пробовал силы в области музыкального продюсерства. Переговоры прошли под вино и сочное «эрмитажное» мясо. Стороны остались довольны друг другом. Пробы ради Айзеншпис организовал «Кино» первые гастроли по Западной Сибири. С этого момента для Цоя началась иная жизнь. Немного неудобно говорить об этом словами, но он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО был достоин лучшего. ТА жизнь давно кончилась. Он давным-давно был не тот парень, который женился на Марианне. 8 Зиму 1988–1989 «Кино» провело в бесконечных гастролях. Айзеншпис был первым профессионалом русского шоу-бизнеса. У музыкантов появились реально большие деньги. На эти деньги Цой купил машину. Ничего особенного: подержанные «жигули». Он никогда не верил, что сможет купить машину… и вот, купил. Он долго ходил в автошколу. Долго сдавал на права. Неделями не вылезал из-за руля. Машина стояла под окнами. Металлическая. Надежная. Она стояла под окнами, но как только он хотел, она трогалась с места и доставляла туда, куда нужно. Это было как жизнь. Чтобы добраться туда, куда ты хочешь, нужно просто нажимать правильные педали. Одновременно со звездными гастролями Цой снимается в кино. После «АССЫ» он сыграл главную роль в фильме «Игла». Команда, делавшая фильм, была приглашена на Калифорнийский фестиваль независимого кино. Это была первая зарубежная поездка Цоя. Еще полтора года назад Джоанна говорила, что пригласит их в Штаты и они все вместе пойдут в Диснейленд. Уставший после суточной смены в котельной, пропахший потом и угольной пылью Цой даже не улыбался. Хотя и понимал, что американка шутит. Ну, да. Они пойдут в Диснейленд. А потом полетят на Луну. Смешная острота. Наверху что-то щелкнуло и завертелось в обратную сторону. Ошалелые музыканты обнаружили себя в Лос-Анджелесе. Их уже везли по направлению к Диснейленду. Черт его знает, может быть, и с Луной все тоже срастется? Прежде он ночевал на полу у приятелей, на лежаке у себя в котельной, на скамейке в парке, на нарах в милиции и как-то раз – на здоровенном концертном рояле. Теперь каждое утро в ванной комнате его ждал свежий халат и набор чистых полотенец. Он удивлялся: откуда их столько? Джоанна Стингрей хорошенько подготовилась к встрече приятелей. Под Лос-Анджелесом она арендовала трехэтажный особняк. Там все вместе они и жили: Джоанна с мужем Юрием Каспаряном, а Цой с новой girl-riend Наташей. После фестивального показа «Иглы» у них на вилле была устроена грандиозная вечеринка. Гости напились, девушки стаскивали бюстгальтеры, веселье било ключом. Во время вечеринки Цой познакомился с группой японских промоутеров. Общаться приходилось перекрикивая музыку: – Вы не хотите поехать на гастроли в Японию? – Куда? – В Японию! – В Японию? Хочу. – Очень хорошо! А как насчет мирового турне? – Насчет мирового турне? – Да. Как насчет мирового турне? – Вы хотите организовать мне мировое турне? – Вот моя карточка. Давайте созвонимся. Мы хотели бы обсудить возможность организации вашего мирового турне. На обратном пути в СССР Виктор ненадолго остановился в Нью-Йорке. Там вместе с Дэвидом Бирном из группы Talking Heads он сходил в ресторан, а потом послушать музычку в клубе Knitting actory. Полгода назад кочегар Виктор Цой слушал Talking Heads в скрипучем допотопном магнитофоне и не верил, что люди, пишущие эту великую музыку, дышат с ним, кочегаром Цоем, одним воздухом. Теперь он сидел с Бирном за одним столом и обсуждал совместный проект. Режиссер «Иглы» запускал новую картину. Цой должен был играть главную роль, а Бирн планировал написать саундтрек. Теперь они были просто коллеги. 9 Цой давно хотел жить такой жизнью. Теперь эта жизнь начиналась, становилась реальностью… он ждал это время, и вот это время пришло. Но почему он так странно себя чувствовал? Откуда бралось чувство, будто все происходящее – подвох? Ты приходишь в магазин за покупками, встречаешься глазами с девушкой-кассиршей, и она улыбается: ба!.. да это же тот парень!.. как его?.. Этого ли ты хотел, садясь писать свою первую песню? Почему незнакомые люди должны слушать именно твои альбомы? И покупать ти-шотки с твоим лицом? Ты не способен назвать ни единой причины. Ты просто знаешь, что тебе это нужно. Девушка-кассирша улыбается, и ты хочешь, чтобы таких девушек были сотни. Сотни сотен. Все кассирши страны будут твоими! Ты втягиваешься и уже не способен вспомнить: «А что там было в начале? Ради чего все затевалось?» Может быть, ради того, чтобы идиоты-интервьюеры выстраивались в очередь перед твоей дверью? Эти наглые типы проходят в твой дом, не разуваясь, прутся в комнату, садятся в твое любимое кресло и щелкают диктофоном: ну, давай! рассказывай! Ты убедишься, что успех, это не обязательно что то хорошее, но все равно будешь стремиться к нему, потому что тебе никто не сказал, к чему еще стоит стремиться. Но самое ужасное даже не в этом. А в том, что ты понимаешь: остановка – это шаг назад. Прекрати бег, и все рухнет. Тебя отшвырнет туда, где ты уже был и где тебе не понравилось: они забудут тебя. Будут жить так, словно тебя и не было. Остановись и больше не будет ничего. Даже девушки-кассирши перестанут улыбаться. Тебе не нужна ее улыбка. Но как жалко! Ведь ты строил это на протяжении недель! На протяжении многих лет своей единственной жизни! Что останется, если рухнет даже это?.. И ты вдруг начнешь всерьез воспринимать очень странные штуки… ты писал свои песни и тебя было не остановить… теперь ты тридцать раз оглянешься: что скажет критика?.. Предыдущий альбом все хвалили – а этот? Пока ты думаешь о том, будет ли следующий альбом продаваться так же, как предыдущий, времени на запись самого альбома может уже не остаться. Но ты все равно думаешь. Единожды начав, ты не способен остановиться. Оставшуюся жизнь ты проведешь именно в этих раздумьях. Вернее, нет. Не проведешь. 10 В последние полтора года Цой стал совсем другим. Ему было только 27. А чувствовал он себя стариком. Он замкнулся, перестал общаться даже со старыми приятелями и все время проводил дома. Поколение было ему по колено. Иногда он выбегал в ресторан поужинать. А так – концерты, наташина квартира. Все. 14 августа 1990 года Виктор приехал из Москвы, чтобы повидаться с сыном. Сына звали Саша, и ему уже стукнуло пять. Переночевал Виктор на даче, которую тем летом снял для Марианны. Дела в группе шли не очень. Цой плохо ладил с людьми. Он никогда не чувствовал себя с ними комфортно. Еще год – и этот состав «Кино» развалился бы так же, как развалились два предыдущих. Но года у него в запасе уже не было. В пять утра он проснулся и вышел во двор. Саша тоже не спал: стоял на крыльце и тер глаза. – Куда ты? – Я на рыбалку. Хочешь, поедем вместе? – Нет, пап, не хочу. – Как хочешь. Иди, ложись. Еще рано. Чего тебе привезти? Прогрев машину, Цой аккуратно вырулил на деревенскую дорогу. Спустя двадцать минут на скорости более 150 километров в час его автомобиль протаранил экскурсионный автобус, двигавшийся по встречной полосе. История русского рок-н-ролла была окончена. 11 А ведь как весело все начиналось… На Марсовом поле цвели тополя. Пахло разлитым виноградным вином. И в ушах звучали сотни песен, которые ты еще не написал… но непременно напишешь. Часть вторая Как я придумал техно 6. Сквот в Свечном переулке (1990–1991) 1 Денис Одинг (промоутер): Не знаю… Думаю, что все началось с того, что я познакомился с Олегом Назаровым. Дело было на каком-то рок-концерте. Олег Назаров (промоутер): В 1990 году мы с Денисом Одингом искали сквот. Я тогда как раз вернулся из армии. Мастерскую найти было несложно. Существовала целая технология: ты с самого утра берешь фомочку, выходишь на улицу и, задрав голову, ходишь, смотришь на дома. Если в здании окна не горят и разбиты стекла – значит, дом расселяют. Ты заходишь в парадную, выбираешь заброшенную квартиру, вскрываешь ее фомочкой, ставишь железную дверь – и все! Теперь у тебя есть бесплатная мастерская в центре города. Ну, может быть, еще начальнику ЖЭКа дашь пузырь из валютного магазина «Березка». 2 В доме № 1 по Свечному переулку существовал полуофициальный «Дом мира и милосердия»: притон старых, сошедших с ума хиппи. Героин, битые водочные бутылки, беспризорные дети, опухшие от клея «Момент». Стоило зазеваться, и у тебя могли украсть брюки, в которых ты сюда пришел. Только в одной квартире жили молодые художники. Свою тусовку они называли Dead Dromedary. Денис Одинг был в тусовке самым младшим: ему еще не исполнилось и двадцати. 3 Денис Одинг (промоутер): Я учился в художественной школе и еще в джазовом колледже. Собирался поступать в Академию художеств. Но так как я жил с мамой в маленькой квартире, мне негде было рисовать. Ну, и возраст такой – хотелось жить отдельно. А тут Назаров пришел из армии. И мы решили найти квартиру. Тогда это была распространенная практика. Дома расселяли, а на ремонт у государства денег не было. Правда, искали мы такую квартиру достаточно долго. Мы ходили по улице, смотрели на окна – нас интересовали немытые и неухоженные… Олег Назаров (промоутер): Ну, и мы нашли мастерскую на Свечном переулке. Она была 280 или 290 квадратных метров – здоровая квартира. Сначала снесли перегородки, потом отпраздновали новоселье. На новоселье, помню, играла группа «2ва самолета». Денис Одинг (промоутер): Сперва на Свечном мы въехали в небольшую квартиру… Относительно небольшую – она была трехкомнатная, но для вечеринок все-таки не подходила. А потом в этом же доме мы нашли огромную квартиру – триста квадратных метров! Мы договорились с местным дворником и переехали в большую. У нас были спальни, мастерская, и еще оставалась куча свободного места. А тогда были очень популярны всякие молодежные обмены. В смысле, советских деятелей культуры отправляли в Европу, а оттуда к нам приезжали их группы или театры. В тот раз в Петербурге выступала какая-то датская группа. Мы решили устроить ее концерт, позвали «2вух самолетов» и еще кого-то. Группа не приехала, но вечеринка все равно состоялась. Тогда было голодное время, все по карточкам, а мы купили два ящика консервированных ананасов, шампанского… Было весело. Олег Назаров (промоутер): У нас на Свечном стоял как раз тот самый комплект звука, который Джоанна Стингрей подарила ленинградскому Рок-клубу. А попал он к нам очень просто: человек, который отвечал за звук в Рок-клубе, кроме звука любил еще и деньги. Денис Одинг (промоутер): Изначально это была мастерская. Мы собирались не устраивать там танцы, а работать – рисовать картины. Да только вышло все совсем иначе. Олег Назаров (промоутер): С какого-то момента мы стали устраивать еженедельные вечеринки. Все происходило как-то само собой. Вечером приходил кто-то один, потом – кто-то еще, потом приходили друзья тех, кто пришел раньше, а когда их набилось совсем много – вот уже и вечеринка. DJ Лена Попова: Первыми в Россию эту музыку привезли модный художник Тимур Новиков и его компания. На Запад поехала первая рок-н-ролльная волна: Цой, Гребенщиков, Тимур Новиков, Бугаев «Африка»… А там как раз расцвет хаус-музыки. Ну, они всю эту фигню и стали сюда тащить. Олег Назаров (промоутер): Наши вечеринки на Свечном очень быстро стали городской достопримечательностью. Я не помню, на что мы жили. Но помню, что денег всегда было очень много. На Свечном, например, если раз в две недели заказать грузовик (была такая служба, они забирали бутылки из под шампанского), то получалось пол-грузовика этих бутылок. За это давали $300 – по тем временам гигантские деньги! Хватало даже на то, чтобы жрать в ресторанах. Кроме того, мы продавали картины. У меня ведь специальное художественное образование: художник-реставратор. В основном картины покупали иностранцы. Они постоянно откуда-то брались. Ну, это было логично: иностранцам было некуда пойти, а на Свечном как раз проходили вечеринки. Ну, они и приходили знакомиться… Михаил Воронцов (промоутер, диджей): В то время Советский Союз был страшно привлекательным для иностранцев местом. Все хотели стать очевидцами перелома. Иностранцев на наших вечеринках всегда было очень много. DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): На что жили Одинг с Назаровым мне непонятно. Ни у кого денег не было, а у них какие-то появлялись. Эти двое могли неожиданно выкатить ящик шампанского, на столе у них могли вдруг появиться какие-то фрукты… Элементы сладкой жизни! Мне тогда было вообще непонятно, чем они занимаются. Они целый день сидели, малевали свои картины. Денис Одинг (промоутер): Какие-то картины мы, конечно, продавали, но не очень часто. Достаточно ведь было продать одну картину за $300, и на эти деньги можно жить несколько месяцев. Нормальная зарплата в то время была $10. Олег Назаров (промоутер): На петербургском телевидении тогда существовала передача, посвященная современной культуре. И вот один чувак приехал нас снимать, а когда этот сюжет показывали, то на экране появились титры, за которые мы на него потом очень сильно обиделись. Написано там было «художники-кислотники». К нам потом это название навсегда приклеилось. 4 В квартире было всегда темно, а в темноте светилось фиолетовое искусство: отломанные от световых реклам буквы. Неоновая буква «О» из вывески «МОЛОКО». Буква «И» из вывески «МАГАЗИН». Выглядело это так, будто вам подмигивает девушка на лице которой расплылся синяк. Еще в мастерской играла музыка техно. Чтобы слушать ее было веселее, Олег Назаров придумал показывать кино на световых экранах. Сейчас я объясню, как это делается. Нужно взять пару килограмм сухого льда и поставить на каждый кусочек льда по свечке. От тепла лед таял. Клубы белого дыма стекали на пол. На эти клубы, как на экран, нужно проецировать кино. Получится фантастически. Особенно если перед этим подготовиться к просмотру. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Олег Назаров закончил художественное училище. Он экспериментировал со светоотражающими материалами. А техно… это ведь просто веселая музыка… он просто слушал ее. До тех пор, пока эта музыка не стала его профессией. А сам он не стал первым в стране клубным промоутером. Парни просыпались с закатом и всю ночь валялись на громадных диванах. Курили странно пахнущие папиросы. Пытались творить искусство и продавали то, что получалось, иностранным ценителям. Тем более, что ценители валом валили прямо к ним на Свечной. 5 DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): На Свечном было несколько огромных комнат, а в них были развешаны так называемые «кислотные» картины. Даже я понимал, что все это было очень непрофессионально. Там были намазаны какие-то огромные пятна ядовитых цветов… с непонятными разводами… картинами их было трудно назвать. Висели какие-то неоновые трубки. Дикое свободное выражение. Даже по сравнению с движением «Новых художников» Тимура Новикова… Там все-таки была концепция, собственная школа. А здесь – вообще, непонятно что. Очень как-то странно. С Назаровым и Одингом мы все равно быстро подружились. Гуляя в центре, частенько к ним захаживали. Там можно было чего-нибудь выпить или покурить. Денис Одинг (промоутер): Мы рисовали светоотражающими красками. Казалось, что это и есть мое призвание. Но когда несколько позже я занялся клубом «Тоннель», живопись пришлось бросить. Вообще, мы надеялись открыть «Тоннель», чтобы зарабатывать на этом деньги и иметь возможность спокойно, себе в удовольствие, рисовать. Как видите, из затеи ничего не вышло… Олег Назаров (промоутер): Да и бесплатно жить в квартире у нас получилось недолго. Через полгода ЖЭК стал требовать с нас денег за жилплощадь. Мы не знали, как тут быть, но вскоре рядом с нами возник персонаж, который сам попросился платить за нас всю сумму аренды. Вроде бы это помогало ему списывать налоги. Этот тип работал в администрации города, а мы как раз пришли оформлять договор на жилплощадь. Там и познакомились. Два сапога пара: мы жили на халяву, а он отмывал бабки. Он сразу заплатил за квартиру за год вперед. А потом разошелся и стал каждому выдавать нам каждый месяц по шестьсот рублей каждому на краски. При том что зарплаты у инженеров тогда были рублей по двести. Удивительный в общем человек. Кроме всего прочего он еще и издавал какой-то порножурнал. Очкарик такой, странный… Пропал потом куда-то… Денис Одинг (промоутер): Вообще, это было время, когда любые проблемы решались очень просто. Мы были молодыми, все получалось и казалось, что так будет всегда. 7. «Поп-механика» (1989–1991) 1 Мир вдруг поплыл. Слова перестали значить то, что значили. Ориентация была потеряна целой страной. Ты что-то делал, куда-то шел, а теперь в полном охуении стоишь на улице и не понимаешь, что происходит. В безумном, голодном 1992, когда все рухнуло и ужаснулись даже самые стойкие, в том году Курёхину позволили провести шоу «Поп-механика» прямо на Невском проспекте. По городу расклеили афиши. У Гостиного Двора собралась толпа. VIP-персоны (чиновники из городской администрации и спонсоры-бизнесмены) заняли огороженное место перед сценой, а за их спинами колыхалась многотысячная толпа. Концерт задерживался. Персоны успели здорово накачаться халявным алкоголем. Пошатываясь, они бродили по своей VIP-зоне, а посреди огороженной площадки стоял тощий некормленый верблюд. Иногда он поднимал хвост и какал на асфальт. Мужчины морщились и кругами ходили вокруг. Власти признали Курёхина настоящим артистом. Сняли головные уборы перед его талантом. Разрешили провести шабаш на главной улице города. Было бы естественно сказать им: «Спасибо, власти! Наконец-то благодаря вам я могу делать свое искусство!». Чиновники пили коньяк и ждали: вот сейчас он выйдет и скажет. Курёхин обошелся без скучных благодарностей. Ни один артист возле сцены так и не появился. Только верблюд с обкаканными ногами. Через полтора часа ожидания до зрителей дошло: огороженная клетка с пьяными чиновниками и верблюдом – это и есть шоу. Именно на этот зоопарк Курёхин и пригласил их полюбоваться. Это была одна из самых веселых «Поп-механик». 2 Курёхина веселили такие штуки. Типа свести ансамбль арабских народных инструментов с еврейским хором, выпить водки и посмотреть, что получится. Наигравшись с джазом и рок-н-роллом, Курёхин взялся за главное дело своей жизни – за глобальный проект «Поп-механика». Первая «Поп-механика» прошла в 1982 году. На афишах значилось, что в шоу участвуют Гребенщиков и Цой. Публика рассчитывала, что ей предложат рок-концерт. Но то, что ей предложили, на рок-концерт похоже не было. Сперва по сцене просто бродил Африка. Он лупил барабанными палочками по всему, что попадется, и даже по головам зрителей. Потом появились Гребенщиков и Густав Гурьянов в черных балахонах. Они застыли в причудливых позах и простояли так до конца выступления. В конце шоу Курёхин вынес на сцену бревно и начал его пилить. Как к этому относиться, никто не понял. После первой «Поп-механики» было проведено еще несколько. Каждое шоу получало собственное название: «Индейско-цыганские медитации», «Пять дней из жизни барона Врангеля», «Переход Суворова через Кутузова». В концертах участвовали художники, симфонические оркестры, фольклорные коллективы, джаз-банды, фокусники, укротители и оперные певцы. Самое глобальное шоу Курёхин провел на День милиции в 1989 году. Чукотский певец Кола Бельды спел «Увезу тебя я в тундру» в сопровождении группы «Кино». Тимур Новиков и Африка представляли традиционную русскую забаву – битву динозавра со змеей. Ансамбль песни и пляски КГБ забацал пару хитов из репертуара Джимми Хендрикса. Пионеры-горнисты отдавали салют пенопластовой «Венере Милосской». Мартышки ехали на велосипедиках. Олег Гаркуша из группы «АукцЫонъ» бился в эпилептическом припадке. Стада ослов бежали прямо через партер. Курёхин дирижировал симфоническим оркестром, лежа на полу и размахивая в воздухе ногами. Пьяные гуси под гармошку горланили народные песни. Гитарное соло… Визг саксофона… Все, отыграли! 3 Борис Гребенщиков говорил, что «Поп-механика» это совершенно особый вид искусства. Не концерт, не поэтический вечер, не эстрадное шоу. Совсем другое. Новое искусство не было рассчитано на то, чтобы его смотрели или слушали… не на что в этом роде. Суть этого искусства – плевок в душу аудитории. Если выходя из зала зритель ощущал себя обмокнутым в унитаз – концерт удался! Курёхин не был жестоким человеком. Сперва (очень долго) он пытался быть мягким и добрым. Он хотел быть добрым, потому что он действительно был добрым. Просто потом он перестал быть. Хорошенько размахнувшись, Курёхин влепил миру первый пендаль. Еще до падения СССР, еще в эпоху коммунистической цензуры он появился на телевизионном экране и с умным видом рассказал, что Ленин – это гриб. Атаки с этой стороны не ждали. Все растерялись. Как это, гриб?.. Ленин же млекопитающий… Останавливаться Курёхин не собирался. Окружающие считали, что он – милый и улыбчивый. Очень интеллигентный… Да и его «Поп-механика» – тоже миленькая. Похоже на цирк. Это же очень забавно, говорили все как раз в тот момент, когда Курёхин разворачивал свою армию фронтом. 4 В 1989 году железный занавес треснул. В щелочку тут же просочились ленинградские художники. Первым на разведку отправили Курёхина. Он должен был съездить, посмотреть, как там, и рассказать остальным. Журналы писали, что ни один джазмен в мире не мог рассчитывать на прием, какой устроили Курёхину на Западе. Едва прилетев в Штаты, Сергей отправился поболтать с Фрэнком Заппой. Из Лос-Анджелеса он перелетел в Аризону, где записал альбом «Morning Exercises In The Nuthouse». Вернувшись в Калифорнию, он записывает концертный альбом с местными соулменами и улетает в Нью-Йорк. Там он выступает по клубам и едва успевает отбрыкиваться от наседающих продюсеров. Каждый его шаг снимают операторы телекомпании BBC. Из Нью-Йорка он летит в Чикаго и дает концерт с Полом Уэртико и Питом Коузи. После этого следуют концерты в Санта-Круз, Филадельфии и Вашингтоне. Повсюду его принимают в почетные члены музыкальных обществ, просят выступить, предлагают контракты. Газеты сюсюкали: Сергей Курёхин производит РЕАЛЬНО приятное впечатление. 35-летний ленинградец со скромной улыбкой, теплыми глазами косули и дружелюбной манерой поведения, скрывающей охватывающую его временами грусть… У этого мужчины действительно была очень располагающая внешность. Открытое лицо. Добрая улыбка. Но не было ничего доброго в нем, кроме этой улыбки и по ту сторону располагающей внешности скрывался Терминатор. Было время – и он представлял свою будущую жизнь так: все те же друзья, все те же разговоры, все тот же кофе в «Сайгоне»… и так на годы вперед: болтая, играя, редко трезвея, без конца слушая и читая, опять играя. Эти планы давно устарели. Уже очень давно его интересовало другое: найти что-нибудь святое и уничтожить. Наступить и почувствовать, как оно там хрустит под подошвой. Его уговорили выступить в прямом эфире в радиопрограмме Теда Пэнкена на нью-йоркской радиостанции WKCR. Ведущий спрашивал: – Вы постоянно над всем иронизируете. Это принципиальная позиция? Курёхин отвечал: – На самом деле я очень серьезен. Я – самый серьезный артист в советской культуре. Возможно, самый серьезный человек в целом мире. После Ленина. – Но вы уже определились со своим местом в культуре? – Конечно. Я нашел это место. Оно в пятнадцати метрах левее Кремля и немного выше. 5 Курёхин вернулся в Ленинград и рассказал приятелям, что Запад созрел. Можно ехать и брать его тепленьким. Было решено, что «Новых художников» он оформит как участников своего шоу – просто, чтобы было легче выбраться из СССР. Ну, а на месте разберемся. Тимур Новиков и остальные «Новые художники» давно перестали считаться подпольными самородками. Теперь к ним приезжали интервьюеры из европейских изданий. Они продавали полотна в Русский музей и западные коллекции. Одну работу Новикова вроде бы купил актер Ричард Гир. Другую приобрел Нью-йоркский всемирный торговый центр. Старая коммунистическая бюрократия уже потеряла влияние. А новые банкиры и бандиты еще не успели появиться. И самыми богатыми людьми в стране вдруг стали художники. Разница в курсе между долларом и рублем была непроходимее Сибири. Тот, кто получал хоть какие-то суммы в иностранных дензнаках, мог считаться миллионером. А художникам иностранные дензнаки доставались за просто так. Из Швеции к Африке приехал коллекционер. Мужчина хотел бы купить какое-нибудь произведение. Но подходящего произведения у Африки не было. Швед звонил и нервничал. В конце концов Африка вышел из дому, нашел во дворе здоровенную ржавую железяку и вдул ее шведу за $1000 как предмет индустриального искусства. Нужно было ловить шанс. Успеть схватить его первым. Это была серьезная взрослая жизнь. Игрой это больше не было. Нужно было готовиться к иностранным гастролям. К иностранной известности. К всемирной популярности. Нужно было поехать и засиять как звезда. Это было прекрасно. Но ошибиться тут было нельзя. Новиков, Густав и Африка начали оформлять документы на выезд. Документов требовалось огромное количество. Получить их все художники не успевали. Было решено, что они разделятся и станут стоять каждый в своей очереди. Африке досталось стоять в очереди за визами в консульстве. Он отстоял, получил паспорта. Вышел из консульства, постоял, подумал. И разорвал паспорта Новикова с Густавом в клочки. Эти двое должны остаться здесь. Ехать всем вместе смысла нет, ведь № 1 бывает только один. К новым возможностям он решил поехать без них, и славу русского художника № 1 получить тоже сам. 6 Впрочем, все удалось поправить. В Ливерпуль (Великобритания) художники прибыли все вместе. Всю дорогу Курёхин рассказывал приятелям, как проводил «Поп-механику» где-то в Германии, в сельской местности. Он упросил фермеров дать для шоу несколько десятков поросят. Как только музыканты заиграли, свиньи были выпущены в зал. Все сразу. По принципу: а-а, будь что будет! Собираясь послушать джаз на свежем воздухе, меломаны взяли с собой любимых псов. Когда поросята смяли первые ряды, в собаках проснулись инстинкты. Они бросились грызть визжащих свиней. Зрители катались в грязи. Фермеры орали и пытались спасти скотину. Полиция начала вязать курёхинских музыкантов прямо на сцене. Чтобы не морочиться с оформлением документов и ничего не декларировать на границе, свои работы «Новые художники» вывезли из СССР под видом декораций к курёхинскому шоу. В Ливерпуле Новиков стал готовиться к своей первой большой западной выставке. А Курёхин пообещал поддержать приятелей еще раз и провести в рамках выставки еще одну «Механику». Особенно расходиться не стали. Ограничились минимумом: ожившая статуя, ирландцы с волынками, поющая лошадь, струнная секция Королевского симфонического оркестра, сорок одновременно воющих оперных певиц, африканские там-тамисты, китайские кунг-фуисты, ну и в заключение показ мод под органную музыку. Зрители подарили Курёхину огромный букет цветов – ирисов. Курёхин поблагодарил их и съел весь букет. Эти цветы токсичны, и экспериментатор слег с пищевым отравлением. Впрочем, даже больной, он нашел в себе силы дать интервью шотландскому музыкальному критику. – Верите ли вы во внеземные цивилизации? – Человечество не там ищет. Я считаю, что сюрпризы стоит ждать не из космоса, а из земного ядра. Возможно, цивилизация существует там. Поэтому весь мой оркестр копает. – Почему ваше выступление происходило на фоне портрета Брежнева? – Видите ли, у нас была заветная мечта, чтобы Леонид Ильич стал членом «Поп-механики» и выступал с нами. Но, увы, ему не повезло. Он умер еще на стадии обсуждения проекта с импресарио… 7 А еще в шоу «Поп-механики» участвовал приятель Тимура Новикова, немец DJ Westbam. Новиков познакомился с ним где-то в Прибалтике несколько лет тому назад. Познакомился, пригласил в Ленинград, позвал участвовать в «Поп-механике», в общем в общем подружился. Westbam ходил по Ленинграду в невиданных зеленых штанах и проповедовал дикие идеи. С собой он привез дядю Вильгельма Рютгера. Дядя был владельцем небольшой музыкальной компании Low Spirit. У себя в Берлине дядя с племянником занимались тем же, чем в Ленинграде занимались «Новые художники». За год до ливерпульской «Поп-механики» они купили маленькую радиостанцию DT64. Станция дышала на ладан. Дядя Рютгер попробовал вдохнуть в покупку немного жизни. В поддержку станции были проведены танцульки. Планировалось, что это будет разовое и не очень масштабное мероприятие. Подрыгать ногами под музыку техно пришли 5 тысяч человек. Это было неожиданно. Через пару лет танцоров было уже 25 тысяч. Фестиваль стал ежегодным и к концу 1990-х являлся крупнейшим в мире рейвом. Westbam начал возить свой техно-шабаш по миру: диджеи, виджеи, лазерное шоу. Накачанные таблетками танцоры орут: «Лю-бовь! Лю-бовь!». Германия, Венгрия, Польша, Россия… Русские танки покидали Восточную Европу, и на освободившийся плацдарм тут же выдвигались немецкие рейверы. 8 А в помещении ленинградского Рок-клуба в том году устроили пивной бар. Заведение разорилось после двух месяцев работы. В зале, где раньше проводились концерты, по полу были разбросаны сотни мятых газет. Прямо на сцене спали грязные длинноволосые дети. Пахло псиной и табаком. Две лампочки по два ватта каждая едва освещали закат рок-н-ролла. После этого Рок-клуб просто исчез. «Сайгон» тоже закрылся, и на месте, где он существовал, открыли магазин по продаже унитазов. Но дело было не в клубе и не в «Сайгоне». Наступали 1990-е. Первое десятилетие, которое предстояло прожить без рок-н-ролла. Новиков и Густав Гурьянов внимательно приглядывались к тому, что вытворяет их немецкий знакомый. Они начал интересоваться техно-музыкой в то время, когда техно-музыка еще не до конца родилась. Они специально ездили на вечеринки в Нью-Йорк, Берлин, Лондон и Амстердам… а больше эта музыка нигде в том году и не играла. Смерть рок-н-роллу обещали давно. Рок-н-ролл был последним стилем ХХ века, и вот он умер. Нужно было что-то другое. Не новый Цой или новые U2, а что-то вообще из другой области. Нужно было понять: куда идти, если мы везде уже были? Никто не знал ответа – только Новиков и Густав. Но открывать свой секрет они пока не собирались. 8. Вечеринка с диджеем (1990–1992) 1 А времена пошли сумасшедшие. В СССР прошел первый аукцион «Sotheby’s». Выставлялись картины современных русских. Среди покупателей был даже певец Элтон Джон. Полотно «Фундаментальный лексикон» ушло за $400 000. Безденежные голодранцы-художники вдруг стали самыми богатыми людьми агонизирующей империи. Теперь они скупали квартиры прямо на Невском и могли ежедневно заказывать блюда от лучших поваров Северной Венеции. Такое не позволяли себе даже тогдашние ленинградские бандиты, которые уже появились и даже немного разбогатели, но такого позволить себе еще не могли. Времена пошли сумасшедшие. У Тимура Новикова был приятель по фамилии Юфит. В 1980-х он вместе с панком Свиньей резал пятачки живым свиньям и руками трогал фекалии. А теперь вдруг превратился в модного режиссера и даже взял какие-то призы на французском кинофестивале. Как-то Юфит снимал сцену зверского изнасилования. Дело происходило в окраинном парке. Он все снял, собрал аппаратуру, отпусти актеров, уехал домой… а наутро выяснилось, что главная героиня была зверски изнасилована и убита. В том самом парке, где накануне шла съемка. Времена пошли сумасшедшие и опасные. Кто-то открывал банки, кто-то вешался в бане. Некоторых приятелей убили, другие всего лишь пропали без вести. У знакомой художницы папа вечером вышел попить пива и был до смерти забит ногами в собственном дворе. Беспризорные дети смотрели, как он умирает, и громко смеялись. Кто-то уезжал в США, кто-то – в Тибет, а приятель Новикова художник Иван Сотников уехал в поселок Вырица Ленинградской области. Здесь стояла крошечная церковь, и Сотников устроился работать церковным сторожем. Такой вот выбор. Но об Иване Сотникове разговор впереди. Времена пошли сумасшедшие и опасные, но в то же время и интересные. Как-то «Новые художники» дали $200 человеку, разводящему мосты над Невой, и тот посреди бела дня развел самый красивый, самый центральный Дворцовый мост, а они развесили на нем свои картины. Это было так здорово! А еще здоровее было то, что когда мост свели, картины были выкуплены у художников Русским музеем. Времена пошли настолько сумасшедшие, что Африка лег подлечиться в сумасшедший дом. Договорился с главврачом, уехал из Петербурга и на три недели залег в психиатрическую больницу города Симферополя. Все было по-честному: он проходил те же процедуры, что и остальные пациенты, общался с реальными психами и выпускал больничную стенгазету. Суть состояла в том, что Африка «исследовал влияние распада СССР на психику душевнобольных». Остальные «Новые» занимались кто чем. Новиков не вылезал из-за границы. А Густав искал новый сквот. 2 В Петербург откуда-то из Прибалтики приехал парень со смешной фамилией Лесник. Он собирался делать здесь бизнес. Бизнес Лесника был незамысловат: торговля значками и самодельными фигурками-нэцкэ. Коммерция длилась недолго. В Петербурге Лесник познакомился с «Новыми художниками», плюнул на значки и начал подыскивать себе сквот. Как-то вместе с Африкой он ехал на машине по набережной Фонтанки и увидел дом своей мечты. Огромный и необитаемый. Он попросил Африку остановиться, вылез и долго смотрел в пустые окна. То, что надо! Лесник собирался уезжать на выставку в Париж. Он поднялся на несколько лестничных пролетов, повесил на дверь первой попавшейся квартиры замок и уехал. Потом вернулся, а замочек так и висит, нетронутый. В тот же день Юрис первым из городских художников въехал на Фонтанку. Единственная мебель, которую он привез в квартиру, – несколько гигантских полиэтиленовых мешков с мелко нарезанными поролоновыми кубиками. Кубики были разного цвета и разного размера. Свернул мешок – получилось кресло. Развернул – вышел диван. Если мешки не трогать, то могло прокатить за авангардную скульптуру. Рисовать картины Лесник немного стеснялся. На деньги от предыдущего бизнеса он купил комплект профессиональной видеоаппаратуры и стал первым в СССР частным телевещателем. На его канале транслировались несколько выпусков новостей, отчеты о выставках и концертах, а также сериал: «Смерть замечательных людей». Продюсером «Пиратского телевидения» стал Тимур Новиков. Лицом канала стал Владик Монро – первый русский трансвестит-звезда. Владик любил одеваться под Мэрилин Монро. Хотя и не только под нее. Владик ходил на улицу в гриме Гитлера, Жанны д’Арк, Усамы бен-Ладена, Ивана Грозного, профессора Плейшнера… Но красить губы и носить накладные женские сиськи нравилось ему особенно. Новиков познакомился с молоденьким Владиком, когда тот брел по Невскому проспекту в женском платье и с кирпичом, привязанным на шею, а Тимур ехал мимо на велосипеде. Новиков спросил: – Мальчик, ты куда в таком виде идешь? – Топиться в Мойке. Тимур сказал, что не надо топиться. Он стал брать его с собой на модные вечеринки. Скоро Владик стал звездой телевидения и вообще звездой. 3 За несколько кварталов от нового сквота стояла унылая советская гостиница. Приезжие никогда не останавливались в этой гостинице. Несколько номеров в ней занимали первые ленинградские бандиты, несколько – молодые фарцовщики, а остальные номера просто пустовали. Время было такое, что компания 19-летних модников запросто могла снимать во вполне официальной гостинице чуть ли не целый этаж. Фарцовщики оказались неплохими парнями. Плюнув на гостиницу, они тоже переехали жить на Фонтанку. Одевалась вся эта компания так же, как одевались музыканты группы BROS. Сегодня никто ее уже и не помнит, но в Ленинграде 1992 года группа была дико популярна. Кроме того, у фарцовщиков иногда можно было одолжить деньжат. Потом квартиру на четвертом этаже занял Густав Гурьянов. С собой он привез три больших полиэтиленовых пакета. В пакетах лежали деньги: пачки крупных купюр. Гонорар барабанщика группы «Кино» за последние гастроли. Потом кто-то полузнакомый занял еще какую-то квартиру. Всего через месяц на третьем и четвертом этаже выросла целая коммуна художников. Еще через полгода заняты были почти все квартиры. На первом этаже помещение успел занять публичный дом. Полиция нравов устраивала облавы, и это портило художникам жизнь. Голых девиц грузили в автобусы, а те разбегались и верещали. Злые милиционеры могли заглянуть и на вечеринку парой этажей выше. Могли и треснуть дубинкой по лбу. Впрочем, заглядывали и трескали редко. Еще на первом этаже существовал офис странной конторы, занимавшейся китобойным промыслом в Заполярье. Как раз к тому времени, когда на Фонтанку стали переселяться сквоттеры, их бизнес накрылся окончательно. Китобойный кооператив быстро превратился в охранное предприятие. Бывшие истребители китов выглядели столь экзотично, что как-то художники наняли их. Охранники нацепили униформу, вооружились своими охранными прибамбасами и с пристрастием, очень тщательно обыскивали каждого, приходящего в расселенный дом на вечеринки. Гости делали круглые глаза, а хозяева давились от смеха. 4 Ровно под Густавом жил приятель Африки Инал Савченков. Инал рисовал гигантские, во всю стену полотна. В то время он был женат на чемпионке мира по кикбоксингу. Как-то в его мастерской парни убили настоящую ядовитую змею. Как она туда попала – неизвестно. Труп змеи парни через форточку выкинули в Фонтанку. В гости к Иналу и Густаву приходило много иностранцев. Никто уже не помнит, как звали того француза, который рассказал им про шаманские грибочки. – Читал Кастанеду? Слышал про magic mushrooms? – Ну, читал. Ну, слышал. – Во! Эти грибы растут только в джунглях! Индейцы едят эти грибы и отправляются в полет! В реальный шаманский полет! Правда, говорят, во Франции эти грибы тоже растут! – Они действительно волшебные? – Волшебнее не бывает! – И просто растут в лесу? А как их узнать? – Насчет леса не знаю. Думаю, что у вас они не растут. Нужно ехать в джунгли. Там они точно есть! Густав потерял покой. Несколько раз они с Иналом ездили в Ленинградскую область. Обычно возвращались как обычно, через дверь. А один раз прилетели через окно. Но объяснять никому ничего не стали. После этого на вечеринки они ходили, только чтобы блестеть носами и глупо улыбаться. Первым понял, что что-то не так Владик Монро. Несколько недель подряд он ходил за Густавом и ныл. Он хотел тоже знать эту тайну. Потом Густав сказал: «Ладно». Владику было разрешено съездить на волшебную грибную поляну, но – с головой, закутанной в толстое шерстяное одеяло, чтобы это трепло не разглядело дороги. Идти было далеко. Дышать было нечем. Владик весь взмок и сто раз подряд решал, что приятели просто издеваются. Потом одеяло размотали. И он смог узнать тайну. Ах, как это было прекрасно! Галлюциногенные грибы оказались даже лучше, чем писал Кастанеда. Теперь это был их общий секрет. Квартиры на Фонтанке пустели: обитатели седлали крылатых коней и отправлялись в шаманские полеты. Впрочем, счастье долгим не бывает. Всего через год Курёхин разболтал все в телевизионном интервью, а на грибных полянах теперь дежурили милицейские УАЗики, и в клубах появился грибной рэкет: бандиты отнимали у веселых парней их крылатых коней и сами пожирали с трудом собранные поганки. 5 Квартиры на Фонтанке, 145 были заняты художниками. И только одна досталась музыкантам. Через лестничную площадку от Густава жила группа «Новые композиторы». На Фонтанку их привел Юрис Лесник. «Новые композиторы» были музыкальным флангом «Новых художников». В 1980-х нормальные люди занимались делом: играли рок-н-ролл. А «Новые композиторы» занимались, честно сказать, херней. Они записывали шумы и радиопередачи, резали магнитофонную ленту на куски, переставляли куски местами и смотрели, что получится. Больше всего их занятия напоминали детскую игру. Только позже выяснилось, что «Композиторы» были первыми в стране DJ и будущее принадлежит именно этим странным типам. Кого не засосало болото позднего Рок-клуба, те пытались экспериментировать с электроникой. Все искали новое звучание. Все понимали, что три аккорда на дребезжащей гитаре больше не катит. Соратники «Кино» группа «Странные игры», соратники «Новых», «Новые композиторы»… все пытались экспериментировать с электрическим звучанием. Им не хватало технических возможностей. Первые русские рокеры собственноручно выпиливали себе гитары из папиных диванов. А ушкуйники русского техно колдовали с допотопными бобинными магнитофонами и даже мечтать не могли о чудесах типа драм-машин или семплеров. Все изменилось в тот момент, когда Тимур Новиков пригласил в Петербург DJ Westbam’а. С собой этот парень привез аппарат, под названием «вертушка»: два проигрывателя, соединенные в один, плюс регулятор скорости. Если вы не в курсе, то поясню: это устройство является основным музыкальным инструментом техно, как в рок-н-ролле основным инструментом является электрогитара. Новиков привез в город немецкого приятеля, а тот привез с собой «вертушки», и для «Новых композиторов» началась новая эпоха. 6 К осени стало ясно: пора! Пора проводить в СССР вечеринки с диджеями! Из Риги был выписан DJ Янис Крауклис. Для выступления прибалтийской звезды был арендован здоровенный Дом культуры работников связи. Янис был первым DJ Советского Союза. Это означает, что он единственный уже овладел искусством менять пластинки на вестбамовском аппарате. Дом культуры работников связи – это перестроенная лютеранская кирха, висящая над тихой Мойкой. Когда-то этот район был веселым кварта лом гвардейских офицеров, да только давно не было слышно в Петербурге ни о гвардии, ни о настоящем веселье. Куда в 1989 году мог пойти человек, желающий веселья? Он не мог пойти никуда. Все предыдущее уже кончилось, а ничто грядущее еще не началось. И уж конечно не следовало ходить на дискотеки. На дискотеках в том году никто не танцевал. Туда приходили не за этим, а чтобы запереться в мужском туалете и хорошенько навалять кому-нибудь по морде. Один раз это может и весело. Но ходить на дискотеки постоянно? В 1989 году нормальные люди держались от дискотек подальше. А тут – вечеринка с диджеем! Никто не знал, что означает это странное слово. Но как же всем хотелось узнать! Возле перестроенной кирхи собралась огромная толпа. Новиков лично стоял у дверей и определял, кому за сколько продавать билет. Система была гибридом кассы и фейс-контроля. Выглядишь приятно – проходи даром. Выглядишь так себе – плати и попадешь в компанию. Выглядишь неприятно – разворачивайся и уходи. Вечеринка была частная, и уже одно это казалось революцией. Внутри посетители могли потанцевать, но танцевать под музыку техно никто еще не умел. Можно было послушать прибалтийского умельца, но без допингов его музыка воспринималась не очень. Можно было осмотреть выставку «Новых художников», но разве из-за живописи собрались здесь самые модные люди города? И все равно это был праздник, и все чувствовали, что это именно праздник, и старались соответствовать. В перерывах между сетами на сцену выбирались трансвеститы: Владик Монро и пара менее известных фриков. Один изображал Аллу Пугачеву, а второй (совсем мальчик) – певицу Сандру. Чтобы было совсем весело, Новиков наприглашал на свою вечеринку целый взвод знакомых педерастов. Подразумевалось, что геи придут в женских платьях, с накрашенными ртами и в женских чулках, натянутых на волосатые икры. И всем будет весело! Всем и было весело. Только конец вечеринки оказался испорчен. В полночь на сцену вышел человек из администрации ДК и крикнул в микрофон: – Время истекло! Прошу всех очистить помещение! Никто не хотел расходиться, но администратор пригрозил милицией. Уйти все-таки пришлось. Модники вышли на набережную Мойки. Набережная теперь выглядела совсем не так, как она же выглядела всего несколько часов назад. 9. Набережная Фонтанки, дом 145 (1991–1993) DJ Лена Попова: Лично я первый раз электронную музыку услышала как раз в сквоте на Фонтанке, 145. Меня туда привел первый отечественный трансвестит Владик Монро. Дело было так. У меня была подружка француженка, она занималась журналистикой. И вот она устроила так, что в моднющем французском журнале l’Actuelle вышла огромная фотография Владика Монро. На целый разворот! Он там стоял на фоне зеленого с золотом камина, в мастерской Георгия Гурьянова из группы «Кино». Так вот у меня был этот журнал. И Владик в обмен на журнал подарил мне свое фото в образе Мэрилин Монро. А вечером в благодарность за выменянный журнал впервые отвел меня на Фонтанку. DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): На Фонтанку приходили иностранцы, музыканты, художники. На Свечном была молодежная компания, а здесь более взрослая. На Фон танку ходили рок-н-ролльные звезды типа Гребенщикова, Курёхина или Брайана Ино. А на Свечном звездами была наша группа «2ва Самолета» и девушки из группы «Колибри». Совсем другое поколение. Олег Назаров (промоутер): На Фонтанку первый раз я попал, наверное, в 1990. Они, конечно, появились раньше, чем наш Свечной, но, думаю, ненамного. Хозяев Фонтанки было трое: Миша Воронцов и два брата Хааса – Леша и Андрей. Никого из них я сперва не знал, зато знал большое количество других людей, которые туда ходили. Сначала я познакомился с Воронцовым и с Лехой. А потом уже через месяц или через два – с Андрюхой. Причем сперва я не знал, что Хаасы братья. DJ Слон (Олег Азелицкий): А я сначала познакомился с Андрюхой и Воронцовым. И только потом выяснилось, что есть еще один брат, который, на самом деле, главный – Леша. Олег Назаров (промоутер): И вообще, Хаас был всего один – Леша. Младшего брата стали называть Хаасом за компанию. Это ведь не фамилия, а прозвище. На самом деле их фамилия – Неароновы. DJ Лена Попова: Фонтанка считалась очень серьезным местом. В том смысле, что туда приезжали серьезные люди на серьезных машинах. Говоря современным языком, там было гламурно. Туда ходил бомонд. Хотя иногда там можно было встретить и нормальных ребят – панков. Как сейчас помню – заглядываю в ванную, а там под душем стоит парень в кожаной куртке и моется. DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): Сначала между рок-музыкантами и диджеями была даже какая-то конфронтация. Я помню, как на Фонтанке нам с нашим басистом Антоном Белянкиным несколько раз говорили: – Ну, что вы, всё с этими гитарами таскаетесь? Посмотрите – вот модные ребята! Пластинки, новая музыка, девчонки! А вы – со своим рок-н-роллом… А вот у меня это как-то совпадало. Наша группа «2ва Самолета» была ориентирована на живую танцевальную музыку: рэгги, ска, диско. И непроходимой пропасти с тем, что делали первые диск-жокеи, в этом не было. Я даже старался вносить в рок современное электронное звучание. Со временем купил синтезатор и стал добавлять какие-то другие звуки. По-моему, получалось неплохо. DJ Массаш (Александр Массальский): Мои друзья, которые жили приблизительно в этом районе, сказали, что на Фонтанке открылось классное место. Я тоже там рядом жил, – ну, и решил сходить. Там на Фонтанке, 145 все было странное. Я ведь до этого слушал панк-рок. А тут – странная музыка, странные люди. Это вообще была очень странная жизнь. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): В тот момент Фонтанка была чуть ли не единственным местом в стране, где происходило что-то новое. Просто в Советском Союзе все очень долго было на уровне кухонных посиделок. А в самом конце 1980-х вдруг появилось ощущение, будто возможно все. Сквоты, вечеринки – был какой-то удивительный подъем. DJ Лена Попова: На Фонтанке все время играла музыка. Ребята ставили какую-то электронику с кассет. Но меня это мало интересовало. Я тогда была художницей и актрисой детского кукольного театра. Мне тогда все это диск-жокейство на хуй было не нужно. Дел было по горло! Гастроли в Польше, выставки в Швеции, жених в Германии… Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Электронную музыку первый раз я услышал в исполнении подзабытого сейчас проекта «Technotronic». Это был 1990 год, это была Фонтанка, это были кассеты. Кажется, кассеты привез Сергей Бугаев-«Африка». Хотя до этого я, конечно, слушал и Depeche Mode, и все остальное. DJ Лена Попова: Я помню, что меня поразило, – квартира на Фонтанке вовсе не выглядела запущенной. Там была маленькая комнатка, в которой стоял огромный стол, естественно антикварный. На Фонтанке вообще вся мебель была антикварной. Видимо, ребята ее где-то по помойкам, по секондам собрали. И вот на этом столе лежала чистая бордовая скатерть. А вокруг стола сидела группа «Колибри» во главе с Наташей Пивоваровой. Все в перьях и боа. В общем, это был не просто чумазый сквот, а настоящий салон. Вообще в тот момент была такая тема, что на вечеринки все наряжались. Сейчас такое можно увидеть только в Москве. Все остальные сейчас воспринимают поход в клуб как тяжелую работу, ну, или как спортивные соревнования. Сейчас надевают то, что не жалко проебать. То есть, если уж ты идешь на мероприятие, то будь готов к тому, что у тебя будут сломаны каблуки, порвана одежда… Мы же не гламур! Это там всякая, блядь, гжель да хохлома. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Пока круг был узким – это были совершенно бесплатные вечеринки. Но после того, как к нам повалили совсем незнакомые люди, мы решили брать с них деньги. DJ Массаш (Александр Массальский): На Фонтанке играл классический эйсид-хаус конца 1980-х. Разумеется, эта музыка и это место меня заинтересовали. Я стал туда ходить. Сначала познакомился с Мишей Воронцовым. Он стоял на входе и пытался со всех снимать бабки, а я никогда не платил. На том и сошлись. DJ Лена Попова: А я с Воронцовым даже и не знакомилась. Я просто знала, что Миша всегда стоит на входе. Он всегда был в кепке. Его так и звали – Миша-кепка. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): На Фонтанку я попал очень просто. Я был знаком с Лешей Хаасом. И в момент, когда Леша с Андреем нашли сквот на Фонтанке, они предложили мне принять участие в его освоении. Мы занимались каждый своим делом. Леша рисовал картины, я моделировал одежду. Попутно мы чистили сквот, а в большом зале устраивали вечеринки. Дело было в 1990 году. Хотя первые художники стали заселяться в этот дом даже еще раньше. Наша квартира располагалась на третьем этаже. Напротив жил художник и музыкант Георгий Гурьянов. Бывший барабанщик группы «Кино». Наверху, кажется, никто не жил, а вот внизу была самая обычная жилая квартира. И на некоторых вечеринках пол не просто ходил ходуном, а была настоящая амплитуда. Я боялся, что пол просто провалится, и вся эта компания рейверов окажется в гостях у несчастных соседей. DJ Слон (Олег Азелицкий): Мне кто-то рассказывал, будто Миша Воронцов сшил то ли Леше, то ли Андрею Хаасу какую-то легендарную, судя по описаниям, – просто фантастическую рубашку. Мол, так они между собой и познакомились. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Дизайном я занимался с 1986 года. Еще за несколько лет до появления Фонтанки я сидел дома и шил целые коллекции: рубашки, пуховики… Мне все это очень нравилось. Тем более в то время с одеждой была напряженка… Я собственно и на Фонтанку поехал для того, чтобы там организовать мастерскую. Но потом моя дизайнерская деятельность как-то сошла на нет. Просто вечеринки стали вдруг куда интереснее. Олег Назаров (промоутер): Дресс-кода не было, но одевались все более или менее в одном стиле. Помню, в 1990 году в моде были белые бадлоны. DJ Magic B (Василий Борисов): Тогда были такие флюоресцирующие наряды, ботинки Dr.Martens, джинсы красного цвета… Рейвера можно было издалека отличить. DJ Cлон (Олег Азелицкий): А самая модная вещь в начале 1990-х, мечта любого модника – красные штаны. Почему? Хрен его знает… Видимо, это выглядело стильно. Олег Назаров (промоутер): Вообще в тусовке была целая куча модельеров. Модно было, когда кто-то из знакомых тебе что-нибудь шил. Миша Воронцов шил прекрасные вещи. Был еще Костя Гончаров, основавший модный дом «Строгий юноша». Это был особый шик – иметь что-нибудь от Кости Гончарова. А обувь делал Пукшанский. Это были такие ботинки, на которые нельзя наступить, потому что они были на гигантской… просто на гигантской конусообразной платформе. И упасть было нельзя – очень уж они были большие и тяжелые. В те годы в Риге проводился «Фестиваль неукрощенной моды». Пукшанский смастерил для него какое-то количество этих ботинок и потом дарил их друзьям. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Леша Хаас уже в те годы ездил в Швецию, сидел там какое-то время в тюрьме, ходил по клубам. Вот у него, может быть, в голове и был какой-то образ – во что же все это должно вылиться. А остальные занимались этим без четкого понимания, что именно может получиться на выходе. Мы просто разгребали завалы мусора в своей квартире и пытались содержать ее в порядке. Никто не думал, будто мы разгребаем для того, чтобы сделать клуб. Просто так срослось. Когда мы ломали стены и вообще приводили сквот в порядок, то даже не думали, что будем устраивать там вечеринки. Но к лету 1991 года мы все убрали, а в это время у одного нашего, ныне покойного, товарища Сергея Зайцева гостила группа то ли немцев, то ли еще кого-то… неважно… я не помню… вернее, помню, – американцы! Точно – это были американцы! У Зайца была-девушка-американка! И он с ней мутил роман… или не роман?.. В общем, он предложил: – Давайте сделаем у вас вечеринку! Так и началось. Были какие-то иностранцы, которые желали развлечений, а у нас были для этого все возможности. Ну, а потом мы стали каждую субботу устраивать вечеринки. Денис Одинг (промоутер): Шведское общество «Адреналин» почему-то подарило Фонтанке вертушки. Я не помню почему… Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Первые вечеринки начались то ли в конце мая, то ли в начале июня 1991. У Леши Хааса был знакомый швед. Он приехал через месяц после того, как мы открылись, и привез одну вертушку. Я даже уже не помню, на каких условиях. Думаю, это была самая первая вертушка в Петербурге – а значит и в стране. Вертушки у нас появились, да вот только играть на них было некому. У нас даже пластинок вначале не было. Вернее, знаменитый немецкий диджей Вестбам, гостивший у Георгия Гурьянова, подарил Леше Хаасу какое-то количество пластинок. А потом Леша стал ездить за границу и тоже стал привозить пластинки. Но вот диджеить, играть в том смысле, как мы представляем себе это сейчас, на Фонтанке никто не умел. Ставили песню с пластинки, потом пытались ее как-то свести с кассетой… Хотя уже тогда к нам приезжал DJ Янис из Риги, который очень здорово играл на пластинках. В общем, все как-то стало понемногу развиваться. 10. Компания «ТанZпол» (1991–1992) 1 – А вот бы утроить вечерину, чтобы над танцполом кружился военный вертолет! – Да-а… – И зенитные прожектора расстреливали бы небо! Я бы… эх! – Да-а… – Вот бы устроить такую вечерину, а? – У нас есть еще заварка? – Нет. И денег, чтобы купить, тоже нет. – А вот бы еще во время этой вечерины нанять эскадрилью военных самолетов, чтобы они разбрасывали с неба миллионы презервативов!.. Квартира там же, на Фонтанке, 145. В квартире живут братья Алексей и Андрей Хаасы и их приятель Михаил Воронцов. По вечерам у них дома все пили шампанское и чай из грязных стаканов. Если денег не было, все ели порошковое детское питание «Малыш». Если удавалось продать картинку или как-то еще заработать, то покупали несколько ящиков мороженых ананасов и несколько ящиков шампанского. Потом у всех пару дней болел рот, а вот голова совсем не болела. Хаасы считались художниками. Они из окон смотрели на Фонтанку, танцевали, болтали и знали, что в их квартире происходят самые главные вещи на свете. Каждый день приходило много гостей. Все приносили шампанское. Когда от бутылок становилось тесно, их сдавали и покупали еще. В квартире Хаасов стояли единственные во всем СССР «вертушки» – те самые, оставшиеся от Westbam’а. А может быть, и не те самые: мнения на этот счет расходятся. Приятели-иностранцы надарили им целую кучу пластинок. Парни баловались с этой штукой. Меняли пластинки, вертели их в воздухе, нажимали все подряд кнопки и строили особые диджейские рожи. Их квартира была единственным местом в городе, где играла такая музыка. Это было такое время, что если ты шел по городу и слышал, что в какой-нибудь машине играет техномузыка, то мог смело подходить и здороваться: это точно были знакомые. В том году музыку техно больше никто не слушал – только их компания. Уже через год мест станет больше. И вертушек станет тоже больше. Что вертушки? – через год в городе появятся и первые диджеи. Но пока это место было единственным. 2 Идея техно-музыки состоит в том, чтобы убрать из музыки саму музыку. Оставить голый ритм, который станет лупить слушателя прямо в мозг. У техно нет содержания. Техно ничего не хочет тебе сообщить и никуда не зовет. Техно – это просто такая музыка. Под нее можно просто танцевать. Прежде никому бы и в голову не пришло назвать эти шумы и стуки музыкой. Но на помощь людям искусства пришли химики-технологи. В 1987 году лондонские и нью-йоркские эстеты махнули рукой на кокаин и стали употреблять препарат, который назывался MDMA. Они съедали таблетку, ложились на диванчик и молча лежали часик-другой. Проводить время таким образом считалось модно. Только лежать было очень скучно. Летом эстеты уезжали позагорать на Балеарские острова. Там, съев таблетку, они уже не ложились и не скучали. Они отправлялись в гей-клубы и до утра дрыгали ногами под странную музыку техно. Таблетки позволяли дрыгать ногами как раз до самого утра. Как-то на пляж заскочил лондонский музыкант Пол Оукенфолд. Он собирался отметить на острове Ибица свой день рождения. На теплых песчаных пляжах Пол впервые попробовал MDMA. И впервые послушал новорожденную музыку. И ощутил себя счастливым. И стал Элвисом Пресли техно-музыки. Уже через год Оукенфолд открыл в Лондоне первый техно-клуб «Heaven». А через полтора о новой музыке писали все газеты. Не только о музыке: газеты писали и о странных таблетках, благодаря которым под эту странную музыку можно танцевать и чувствовать себя счастливым. Рок-н-ролл появился в России с двадцатилетним опозданием. Золотые денечки Элвиса и Led Zeppelin давно прошли, а в России длинноволосые школьники лишь учились брать первые аккорды. Зато техно добралось до Петербурга годовалым младенцем. Братья Хаасы и их приятель Миха Воронцов устраивали техно-вечеринки почти одновременно с лондонским парнем Полом Оукенфолдом, а кое до чего додумались и раньше него. 3 Как именно называлась та штука, которую в 1992 году стали класть под язык все модные люди города, в точности неизвестно. Кто-то считал ее LSD. Кто то называл «кислотой». Позже газеты уцепились за западное словечко «экстази». Но это не было ни LSD, ни «экстази». Это была какая-то совсем другая штука. Говорят, первыми научились получать ее самоучки-химики из какого-то городского вуза. Говорят, это вышло у них случайно. Парни пытались получить что-то другое. А получили эту штуку. Это потом умельцев подмяли под себя бандиты, а еще позже все они поумирали или надолго сели в тюрьму, и уж совсем через десять лет штуку стали возить из Эстонии, и стоить она стала по $50 за марку. В 1992 году это еще не было бизнесом. Просто молодые химики случайно натолкнулись на очень забавную игру. Как-то на вечеринке «марками» накормили громадного мраморного дога. Дог колбасился под техно, порывался сесть за руль и поехать к телкам и сходил с ума. А люди смеялись и радовались вместе с ним. А самым забавным было то, что в 1992 году эта штука еще не была включена в список запрещенных. Употреблять ее можно было легально. Машину одного художника с Фонтанки как-то тормознули милиционеры. – Выйти из машины. Руки на капот. Он вышел. Положил руки на капот. Милиционер вытащил у него из нагрудного кармана целый полиэтиленовый пакет «марок». – Твое? – Мое. Милиционер ухмыльнулся. – Классная штука, правда? Езжай. Художник сел в машину и уехал. Есть «марки» тогда было не преступлением, а веселой шуткой. 4 Те, кто делал «марки», веселились сами и безо всякой платы угощали приятелей. Кислотой пропитывалась промокашка из школьной тетради. Сверху наносили еще и рисунок – просто так, потому что забавно. Потом промокашку рвали вот на такусенькие кусочки и заворачивали в золотой фантик. И смешно, и красиво. Делалось все это для себя. Ингредиентов не жалели. Сегодня никому и в голову не придет употреблять настолько концентрированные препараты. Но тогда никто не знал, что будет, если употреблять эту штуку долго. Никто бы и не поверил, будто это может кончиться чем-то плохим. Ничем плохим это кончиться не могло, потому что, съев эту штуку, ты испытывал счастье. Это было, как детство. Люди радовались, дарили друг другу подарки, брызгались газировкой и отлично себя чувствовали. Но лучше всего, съев эту штуку, было поехать на танцы к художникам на Фонтанку. Тогда это так и называлось «Поехать на танцы к художникам на Фонтанку». Основная проблема состояла в том, что таксисту было невозможно объяснить, куда именно вы хотите попасть. Набережная Фонтанки в этом месте выглядит так, будто ее бомбили. Таксист всю дорогу выпытывал: зачем это вы едете в такое странное место? Но испортить вам настроение было не под силу даже такому идиоту, как ваш таксист. Подъехав к месту, вы долго поднимались по лестнице. Она была завалена мусором, бутылками и кусками штукатурки. На четвертом этаже вы упирались в дверь. Дверь тоже была ободранной. Все-таки это сквот, а не просто квартира. За дверью долбит музыка. Вы звоните в звонок… Или звонка не было и приходилось стучать?.. Черт!.. Сегодня уже никто не помнит, был там на двери звонок или не был… Вроде все-таки был… Вы звоните в звонок и будьте готовы к тому, что сквозь щелочку в приоткрывшейся двери вас станут долго и пристально разглядывать. Все-таки вы пришли на первую техно-party в стране, а не просто в гости. – Слушаю. – Вот. Пришли. На танцы. – На танцы? – Ну, да. Можно к вам? Хозяин молчит и просто разглядывает вас. Внутрь пускали не всех. Если быть точным, то на танцы к братьям Хаасам вообще никого не пускали. Недавно туда приходил известный рок-музыкант Бутусов (подумаешь: немножко выпивши), так перед ним захлопнули дверь, и хорошо, что не надавали по шее, но именно от этого попасть внутрь хотелось просто страшно, и по городу ползли неправдоподобные слухи про тех, кто все-таки попал: ах, как славно они провели время! Рассказывали, что недавно хозяева в качестве кордебалета наняли взвод балерин в пачках и пуантах. А еще раньше заполнили целую огромную комнату тысячью тысяч воздушных шаров – в них можно было с разбега прыгать и зарываться. Все-таки это было самое модное место в городе, а не просто попойка для пары приятелей. Квартира у братьев была здоровенная. А может, и не очень здоровенная. Все равно внутри было темно и разглядеть ничего не получалось. Свет внутри не горел. Вернее, внутри не горел обычный домашний свет. А дикого, норовящего впиться в горло света внутри было навалом. Свет мигал. Свет появлялся оттуда, откуда не ждали. Свет сворачивался удавом. Свет выворачивался наизнанку. Свет больно резал глаза. В этом свете и в этой музыке ты становишься самим собой. Становишься голым. Слова здесь не работают, потому что кто же это станет разговаривать, когда вокруг такой свет и в мозг стучится такая музыка, а? Здесь ты не наврешь и не притворишься. Здесь все видят, кто ты такой НА САМОМ ДЕЛЕ. Именно за этим сюда и ходили. Потом из дальней комнаты выходил Густав. Он был одет в белоснежную рубашку и красные боксерские перчатки. У него была ослепительно белая рубашка, которая казалась в этом диком свете фиолетовой, а если вы плотно зажмурите глаза, то черной. А красные перчатки были самыми разноцветными красными перчатками в мире и переливались всеми возможными цветами и даже такими цветами, которых на свете не бывает. Глядя на эту рубашку и на эти перчатки, вы понимали, что значит реальная музыка техно. 11. «Гагарин-party» (1992) 1 Журналисты, музыканты, светские львы, первые бандиты, красотки-модели – все говорили только о том, что творится в сквоте на Фонтанке. Иногда хозяева чувствовали усталость. В такие дни танцев не было. Но гости приходили и в такие дни. Стучали (черт! или все-таки звонили?) и вытягивали шеи: – Сегодня будет? Заспанный хозяин, одетый в старые домашние джинсы, мотал головой: – Сегодня не будет. – Извините. И все равно по городу ползли слухи. На Фонтанке! Вчера! Было! Такое! Петербург бурлил. А в Москве в 1992-м имелся всего один DJ. Родом из Нигерии. И там же освоивший азы мастерства. Именно его музыка считалась в столице писком моды. Чтобы посмотреть, каково бывает настоящее веселье, москвичи покупали билет и приезжали в мой город. Это был единственный выход. Среди гостей были дети хороших родителей. Часто из столицы на Фонтанку приезжал Иван Салмаксов. Он был сыном очень большого чиновника Прокуратуры. Он привык к иным масштабам. Ему хотелось смотреть на вещи через бинокль с небольшим увеличением. Парням с Фонтанки Салмаксов предлагал провести танцы официально и с размахом. Не в сквоте, не для сотни приятелей, а по-взрослому. С этой идеей Салмаксов носился несколько месяцев. Хаасы говорили, что можно, конечно, поехать. Да только… чего ехать-то? Что в Москве есть такого, чего нет уже здесь, дома? Отправиться в этот непонятный город, потратить кучу денег, выкинуть неделю нужного времени, вернуться с больной головой… зачем? Им не хотелось ехать. Салмаксов настаивал: ехать надо. Вечеринку он договорился провести 14 декабря 1992 года. Для вечеринки было придумано космическое название «Гагарин-party». Вроде бы его предложил Африка, который постоянно крутился на Фонтанке, но точно уже и не вспомнишь. 2 Михаил Воронцов (промоутер, диджей): К нам на Фонтанку приехали двое москвичей: Иван Салмаксов и Женя Бирман. Они пришли с конкретным предложением: Давайте сделаем вечеринку в Москве. Огромную вечеринку прямо в павильоне «Космос» на ВДНХ. Давайте, мол, давайте! У нас есть знакомые, есть заточки с ВДНХ, то-се, пятое-десятое! Называться все это будет «Гагарин-party» – как вам? Салмаксов и Бирман, собственно говоря, придумали название и концепцию и пришли уже с готовой идеей. Мы разделили между собой обязанности и стали всем этим заниматься. DJ Фонарь (Володя Фонарев): Тогда еще не было такого понятия «клуб». В Москве были дискотеки, на которые приходили хорошо одетые и состоятельные люди. Там звучала простенькая музычка и демонстрировалось видео. Тогда видеомагнитофоны только-только получили широкое распространение. Устроители дискотек делали какие-то видеонарезки, ставили видеоклипы, чтобы люди не только могли слышать трек, но еще и видеть его. Самая популярная дискотека в Москве называлась «Молочка». Это было кафе в Олимпийской деревне, где к Олимпиаде-80 сделали действительно профессиональную дискотеку. Человек с улицы туда попасть не мог: существовала очень странная система пригласительных билетов. По этому пригласительному билету ты проходил внутрь и получал один молочный коктейль. Этот вид досуга и считался единственно возможным. Ничего круче, чем открыть дискотеку с видеосопровождением и коктейлями в том году еще никто и представить не мог. А тут – вечеринка! Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Леша Хаас приехал в Москву примерно за неделю до мероприятия. А я, нагруженный аппаратурой и еще какой-то ерундой, – за пару дней до «Гагарин-party». Я занимался организацией баров, танцпола, гардероба. Леша это все придумывал, а я, грубо говоря, воплощал. Денис Одинг (промоутер): Для «Гагарин-party» ребята с Фонтанки попросили у нас с Назаровым несколько наших картин. И мы решили, что раз так, то за это они должны бесплатно свозить нас в Москву. Но никто везти нас не собирался. И тогда мы заняли такую снобскую позицию: мол, клуб должен быть через дорогу. Нечего ехать за тысячу километров. DJ Массаш (Александр Массальский): Я ездил на «Гагарин-party». Это было очень мощное мероприятие. У нас было забронировано полтора вагона в поезде Петербург – Москва. Огромный павильон, спутники, космические корабли с солнечными батареями. Были приглашены космонавты – я выпивал, кажется, с Гречко и его женой. Насколько я помню, ему там очень понравилось. Людей было очень много – тысячи три-четыре. Для того времени это было очень много. В Москве ведь ничего такого не было – ни сквотов, ни клубов. У нас вечеринки шли уже два года, а там до «Гагарина» ни о чем подобном никто и не слышал. Это была вообще самая первая вечеринка в истории Москвы. DJ Фонарь (Володя Фонарев): Первое, что принес с собой перестроечный «ветер свободы», – это возможность делать дискотеки. Свободу танцевать сколько влезет. Раньше для этого нужно было что-то выбивать, оформлять какие-то документы, а теперь все стало просто: хочу и делаю! И это ощущение свободы, вседозволенности, очень быстро вывело дискотеки в ранг сначала популярных, а потом уже и коммерческих предприятий. Все делали деньги и танцевали. Появились первые МЖК, первые комсомольские кооперативы. Теперь можно было открывать собственные предприятия и превращать хобби в настоящий бизнес. Потому что в советские времена ставка была порядка двадцати рублей на весь танцевальный вечер. В зависимости от уровня заведения там могло быть несколько диск-жокеев, звукорежиссер, оператор, танцевальная группа – и эти двадцать рублей делились на всех. А тут появилась возможность зарабатывать столько, сколько тебе по силам заработать. DJ Дэн (Андрей Котов, участник группы «Мальчишник»): Я в то время русскую музыку вообще не слушал. Ну, я был криминальным элементом. Дела всякие проворачивал – тогда русскую музыку было западло слушать. Я занимался валютными махинациями, даже в тюрьме полгода сидел. Потом один знакомый предложил вложить бабки в музыку и завязать с криминалом. Ну, я подумал-подумал и согласился. Просто пора было заканчивать со всем этим. Про то, что происходило в Петербурге, я знал мало. Хотя какие-то слухи доходили постоянно. И люди, конечно, по-хорошему завидовали, когда слышали про легендарные питерские вечеринки. Все-таки они у себя уже давным-давно приспособились отдыхать ночь напролет. DJ Фонарь (Володя Фонарев): «Гагарин» продемонстрировал, что полноценно отдыхать можно и в ночное время. Вернее, что именно ночью отдыхать и стоит. Сейчас уже никто не помнит, но до этого все мероприятия заканчивались к 23.00. И народ споприехали ребята, сделали «Гагарин» и мир перевернулся. По-моему, это было вообще самое первое глобальное ночное мероприятие. Стало понятно, что можно танцевать всю ночь. И что на танцах можно выставлять бар. И сразу после этого по всей Москве начали открываться ночные дискотеки. 3 В дело были вбиты деньги. Не сверхогромные, но все-таки. Устроителей накрывали странные паранойи. За две недели до открытия они вдруг решили, что в целой Москве не хватит симпатичной публики, чтобы вечеринка удалась по-настоящему. Они решили, что за свой счет наймут петербургским модникам автобусы. Танцоров отвезут туда и обратно. Потом выяснилось, что нанимать автобусы дорого. Тогда публику решили привезти на особых поездах, арендованных у железной дороги. Потом все наконец расселись, уехали и долго не возвращались. После Нового года понемногу, отдельными отрядами, люди стали возвращаться. То, что они рассказывали, казалось сумасшествием. Вечеринка проходила в павильоне «Космос» на ВДНХ. В качестве VIP-гостей присутствовали настоящие космонавты. К ним можно было подойти, приобнять, пальцами потрогать Звезду Героя СССР на мундире и угостить алкоголем. Космонавты не злились, а улыбались и выглядели довольными. Вокруг танцпола висели полотна Тимура Новикова и Африки. Играли DJ Янис и «Новые композиторы». – Официально играли? – Ну да! – Офигенно было? – Ну да! – А менты? – А что менты? – То есть все было официально, да? И что же там было? – Все мерили скафандры, все вертелись на тренажерах, танцевали прямо внутри космических кораблей. А менты нас охраняли и притоптывали в такт! 4 Михаил Воронцов (промоутер, диджей): На первой «Гагарин-party» было три тысячи человек. И по большому счету никто не был готов к такому количеству посетителей. Кроме того, павильон «Космос» выглядел тогда несколько иначе, чем сейчас. Это был настоящий музей: на постаментах стояли спутники, двигатели, детали орбитальных кораблей, антенны. Так что, несмотря на огромные размеры павильона, места для людей там было совсем немного. Проблемы приходилось решать даже не на ходу, а на лету. Это была зима, декабрь месяц, а павильон не отапливался. Леша Хаас поставил обогреватели в одну очень длинную линию. И воздух нагрели и выглядело это красиво. А когда началась вечеринка, то вдруг выяснилось, что гардероб-то мы сделали, а вот нанять гардеробщиков забыли. И я часа два развешивал куртки и пальто. Для москвичей все это было в новинку. Они ломились страшной толпой. Спонсором всей этой истории была фирма «Кринта». Не помню как, но мы их как-то на это развели. Но все мероприятие в итоге все равно оказалось в минусе. Насколько мне известно, коммерчески все это совсем не оправдалось. Однако мы не опустили руки и на День космонавтики, 12 апреля 1993 года, решили провести вечеринку «Гагарин-party-2». DJ Костя Лавски (Константин Петров): На первой «Гагарин-party» я не был… Собирался, но у меня не получилось. Я учился в медицинском институте, и в субботу у меня был какой-то жуткий зачет по биохимии. Мне было с него просто не уехать. Вместо того чтобы ехать в Москву, я был в институте. Зато со второй «Гагарин-party» получилось здорово. У нас была компания активных тусовщиков. И мы все очень здорово танцевали. То есть, строго говоря, танцем это нельзя назвать: мы просто отрывались. У нас не было какого-то постановочного танца. Мы были одеты во всё белое, носили темные очки и делали очень прогрессивные для того времени движения. В какой-то момент нас не то чтобы стали нанимать, но в общем приглашали поучаствовать на всех проводившихся в городе вечеринках. И на вторую «Гагарин-party» нам просто выдали билеты, забронировали места в гостинице и сказали: надо ехать. Тогда в Москве вообще никто ничего не знал. И было очень важно, чтобы приехала питерская тусовка, которая обеспечит веселье. Наплыв народу был просто бешеный. Москвичи просто сметали все на пути. Снимать вечеринку примчался даже Первый канал, и наутро, в двенадцатичасовых новостях нас всех показывали. Я на некоторое время почувствовал себя знаменитостью. Мне почему-то казалось, что меня тут же все увидят и узнают. Смешно, конечно. DJ Массаш (Александр Массальский): Сперва был один «Гагарин», потом второй, а потом вечеринки в Москве стали проводиться регулярно. Было несколько вечеринок в Московском планетарии. Была «Минкульт-party». Андрей Хаас пытался устроить вечеринку в только что построенном Экспоцентре. Питерские ребята стали устраивать вечеринки «Мобиле» на велотреке в Крылатском. На все эти вечеринки приходило очень много людей. Москвичи просто не верили своим глазам. DJ Фонарь (Володя Фонарев): На вечеринках «Мобиле» по велотреку катались люди на велосипедах. Минимальный свет, по квадранту стояли колонки, а вокруг всего этого по самому периметру катаются велосипедисты. Над велотреком нависала судейская будка, а на ней стояли вертушки. Ощущение возникало фантастическое. Я помню, что не уходил с танцпола с полуночи до шести утра. Оттуда невозможно было уйти. Несколько месяцев после «Гагарина» все только и делали, что ходили по вечеринкам. А потом в Москве стали открываться ночные дискотеки. Первая открылась во Дворце спорта Советской Армии. Она называлась «Red Zone». Это место работало шесть дней в неделю, и там постоянно были толпы народу. Время было такое, что люди наживали деньги очень легко и были готовы так же легко с ними и расставаться. Где-то до двух часов на дискотеках работал дэнсинг, а в два на сцену выходил кто-нибудь из артистов. С кем удалось договориться, тот и выступал. Могла выйти старая рок-группа «Рондо». А мог – только появившийся танцевальный проект Arrival. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): На вторую «Гагарин-party» пришло уже пять тысяч человек, и мы заработали довольно много денег. Вот из-за непонятки с этими заработанными деньгами я с братьями Хаасами и расстался. Еще вначале мы договорились делить деньги поровну. Ну, допустим после первого «Гагарина» делить было нечего. А после второго?.. Там были десятки тысяч долларов! Однако кому сколько дать, решал единолично Леша Хаас. И я получил какие-то смешные деньги. Что-то вроде ста долларов. Это была очень неприятная история. Кончилось тем, что я ушел и следующие вечеринки делал уже сам. 5 Те, кто не застал восторга и паранойи той предрождественской недели, уже никогда не поймут этого. Не прочувствуют полета… полного безумия тех первых месяцев. В России не было своего Вудстока. В 1968-м наши отцы не совокуплялись на травке, а защищали Роди ну на тесных улицах Праги. Но лето любви у нас было – четверть века спустя после Вудстока. Лето страха и ненависти… но и любви тоже… это лето пришлось на зиму 1992-го. С первой московской «Гагарин-party» модники вернулись с четким пониманием: на этом можно зарабатывать. Это может быть не хобби, а делом жизни. Профессией. Входной билет на вечеринки стоил 50–100 рублей. Для тех, кто пришел на танцульки, – немного. Для взрослых людей – полмесячной зарплаты. Сразу после «Гагарина» определилось несколько команд, которые стали проводить вечеринки. В немыслимых местах. С немыслимой программой. С огромным бюджетом. С настоящими британскими и берлинскими звездами. Главной командой стали эти трое: братья Хаасы и Миха Воронцов. Теперь они назывались «Компания Tanzpol». Спустя три месяца Алексей Хаас провел «Гагаринparty-2». Еще через три недели была проведена вечеринка «Mobile». Потом – сразу две вечеринки. Потом танцы стали проходить каждые выходные. Начиналась совсем другая эра. Часть третья Техно-вторжение 12. Сквот на Обводном канале (1992–1994) 1 Денис Одинг (промоутер): Вместе с Олегом Назаровым мы все еще жили в сквоте на Свечном. А помимо нас в том же здании существовал еще «Дом мира и милосердия». Это были хиппи, у которых имелись очень благородные, но плохо реализуемые идеи. Они выдернули из детских домов нескольких сирот, чтобы те жили в нормальных условиях. Но за этими ребятами никто не следил, и они стали грабить все вокруг. Власти терпели, терпели, а потом в жесткой форме всех неформалов из здания выселили. Жесткая форма – это пожар. В один прекрасный день наш дом на Свечном просто сгорел. Я думаю, это был поджог. Мы видели, что все к тому идет, и успели заранее съехать. Сейчас наш бывший дом отремонтировали. Там элитное жилье. Олег Назаров (промоутер): Весь 1991 мы просидели на Свечном. Я, Одинг и еще пару месяцев художник Саша Штейн. Но потом осенью нам отрубили воду. Без воды стало тоскливо, и мы переехали в другой сквот, на Загородном проспекте. Там было меньше места – всего метров шестьдесят. Зато было комфортно. Там даже стояла стиральная машина. Правда, Одинг очень быстро ее сжег. Он решил постирать носовой платочек, налил в нее два литра воды, запустил, и она сгорела. 2 Парни плюнули и решили просто уехать из страны. Назаров уехал к подружке-немке в Гамбург. Одинг тоже уехал в Германию, потому что туда к мужу-немцу перебралась одна его знакомая, но Денис перебрался вслед за ней, и вскоре муж-немец остался без жены. Они перебрались в Германию, они поездили по немецким клубам, они впервые увидели, как все могло бы выглядеть. И сразу после этого они вернулись назад. Фонтанка, 145 к этому времени тоже дышала на ладан. Бандиты поотнимали у знакомых художников мастерские и сквоты. Из больших сквотов с танцами вообще остался только один – на Обводном канале. Когда Фонтанку прикрыли, все перебрались сюда. Здесь тоже были сплошные художественные мастерские и тоже проводились техно-партии. Музыка играла за каждой открытой дверью. Посетители не прекращали танцевать даже в туалете. Все было неплохо. Кроме того, что почти каждый вечер здесь заканчивался милицейской облавой. Почти каждая вечеринка заканчивалась тем, что на Обводы приезжала колонна милицейских автобусов и публика отбывала в отделение. Как-то раз безусый полудурок в погонах ногой разбил немецкие вертушки. Они стоили столько, сколько этот урод не заработал за всю свою уродскую жизнь. Но важно было не это, а то, что таких вертушек больше ни у кого не было. Во всей стране имелось лишь три комплекта такой аппаратуры. В другой раз милиционеры приехали пьяные. Может быть, это был какой-то их, милицейский праздник. Прежде чем грузить всех в автобусы, они ходили по мастерским и орали, что собравшиеся – бляди и пидорасы. Кто сейчас сделает им, ментам, оральный секс, тех отпустят. А остальных сразу расстреляют. В 1992 на Обводах гостили девушки из группы Technotronic. На тот момент певицы были реальными западными мега-звездами. Но ОМОНовцы этого не знали. И песню I’ve Got The Power они не слышали никогда. Девушек долго не хотели отпускать: раз они такие чернокожие, то, может быть, речь идет о международном наркосиндикате? То есть вообще-то на Обводах было весело. Но милиция… бесконечная милиция. Это достанет кого угодно. Только придешь, только начнешь танцевать, только почувствуешь первый приступ счастья. А все уже закончилось. Нужно успеть выкинуть пакет в неработающий унитаз, а если у тебя с собой есть пистолет, то лучше передать его подружке. Девушек никогда не обыскивали. Обычно девушек сразу отпускали, а молодых людей привозили в отделение, рассаживали в актовом зале и раздавали листки бумаги: – Значит так. Теперь каждый из вас пишет правду. Имя. Фамилия. Паспортные данные. Кто попробует наврать – тех будем бить. Все это было ужасно неприятно. 3 Михаил Воронцов (промоутер, диджей): На Фонтанке тусовалась куча ребят, которые жили поблизости и просто иногда заглядывали. Им все это страшно понравилось: художники, электронная музыка… И эти ребята тоже решили, что они художники. Они образовывали такой малый круг. У них была своя, немножко детская тусовка. Ну, им хотелось чувствовать, что они тоже ко всему этому причастны. Они видели, что у нас сквот, и тоже захватывали какие-то пространства, занимались там какими-то поделками. Они что-то рисовали, но я, честно говоря, плохо помню, что еще у них происходило. В какой-то момент они захватили новое помещение на Обводном канале. DJ Массаш (Александр Массальский): Я тогда учился в Архитектурно-строительном техникуме, тусовался, фарцевал. Бушлаты, командирские часы, палехские шкатулки – все это мы продавали иностранцам и в день зарабатывали столько, сколько взрослый инженер не зарабатывал даже за месяц. DJ Слон (Олег Азелицкий): А я учился в поварском училище на кока. Это был самый простой способ получить визу и слиться из России. Все мои знакомые ходили в заграничные рейсы, и я тоже хотел. Но когда я закончил училище, Балтийское морское пароходство пошло в расход. И поработать коком мне так и не случилось. Помимо учебы, я занимался еще и музыкой. Пытался играть панк-рок. Еще до Обводов на улице Чайковского существовал легендарный рок-н-ролльный сквот «НЧ\ВЧ». А у нас как раз была панк-рок группа «Труп в зеленом чемодане». И мы пытались получить точку в этом «НЧ\ВЧ». Но как только мы ее получили, сквот тут же и закрылся. Это был 1991 год. В этой группе были Паша Владимирский и такой Тошнот. Первый потом стал клипмейкером и делал клипы «Мумий Троллю», а второй вскоре умер от черного-белого. Ну и охота играть панк-рок у меня после этого отпала. DJ Массаш (Александр Массальский): Нам хотелось иметь свое место, но на Фонтанке все было занято. Хотелось как-то поддержать эту волну. У нас была компания друзей: кто-то художник, кто-то парикмахер, кто-то просто неплохой парень. Ребята нашли квартиру, заняли ее и сказали, что там есть еще много квартир. Мы посмотрели на окна, выяснили, что там никто не живет, взломали дверь. Квартира оказалась пустая, заброшенная, полная всякого shit'а. Зато были свет и вода. Это была огромная восьмикомнатная коммуналка. Там было не очень уютно, поэтому ночевали мы там редко. Зато все время тусовались. DJ Слон (Олег Азелицкий): Дом на Обводном шел на расселение. Масаль как-то случайно нашел эту квартиру. Пошел в ЖЭК: бутылка коньяка, деньги начальнику – ну, и делайте, что хотите. Лично меня на Обводы привел Заяц. Это друг Хаасов, которого потом убили в Индии. DJ Массаш (Александр Массальский): Кто-то предложил план: снести четыре стены, сделать танцпол, а в остальных стенах пропилить арки. Мы вдохновились и очень быстро все сделали. Снесли стены – получился танцпол. Купили колонки, усилители. Кто-то что-то из дома принес. Обои в магазинах тогда не продавались, но мы купили большие географические карты: если клеить их оборотной стороной, то получалось идеально белое пространство. Карты были очень дешевые, и этими картами мы заклеили все стены. Потом купили где-то дешевые флюоресцентные краски и разрисовали ими всю квартиру. В главной комнате прямо на стене огромными буквами было написано «ЭКСТАЗИ». DJ Слон (Олег Азелицкий): Раду из Кишинева, Массальский, Саша Ломбах, Кузьма и я – это был костяк нашей тусы на Обводах. Сперва мы все были рок-музыканты, потом все стали художниками, а в конце превратились в диджеев. Раду – единственный в нашей компании, кто жил на Обводах постоянно. Остальные предпочитали ночевать все-таки дома. А Саша Ломбах – он был тусовщиком, и у него уже тогда водились деньги. У него папа был профессор, а брат – крутой бизнесмен. И там начались какие-то запредельные разборки. Жену брата выбросили из окна. Отца убили. Брата тоже убили. Один Саша убежал. Для того времени это была в общем-то будничная история. DJ Массаш (Александр Массальский): После ремонта было непонятно, что делать с огромными кучами мусора. Мы подрядили нашего соседа снизу, алкаша. Он за несколько бутылок водки все это вынес. Впоследствии он у нас постоянно убирал после вечеринок. А мы ему за это отдавали пустые бутылки. Он был совсем опустившийся, но иногда заскакивал к нам на вечеринки. Были такие чуваки, панки: Олег Башка и его компания. Вот они с этим соседом постоянно пили. А он им показывал всякие приемчики, типа того, как правильно вести себя в тюрьме. Вообще он был довольно милый. Он жил прямо под нами, и на него приходилось основное звуковое давление, но мужчина ни разу не пожаловался. DJ Слон (Олег Азелицкий): Еще приходил такой чувак, по кличке Луза. Он постоянно приводил с собой иностранцев и пытался развести их на бабки. Иностранцы покупали у нас картины. В 1992 какие-то шведы купили все объекты, которые скопились у нас на Обводном. Незадолго до этого мы устраивали перформанс, в ходе которого раскрашивали бюсты советских вождей флюоресцентными красками. И после перформанса все это добро у нас так и осталось. А потом пришли шведы и скупили бюсты по $50 за штуку. Особенно им понравился флюоресцентный Ленин с отрубленной бородой: мы случайно ее отрубили. А в другой раз Луза по пьяни локтем смазал чью-то картину. Причем иностры потом купили именно ее. Они заплатили что-то около $300, и после этого все наши картины стали напоминать как раз ту размазанную. С кинотеатра «Москва» мы украли гигантские афиши по шесть метров шириной, загрунтовали их, положили на асфальт и с четвертого этажа кидали на полотнища банки с краской. Потом мы несколько раз пытались эти произведения кому-нибудь вдуть. Но они так и остались на Обводном. Сгнили сейчас уже, наверное. DJ Массаш (Александр Массальский): Сначала плату за вход мы не брали. Но в какой-то момент стало приходить очень много левых людей и пришлось просить деньги. Просто, чтобы как-то их отсечь. Сколько это было в рублях, я не помню, но что-то около $5. За эти деньги ты мог пройти и послушать музыку, которая тогда не звучала больше нигде. Иностранцы привозили нам уже сведенные кассеты. Мы просто ставили кассету, она играла 45 минут, потом кассету переворачивали и играла другая сторона. DJ Слон (Олег Азелицкий): На Обводах вечеринки иногда были платные. В 1992–1993 годах билет стоил тысячу рублей. Иногда мы даже делали для своих мероприятий флаеры. В администрации Петроградского района у меня работал друг. И там стояла очень редкая по тем временам штука: ксерокс. Я вырезал слова и картинки, клеил все это на бумагу, а потом ксерил в количестве двести – триста штук и раздавал. Думаю, это были самые первые флаеры в стране. DJ Массаш (Александр Массальский): Еще мы сделали бар. Уже ближе к концу. Стали продавать алкоголь. Разумеется, без лицензии. Ну, там все было так. Мы не платили за аренду, не платили за свет, не платили за воду и плюс провели себе бесплатный телефон. С ЖЭКом мы договаривались посредством коньяка, хотя под конец уже пришлось оформлять какую-то аренду. Правда, это были мизерные деньги, все равно сравнимые со стоимостью бутылки коньяка. DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): К тому времени в городе уже могли происходить вполне легальные вечеринки. Не только в сквотах, но и в каких-то общественных местах. Самая первая дискотека с диск-жокеем, насколько я помню, проходила в Клубе работников связи «Курьер». Причем она была как-то связана с фондом Чайковского – то есть предназначалась в первую очередь для сексуальных меньшинств. Спродюсировал ее знаменитый художник-неоакадемист Тимур Новиков. И вот на ней впервые выступал диджей: Янис из Риги. Тимур Новиков вообще был идеологом всего, что происходило на Фонтанке. Он чувствовал, что за техно-музыкой будущее, и старался подвести под происходящее теоретическую базу. Следил, чтобы всё выглядело правильно, чтобы все одевались модно, хорошо выглядели и музыка звучала бы только хорошая… Я был на той дискотеке в «Курьере». Помню, какой-то придурок ухватил меня за задницу. (Смеется.) Я был в зеленых клешах… DJ Лена Попова: На Обводном канале одно время устраивал вечеринки Артем Саламатин. Это, можно сказать, были какие-то первые подобия оупенэйров. Там постоянно играл DJ Майкл Пуго. А так как туалетов не было, все отливали прямо под столом с вертушками. Класс, в общем. DJ Массаш (Александр Массальский): Нам с Олегом Слоном пришлось начать играть, просто потому что не было диск-жокеев. А тогда как раз на Обводном появились вертушки «Корвет» и «Вега». Мы разузнали место, где вертушки можно было купить за $220, и купили два комплекта. Один продали за $450 и вторые получили, считай, даром. В какой-то момент у нас стояло пять киловатт звука. Целая саундсистема! Этот звук принадлежал чуваку из какого-то клуба в Купчино. Один раз мы у него поиграли, а он за это дал попользоваться своим звуком. Ну, потом мы его так и не вернули. DJ Слон (Олег Азелицкий): В сентябре 1993-го у меня был первый опыт игры за аппаратом. Я тогда не думал становиться диджеем. Хотел стать художником и уехать за границу. А потом у меня был день рождения, и я решил поиграть. Гостей пришло человек триста. Кроме меня в тот раз играли DJ Грув, Миша Воронцов, DJ Гаврила и Костя Лавски. DJ Костя Лавски (Константин Петров): Первый раз я играл в 1992 году. Это было двадцать девятое февраля, тот год был високосный. В роскошном дворце Белосельских-Белозерских проходил модный показ. Со своими аттракционами выступал Владик Монро, показывали несколько коллекций плюс выступали молодые группы типа «Нож для фрау Мюллер». То есть сперва был концерт, а потом дискотека. И когда мы еще только обсуждали эту вечеринку, я предложил: – Давайте я сыграю андеграундную музыку! Все согласились, и я сыграл. Для первого выступления это были все-таки экстремальные условия. Императорский дворец, толпы людей, причем в основном они пришли не танцевать, а слушать панк-рок. И тут я со своей электроникой. Под конец все это мероприятие не лезло уже ни в какие рамки. Кто-то танцует, панки беспредельничают, дворец ходит ходуном. Дело закончилось тем, что пришел какой-то дядя грозного вида и в ватнике. Во время разговора он стучал кулаком об стену и требовал прекратить безобразие. Снаружи было уже утро. Так что свой первый сет я до конца так и не доиграл. DJ Массаш (Александр Массальский): Соседи периодически вызывали милицию. Тогда еще не было ОМОНа. Забирать нас приезжали просто милиционеры, которые грузили всех в козелки. Я помню, как-то раз во двор въехали пятнадцать ментовских машин. Тогда в отделение отвезли человек сорок. Ничем серьезным это все равно не кончилось: всех отпустили. Единственная проблема: у какого-то чувака нашли пистолет. Этого чувака кажется звали Саша… Непонятный какой-то парень. Хотя вообще в то время бандиты еще не очень интересовались нашей музычкой. DJ Слон (Олег Азелицкий): У Массальского был друг-англичанин. Его звали Дэвид, и он работал на канале Superchanel. Он пришел к нам и сказал: «У меня есть друзья, они занимаются такой же фигней, как вы!» В результате нам привезли пластинок, а потом настоящие британские вертушки. Это все были подарки лондонского техно-коллектива «Либераторы». В 1993 приехал Джулиан из «Либераторов» и сразу доказал, что действительно занимается ровно такой же фигней: этот парень, едва войдя, моментально сжег нам весь звук и свет. DJ Массаш (Александр Массальский): Этот Дэвид с английского телевидения очень нас поддерживал. Первый раз в Петербург он приехал в составе съемочной группы, чтобы снимать какой-то концерт на Дворцовой площади. После работы он заскочил в сквот на Фонтанке, и вот тогда мы с ним познакомились. Дэвид ощущал себя миссионером. Ему хотелось перенести танцевальную музыку и вообще всю эту культуру из Англии в Россию. Он прислал нам пульт и несколько ящиков пластинок. Правда, тогда я не знал, что с ними делать. Периодически я давал их DJ Груву, потому что своих пластинок у него тогда еще не было. Потом эти пластинки много кто играл – Воронцов, Лавски, Эдельсон… Джулиан «Либератор» (британская звезда): Я приехал в Петербург в 1993 и охренел. Тут происходило то же самое, что у нас в Лондоне. Черт! – тут было даже круче. Я ехал, ожидая увидеть что угодно: медведей на улицах, ну, просто, что угодно… а увидел расцвет электронной культуры. Фантастика. Самое поразительное, что люди в Петербурге тогда очень тонко чувствовали музыку. Попросту говоря, они во все врубались. Местные диджеи, кстати, тогда уже неплохо играли. То есть, конечно, не очень круто сводили, но, в общем, понимали, что и как надо делать. Ну, и я, когда приехал, тоже кое-что им показал. Больше всего меня поразили Обводы. Настоящий сквот. Такой же, как в Лондоне. Такой же крутой. Там были настоящие подпольные вечеринки. В России в то время был настоящий кризис, но в смысле электронной музыки петербургские парни были чуть ли не впереди планеты. Ну уж точно шагали в ногу. DJ Костя Лавски (Константин Петров): Слово «концепция» в последнее время вообще пропало. Попробуй сегодня объясни кому-нибудь, что у тебя именно концептуальная вечеринка. Сейчас ведь «концепция» – просто прийти всем в одежде в горошек… или, блядь, во всем белом. Ничего интересного в смысле вечеринок давно не осталось, понимаешь? А десять лет назад было много совсем разных мероприятий в совершенно неприспособленных местах, а клубов не было вообще. Потому что когда появились стабильно работающие клубы, то веселье от этого просто умерло. Ты знал, что если не успел сегодня, то можешь прийти завтра. А можешь через месяц. Все равно ничего не изменится. Но в начале 1990-х до этого было далеко. Вечеринки тогда делали кто где мог: в сквотах, во дворцах, в домах культуры, в кинотеатрах… Каждый раз люди знали: это только сегодня! Завтра ничего, что ты видишь, уже не будет! Ни здесь, нигде, понимаешь? Поэтому все куролесили по полной. Вот это и был рейв! Все только начиналось, и все было нереально прекрасным. 13. Вечеринки нон-стоп (лето 1992) 1 Братья Хаасы устраивали танцы в своей мастерской на Фонтанке. Одинг с Назаровым устраивали танцы у себя. К лету 1992 сквоты начали закрываться, но танцевать всем хотелось только сильнее. И парни решили взять это на себя, ведь ничего сложного в этом не было: оторви задницу от дивана и все получится само. У Дениса Одинга был приятель, дядя которого работал в Мариинском театре. Дяде было предложено: хотите нажить? Давайте, дядя, в доле проведем вечеринку. Вы даете денег, а мы предоставляем все остальное. Идея состояла в том, чтобы провести танцы в городке аттракционов. Люди смогут и потанцевать и покататься на смешных маленьких электромобильчиках. Дядя воодушевился. Из заначки были вынуты скопленные на черный день две тысячи долларов. Вечеринка прошла с размахом, но что-то там не срослось с бюджетом, и потраченные деньги вернуть не удалось. Никто не расстроился. Кроме дяди. В другой раз с предложением замутить что-нибудь денежное обратились бандиты. На бандитские деньги вечеринка была проведена прямо в громадном бассейне. Ну и здорово же там было! Со дна к небесам устремлялись потоки лазерного света. От восторга посетители пробовали заняться сексом прямо в воде. Все смеялись и не обращали внимания. В разгар веселья на дне бассейна заметили утонувшего клиента. Выглядел он совсем, как живой. Молодой человек в плавочках лежал на четырехметровой глубине, смотрел сквозь воду пьяными глазами и не шевелился. Вызвали «скорую». Кто-то нырнул поглубже и подцепил утопленника за ногу. Тело вытащили и увезли. Вечеринка была продолжена, и веселились все до обеда следующего дня. Правда, вернуть бабки опять не удалось. Бандиты покачали лобастыми башками, решили, что шоу-бизнес не для них и больше не беспокоили. Провести party в агонизирующем Петербурге 1992 года стоило копейки. Для вечеринки «Экстази» здание Государственного цирка арендовали на всю ночь за каких-то $100. Причем здоровенный плакат со словом «Экстази» циркачи изготовили за свой счет и сами вывесили на фасаде. Тогда никто еще не знал, что означает это слово. Следующую вечеринку устроили на деньги, вырученные от продажи старого BMW. У кого-то из приятелей без дела пылился драндулет престижной марки. Машину отогнали на рынок, вдули первому же подошедшему автолюбителю и… вы бы знали, как весело были потрачены эти деньги! Тем летом Одинг и Назаров познакомились с братьями Хаасами с Фонтанки. Остаток сезона обе команды соревновались: а вот кто устроит вечеринку круче? Миха Ворон устраивал «Кристалл-party» прямо на льду во Дворце спорта. Братья Хаасы и «Новые композиторы» проводили вечеринки в городском планетарии. Кто-то танцевал в Михайловском замке. Кто-то – в рушащихся советских кинотеатрах. В Артиллерийском музее прошла «Канонада-party», во время которой на техно-музыку накладывалось пение реального военного хора в аксельбантах. Все казалось возможно. Вернее, все наконец стало возможно. Никто из них не помнит ни единого летнего дня 1992 года – только ночи! Вечеринки длились бесконечно. Круглые сутки играла музыка техно. От этой музыки круглые сутки превращались в квадратные сутки, а потом в овальные сутки, а потом снова в круглые сутки и конца этой прекрасной музыке не было все лето. И казалось, будто так будет всю жизнь. 2 Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Расставшись с Хаасами, я занялся собственным проектом: вечерниками в городском планетарии. DJ Костя Лавски (Константин Петров): Я был на самой первой вечеринке в планетарии. Это был 1991 год. DJ Янис из Риги играл там хаус. На тот момент, в принципе, любая хаус-музыка звучала для нас как шикарный подарок. Еще играли ребята из творческого объединения «Новые композиторы», потому что они эти вечеринки и организовывали. Там было очень простое освещение, но нам нравилось. Вообще всё это казалось еще очень свежим и необычным. Не вечеринка на квартире, а почти официальное мероприятие. И главное, эти первые несколько вечеринок еще успели пройти в очень узком кругу. Публика – узкий круг посвященных в тему. Ни бандитов, ни гопников быть не могло, потому что об этих вечеринках еще почти никто не знал. Обстановка получалась очень богемная. Художники, иностранцы… Всего человек триста. DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): «Новые композиторы» умудрились внушить руководству планетария, будто они группа молодых ученых и работают над новым звучанием. Космическое сознание и все в таком духе… Они сказали, что будут проводить научно-технические вечера, а устроили первую массовую дискотеку, билеты на которую стоили больше десяти рублей. Неожиданно собралась толпа народу, стали продавать билеты по 10 рублей. Немало по тем временам! Туда-сюда таскали ящики шампанского, а народ прямо в зале курил косяки. Администрация в панике бродила по планетарию и спрашивала: – А чем это пахнут ваши папиросы? Им отвечали: – Где? Вот эти? Ничем не пахнут! Вам наверное показалось! И давай хихикать. Это был полный хаос, который воспринимался как реальное начало новой эры. Только длилась эта эра недолго, потому что скоро на дискотеки стали ходить совсем другие ребята. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): В то время в планетарии работал наш знакомый Саша Потапов. В его обязанности входило зажигать звезды – в смысле включать макет звездного неба. Я познакомился с ним на курсах английского языка еще до всякой Фонтанки. С ним и с группой «Новые композиторы». Они, кстати, тоже чем-то занимались там в планетарии. И вот Саша Потапов всем предлагал что-нибудь там устроить. Потому что декорации были действительно роскошные: не хуже, чем в московском павильоне «Космос». И с какого-то момента я стал устраивать в планетарии ежемесячные вечеринки. Мы делали их с осени 1992 по весну 1993. То есть в самые нелегкие времена: постоянные стычки с бандитами… Сперва тамбовские на нас наезжали, потом они же нас и защищали… В общем – ужас! Свобода ведь тогда появилась у всех – и у бандитов тоже. В том году даже милиционеры боялись ходить с оружием, потому что за пистолет могли запросто убить. Кстати, рядом с планетарием одного милиционера как раз и убили. Просто, чтобы забрать табельное. DJ Костя Лавски (Константин Петров): В планетарии получались иногда очень странные вечеринки. Как будто они были специально заточены под пацанов. Там были тусы, когда «ребята с нашего двора» чувствовали себя королями ситуации. Очень скоро это был уже полностью их клуб – во всех смыслах. Допустим, я приходил играть, и на мне была куртка «Адидас». Так на входе охранники могли издеваться надо мной и не пускать в клуб, потому что я одет в спортивную одежду. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Еще я пробовал устраивать вечеринки в помещении ленинградского Рок-клуба. Я тогда познакомился с парнем по фамилии Тарнавский и с его компанией. У них был собственный очень качественный аппарат. И мы вместе стали устраивать вечеринки. Но эти вечеринки нельзя сказать, чтобы были очень уж успешные. Просто тогда был действительно самый разгар бандитизма. Я помню, одни бандиты назначили стрелку другим бандитам ровно напротив входа в Рок-клуб. Они встретились в час ночи и устроили реальную пальбу. Как в кино: одна бригада стреляла в другую. В ход шло все: помповые ружья, пистолеты… Пули рикошетили от стен и машин. А случайные прохожие лежали в лужах и боялись поднять головы. Вообще, на вечеринки начала 1990-х приходили только две категории людей – либо бандиты, либо модная молодежь. Другой публики не было. Причем для модников это было, конечно, серьезное испытание, потому что огрести можно было на ровном месте. Как-то мы делали мероприятие в кинотеатре «Колизей». В очереди в бар там стояло несколько человек, и среди них мой знакомый музыкант, очень вежливый человек. Ну, в очереди в бар всегда можно кого-то случайно толкнуть, ведь правда?.. Ничего страшного в этом нет. В общем этот музыкант нечаянно задел какого-то урода, а тот, недолго думая, одним ударом свалил его с ног. Сломал парню челюсть. И такое происходило сплошь и рядом. Поход на вечеринку в то время – это был реальный экстрим. DJ Костя Лавски (Константин Петров): Первый скачок произошел, когда криминальные структуры узнали про рейвы. Году в 1992-м я порой даже раздумывал: может, плюнуть и сегодня никуда не идти? Потому что возможность оказаться после вечеринки в травмпункте была очень велика. Могли просто подойти: «Ты чё здесь стоишь?» – и бах в голову! Или, например, ты скачешь, танцуешь, а эти люди в упор на тебя смотрят: – Ты чё, пидор?! Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Был такой парень, кикбоксер… я сейчас уже не помню, как его звали. Кроме того, что он был кикбоксер, он был еще и модник. И он тусовался у нас на Фонтанке. Когда в планетарий начали приезжать бандиты, мы стали нанимать ментов. Они стояли у дверей и говорили: «Это частное мероприятие. Извините, но вам вход закрыт». А потом этот кикбоксер предложил свою помощь. Так и так, говорит, могу обеспечить охрану твоего мероприятия. Ну и обеспечил… Пришел, а с ним еще человек десять. Через полчаса после начала вечеринки я подошел ко входу, смотрю, а эти бандиты щемят какого-то зяблика. Я говорю: – Вы что себе позволяете? А они: – Чего-о-о?! Ты на кого рыпнулся?! Эти бандиты пришли на вечеринку не охранять посетителей, а просто развлекаться. То есть вместо того, чтобы нас защитить, парень просто стал бесплатно проводить своих приятелей. Я отказался от его услуг, и через какое-то время этот кикбоксер ввалил с братвой уже прямо на Фонтанку. Ну, мы ведь его знали, дверь приоткрыли, – а вбежала целая ватага: – Вы кому платите? Теперь под нами ходить будете! Ну, и все в таком духе. DJ Костя Лавски (Константин Петров): Страшно было всем – организаторам, работникам, посетителям. На вечеринке просто могли убить – в прямом смысле слова. Ни за что. Можно было прямо на вечеринке очень серьезным образом попортить себе здоровье, если начать, например, идти на принцип или еще что. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): В начале лета 1993-го в планетарии появились люди, которые сказали: – Мы это место арендовали. Здесь будут клуб и казино… Собственно так появилось чудовищное бандитское место «StarDust». У них была какая-то война с соседним казино, которое находилось в здании мюзик-холла. Закончилось тем, что из трех учредителей двоих убили. DJ Слон (Олег Азелицкий): Хороший пример, который характеризует то время. Мне DJ Майкл Пуго рассказывал: он где-то играл в те времена и человек, заказывая песню, так подтянул его к себе, что просто оторвал ему капюшон от кенгурухи. Тогда разговор был короткий. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): В общем из-за всех этих разборок мы передвинулись в бассейн при Институте инженеров железнодорожного транспорта. Это очень красивое здание прямо напротив станции метро «Горьковская». Один мой знакомый ходил туда заниматься плаванием и как-то сказал: – Сходи, посмотри, там классное помещение. Там действительно оказалось здорово. Я подошел к директору. А тогда время было очень свободное. Все хотели зарабатывать деньги, туда-сюда… В общем директор согласился, чтобы мы устраивали в его бассейне мероприятия. Назывались эти вечеринки «Акваделик-party» и проходили каждую неделю на протяжении всего лета 1993 года. DJ Слон (Олег Азелицкий): А я работал в том же самом Институте инженеров железнодорожного транспорта сторожем. У меня была собака, кавказская овчарка. Она все сама обходила, а я постоянно спал. Потом уборщицы ругались, что собака их пугает. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): На «Акваделиках» все было устроено просто. В бассейне есть зал сухого плавания, который находится в отдельном помещении. Точнее он отгорожен от бассейна таким невысоким заборчиком. Так вот там мы устроили танцпол. Но если люди хотели купаться, им надо было просто переодеться и можно было нырять в бассейн. Ну, а колонки мы там поставили везде, так что можно было танцевать и прямо в воде. DJ Костя Лавски (Константин Петров): Все были в купальных костюмах, плавочках, купальничках. А если не в купальничках, то летели в бассейн прямо в чем есть. Приходили на вечеринку, заходили в раздевалку, переодевались и шли купаться. На этих вечеринках было не то что небезопасно, – там было просто страшно. Там ходили такие рожи, что сегодня и не представить. Олег Азелицкий (диджей): Мне рассказывали, что на одном «Акваделике» такой персонаж Игорь Борисов зашел в бассейн и случайно выронил вставную челюсть. Потом ее водолазы искали. DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): Вечеринки в бассейне закончились, когда в бассейне кто-то утонул. Парень закинулся всем, чем только можно, плюхнулся в воду, и там у него остановилось сердце. Его еще и нашли не сразу. А когда труп выносили, девушки возмущались: – Эй, а чё, музыку-то выключили?! Михаил Воронцов (промоутер, диджей): На одной из осенних вечеринок так же, как и в планетарии, появились прибандиченные люди, которые решили, будто смогут устраивать такие мероприятия и сами. В смысле – без меня. Они провели то ли одну, то ли две вечеринки. А так как они были бандиты, то в какой-то момент парни очень жестко наехали на дирекцию. Причем даже не бассейна, а всего Института. Дирекции это совсем не понравилось, и любые мероприятия в бассейне были тут же запрещены. DJ Массаш (Александр Массальский): Вечеринки было легко проводить. Всегда было очень много народу. Так как вечеринок было немного, народ ходил на все подряд. Прогореть было фактически невозможно. Мы вот, например, устроили вечеринку в цирке. Там были акробаты и всякие перформансы. А люди танцевали прямо на манеже. Мы пришли к директору цирка и сказали: – Мы художники. И хотим провести у вас ни на что не похожее мероприятие, которое называется «рейв». В Европе сейчас миллионы людей ходят на эти рейвы. Ваш цирк, как нельзя лучше, подходит для такого события. Денег у государственных учреждений тогда не было. В цирке и в других подобных местах начальство быстро соглашалось на любые наши предложения. DJ Слон (Олег Азелицкий): И после вечеринки в цирке несчастные хищники – львы, тигры и волки – очень громко и протяжно выли. Павел Стогар (промоутер): А я как-то делал концептуальную вечеринку «Турбо» в павильонах Леннаучфильма. Народу там было! Просто плотняк был народу! Не пройти было. Играли Зорькин, Компас Врубель, Слон и Демидов. Там был отличный антураж. Все-таки это был павильон киностудии. Мы набрали у них кучу ненужных декораций. Например, диджей играл в гигантских руках. Там были две огромные ручищи, прямо до потолка, и между ними стоял диджей. Одна рука зеленая, другая – синяя. Единственная проблема: пол был застлан картоном, и когда люди начали танцевать, картон тут же превратился в пыль. Пыль просто висела в воздухе даже дым-машина не нужна. Когда включили свет, все охуели. DJ Слон (Олег Азелицкий): Пластинки, на которых я тогда играл, использовать до сих пор невозможно. Прошло десять лет, а они все еще насквозь пропитаны пылью. Это была самая пыльная вечеринка в моей жизни! 14. Первые диджеи (1993–1994) Денис Одинг (промоутер): Странное было время. Все вечеринки были похожи одна на другую. Выступали примерно одни и те же артисты. Даже заграничные – ведь никаких контактов наладить мы еще не успели. И все равно – ощущения однообразия почему-то не возникало. Каждое мероприятие казалось неповторимым праздником. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): У нас был такой товарищ Валера Ващенко, его еще звали Валера Сказочник. У Валеры всегда было много идей. Он, например, часто говорил, что неплохо было бы сделать что-то на открытой местности. И в какой-то момент мы придумали устроить вечеринку в каком-нибудь музее. Валера съездил в Артиллерийский музей, все осмотрел. И через несколько дней мы уже договорились с администрацией о проведении пер вого в России оупен-эйра «Арсенал». Олег Назаров (промоутер): Кажется, это был вообще первый оупен-эйр в стране. Диджейский пульт стоял на башне танка, а плясали все прямо среди пушек и самоходок, расставленных во дворе платный. Я помню, после вечеринки Миша не мог закрыть багажник своей «девятки». Деньги не помещались в машину! DJ Анжела Шульженко: Очень скоро Миша Воронцов зазнался. Ну, да, он был близко к настоящим звездам того времени: художнику Тимуру Новикову, музыканту Георгию Гурьянову. Миша очень этим кичился и перестал подавать руку старым друзьям. Он мог в очень грубой форме сказать: – Ты чё, не видишь? Я тут раз-го-ва-ри-ва-ю! DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): А я вообще мало общался с Воронцовым. Воронцов был какой-то замкнутый, с ним сложно. Он стоит таким воробьем, пару слов буркнет, да еще и в сторону, а все остальное время молчит. Кроме того, он ведь почти не выпивает. А когда человек не выпивает, контакт сложно налаживается. Олег Назаров (промоутер): Делать вечеринки пытались многие. Но за большие мероприятия брались в основном либо мы с Денисом Одингом, либо Миша Воронцов… После «Арсенала» у Миши были отличные «Кристалл-party» во Дворце спорта «Юбилейный». Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Тот же самый Валера Сказочник все спрашивал меня: а почему бы не устроить вечеринки прямо во Дворце спорта «Юбилейный»? Там ведь после того, как прямо во время концерта застрелили певца Талькова, вообще никто не выступал. У них проводились только спортивные мероприятия, да и те не-часто. В общем «Юбилейный» бедствовал. Я сходил туда, поговорил с администрацией, и так появились «Кристаллы». Мы устроили, наверное, два или три «Кристалл-party». Зал поделили на две части: одна была накрыта щитами, другая – льдом. Кто хотел – танцевал, остальные могли прямо там кататься на коньках. DJ Костя Лавски (Константин Петров): Один раз в «Юбилейном» был какой-то концерт. Играли москвичи: Володя Фонарь, еще кто-то… А я просто притусовывал. И по ходу дела залез по стропилам на самую верхотуру – прямо над диджеями. Залез и лег там. И я запомнил это очень странное ощущение. Все менялось прямо у меня на глазах. То есть было ощущение, будто происходит что-то очень важное, глобальное. Обыкновенный советский дворец спорта – но это только снаружи. А внутри – музыка, о существовании которой раньше никто и не подозревал. Я почему-то очень хорошо помню ту вечеринку: внизу море людей, диджеи пыхтят над пластинками, а я лежу на самом верху, и мне удивительно хорошо. И как-то очень весело. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Приблизительно в это время стали появляться и первые звезды среди диджеев. В смысле люди, на которых публика могла прийти просто потому, что знала их по имени. Первым профессионально стал играть Женя Грув. Он появился еще в сквоте на Фонтанке. Женя страшно хотел стать диск-жокеем и поэтому часами смотрел, как играют DJ Янис и всякие иностранцы. Для всех нас это была немножечко игра, вот Женя с самого начала хотел быть профессионалом. Так что скретчить, сводить, разводить (причем делать это качественно) первым в нашей компании (а значит, и в стране) навострился именно Грув. DJ Слон (Олег Азелицкий): Рассказывали, что на Фонтанку Грув в самом начале пришел с банкой варенья или грибов и сказал: – Я слышал, у вас здесь музыка, вечеринки. Пустите меня, я хочу играть. Я вам дам варенья, печенья! Вы меня пустите, я буду учиться. У меня есть еще разные банки, я еще принесу! Назаров потом сказал: «Пустили на свою голову!». Считается, будто Грув был первым диск-жокеем, который научился хорошо играть. Хотя это совсем не так. Вот, например, DJ Залогин или DJ Матик – эти ребята хорошо играли и до Грува. Матик, может быть, вообще был первым виниловым диджеем. Но он очень скромный, и в результате, кто сегодня об этом помнит? Олег Назаров (промоутер): Женя Грув приехал из провинции и пришел на Фонтанку в школьных брюках и пиджаке от фабрики «Большевичка». Пришел и говорит: – Что мне надо сделать, чтобы я стал диджеем? Леха Хаас посмотрел на него и сказал: – Вот тебе две пластинки. Через неделю принесешь мне кассету. Сведи их туда-сюда… Он свел, всем понравилось. Тогда Леша на свои деньги купил ему вертушки и отправил к Янису в Ригу учиться. Тоже на свои деньги. Он сказал Груву: – Мы сделаем из тебя человека, но работать ты будешь только у нас. В промоутерской группе «Танцпол» Разумеется, как только Грув расправил крылья, Леху он тут же послал. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): В апреле в «Юбилейном» должна была состояться очередная «Кристалл-party». Там должен был играть DJ Грув, а также представитель старой школы DJ Матик и прибалтийская звезда DJ Янис из Риги. Плюс еще была такая группа «Not sound». А больше диджеев не было. Не только у меня – нигде! В то время по всей стране диск-жокеили от силы восемь человек. И за несколько дней до мероприятия мы по какой-то причине с Грувом поссорились. Не помню из-за чего, но играть в тот вечер он, в общем, не стал. То есть теперь мне предстояло проводить вечеринку, для которой не было достаточного количества дискжокеев. И я решил, что отыграю сам. Я отобрал у Грува свои пластинки и вертушки, стал учиться и гдето через неделю понял принцип: одна пластинка убегает, другая расходится. Вот бас, вот бит… Я достаточно быстро все понял. А дальше – уже дело техники. Чем больше играешь, тем лучше получается. DJ Слон (Олег Азелицкий): Грув приходил к нам в сквот на Обводном. Прибегал и начинал показывать какие-то дурацкие вырезки из иностранных журналов, где было про него написано. В общем, все время хвастался. Его даже за глаза называли «Пробка». Потому что он был в каждой бочке затычка. Я помню в 1993 году в каком-то немецком журнале напечатали чарты Грува. Это устроила Маша Малос, подруга Дениса Одинга. У нее в Германии были знакомые журналисты, ну и она договорилась. И после этого Груву снесло башку… Он ходил по Невскому и каждому, кого встречал, показывал ту статью. Меня он в тот день встретил два раза и оба раза показал эти свои чарты… Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Впрочем, через какое-то время мы помирились, и я решил организовать Жене самые первые гастроли в его жизни. Дело было так. В 1993-м Андрей Хаас устраивал в Москве вечеринку с британской звездой Марком Каммингсом. Называлась она «Пирамида» или что-то в этом роде. Сама вечеринка проходила в московском Доме кино. Тогда там работал ресторанчик. Те, кто устраивал вечеринку, арендовали на «Радио Максимум» пару вертушек, но только не учли, что там не было нормальных слипматов… ну, вот этих ковриков, которые подкладывают под пластинки. Там были простые резиновые «блины». Марк Каммингс, когда увидел все это, сразу отказался играть. А ему там наливают: водка, кокос, то-се, пятое-десятое… Ну, через некоторое время он пришел в нормальное состояние и решил-таки поиграть. Он положил на эти дурацкие «блины» гору салфеток и так выступил. Но так как он был в дюпель пьян, то никого особенно не впечатлил. Еще в мероприятии участвовал москвич DJ Фонарь. Ну, это было и вообще смешно! Особенно мне – я ведь на тот момент уже вовсю играл сам. Фонарь играл на бобинах, и все это по меркам Петербурга не лезло ни в какие ворота. В Москве тогда люди и приблизительно не представляли, как может выглядеть нормальная вечеринка. Даже слабенькое мероприятие с Каммингсом всех настолько впечатлило, что сразу после него хозяева ресторана в Доме кино решили переориентироваться и открыли у себя в помещении клуб «Арлекино». DJ Фонарь (Володя Фонарев): А мы тем, что происходило в Петербурге в начале 1990-х мало интересовались. Своих дел хватало. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): В общем, посмотрев на все это, я решил привезти в Москву самого крутого питерского диджея – Грува. Просто, чтобы показать москвичам, как надо играть. Он тогда уже вовсю скретчил и вообще здорово выступал. Правда, все пластинки, которые играл Грув, и вертушки, на которых он тренировался, были мои. В конце концов я ему все это продал. И вот мы с ним поехали в Москву. Я отвез его в клуб «Jump». Перед Грувом играли Fish, Spider и Фонарь. Играли они стык в стык, да и с музыкой у них было грустно. Ребята ставили Depeche Mode и вообще все подряд… Плюс в то время москвичи еще и играли, как додоны: никакого артистизма. Разве что Фонарь – этот хоть улыбался. В общем, выглядело все это так себе… а потом вышел Женя. Радостный, живой, со своим хаусом! Он был там настоящим богом! Именно он, а никакой не Марк Каммингс, показал москвичам, как надо играть. После этого все московские дискжокеи зачесали репу, а Фонарь даже купил себе вертушки и пульт. DJ Фонарь (Володя Фонарев): Грув с самого начала позиционировал себя как мега-звезда. Он приехал со своими вещами и показал действительно высокий уровень мастерства. Все остальные тогда играли, в общем, как могли. DJ Костя Лавски (Константин Петров): В самом начале 1990-х в Москве было просто раздолье для диск-жокея. Клубов почти не было, но были какие-то вечеринки. И главное – никакой конкуренции среди диджеев. DJ Лена Попова: В Москве вообще не было техно. Это мы его туда завезли. То есть там были дискжокеи, но они постоянно ездили в Петербург, потому что дома играть им было негде. Техно-клубов там просто не было. Даже через семь лет московские техно-диджеи приезжали к нам и просили: – Ну, Лен! Ну, пожалуйста! Нам играть негде, а-а-а! Дай нам выступить в «Тоннеле», а? Хныкали, плакали – несчастные москвичи. DJ Дэн (Андрей Котов, участник группы «Мальчишник»): С Грувом я познакомился на его первом выступлении в Москве. Играл он, конечно, круто, хотя на самом деле по технике мы были с ним, может быть, на одном уровне. Просто я тогда очень стеснялся. Вот странно, да? В группе «Мальчишник» звучали очень провокативные тексты, и при этом я всегда был действительно скромный парень. В общем, Грув приехал к нам в Москву, и на почве любви к ломаным ритмам мы с ним сошлись. Стали двигать брейкбит в массы. Один раз ребята из нашей группы над Грувом пошутили. В модной музыкальной программе «50/50» мы сказали, что едем в тур, и нам срочно нужны танцовщицы. И дали домашний телефон Грува – он тогда уже жил в Москве. Грув офигел! На автоответчике были запредельные сообщения: «Я отсосу твой хуй!», «Возьми меня раком!» Грув сначала вешался, а потом просто перестал подходить к телефону. DJ Лена Попова: Чтобы хоть как-то выжить в Петербурге, чем я только не занималась и одно время даже пыталась работать барменом. Закончила курсы, получила удостоверение бармена и пришла устраиваться на работу. Там сидели два здоровых негритоса, которые сказали: – Для вас, ребята, мы не Тони и не Вася, а мистер Тони и мистер Вася! Так нас отныне и называйте! Услышав про это, мои друзья, воркутинские бандиты, сказали: – Лена, ты очумела? Сколько денег тебе там будут платить? Сто долларов? Давай эти бабки будем платить тебе мы. Только не надо работать на черных! (Смеется.) DJ Magic B (Василий Борисов): В Москве можно было жить за счет диджеинга почти с самого начала. Платили нормально. Если сравнивать со средней зарплатой обычного постсоветского служащего – было даже очень неплохо. Потом, когда начался ранний расцвет бизнеса и бандитизма, – тут ориентиры, конечно, сменились. Появились люди с мобильными телефонами размером с чемодан. Они ездили на страшных «Мерседесах» и по сравнению с ними диджеи получали просто смешные деньги. Хотя в принципе с деньгами в Москве было всегда неплохо. DJ Лена Попова: У меня есть собственная теория, почему электронная музыка так активно развивалась в Петербурге, а в Москве развиться так и не смогла. Дело в том, что в Москве диджеям с самого начала платили. И диджеи стали относиться к этому как к нормальной профессии. Москва не смогла пойти дальше ресторанов для состоятельных клиентов именно потому, что состоятельные клиенты были в состоянии заплатить диджеям за то, что им хочется послушать. И диджеи им это ставили. А кто хотел не просто менять треки, а делать что-то свое, – тут же вылетал в андеграунд и дальше мог играть только за бесплатно. В Питере ситуация другая. В Петербурге у людей больше свободы, как раз потому, что меньше денег. В гламурном клубе ты играешь или не в гламурном, – бабок-то в любом случае тебе никто не даст. А раз так, то какой смысл играть музыку, которая тебе не нравится? И соответственно ни в каком ресторане петербуржцы никогда не играли. Вместо этого они просто взяли и открыли самый первый в стране нормальный техно-клуб. Место, которое нравилось не клиентам, а им самим. Сейчас я смотрю, у нас в городе тоже завелись всякие гламурные клубы. Но, на мой взгляд, это смешно. И, конечно, никакого отношения к электронной сцене это не имеет. Полные мужчины в обтягивающих футболках «Dolce&Gabbana» со своими двадцатилетними подругами, у которых силикон уже не помещается… Самый первый петербургский клуб выглядел абсолютно иначе. Просто абсолютно иначе. 15. Самый первый клуб (7 мая 1993) 1 DJ Лена Попова: В 1994 году я уже жила в Петербурге на набережной Фонтанки. Не в том доме, где Хаасы, а рядом. Сначала жила одна, и у меня была целая квартира. Потом Анжелке Шульженко тоже стало негде жить, и мы с ней взломали еще одну квартиру. Так что у нас стало две квартиры. Потом еще кто-то подселился, потом еще кто-то… Ну, и как-то заселили весь подъездик… К тому времени лучшие времена Фонтанки были давно в прошлом. Жизнь пошла тяжелая. Ну, чисто физически. Холодно, никаких удобств, с потолка штукатурка падает. Неожиданно оказалось, что мои лучшие друзья (кто бы мог подумать?) – воркутинские бандиты. Вот они меня в беде не бросали. А беды случались постоянно. Местная малышня повадилась залезать в квартиры через слуховые окна и черные ходы… Место было такое, что на секунду нельзя было зазеваться. Я однажды пришла, смотрю: мои вещи лежат на моем же велосипеде. Аккуратно так сложены. А сам велосипед стоит прямо у выхода. Я рванула к черной лестнице – поняла, что вот буквально секунду назад ребятня разбежалась. Там был лист железа отодран, и они прямо через это окошечко ко мне в квартиру и влезли. Кончилось тем, что пришел ОМОН и всех выгнал. Фонтанка закрылась. К тому времени жить там все равно было уже невыносимо. Самый знаменитый сквот города перестал существовать. Жалко, конечно. К тому времени мы уже провели воду, поставили туда телефоны, как-то обосновались. Если сейчас вспоминать, – отличное у нас там было жилье. DJ Слон (Олег Азелицкий): Почти тогда же закрылся и сквот на Обводном канале. Как-то мы устраивали там вечеринку, на которую пришло много панков. Во главе с легендарной группой «Пупсы»… Это было летом, и панки сломали нам кран с горячей водой. Но летом-то горячей воды нет, поэтому поломку никто и не заметил. Потом мы все разъехались – кто куда. Массальский вместе с нашим другом Денисом уехал в Швецию и привез оттуда модный микроавтобус. А когда к осени мы все подтянулись назад, то смотрим: вода из крана прорвалась и мы залили всех на несколько этажей вниз. Приходим домой, а к двери нашей квартиры прикреплена записка: «Зайдите в кафе на первом этаже». Мы приходим и понимаем: о-о-о… зря мы сюда поперлись. Не надо было сюда приходить. Дорогущая мебель, кожаные куртки, бритые затылки… Чуваки мнут кулаки и мрачно так нам рассказывают: – Вы нас залили. Что делать-то будем? Кажется, теперь вы должны лимон. Что на такое можно ответить? Откуда у нас лимон? Они бы стали и жестче с нами говорить, но тут чуваки разглядели наш микроавтобус. Таких тачек в городе тогда не было, наверное, вообще ни одной. И ребята вдруг перестали понимать, как именно вести с нами разговор. Если мы ездим на таком замечательном шведском микроавтобусе, то, может, не стоит нас совсем-то прессовать, а? Ну, мы говорим: – Мы – художники. Мы вам сами ремонт сделаем. – Хорошо, сделайте. А автобус не продаете? – Нет, не продаем! Мы по-честному собирались все им починить. Даже купили какие-то краски. Но потом подумали – ну, на фиг! Лучше нам в то кафе все-таки не ходить. В общем, из этого сквота мы сбежали. Тайком забрали с Обводов аппаратуру и просто скрылись. В сентябре 1994-го Обводный перестал существовать. Тогда сквоты по всему городу уже начали умирать. DJ Лена Попова: Последним выжившим сквотом стал огромный художественный центр на Пушкинской, 10. Я тогда дружила с Женей Дебилом и всей его компанией кинорежиссеров-некрореалистов. У них на Пушкинской была свободная комната. Вместе с Адрианом Аникушиным (внуком знаменитого скульптора Аникушина) мы расчистили эту комнату, превратили ее в мастерскую, и примерно два года я там прожила. Спонсировали нас студенты-иностранцы. Тогда, кстати, $20 – это были очень приличные деньги. Я помню как-то на $20 мы купили четыре ящика вина. Недорогого, конечно, но, чтобы убраться, хватило. Кроме того, я организовывала на Пушкинской первые ночные вечеринки. Наш музыкальный формат заключался в том, что мы приглашали группы «2ва Самолета», «Пупсы» или «Колибри», и они в акустике там херачили. Но это все равно был рейв. Потому что рейв – это любой шабаш-угар. Ночных клубов ведь еще не существовало и приходилось как-то выходить из положения. Денис Одинг (промоутер): А мы с Олегом Назаровым думали об открытии собственного клуба уже давно. Еще в 1992-м Олег гостил у своей девушки в Гамбурге. Он приехал оттуда и сказал, что немецкие клубы расположены, в основном, в военных бункерах. И мы стали искать бункер. Олег Назаров (промоутер): До этого мы проводили вечеринки, и это было не очень рентабельное занятие. Денег с друзей мы не брали, а если приезжали менты – проблем было столько, что не разгребешь. Ну, мы и решили, что неплохо было бы открыть постоянное место. Ни проблем с ментами, ни проблем со сбором оплаты за вход! Мы стали искать людей, которые дали бы нам на все это денег. Сперва думали взять у москвичей. Была такая компания: Женя Бирман, Иван Салмаксов и Кирилл Фролов. Они принимали участие в организации первой «Гагарин-party», а потом занялись московскими вечеринками «Мобиле». Эти ребята пообещали, но никаких денег нам так и не дали. Они тянули-тянули… время шло, а денег все не было. И тут нам говорят, что братья Хаасы купили новый комплект звука. И как раз в это время Фонтанка закрылась. Ну, мы и предложили Хаасам сделать клуб вместе. 2 Команда с Фонтанки (братья Хаасы и Миха Ворон) слилась с командой со Свечного (Одинг и Назаров). Теперь их было пятеро. Теперь им хотелось иметь собственный клуб. Такой же, как они видели в Германии. Кто захочет сидеть и трястись (когда же они появятся, эти жуткие омоновцы?!), если можно заплатить за вход в клуб и те же самые менты будут тебя охранять, а? Они пересмотрели десятки затопленных подвалов. Они просыпались и с самого утра шли осматривать новые подвалы. Но дело не двигалось. Подходящего помещения не было. Пока старший брат Дениса Одинга не сказал, что видел бункер на Зверинской улице, рядом с зоопарком – он вроде бы ничего. Парни сходили посмотреть. Увиденное превзошло ожидания. На следующий день Одинг побежал в военкомат выяснять, на кого оформлено помещение. – Скажите, пожалуйста, на кого оформлен бункер на Зверинской улице? – Зачем тебе? – Зачем вам знать, зачем это мне? Просто скажи те, на кого оформлен бункер на Зверинской улице. – Ты в армии служил? Что-то странно ты подстрижен. – А если я отвечу, вы скажете, на кого оформлен бункер на Зверинской улице? Никто не желал с ним разговаривать. Но он настаивал, лез с расспросами и не уходил. – Хорошо. Это я понял. А все-таки: кто является юридическим владельцем бункера, о котором мы говорим? – Вы бы еще в шахте атомной ракеты танцы устроили! (Отличная идея! Надо запомнить!) – А все-таки – кто является? Военным надоело с ним спорить. Ему было отвечено, что юридическим владельцем бункера, о котором мы говорим, является завод имени Кулакова. Там расположен командный центр на случай начала войны. – Завод Кулакова? Огромное спасибо. А скажите, пожалуйста, где находится завод имени Кулакова? Завод имени Кулакова был военным и вроде бы даже секретным. А директор его оказался вполне приятным. Он был не против сдать бомбоубежище в аренду. Да только на это помещение у него целая очередь. Ему предлагают открыть там… вот, смотрите – медицинский центр. А еще супермаркет. Есть и еще несколько заявок. – Супермаркет? В бомбоубежище? – Ну, да. А вы, ребята, что планируете открывать? – Мы… э-э-э… сейчас сформулирую. Мы планируем открыть там театрально-художественный центр. (Глупо было бы сказать ему правду. Глупо было бы взять и открыть директору военного завода, что, сидя в его бомбоубежище, мы собираемся взорвать на хрен его козлячий мир!) Директор был очень приятным. Он был бы рад помочь молодежи. У него и самого есть дети. Нет, он честно был бы рад помочь. Но дело все равно затянулось больше, чем на год. Первым умер проект супермаркета. Потом скончался медицинский центр. Потом директор все-таки подписал необходимые бумаги. В мае 1993 года транс-клуб «Тоннель» наконец открылся. 3 Денис Одинг (промоутер): На заводе как раз сменился директор. Предыдущий умер, а новым стал главный инженер. И мы начали с ним переговоры. Тогда вообще клубов не существовало. Новый директор не очень понимал, о чем идет речь. Поэтому мы описывали свое будущее заведение, как такой неформальный театр, галерею, молодежный центр. В общем-то это было почти что правдой. Переговоры длились год, но в конце концов директор заключил с нами договор о совместной деятельности. Мы договорились, что они будут получать процент от прибыли. Он потом даже приходил на открытие. Это вообще был очень адекватный, открытый, доброжелательный человек. Мы подписали с ним все документы и стали оформлять помещение. Модельер Татьяна Парфенова тогда как раз делала у себя в мастерской ремонт. И оттуда нам досталось много деталей интерьера: они выкидывали, а мы подбирали. Решетки, которые закрывали диджейскую, – это как раз оттуда. Ну, еще отец Назарова на своем заводе сделал стойку. DJ Кузьма (Андрей Кузнецов): После домашней Фонтанки и домашнего Обводного, где все друг друга давно знали, вдруг появился клуб. И появилось очень много новых людей. Раньше мы их не знали, но они были нормальные, здоровые, позитивные… Среди этих людей я, кстати, встретил девушку своей мечты, но тогда подойти к ней не решился. Познакомился с ней только девять лет спустя. Денис Одинг (промоутер): У нас было помещение, а больше у нас ничего не было. У Хаасов был аппарат, а тут еще один мой знакомый американец согласился нас как-то профинансировать. Ну, и все срослось! Олег Назаров (промоутер): Хаасы для первой вечеринки купили лазер. А в то время лазер казался таким удивительным чудом техники. Даже по западным меркам это было очень круто. Тогда мало в каком клубе был лазер. Правда, я помню, с ним были какие-то проблемы: кажется, оторвался шланг и залило весь туалет. Просто это был лазер водного охлаждения. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): На первый «Тоннель» были потрачены смешные деньги. Когда через семь лет открывали вторую реинкарнацию «Тоннеля», было потрачено уже $400 000. А если бы его стали открывать сейчас, это стоило бы не меньше, чем полтора миллиона. Но в 1994 уложились в сумму, которую сегодня смешно даже вспоминать. Олег Назаров (промоутер): Две тысячи! Чтобы открыть клуб нам понадобилось всего $2000! Вся смета проекта составляла две тысячи баксов! Вместе с рекламой, арендой и покупкой первого алкоголя! DJ Кома (Алексей Дунаевский): «Тоннель» стал первым и единственным настоящим клубом. Потому что клуб – это ведь не напитки в баре плюс диджей и вертушки. «Тоннель» стал легендой, потому что там происходили самые главные вещи на свете. В то время техно ведь было предметом культа. Это не обсуждается, это техно! В каком бы состоянии диджей не вышел за вертушку, как бы он ни сыграл, что бы он ни сыграл, если это диджей, который зарекомендовал себя как техно-диджей, – это бог! Даже если техно-диджей играл не техно, а какой-нибудь хаус. Мне в том году было интересно только техно, причем не меньше, чем 135 ударов в минуту. Под DJ Демидова я провел на танцполе четыре часа. Не просто слушал, а по-честному все отплясал. Я не уходил и четыре часа подряд скакал под потолок. Сегодня кто бы ни встал за вертушки, – я просто физически не смогу так прыгать. И ощущения от вечеринки сегодня у меня уже не те. Тогда все мы были моложе, и те незабываемые ночи – они останутся со мной навсегда. Прошло чуть ли не пятнадцать лет, а я до сих пор могу закрыть глаза и воссоздать в себе те чудесные ощущения. Часть четвертая Прирожденные клубийцы 16. Трансклуб «Тоннель» (1993–1995) 1 Ритм! Вы слышите ритм?! В мае 1993-го в Петербурге открылся самый первый клуб в стране. Соседи, чьи окна выходили на бомбоубежище, слышали ритм отлично. Иметь бомбоубежище в собственном дворе – это даже удобно. Зимой дети катались с обледенелых склонов на санках. А если война все-таки началась, то, может быть, там удалось бы отсидеться. Кто мог знать, что война станет расползаться по свету как раз из бомбоубежища, расположенного у них во дворе? Теперь соседи предпочитали законопачивать окна и лишний раз не высовывать нос. Они не понимали происходящего во дворе. Они боялись того, что там происходит. «Тоннель» был не просто первым клубом страны. Он был единственным клубом страны. Сегодня каждый может выбрать себе клуб, который нравится больше. В 1993 идти было больше некуда. Все знали, что такого, как здесь, нигде нет. Но чего на самом деле ждать от вечера, не знал никто. Толпа вваливалась внутрь и закручивалась миллионом водоворотиков. Люди подбегали к барной стойке и, увидев иностранные лимонады в жестяных баночках, кричали: – Экстази? По полдоллара? Разливное? Дайте четыре! 2 Олег Назаров (промоутер): На открытии «Тоннеля» играли два модных французских диджея Laquarion и Дидье Синклер. Они, кстати, до сих пор крутые… К нам тогда их привез парень по имени Эрик, – сейчас у него своя студия в Париже… Каких-то чуваков подтягивал Леха Хаас. Но в общем, играть первое время было некому. DJ Слон (Олег Азелицкий): Вход в «Тоннель» стоил поначалу тридцать тысяч неденоминированных рублей. Олег Назаров (промоутер): Я сейчас уже не помню, сколько стоило войти в клуб. Количество нулей на купюрах ведь так часто менялось… Но это всегда стоило от $6 до $10. Денис Одинг (промоутер): Клуб открылся, но играть там было некому. Поначалу в «Тоннеле» играли сами Леха и Андрей Хаасы. Был еще Грув, но он приходил к нам нечасто. К тому времени Грув уже четко понимал, что хочет жить в Москве. Олег Назаров (промоутер): Резидентами в «Тоннеле» стали все, кто хоть немного умел играть. DJ Матик не был резидентом, зато очень хорошо чинил вертушки. За это мы давали ему иногда поиграть. Ну, а так – кто умел, все и играли. Юджин, Залогин, Гаврила, Адельсон, Воронцов, Леха Хаас… DJ Лена Попова: Первый раз я играла, кажется, в сентябре 1994. Тогда я жила у искусствоведа Андрюши Хлобыстина и как раз собиралась переезжать в сквот на Пушкинской. Андрей был в меня влюблен, и хотя у нас ничего не было, но его жена об этом знала, потому что я у них жила. Это была очень серьезная интрига, ходили самые разные слухи. И вообще все это было достойно сериала или романа. Ну, вот. В тот вечер, перед моим самым первым выступлением, мы сидели и выпивали. На шее у меня висел амулет, найденный в какой-то археологической экспедиции. Это был такой скифский знак солнца. Я потом видела похожие в Кунсткамере. А в гостях у Андрея сидел очередной сумасшедший… Он был помешан на какой-то языческой религии, и когда по пьяной лавочке увидел мой амулет, то очень завелся. Он бросился на меня и просто сорвал его с шеи. А я и так на нервах перед выступлением, а тут еще этот придурок срывает у меня с шеи медальон. Ну, в общем, завязалась потасовка, и ушла я в слезах, а в «Тоннель» пришла уже совсем никакая. Но тем не менее от первого выступления никто меня не освободил. Я вышла и отыграла часа полтора. Недавно те же пластинки, что и тогда, я играла на вечеринке у Феди Бумера. Они очень быстрые: 160 ударов в минуту. И теперь я всегда играю их на «минус восемь». То есть замедляя скорость. А тогда, помню, я играла их на «плюс восемь». То есть совсем жестко. Ритм был такой, что следить не успеваешь. Ну, что тут скажешь – время было такое. Жесткое. DJ Федор Бумер: Я очень часто ездил в Финляндию и покупал пластинки для себя и для большого количества диск-жокеев. Для гигантского количества диск-жокеев покупал я пластинки. И отчасти я жил на деньги от продажи пластинок. То есть, я привозил пластинки, а люди потом приходили ко мне домой, чтобы купить то, что их интересует. DJ Слон (Олег Азелицкий): С пластинками была засада. Были люди, которые привозили пластинки. Мы с ними общались так – я звонил и спрашивал: – Сколько у тебя? Чувак говорит: – Осталось десять! Я говорю: – Никому не продавай! Беру все! Я покупал все подряд, не слушая. Пластинки тогда стоили от шести до десяти долларов. Я только на таком уровне разбирался: либо техно, либо хаус. Я брал эти пластинки, отвозил их к себе и тут же начинал слушать. «Так, – говорил я, – здесь у нас какой то вонючий хаус. Эту пластиночку мы кому-нибудь подарим. А здесь что?». В общем, если из десяти пластинок пять оказывались, что надо, то это был праздник. DJ Анжела Шульженко: В 1993 я уехала во Францию и накупила там пластинок. Просто так. Я даже не знала, что с ними делать. Думала: для себя, просто потому что музыка нравится. Это сейчас пришел, купил пластинок и заявил, что ты диджей. А раньше это было такое почетное звание, что его нужно было еще заслужить. Ну вот, я и служила-служила, и дослужилась. Когда я сказала, что привезла пластинки из Франции и попробую играть, Миха Ворон выпучил глаза: – Ты?! Да ты чё? Куда ты лезешь? DJ Лена Попова: Я должна была уезжать в Германию, но за день до отъезда очень сильно сломала ногу. Тогда у нас был совместный музыкальный проект с группой «Голубые пидорасы» – мы планировали вместе записать песню. Участие принимал еще художник Вадик Овчинников. У меня даже осталась фотография с Вадиком. По-моему, последняя его предсмертная фотография: через некоторое время Вадик повесился. В общем, мы сидели на студии, что-то писали, а после студии я побежала в «Тоннель». Был гололед, я упала и свернула ногу. А так как я была очень пьяна, то совсем этого не заметила. Я пришла в «Тоннель» и влюбилась в Андрюшу Хааса. Когда я уезжала, Андрюша Хаас сказал: – Ну, Ленок, в Германии купи пластинок. Приедешь, мы тебя играть поставим! И вот с таким напутствием я отправилась в Германию. И там как настоящий инвалид ходила на рейвы с палочкой. DJ Анжела Шульженко: А я сперва занималась танцами. Тогда многие наши девочки по контракту выезжали за границу танцевать. Ну и я поехала. Меня обещали привезти в респектабельный клуб, а попала… в общем, в бордель. Я вышла один раз, потанцевала на сцене, и мне надавали чаевых столько, сколько девушки зарабатывают за месяц. Хозяевам я сказала: – Я ни в коем случае не буду делать все, что вы от меня хотите. Я приехала танцевать. Я – солидная артистка больших, малых и академических! На меня стали давить: – Мы тебя щас, тра-ля-ля! Я говорю: – Делайте, что хотите! Но работать я не буду. Они отвезли меня на вокзал в центре Берлина, бросили там с вещами и с пятью марками в кармане. Слава Богу, паспорт не отняли. А на чаевые от танца я купила себе очень крутые ботинки. В общем, денег не хватило, даже чтобы позвонить. Тогда судорожной рукой я написала своему другу в Париж факс. Вот, мол, я здесь, в Берлине, вообще без денег, но в Россию возвращаться не хочу. Он тут же прислал мне денег, чтобы я доехала до Парижа, но поехала я не в Париж, а на север Германии в Росток. Просто я позвонила другому своему приятелю, а он говорит: – О! Приезжай сюда! Мы здесь на «Штубнице», все круто! Я рванула в Росток и там, на рейв-пароходике «Штубниц» зависла сразу на пару недель. Даже умудрилась заработать каких-то денег. Ребята поставили меня на вход, я брала плату и ставила посетителям на руки печати. С тех пор в Европу я ездила именно так: ставила визу на неделю, а возвращалась через полгода. Последний раз возвращаясь, я сказала, что паспорт у меня украли негры на Монмартре. Мне дали справку, и я по этой справке возвращалась домой. А в Лондон как-то мы ездили вообще без документов. В Англию очень сложно получить визу, и поэтому нам сделали фальшивые голландские паспорта. Причем мы не могли даже выучить свои голландские имена – их было невозможно выговорить. Но каким-то чудом все равно умудрились проехать. В аэропорту пограничница, думая, что мы голландские девушки, начала что-то спрашивать, а ответила я ей со своим русским акцентом. Но ничего, все обошлось, нас пропустили. 3 (Ритм! Вы слышите ритм?!) За час до открытия трансклуба «Тоннель» район оцепляли отряды ОМОН. Многотысячная толпа все равно сметала ограждения и пыталась втечь внутрь бомбоубежища: художники, модники, наркоманы, пьяные менты, девушки-модели, иностранцы, курсанты в самоволке, первые брокеры в нелепых галстуках, подпольные философы, рок-н-ролльные звезды и много-много бандитов. Где-то через месяц после открытия клуба к «Тоннелю» подъехало такси, из которого выбрался вдрабадан пьяный пожилой человек в длинном зеленом пальто. Он полночи рыдал, орал и бил кирпичом в дверь: – Откройте, суки! Я час назад вышел из тюрьмы! Я еще детей не видел – сразу к вам приехал! Мне нужно попасть внутрь! Суки! 4 DJ Лена Попова: Как-то мы снимали в «Тоннеле» фильм про фашистов. Взяли на Ленфильме немецкую форму, нарядились и весь день снимали в клубе свой фильм. А к вечеру, к двенадцати часам приперлись бандиты. В те годы бандиты были бритые, страшные, в спортивных костюмах, и они, конечно, охуели, когда зашли в «Тоннель», а там – куча разряженных телок в трусах и со свастиками. А к тому моменту мы были уже тепленькими и разговаривали соответствующе. Знаешь – пьяному море по колено! Бандиты всем этим были, конечно, очень-очень-очень-очень удивлены. И сейчас мне странно, что они никому в тот раз не дали пизды. Никого, кроме бандитов, в тот вечер в клубе не было. Только бритые парни – а тут мы со своими свастиками. И в тот вечер мне показалось, что в этом городе бандитов куда больше, чем нормальных людей. Это было время, когда проводиться могли только так называемые «вечеринки белых рубашек». То есть ты приходишь в клуб, а там у всех черные джинсы под ремешок и белая рубашка. И девочки с этими ребятами тоже очень специальные: в шубах до пола, с хриплыми осипшими голосами. Ты заходил в клуб, а там все белым-бело. И среди них танцует DJ Майкл Пуго. Голый. (Смеется.) Денис Одинг (промоутер): Бандиты стали ходить в «Тоннель» с самого момента открытия. Если взрослые бондеры вели себя еще более-менее, то молодое пушечное мясо было вообще неуправляемым. Эти ребята считали, что имеют к нашему «кафе» какое-то отношение. И из-за них были самые большие неприятности: избитые девушки… Олег Назаров (промоутер): Люди, которые десять лет назад ходили по клубам – это достаточно узкий круг. Человек пятьсот. Так что как такового фейс-контроля у нас не было. Не пускали только совсем уж очевидных гопников. А потом, когда бандосы стали жрать наркотики, они пачками повалили в «Тоннель». Ходить-то было совсем некуда, а тут – клуб. И очень скоро бандиты, тусовщики – это все стало единым комьюнити. Просто тогда так была устроена жизнь: с одной стороны, сложно, страшно и опасно. Зато с другой – в общем-то, предельно просто и понятно. DJ Фонарь (Володя Фонарев): Про 1990-е говорят, что это было бандитское время. И я с таким определением полностью согласен. Это не клише, это факт. (Смеется.) Как в песне у группы Bad Balance: «Кожаные куртки, спортивные штаны, всё это не люди – это дети сатаны!». Денис Одинг (промоутер): Мы знали, что «ребята» к нам обязательно придут. Но все равно каждый раз расстраивались. Представь: ты приходишь на работу и думаешь, что будет праздник, а вместо этого собираются агрессивные упыри. Согласись, это неприятно. 5 (Ритм! Вы слышите ритм?!) Толпы людей, ломящиеся в бомбоубежище, приносили с собой деньги. Вечером деньги еще принадлежали людям, а к утру вся куча перетекала в карманы хозяев «Тоннеля». Но друзья клуба должны были ходить сюда бесплатно и без очереди. Две недели подряд друзей фотографировали, а потом выдали всем клубные карты. Билет номер один достался Тимуру Новикову. Это его руки построили новый мир. Странно было бы дать Тимуру Петровичу билет с каким-то другим номером. Позади лежали годы, проведенные в сквотах и чумазых подпольных галереях. Капли с протекающих потолков капали ровно на твою лучшую картину. Теперь впервые появилась возможность все изменить. Сделать так, как ты хотел. Ты хочешь просыпаться с закатом, а засыпать с утренней зарей? Это возможно. Тебе необходимо место, где было бы не жалко провести всю жизнь? Это тоже возможно. Здесь будет правильная музыка, правильные картины на стенах и ходить сюда станут только правильные люди. Правда, пока в «Тоннель» ходили не только правильные. Иногда посетители напивались и блевали на стол. Приходилось убирать. Часто, запершись в туалете, посетители подолгу занимались сексом. Приходилось ждать. Бандиты повадились бить субтильных художников прямо в зале. Кто-то кого-то задел плечом, кто то подсел не к той девушке, какой-то урод начинал взасос целоваться с парнем прямо у бара – повод мог быть любой. Хоп! – и полклуба уже лупит соседей кулаками по лицу. Но это было ничего. Потому что главным был ритм. 6 Олег Назаров (промоутер): В «Тоннеле» был офис. И все, кто так или иначе считал себя диджеем, вокруг этого офиса ошивались. Там висело расписание. Подходили, пальцем тыкали и кричали: «О! Свободное время! Я буду играть!». Никто ни с кем не созванивался. Тогда ведь сотовых телефонов еще не было. DJ Лена Попова: Первое время я играла мало. Раз в неделю. При этом даже этих выступлений нужно было ждать. Ты приходишь в «Тоннель», а там играет маститый по тем временам диск-жокей. И иногда были такие мероприятия, где я просто сидела и ждала, когда мне дадут поиграть. А они разыгрывались и вообще меня не пускали. А так как я человек мнительный, да еще и девушка, то мне казалось, что это реально какая-то диверсия. Что это прямо заговор какой-то против меня. Олег Назаров (промоутер): «Тоннель» дал выручку в первый же вечер. Нас было четверо: братья Хаасы, я и Одинг. После первой же вечеринки утром мы поделили выручку. Так дотянули до следующей вечеринки. Там снова собрали деньги – опять поделили. И так все время… Мы не воспринимали это как бизнес. Ну, жили и жили. Ничем другим заниматься не хотелось. Тогда все были бесшабашные, молодые… Денис Одинг (промоутер): Деньги «Тоннель» приносил. Сразу машину купить было нельзя, а жить было можно. Я мог даже себе позволить на месяц-два уехать в Германию и спокойно там жить. 7 (Ритм! Вы слышите ритм?!) Посреди мира… посреди города, который был то же самое, что весь мир, уже появились островки будущего. Нужные люди уже собрались в нужном месте. Теперь все будет иначе. Это поколение стало самым свободным за всю историю страны. «Новые художники» построили новый мир. Такого, как у них, не было ни у кого. Да и не будет уже, наверное… (Ритм! Ритм! Следите за ритмом!) Кстати, чтобы изменить лицо мира, нужны были деньги. Времена пришли такие, что денег вообще нужно было много. Но те, кто проводил ночи в «Тоннеле», относились к этому без истерик. Нужны, значит, появятся. Этот мир они построили собственноручно, и как в этом мире делаются деньги, парни знали прекрасно. 17. Бандиты (1994–1996) 1 Приличная французская живопись родилась в парижских кафешках вокруг перекрестка Вавен. Британский рок-н-ролл родился в лондонских пивнушках типа «Marquee». А вот в Петербурге культура не клубная, а салонная. Париж – город оборванцев и клошаров. Где им было сидеть, как не в кафе с чашкой кофе по пять копеек и девушками по цене двух чашек кофе? Петербург – город гвардейских офицеров и светских львов. Жизнь протекала не в заведениях общепита, а на дому. Зачем куда-то идти, ведь дома имеется собственный французский повар, лучше, чем в ресторане, и стол, вокруг которого уместятся все, кого хочет видеть хозяин? В ХХ веке жизнь изменилась – а привычка осталась. Клубы – это те же самые салоны. Отправляясь в клуб, ты вроде как шел в гости к знакомым. Те, кто начинал в сквотах, теперь открыли собственные клубы, а у кого собственного клуба еще не появилось, те собирались обзавестись им в ближайшее время. В середине 1990-х клубы стали открываться везде. Даже в такой помойке, как Апраксин двор, и то открылся клуб. Он назывался «Money-Honey». Апраксин двор – это самое грязное и самое опасное место в городе. Помесь базара и свалки. В коробках из-под бананов спят бездомные. Посреди переулка джигит с золотыми зубами овладевает шестидесятилетней проституткой вообще без зубов. Сперва хозяин «Money-Honey» собирался открыть здесь всего лишь пивной бар. Но знакомые посоветовали открыть не бар, а рокабильный салун: деревянная стойка, портреты Элвиса, седло над баром… В результате был открыт салун, но по внешнему виду он не отличался от пивного бара. Первое время туалета в «Money-Honey» не было. Все ходили просто под арку. Прямо в вечер открытия два посетителя что-то не поделили с третьим. Они взяли лом, воткнули ему в глаз и насквозь пробили парню голову. А сами вернулись и стали пить свое пиво. Когда пришпиленного к земле парня наконец заметили, хозяин вызвал милицию. Вечер велено было не прекращать, а наоборот разнести всем по кружечке за счет заведения. Девушка, которая убирала со стола, стала относить пустые кружки не в мойку, а милицейскому эксперту. Тот сидел в подсобке и снимал с кружек отпечатки пальцев. – Оп-па! – наконец сказал эксперт. – Это с какого стола кружечка?.. Убийц взяли прямо в зале. Объяснить, зачем они убили человека, арестованные так и не смогли. Даже вопроса не поняли: как это, зачем? То, что творилось в «Money-Honey», было немножечко чересчур даже для 1995 года. Хотя и в остальных заведениях тогда было не сахар. С наступлением сумерек на улицах слышалась оживленная стрельба. Она длилась всю ночь на протяжении нескольких лет. Девушке в одиночестве пройти по Старо-Невскому значило в лучшем случае попасть в реанимацию, а что случалось в худшем случае неизвестно, потому что тел не находили никогда. Основной публикой в любом клубе были, разумеется, бандиты. 2 Олег Назаров (промоутер): В кассе «Тоннеля» было сорок ячеек для стволов. Было время, когда в одну ячейку приходилось класть по два ствола. DJ Лена Попова: В «Тоннель» бандиты ходили вне зависимости от того, в какой группировке состояли. Я помню, у меня случались очень серьезные разговоры. Я дружила с воркутинцами, а Сережа Беззубый, представитель крыши «Тоннеля», время от времени, глядя мне в глаза, говорил: – Попова, а чё это ты там типа с воркутинскими? У тебя чё там, любовь, или чё? Этот Сережа Беззубый был страшный человек. Он был смотрящим. Это такой парень из Одессы, двухметрового роста, бывший боксер, вот с такенными наковальнями. Реальная «Сказка о попе и его работнике Балде». Я его очень любила. У меня с ним, правда, был конфликт один раз очень серьезный – он меня украл. Ну, увез меня прямо из «Тоннеля» в качестве залога. Но потом, когда пришел в себя, счел, что теперь должен мне по гроб жизни. Один раз он подошел ко мне и попросил, чтобы я поиграла для него и его друзей в «Тоннеле» в неурочное время: в воскресенье с девяти утра. Я забыла про это, а потом Сережа мне говорит: – Ну, все до завтра. Утром увидимся. Ты ведь будешь для нас играть? Тут трудно отказаться. Воскресенье, утро. Приходит человек двадцать: здоровые мужики с телками. Типа afterparty. Все начальство в ужасе свалило, остались только я и DJ Quest. Тот вообще страшно перепугался, – маленький еще был. И вот мне пришлось играть. А потом в дверь постучали и сказали, что это милиция, открывайте. Я говорю: ага, щас! В общем, двери я им не открыла, а как ты будешь их ломать? Это же военное бомбоубежище! Милиция взяла и заперла нас снаружи. Тогда я нашла черный ход, который был завален какой-то хренью. Мы его разгребли, посмотрели, что мусоров нету, и выпустили пацанов. Они сели в свои «шестисотые» и умчались. Потом, правда, Сережу все равно убили. Он обторчался – его зарезали. К сожалению… DJ Слон (Олег Азелицкий): В диджейской постоянно должен был сидеть охранник. Потому что как только он от тебя отходил, к тебе тут же, как из ларца, подскакивают двое-трое таких неприятных качков со своими заявками… DJ Костя Лавски (Константин Петров): Один раз я играл, и подошел человек, крепкий такой малый. Заказ был следующий: – Знаешь, ты ставь чё хочешь, но объяви в микрофон, что эта песня звучит для ребят из магазина! DJ Лена Попова: Когда бандиты стали только-только ходить в «Тоннель», естественно, начались наезды. Пришлось проводить с ними беседы, объяснять: – Ребята, это не кабак! Диск-жокей – творческий человек. И вы приходите сюда не подрыгаться, а послушать, как он играет. Вот если бы вы пришли в филармонию, то уж наверное не стали бы бегать и заказывать себе какие-то песни, правильно? И те, кто ходил к нам часто, они прониклись. Если, например, они приводили своих корешков и кто-то из них вдруг лез к диск-жокею, то остальные сами брали придурков за шкирку и оттаскивали. За диджея могли прямо рыло набить. DJ Слон (Олег Азелицкий): В «Тоннеле» были вечеринки, когда приходишь, а там только бандиты. Плюс немного шлюх на шпильках и рейверов человек десять. Нормальные люди всего этого просто боялись. Войти в клуб можно спокойно, да только никто не гарантировал, что ты оттуда выйдешь. Помню, отличная была драка: два бандита начали какую-то заваруху, а я, Леха Хаас, Массальский, Кузьма и еще человек восемь пытались с ними справиться. Их было всего двое, но они разбрасывали нас, как щенков. DJ Фонарь (Володя Фонарев): Путешествуя по заграницам, я всегда поражался, что людей там не прет на агрессию. А у нас это просто заложено в психологии. Что за удовольствие, если нельзя оскорбить и унизить соседа?! Люди желали свободы и ради этого портили жизнь всем вокруг. В начале 1990-х границы дозволенного отодвигались всё дальше… и дальше… и дальше. Бандосы воспринимали рейв именно так: теперь нам можно все! DJ Костя Лавски (Константин Петров): Помню, я играл на какой-то идиотской вечеринке. Мы закончили и уже собирались выходить, но тут вдруг прибегает один мой товарищ: – Сейчас выходить нельзя. Там два синих бандита потеряли свою бабу и всем, кто идет ко входу, дают по репе. И мы целый час сидели и ждали, пока они уйдут. Потому что было понятно: рискнешь сунуться к выходу и проблем не избежать. Время было такое, что никто тебе не поможет, даже охранники. Олег Назаров (промоутер): С охранниками тогда все было очень просто. Берешь каких-нибудь ментов и платишь им деньги. Если не устраивают, берешь других ментов. В какой-то момент я знал всех ментов в городе. Меня девушки спрашивали: «Олег, кем ты работаешь?!» Я шел со знакомой девушкой по Невскому, а каждые двадцать метров ко мне подходил мент: «О, Олег! Привет! Как дела?!» 3 Ох, и хлебнули горя первые охранники «Тоннеля»! Сперва их было двое: обычные парни. Работали по очереди, два через два. Звонок. Охранник отпирает дверь. Снаружи – гиббон-бандит с двумя проститутками. Кулаки держит так, чтобы было видно, какие они у него здоровенные и синие. В то время бандиты специально закачивали под костяшки парафин. Бить сильнее от этого не станешь, но размером кулак будет ровно с дыню. Зная расклад на три хода вперед, охранник произносит три предложения: – Это частный клуб. Вам отказано в посещении. До свидания. Он начинает закрывать дверь, а гиббон сует в проем носок ботинка и одновременно достает из-за пазухи пистолет. Ствол наставляет тебе в лоб. И что ты будешь делать? Сперва охранник пугался. Потом привык и в такие минуты просто делал шаг в сторону. – Ну, хорошо. Проходите, пожалуйста. За первый год работы клуба ребята стали большими специалистами по огнестрельному оружию. Видывали и реально экзотические модели. А один обторчанный урод приперся в клуб с динамитной шашкой. Что-то ему не понравилось, и он запалил шашку на улице перед самым входом. Ничего не соображая, он орал: – Ты мужик?! Нет, ты мужик или конь чихнул?! Раз мужик, держись вот здесь! Кто первый шашку отпустит, тот и не мужик! Оба они – и охранник и этот полудурок – в четыре руки держали шашку с зажженным фитилем и смотрели друг на друга выпученными глазами. Посетителей от входа сдуло. Потушил фитиль выскочивший из клуба администратор. От фитиля осталось полсантиметра. После этого охранник не выдержал и уволился. Его место у дверей занял мент в форме. Это было даже забавно. Внутри черт знает что творится, а он – в форме и строгим взглядом смотрит по сторонам. Иногда хозяева посылали офицера за пивом. Больше никакой пользы от него не было. 4 Денис Одинг (промоутер): Поначалу «Тоннель» охраняли районные милиционеры, которые просто физически не могли противостоять этому безумию. Дошло до того, что Лешу Хааса прямо посреди вечера затолкали в машину и увезли в неизвестном направлении. После этого мы пригласили охранников посерьезнее. Они были не то ОМОНовцы, не то еще кто-то. В общем им было все нипочем. DJ Слон (Олег Азелицкий): В «Тоннеле» был охранник, – он еще на первой чеченской воевал. Он выбегал один на десятерых бандитов и орал: «Стреляю на поражение! Не уйдете, суки!». Бандосы тоже были не дураки, – разбегались, едва завидев этого парня. Еще был легендарный милиционер, который вместе с нами прямо в форме ел галлюциногенные грибы. DJ Лена Попова: Периодически в «Тоннеле» стреляли. Постреливали, я бы сказала. Время от времени. Ну, а на улице-то постоянно. Я помню, как мой приятель Илюша танцует на танцполе, и вдруг приходит наш же охранник, Якут, достает пистолет и приставляет его к илюшиной башке. Мол, Илюша – пидорас, а Якут таких не любит. То ли он набухался, а может, нанюхался чего. Я ж не знаю, что там охрана употребляла. Я побежала к Андрюхе Хаасу, говорю: – Слушай, там Якут волыной трясет налево-направо! Андрей его тут же уволил. Прямо тут же! Потому что это опасно: он ведь мог запросто пристрелить человека. И глазом бы не моргнул. Илюша потом еще час ходил, как полотно, белый. Причем народу вообще никого не было. Это было самое начало вечеринки, по-моему, чуть ли не десять минут первого. DJ Костя Лавски (Константин Петров): А еще год спустя в клубах стали появляться настоящие оборотни в погонах. Милицейские курсанты шли в клуб на практику: они терлись, грели уши, провоцировали людей. Когда потом, во время облавы, менты входили вовнутрь, то уже заранее знали, кого брать. Олег Назаров (промоутер): Облавы бывали примерно раз в полгода. Причем это были такие облавы, которые нынешним тусовщикам даже и не снились. Увидеть чьи-то выбитые зубы на стене – это было в порядке вещей. Приезжали человек пятьдесят: в касках, с дубинками, с помповыми ружьями. Причем они даже не успевали крикнуть: «На пол!» Когда ОМОН вбегал, все уже лежали. Не потому, что ты сам ложился, а просто вышибая двери, эти ребята роняли все на своем пути до самой противоположной стены. Приезжали не только из-за наркотиков. Где нибудь мента убили или ограбили банк, – ну, что делать? Надо ответить на это рейдом. В «Тоннель» – пятьдесят человек. Всех замесить! А еще такие же наряды отправляли в самые дорогие рестораны того времени. Человек ест какого-нибудь лобстера за $40, и вдруг в ресторан влетает ОМОН. Дубинкой по голове – и ты падаешь лицом в этого сорокадолларового лобстера. Это было нормальное явление. DJ Костя Лавски (Константин Петров): Я помню, самая жесткая облава прошла в 1994-м, когда на Суворовском проспекте расстреляли какого-то высокопоставленного мента. И руководство дало команду прочесать весь город. Так сказать, отомстить за товарища. Это были совсем не шутки. Я тогда был на дискотеке, на Невском, 40, и туда перед самым началом вечеринки ворвались ребята в масках. Я видел, как человек, который сидел с девушкой за столиком, ни с того ни с сего получил с размаха прикладом в лицо. Просто так! Потому что не упал сразу, как только они вбежали. Или потому, что ел не то блюдо. Я не знаю – просто так. Потом они уехали, раненых увезли в больницы, и только после этого мы начали играть. DJ Слон (Олег Азелицкий): Когда была самая первая облава в «Тоннеле», я лежал как раз на проходе. Все ходили и пинали меня. Каждый считал нужным пнуть и сказать: «Чё, блядь, разлегся!» В общем, я потом рентгеновские снимки ходил делать. DJ Лена Попова: Я играю, играю, и тут врываются какие-то идиоты. Я вырубаю музыку и начинаю им хамить. Просто потому, что серьезно всё это не воспринималось. У меня на танцполе несколько десятков малолеток. А тут вбегают точно такие же, только все накачанные и в масках. Одни лежат, другие ходят и бьют их ботинками. А возраст у тех и у других один и тот же. DJ Слон (Олег Азелицкий): Один раз в «Тоннеле» в облаву попал DJ fireball: приезжая знаменитость, гость культурной столицы. Он лег вместе со всеми, но не понял, что надо лежать именно лицом в пол. Он просто ничего не понимал по-русски, и ему захотелось посмотреть по сторонам, узнать, что происходит… Ну, и посмотрел. Парень поднял голову и очень смачно получил прикладом в лицо. Ему выбили несколько зубов. Причем этот чувак, fireball, уехал не сразу после инцидента, а выступал потом еще в «Курорте». А там была такая система: на сто человек было всего два сотовых телефона. Один человек с телефоном стоял у въезда, другой – на танцполе. fireball спросил, зачем это нужно, а я ответил, что на случай облавы. Он весь побелел и потом даже во время сета очень волновался, языком облизывал обломки зубов и постоянно спрашивал: – Сколько мне еще играть?! Интересные, в общем, у парня получились гастроли. 18. Клубов становится много (1996) DJ Анжела Шульженко: Раньше хорошими были все вечеринки подряд. Вообще все! А сейчас – нормальная одна из ста, потому что происходит очень много всего. Столько клубов открылось, что качество просто не могло не снизиться. Их же масса, просто масса! И все, что там творится, – совсем не интересно. DJ Слон (Олег Азелицкий): Через некоторое время после открытия «Тоннеля» я организовал собственную структуру. Она называлась Underground Experience. Это был октябрь или ноябрь 1994-го. Помимо «Тоннеля» тогда уже существовал TenClub и свои мероприятия я стал делать там. Мы устраивали вечеринки с выставками, перформансами, рок-группами, показом мод. Народу было много. Я помню, была одна вечеринка, где играл Костя Лавски, – туда набилось больше пятисот человек. DJ Лена Попова: Говорят, диджеи сначала работают на свое имя, а потом имя работает на них. На самом деле мы вообще об этом не задумывались. Мы занимались тем, что нам нравится, и жили какой-то своей компанией. Никто не претендовал ни на титул «Первой девушки-диджея» (как называют меня), ни на пост «Папы русского техно» (как теперь все вдруг стали называть Олега Слона). Мы просто играли музыку. Это была такая игра. DJ Анжела Шульженко: Раньше рейверы приходили на вечеринки с папками своих произведений. Кто-то со стихами, кто-то с фотографиями. Все были люди творческие. Даже если гардеробщик, то все равно творческий. Честно говоря, я сомневаюсь, что сегодня на r’n’b-вечеринки кто-нибудь приносит свои стихи. Александр Зайцев (музыкант, группа «Елочные игрушки»): Наши первые выступления проходили в клубе «Кобальт-проход». Это место находилось в ДК Десятилетия Октября. Основное помещение в этом ДК занимал Ten-club, а в подсобных помещениях приютился еще и клуб «Кобальт-проход». Главными там были Слон и Вова Пи-Си-Пи. Они на всю ночь отдавали нам чил-аут, и мы делали, что хотели. Я тогда работал в магазине грампластинок и обычно перед выступлениями брал у себя в отделе два диска: «Иосиф Бродский читает свои стихи» и детскую пластинку «Дракончик-Пыхалка». Первый час мы играли свои новые песни (тогда они писались быстро – по несколько штук в неделю), а потом запускали ритмические кольца, и Бродский с Дракончиком Пыхалкой звучали поверх них. Это, в общем, и концертами нельзя было назвать. Ну, играли мы в чил-ауте. Создавали какой-то фон. Люди обычно болтали или приходили отдохнуть с танцпола. Уже потом через много лет к нам подходили какие-то ребята и говорили: – О! Помню ваши концерты! Охуенно было! Мы удивлялись. Нам казалось, что эту музыку вообще никто не слышал. Мы сидели, отгородившись от всех аппаратурой, и нам тогда было все равно. Мы играли, что хотели, – и были счастливы. DJ Анжела Шульженко: В Ten-Clube у нас была еще и лаборатория экспериментального моделирования под управлением Светы Петровой. Мы показывали такие трансформирующиеся костюмы. То есть, сначала это что-то одно, а потом р-рраз: и уже что-то другое. Брюки превращаются… Превращаются брюки… Было яблоко – стал огрызок. Мы выступали со всякими перфомансами и, помню, на одной из вечеринок хотели, чтобы девушка с крыльями ангела летала над сценой. Я бы мочила жесткий хардкор, а надо мной бы летал ангел. Но потом мы внимательно посмотрели на трос и решили, что нашего ангела он может и не выдержать. Так что ангел остался стоять на земле. Просто это был падший ангел. Владимир Иванов (группа «Пи-Си-Пи»): Вся первая половина 1990-х – как в тумане. Ни единой даты не помню, – только общую канву. Я тогда ходил в рок-н-ролльный клуб «Там-Там», где играли панки, скинхеды, рокабилы и звучала злая индустриальная музыка. Я всегда воспринимал техно и панк-рок как что-то единое. Просто вся музыка, которую я слушал, была агрессивная. А потом DJ Слон как-то устраивал в Ten-Club-e вечеринку, и мне было предложено: – Не хочешь поиграть? Так и появилась моя группа «Пи-Си-Пи». DJ Слон (Олег Азелицкий): После Ten-Club-а открылся еще клуб «Сатурн». Это тоже была какая-то школа творчества. Там делал вечеринки Даня Эдельсон. У диджея Гаврилы есть жена – так вот это ее младший брат. Вообще к концу 1995 года новых мест стало очень много. Раньше был один «Тоннель», а теперь вдруг появились сразу то ли пять, то ли семь новых клубов. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Кто-то познакомил меня с парнями, у которых был бар неподалеку от города, на железнодорожной станции «Курорт». Место было очень удачное: прямо на берегу Финского залива. И мы с ними договорились устраивать вечеринки. DJ Слон (Олег Азелицкий): Вечеринки в «Курорте» вместе с Воронцовым мы стали делать, начиная с лета 1995 года. Вот тогда заработки пошли очень хорошие. Бандиты очень полюбили техно. Им надо было, чтобы музыка была пожестче, они такую любили. На деньги бандитов собственно и делались вечеринки. Техно ведь было будто создано для русских бандитов. Ох, как они танцевали! DJ Кома: В «Курорт» я ездил каждые выходные. Мы приезжали, и если Воронцов был в хорошем настроении, то через час или через два он мог пустить кого-то из толпящейся у входа молодежи вовнутрь. А если он был в плохом настроении, то мы просто лезли в окно. Сбоку там была такая здоровая витрина, у которой сверху форточка, и мы просто запрыгивали туда. Если везло, то охрана не ловила. Мы заходили в туалет, мыли руки и выходили уже, распахивая дверь ногой. Как будто мы только что сполоснули руки – и обратно на танцпол. Танцпол был довольно здоровый, с деревянными проминающимися досками. И сцена там была тоже проминающаяся. И вот в этот небольшой зал набивалось около тысячи человек. DJ Слон (Олег Азелицкий): Когда я начинал играть, бандосы выбегали на танцпол, по пути ломая столики и сшибая всех встречных. У меня тогда были две очень попсовые пластинки: одна с таким дебильным смехом «о-хохохохохо», а вторая с духовыми инструментами: «пам-пам-па-бам». И вот бандюки по очереди ко мне подходили и говорили: – Поставь «смех», а? Или: – Поставь «трубы», а? Другая музыка их не очень интересовала. DJ Анжела Шульженко: Мы проводили мероприятия не только в клубах, но и на свежем воздухе. Вот там был настоящий угар. Один раз Катя Ангел в кураже разделась догола и голая упала на колонки. Она танцевала прямо передо мной и постоянно голой попой пыталась присесть на вертушки. Приходилось одной рукой играть, а второй рукой придерживать Катю, чтобы голым задом она не садилась на мои пластинки. Классный был сет. Слушали нас одни грибники. Дождь, тьма, вспышки молний. Всех вставляло. Грибы-то тогда еще было модно есть, вот грибники и слушали. DJ Массаш (Александр Массальский): То время было русской психоделической революцией. Наркотики в начале 1990-х в основном привозили из-за границы. А кому хотелось чего-нибудь натурального, те бегали по полям и собирали грибы. Но главное – наши знакомые-химики в лаборатории одного из ВУЗов делали амфетамины. И в принципе они делали их в таких количествах, что раздавали всем бесплатно. Были вечеринки, когда таблетки просто раскидывали по танцполу. Швыряли их в толпу! Как в кино! DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): В 1994-м появилась знаменитая питерская кислота и на ней свихнулось очень много народу. У нас был знакомый, который работал дегустатором этой кислоты: химики, производившие наркотики, пробовали на нем концентрацию. Давали ему кислоту на пробу (причем каждый раз очень помногу) и смотрели: умрет или не умрет. Ну, а он всех, конечно, угощал. DJ Слон (Олег Азелицкий): Тогда все читали Кастанеду и ели галлюциногенные грибы. Мы тоже пару раз ездили куда-то под Ломоносов собирать грибы. Насколько помню, ничего так и не собрали. Наркотики тогда не так много значили. Все, конечно, ели грибы и LSD, но такого, как сейчас, не было. И профессиональные дилеры были большой редкостью. И уж, конечно, с такими ребятами никто не дружил. Тогда ведь как было: дилер появлялся, полгода работал, а потом исчезал. Так что в друзьях такие люди не ходили. DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): Галлюциногенные грибы первыми открыли ребята с Фонтанки. Но они этим секретом ни с кем не делились и целый год никому ничего не говорили. Потом меня все-таки посвятили в тайну, но с условием, что я никому ничего не скажу. А я, разумеется, тут же рассказал ребятам из группы. И скоро за грибами мы ездили уже целой компанией. Я был проводником и помню, как мы поедали эти грибы прямо в лесу, чтобы не везти в город. В этот период головы посрывало очень многим. Люди уходили в монастыри, попадали в больницы… Я знаю несколько историй, когда человек объедался грибов до такой степени, что его прорубало и он всё бросал: семью, работу, друзей… А потом эта волна как-то поутихла. Олег Назаров (промоутер): Наркотики, это ведь вопрос интимный. Каждый выбирал то, что ему было нужно. Таблетки по хорошим, надежным каналам привозились друзьями из Германии. Хорошая таблетка стоила тогда тридцать долларов. И за эти деньги ты получал действительно хорошее качество – не такое, как сейчас. Я уже давно ничего не употребляю, но вот пять лет таблетки люди жрали целыми пригоршнями. А в старые времена всего от половинки таблетки тебя могло так вштырить, что ты запоминал это на всю жизнь. DJ Дэн (Андрей Котов, участник группы «Мальчишник»): В те времена драгдилеров было немного. Ну, и выбор наркотиков был небольшой. DJ Слон (Олег Азелицкий): В «Курорте» был такой дилер Сулейман. А бандиты тогда занимались тем, что ловили дилеров, отнимали у них все, а потом еще и заставляли работать на себя. Они подбегают к этому Сулейману: – Есть наркотики? А он говорит: – Нет. Вон у него есть! И показывает на меня. Ко мне подходят два бандита, достают пушки. Затворами не щелкают, но показывают так, чтобы все стало понятно. – Ну, где твои таблетки? – Какие таблетки? – Кислоты! – Да, ладно. Я вообще диск-жокей! – Конечно! Тут все диск-жокеи… Хватит заливать, давай таблетки! В общем, разговор стал принимать опасный оборот. Но тут шли другие бандиты, которые за меня вступились: – Эй! Это наш чувак! Диджей типа… Потом ребята извинились. Горку денег мне предложили за моральный ущерб. Я отказался, и они тогда говорят: – Ну, раз так, то мы того чувака, который тебя оклеветал, найдем! Я говорю: – Давайте я не буду брать деньги, а вы не будете его искать! И все разойдемся, хорошо? – Нет, – сказали они подумав, – деньги можешь не брать, это твое дело. А вот Сулеймана мы все равно отыщем. Это уже наше дело – дело чести! Вроде бы нашли через полгода. DJ Костя Лавски (Константин Петров): Самые большие проблемы с публикой были в клубах на окраине города. Например, между станциями метро «Нарвские ворота» и «Кировский завод» был такой кинотеатр «Прогресс». Там стали проводить вечеринки, на которые собиралось просто ОЧЕНЬ много местной публики. И когда они поднапивались, то из соображений выживания лучше было находиться все-таки на сцене, чем в зале. DJ Слон (Олег Азелицкий): Был случай, меня позвал один мужчина: – Поиграй на моей вечеринке! Сколько денег это будет стоить? Я говорю: – Тысячу! – Хорошо! Я даю две тысячи, и ты играешь один всю ночь! – А народу-то много будет? – решил уточнить я. Он задумался и говорит: – Нет. Не очень много. Я приезжаю, а там только он со своей бабой! Загородный дом в Токсово. На улице без поводков гуляют десять овчарок-кавказцев. Я тоже люблю собак, но тут было ясно: из дому лучше не высовываться. Ну, хорошо. Я стал играть, он с девушкой танцует. Время от времени мы с ним выпиваем, а он еще и таблетки щелкает. Я играю, мы выпиваем. А потом я смотрю: он дошел до состояния, когда перестал соображать, где находится и кто мы тут все такие. Он подходит ко мне и удивленно спрашивает: – А ты вообще кто? – Тише, тише! – говорю: – Ты сам меня сюда позвал. Я диджей, помнишь? – Ах, диджей? Тогда давай бухать! До самого утра мы смотрели видик, бухали и курили. Хотя история могла закончиться совсем не смешно. DJ Кома (Алексей Дунаевский): Свой самый первый сет я отыграл в только что открывшемся клубе «UO». Это на северной окраине города, в районе метро «Академическая», какой-то торговый центр, переделанный в дискотеку. Место кстати было неплохое, но верховодили там полные упыри. На дворе стоял 1996 год. В то время вдруг появилось большое количество вот таких клубов – жутких, идиотских, периферийных… Впрочем, там неплохо платили. DJ Костя Лавски (Константин Петров): У меня были подруги из Германии, которые, приезжая сюда, каждый раз находили себе новых спонсоров для клубных похождений. Те покупали им наркотики, одежду и вообще все… И эти девушки решили развести спонсоров на то, чтобы те устроили мне вечеринку. При этом клуб, где все должно было проходить, располагался у черта на рогах, в Купчино. Приезжаю, встаю за вертушки, и тут же ко мне в диджейку забрался чувак, который стал требовать поставить медляк. – Какой медляк-то? – пытался объяснить я. – Не бывает на вечеринках медляков! Он достал волыну и говорит: – Точно не бывает? У меня на кассете была единственная песня: дописка в самом конце. Просто, чтобы на кассете не оставалось пустого места. Кажется какой-то саундтрек. Я поставил ему и говорю: – Вот. Больше нет ничего. Честное слово. Он взял наушник, в такт покачал головой, послушал и сказал: – То, что надо. А ты говорил, нету! DJ Слон (Олег Азелицкий): В том году до меня вдруг дошло, что уже несколько лет подряд я являюсь полностью профессиональным диск-жокеем. Сначала я ведь соглашался играть бесплатно. Но потом это стало уже невозможно. Тогда в стране было от силы тридцать диджеев, причем модных – всего несколько. Леха Хаас, Женя Грув, Костя Лавски, ну и я… Меня звали играть чуть ли не каждый день. Звонят: – Приезжай, поиграешь! – Я спать хочу! – А мы дадим тебе на такси! Потом стали платить $150–200 за сет. А в 1996-м я уже легко мог получить за выходные $500. По тем временам – фантастические деньги. Клубов стало много, диджеи были нарасхват, и для всех нас постепенно начиналась совсем другая жизнь. 19. Клуб «Трансформатор» (1997) DJ Федор Бумер: Первое время на вечеринки ходили очень свободные люди. Тогда не было такого понятия, блядь, гламур. Люди, которые ходили на вечеринки, были просто друзья. Это была действительно компания друзей. До поры мы все были друзьями. Не было никаких напрягов. Все вопросы решались очень просто: «Алло, алло! Вот, у меня вечеринка!» – «Да? А у меня на следующий день… Приходи!» И вдруг появились первые незваные гости: ребята из клуба «Трансформатор». Они жили как-то отдельно, своей собственной довольно уродливой жизнью. Это была тусовка прибандошеных богатых чуваков. Со своими диск-жокеями. Со своими представлениями о том, как все должно выглядеть. Эти люди впоследствии и превратились в костяк петербургского гламура. DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): Как-то я подслушал разговор в чил-ауте клуба «Трансформатор»… Сидят две девочки: – Знаешь что, а я бы диджею дала! – Да ты что! Какому? – Да любому. И я в то же мгновение решил стать диджеем. (Смеется.) Олег Назаров (промоутер): Где-то через год после открытия «Тоннеля» диджеев вдруг стало очень много. Появились всякие DJ Кефир, DJ Примат… То есть где-то они существовали и до этого, но раньше все эти люди жили как-то параллельно. DJ Костя Лавски (Константин Петров): К середине десятилетия публика в дорогих заведениях типа «Планетария» полностью сменилась. То есть понятно, что это все равно были бандиты, но теперь все они стали, блядь, продвинутыми. Бандиты носили модную одежду, разбирались в музыке, понимали, что такое электро и кто такой диджей. DJ Слон (Олег Азелицкий): Я помню, один раз был на вечеринке. Приходят дамочка с каким-то бандосом, тот показывает пальцем на Федю Бумера и говорит: – Слушай, а чё Федя не может определиться? Он то дедовский олд-скул играет, то охуенную музыку. Это что такое?! Ты ему передай, что если он джангл будет играть, то мы, блядь, его поддержим, а если хаус, – то хуй! DJ Федор Бумер: Бандосы в то время были вообще очень продвинутые. У них были бабки, и они много ездили по Европе… Кто-то тачки перегонял, кто-то просто отдыхать ездил. И оттуда они приезжали уже очень продвинутыми в плане музыки, таблеток, наркотиков и ночного отдыха. Надо помнить, что в прежние времена любые ночные заведения в России были вообще запрещены. То есть опыта ночной жизни ни у кого не было. А бандосики его сюда импортировали. Пятнадцать лет назад они были почти миссионеры. (Смеется.) Хозяевам заведений эта публика нравилась, потому что бандиты хорошо покупали таблетки… Самое смешное, что от таблеток они становились добрыми, не знали, как себя вести, и превращались в маленьких детей. Но иногда у них что-то там переклинивало, и они начинали стрелять в потолок. Помню, еще когда я жил в Перми, они убили одного охранника прямо на дискотеке. DJ Лена Попова: Когда закрылся «Тоннель», вся эта публика перебралась в заведение, которое называлось «Трансформатор». Располагалось оно на 22-й линии Васильевского острова. Там играли все диджеи, потому что иногда нам просто нечего было жрать. При этом само место было ох, какое лихое. Оно полностью принадлежало бандюганам и постоянно переходило из рук в руки. Боролись за «Трансформатор» целых три группировки. Там проходили своего рода корпоративные вечеринки, только это была корпорация бандитов. На этих вечеринках люди жрали галлюциногенные грибы в таких количествах, что страшно было смотреть…Там один человек просто умер. DJ Федор Бумер: Я родился в Перми, а в Петербург переехал как раз к открытию «Тоннеля». Других клубов в стране тогда не было, и о «Тоннеле» все говорили. Вот, мол, в Питере открылось крутое заведение. Ну, и вообще тогда в Петербурге было очень весело. Москва в те годы и рядом не стояла. Меня все это впечатлило, и в 1994-м я решил сюда переехать. Я приехал на пермском поезде в пять часов утра. С сумками, со всем дерьмом в руках. Куда идти, я не знал. Знал только, что, судя по карте, где-то во-оооон там должна быть квартира, коммуналка, в которой можно кинуть вещи и умыться. И утром я шел с Московского вокзала по Суворовскому проспекту, тащил свою скромную коллекцию пластинок (тогда она казалась мне настоящим сокровищем) и проигрыватель. С собой у меня была достаточно приличная сумма. Уже тогда я пытался как-то зарабатывать. Какой именно это был бизнес, сейчас я сказать не могу. Скажу только, что не криминальный. Я привез с собой кое-какие деньги, но примерно за полгода все их потратил. Тусовался я очень активно, и деньги быстро кончились. Ко мне постоянно приходили друзья. У меня дома сложилось довольно модное место. Это была просто комната в коммуналке. Но у меня постоянно сидела толпа народу. Сидеть у меня считалось круто: прийти ко мне в коммуналку, послушать музон, побаловаться с вертушками, потусоваться. Приезжало много всяких знакомых, которые меня прикармливали, приносили какие-нибудь маковые рулеты. Потому что я реально полгода жил на одних макаронах, и то если повезет. Жестко было. Но при этом середина 1990-х была, наверное, лучшей порой моей жизни. Денег мне хватало только на макароны, а если оставалось что-то еще, я бежал в видеопрокат, который находился через дорогу, чтобы брать видеокассеты. Я старался смотреть хотя бы один новый фильм в день. Если получалось, то я был счастлив. Все было реально, все было по правде. Ко мне постоянно приезжали знакомые и говорили: – Блядь! У тебя вертушка! У тебя вся хуйня, – почему ты не выступаешь?! Надо понимать: в первой половине 1990-х в Петербурге было от силы пять комплектов вертушек. А в Москве, может быть, два. Ну, и как-то пошло: – Дай вертушки, а? Ну, и сам заодно поиграй. DJ Дэн (Андрей Котов, участник группы «Мальчишник»): У нас был концерт в Петербурге, и там мы познакомились с Бумером. Это был такой карикатурный фрик. Он тогда еще не играл, а только плясал… Это теперь он пытается переписать историю – будто все началось с него. Но на самом деле в те годы он был еще никто… DJ Федор Бумер: После переезда в Петербург я быстро стал рейвером, с крашеной головой, в виниловых штанах в обтяжку. Я был мега-фриком! В оранжевой футболке, в каких-то латексных, блядь-пиздец, штанах… Война и немцы! Первый раз я отыграл в клубе «Лагуна», куда меня привела подружка. А потом как-то пошло, поехало, и уже через два месяца я играл практически везде. Сводил я очень хорошо. Сводил, скретчил, и с техникой у меня было всё в порядке. И один из моментов, почему меня стали везде приглашать, был связан с тем, что я играл… ну, не знаю… я играл круто. Технично. По тем временам никто не скретчил, – а я играл хаус и при этом скретчил. Многие приходили не послушать, как я играю, а посмотреть: – Круто Федя скретчит! Давай! Покажи фишку! Ты-жи-жи-жи-уооооооо! Бля-ааа, вот это круто! На тот момент, кроме меня и DJ Тоника, скретчил только Женя Грув. Но Женя Грув для нас уже был совершенно не авторитет. Мы уже скретчили намного круче. Мы делали всякие технические фишки: вертелись, играли спиной и даже задницей. И, кстати, одно время я много гастролировал именно с показательными выступлениями. Был в жюри каких-то конкурсов местные диск-жокеев. А в 1995-м Леха Хаас приехал откуда-то и говорит: – Блядь, ты охуенную музыку играешь! Это ведь джангл! Я хочу, чтоб ты с этой музыкой играл в «Тоннеле»! Он начал ставить меня в «Тоннеле». Хоть я и не был резидентом клуба, но играл часто. Я, наверное, стал первым молодым диск-жокеем, которого приняла вся эта старая тусовка, сложившаяся еще на Фонтанке. Потому что никто из молодежи в то время еще не появился. Единственным молодым дискжокеем, которого как-то восприняли, был я. DJ Слон (Олег Азелицкий): А потом «Тоннель» накрылся, и на какое-то время самым заметным местом в городе стал «Трансформатор». Клуб был, конечно, насквозь бандитский, но вечеринки там случались неплохие. Это заведение все время переходило от одной группировки к другой. От воркутинских к казанским, от них еще к кому-то… Некоторые люди из этих бригад сейчас, кстати, уже сидят в Думе… остепенились… DJ Фонарь (Володя Фонарев): Бандиты, которые ходили на вечеринки, никуда не делись. (Смеется.) Они и сейчас ходят. Просто трансформировались. Ну, наверное, к середине 1990-х их стало меньше. Кого-то застрелили, кто-то сторчался, кто-то сменил форму бизнеса. DJ Костя Лавски (Константин Петров): Бандиты очень активно тусовались года четыре. Ну, считай с 1991 по 1995-й, а потом куда-то все запропастились. Хотя, в общем, понятно куда – в землю. DJ Кома (Алексей Дунаевский): Но тогда бандиты в «Трансформаторе» еще замечательно отдыхали. Сперва по колесу, потом – по пять, потом героин. У них были такие настоящие наркоманские «качели». DJ Костя Лавски (Константин Петров): Специально для них стали открываться заведения уже совсем нового типа. Считай, спортивные клубы: почти что качалка под музыку. Бандосам стали уже совсем не нужны ни наши рожи, ни наша музыка. Потому что если рэйвер ел таблетку для того, чтобы лучше понять музыку, то для бандитов таблетки были самоцелью, а музыка – это фон. Просто, чтобы лучше вставляло. А вставляло их лучше всего под такую низкопробную голландскую колбасу. Илья Барамия (музыкант, группа «Елочные игрушки»): Как-то мы должны были выступать, а перед выступлением весь день писали новый трек, целиком состоящий из сбивок. Такой странный брейкбит. И вот вечером мы играли, а на танцпол пришли два грузина со своими девчонками. Один из них так разошелся, что пошел в присядку. Прыгает, радуется! И в какой-то момент он сел, ожидая момента, чтобы поэффектнее выпрыгнуть. А тут как раз пошла эта серия сбивок. Минуту идут сбивки… две минуты… Он сидит, ждет, когда же уже выпрыгивать. В конце концов, встал, плюнул, махнул рукой и ушел. Решил, что в настоящей музыке мы ничего не понимаем. DJ Костя Лавски (Константин Петров): На вечеринках тогда появилось восклицание, такой клич радости: «Опа-опа-опа-па!». Его привез Мистер Малой, звезда рэпа. Он все время так орал, ну, а прогрессивные бандиты того времени переняли этот клич у него. И на всех вечеринках помимо того, что звучало из колонок, был слышен еще и дополнительный саунд: вот это самое «опа-опа-опа-па». Таких бандитов мы называли «колбасёры опа-опа опа-па». Олег Назаров (промоутер): Я познакомился с Мистером Малым еще в «Тоннеле». Ему было лет двенадцать. Он был подвыпивши и пошатываясь шел по залу с двумя шлюхами из «Прибалтийской». А он им примерно по пояс. Подходит к бару, достает пачку баксов, отслюнивает сотню, кидает бармену и говорит: – Мартини мне и моим крошкам! И смачно шлепает одну из девчонок по заднице. Широко жил шкет! DJ Кома (Алексей Дунаевский): В те годы диджеи были как каста избранных. И конечно, в «Трансформаторе» бить нас никто не пытался. Правда, меня периодически подозревали в продаже наркотиков и приходилось оправдываться. Просто музыка, которая играла в «Трансформаторе», мне не нравилась, и я болтался по залу, везде ходил, к кому-то подсаживался. Там посижу, здесь поболтаю. Когда барыги это видели, они напрягались: чё это за чувак?! DJ Костя Лавски (Константин Петров): Все мы начинали с того, что денег не было. Первые вечеринки мы ведь делали своими руками. Соответственно, зарабатывали на них либо вообще ничего, либо очень мало. Клубы типа «Норы» сначала не платили вообще ничего, потом стали давать деньги на такси, потом уже стали платить шестьдесят рублей. Не знаю, почему именно шестьдесят. Странная сумма, конечно. Но к середине десятилетия с деньгами все стало вдруг очень хорошо. Пооткрывались сомнительные клубы типа «Трансформатора», и хозяева этих клубов теперь могли обеспечить нам очень серьезный уровень дохода. В том же «Трансформаторе» была знаменитая вечеринка, куда позвали московскую певицу Алену Свиридову и меня. Свиридова тогда получала триста долларов за выступление, а мне хозяева дали $450 и долго заглядывали в глаза: – Извини, что не можем дать пятьсот! К 1996–1997 годам эпоха действительно сменилась. Все эти, блядь, гонорары – они росли моментально. То есть на той неделе ты получаешь сто, а на следующей неделе уже триста. Тогда всем казалось, что дальше дела будут идти еще прекраснее. 20. Конец клуба «Тоннель» (1997) 1 Олег Назаров (промоутер): «Тоннель» работал уже третий год. И постоянно приносил нам какие-то деньги. Выручку от клуба мы делили так. Берешь деньги, раскладываешь на пять пачек. Мне, Одингу и двум братьям Хаасам. Каждому по пачке, а пятая – это «НЗ», неприкосновенный запас. Она лежала в сейфе. Если у кого-то кончились деньги, он всегда мог приехать в клуб, взять необходимую сумму и написать: я взял столько-то. Это было очень удобно. Ты всегда знал: в каком бы состоянии ты ни был: пьяный, больной – ты всегда можешь приехать в «Тоннель» и взять денег. DJ Лена Попова: Когда открылся «Тоннель», деньги у нас появились сразу. Ну, знаешь там, на жизнь, то-се… Но так, чтобы прямо что-то лишнее – этого не было. Хватало только на еду, хотя дома никто особо не питался: мы все время ходили по гостям. То есть я вообще не помню, чтобы на протяжении 1990-х шла в магазин и покупала продукты. Мы ходили по гостям и по ресторанам. Был момент, когда мы куролесили, жили на широкую ногу. Из клуба с Андрюхой Хаасом и с Олегом Назаровым мы прямо с утра уезжали в самую дорогую гостиницу города завтракать. Ну, там рестораны, все чудеса. То есть все, что мы зарабатывали, мы тут же пропивали. Ну, а как еще?! Олег Назаров (промоутер): Первая годовщина «Тоннеля» была отменная. Эта вечеринка прошла под лозунгом «Пингвин, две клубники, вода из-под крана»! Клуб как-то устоялся, но работы все равно хватало. Если занимаешься клубом, то проблемы есть каждый день. И они почти всегда глобальные – с первого дня до последнего. В какой-то момент нервы просто не выдерживают. На выходных ты пытаешься разобраться со всеми головорезами, наркоманами, ублюдками, диджеями… в общем, со всеми подонками города. А потом всю неделю бегаешь по чиновникам, которые хотят прикрыть «наркопритон в центре города». То одно, то другое, то надо какой-то рекламой заниматься, то наводнение – стоишь, воду руками вычерпываешь. Павел Стогар (промоутер): Клубов вдруг стало много. И постепенно стали появляться клубы совершенно не такого плана, как «Тоннель». Самым первым заведением для тех, кого сейчас называют гламурной публикой, стал «Конюшенный двор». В 1996-м это было единственное место, где можно было тусоваться. Для состоятельной публики это был такой опознавательный знак – «свой-чужой». Люди, которые сюда ходили, «Тоннель» просто игнорировали. И вообще, считалось, что ходить в «Конюшню» престижно. Например, Людмила Нарусова, супруга тогдашнего петербургского мэра Анатолия Собчака, иногда привозила в этот клуб свою дочку, Ксению Собчак. Сама она садилась где-нибудь в уголок, а Ксюша плясала, плясала… DJ Анжела Шульженко: В клубы вдруг повалили толпы непонятных людей. Всяких левых тетечек, которые объедались непонятно чем и ждали, когда их вштырит. Они ночь напролет бродили по танцполу и морщились: чё-то сегодня нас не прет. Олег Назаров (промоутер): Не скажу, что к деньгам мы относились наплевательски. Бабки всегда были для нас довольно важны… Даже когда в самом начале мы делали все на чистом энтузиазме, нос от бабок никто не воротил. Дело не в том, что мы были «против» коммерции, а потом пришли те, кто был «за». Просто на смену «Тоннелю» пришли такие гламурненькие промосковские клубы – а это конец. Одно дело получать деньги за правильные вещи – за то, что действительно стоит делать. А другое дело – просто получать деньги. Владимир Иванов (группа «Пи-Си-Пи»): Помню, мы ездили в Финляндию и играли там на выставке фотографа Сами Хюрскилахти, а после этого Слон потащил нас в Leppoki – легендарный, самый первый клуб в Финляндии. Это был такой финский «Тоннель». К тому моменту я уже напился и в поисках наркотиков бродил по залу, подходил ко всем подряд и говорил незнакомым людям: «We need some fucking LSD». А пьяный Пельмень ныл: «Please, take me cigaret». Сигарету ему не дали, зато на нас обратил внимание какой-то манерный финский гей. Он забрал нас из клуба и увез к себе. Парень все объяснял мне что-то насчет тандема, а я делал вид, будто не врубаюсь. Он все подливал мне водку в кока-колу, и я понимал, к чему все идет. Кончилось тем, что я ему въебал, и кричу: – Валим отсюда! Это пидорасы! В общем, мы удрали. Никита Маршунок (промоутер, основатель фестиваля «Казантип»): Питер всегда был лидером техно-культуры. Это даже оспаривать глупо. А москвичи – они всегда брали немножко другим, они побеждали баблом. В результате сегодня в Москве мы имеем огромное количество гламурных клубов, ориентированных на золотую молодежь. В Москве это огромный сегмент рынка, а в Питере таких клубов почти нет. Зато в Питере проводятся масштабные рейв-фестивали. Мероприятия, на которые могут прийти десять, пятнадцать, двадцать тысяч человек. В Москве такое невозможно. Там это биение жизни потеряно уже очень много лет назад. DJ Фонарь (Володя Фонарев): Лично я был резидентом клуба «Jump». Находился он в зале «Дружба». Обыкновенное спортивное сооружение, по периметру – трибуны. Правда, была одна проблема – рядом там проходило Московское метро, и на танцполе в какой-то момент все чувствовали, как здание начинает вибрировать. Если не считать этого, то, в общем-то, «Дружба» была довольно уютной – всего порядка 1500 человек. На тот момент это было совсем немного. Например, на первые московские выступления Богдана Титомира или группы «Мальчишник» собиралось столько людей, что они реально не могли войти внутрь. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): В московские заведения типа «Манхэттен-экспресса» и «Пентхауса» ходил такой чувак Мамедов. Тусовщик, танцор Богдана Титомира. Он всегда приходил на вечеринки с мешочком марихуаны. И всем подгонял. Собственно поэтому он был со всеми в хороших отношениях. Вот он клуб «Аэроданс» и замутил. А так как я был в авторитете, то стал возить в этот клуб диджеев. DJ Лена Попова: Тогда как раз возникло повальное увлечение добавлять в напитки наркотики. Один мой знакомый как-то случайно в клубе выпил воды из чужой бутылки. Ну, просто стояли рядом две одинаковые бутылки, и он перепутал. Парень потом смотрел на меня вот такенными глазами, плакал и повторял: – Я не хочу! Я не хочу! И на глазах превращался в животное. Плачет и превращается. Ну а куда уже денешься? Никуда не денешься. Блядь, какие свиньи! DJ Анжела Шульженко: Наши бандосы полюбили наркотики сразу. Им же много не надо… Таблетку закинул, и он становится просто как маленький ребеночек. В нем его истинное «я» открывается. А это истинное «я» как у испуганного мальчишки, который подходит и говорит: «Ой, можно я с тобой посижу, а то мне страшно!» DJ Фонарь (Володя Фонарев): Как ни странно, именно появление электронных клубов и легких наркотиков очень сильно изменило психологию бандитов. Потому что агрессивный настрой и желание убить, раздавить, уничтожить – оно уходило. Начиналось благодушие, счастье, радость. Можно сказать, что весь нынешний гламур появился в тот момент, когда бандиты попробовали наркотики. Поначалу считалось, что если ты надеваешь какую-то обтягивающую футболочку, то ты как минимум пидор. Через полтора года количество пидоров резко увеличилось – пацаны стали следить за модой, стали как-то за собой ухаживать. Я никогда не забуду, как шел по клубу «Аэроданс» и случайно въехал в какую-то глыбу. Думаю: всё, пипец, приехал. А он мне очень тонким и спокойным голосом отвечает: «Браток, извини!» (Смеется.) Я понял, что мир точно изменился. DJ Лена Попова: К концу работы первого «Тоннеля» отношения с Олегом Назаровым у меня почему-то перестали складываться. Видимо, из-за коммерциализации всего предприятия. Он коммерсант, ему наплевать на музыку. А такое отношение меня немножко подрубает. Дальше мне становится уже не очень интересно. И на этой почве как-то мы разошлись. Олег Назаров (промоутер): А в конце 1995-го (или в самом начале 1996-го… не помню…) из «Тоннеля» я ушел. Потому что среди организаторов клуба произошел внутренний раскол. DJ Слон (Олег Азелицкий): Там были какие-то проблемы с размещением логотипа «Тоннеля» на плакатах отдельных вечеринок… приходили разговаривать какие-то беззубые парни… Денис Одинг (промоутер): Я работал в «Тоннеле» до весны 1995 года. То есть почти два года подряд. Подвал все время затапливало. Дренажные системы не справлялись. Мы постоянно чинили систему водоснабжения, а она постоянно ломалась. И в клубе пахло сыростью. Под конец в «Тоннеле» была, в общем-то, очень специальная атмосфера. Выносить ее было нелегко. Да и ежедневное хождение на работу надоело. А потом мы так неприятно поссорились с Андреем, – ну и для меня все кончилось. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Пришел момент, когда Назарова с Одингом просто вынудили уйти из «Тоннеля». Повторилась обычная история, когда первоначальные организаторы в какой-то момент вынуждены оставить то, что создали своими руками. Дело было так. Назаров и Одинг организовали вечеринку «Гармониум». Они все сделали сами и выручку потом взяли себе. Андрей Хаас никаким образом не участвовал, но после мероприятия вдруг захотел, чтобы ему заслали. А ребята ему сказали, мол, с какой стати? Мы сами организовывали вечеринку, ты в этом участия не принимал… И Андрей, надо сказать, поступил совсем нехорошо. Он нажаловался бандитам, и у Дениса начались серьезные проблемы. Со стороны Андрея это было совсем странно, потому что он присутствовал при давнишнем налете бандитов на Фонтанку и в тот момент просто слился со стеной. Как после этого он мог подписывать каких-то бандитов?! Но тем не менее своего он добился – выдавил парней из «Тоннеля». Денис Одинг (промоутер): На самом деле там была вот какая ситуация. Леха Хаас в клубе почти не появлялся. Он жил то в Москве (строил там клуб «Титаник»), то в Америке (у него там жена). А Андрей переживал какие-то личные драмы и плюс взялся за строительство дорогущего клуба «Пирамида». В общем, с братьями мы стали видеться очень редко. И возник какой-то communication error. В тот момент мы с Олегом собирались сделать свою вечеринку. Впервые отдельно ото всех остальных. А поскольку мы не делали до этого вечеринки отдельно от «Тоннеля», то Андрею, наверное, показалось, что мы как-то не так себя ведем. Кажется, он обиделся, что мы отправились в самостоятельное плавание. А тогда в духе времени были выяснения отношений через криминальные структуры. Ну и в общем, получилось достаточно неприятно. Скандал продолжался несколько недель, и личные отношения на этом фоне были похоронены. DJ Лена Попова: Плюс через какое-то время обанкротился хозяин помещения – завод имени Кулакова. За долги у него стали забирать все имущество. В том числе и «Тоннель». То есть тогда бомбоубежище можно было выкупить за копейки, но Андрей просто не стал заморачиваться. А Леха был в Америке. Когда Леха вернулся, клуба уже не было. Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Еще в 1994-м я уехал в Москву. В Москве стали открываться клубы, типа «Пентхауса» или «Манхэттен-экспресса». И по каким-то некозырным дням (кажется, по понедельникам) мои старые приятели начали проводить там свои вечеринки. Сперва на эти мероприятия я ездил как DJ, а потом постепенно почти совсем перебрался в Москву. Вернулся как раз к закрытию «Тоннеля». Олег Назаров тогда ушел из клуба и провел вечеринку в Театре юного зрителя. Вернее, тогда в Петербурге прошло сразу несколько интересных мероприятий. В общем, я решил остаться и снова заняться вечеринками. DJ Слон (Олег Азелицкий): Мы тогда провели сразу две вечеринки подряд, а потом еще был «Пиратский рейв», и после этого Олег с Денисом тоже разошлись. Дружили почти десять лет, а теперь вот перестали. Вся первоначальная компания рассыпалась. Казалось, что дружить станем до самой смерти, а вышло… 2 Вечеринки называются смешным словом, похожим на что-то маленькое: картинки, машинки… На самом деле всего за пару лет в этом бизнесе начали крутиться реально большие бабки. Такие, за которые могли убить. Такие, на которые можно было жить всю жизнь. На самом деле у каждого из них давно была собственная жизнь. Они давно не жили все вместе. Даже братья Хаасы давно перестали быть дуэтом, и каждый из них занимался собственными проектами. Что говорить об остальных? «Тоннель» проработал всего четыре года и закрылся. Больше никому не было дела до этого бункера, потому что впереди было огромное количество новых бункеров. Алексей Хаас уехал в Москву. Там он открыл целую кучу дорогих заведений. Миха Ворон уехал жить в Лондон. Потом передумал и организовал несколько party тоже в Москве. Потом начал играть на рейвах в Европе. Денис Одинг получил пост премьер-министра республики Каzантип. В Крыму, на руинах ядерной электростанции каждое лето веселились тысячи безумцев, а он был их премьер-министром. Олег Назаров открыл клуб «МАМА». Клуб не стал такой же легендой, как был «Тоннель», но популярностью пользовался. 3 Олег Назаров (промоутер): После «Тоннеля» мы с Денисом Одингом решили заниматься большими глобальными мероприятиями, рейвами. Мы организовали структуру, которая стала называться «Контрфорс». Правда очень быстро я вышел из этой организации. А поначалу в ней состояли я, Денис Одинг и DJ Слон. Денис Одинг (промоутер): «Тоннель» всем нам испортил отношения. И этот процесс продолжался, даже когда клуба уже не было. В состав «Контрфорса» тогда входил я, Миша Воронцов и Маша Малос. Когда Олег вернулся из Германии, выяснилось, что ни Миша, ни Маша работать с ним не хотят, а он не хочет работать с ними. В общем-то, все эти конфликты были ужасно неприятными. Лично мне были симпатичны и те, и другой, но надо было выбирать. А так как у нас с Машей тогда были отношения, то выбор был очевиден. Олег приехал и пытался сделать что-то самостоятельно. Я помог ему с ТЮЗом: заключил на себя договор, сходил, с кем-то договорился, потому что у меня в этом театре были контакты. Ну и он сделал вечеринку «Нулевой отсчет». После которой никого из нас в ТЮЗе очень долго вообще не хотели видеть. То ли Олег не убрал за собой после вечеринки, то ли еще что-то… В общем, вместе после этого мы больше не работали. DJ Федор Бумер: А я прекрасно помню, как проходила последняя вечеринка «Тоннеля». Как раз потому, что устраивал эту вечеринку я. Перед этим Лена Попова позвонила Померанцевой и говорит: – Слушай, такая хуйня. Короче, «Тоннель» закрывают. Всё, вечеринок больше не будет. Я об этом узнал и говорю: – Нихуя! Должна быть! С этим клубом мы все должны как следует попрощаться! И я настоял на том, чтобы была вечеринка закрытия «Тоннеля». Заставил всех диск-жокеев сыграть в течение одного вечера. Я тогда еще работал на радио «Порт M» и повесил в студии бумагу, чтобы диджеи после каждой песни, через каждые десять минут говорили, что сегодня закрытие легендарного клуба «Тоннель». И даже на этой вечеринке многим еще казалось, будто это шутка. Вот сейчас закрытие, а через неделю еще одно, а потом еще одно и еще… Да только на следующей неделе уже ничего не было. Это была последняя вечеринка в золотом «Тоннеле». Время, когда реальным было вообще все на свете, понемногу уходило в прошлое. 4 Кто-то богател, кого-то убивали, у кого-то начинались проблемы с наркотиками, кто-то сбегал от кредиторов за границу. А Андрей Хаас женился на художнице Ольге Тобрелутс. В тот день они большой компанией пошли в сквот к «Речникам». У кого-то из знакомых был день рождения. Было лето. Стояла жара. Сидеть в помещении никому не хотелось. Все вылезли во внутренний, мощенный булыжником дворик, пили и веселились. Всем было весело. А Ольге Тобрелутс что-то не очень. Она как-то не очень хорошо себя чувствовала. Потом Густав Гурьянов предложил сменить обстановку и поехать к знакомым художникам. Она сказала, как же они поедут: машины-то нет? Густав сказал, что у Андрея Хааса есть машина. Андрей тогда ездил на «Волге». Можно поехать с ним. Она согласилась, и они втроем уехали. У художников все пили вино. Она сидела у стены на корточках. Так уж вышло, что Андрей сел рядом. У него была манера говорить, знаете… он никогда не смотрел в глаза собеседнику. Он мог разговаривать с вами, а потом просто встать и уйти. То есть, с его точки зрения, беседа была окончена. Но, если ты не видишь глаз собеседника, то никогда и не поймешь, в какой момент беседа уже окончена. Он сидел рядом. Он сказал Ольге, что у нее красивая шея. Она удивилась. Они были знакомы уже шесть лет. И только теперь он заметил, что у нее действительно красивая шея. От художников все поехали на какую-то вечеринку. Оттуда поехали в клуб. Под утро они закинули Густава домой. После этого, только вдвоем, они сидели в ее мастерской. Мастерская Ольги располагалась в «Египетском доме» на Захарьевской. Мастерская была огромная: 370 квадратных метров. В прихожей стояли четыре бесконечные колонны из желтого мрамора. Специально, чтобы передвигаться по этой нескончаемой мастерской, Ольга купила себе маленький электромобильчик. Кроме того, ей принадлежала вся огромная крыша здания. На крыше стояла пожарная башенка, сидя в которой можно было любоваться на город и загорать. Они сидели на кухне и пили кофе. Потом она сказала, что если он хочет, то может остаться. Он ответил, что останется, только если она согласится стать его женой. Она подумала, что быть женой ей еще никогда не предлагали. Он все еще не смотрел ей в глаза. Просто тоже пил свой кофе. Она сказала, что готова попробовать. Он остался. Губы, родинка, улыбка… Твое тело — Моя скрипка… Часть пятая Millenium 21. Пушкинская 10 (1994–1995) 1 Из интервью художника Анатолия Белкина (весна 1996 года). – В Петербурге появился свет, а вместе с ним и светские развлечения: коктейли, приемы, балы… – Роскошные балы были в Петербурге всегда. Даже в самые трудные времена. В Адмиралтействе после революции их во всем блеске закатывала комиссарша Лариса Рейснер вместе со своим мужем, председателем Центробалта Федором Раскольниковым. В нищем, голодном Петербурге Рейснер собирала на праздник богатых и богему и такое творила! Она была не очень красивая, но оч-чень живая. Зазывала любимчиков в отдельную комнату нюхнуть кокаина с царского зеркала. Ну как же! Роскошная женщина! – Что нужно, чтобы праздник удался? – Каждый праздник должен готовиться отдельно. Чтобы было весело и красиво. Должна быть масса воды, фонтанов, бассейнов, разноцветных перьев. Страусовые перья, павлиньи перья. У девушек должны быть какие-то крылышки. Ажурные чулки должны быть у девушек. Причем разной длины. Чтобы мелькали открытые ножки. Но много воды – обязательно. Скука оттого, что нет фонтанов. И чтобы на балу было весело, нужна неожиданность. Восхитительно выглядела бы драка. – Как вам видится приглашенная публика? – Обязательно должна быть депутация рабочих. И, конечно, колхозников. При этом ни о чем их не предупреждать. Просто посадить за пластмассовые столики, как на «Голубом огоньке». И пусть сидят, абсолютно не зная, зачем их позвали. Смотреть на них – полный восторг! Обязательно должна быть такая группа. Актеров, музыкантов пригласить. Вообще, тех, кто может петь. Зыкину обязательно. Какой бал без Зыкиной? Но вот как раз петь не нужно. Нужно, чтобы от тебя ожидали, что ты споешь. А ты накормлен мороженым, и из горла – одни хрипы! Неожиданность важна, вот! Должны быть непременно какие-то модные люди. Ученые. Обязательно должен быть какой-нибудь собиратель бабочек. Тихий, отъехавший структурный филолог из Сорбонны. Обязательно какой-нибудь яйцеголовый программист из шестидесятников. И потрясающая девка рядом! Непременно должны быть доступные красавицы. И уроды. И животные. Должна быть эклектика. Смешение стилей и времен. Никакой чопорности! Речи не должны быть слышны. Если кто-то хочет сказать речь – пусть говорит! Конечно! Но слушать его никто не должен. И много воды. И животные. Причем из животных должны быть змеи, броненосцы, какие-нибудь крупные пауки. Можно в клеточках. – Мэр будет приглашен? – А как же?! Мне он видится в идеальном хорошем черном костюме. С черным галстуком. В белой рубашке. И в разноцветных ботинках. Один красный. Другой зеленый. Академика Дмитрия Сергеевича Лихачева пригласить обязательно. Я представляю это так: четыре черных раба выносят его на паланкине… и уносят подальше от этого кошмара. Показать его народу – и унести! А может, он напился бы, по-настоящему. Вот чего хочется! Это же бал! Нужно, чтобы происходили диковинные вещи. Может, охрана саморазоружится, на время, а мэр выпьет на брудершафт с капитаном «Авроры». Я, например, прекрасно представляю свою роль на этом балу. Я выпью саке, пристану к японке… – А японка-то откуда? – Как? Я не сказал? Должно быть много цветных девушек. Обязательно. И не каких-то там сделанных, а настоящих. Мулатки, японки, китаянки. Вот у меня в апреле, на выставке в Русском музее, я надеюсь, перед входом будут стоять две голые мулатки и держать гепардов на золотых цепях. Обязательно! – И в каком же интерьере должен происходить весь этот Вавилон? – Неважно, где. Важно – какие стены. Это может быть совершенно обшарпанный интерьер. Лучше всего этот бал устроить в недореставрированном Строгановском дворце. Где еще леса, где краской пахнет. Где люди запачкаются по-настоящему. Эмоции нормальные – это же дико здорово! Порвал платье о гвоздь – взрыв эмоций! Можно в Мраморном дворце. Там перед входом я бы поставил дюжего молодца с серебряной ендовой, из которой он бы всем наливал по рюмке водки. А рядом – бочка с хрустящими огурцами. Бутерброды с красной икрой. Это для гостей обязательно! Никаких ссылок на печень и жену. И так на каждом марше лестницы. До третьего этажа. Поверь, при такой организации – все пьяненькие, веселые. Бал покатится сам собой. – Какие-то ограничения в одежде? Dress-code, как на Западе? – Ни-ка-ких! Кто-то придет в смокинге. Кто-то в джинсах. Много разодетой публики. Лед! Много льда, потому что всем будет жарко! Много зелени, цветов. Артист может прийти в трусах. Кто может ограничить артиста? – А художник в берете? – Да. В берете. И все! – И при этом дипломаты, знать?.. – Петербург – не Калуга. Раз здесь есть дипломатические представительства, значит, на балу должны присутствовать дипломаты. Хорошо пригласить барышень из королевских семей. Самый мощный бал до сей поры я наблюдал в том же Мраморном дворце, когда с Великой княгиней Фюрстенберг из Австрии приехали тридцать настоящих принцесс. Все хорошенькие! У всех русские корни! Роскошно! Все баловались, валялись… Там такое творилось… Музейные бабушки чуть с ума не сошли! 2 Век тому назад американцы, которым было тесно на родине, бросали все и уезжали в Париж. Сидеть за столиками. Пить абсент. Чувствовать себя свободными. Жениться на дурах набитых с длинными ногами. Умирать молодыми и превращаться в легенды. К концу столетия ехать за этим в Париж было глупее, чем ехать за этим в Диснейленд. Те, кто хотел свободы и посмертной славы, теперь ехали в Петербург. В город белых ночей приезжают смотреть на небо и рано умирать. Остальные столицы к ранней смерти не располагают. В Нью-Йорке, Париже и Москве живут долго и работают напряженно. Чего ловить в Петербурге – не очень понятно. Это не скажешь словами. Это либо чувствуешь всей кожей, либо никогда не объяснишь, о чем речь. В Нью-Йорке, Париже и Москве ясно все. Город оказался битком забит западными знаменитостями. И не только знаменитостями. Просто приятным космополитическим сбродом: пьяницы-скандинавы, итальянские музыканты, реальные княжны из Англии, веселые американцы, один из которых на спор ущипнул Михаила Горбачева за попу во время какой-то пресс-конференции… Они приезжали сюда ненадолго. А оставались насовсем. В три часа ночи ты заходишь в первое попавшееся круглосуточное бистро и хочешь выпить последнее перед сном пиво. Заходишь и видишь за столиком… ну, скажем, Нила Тенанта из группы «Pet Shop Boys». И певца Марка Алмонда. А вон в углу Лирой Торнхилл с какими-то французскими диджеями… Так хотелось спокойно попить пива, а их тут целая орава. Европейских знаменитостей в Петербурге теперь жило больше, чем в Амстердаме и Лондоне. Брайан Ино уже год, как переехал в Петербург и наверняка сейчас не знает, чем заняться. Можно позвонить ему и сказать: «Брайан! Listen! Дурацкий денек! Может, напьемся?» Десять лет назад Ино казался небожителем. На музыкальном Олимпе его квартира располагалась ровно напротив коммуналки Beatles. Ино создал всю современную электронную музыку. Ино слепил из четверки дублинских негодяев легендарную группу U2. Ино – Великая-Живая-Легенда… Что ж! Тем приятнее будет позвонить ему и сказать: – Брайан! Listen! Дурацкий денек… 3 Кроме того, в середине 1990-х в СПб приехал писатель Брюс Стерлинг. Прославился Стерлинг изобретением стиля кибер-панк. В Петербурге ему должны были вручить очередную литературную премию. Он думал заскочить ненадолго, все осмотреть и уехать. Но все осмотрев, Стерлинг решил задержаться в этом странном городе. Он начал с того, что разыскал художницу Ольгу Тобрелутс. Больше всего Брюсу понравилось то, что Ольга никогда о нем не слышала, а ведь у себя дома он считался литературной знаменитостью номер один. Ольга свела его с другими художниками. Иностранного гостя решили отвести в мастерскую Тимура Новикова. В середине 1990-х она располагалась в сквоте на улице Пушкинской, дом 10. Чтобы Стерлинг прочувствовал все как следует, его провели не через парадную лестницу, а по крыше: этот путь был короче. Зайти в подъезд, вылезти через люк на крышу, пройти по скользкому листовому железу. Писатель растопыривал руки, боялся смотреть вниз и проклинал все на свете. Спуститься в люк на следующей лестнице, спуститься на два лестничных пролета, позвонить в звонок. Звонок в мастерской Новикова играл джингл из модной радиопередачи. Дверь открывается. Новиков ходит по квартире в шортах и кедах. – Здравствуйте, Тимур Петрович. Это Брюс из Америки. Можно к вам? 4 Сквот на Пушкинской появился тогда же, когда появился сквот на Фонтанке. Но история получилась совсем другой. Пушкинская, дом 10, это почти Невский. Сверните с проспекта и через минуту вы на месте. Этакий вполне себе приличный дом. Когда-то он принадлежал графу Шувалову. Лет сто назад в гости к жильцам шикарного здания приходили Чехов и Шаляпин. Но к концу 1980-х здание полностью расселили и шикарным оно больше не было. С Московского вокзала сюда перебрались орды бомжей и малолетних токсикоманов. С разбойничьей Лиговки – беззубые проститутки, безумные старухи, бездомные дагестанские карманники. Репутация у здания была такая, что милиция не рисковала сунуться сюда даже днем. Дом на Пушкинской был настолько огромен, что напоминал скорее квартал. Шесть этажей. Сто семьдесят квартир. Но к 1990 году обитаемыми из них были всего три: в двух квартирах глухонемые бутлегеры варили самодельную водку, а в одной располагалась охранная контора, укомплектованная отставными милиционерами. По остальным квартирам слонялись жуткие типы. Долгими зимними вечерами даже охранникам из конторы было страшно в таком месте, как это. Выл ветер. Хохотали косматые бомжи. Чтобы не чувствовать себя одиноко, милиционеры пустили пожить в здании двух художников. Деньги у художников были. Да и сами они казались людьми приличными. Это оказалось страшной ошибкой. За плечами у художников были десятилетия борьбы с режимом. Они оказались сплоченным и безжалостным противником. Всего за год художники расползлись по огромному зданию, заполнили все этажи, каждую квартиру и даже лестничные площадки. Махнув на все рукой, охранники позорно бежали. Вслед за ними бежали глухонемые бутлегеры. Это казалось нереальным, но под конец художники выжали из здания даже малолетних лиговских убийц. И вся Пушкинская, 10 досталась им одним. Художники очистили здание от криминала, и на здание тут же положила глаз власть. Гигантское здание почти на Невском решила приватизировать личная подруга петербургского мэра Белла Куркова. Наверное, самая всемогущая женщина в Петербурге начала 1990-х. Но отступать художникам было некуда. Суд принимал решение: здание должно быть очищено. В ответ художники договаривались с Центром управления полетами и за Пушкинскую, 10 вступались болтающиеся на орбите русские космонавты. Мэрия издавала указ: если художники не подчинятся, они будут выселены с помощью ОМОНа. В ответ художники собирались у себя во дворе, изготавливали из теста и галстука чучельце мэра и совершали акт его ритуального съедения. Короче, художники победили. Мэр Анатолий Собчак сдался, подписал бумаги, и махновская коммуна в самом центре города превратилась в официальную организацию. Теперь она называлась Гуманитарный фонд «Свободная культура». 5 По слухам первым на Пушкинскую вселился Африка. В паспорте у Африки был поставлен официальный штамп о прописке: улица Пушкинская, дом 10, квартира 1. Однако жить в квартире было невозможно. Ни воды, ни электричества, ни отопления на Пушкинской не было. Зимой художники выходили в огромный двор, готовили на кострах шашлыки, пили водку и горланили песни. Редкие прохожие делали круглые глаза и прибавляли шагу. Дом находился в аварийном состоянии. Стены покрывались трещинами и рушились. Штукатурка отваливалась блоками, весом в центнер. Нормальный человек проводил здесь сутки, а потом отлеживался неделю. Такая жизнь, когда ты ни на секунду не остаешься один, – кто ж это выдержит? На Пушкинскую перебрались все безумцы города. Здесь работали «Храм Джона Леннона», несколько театров, дюжина галерей, издательство, два танцевальных клуба и «Фан-клуб электрика Корбутова». Во дворе аборигены установили памятник Сальвадору Дали. В одной из квартир жил настоящий козел. В разгар борьбы с городскими властями художники решили сплотить ряды. В свой дом они пригласили жить музыкантов с именем. Может, хоть у них не отнимут квартиры? На Пушкинскую переехали группы «Аквариум», «Наутилус Помпилиус» и ДДТ. На студиях никогда не писали песни, зато с утра до вечера пили водку. Особенно много пили в студии ДДТ. Друзья из Уфы, пятнадцатилетние поклонницы, только вчера дембельнувшиеся солдаты, добровольные телохранители. Те, кто не мог держаться на ногах, вповалку спали в дальней комнате. (Все новые и новые лица. Никогда не кончаются.) Лидер ДДТ Юрий Шевчук с кинопродюсером Сельяновым как-то пошли попить пива, а нарвались на ребят, которые пива уже попили. Сельянов отделался парой синяков. А Шевчуку сломали челюсть и свернули нос, да так, что врачи опасались, сможет ли он теперь петь? Петь Шевчук смог, а пить на четыре месяца бросил. Потом все началось сначала. Но самая веселая студия была у группы «2ва Самолета» В 1991-м американский консул в Петербурге попросил «Самолетов» выступить на даче у его знакомых. За выступление музыканты получили по 500 рублей на каждого. Это было больше, чем прежде они получали за год. На следующий день парни поувольнялись с предыдущих мест работы, засели в студии на Пушкинской и ощутили себя звездами. С алкоголем в городе тогда было сложно. У барыг на Московском вокзале можно было купить портвейн, а у вьетнамцев возле Владимирского собора – технический спирт. Ходить музыканты ленились. В основном гоняли поклонниц. С собой «2ва Самолета» привезли стол для бильярда. Стены оклеили жесткими порноплакатами – от пола до потолка. Девушки-поклонницы заходили, краснели и тут же уходили, а если оставались, то были рады, если музыканты поручали им сгонять за алкоголем и можно было не видеть эти ужасные постеры. Спали все в одной огромной кровати. По утрам они долго вытаскивали аппарат, долго подключались, брали первые аккорды, закуривали папиросу, и на этом репетиция заканчивалась. Студия располагалась на первом этаже. С улицы постоянно кто-то заскакивал. В приоткрытую дверь норовили шмыгнуть бездомные псы. Какие уж тут репетиции? 6 А еще на Пушкинской был лучший в городе музыкальный магазин «Нирвана». Площадь магазина была всего четыре квадратных метра. Но внутрь набивалось до ста пятидесяти меломанов за раз, и каждый находил для себя что-нибудь интересное. Как-то в «Нирвану» зашла девушка-японка. На неплохом русском она спросила, есть ли у них последний альбом Петра Мамонова? Японка на Пушкинской – это было необычно. Девушку угостили пивом. Мимо шел художник Олег Котельников. После пива появились и другие напитки. – Что вы делаете в Петербурге? – Учусь. – Ух ты! Что изучаете? – Я филолог. Изучаю творчество Петра Мамонова. – Творчество? Петра? Мамонова? Сейчас мы ему позвоним… Алё, Петя? Слушай, а ты чего, занялся творчеством, что ли? Вечеринку продолжили у Олега в мастерской. Потом поехали к новой знакомой в общежитие. Ночью художники распотрошили ее аптечку с модными иностранными лекарствами. Найти удалось много вкусненького. Еще через год Котельников и его японская знакомая зарегистрировали свой брак официально. 7 Сквот на Пушкинской выглядел дико. На лестнице спали пьяные милиционеры в форме. Посреди ночи в дверь могли позвонить и сказать, что в соседней мастерской сидит Дэвид Боуи, а штопора ни у кого нет – не одолжишь? Но обычная жизнь шла даже в этом необычном месте. Все как-то устраивались. Все женились. У всех родились дети. У Котельникова и его японской жены родилась девочка. Папа вместе с ней учил иероглифы. У Ивана Сотникова родились целых шестеро детей: Ольга, Ника, Маша, Тихон, Лука, Иван. Впрочем, об Иване Сотникове разговор впереди. Тимур Новиков тоже женился. С будущей женой его познакомил Курёхин. Все вообще шло неплохо. Все рисовали картины, рожали детей, устраивали выставки, ездили смотреть чужие выставки и меняли старые квартиры на новые, более просторные. А Новиков умудрился изобрести еще одно новое художественное течение – неоакадемизм. Вернее, неоакадемизм не был совсем уж новым течением. Рево, которую произвел Новиков, была странной. Революция, это ведь когда вандалы крушат статуи и жгут золоченые полотна. Новиков восхищался статуями и рисовал золоченые полотна, но при этом был самым настоящим революционером. Кибер-панк писатель Брюс Стерлинг тыкал пальцем в картины и говорил: – Красиво! Что это? Новиков объяснял: – Это и есть неоакадемизм. Стерлинг удивлялся: – Но так в мире никто не делает! Это чересчур похоже на классическое искусство! Новиков повторял: – Я же говорю: неоакадемизм. Кому в ХХ веке интересна классика? Все эти откормленные и накаченные греческие туловища из мрамора? Современное искусство – это закачать себе через клизму в задний проход ведро оранжевой гуаши, извергнуть ее на холст – вот и полотно! Так делали все. Именно это во всем мире и называли «современное искусство». А Новиков у себя в Петербурге вдруг заявил, что искусство должно быть прекрасным. И все поразились. Он вдруг полюбил красоту. И это прозвучало как откровение. Стерлинг потом писал, что в новиковской мастерской на Пушкинской происходят самые главные вещи в сегодняшнем искусстве. Самоуверенные дизайнеры из нью-йоркских журналов смиряли гордыню и приезжали изучать неоакадемизм, потому что знали: модный видеоряд сегодня должен выглядеть вот так. Новиков делал не скандальное искусство, а всего лишь красивое, но, может быть, это и есть самое главное в мире? 22. Модный клуб «Грибоедов» (1997) 1 Как-то в студию «2вух Самолетов» на Пушкинской, 10, заскочил знакомый барабанщик. Недавно он играл в клубе «Гора». Хозяева клуба отремонтировали у себя в помещении подвальчик и думают открыть там еще один зал. Не желают ли «Самолеты» выступить продюсерами нового заведения? «Самолеты» желали. Дела в группе шли не очень. Их вокалист Вадим Покровский недавно открыл для себя новый мир и сразу после этого перестал появляться на репетициях. Его новый мир носил старое имя «героин». А выступать без вокалиста группе было сложно. Теперь Вадика показывали по ТВ не в музыкальных программах, а в «Криминальной хронике»: – Разгромлен очередной наркопритон! Пушеры взяты с поличным! И на переднем плане с руками, скованными в наручники, лежит он. Предложение насчет клуба подоспело вовремя. Клуб планировали открыть в здании самого первого городского кинотеатра «Север». Внутри там были бесконечные лесенки, переходики, странные тупики, извилистые коридоры, намертво приклеенные к стенам афиши 1920-х годов. Хозяева отодрали афиши и открыли в здании сразу два заведения. То, что наверху, называлось «Гора», а то, что внизу, – «Нора». В «Горе» играл рок-н-ролл. Что именно будет играть в «Норе» предстояло решить «2вум Самолетам». Каждый вечер перед входом собиралось несколько тысяч человек. Один раз в клубе прорвало трубы, и помещение затопило. В бар приходилось вброд пробираться по крышкам расставленных столов. Но и в этот вечер здесь была очередь перед входом, и никому не пришло в голову отказаться от похода в замечательную «Нору». 2 DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): Все заведения тогда ориентировались на музыку, на музыкальный формат, а мы попробовали сделать упор на общение. В «Тоннеле» все было достаточно жестко, а здесь мы пытались сделать мягче, комфортнее, для своих. У нас к тому времени было очень много друзей. Даже когда мы репетировали в сквоте на Пушкинской, 10, туда все время приходили большие компании. То есть люди, готовые ходить в наш клуб, уже были. Тридцать, сорок, может быть, пятьдесят человек. И ты знаешь, что они всегда готовы прийти к тебе на вечеринку. Тут уже не обязательно колбаситься под техно, – можно и музыку поварьировать, можно и с живыми концертами как-то совмещать. Концепция сработала. У «Норы» дела стали идти в гору. Но тут произошел какой-то глупый конфликт с хозяевами помещения, и нас оттуда попросили. Выглядело это нелепо: успех места целиком держался на нашей политике, а теперь нас оттуда выгоняли. После нас сделать что-то с «Норой» пытались музыканты группы «НОМ», но у них не очень выгорело… Клуб вскоре закрылся. 3 Прибыль от клуба изначально они собирались пилить поровну. «Самолеты» договорились с хозяевами помещения, что деньги, уплаченные публикой за входные билеты, группа станет забирать себе. А деньги, уплаченные публикой за напитки в баре, забрали себе хозяева помещения. Это было справедливо. Из своих денег «Самолеты» платили DJ-ям, покупали аппаратуру, печатали флаеры. Но потом хозяевам помещения расхотелось делиться. «Самолеты» все равно ничего не делали, а только пили на халяву и провоняли весь клуб своими папиросами, а как нанять диджея хозяева теперь знали и безо всяких «Самолетов», так на кой хрен делиться? Через полгода после открытия клуба «Самолетам» было предложено из своего кармана оплачивать дворника и уборщицу. Те удивились, но согласились. Еще через неделю им предложили оплачивать счета за электричество и поменять проводку. Потом появились еще какие-то статьи расходов. Короче, группу выжали. «Самолеты» перевезли вещички обратно на Пушкинскую и пригорюнились. «Нора», кстати, после этого протянула тоже недолго. А еще через год знакомые бизнесмены сказали, что есть возможность начать все сначала. У бизнесменов имелся договор на аренду бомбоубежища. Вообще-то, они планировали открыть там склад, но можно открыть и клуб. Клуб, наверное, будет поприбыльнее, чем склад, да? – Да! Да! – закивали головами «Самолеты». Открыть клуб – разумеется, это гораздо лучше, чем использовать помещение под склад! Название для новой точки придумывали все вместе. Остановились на названии «Модный клуб Грибоедов». Тем, кто понимает, название казалось очень удачным. Оформлять клуб подтянули знакомых художников. Те развернулись по полной. 4 DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): Название «Грибоедов» не было связано с грибами. Хотя доля каламбура в этом, конечно, присутствовала. Просто незадолго до этого мы почитали забавную книжку, будто, мол, Грибоедов был знаком с персидскими магами, и все такое. То есть он был гармонично развитой личностью: и писатель, и поэт, и музыкант, и дипломат, который заключил с Персией мир, и еще маг. Символ всестороннего раскрытия творческого потенциала. И мы решили оформить заведение в персидском стиле. У нас был знакомый художник (кстати – перс по национальности), который разрисовал коридор какими-то персидскими мотивами. Сам клуб, как и «Тоннель», находился в бомбоубежище. Принадлежало оно заводу «Большевичка» Сначала мы его арендовали, а потом через несколько лет выкупили. Но когда мы пришли в это бомбоубежище первый раз, там был полный мрачняк. Вода стояла выше, чем по щиколотку, маленькие комнатушки, заплесневелые стены, какие-то ржавые кровати… У нас были компаньоны, которые очень рьяно взялись за дело. Нашли рабочих, поразбивали стены, все в авральном режиме отштукатурили. Месяца через клуб был более или менее готов. 5 Поэт Грибоедов погиб в Персии. Хотя поэт и не имел никакого отношении к клубу, вход все равно решили оформить в персидских мотивах. За работу взялся самый странный жилец Пушкинской, 10 художник Баби. У него была внешность чеченского убийцы и душа куклы Барби. Говорили, что папа у Баби ассириец, мама – армянка, в школу он ходил в Азербайджане, а жил в основном у любовника в Лондоне. То есть ни один язык на свете для Баби не мог считаться родным. При этом он был не только художником, но и поэтом. На Турнире поэтов в 1994 году Баби взял первое место со стихотворением «Кока-Кола». Звучало оно приблизительно так: – Девушка! Дайте, пожалуйста, стакан «Кока-Колы». – Стаканчик «Коки». – Один стакан «Кока-Колы», пожалуйста. – Налейте мне стакан «Кока-Колы». – Один стакан. – Девушка, пожалуйста, «Коку». – Дайте стакан «Коки». – Стаканчик «Кока-Колы» не нальете? (И так далее еще полчаса.) Разумеется, к работе в «Грибоедове» пытались привлечь и Тимура Новикова. Правда, теперь он редко ходил по клубам. Именно Новиков все это начинал. Но то, что вышло, ему не нравилось. В конце 1980-х он с приятелями сломал предыдущую страну. В начале 1990-х построил на ее руинах новую. Но места ему не было ни в той стране, ни в этой. Может быть, дело во времени… все-таки эпоха уже не та, что прежде. А может, просто пришел возраст. Все-таки тем, кто начинал все это в 1980-х, теперь к сорока… в любом случае это так, места им нет, никто не знает, куда идти, и изменить ничего нельзя. 6 К тому времени Новиков давно всех победил. Газеты назвали его русским Энди Уорхолом и петербургским Сальвадором Дали. Вернее, этими именами его назвали в небольшой заметке на шестнадцатой полосе газеты, которую никто так и не прочел. Он стал номером один. Но в той области, которая никого не интересовала. Лучший современный русский художник – все равно, что номер один среди коллекционеров бабочек. Выставками Новикова в Нью-Йорке занимался американский галерист Пол Джадельсон. Новиков ездил в Нью-Йорк регулярно. В тот раз поехал готовить персональную, очень важную для него выставку. Но уже в самолете, по дороге туда, почувствовал себя плохо. Накануне он на велосипеде мотался по городу, одетый в тоненькую куртку. Стояли холода. А шапок Тимур никогда не носил. Теперь его знобило, но казалось, что ничего страшного. Просто накануне он, наверное, простыл. В нью-йоркском аэропорту Новикову стало сосем худо. Он был не в состоянии даже связно говорить. Пол встретил его и удивился тому, что происходит. Он отвез Тимура в снятую квартирку на окраине Нью-Йорка и пожелал выздоравливать. Провести выставку – это действительно много мороки. Особенно такую выставку, как в тот раз. У Джадельсона просто не было времени навестить Тимура. Ни навестить, ни возиться с вызовом врача, ни даже закинуть ему еды. Несколько дней Новиков пролежал в квартире совсем один. Ужасно болела голова. За эти дни он так ни разу и не смог встать с постели. Потом его, наконец, разыскал приятель – русский художник, давно живущий в США. Он привез ему еды, но Новиков уже не мог даже есть. Он был настолько плох, что приятель еле-еле довез его до самолета, чтобы отправить домой, в Петербург. Тимур еще не понимал, что именно произошло. По дороге из аэропорта Пулково в больницу он еще звонил знакомым и пробовал договориться о встрече. Говорил, что сейчас его посмотрят врачи и он подъедет на Пушкинскую. Надо развешивать картины: скоро выставка. В больнице ему сбили температуру, и Новиков сразу же потерял сознание. А когда потом пришел в себя, выяснилось, что он ослеп. Нужно было начинать оказывать помощь хотя бы чуть-чуть раньше, а теперь ничего уже нельзя было поделать. 23. Вечеринка в ядерном реакторе (1996–1998) DJ Федор Бумер: А я в том году поехал в Крым, выступать на Казантипе. Знаешь, да? Это вечеринка в недостроенном ядерном реакторе. Никита Маршунок (основатель фестиваля «Казантип»): Казантип родился случайно. Первая вечеринка состоялась в 1992-м. Смешно, конечно, говорить, но там стояло несколько колонок АС-90, светило несколько фонариков, и на берегу моря стояли человек триста моих знакомых. В самый последний день того фестиваля, когда мы сидели на берегу моря, кто-то сказал: – Вот сейчас родилось что-то настоящее! DJ Массаш (Александр Массальский): Самый первый раз на Казантип мы ехали в поезде. Тумблер спал на третьей багажной полке, а Женя Нейманд, брат Дениса, который потом стал режиссером и недавно снял фильм «Жесть», тогда уехал с нами вообще случайно. Пошел нас провожать и уехал. Без документов, без вещей… Тогда такое часто случалось. Никита Маршунок (основатель фестиваля «Казантип»): В 1993-м году по странному стечению обстоятельств мне достались ключи от атомного реактора. Я не очень понимал, как это можно использовать, но в моем окружении были люди, которые сразу сказали: – Никита, сюда надо тащить электронику! Сам я в то время слушал совсем другую музыку. У меня был гранжевый период и совершено другое настроение. И вообще, электронная музыка была тогда совсем в зачаточном состоянии. Но нужна была радикальная смена музыкального формата, а электроника никого не могла оставить равнодушным. Я помню был момент, когда почувствовал, что стою у истоков чего-то нового, какой-то музыкальной революции, – да еще и с ключами от атомного реактора в кармане. На самом деле до этого мы тусили в этой крымской деревне уже лет десять. Я пытался проводить здесь соревнования по виндсерфингу. Приезжали спортсмены, катались на досках… Тогда я коллекционировал хороших людей. И наступил момент, когда я понял, что если кого-то сюда приглашаю, то должен продумать, чем эти люди будут заниматься. Должен обеспечить им возможность досуга. Я купил звук, свет. Ну, и повесил на себя кучу обязательств: общение с официальными структурами, с бандитскими формированиями, и все остальное, чтобы оградить людей от всей этой херни. Я уже почувствовал, что в ответе за них. Первый раз всем было безумно хорошо. Это было мероприятие совсем другого размера – не такое, как сейчас. Серферов было не очень много, но все знали друг друга по именам. Первый раз настолько мне понравился, что я не бросил, а стал заниматься Казантипом и дальше. Это ведь очень заразная вещь… Когда ты эту энергию чувствуешь, когда ты ею управляешь… Бросить невозможно! Это вам любой владелец клуба, любой промоутер и дискжокей скажет. Никогда не променяешь это ощущение. Страшная зараза! DJ Фонарь (Володя Фонарев): Впервые я попал на реактор в 1997 году. У меня было ощущение, будто я оказался внутри кинофильма «Чужие». Совершенно футуристический дизайн! Неимоверные декорации, здание стоимостью в миллионы долларов с такими потолками, что гигантский воздушный шар свободно парил под потолком этого здания. Все очень огромное и при этом совершенно недостроенное. В любой момент ты мог сломать себе шею. Отовсюду торчали прутья и металлические штыри… Очень много людей переломалось. Это ведь настоящая атомная электростанция. Ее начали строить в 1980-х, а потом СССР развалился и все бросили. Но при этом реактор так и остался там внутри. В наш самый первый приезд на Казантип шли жуткие ливни. Мы еле добрались. А потом машина подъезжает, и я понимаю, что реактор – это такой гигантский живой организм. Живущее своей отдельной жизнью существо, размером со все это здание. Наверное, все это чувствовали, потому что насчет реактора бродило огромное количество легенд: и космические тарелки сюда прилетают, и мертвецы от радиации по ночам встают… Всё это, конечно, очень подходило для электронной музыки. У меня в жизни вообще было всего два таких серьезных впечатления: Love-parade в Берлине, когда мы с DJ Грувом играли для полутора миллионов человек, и – Казантип. Никита Маршунок (основатель фестиваля «Казантип»): Сейчас ветераны движения, как пенсионеры на лавочке, с тоской вспоминают те первые вечеринки. Им бы показать вживую то, о чем они тоскуют: бандиты, чудовищная аппаратура, бесконечные ментовские рейды… (Смеется.) Крым на тот момент был такой украинской Сицилией. Очень жесткая территория. Тогда в Крыму людей убивали за $100. Закапывали в лимане – и все. А мы приехали, привезли кучу аппаратуры, кучу всего и стали делать праздник с абсолютно бесплатным входом. Жители не понимали: зачем?! Никто не мог понять: в чем же здесь подвох? DJ Лена Попова: В Петербурге и Москве я здорово устаю. Просто от повышенного внимания к собственной персоне. Я, например, очень люблю танцевать, но уже давно не танцую. Просто не могу, когда на меня все смотрят и тыкают пальцем. Поэтому Казантип – это лучшее, что можно представить. Крым, ночь, берег моря… В семь утра все лохи сливаются, и мы отлично рубимся на пляже, и никто во всем мире не знает, где нас искать. DJ Romeo: Говорили, там все занимаются сексом без меры и стыда. Лично я этого не видел. Нудисты были, – но не так много… даже мало. А секс – он ведь везде есть. Неважно, на Казантипе или где-то еще. У меня это было один раз, в самый последний день. Причем еще перед отъездом я поставил перед собой жесткую задачу – чтобы он у меня там произошел. Это было очень важно. На самом деле именно на Казантипе я лишился девственности. (Пауза.) Ну вот, я рассказал случайно, а ты теперь об этом напишешь. (Смеется.) Никита Маршунок (основатель фестиваля «Казантип»): Сперва вход был бесплатный. У меня был другой бизнес, который мог мне позволить проводить этот праздник практически за свой счет. Но со временем бизнес пришлось бросить: Казантип стал занимать все мое время. То есть становилось понятно, что если мы не попробуем сделать фестиваль самоокупаемым, то он просто закроется. В 1997-м я подтянул журнал «Птюч», радио «Станция 106,8», радио «Максимум», где тогда работал DJ Фонарь, а также несколько промоутерских групп. Из Москвы были Underwater Promotion, а из Петербурга был «Контрфорс»… Я собрал лучших промоутеров страны! Мне удалось посадить за один стол людей, которые бы вообще какать не стали на одном поле. Они все говорили о какой-то Ибице, а я даже не понимал, что это такое. Они мечтали о российской Ибице и о русском Гоа. На тот момент я не был ни там, ни там. Я не понимал, к чему они клонят. DJ Romeo: Не думаю, что можно сравнивать Казантип и Ибицу. Ибица – это всемирная Мекка танцевального движения. Остров неподалеку от Испании, куда британцы ездят загорать так же, как русские раньше ездили в Крым. Там, собственно, вся электронная музыка и родилась. Сегодня Ибица – это огромный бизнес! Там серьезные клубы, с хорошим звуком, там играют лучшие диджеи мира. И если на Казантип приезжает по двадцать-тридцать тысяч человек в год, то на Ибицу по пятьдесят тысяч в день! Денис Одинг (промоутер): Впервые на Казантипе я оказался в 1997-м. Никита был серфером, и ему интересно было с нами общаться, чтобы научиться промоутерской деятельности. Арт-директором фестиваля первое время был москвич Леша Горобий. Но через какое-то время Никита поссорился и с «Птючем», и со «Станцией». И я поехал ему помогать. Тогда как раз появилась эта игра в государство Казантип. Никита стал его президентом, а все мы – министрами. Там был пост министра хорошего настроения в министерстве счастья, и все в таком роде… Никита Маршунок (основатель фестиваля «Казантип»): Новые люди пришли со своей аудиторией, со своими рекламными возможностями, со своими идеями. Но в проекте все они были малоэффективны, потому что не воспринимали его как свой. Я им очень благодарен, каждый из них многое сделал, но… Когда у меня возникли серьезные проблемы, все они сказали: – Прости, Никита. Но мы, в общем-то, ни при чем. И все, кто до этого занимался Казантипом вместе со мной, тут же съехали. Один Миха Ворон меня не бросил. А проблем тогда было на полмиллиона долларов. На украинской таможне застряла фура с аппаратурой плюс было возбуждено уголовное дело. Мне пришлось продать все, что у меня было, – вообще все! И следующие три-четыре года были очень тяжелыми. Но я выбрался. Просто после этой истории многие люди для меня лично перешли из категории партнеров в категорию просто друзей. Зато фестиваль выжил. Все продолжалось. 24. Передача «Камыши» (1997) Денис Одинг (промоутер): Даже к середине 1990-х, когда Казантип уже собирал толпы народу, а мы уже устраивали большие фестивали, вроде «Восточного Удара», электронная музыка рядовому слушателю была известна довольно плохо. Все было очень свежим, хотя постепенно и начало как-то оформляться. В Москве, например, появился журнал «Птюч». В то время он был очень важным средством получения информации. Мы, кстати, тоже пытались издавать свой журнал. Он назывался «Заноза». Но у нас не было ни спонсоров, ни сети распространения, и в результате вышел только один номер. А «Птюч» был федеральным, и его читали по всей стране. DJ Кома: Когда «Птюч» только появился, это было очень круто, потому что тогда информации было мало, и «Птюч» был едва ли не единственным способом узнать, что вообще происходит в этой области. Больше ничего не было, разве что – лесная почта: кто-то что-то привез, кто-то куда-то сходил, что-то услышал. Интернета еще не существовало, а «Птюч» давал какую-никакую, но информацию. DJ Костя Лавски (Константин Петров): Не знаю… Мне этот журнал совсем не нравился. У меня даже было некоторое отторжение, потому что там всё подавалось как некая виртуальная реальность, какой-то совершенно непонятной мне молодежи. Там были очень странные статьи типа того, как сварить наркотики, и все в таком роде. Все-таки я под словом «рейв» понимал что-то совсем другое. DJ Фонарь (Володя Фонарев): К «Птючу» я испытывал очень противоречивые чувства. Журнал был назван в честь клуба, который ребята открыли не где-нибудь, а прямо в подвале церкви. Что само по себе уже навевало определенные мысли – о преисподней и все такое. Один из родоначальников этого дела очень быстро сбежал из «Птюча» и подался в монахи. Потом совершенно непонятным образом пропал Ваня Салмаксов. Был человек, что-то делал, а потом раз – и никто не знает, что с ним случилось. Говорили, будто Ваню убили, но даже тела до сих пор не нашли. Потом DJ Компас Рубель поехал покататься на воздушном шаре и влетел в электропровода. Погибла его подружка… Какая-то хрень, в общем, с этим «Птючом» творилась. DJ Слон (Олег Азелицкий): Конечно, как и все, я читал этот журнал. Не скажу, что был от него в восторге. Тем более, что когда Москва еще возилась с журналом, у нас в Петербурге уже существовала целая телепередача, посвященная электронной клубной сцене. Для тех лет это было что-то невиданное. Официальное телевидение – и вдруг большая передача, говорящая о том, что происходит в клубах, которых тогда и открыться-то успело всего несколько. Конечно, такое могло происходить только в Петербурге. Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): Предыдущие четыре года мы проработали на американской радиостанции. Потом одурели от этой работы и уволились. Но за эти четыре года мы полностью выпали из местной жизни. Вокруг нас все говорили на иностранных языках, Воронов ездил исключительно по заграницам, а я вставал в девять утра и приезжал домой к полуночи. С нормальными людьми мы вообще не общались. Ну, американская же компания, елы-моталы. И тут мы выпадаем обратно в русскую жизнь, в которой уже ни хрена не понимаем. До этого у нас были немыслимые многотысячные зарплаты, и вдруг они кончились. Чего-то нужно было делать… Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): А незадолго до этого мне позвонил старинный приятель, басист группы «2ва Самолета» Антон Белянкин. В конце 1980 – начале 1990-х я устраивал им самые первые концерты, но с тех пор мы мало общались. А тут Антон позвонил и сказал: – Ну? Что поделываете? Я понял, что дела у Антона идут плохо, раз он позвонил. Явно он искал способ заработать. Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): Это сейчас он миллионщик, а тогда! Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): Да. Тогда он не был миллионщиком. Я говорю: вот в американской компании работаем, а ты как? Мы поболтали и договорились еще созвониться, а через неделю после этого наша американская работа прикрылась. Нужно было что-то делать. И мы решили пойти работать на петербургский «Пятый телевизионный канал». Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): Причем прикрепили нас к детской редакции! Вадим Воронов (телеведущий, программа «Братья по разуму»): И я подумал: у нас же есть Антон Белянкин! Герой рок-н-ролла! А тогда был угар: все пели песни группы «2ва Самолета». Как-то я ехал в тачке, и вдруг на радиостанции «Европа Плюс» заиграла их старинная песня «Бамбула». И мы сказали: – О! Отличная идея! Давайте возьмем Антона ведущим! Для нашей детской телепередачи мы взяли Антона и добавили к нему некоего идиота-подростка… Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): Ну, потому что это официальное телевидение и детская передача. Нельзя было, чтобы уж совсем без детей. И получилось так, что один мальчик у нас был такой взрослый – Антон, а второй – этот подросток. DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): Когда группа «2ва Самолета» только появилась, нам было просто негде выступать. Концертных площадок не было. Фестивали проходили редко. Мы выступали в Домах культуры, проводили квартирники и выступления в сквотах. Помню, отличный концерт у нас состоялся в сквоте у Назарова с Одингом на Свечном переулке… При этом денег вообще никогда не было. Выступали бесплатно. Купил пиво – значит, домой пойдешь пешком, потому что на метро уже не хватало. Мы тогда даже не думали, что за концерты можно деньги брать. Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): Мы сделали приблизительно десять этих детских передач и решили, что хватит. Теперь идея состояла в том, чтобы сделать совсем другое шоу, но с тем же Антоном в качестве ведущего. Только на этот раз уже без подростков. Мы прибыли в модный клуб «Грибоедов», который открылся приблизительно за две недели до этого, и сели тереть с Антоном. Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): Мы пришли в только что открывшийся «Грибоедов», засели там с Антоном Белянкиным и стали тереть насчет того, что неплохо бы сделать передачу о новой культуре. Антон быстро согласился. Мы стали обговаривать детали и обсуждать варианты названия. И тут Белянкин сумрачно говорит… Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): …он говорит: – Калитка! Хорошее название – «Калитка». Я говорю: – Почему калитка-то? Он чего-то помычал, а потом говорит: – Не нравится «Калитка», возьмите название «Камыши». Оно еще лучше. – А почему камыши? – Потому что есть такие детские стишки: «Заберемся в камыши, наебемся от души!». Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): Ход его мысли был не очень понятен, но я как-то проследил логическую цепь. И поскольку стихотворение нас поразило, мы сказали, что пусть будут «Камыши». Так зародилась передача, ставшая впоследствии легендой. Где еще люди могли спокойно обсудить такие животрепещущие проблемы, как например, предменструальный синдром? Да мало ли еще чего можно было у нас обсудить! Антон Белянкин и Алексей Лозовский были в этой легендарной передаче ведущими, а ваши покорные слуги были всем остальным: режиссерами, монтажерами, администраторами… Была еще пара человек, один из которых находил под передачу денег, а второй раз в неделю отвозил готовую кассету на канал СТС, который тогда назывался «Шестой канал». Ну и все. А передачу делали мы с Сережей. Два героя. DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): С самого начала резидентами в «Грибоедове» были DJ Юджин и DJ Чикотило. Мы были с ними знакомы еще по «Норе». И сперва они планировали устроить в «Грибоедове» студию. Они сидели днями, и ночами, покупали какие-то железки, приборы, пытались всё между собой соединить. А вообще диск-жокеев тогда появилось уже достаточно. В «Грибыче» с самого начала играло очень много народу… Клуб понемногу развивался. В «Грибоедове» Антон Белянкин занимался генеральным руководством, Миша Синдаловский взял на себя PR и рекламу, а я ведал подбором артистов и концертными программами. Мы получали проценты с прибыли – остальные деньги забирали учредители. Это были не очень большие деньги, но теперь этого хватало, чтобы как-то жить и заниматься тем, чем давно хотел. DJ Массаш (Александр Массальский): Когда «Тоннель» закрылся, я стал играть в «Грибоедове». Для середины 1990-х этот клуб стал тем же самым, чем «Тоннель» был для начала десятилетия. Место стало культовым почти моментально. Даже ментовские облавы там проходили так, что об этом писали московские газеты. DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): Первая облава прошла по-моему в 1997. Был четверг, народу совсем немного, – и вдруг подъезжает автобус, вываливает куча народу, всех кладут на пол. И они у кого-то нашли пакет СПИДа. Или марихуану? Ну, не помню, – в общем, что-то они нашли. Причем, было ощущение подставы, потому что сперва они вбежали и начали обыск, а уже потом в клуб вошел человек, и они у него нашли. Ну, а раз нашли, значит, можно все разгромить. Они погромили, украли у посетителей пейджеры и плееры (телефонов-то еще не было) и уехали. DJ Массаш (Александр Массальский): Была еще одна легендарная облава, но я в тот вечер в клуб не пришел. Тогда менты стреляли прямо в дверь, а ребята изнутри закрылись и не открывали. DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы «2ва Самолета»): В «Грибоедове» мы иногда проводили показы мод. У нас были знакомые модельеры, и мы иногда просили их: давайте сделаем показ. В тот вечер мы показывали коллекцию модельера Бухинника. Было битком народу и даже снимало какое-то телевидение. И тут подъезжают опять машины… Мы заперлись и давай звонить в милицию, говорить, что в клуб ломятся вооруженные люди. Потом предупредили всех гостей, на случай если кто-нибудь принес что-то с собой. Уборщики помыли полы, чтобы можно было ложиться на чистое. А ОМОН все это время стоял снаружи на морозе. Они приезжали, уезжали, потом наконец подогнали технику и вырвали дверь. Вбежали и стали вести себя очень жестко. Ходили прямо по людям, пизды давали, всё отнимали. Народу в клубе было очень много. Места на полу, чтобы всем улечься, не хватало. В результате они вывели людей на улицу и положили прямо в снег. При том, что это была ночь, зима и там было реально холодно. Бухинник объяснял, что на эту ночь у него куплен билет на самолет и ему нужно уезжать в Париж, а менты пинали его ботинками и говорили, чтобы он не вздумал разевать рот. А Паша Владимирский с финским фотографом Самми Хюрскилахти шли снимать показ, но опоздали. Когда они подъехали и увидели, что происходит, то пробрались на крышу соседнего дома и хорошим фотоаппаратом сделали несколько кадров. Снег, менты, и на снегу вокруг клуба лежат люди. Уже с утра это было в англоязычной газете St.Petersburg Times. В статье говорилось, что ОМОН опять избил и ограбил клуб «Грибоедов». Менты очень удивились и испугались. Был реально большой резонанс. Им звонили из Москвы: – Что такое творится? Что вы там устроили? Нас пригласили для беседы в офис ГУВД на Литейном. Разговаривать с нами вышла тетенька из пресс-службы, которая все спрашивала, что нам надо? А мы отвечали, что хотим только, чтобы нас не трогали. Чтобы дали спокойно заниматься своим делом. Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): Об этой облаве мы тоже сообщали в «Камышах». Хотя мы старались не зацикливаться только на Петербурге. Бывали и в других городах. Как-то в Москве за одну ночь объехали целых пять заведений. Первая точка – открытие клуба «Утопия». Впечатление было совершенно дикое, потому что билеты стоили, как сейчас помню, $100. Для середины 1990-х это было очень круто. Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): Ах, это была ночь открытий! Из «Утопии» мы попали в «Титаник». К тому времени клуб работал только десятый день… Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): К нам вывели директора клуба Олега Цодикова, Цодиков сказал, что (изображает пьяную речь) «Сссцену снимать ннизя». Почему? «Низззя! Там отдыхают (свистит, изображая высоких шишек), а вас – (свистит, показывая тазом, что именно с нами сейчас случится)». Мы все равно зашли и до нас тут же докопались два свирепых чувака… Ну, все, как надо: малиновый пенджик, цепь, кольца-гайки, рубаха шелковая. Они стали интересоваться: – Скока твоя камера стоит? Оператор честно ответил, что двадцать пять тысяч долларов, и те полезли за деньгами. Нас еле увели оттуда, потому что, боюсь, эти красавцы у нас ее бы купили, вместе с отснятым материалом. (Смеется.) Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): А еще знаешь, что? Убери из книги все наскоки Сергея, связанные с пьянством «Самолетов», ладно? Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): А я требую, чтобы все было оставлено, потому что это все правда. Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): Это все неправда. От начала до конца. Это его гнусные выдумки. Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): Не слушайте этого старого, толстого малоприятного человека. Он так говорит только потому, что теперь будет бояться ходить в «Грибоедов» в связи с тем, что я рассказал о делах «Самолетов» правду. Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): Это неправда! Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): Правда, правда! 25. Радио Re-cord (1997–1998) 1 Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): Обиднее всего, что страна не знает своих героев. Но сейчас я вам все расскажу. Сейчас вы узнаете, кому обязаны всем хорошим в своей жизни. Вы ведь хотите узнать правду? Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): Сейчас уже и не вспомнить, каким ветром нас занесло на радио «Рекорд». Просто с Виктором Михалычем Резниковым, знаменитым певцом и композитором, написавшим песню «Динозаврики, может, вы попрятались в Африке?», мы были знакомы очень давно. Кажется, познакомились в начале 1990-х, когда он тоже сотрудничал с телевидением. А может, и нет. Ну, неважно. Важно, что в те годы он умудрился получить деньги с какого-то немыслимого сталелитейного комбината. Каким-то образом он извлек из них сто с лишним тысяч долларов, и на эти деньги соорудил продюсерский центр, при котором существовало и радио «Рекорд». Он открыл центр, он открыл радио, а потом скоропостижно скончался. И его жена, Людмила Александровна, оказалась в очень сложной ситуации. Муж погиб, на руках двое маленьких детей, как жить дальше – непонятно. Но она все-таки вытянула радио, и вещание продолжалось. За это ей можно сказать только огромное «Спасибо». Радио работало, эфир заполнялся, дела как-то шли. Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): А дальше мы просто пришли на «Рекорд» и попросились на работу. Натурально – пришли и предложили, чтобы там выходила радиоверсия «Камышей» в нашем исполнении… Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): Потом запустили еще шоу «Модный Бум». Оно выходило каждый вечер… Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): А через какое-то время мы пришли к Людмиле Александровне и сказали: – Людмила Александровна! Понимаете, мы ведь, в общем-то, супергерои. И лучше нас все равно нет, поэтому давайте мы станем здесь самыми главными. Как вы считаете? Людмила Александровна думала не очень долго. Она предложила нам огромные деньги, гигантские зарплаты, и мы, конечно, не могли отказаться. И стали заниматься радиостанцией. Хотя никакой станции на тот момент еще не существовало. Включив 106,3, человек мог услышать сигнал. Нормального вещания еще не было. Потому что до нас программными директорами «Рекорда» работали все кому не лень. DJ Федор Бумер: Чтобы отыграть на этом радио, нужно было записаться заранее, договориться чуть ли не за месяц, что ты поиграешь, и следить, чтобы тебя поставили в эфирную сетку. В положенный день я брал проигрыватели под мышки, а в сумке у меня лежал микшерский пульт и пластинки. Нагруженный всем этим я ехал на радио. У них техники тогда вообще не было. Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): Был период, когда программный директор куда-то на четыре недели пропал. И радио четыре недели плейлист вообще не меняло. Компьютер просто выдавал одни и те же песни. При этом с самой музыкой творилось что-то невообразимое. Любой человек мог прийти и начать втирать, будто его музыка – самая передовая. И его тут же ставили в эфир. DJ Костя Лавски (Константин Петров): На радио «Рекорд» брали всех подряд. Первое время там был такой арт-директор, который в музыке не разбирался вообще. Он ходил на вечеринки, читал флаеры, а потом нанимал диджеев, исходя из того, что на флаерах было написано. Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): Личных музыкальных пристрастий Людмилы Александровны я не знаю. Но думаю, она и до сих пор не очень отличает драм от бейса. Зато она хорошо отличает рубли от долларов. И вообще ориентируется. Сориентировавшись, она передала свою радиостанцию в наши руки. Потому что на тот момент «Рекорд» мог в течение нескольких дней не выдать в эфир вообще ни одной популярной песни. А такого на радио не бывает. Так что первым делом мы начали радио форматировать. И сделали из «Рекорда» то, чем они являются сегодня. Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): У нас в компьютере лежало до хрена «колбасы». Нужно было что-то с этим делать, и я придумал ставить ее по ночам. Я сделал плей-лист, состоящий исключительно из «колбасы»: каждый день, с понедельника по пятницу она играла с двух ночи до пяти утра. Нужно было как-то все это обозначить, и я предложил название «Колбасный Цех». Почему – не знаю. Говорят, сейчас «Колбасный Цех» – крупнейший рейв Восточной Европы. Но началось все с того, что я просто сделал ночную программу. Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): Через какое-то время делами радиостанции стал заниматься еще и сын Людмилы Александровны, Андрюша Резников. Помните, наверное: когда он был маленьким, то вместе с сыном Михаила Боярского пел папину песню про динозавриков. Ну вот! К тому времени Андрюша вырос и взял радиостанцию в свои руки. Мы четыре месяца объясняли ему, как все это работает, и, кстати, Андрюша помнит добро. Он до сих пор нас благодарит. В отличие от всех остальных. Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): Четыре года подряд я вставал в пять утра. А Воронов – в полшестого. Каждый день у нас было утреннее шоу. Мы отрабатывали его, но домой после этого уехать, конечно, не могли. Нужно было заниматься дневными делами. А потом еще и ночными делами. В общем, мы сидели там до полной потери пульса. К тому времени на «Рекорде» существовало драмэнд-бейс шоу. Оно называлось «Рикошет», а вели его DJ Федор Бумер и DJ Тук. При этом Бумер уже тогда вел себя, как телепроповедник: задирал подбородок и крестом складывал на груди руки. Федя вообще не приезжал на эфиры. Он заранее записывал программу на кассету, и Тук, как младший по званию, эту кассету привозил к нам в студию. Бумер считал себя суперзвездой, хамил всем окружающим, а потом даже перестал являться на мероприятия, где его участие было заявлено. В общем, Бумер обидел руководство компании. DJ Федор Бумер: Ёбаный корень! Сейчас всем кажется, будто «Рекорд» это круто. А это было радио самого низшего дивизиона! Оно было просто по уши в говне! То есть, нереальная вообще срань болотная! Это мы делали им услугу, когда соглашались там поиграть. Я брал под мышки свои вертушки, набивал рюкзак пластинками, и – полный вперед! Приезжал, играл, обратно ехал за свой счет на такси. Выступал на этом долбаном радио, а потом ехал играть по клубам. Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): В общем, руководство компании приняло решение, что Бумера надо закрывать. Федора закрыли, и на радио больше не было шоу про драм-энд-бэйс. Но совсем без такого шоу тоже нельзя. И что делать? Вот тут-то и появился DJ Гвоздь. Я Гвоздя мучил реально. Я заставлял его произносить скороговорки, потому что у него были проблемы с дикцией. Но постепенно мы справились. По четвергам ночью Гвоздь стал вести четырехчасовое драм-энд-бейс шоу «Пиратская станция». Сперва два часа драм-энд-бэйса, а потом два часа еще черт знает чего. Вот так DJ Гвоздь и появился на «Рекорде». DJ Федор Бумер: Я работал на радио «Рекорд» до тех пор, пока они не организовали гениальную серию выступлений под бредовым названием, что-то вроде «Получи пятерку и встреться с диджеем!» Или там была не пятерка, а зачетка? В общем, ты понимаешь. Для меня это было совершенно неприемлемо. Руководство радио предлагало мне выступать в спортзалах или актовых залах институтов и школ! Нормально? Пускай там играет DJ Цветков! Или DJ Ромео! Я играть там не собирался! Ни за что! Я говорю: – Вы что, с ума посходили? Вообще не понимаете, что несете? А они будто только этого и ждали. Тут же заявили мне: – У нас есть DJ Гвоздь! Молодой мальчик, из которого мы сделаем звезду! Ярче тебя! Мы уже сделали DJ Цветкова, а теперь сделаем еще и DJ Гвоздя! Ну что? Я пожелал им попутного ветра в сраку, развернулся и ушел. Вот так появился DJ Гвоздь. С его харизмой и дикцией ему потребовалось два года, чтобы добиться хоть какого-то резонанса. Представляешь, сколько в него было ввалено денег и рекламных эфиров? Именно благодаря Андрею Резникову и его команде драм-энд-бэйс сейчас, – это дерьмо, которое не имеет никакого отношения к музыке. Спасибо, в общем, им большое. Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): После того, как ушел Бумер, самым крутым на радио «Рекорд» был, конечно, DJ Цветков. Это было время расцвета «колбасы», в смысле таких стилей, как прогрессив-хаус или европейский прогрессив-транс. Цветкова незачем было раскручивать, потому что он реально был очень популярным персонажем. У него было шоу «Полетели», которое продавалось лучше всего, что было на «Рекорде». К концу 1990-х он был мегапопулярным. DJ Федор Бумер: Ну, да. Появился такой мифический чувачок, Леша Цветков. Какой-то молодой парень, школьник. Он тогда еще реально учился в школе. Радио «Рекорд» пребывало тогда в такой фазе, что только школьники там и могли играть. Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): Можно сказать, что всего за несколько лет из «Рекорда» мы сделали фабрику звезд. Наши диджеи становились звездами, радио начало нормально работать. При этом на рекламу станции не было потрачено ни копейки! «Рекорд» поднялся просто на наших идеях. Мы пришли и подняли «Рекорд» с колен. (Смеется.) DJ Romeo: Я присоединился к движению в 1997-м. В том году в музыку пришли совсем другие люди. Все они группировались вокруг радио «Рекорд». Естественно, наше поколение отличалось от пионеров техно точно так же, как совсем молодые диджеи отличаются уже от нас. Для диджеев первой волны главными были идея и музыка. А мы были еще и бизнесмены. Идея для нас тоже, конечно, была важна, но с самого начала мы отличались тем, что умели зарабатывать деньги. DJ Лена Попова: А я вот до сих пор не воспринимаю диджеинг как работу. И никогда не воспринимала. Это занятие приносит мне удовольствие, а кроме того, еще и деньги. Но глупо думать, будто на диджеинге можно разбогатеть. Сегодня ты зарабатываешь, а через два месяца лавочка может вообще прикрыться. Это ведь игра! Играть и работать, – ну, это же совсем разные вещи, правда? DJ Romeo: Те, кто стоял у истоков движения, в общем, уже сошли со сцены. А те, кто начал играть только в XXI веке, еще не достигли никаких высот. И если посмотреть, кто сейчас получает самые большие гонорары, то видно: это мое поколение. Те, кто пришел в конце 1990-х и начинал на радио «Рекорд». Просто это был момент, когда поколения сменились и на первый план вышли совсем другие люди. 2 В свое время Тимур Новиков получил членский билет клуба «Тоннель» за номером один. Принимал он участие и в открытии клуба «Грибоедов». Правда, после того, как Тимур Петрович ослеп, он несколько отошел от дел. Правда, все же не до конца. Так что через какое-то время было решено провести телемост между ним и посетителями клуба «Грибоедов». Тесный и темный танцпол. Музыка лупит прямо по мозгам. Карикатурные изгибы коротеньких ножек. Над головами танцоров в телемониторе появляется Новиков. Выписавшись из больницы, он перестал бриться и теперь носил длинную бороду. Он похудел в последнее время. Теперь в нем было что-то от ветхозаветных пророков. Невидящие глаза. Впалые щеки. Упрямо торчащая борода. В телемониторе он шевелит губами. (Он что-то говорит… Погоди… не слышу… что-что?) – Красота – это… Ведь на самом деле, ты… (Да прибавьте вы этот чертов звук! Что он говорит?!) – Потому что красота… Он собирался сказать им важные вещи. Мир танцевал под его музыку много лет. А потом у мира начали гудеть ноги. Тогда мир остановился и поглядел по сторонам. Никто не знал, что делать, – но он-то, как обычно, знал. Он прекрасно видел, куда нужно идти. Он собирался рассказать именно об этом. Но музыка стучала громко, а телемонитор висел чересчур высоко. Тимур Петрович шевелил бородой, но смотрели все не на него, а на диджея. (На классного парня DJ Пуго) Неужели вы не слышали о DJ Пуго? Все на свете знают классного парня DJ Пуго! Он сводил пластинки и с каждым оборотом винилового диска стаскивал с себя одежду. Кепку. Рубашку. Футболку. Давай-давай! Он стаскивал брюки и кидал их в толпу. Организаторы вечеринок знали, что посреди сета он обязательно стащит брюки и швырнет их в толпу. Организаторы вечеринок боялись классного парня DJ Пуго. А публика вытягивала руки навстречу летящим брюкам и орала: – Давай! Давай! Во время первого большого рейва во Дворце спорта «Юбилейный» рыжеусый милицейский майор в серой куртке показал на него пальцем и задрал грозные брови: – Что так-кое? Но целый стадион орал славному парню: – да-вай! да-вай! И он давал по полной. Он стаскивал трусы и оставался голым. А майор плевал сквозь рыжие усы и уходил. Белое лицо. Черные наушники – словно чебурашкины уши. В этих чертовых вспышках фиолетового света было ничего не разобрать. В тощих белых руках мелькали жирные черные пластинки. И с каждым оборотом он расходился все больше. Он перебирал те самые струны, на которых земля была привешена к твердым небесам. И казалось, что в его пальцах эти струны сейчас лопнут. Он вскакивал на пульт и двигал тазом, качал членом, взбрыкивал тощими белыми ногами в такт своей славной музыке. – Давай-Давай-Давай! Да, а потом у DJ Пуго появилась girlfriend. Она была отличная! Еще более безбашенная, чем он сам! Теперь в толпу летели не только его джинсы, но и ее. Ее джинсы! Ее футболки! Ее трусы! Они оставались голыми оба, и уж тут-то все начиналось по-настоящему! Он поворачивал ее к себе спиной. Она кричала во весь голос, да кто б ее расслышал? Она даже сама себя не слышала. Она только видела, как DJ Пуго менял пластинки прямо через ее голову, а единственное, что видел он, – ее затылок, ее голову и развевающиеся в такт его музыке светлые волосы, загораживающие весь мир. Птынц-птынц-птынц-птынц… Птынц-птынц-птынц-птынц… И вспышки фиолетового лета. – Давай! Давай! Давай! Давай! Он давал. Танцпол принадлежал только ему. Как его девушка. Как весь этот мир. Часть последняя 26. Лето 1996 года 1 Осенью вспоминать весну – неловкое занятие. Как вспоминать вчерашние пьяные выходки. Весна прекрасна. Мы все так ее ждали. Казалось, начинается все самое главное… но ничего ведь и не думало начинаться. Это просто такое время года. Мы реагируем на него, словно животные. Не желаем помнить, что весна – это просто время года на полгода предшествующее осени. Весной ты бежал и рыдал от восторга. А осенью хочется всего лишь оказаться в тепле. Все-то ты видел, все-то ты знаешь… Осенью тебе хочется просто попасть в теплое место. Выпить и поболтать. «Тоннель» давно закрыт и сгнил. «Нора» тоже сгнила, хотя закрылась недавно. «Планетарий» изгнали из планетария: в этом зале дети все еще смотрят на звезды, но теперь это не звезды стиля драм энд-бэйс и не ослепительные стриптизерки, а всего лишь Сириус. Пушкинскую, 10 расселили, отремонтировали и стали сдавать под дорогие офисы. В «Грибоедове» душно и не интересно. Клубы стали носить иные имена. Ночь теперь проводят по иным адресам. Это больше не сырые норы. Это дорогие места с хорошим меню, но почти без танцев. Какие танцы, когда тебе сорок? Выпить и поболтать. Обсудить цены на недвижимость и как дорого обходится теперь приличное воспитание детей. Послушать музыку, выпить еще. После этого можно идти домой. Вы обратили внимание, какой короткой вышла эта книга? Только все вроде началось – а уже пора закругляться. Жизнь, это всегда так. Только вроде разгонишься, как пора умирать. 2 Когда Новиков еще жил в Нью-Йорке, то обходил по три-четыре модных клуба за ночь. Вместе с Андреем Хлобыстиным они подходили к входу и занимали место в очереди, но люди, осуществлявшие фейс-контроль, махали им руками: – Не стойте в очереди. Можете проходить. This way, пожалуйста. Они проходили. Им было приятно. Во всем Big Нью-Йорке не было второй такой пары, как они. Хлобыстин был знаком с Тимуром Петровичем чуть ли не всю жизнь. Они успели познакомиться еще в первой новиковской галерее АССА. На тот момент двадцати-с-чем-то-летний музейный работник Хлобыстин заведовал императорскими дворцами в Петергофе. Потом плюнул на музейную карьеру и стал кататься с Новиковым по миру. Как-то в Нью-Йорке они пошли на вечеринку к знакомым. Там оказалось скучно. Они ушли. Вышли на Бродвей. Новиков спросил: – Как вам тот парень? – Который? – Ну, был там… Такой… невысокий. – Да ничего. Вроде симпатичный. – Запомните его, Андрей. Думаю, этот парень станет звездой. Он актер. Его зовут Киану Ривз. Думаю, вы еще услышите его фамилию. Потом Ривз действительно стал звездой. Потом Новиков вернулся в Петербург. Теперь он редко куда-нибудь выезжал. А Хлобыстин возвращаться не торопился. Он остался жить в Париже, потом в Берлине, потом в Вене, потом опять в Берлине. Он обзавелся мастерской и новыми приятелями. Он отлично себя чувствовал. Летом 1996 года из Петербурга стали доходить странные новости. – Курёхин умер. – Вадим Овчинников умер. – Тимур Петрович потерял зрение. Он тоже со дня на день умрет. Кончались 1990-е, и мир кончался. Все понимали, что страшная цифра 1999 это перевернутое число зверя. Светской жизни – конец. Конец тысячелетия – маленький конец света. Кончались 1990-е, и наступал Millenium. Наступал он как-то чересчур рано. Но симптомы были налицо. Хлобыстин сидел в безопасном Берлине, но чувствовал: там, дома, в Петербурге, происходит что-то не то. Хлобыстин плюнул на студию, плюнул на европейских приятелей, собрал вещи и вернулся в СПб чтобы своими глазами увидеть: что там, черт возьми, творится? 3 Сергей Курёхин умер в августе 1996 года. Его похоронили в поселке Комарово, рядом с Анной Ахматовой. Две легенды – кладбище одно. История вышла странная. Курёхин был очень здоровым человеком. В 42 года он был гибок и мускулист, словно тинейджер. За полгода до смерти он проходил полное медицинское обследование. Докторши цокали языками: в какой отличной физической форме находится мужчина! Через четыре месяца он уже не мог ходить. Врачи пробовали его оперировать и не верили глазам. Болезнь, от которой он умер, была почти невозможной: саркома сердца. Словно на сердце у него вдруг выросло еще одно сердце. После того как Курёхин умер, его именем хотели назвать какую-нибудь петербургскую улицу. А в Штатах в память Курёхина был проведен музыкальный фестиваль SKIF: «Sergey Kurehin International festival». Сразу по окончании первого SKIFа организатор фестиваля Борис Райскин покончил с собой. Через год погибла дочка Курёхина Лиза – тоже самоубийство. Еще через два года, день в день с Курёхиным, умер его ближайший партнер по «Поп-механике», музыкант Александр Кондрашкин. Где-то за сценой прозвучал хлопок в ладоши. Смена состава произошла молниеносно. Странной была и смерть Вадима Овчинникова. Когда-то Овчинников вместе с Новиковым основал движение «Новых художников». А летом 1996-го он с приятелями собирался большой компанией поехать отдыхать – и вдруг пропал. Нашли его только через несколько дней. Повешенным на дереве за Смольным собором. Место там тихое и безлюдное. Вадим любил гулять там по набережным. Тело провисело на дереве несколько дней. Что именно случилось – неизвестно до сих пор. Но самым странным было то, что творилось с Новиковым. Его диагноз звучал: энцефалитный менингит. То есть, живя в самом центре самого гранитного города планеты, он умудрился подвергнуться укусу крошечного хищного насекомого, которое заразило его неизлечимым недугом. Хлобыстин был растерян. Он приехал и увидел, что все рухнуло. После Берлина и Парижа, после мира, где художники никогда не умирают, а наоборот живут долго, богато и знаменито, он вдруг очутился в центре торнадо. Он не мог понять, что происходит. Урагана никто не слышал, зато было видно, как трещат и валятся вековые деревья. Те, кто поселился в этом городе навечно, словно сфинксы на набережной, вдруг стали умирать. В течение одного лета умерли все. Оставался, правда, еще Иван Сотников. Но о нем – речь впереди. Да и слухи о состоянии Новикова оказались преувеличенными. 4 Из Европы Хлобыстин привез целый чемодан искусствоведческой литературы: каталогов, учебников, модных книжиц на хорошей бумаге. В каждой книжке вот такенными буквами было написано: новиковский неоакадемизм – это последний Большой Стиль XX столетия. Жирная точка. Дальше ничего нет. Жаль только, что Тимур Петрович не прочтет это своими глазами. Ну, да ничего. Ему можно будет почитать статью вслух, и он улыбнется. Выписавшись из больницы, Новиков продолжал работать. Он готовился к новым выставкам. Иногда просил жену: возьми вон то панно и поставь рядом вот с этим. Как они вместе, а? Нет, честно ничего? Или лучше поменять, а? Он надолго пережил приятелей. У нас в стране несколько лет – это целая жизнь. Арт-критики успели привыкнуть к словосочетанию «слепой художник». А он успел спраздновать год номер ноль – свой Millennium. К нему приходили люди. Иногда – совсем незнакомые. Какие-то девушки-художницы, которым срочно нужен совет, а если нет, то они покончат с собой. Он улыбался в свою ветхозаветную бороду. – Ну что вы! Это же так естественно. Речь вовсе не идет о творческом кризисе. Просто пока вы ищете свой Прекрасный Образ. Ба! Как все просто! Прекрасный Образ! Девицы задирали брови и шли искать образ. Последние годы Новиков редко выходил на улицу. Хотя иногда его можно было встретить где нибудь на Невском, у Аничкова моста. Впалые щеки. Тонкие руки. Длинная, седая борода. Левой рукой держится за плечо мальчика-поводыря. Все ждали, когда же он плюнет на свой неоакадемизм и удивит чем-нибудь новеньким. Он не плевали не удивлял, а который год вел все те же разговоры: о неоакадемизме… все о той же красоте. Коллеги-художники рисовали полотна фекалиями вместо красок и прямо на улице выкладывали из тел голых девиц неприличные слова. А он говорил, что художник должен учиться красоте. Искать Прекрасный Образ. «Как ему не надоест?» – удивлялись критики. Может, он устал? Какая на хер красота? «Наверное, он уже не тот, что был!» – говорили все. Он не устал. Просто он столько раз падал и бился лбом о стены, что теперь сознавал: в его руках многое – но не все. Где-то должно существовать то, что делает жизнь ценной. Что-то, что делает ценным тебя самого. Что-то большее, чем ты. Он такое нашел. Это был его личный Прекрасный Образ. Ничем новым после этого удивлять он не собирался. 5 В самом начале их было трое: Новиков, Густав, Африка. И вот каждый из них остался один. Артист, прежде известный как Густав, полностью отгородился от мира. Он купил себе огромную квартиру на Литейном, напротив некрасовского Парадного подъезда. Там, в квартире огромные окна, а он дополнил их огромными, от пола до потолка, зеркалами. Огромные окна, огромные зеркала, всего одна лампочка на витом шнуре. За пару домов от его парадной открыт магазин «Французские вина». Если Густав теперь куда и выходит, то только за вином в этот дорогущий магазин. Две-три бутылки вина. Сидеть в темной комнате, пить и смотреть в огромные окна. Потом, перед сном спуститься в кафе тремя этажами ниже и сходить там в туалет, потому что в его квартире туалета нет. Все. С Африкой он давно не общается. Он давно не помнит о временах, когда их считали приятелями. Он всегда терпеть не мог этого новороссийского Маугли. Он предупреждал Тимура, что это плохо кончится. Очень веселый эксперимент: Тимур взял первого подвернувшегося гопника, помыл, ввел в приличное общество, сделал звездой… и Маугли сожрал остальную волчью стаю. 6 Африка не обращал внимания. Он, Африка, проводит время на модном швейцарском курорте Куршавель. Сутки пребывания стоят там не менее $4000. А вот где проводит время Густав? В середине 1990-х Африка много работал и добился тоже многого. Он получил удостоверение помощника депутата Госдумы. Поработал обозревателем на Первом ТВ канале. Выступил на множестве модных акций и посетил множество светских раутов… Тощий бездомный мальчик-бананан стал обладателем шикарной коллекции современного искусства. Эксперты Русского музея оценили ее в четверть миллиона долларов. Он написал книгу. Уехал в Нью-Йорк, потому что там у него друзья. Стал выпускать журнал. Не имея никакого образования, прочел цикл лекций в университетах США. Африке исполнилось сорок. Но очки он носит все той же формы. Да и как их сменишь, если по этим очкам его узнают журналисты и барышни? Пока Густав с «Речниками» устраивал дурацкие танцульки в Фортах, он, Африка, решил замахнуться по-крупному. Ему захотелось провести в России собственный Love-парад. Знаете, что такое берлинский «Парад Любви»? Это голые жирные лесбиянки, потеющие возле рейхстага. Это грохот динамиков – словно ты попал в самый центр Хиросимы. Это когда через город ползут платформы с диджеями и танцует четверть миллиона невменяемых от допинга плясунов. Вот что это такое. Вальпургиева ночь посреди бела дня. 150 тысяч использованных презервативов. Тонна фекалий. Вот, что такое берлинский «Парад любви». Отчего бы не устроить такое в Москве? Африка улыбался в телекамеры: давайте устроим! Десять лет назад мы устраивали и не такое! Пусть зеленоволосые девушки и растатуированные педерасты пройдут по Тверской и станцуют на трибуне Мавзолея! Разумеется, проект провалился. Никто никуда не пошел и нигде не станцевал. Десять лет назад было одно, а сейчас – совсем другое. Люди устали. Им хочется просто побыть в тепле. 7 Плохо то, что они начали с самой громкой ноты. В 1989-м они стали героями поколения… а потом все шло по нисходящей. Не удалось с Love-Parade, решили еще раз попробовать с «Поп-механикой». Последняя «Механика», которую успел провести Курёхин, прошла в 1995 году. Постаревшие дебоширы еще раз собрались вместе. Новиков в шоу не участвовал, зато остальные были все. Курёхин ходил по сцене в синем кожаном пиджаке и с четырьмя накладными руками – как индуистское божество. Африка играл на тибетских музыкальных инструментах. Режиссер-некрореалист Юфит средствами магии превращал человека в козла. Двое неоакадемистов Маслов и Кузнецов скакали по сцене вместе со старухами-бомжихами и балеринами в пачках. В огромном колесе вместо белки бегал палач. Военно-морские офицеры с кортиками показывали стриптиз. Горели кресты, хохотала вавилонская Блудница, в зал был пущен ядовитый газ, писатель Эдуард Лимонов читал со сцены длиннющий список ангелов, а в конце механики все вместе звали конец света. Плюнуто было во все, во что можно было плюнуть. «Поп-механика» – это был бульдозер, сминающий то, что другие пытались сберечь и вырастить. Словно гуннский всадник, Курёхин врывался в поверженные города и первым делом норовил поджечь храм. Перед концертом в Хельсинки он долго думал о концепции. Он пытался понять: что самое святое у финнов? Потом он понял: победа финской сборной по хоккею на чемпионате мира – вот что! Так что идея у шоу была такая: на сцене огромный швед с клюшкой наперевес по очереди насилует в анус всю финскую команду. Организаторы концерта были в бешенстве. Но для Курёхина это было абсолютно нормально – выбрать самое святое и надругаться. Его родиной было ничто. Поэтому победить его было невозможно, ведь, атакуя чужие святыни, он ничего не защищал. 8 Осенью тебе хочется просто попасть в теплое место. Выпить и поболтать. Хорошо бы, если в заведении будет хорошее меню и поменьше танцев. Какие танцы, когда тебе сорок? Просто выпить и поболтать. Послушать музыку, выпить еще. После этого можно идти домой. Все и занимались только этим. Густав пил вино дома. Африка пил вино на курорте Куршавель. Все сидели в тепле, и только редкие оригиналы изредка выходили на улицу. Самым оригинальным был Новиков. Он все еще искал свой Прекрасный Образ. Это было очень странно, и Курёхин не мог понять: он что, серьезно? Какая на хер красота? Зачем что-то строить, если сжигать – куда веселее? Говорящие головы внутри ТВ произносят множество слов. Слова означают лишь одно: ему предлагают все-таки сыграть по чужим правилам. Все говорили: «Демократия!», «Демократические свободы!» и, разумеется, Курёхину тут же захотелось вступить в какую-нибудь фашистскую партию. А когда атеистическая страна вдруг стала поголовно верующей, он выступил с предложением причислить к лику святых несколько персональных компьютеров. Он не играл по правилам в советские времена. Ему было плевать на власть и на тех, кто боролся с властью. Он был сам по себе. Он был настолько сам по себе, что мир изменился в согласии с его волей. Стал бы он играть по чужим правилам теперь? Во время очень официального званого обеда где-то за границей, Курёхин отыскал среди гостей человека из администрации города Рима. И начал обсуждать с ним интересный проект: нельзя ли устроить «Поп-механику» непосредственно на руинах Колизея? Причем, чтобы настоящие тигры всерьез ели христиан? Его веселили такие вещи. Он продолжал хохотать даже тогда, когда остальные понимали: где-то здесь проходит грань, которую лучше не переходить. Он переходил. Он всегда переходил все на свете грани. Он заходил так далеко, как только мог. Может быть, иногда, вечерами, оставаясь один, он и ужасался тому, что творит. Но никому этого не показывал. Иногда, наверное, ему хотелось вернуться. Но оттуда, где он оказался, вернуться почти невозможно, и он пер все дальше. 9 Во время давних гастролей в Англии, журналисты как-то задали Курёхину банальный вопрос: – Каковы ваши планы на будущее? Он улыбнулся и ответил: – Умереть. Когда тебе нечего защищать, когда тебе нечего больше хотеть, смерть – это самый лучший выход. 27. Оупен-эйры (1998–2001) 1 А еще в том году, когда Хлобыстин вернулся из Европы, в Петербурге открылся клуб «Порт»: последний масштабный проект техно-революции. DJ Федор Бумер: На момент появления радио «Порт-M» и клуба «Порт» за нами уже стояла целая толпа людей, огромная тусовка. То есть на наши вечеринки приходило, может быть, не очень много народу, но зато это были нереальнейшие модники, которые врубались во всю историю. Мы будто сидели на динамите. Мы верили: не сегодня-завтра выстрелим. В то время мы были техно-романтики, верили во что-то неземное. Все думали, что наступит момент, и технокультура победит. Вот это раннее техно-движение, оно было сродни хиппи. Все ждали какого-то отличного, охуенного рейва, когда всё станет так здорово. Но как ни странно, чем больше народу к нам приходило, тем всё становилось хуёвее и хуёвее. А после того как закрылся «Порт», все, можно сказать, и совсем кончилось. Олег Назаров (промоутер): В Москве был такой парень Игорь Поддубный. Он был владелец компании «Техносервис», – в то время самого крупного поставщика сигарет в России. И он вложил в проект «Порт» два с половиной миллиона долларов. Олег Назаров (промоутер): «Порт» сначала строил Леша Хаас с одним московским чуваком, которого звали Данила. Этот Даня резанул из бюджета пятьдесят тысяч долларов и проиграл их в казино. К счастью, голову им отрывать не стали, а просто выгнали и вместо них позвали модного архитектора Мишу Бархина. Бархин до этого жил в Москве. Петербургскую специфику он знал не очень хорошо. И он позвал меня. А мы тогда как раз устроили рейв в Знаменке. И хозяева «Порта» сказали: – Вот это да! Вот это мероприятие! Очень вменяемые чуваки! Давайте возьмем их к нам на зарплату? Нашему клубу такие нужны! Денис Одинг (промоутер): Оупен-эйр в Знаменке сделали Бархин и Назаров. Сперва я очень обиделся, что все это было проведено без меня. Потому что о том, чтобы провести open-air в императорском Константиновском дворце, где сейчас резиденция Путина, я думал уже несколько лет подряд. Мне сперва казалось, что ребята украли у меня идею. Но потом поостыл, сам туда съездил, и мне очень все понравилось. DJ Лена Попова: В Знаменке, я помню, играла в одних трусах и в варежках. И еще у меня была страшно модная куртка. Помню, там на кого-то упали… или кто-то откуда-то сверху свалился… в общем, я играю, а ко мне подходят и говорят: – Там девочка разбилась насмерть! Я играю и плачу. Я плачу и думаю: да как вы можете танцевать?! Человек погиб! Потом, правда, оказалось, что вроде все ничего, девушка жива, просто здорово разбилась. DJ Федор Бумер: Как раз после того рейва в Знаменке я и познакомился с Мишей Бархиным и со всеми остальными участниками проекта «Порт»… И Назаров сказал, что помимо клуба у них будет еще и свое радио. Я говорю: – Всё, пиздато! Я буду в этом участвовать! Олег Назаров (промоутер): Развести москвичей еще и на радио – это была моя идея, потому что я узнал, что продается волна. Это был стопроцентный развод. Было понятно, что больше полугода радио не протянет и все это время будет жутко убыточным. Так, кстати, и получилось. Минус был порядка тридцати тысяч долларов в месяц. То есть радио сжирало тысячу долларов в день. Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий): По городу ползли слухи, что затевается открытие чего-то нереального. Какого-то мега-клуба! И мы решили съездить, снять для программы «Камыши» еще не открывшийся «Порт»… Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий): Мы заходим во двор, где расположен клуб… Белянкин летит впереди, мы с камерой семеним за ним. И он комментирует происходящее, а там во дворе помойка, какие-то бачки, бегают драные кошки. Попахивает мочой… В общем, ужас. А потом Белянкин звонит в дверь, нам открывают, и вдруг за железной дверью мы видим фантастический мир будущего. Все эти механистические конструкции – невиданная роскошь по тем временам. Какие-то гигантские блестящие штуки, высоченные потолки, все сверкает. Вышел Миша Бархин давать нам интервью и сказал, что это будет клуб для друзей. Я тогда еще подумал: у зала вместимость минимум тысяча человек. Ни хрена себе, сколько у этого парня друзей! Олег Назаров (промоутер): Перед тем как провести открытие клуба «Порт», мы проводили такой эксперимент: составляли списки знакомых. То есть каждый, кто приходил в клуб, должен был вписать в эти списки тех, кого знает. И после двух тысяч персонажей список стал повторяться. То есть, несмотря на то, что электронная музыка существовала уже восемь лет и постоянно открывались новые клубы, сама компания людей, все это слушавших, почти не выросла. В этом смысле мы очень рассчитывали на влияние нового радио. Потому что если бы и оно не изменило ситуацию… DJ Лена Попова: Мы все будто вернулись на несколько лет назад. Я помню, на этом радио всегда было весело. Мы всей компанией отмечали праздники. На первое апреля записали кучу смешных джинглов, а ребята в прямом эфире сказали, что Лена Попова вышла замуж за DJ Карла Кокса. DJ Федор Бумер: В то время Интернета, считай, не было. Поэтому все наши эфиры на радио люди записывали, а потом выпускали на кассетах. Ты приезжаешь в какой-нибудь Екатеринбург, а там уже продается твой диск. Культурная значимость всего, что тогда происходило, была крайне велика. То, что сейчас происходит в течение года, не может сравниться даже с одним месяцем в то время. Потому что вся история происходила именно тогда. Жалко только, что нынешняя молодежь этого не застала. Олег Назаров (промоутер): С «Рекордом» я тогда полностью испортил отношения. Они как раз стали звать меня делать программы и устраивать вечеринки. А тут – раз! – я у них за спиной открываю радиостанцию! И все люди, которые работали у них, теперь начинают работать у меня! Зарплата на «Порт-M» была $12 в час. Огромные деньги! На радио тогда никому столько не платили! Плюс – делай, что хочешь. Полная свобода! Конечно, у «Рекорда» резко упали рейтинги. Меня там до сих пор за это ненавидят. DJ Федор Бумер: Все это счастье продолжалось три месяца. Ровно через три месяца все понемногу стало портиться. Еще в самом начале мне было сказано: – Насчет формата не парься. Рекламодателей мы найдем. Потом пришли рекламщики, и они были в шоке. Нас интересовало не то, что скажут спонсоры, а творчество в чистом виде. И мы нарушили вообще все возможные правила. Например, диджеи у нас почти ничего не говорили. Шел нескончаемый микс танцевальной музыки, а на коммерческих станциях так не бывает. Пока во главе проекта стояли нормальные люди, я мог делать, что хотел. А потом у клуба сменились учредители. Вся старая команда ушла. У радио тоже сменилось руководство. Миша Бархин ушел, – ну, и я с ним. DJ Слон (Олег Азелицкий): Когда Бумер ушел, Вета Померанцева звала меня работать на этом радио. Она говорила, что «Портом» теперь станут заниматься Лена Попова, Демидов и Кефир. Вот сейчас они сделают сетку вещания, и все начнется по-настоящему. Да только до составления сетки дело так и не дошло. Денис Одинг (промоутер): «Порт» – это был мощнейший проект. Просто Миша Бархин – он ведь художник. Манипулировать людьми не умеет. А кроме Миши там были очень странные ребята, которые в конце концов всех и выжали. Очень быстро весь этот проект – клуб, радио, кибер-кафе – превратился в убогую дискотеку. Романтические мечты, которыми мы жили, столкнулись с суровой правдой жизни. Олег Назаров (промоутер): Клуб «Порт» был неоправданно большим. Было ясно, что без регулярных выступлений коммерческих музыкантов он не протянет. Чтобы собирать такое помещение под завязку, нужны были громкие имена. Их не было. И постепенно с зарплатами стали закручивать гайки. Мне это не понравилось, я собрал все бумаги и ушел. DJ Лена Попова: Почему закрылся «Порт»? Там очень остро стоял вопрос денег. Ну, и люди сложные. С нашей стороны выступали Миша Бархин и Олег Назаров. Они, в общем-то, знают, как чужие деньги использовать правильно. Медленно, но верно они свое дело делали. Но вот люди, которые давали деньги, явно хотели чего-то другого. Они, кажется, хотели просто вложить деньги и быстренько их отбить. А этого не получилось. Павел Стогар (промоутер): Хотите я расскажу вам, как выглядела самая последняя вечеринка в клубе «Порт»? Закрытие «Порта» стало реально концом большой эпохи. А устраивал ее я. На эту вечеринку пришла налоговая полиция. Ворвались и спрашивают: – Ты хозяин? Я отвечаю, что нет. Хозяин – Вета Померанцева, а я координатор. Ничего не знаю, ни за что не отвечаю. Они подходят к Вете, а та глазами хлопает, и понятно, что добиться от нее внятного ответа не выйдет. Тогда эти ребята встали у кассы и сказали, что будут пересчитывать все собранные мною деньги. Тогда я объявил, что сегодня вход бесплатный. Они в ответ собрали все деньги, которые уже лежали в кассе в коробку, и собрались ее опечатать, но каждый раз, как только они отворачивались, я быстро хватал деньги из коробки и пихал себе под куртку. Просто руками воровал и под куртку запихивал. Мне надо было потом еще рассчитываться с артистами. Так что куртку я отдал маме, и мама убежала с этой курткой и спрятала ее в машину. Причем маме на тот момент было шестьдесят шесть лет, и она у меня была оформлена в клубе грузчиком, а папа числился охранником. Потом про меня показали 15-минутный сюжет в программе «Криминальный вестник». Это были мои пятнадцать минут славы. Потому что там такого понаговорили: и деньги-то, украденные у государства, я отмываю и наркотиками-то торгую. Меня превратили в какого-то авторитета. После этого сюжета мне все начали жать руку. За полкилометра меня видели и бежали здороваться. А как иначе? Попробуй не поздоровайся с авторитетом! Денег, которые я напихал в куртку, хватило, чтобы я смог рассчитаться с артистами. В итоге вечеринки мы все равно подзалетели, но как-то уже не очень серьезно. По-моему, мне пришлось продать машину, и все. После этого «Порт» полностью сменил формат. Такого, как было раньше, больше не было. И вообще, вся эта история в тот вечер закончилась навсегда. 2 Пятнадцать лет назад, у себя дома на Шпалерной, Тимур Новиков открыл первую частную галерею в стране. Эти пятнадцать лет стали самыми свободными в истории России. Все веселились и танцевали, и делали, что хотелось. Долго так продолжаться, ясное дело, не могло. Кончались 1990-е, и веселье тоже кончалось. Все устали. Всем все надоело. Пришла осень, и теперь люди просто собирались в теплых местах. Им хотелось всего лишь выпить и поболтать. Десять лет назад в городе было двадцать сквотов. К концу 1990-х выжил всего один – «Клуб Речников». Где все началось, там же и закончилось: «Речники» живут почти напротив дома, где располагалась нови ковская АССА. «Клуб» был организован парнем из Индии, которого звали Джордж. Для Петербурга Джордж был немного нетипичный: весь в уголовных татуировках и вечно с ножом в кармане. Въехав в пустующее здание, он первым делом написал на дверях: «Fuck the System! Kill the cops!». Потом Джордж ограбил магазин и на эти деньги уехал в Данию. А в его сквоте стали жить «Речники». Черт его знает, почему эти парни так называются. Занимались-то они вовсе не флотом, а проведением open-airs: танцулек на открытом воздухе. Мероприятия были такими же криминальными, как индийский парень Джордж. Танцы планировались с таким расчетом, чтобы в этот день у ОМОНа хватало дел в пределах городской черты. «Речники» выбирали место, привозили туда фуру аппаратуры, запускали слух: такого-то числа! там-то и там-то!.. а когда под утро танцоры наконец падали с ног, опять растворялись в воздухе. Лучше всего вечеринки удавались в старинных кронштадских фортах. Рядом с Кронштадтом существует целая система из 19 фортов и морских батарей. Построены они были лет сто – сто пятьдесят назад и с тех пор ни разу не ремонтировались. Говорят, при коммунистах в некоторых фортах квартировали секретные военные лаборатории. То есть вы понимаете, да? На расстоянии часа езды от города лежат руины старинных крепостей. Их фундаменты уходят под воду… их атмосфера пропитана тайной… можно ли было не провести там танцы? Самый первый фестиваль был проведен в Фортах еще в 1997. Поиграть пригласили парочку британских звезд. Ди-джейский пульт на месте сварили из кабин гигантских армейских грузовиков. По ходу дела неожиданно пошел дождь, но это было ничего. Милиция в тот раз все равно приехала. Но их был всего один наряд на ГАЗике, а на руинах крепости танцевало семь тысяч здоровенных парней, и что могли сделать в этой ситуации постовые? Их хватило только на то, чтобы на ГАЗике въезжать в центр толпы и кричать в мегафон: «Дискжокеи! Прекратить дискотеку!». За вертушками стоял Хаас. Он умудрялся включать звук милицейской сирены в свои музыкальные сеты, словно заранее прописанный семпл… Танцы в Фортах оказались коммерчески успешным продуктом. Кронштадтские таксисты зарабатывали за ночь больше, чем за три предыдущих месяца. К концу десятилетия сюда съезжалось больше публики, чем на любое другое техно-мероприятие в Европе… а может быть, и во всем Старом Свете. Во всех окрестных крепостях стали проводиться похожие рейвы: в Выборгском замке, в Шлиссельбургской крепости, на развалинах укреплений в Приозерске… Новый уровень требовал совершенно иного подхода. Устроители решили поделиться куском пирога. Форты-2000 были проведены смешанной командой: к проекту подключили богатый московский клуб «Цеппелин». Ну и все! Сквоттеров оттерли, попросили просто постоять в стороне, а билеты в Форты теперь стоили до $300, и для московских VIP-персон в крепости оборудовали уютный чилаут с дорогим баром – в общем, реальное веселье кончилось. Тимур Новиков начал со сквота, а потом Русский музей счел за честь выставлять его полотна. «Речники» начали тоже со сквота, но если они не успокоятся, то скоро их просто посадят в тюрьму. Кончались 1990-е, и веселье тоже кончалось. Все устали. Всем все надоело. Пришла осень, и теперь люди просто собирались в теплых местах. Им хотелось всего лишь выпить и поболтать. 3 DJ Лена Попова: опен-эйров стало проводиться очень много и разных. Но первым настоящим оупенэйром в России была, конечно, наша вечеринка на дамбе, неподалеку от знаменитых Кронштадтских фортов. Площадка там не очень приспособленная. Место диджея располагалось прямо в кабине распиленного грузовика. Вертушки висели подвешенные на каких-то резиновых эспандерах. А для дискжокея оставалось место на лежащей между колес досочке. Нужно было умудриться встать, как-то удержать равновесие, чтобы не грохнуться, и при этом еще и еще вертеть пластинки. В какой-то момент пошел дождь. Причем не просто дождь, а жуткий ливень. Мы как раз играли с Анжелкой, и нас вместе с грузовиком просто накрыли полиэтиленовой пленкой, чтобы не заливало пластинки. Мы играли в этом темном мешке, но было страшно весело. Еще я запомнила, что там была девушка-диджей – немка и беременная. А чуть в сторонке располагался очень красивый старинный пирс, который ребята расчистили и поставили там свечки, украсили все это лампочками. Это был туалет. Павел Стогар (промоутер): Необычных мест с особой атмосферой в Ленинградской области хватает. И в каждом таком месте можно что-нибудь устроить. Например, в поселке Лебяжий когда-то существовал офигенный клуб «Вентель». Он находился в огромной цистерне. То есть там была котельная, а прямо под котельной огромный бак, цистерна. В баке была пропилена дыра: ты идешь-идешь и вдруг неожиданно попадаешь в этот бак. Это металлический пузырь, наполовину закопанный в землю. И внутри там стоит пять киловатт звука. Причем этому звуку совершенно некуда там деваться. Когда включалась музыка, люди просто вылетали – их выносило волной звука. Это было похоже на аттракцион – ты включаешь музыку и возникает эффект свободного падения. А прямо рядом с котельной там было маленькое озеро, такое болотце. И летом рейверы выскакивали из цистерны и прямо в одежде прыгали в воду. Денис Одинг (промоутер): О том, чтобы провести мероприятие в Фортах, мы думали еще в 1993-м. Но в то время Кронштадт был закрытым военным городом. Потом его открыли, но я тогда уже был занят Казантипом. А потом все как-то сложилось, и вместе с архитектором Мишей Бархиным мы решили сделать большой оупен-эйр. Варианта было два: либо устраивать все в Константиновском дворце, либо в Фортах. Еще одним участником проекта был промоутер Эдик Мурадян. Мы встретились, поговорили, и Эдик сказал, что у него есть знакомый нефтяной магнат – увлекающийся человек и любитель электронной музыки. Тот был готов давать под такие проекты деньги. Мы показали ему оба места, и он сказал: – Давайте, лучше Форты. Дворец – это тоже не плохо, но Форты как-то красивее. Кроме того, у меня есть яхта, – я прямо на ней сюда и приплыву. Он дал нам двадцать тысяч долларов. Тогда этого было достаточно. Большинство диск-жокеев играло бесплатно, поэтому мы уложились в эту сумму. Наш спонсор тоже приехал на вечеринку, правда, не на яхте. Ему все очень понравилось. Понравилось настолько, что вскоре нас подвинули, и вечеринки в Фортах москвичи стали делать самостоятельно. Павел Стогар (промоутер): К концу 1990-х на первый план вышло совсем другое поколение, которое слушало уже другую музыку и желало совсем других развлечений. Старые герои не могли удержать позиции, а молодежь только и делала, что отплясывала на оупен-эйрах. Вечеринки в Фортах стали известны очень быстро. Но самым массовым оупен-эйром стали не Форты, а «Медное озеро». Эти мероприятия тоже устраивались на свежем воздухе, но поскольку вход там был бесплатным, то съезжалось на «Озеро» больше тридцати тысяч человек. Появилось все это почти случайно. Ребята из клуба «Мама» как-то решили устроить барбекю. У кого-то из них рядом с Медным озером на Карельском перешейке была дача, и они знали эти места. Знали, что там мешать им никто не будет. В первый раз приехали человек пятьдесят. На следующий год уже несколько сотен. Желающих было так много, что людей заранее собрали в городе и организовали для них централизованный выезд на природу. А потом все пошло по нарастающей. На третий год там творилось уже вообще непонятно что. Это был тот самый год, когда прямо во время сета DJ Слону в руки прилетела голая баба. Вообще диджею постоянно что-то бросают, и Слон привык: прилететь может все что угодно. Но чтобы голая баба? В разгар веселья эта дура залезла на колонку ElectroVox, разделась и стала танцевать. Причем уколбашена она была конкретно. Ну и наебнулась, – упала прямо на вертушки Слону, ногой порвала мне динамик. Я влетел на 150 евро. Отличная была party! DJ Федор Бумер: Все эти массовые огромные мероприятия выглядят очень увлекательно. Но основная идея из них давно ушла. На большие рейвы сегодня ходят толпы слушателей, которые и понятия не имеют о том драм-энд-бэйсе, который играл я. Так что настал момент, когда я сказал: – Нет, ребята! Это не мой драм-энд-бэйс! Я к этому никакого отношения не имею и иметь не хочу! Я сделан из другого теста. Павел Стогар (промоутер): А мне большие мероприятия нравятся. На «Медном озере» я ведь почти ничего не зарабатываю, больше трачу. Но это отдых, замечательный отдых, за который не жалко платить. По большому счету, я организую этот фестиваль для себя, а если туда придет еще 34 999 человек, – ну что ж, прекрасно! Сегодня мне тридцать три года, и я не чувствую никакой усталости. Вообще ни от чего – ни от бизнеса, ни от вечеринок! Знаешь, бывает, в таком возрасте люди начинают жаловаться на жизнь, – а я не могу! Сейчас мне вообще охуенно. Я чувствую себя прекрасно! Недавно поставил себе в машину звука на три с половиной тонны баксов, – и счастлив! Нормальный человек ведь не поставит себе в машину звук за три с половиной тысячи долларов, как думаешь? А я поставил! Зато если теперь включить у меня в машине музыку, то звучит отлично! Сейчас вот жесткач с фестиваля Mayday слушаю. Никогда еще не чувствовал себя так замечательно! 28. Когда закончился свет 1 Полторы тысячи лет назад на свете жил философ Боэций. Его назвали «последним римлянином». Как же одиноко жилось на свете этому парню! Все позади. Ты готов вести возвышенные разговоры и изящно опровергать возражения, но не с кем спорить и некому возражать: в мире не осталось никого, кто понял бы, чем ты занимаешься. Нового не будет. Все картины написаны. Все романы прочитаны. Что может быть проще, чем спеть хорошую песню? Но и песен больше не будет, потому что все равно получится плагиат: уж больно много песен было спето прежде. Кончилось не просто что-то. Кончилось все. Ничего больше не будет. Вернее, будет, но теперь совсем иначе. Ты – замыкающий. Окружающие не слышали начала фразы, последние слова которой ты произносишь, но это не значит, что ты лучше их – они-то как раз нормальные и современные люди, это ты – допотопное чудище, пережившее свое время… последний воин погибшей империи… последний artist умершей культуры. Просто тебе досталась такая жизнь. 2 Ольга Тобрелутс показывала мне фотографии. Мутные черно-белые снимки, отщелканные полтора десятилетия назад в сквоте на Фонтанке, 145. – Вот Габриель и Яна. Фантастическая пара! Смотрите, какие красивые! Потом они оба отсидели в тюрьме за коробок марихуаны. Им дали по семь лет, а отсидели они четыре. Потом их амнистировали. А их маленький ребенок все это время жил с бабушкой. Они оба очень красиво танцевали. Именно на Фонтанке мы придумали, как следует танцевать под современную музыку. До сих пор люди, которые красиво танцуют в клубах, делают это так, как мы придумали пятнадцать лет назад… Вот, смотрите, это Владик Монро. Безумно красивый! Обычно он ходил на шпильках. Но здесь сфотографирован в пиджаке, сделанном из обрезанного по пояс пальто. Потом он дружил с дочкой олигарха Бориса Березовского. Как-то сжег ей только что купленную квартиру стоимостью… ну, не знаю. Может быть, несколько сотен тысяч долларов. В общем, очень дорогую квартиру. Вместе с мебелью, со всем… Вот Денис. Он был художником. Потом он умер от рака. Это модельер Гончаров. Он тоже умер очень молодым. Ему тогда еще не исполнилось и тридцати. Вот внук скульптора Аникушина Андриан… Видите, в какие яркие рубахи они все одеты? Тогда все одевались в рубашки «Я-Только-Что-Вернулся-С-Гавайев!». И в такие остроносые ботиночки в стиле 1960-х. Сейчас это смешно. Но в те годы все ощущали себя красавцами. Секонд-хендов еще не существовало. Молодые люди бродили по комиссионным магазинам и потрошили папины запасы старых вещей. Девушки носили парики. У меня был сногсшибательный, зеленый. Мне подарил его поклонник-немец. Я носила этот парик, военные ботинки и длинную черную юбку до полу. Причем ботинки я сама раскрасила нитроэмалью. Это Френч. Умер от overdose. Это его девушка. А это Настя. Она очень удачно вышла замуж. Теперь у нее все прекрасно… Вот Иван Салмаксов. Его папа потом был главным прокурором Петербурга. Салмаксов вообще-то был москвич. Но в начале 1990-х все нормальные москвичи постоянно жили в Петербурге. Салмаксов бывал на всех первых техно-вечеринках. Потом его убили. Причем тело так и не нашли… Это Юра. Сейчас он полностью парализован. Откуда здесь это карточка? Это – не помню, кто. Какие-то иностранцы. На Фонтанке всегда было огромное количество иностранцев. Их пускали, если они приносили с собой какие-нибудь пластинки… Видите, стоит бутылка вина. Вина, кстати, было не очень много. В основном, препараты, но тоже в меру. Все вели себя адекватно. Даже если ты много выпил и много всякого съел, ты должен был поддерживать беседу и оставаться красавцем. Быть смертельно пьяным считалось неприличным. Юноши могли зеленеть и почти терять сознание. Но показывать этого они не могли… Вот Тимофей со своей девушкой. Они первыми в городе начали одеваться во все черное. Красавчики, правда? А вот Витя. Он был мужем Алисы. Вы не знаете? О! Это была самая красивая пара города! У Вити с Алисой была совершенно безумная жизнь. Шоу с утра до вечера. И они всегда прекрасно выглядели. Витя был не очень крупным бандитом, но все бросил и стал художником. Потом, через несколько лет Алиса ушла от него к DJ Компасу-Врубелю. Знаете? Нет? Алиса ушла от Вити и переехала к Компасу-Врубелю в Москву. А Витя, узнав об этом, ушел в монастырь. Да, теперь он православный монах. Строит у себя в монастыре церковь. Потом Компас-Врубель ее бросил. От переживаний Алиса заболела. Выяснилось, что это рак. Вите рассказали об этом. Он примчался и забрал ее к себе в монастырь. Там она умерла. Вот, кстати, сфотографирован еще один будущий священник – Володя. Сейчас его нужно называть «отец Вениамин». Он, когда стал священником, сжег все свои старые работы на большом-большом костре. А молодые люди, которые стоят рядом с ним, – они все умерли… 3 Есть такая легенда. Решив создать людей, боги Олимпа сперва не знали, как это делается и создали не людей, а героев. Этот век получил название золотого. После золотого века шел серебряный – тоже не очень удачный. Последним был бронзовый век, а потом на земле стали жить просто люди. Все начиналось с галереи АССА на Шпалерной улице. Шпалерная идет параллельно Неве – от Смольного собора до Летнего сада. Жить здесь красиво, но не удобно. Ближайшая булочная – за две улицы. Ближайший гастроном – на квартал дальше булочной. Зато прямо под окнами течет гранитная река… Вода в ней – того же цвета, что асфальт… Прошли десятилетия. Вода в Неве совсем не изменила свой цвет. А те, кто жил в новиковской галерее, давно мертвы. Дальше на земле стали жить просто люди. 4 Двести лет назад неподалеку от квартиры Новикова собиралась компания приятелей. Они пили французское шипучее вино, играли в карты, влюблялись друг в друга и девушек и иногда писали стихи. Когда они успевали писать свои стихи – непонятно. Они до обеда валялись в постелях. Потом несколько часов подряд занимались гардеробом: натягивали дорогие рубашки, шнуровали ботинки экстравагантных моделей. Но самое интересное начиналось с закатом и продолжалось до утра, а потом они до обеда валялись в постелях и все начиналось по новой. Времени писать стихи у них почти не оставалось. Но кое-что записать удалось. Теперь их книги встречают вас у входа в любую библиотеку: Жуковский, Пушкин, Батюшков, Баратынский… Со временем вся эта компания была названа «Золотым веком». А в 1912-м в двадцати минутах ходьбы от квартиры Тимура Новикова открылся найт-клаб «Бродячаясобака». Каждый вечер здесь собирались молодые люди, которые накачивались французским шипучим вином, играли в карты, влюблялись друг в друга и девушек и иногда писали стихи. Непонятно, когда они успевали делать все то, что делали. За бокалом вина в «Собаке» было изобретено: три новые поэтические школы, две революционные театральные доктрины и весь художественный авангард XX века. Но главным было не это, а то, что именно здесь можно было занять денег, хорошенько рассмотреть родинку на ягодице у знаменитой балерины, курнуть гашиша и с рассветом поехать допивать в Царское Село. В «Собаку» ходили Ахматова, Михаил Кузмин, Мейерхольд и Маяковский. На алкоголь в баре им полагалась скидка. Пили они намного больше, чем пушкинские приятели. Поэтому их компания и названа была всего лишь «Серебряным веком». А потом мой город умер, но в расселенной квартире Тимура Новикова все началось заново. Новым людям было не у кого учиться… и они стали учиться просто у города, и город сам воспитал себе новое поколение. Там, на Шпалерной улице мой город вступил в «Бронзовый век» своей истории. Хотя потом кончился и этот, последний, век. 5 Где-то за две недели до смерти Тимур Новиков начал звонить знакомым и говорить, что скоро он, наверное, умрет. Знакомые удивлялись: – Почему это вы умрете? – Я все уже сделал. – Что это вы сделали? – Я открыл Музей современного искусства. Изобрел неоакадемизм. Написал книгу. В этой жизни делать мне больше нечего. – Да бросьте вы! Ну, почему «нечего»? Прежде чем ответить, он подолгу молчал. Потом все-таки признавался: – Так хочется красоты… а вокруг нет никакой красоты, понимаете? Знакомые махали руками и вешали трубки. А в конце зимы 2001 года Новиков уехал в Калининград готовить очередную выставку. Там он простыл. И когда вернулся в Петербург, умер. 6 Они умерли и стали героями мифов. Как Аргонавты. Как Нибелунги. Их улыбки превратились в бронзовые бюсты. Они умерли почти все. Тех, кто остался, можно пересчитать по пальцам. Например, до сих пор жив Иван Сотников. Только его уже давно никто не зовет по имени. Теперь, обращаясь к нему, положено добавлять слово «отец»: отец Иван. Сперва Сотников был таким же, как остальные. Тоже рисовал картины. Вместе с Новиковым основал группу «Новых художников». Пробовал выставляться. Отличие стало заметно позже. Просто все они шли в одну сторону, а он в другую. Пятнадцать лет назад АССА закрылась. Художники разъехались из желтого петербургского центра. Новиков уехал в Нью-Йорк. Африка в Стокгольм. Густав в Лондон… А Иван Сотников уехал в поселок Вырица Ленинградской области. Там стояла крошечная церковь, и Сотников устроился работать церковным сторожем. Они шли в одну сторону, а он шел в другую. Были ли эти парни, считающие себя героями, хорошими людьми? Разумеется, нет. Ну, да и не его дело их судить. Просто среди этих странных парней должен быть кто-то, кто будет просить за них. 7 В Вырице в церкви некому было служить. И через несколько лет Сотников был рукоположен в дьяконы. А потом и в священники. Ему достался приход в самом глухом районе новгородской епархии: поселок Тесово-Нетыльский, железнодорожная станция Рогавка. Каждый день своей жизни он начинает с того, что переодевается, через голову натягивает рясу и идет просить. Он-то помнит, что это были просто парни. Они жили так, как им хотелось. Им хотелось жить плохо, и они жили плохо, а потом они умирали и считали, что становятся героями, да только будущим шампольонам будет не расшифровать миф, героями которого они стали. В их жизни не было ничего хорошего. Кроме того, что он за них просил. Они станут творить свои бесчинства. Станут проживать свои безумные жизни. Из веселых парней они быстро превратятся в сумасшедших угрюмых стариков. Но все это время рядом с ними будет тот, кто просит. За себя и за них. За тысячи них. За всех. Только Ты, Глядящий на них, и останешься. Остальное исчезнет. Уже исчезло. Бронза позеленеет, истлеет, обратится в пыль, растает, исчезнет безо всякого следа… От моего поколения осталось лишь тление. Дай им не оступаться. Или оступаться не очень часто. Дай им опору под ноги. Они не знают, но мыто с Тобой знаем, чего стоят их героические деяния… знаем, что они ничего не стоят. Но если Ты дал мне быть рядом с ними, то дай и сил, чтобы просить за них… никогда не останавливаться… просить всегда. Не наказывай их. Накажи меня. Потому что если они чего-то не поняли, то виноват я. Плохо объяснил. Знал с самого начала, а объяснил плохо. Помоги им увидеть, что все – Твое. Помоги им не обижать Тебя. На каждое их грубое слово по отношению к Тебе дай мне ответить покаянием. Ты знаешь, какие они. Прекрасные, словно бабочки. Глупые, словно бабочки. И такие же хрупкие. Не наказывай их. Сбереги их. Когда их занесет не туда – дай им вернуться. Дай выбраться назад. К свету. Пожалуйста, дай. Дай им порхать. А мне – просить за них. Всегда. Каждый день. И если кого-то нужно наказать – накажи меня. А их пожалей. Ведь Ты знаешь их… хрупких… порхающих, смешных… легких и легкомысленных… несмышленых… кому-то порхать, а кому-то – просить. Пусть полет их будет безопасен. Пусть он будет легок. Пусть они летят в правильную сторону. Пожалуйста. Ведь от всего моего поколения осталось лишь тление… See more books in http://www.e-reading.mobi