Посвящается Спаду Благодарности Я уже успел поблагодарить почти всех, кого знаю и люблю. Но в этой книге хочу выразить свою признательность несколько иначе и адресовать ее тем, кто помог превратить «Кронос» из замысла в книгу. В первую очередь — и с особенно теплым чувством — я говорю спасибо Тиму Шульту и Джону Нехту. Они не только верили в мое писательское мастерство, в мои деловые способности — им хватило отваги, чтобы влезть по самую макушку в мое рискованное предприятие. Это событие несколько изменило отношения между писателем и издателями, и я могу лишь гордиться своей причастностью к нему. Стэн Трембли, без вашей поддержки мне бы нипочем не управиться с «Кроносом» за год. Вы не позволяли мне расслабляться и одалживали свой котелок, когда мой варить отказывался. Уолтер Элли, вы — сетевой гений, бесценный проводник и советник. Как нежно вы относитесь к моим книгам и как быстро вашими стараниями разбегаются новости по Интернету! Столь заразительный энтузиазм заслуживает самой высокой похвалы. Шэйн Томсон! Да, я из тех авторов, на которых не напасешься красных чернил. Но вы их не жалели, и ваша правка самым благотворным образом повлияла на «Кронос». И на его автора — теперь я вижу, куда мне надо расти. Эрик Холландер, несравненный художник! Работать с вами — удовольствие. Надеюсь, еще многие мои книги будут украшены вашими обложками. И наконец, те, без кого мне был бы не мил белый свет. Моя изумительная супруга Хилари, умница дочь Аквила, неунывающий сын Соломон и малютка Спад, который еще не родился, но появится на свет со дня на день; дорогой, я не могу дождаться этого момента. Я люблю вас. Океан столь же велик, сколь и загадочен, и желание проникнуть в его глубины и раскрыть его сокровища постоянно занимает умы человечества. Добиться результата можно только путем всесторонних научных исследований, а не хищническим истреблением морских животных и безудержной эксплуатацией богатейших природных ресурсов, которые скрывает в себе океан. Подобный путь может привести лишь к глобальной катастрофе. Доктор Аттикус Янг. Океан в опасности …Глядя на безмятежно прекрасную и сверкающую шкуру океана, забываешь о тигрином сердце, что бьется под ней; и никак не заставишь себя помнить о том, что вслед за этой бархатной лапой придет беспощадный клык. Генри Мелвилл. Моби Дик, или Белый кит. Перевод И. Бернштейн 17. Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса. 18. Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы. 19. Железо он считает за солому, медь — за гнилое дерево. 20. Дочь лука не обратит его в бегство; пращные камни обращаются для него в плеву. 21. Булава считается у него за соломину; свисту дротиков он смеется. Книга Иова, глава 41 1 Бостонская гавань. 17 июня 1637 года Весла ударялись о воду, а преподобному Джону Уилрайту казалось, что это нож гильотины раз за разом со свистом рассекает воздух и разрубает плоть. Ни с чем не сравнима боль, каковую он испытал, услышав о своем изгнании из колонии Массачусетского залива. Он прибыл в Новый Свет год назад, был здесь хорошо принят и вскоре стал пастором церкви Икс бостонской колонии Маунт-Уолластон. Он был счастлив, управляя своей новой паствой, открывая прихожанам путь к Богу, поощряя в них свободу мнений и суждений. Приход процветал, но его безоблачное существование было омрачено религиозными распрями. Свояченица Уилрайта Энн Хатчинсон и губернатор колонии Гарри Вэйн спорили с местными пуританами о том, должен ли человек сам заботиться о своей душе или же может рассчитывать на милость Божию. Пуритане придерживались устоявшегося мнения, что лишь путем добрых дел достигается спасение. Противники же их во главе с Вэйном утверждали: сколько ни твори добрых дел, спасется человек только милостью Божией. Борьба шла нешуточная. Когда губернатору Вэйну было отказано в переизбрании на новый срок, это незамедлительно ослабило позиции его сторонников. Вэйн вернулся в Англию, оставив Хатчинсон и Уилрайта без своей поддержки, чем не преминули воспользоваться лидеры пуритан, предавшие Хатчинсон суду и приговорившие ее к изгнанию. Всех, кто имел хоть какое-то отношение к Вэйну и Хатчинсон, заставили покинуть Массачусетс. Друзья, деловые партнеры и, конечно же, свояк-пастор, который хоть и не принимал непосредственного участия в религиозных спорах, но все же являлся сторонником большей религиозной свободы, должны были до захода солнца отбыть. Мышцы Уилрайта ныли от напряжения, когда он раз за разом опускал весла в воду. Лодка медленно двигалась по спокойным водам залива к стоящему на якоре вдали галеону. В Бостоне на его борт должны были взойти еще шестьдесят с лишним изгнанников, после чего корабль продолжит путь к северу вдоль побережья и возвратится в Англию. Уилрайт оглянулся и увидел на берегу редкие огоньки. Он мечтал, что Массачусетс станет его новой родиной, но у него эту мечту отняли. Поскольку у него не было знакомых за пределами Массачусетса, ему не оставалось ничего, кроме как собрать пожитки и отправиться в путь со своей второй женой Мэри, пятью детьми и тещей в придачу. В один день они лишились всего, будущее представлялось туманным, а сам он, слуга Господа, претерпел унижение. В расстроенных чувствах Уилрайт слишком сильно взмахнул веслом, оно косо вошло в воду и вырвалось из рук. Священник ринулся за ним, едва не опрокинув лодку, но, потеряв равновесие, рухнул на ее дно, весло же тем временем кануло во тьме за бортом. Лежа на спине, он чувствовал нарастающий гнев и с трудом сдерживал богохульства. Не произнеся ни слова, он тем не менее подумал: «Где же Ты, Господи, в этот тягчайший для меня час? Почто Ты оставил меня, посеяв в моем сердце семя желания отправиться в Бостон? Ведь был же я верным Твоим слугой, подчинялся Твоим приказам, выполнял Твои наставления. Но это… это жестоко, Боже! Молю Тебя, Господи, молви хоть слово, Твой слуга внемлет Тебе». Уилрайт горячо надеялся, что Господь ответит. Он честно служил Ему — и вот же какую награду заслужил. Его осудили и унизили люди, но неужели и Бог оставит слугу, творящего Его волю? Уилрайт взглянул на ночное небо, усыпанное мириадами звезд. Он хотел было помолиться, но понял, что не знает, с какими словами обратиться к Создателю. Сомнения одолевали все больше. Он сел, перегнулся через борт лодки и исторг, заодно с ужином, переполнявшие его чувства. Его стошнило еще трижды. Утерев рот, Уилрайт произнес дрожащим от слабости голосом: «Боже! Ужели не смилостивишься Ты над слугой Твоим?» Лодка слегка подпрыгивала на волнах. «Или Ты забыл обо мне?» Волнение усиливалось, но Уилрайт, не обращая на это внимания, сидел, вцепившись в борт и взывая к Богу. «Господи, яви мне волю Твою, пока я окончательно в Тебе не разуверился». Море несколько успокоилось. Уилрайт все так же сидел и вслушивался… ничего не слыша. Наконец он принял решение. — Да будет так! — воскликнул Уилрайт с притворным энтузиазмом. — Возвращаюсь в Англию, и пропади пропадом этот Новый Свет! В Англии он всегда пользовался поддержкой, был на хорошем счету и без труда найдет себе местечко в какой-нибудь церкви. Сердце Уилрайта сжалось. Как же теперь будет он проповедовать? Бог явно отверг своего верного слугу. Так служить ли этому Богу? Что-то ударилось о лодку. Возможно, весло. Быть может, это Бог отвечает: «Возьми весло и возвращайся в Англию»? Уилрайт перегнулся через борт и вгляделся в воду. Нет, не весло. Но что-то там было… Священник видел как бы два полукружия, разделенные несколькими футами. Отражение луны в воде? Но ночное светило висело над самым горизонтом. Стало быть, не оно. В груди Уилрайта похолодело, волоски на руках повставали дыбом. Инстинктивно он чувствовал опасность, но разум отказывался пока верить. Вдруг его осенило. Полукружия на воде не отражение. Что-то действительно там таилось. Он пригляделся и увидел два огромных, с голову взрослого человека, глаза. Они уставились на Уилрайта. — Господи боже! — воскликнул священник, пытаясь совладать с эмоциями. «Нет, это не глаза! — подумал Уилрайт. — Невозможно. Что-то всплыло с затонувшего судна? Быть может, буи? Ну конечно буи!» И в этот момент «буи» моргнули. В ужасе Уилрайт вскочил, собираясь закричать что есть силы, чтобы его услышали на галеоне. Но он не успел издать ни звука — тьма навалилась со всех сторон и поглотила его. Уилрайт ощутил тошнотворный запах и понял, что Бог разгневался и выслал самого дьявола, дабы тот слопал его живьем. Его оторвало от лодки, и он перевалился на прочную и в то же время податливую поверхность. Чудовище подняло голову и пропихнуло Уилрайта в свою глотку. Плоть сомкнулась вокруг, и священник почувствовал, как он скользит по пищеводу твари навстречу медленной и мучительной смерти. Два дня спустя Уилрайт очнулся от бьющего в глаза света. На небесах он или в аду? Постепенно чувства пришли в норму, и Уилрайт ощутил зуд во всем теле: сухой воздух так и обжигал кожу. «Ад», — подумал священник. Пахло, однако, отнюдь не серой. Нет: в воздухе витали ароматы сирени и соленого моря. Уилрайт сел и обнаружил, что находится на пляже. На нем по-прежнему были брюки и черная пара, хотя все превратилось в лохмотья и совсем не походило на облачение, приличествующее его сану. Кожа чесалась и имела нездоровый вид, но в остальном чувствовал он себя неплохо. Побережье казалось незнакомым, но это определенно был Новый Свет, судя по кленам вдоль пляжа. И тут Уилрайт увидел на песке одно-единственное слово. Эксетер. Нахлынула волна воспоминаний о мытарствах, длившихся два дня и две ночи. Неужели все это случилось на самом деле? Одного лишь взгляда на отекшую белую плоть было довольно, чтобы убедиться в реальности произошедшего. Однако никто не должен узнать, что довелось перенести Уилрайту. Так оно будет спокойнее. И он должен исполнить свою миссию. Господь открыл рабу своему ее смысл и указал пути к осуществлению. Да, Бог смилостивился над ним. Уилрайт наполнил грудь ароматом соленого песка, сирени и палых кленовых листьев, медленно выдохнул, успокаивая взбудораженный разум. Он улыбнулся, ощутив, как запахи наполняют душу надеждой. Знать бы еще наверняка намерения Бога! Но Уилрайт не сомневался, что рука Господня укажет ему праведный путь. Невероятные события двух последних дней ясно давали понять: Его промысел простирается так далеко, что даже и самое богатое воображение не в силах представить себе эту даль. Соглашение поселенцев в Эксетере, Нью-Гэмпшир. 1639 год В то время как Господу угодно было сподвигнуть грозного монарха нашего Карла, милостью Божией короля Англии и прочая, даровать своим подданным право и привилегию заселить далекие земли на Западном побережье Америки, мы, Его верные подданные, братия церкви Эксетера, лежащего по берегам реки Паскатакуа, совместно с другими обитателями здешних мест, принимая во внимание волю Небесного Отца нашего и собственную потребность жить в согласии с законами справедливыми и иметь достойных правителей, в коих мы столь нуждаемся, объединяем во имя Господа нашего Иисуса Христа и пред светлым ликом Его наши усилия с тем, чтобы учредить среди нас такое правление, которое было бы проницательно и действовало только во благо нам и в соответствии с волей Божией, признавая себя подданными суверена нашего короля Карла, в соответствии с законами нашей английской колонии в Массачусетсе, торжественно связываем себя милостью и содействием Господа нашего Иисуса Христа обязательством подчиняться богоугодным христианским законам, установленным в отчизне нашей Англии для нашего блага, а также всем другим подобным законам, что будут когда-либо созданы и предписаны нам для исполнения согласно воле Господней, дабы могли мы жить вместе мирно и покойно, во благочестии и вере. Составлено августа четвертого дня года 1639 от Рождества Христова, что и удостоверяем нашими подписями. Заверено — Джон Уилрайт Часть 1 СПУСК 2 Рай[1], штат Нъю-Гэмпшир. 2008 год Океан велик и многообразен. Именно в нем зародилась некогда жизнь. Океан управляет погодой и вызывает стихийные бедствия. Пищевая цепочка, поддерживающая существование всего живого на планете, начинается в его глубинах и там же заканчивается. Аттикусу же Янгу в последние два года открылось, что даже океан, великий и могучий, не в силах исцелить сломленного горем человека. Аттикус стоял босиком на камне, усеянном морскими желудями.[2] Вдоль берега были во множестве разбросаны камни, отделяющие песчаный пляж от океана. Дальше, за пляжем, поросшая травой насыпь защищала шоссе 1А и выстроившиеся в ряд дома от штормовых волн. Не раз Аттикус задумывался: что появилось раньше — дома или этот уродливый песчаный горб? Лишь с верхних этажей открывался вид на океан, обитателям же нижних оставалось любоваться кучей песка. Впрочем, все это были сущие мелочи в сравнении с его горем. Он уже давно не обращал внимания на острые осколки ракушек под ногами. Даже стая чаек, с громкими криками пирующих на теле мертвого ската, не могла отвлечь Аттикуса от тяжелых дум. Даже величественный океан, в лучах солнца подобный искусно обработанному сапфиру, бессилен был вернуть его мысли в настоящее. — Умерла, — констатировал доктор. — Мне очень жаль, но медицина, увы, оказалась тут бессильна. Болезнь зашла слишком далеко… Ну да вы сами понимаете. Аттикус кивнул и выглянул из окна портсмутской больницы на залитый солнечным светом океан. — Должен я где-нибудь расписаться? — спросил он безжизненным голосом. — Нет… нет же, конечно нет. — То есть могу идти? — Да, но… да-да, конечно. Аттикус кивнул и отошел от койки, на которой лежала его Мария. Пока он шагал по коридору к лестнице и спускался в приемный покой, одна мысль крутилась в голове: «Моя жена умерла… Моя Мария…» Аттикус забежал в туалет, заперся в кабинке и опустился на колени. Его рыдания слышны были в приемном покое и в расположенном чуть дальше кафе. Даже до второго этажа доносились полные боли стоны. И не многие из находившихся в тот час в больнице и слышавших его плач смогли сдержать слезы. Наконец поток рыданий утих, уступив место жуткой головной боли. Аттикус осознал, где находится. Сверкающий белизной линолеум приятно холодил ладони. Сильный яблочный аромат исходил из висящего на стене освежителя воздуха. Люминесцентные лампы над головой жужжали, заливая все вокруг мертвенным светом. Чистота и порядок, окружавшие Аттикуса, помогли ему прийти в себя. Он медленно встал, высморкался и ополоснул лицо. Конечно, краснота глаз и припухлость вокруг них никуда не исчезли, но хоть в голове прояснилось. Аттикус вышел из туалета, стараясь избегать сочувствующих взглядов. Нужно сохранять трезвость ума, чтобы спокойно доехать до дома. Нельзя позволить чувствам снова взять верх. Самое тяжелое еще впереди, и ему предстоит многое вынести. С тех пор прошло два года, и каждое утро, просыпаясь один в постели, Аттикус ощущал отчаяние и безысходность, как и в тот день в больничной уборной. Он отвлекся от горестных воспоминаний, почувствовав, как его ноги с шумом окатила холодная волна. Начинался прилив, и вода щекотала лодыжки. Шагая по камням, Аттикус задержался возле лужицы глубиной в десяток дюймов, оставшейся от предыдущего прилива. Тень человека упала на воду, и множество мелкой живности, копошившейся в луже, — крабы, креветки, улитки — поспешило укрыться на берегу. На поверхности осталось только отражение Аттикуса. Взору его предстало лицо с морщинками вокруг глаз. Первые морщины появились еще лет десять назад, но за последние два года их стало особенно много. Коротко постриженные редеющие волосы тронула седина. В сорок один год он уже выглядел едва ли не старше своего отца. Кожа была темно-коричневой от загара, почти такого же цвета глаза. На лице выделялась длинная нечесаная борода, благодаря которой он скорее походил на старого морского волка, чем на океанографа. Аттикус вытряхнул из бороды несколько оставшихся от завтрака крошек. Маленький коричневатый краб выполз из укрытия, набросился на нежданное угощение и, схватив, пополз обратно на берег. — Хм, — произнес Аттикус. — Hemigrapsus sanguineus.[3] Ну и что мы тут делаем? Он нагнулся, осторожно подхватил членистоногое и поднес к глазам, желая удостовериться, что это действительно представитель вида Hemigrapsus sanguineus, завезенного в Америку в 1988 году. Спустя почти двадцать лет он заселил все Атлантическое побережье от Мэна до Каролины и стал настоящим бедствием, вытесняя местные виды крабов и угрожая знаменитому североамериканскому лобстеру. Так-то и происходит нарушение экосистемы океана, о чем большинство людей не имеют понятия. Со временем азиатский краб может заместить лобстера в пищевой цепочке, вот только… только никто же не станет есть азиатского краба. Рассматривая крабика, Аттикус подумал, что надо бы его раздавить, пока тот не обзавелся потомством и не продолжил завоевание побережья. Но он не в силах был совершить убийство, хотя бы и представителя низшего вида. Да, местную экосистему необходимо очистить от пришельцев, но пусть этим займутся другие. Он сообщит о своей находке, и специальная команда выедет на побережье, чтобы найти и уничтожить всех азиатских крабов. Побуждение благородное, но — тщетное, скорее всего. «Вроде бы не моя работа», — подумал Аттикус. Он занимался изучением и охраной редких видов животных, в основном крупных млекопитающих, обитающих у берегов Новой Англии: горбатый кит, малый полосатик, финвал, североатлантический гладкий кит, а также дельфины, тюлени и акулы. Аттикус работал по контрактам с Бостонским океанариумом, Центром по изучению китов Новой Англии и другими частными организациями. Но наибольший доход приносила работа с крупными заказчиками, в первую очередь ВМС США, с которыми он сотрудничал весьма тесно. Шесть месяцев в году и, бывало, по несколько недель кряду он проводил в море: отслеживал пути миграции животных, идентифицировал их, прикреплял радиомаячки. Работая на военных, Аттикус довольно часто подписывал документы о неразглашении. Это его беспокоило мало: платили исправно, так что с какой бы стати ему напарываться на конфликт? Но теперь и это уже не имело значения. Через неделю и Рай, и работа превратятся в воспоминания. Аттикус посадил крабика в лужу и, перепрыгивая с камня на камень, направился к дороге. Набирающий силу прилив преследовал по пятам. Увязая в песке, он преодолел полосу пляжа, затем защитную насыпь, с вершины которой бросил взгляд на дома, и спустился к шоссе. Сев в старый красный «форд эксплорер», Аттикус включил зажигание. Синие цифры часов на приборной доске напомнили, что он опаздывает. Вздохнув, Аттикус отпустил сцепление и выехал на трассу. Воспоминания о прошлом уступили место беспокойству за будущее. Остаток дня обещал быть непростым. Надо как-то сообщить Джионе, что через несколько дней они уезжают в Энн-Арбор. Да, так оно будет лучше для них обоих — однако меньше всего он хотел бы причинить дочери очередную боль. 3 Залив Пенобскот[4] Океан был спокоен. Редкий случай для залива Мэн, омывающего берега штатов Массачусетс, Нью-Гэмпшир и собственно Мэн. Джек Майклз стоял на палубе траулера «Рагнарёк», облокотившись на поручень и подперев подбородок ладонями. Сезон ловли сельди находился в самом разгаре, но для Джека он складывался хуже некуда. Нельзя сказать, чтобы рыбы было мало: команды других судов могли похвалиться уловами просто рекордными. Но не «Рагнарёк». Бог ли на небесах, морской ли царь ополчились против него — так или иначе, сельдь не шла в сети Джека. Он перевел взгляд со спокойной глади океана на «Рагнарёк». Построенный десять лет назад, он считался достаточно новым судном. Выкрашенный недавно в черный цвет, он был похож на корабль-призрак. Впечатление усиливали многочисленные черные тросы, протянутые к лебедкам, способным поднять до нескольких тонн рыбы. Прочный трал, опущенный в воду, постоянно поддерживал тросы в натянутом состоянии. Однако лебедки бездействовали. Несмотря на суперсовременное снаряжение судна, включая GPS-навигацию и сонар для обнаружения косяков рыбы, сельдь удачно избегала трала «Рагнарёка». Если дела в ближайшее время не пойдут на лад, придется брать ссуду, чтобы заплатить за дом и не лишиться траулера. А после — надеяться на удачный сезон или же объявлять о своем банкротстве. А это значит — устраиваться на работу в чужую рыболовецкую фирму. Возможно, в Эссексе — в Массачусетсе, где он вырос. Джек еще раз окинул взглядом корабль. Может быть, рыбу отпугивает его мрачный облик? Вряд ли, конечно. Но если вспомнить, что раньше-то рыба здесь просто кишмя кишела… Джек вздохнул и вынул из кармана сигару. Обычно он приберегал ее к удачному окончанию лова, но в этом году, похоже, ему это не грозит. Почему бы не потравить организм прямо сейчас? Джек глубоко затянулся, предвкушая привычное удовольствие, но… Ощущение было такое, словно он курит не отборный табак, а дрянной гранулированный чай. Джек вынул сигару изо рта, гадая: неужели вкус так-таки напрямую зависит от улова? Его даже затошнило, и он был готов уже бросить едва прикуренную сигару за борт… — Капитан! Крик был настолько пронзителен, что Джек едва сам не полетел за борт. Юный Джимми, новичок в команде, и так-то уже известный повышенной впечатлительностью, но сейчас… Глаза как плошки. Он остановился, хлопнул ладонями по коленкам и, задыхаясь после быстрого бега, прокричал: — Идет! Джек сморщил нос и раздраженно осведомился: — Кто идет? — Се… селедка! Она показалась на сонаре! Капитан Джек Майклз почувствовал, как возвращается надежда. Он приосанился и произнес суровым тоном: — И много ее? — Понятия не имею… Джек вздохнул: научили же парня читать показания прибора! Косяки сельди обычно появляются на экране скоплениями красных, зеленых и синих пятен. По такой картинке натренированный глаз может определить численность косяка с точностью до сотни-другой рыб. Но сейчас было не до нравоучений. Джек взглянул на небо и увидел верный знак того, что рыба близко. Целая стая чаек летела над океаном. Обычно в таких случаях чайки — одна за другой — ныряют и вытаскивают добычу. Но эти, похоже, едва поспевали за косяком. Сельдь от кого-то спасалась. От кого — Джека не особо заботило. Косяк шел прямиком на «Рагнарёк». Влетев в рубку, он посмотрел на сонар. Внизу экрана шли две линии: красная и зеленая. Дно океана. А выше… У Джека перехватило дыхание при виде множества разноцветных пятен. Косяк сельди занимал весь экран, и конца ему не предвиделось. — Боже! — выдохнул Джек и принялся отдавать команды: — Спустить второй трал! Быстрей! Не на каждом рыболовецком судне есть вспомогательный трал, но Джек в свое время не пожалел средств, чтобы как следует оснастить «Рагнарёк». Второй трал предназначался для той рыбы, которая минует первый. Подобной предусмотрительностью могли похвастать не многие капитаны, и им оставалось только завидовать успехам «Рагнарёка». Джек ухмыльнулся. Сегодня его команда за несколько минут наверстает упущенное за прошедшие дни. Конечно, еще немало часов предстоит вытаскивать добычу из сетей, но дело того стоит. Снизу доносились радостные крики членов команды, которые дружно спускали второй трал. Они успели вовремя. Передовая часть косяка — отборные экземпляры, как отметил Джек, — затрепыхалась в сетях. Буквально за несколько секунд оба трала заполнились тоннами рыбы. «Рагнарёк» шел на самом малом ходу. Джек чуть прибавил скорость. Нельзя было терять ни секунды, чтобы не упустить этакую добычу. Двигатели протестующе зарычали, но мало-помалу отягощенный весом пойманной рыбы корабль стал-таки набирать скорость. На экране сонара разноцветные пятна постепенно редели: большая часть косяка билась в сетях «Рагнарёка». Джек уже готовился испустить радостный вопль и от избытка чувств хлопнуть по спине юного Джимми, как вдруг на экране появился новый объект, явно преследующий косяк. Его размеры были огромны. По мере его скольжения по экрану Джек прикидывал, кто бы это мог быть. Пятьдесят футов… Не черный дельфин, не малый полосатик и не скат. Шестьдесят футов… Для горбатого кита великоват. Семьдесят футов… И не кашалот, как Майклз предположил было поначалу. Конечно же, это синий кит. Самое крупное животное, когда-либо обитавшее на нашей планете. Джек знал, что отдельные экземпляры достигают в длину ста десяти футов. Сто десять футов, сто двадцать… Нет, это невозможно… Сто сорок, сто пятьдесят… Синий кит просто отдыхает по сравнению с… кем? Джек вдруг понял, что неведомое существо следует точно за косяком и не намерено останавливаться. Значит… значит, оно идет на «Рагнарёк»! Какое-то мгновение Джек колебался: не дать ли приказ перерубить тросы. Но было уже поздно. Чудовище добралось до сетей и… В последнее мгновение оно с непостижимым для своих гигантских размеров проворством ушло на глубину и исчезло с экрана так же внезапно, как появилось, будто и не было его никогда. Джек посмотрел на Джимми, стоящего рядом с выпученными глазами и отвисшей челюстью. — Вот дьявольщина-то, малыш! Джимми кивнул: — Мы… мы же должны об этом всем рассказать, верно? — А кто нам поверит? Снизу донеслись ликующие крики. Бросив взгляд на палубу, Джек увидел поднимающийся из воды трал, полный рыбы. Лебедки скрипели под тяжестью груза. Такого улова Джек не припоминал. А ведь это только первая сеть! Он впихнул в рот сигару, которую все это время сжимал в кулаке, и затянулся. Изумительный вкус! Джек повернулся к Джимми. — Море дает — и оно же, море, берет. Возблагодарим его за сегодняшние дары и поспешим домой. А об этом, — он указал на сонар, — никому ни-ни. Нам ни к чему лишние проблемы. Усек? Джимми кивнул. — Вот и добро. Считай, что ты повышен в должности. Выйдя из рубки навстречу свежему соленому ветру, Джек поприветствовал команду. В ответ донеслись радостные возгласы и гиканье. И никто из рыбаков, за исключением юного Джимми, никогда не узнает, как близки они были к тому, чтобы попасть на первые страницы газет под заголовком: «Еще одна трагедия на море». — Отлично, ребята! — крикнул Джек. — Живей сгружайте добычу! Мы идем домой! Команда ответила восторженными воплями. За недели, проведенные в море, все успели соскучиться по своим семьям. Но не только удачное завершение лова было причиной спешки. Впервые в жизни Джеку хотелось как можно быстрей почувствовать под ногами твердую почву. 4 Портсмут, штат Нью-Гэмпшир Эти двое преследовали ее вот уже несколько кварталов. Джиона чувствовала запах сигаретного дыма, когда они закуривали — трижды за последнее десять минут. Похоже, нервничали. От старинных кирпичных мостовых явственно отдавалось эхо их чуть пришаркивающих шагов. Портсмут — один из старейших портов на Восточном побережье Соединенных Штатов. Известен военно-морской верфью, гулкими мостовыми, а также — Джионе подумалось — не шибко порядочными обитателями. Она не определила бы точно, как долго ее преследуют. Занятая беседой со своим внутренним голосом, Джиона почти не обращала внимания на окружающее. В последнее время она, когда не с кем было поговорить, частенько коротала досуг, общаясь с выдуманным адвокатом дьявола. Кто-то мог бы назвать это совестью, но девушке вроде было не в чем себя упрекнуть. Общение с внутренним голосом не раз помогало ей в трудных жизненных ситуациях. Да и не могла она похвастать большим числом собеседников внешних. После смерти мамы Джиона мало с кем разговаривала, даже с отцом. Конечно, он был хорошим человеком: добрым, любящим, умным. Она восхищалась им и его работой. Не каждая девушка может похвалиться тем, что ее отец — известный океанограф, в прошлом же — «морской котик».[5] Но в тот день, когда он вернулся из больницы с опухшими, заплаканными глазами и с грустью посмотрел на нее, Джиона поняла две вещи: мама умерла, а она уже никогда не будет ни с кем так близка, как была с нею. Даже с отцом. И чтобы никто не покушался на ее одиночество, Джиона кардинально сменила имидж. Нарядные платья уступили место мешковатой, мрачных оттенков одежде из благотворительных магазинов Армии спасения. Но словно этого было мало, Джиона взяла манеру красить волосы в самые невероятные цвета. Довершали причудливый облик многочисленные браслеты на руках, носки в черно-белую полоску, проколотые брови, нос и уши. На ней словно светилась надпись: «Отстаньте все от меня!» Своей цели она добилась: общались с ней, и то изредка, такие же, как она, неудачники. Со временем выносить одиночество становилось все трудней, хотя Джиона никогда бы в этом не призналась. Не могла она изменить раз и навсегда принятому решению. А несколько месяцев назад объявился внутренний голос. Она понимала, что это отдает легким безумием, от которого лишь пара шагов до комнаты без окон и с мягкими стенами, но ей было наплевать. Голос ничего не приказывал. Он просто говорил с ней. Спорил, если называть вещи своими именами, и — странное дело — от этого девушке становилось легче, она уже не ощущала себя одинокой. В такие минуты Джиона совершенно отстранялась от окружающего, поэтому неудивительно, что она не сразу обратила внимание на двух следующих позади парней. Они бы и дольше оставались незамеченными, если бы не исходящий от них резкий запах. Джиона не спешила оглядываться, чтобы не выдать себя раньше времени. Она лихорадочно соображала, кто это может быть и что им от нее нужно. За год общения с бездельниками всех мастей ей довелось встречать множество неприятных типов. Большинство составляли, в общем-то, безобидные дети богатых родителей, нарочито неряшливо одетые, все как один с айподами и охочие до дури. Но попадались и настоящие мерзавцы, с которыми, как ни старалась Джиона их избегать, сталкиваться приходилось. В любой неформальной компании девушка выглядела как своя: разноцветные волосы, готский прикид, пирсинг во всех возможных и невозможных местах. Выделяли ее из общей массы милая улыбка и остроумие плюс к тому — умственные способности, достаточные для того, чтобы с честью выходить из достаточных, в свою очередь, передряг. И — резкое неприятие наркотиков. Еще в старших классах Джиона посещала собрания борцов с наркоманией. И в то время как ее друзья писали петиции местным властям с просьбами легализовать травку, она на заседании специального подкомитета сената штата выступала за запрет не только марихуаны, но и алкоголя. Это не было связано с религиозными или иными убеждениями — слишком уж много она видела людей, чей мозг был разрушен наркотиками. Людей, деградировавших буквально на глазах. Еще вчера остроумные и эрудированные собеседники сегодня способны были говорить только о пирожных «Твинкис», зажигалках «Зиппо» и боулинге, затягиваясь очередным косячком. Друзья-наркоманы спокойно относились к убеждениям Джионы и даже уважали ее как человека, способного на большее, нежели просто валяться на диване. Один из них как-то проронил, будучи под кайфом: — Не смей даже думать, чтобы попробовать дурь… смотри у меня! Но так считали не все, и к Джионе, совершенно незаслуженно, приклеилось прозвище Стукачка. Все отлично знали, что она никогда никого не сдаст полиции, но пару дней назад случилась нехорошая история. Джиона оказалась вечером на одной из портсмутских аллей. В отличие от большинства городов улицы Портсмута хорошо ухожены, на них расположены популярные магазины. Но даже на самых благопристойных улицах в поздние часы нетрудно нарваться на неприятности. Джиона сидела на скамейке и записывала подробности вчерашнего странного сна, когда услышала неподалеку приглушенные голоса. Оторвавшись от блокнота, она успела увидеть, как неизвестный передает завернутый в полиэтиленовую пленку пакет местному наркодилеру по прозвищу Базука Джо — одному из тех парней, общения с которыми она избегала. Прозвали его так отчасти из-за любви к жвачке, отчасти из-за татуировки на руке, изображающей шварценеггероподобного громилу, стреляющего из базуки.[6] Джиона легко догадалась, что в этом пакете. Марихуана. Опять ее угораздило оказаться в неподходящее время в неподходящем месте. Она вскочила со скамейки и, споткнувшись, упала. Встав на ноги, девушка встретилась взглядом с мрачным наркодельцом. Тот в растерянности потирал свой бритый череп, соображая, что делать. Незнакомец бросил Джо несколько слов. На мгновение Джо отвлекся, когда же опять посмотрел в сторону скамейки, там уже никого не было. Но он видел ее, знал, кто она такая и каково ее отношение к наркоте. Шаги за спиной становились все громче. Похоже, преследователи догоняли ее — и Джиона догадывалась почему. Она приближалась к паркингу. Наверняка на лестнице, ведущей внутрь, никого не будет. Девушка посмотрела по сторонам, но по воскресеньям магазины закрываются рано, так что укрыться ей было негде. Оставалось бежать. Не успела Джиона сойти вниз на десяток ступенек, как две руки, словно тисками, сдавили ее поперек туловища. Неизвестный оторвал ее от земли и швырнул на бетонную лестницу с такой силой, что едва не проломился череп. Глянув на нападавших, Джиона подумала: лучше бы ей потерять сознание, чтобы не видеть ничего и не чувствовать. На нее, широко ухмыляясь, глазели Базука Джо и еще один, незнакомый мужчина. В темноте желтые неровные зубы Джо походили на волчьи клыки. Когда Джо наклонился к ней, Джиона поняла, что зубы у него и впрямь необычные: подпиленные и заостренные. Казалось, что она глядит в пасть акулы. Джо просек направление ее взгляда и процедил: — Будешь себя хорошо вести, я не укушу. Джиона промолчала, чтобы не заводить его лишний раз. Джо повернулся к приятелю, которого, судя по одежде и испускаемым «ароматам», рекрутировал на помойке. — Следи за входом. Чтобы никто сюда не прошел, ясно? Мужчина нервно кивнул и поднялся по лестнице. Джо повернулся к Джионе, потирая бритую голову: — Ты ведь уже все поняла, умница? Джиона кивнула. — Ну-ка, проясни что. — Я видела, как тебе передавали наркоту пару дней назад. Джо хрюкнул: — Ерунда. Всякому известно, что ты не стукачка. Но ты кое-что обронила, убегая. Он полез в карман и вытащил бумажный прямоугольник размерами четыре на шесть дюймов. Это была фотография, на которой она запечатлена была на пару с отцом. Снимок был сделан месяц назад, когда они вместе занимались сноркелингом[7] — единственная совместная вылазка за целый год. Вряд ли хоть один из друзей-неформалов, увидев фото, поверил бы своим глазам. Под ее всегдашней мешкообразной одеждой, оказывается, скрывалась ладная загорелая фигура, которой позавидовали бы иные голливудские звезды. Роскошное тело и широкая улыбка плохо сочетались со взлохмаченными фиолетовыми волосами, но сомневаться не приходилось: она была прекрасна! — Ну прямо неотшлифованный алмаз! — сплюнув, произнес Джо. Он исходил слюною от нетерпения. Когда он расстегнул ремень, Джиона поняла, что ее ждет. Она судорожно соображала, как лучше ей поступить в такой ситуации. Джо снял ремень и крепко привязал одним концом к дверной ручке, другим — к трубе. Единственное, что оставалось, — попробовать взбежать по лестнице и застать сообщника врасплох. Девушка потихоньку двинулась к ближайшей ступеньке, но Джо, заметив движение, набросился на нее. Сил сопротивляться у Джионы хватило ненадолго. Джо грубо повалил ее на пол, татуированная рука крепко сжала горло. — Только пикни мне — придушу враз! А будешь сопротивляться — кишки выпущу! Чтобы доказать, что слова его не пустая угроза, Джо продемонстрировал нож-выкидуху. Тело Джионы словно свело судорогой. Она не могла одолеть насильника, но сопротивляться готова была до последнего. Так вот запросто она ему не дастся. Девушка надеялась, что он устанет и ослабит хватку, но рука продолжала и продолжала сжимать горло. Джо отложил нож и задрал на ней юбку. Руки жадно ощупывали обнажившееся тело. Затем он снова взял нож, собираясь разрезать на Джионе одежду, но не успел выщелкнуть лезвие, как сверху донесся звук глухого удара. Джо помедлил. — Зак, что у тебя там? Не получив ответа, Джо нажал кнопку на рукоятке ножа, второй рукой продолжая удерживать Джиону. — Зак, что там у тебя, черт возьми? Сверху послышалось шарканье ног. Кто-то, тяжело дыша, неверной походкой спускался по лестнице. В тусклом свете Джиона разглядела мужчину в потрепанной одежде, с изможденным лицом и самой нечесаной бородой, какую ей когда-либо приходилось видеть. Девушка с трудом сдержала улыбку. — Ты кто такой, черт возьми? — взревел Джо. — Зак! Даю тебе пять секунд, чтобы ты… — Зак решил малость передохнуть. Я за него. Джо разъярился. Ну, он покажет этому кретину Заку! Но выбирать сейчас было не из кого. — Откуда ты знаешь Зака? — Рыбачили вместе, — глухо ответил незнакомец. Джо, казалось, удовлетворился ответом. Стало быть, Зак раньше был рыбаком. Он тряхнул головой и ткнул ножом в направлении пьянчуги. — Следи, чтоб никто здесь не появился, а то прирежу! Понял? Мужчина кивнул, затем неожиданно шагнул вперед, одним прыжком преодолел несколько ступенек и оказался рядом с Джо, чуть было не наступив Джионе на голову. — Не спеши этак! Джо попытался что-то сказать, но вдруг почувствовал, как пьянчуга крепко схватил его за запястье и с силой его выкрутил. Послышался хруст. Джо заорал дурным голосом: — Ты, б!.. Джо не успел высказать все, что думает о нападавшем, потому что тот резко выбросил вперед руку и сжал его кадык. И наглый, самоуверенный насильник тут же превратился в ничтожного червяка, извивающегося в поисках глотка свежего воздуха. Стоило Джо очутиться на полу, практически недееспособным, как пьянчужка выпрямился, спустился по ступенькам и достал мобильник. Набрав 911, он коротко переговорил с оператором, убрал телефон и подошел к девушке. — Ты как, в порядке? — спросил Аттикус. Джиона и хотела бы броситься в крепкие и надежные объятия отца, но надлежало следовать выбранному два года назад имиджу. Она не должна демонстрировать слабость, особенно ему. — В полном, — ответила она, поправляя прическу и одергивая блузку. Отец, конечно, тоже хотел обнять дочь, но, смущенный холодным ответом, лишь легонько похлопал ее по плечу и сказал: — Хорошо, что я проходил мимо. — Ты несколько опоздал. — Извини. — Ты звонил в полицию? — Да. Джиона вздохнула — теперь на нее уж точно будут смотреть как на стукачку. — Тебе уже незачем его бояться. Облегчение, которое испытала Джиона в первый момент при виде отца, уступило место привычной в последние годы холодности. — Я могла бы сама о себе позаботиться. — Не сомневаюсь, — сказал Аттикус с легким сарказмом: не шибко приятно сталкиваться с подобной неблагодарностью. Он быстро отвязал ремень от дверной ручки и тоном, не вызывающим возражений — даже со стороны сердитой семнадцатилетней девушки, — приказал: — Жди снаружи! Джиона направилась к выходу, но в нерешительности остановилась: — Ты же не собираешься… — Как-нибудь в другой раз. Не сегодня. Джиона вышла на улицу, захлопнув дверь. Прошло несколько секунд — и она услышала хриплые крики Джо. Что там происходило, девушка не представляла. Она не знала, на что способен отец, — хотя и догадывалась. Очевидно одно: Джо не скоро забудет этот урок. «Отлично, — подумала Джиона, — подонок заслужил свое». Но немедленно пожалела о том, что невольно выпустила на свободу демонов, столько времени таившихся в отце. Она скрестила на груди руки и прислонилась к почтовому ящику, дожидаясь, когда крики стихнут. 5 Портленд, штат Мэн Вода под брюхом вертолета НН-60 «Джейхок» Береговой охраны США закручивалась бешеными водоворотами. На прочном тросе почти над поверхностью океана висел старшина Райан Рейли. Спасательная операция проходила пока успешно. Правда, PIW[8] пребывал без сознания. Два дня без еды и питья посреди океана дали о себе знать. Часом раньше, когда с военного транспортника С-130 «Геркулес» заметили болтающийся на волнах оранжевый спасательный жилет, женщина еще могла двигаться. Она успела надуть спасательный плот, но сил забраться на него уже не хватило. Голова, покрытая спутанными прядями светлых волос, и часть туловища находились на плоту; левые рука и нога болтались в воде. Она даже не пошевелилась, когда подлетел вертолет, так что спасатели действовали очень быстро — женщина на глазах теряла последние силы. Что в точности произошло, никто не знал. Радисты поймали мэйдэй[9] от истошно кричавшего по-французски мужчины. К счастью, он не совсем потерял голову и догадался сообщить координаты на английском. Береговая охрана немедленно приступила к поискам, продлившимся двое суток. Обнаружить пока удалось только женщину. Два «Геркулеса» продолжали искать мужчину — предположительно ее мужа, — но безуспешно. Капитан Андреа Винсент выглянула из открытой дверцы «Джейхока» и немного ослабила трос, опустив Рейли поближе к спасаемой. Андреа служила в Береговой охране шесть лет и участвовала в сотнях спасательных операций. Внешность не должна вводить в заблуждение — несмотря на изящную фигурку и волнистые черные волосы, именно капитан Винсент обычно находилась внизу, вытаскивала пострадавших из воды. Но Рейли необходимо набираться опыта, и пока что он вполне справлялся. План действий был прост. Рейли медленно опускается к пострадавшей. Спешка исключена — не хватало еще, чтобы женщина, придя в себя, от неожиданности свалилась с плота. Андреа посмотрела вниз: Рейли находился в воде. В наушниках раздался его голос: — Я на месте. Направляюсь к спасаемой. — Поняла. Забирай ее. Старшина боком подплыл к женщине. Накинуть на руку страховочный ремень, прицепить к своему, потом осторожно спустить ее на воду — что может быть проще? И потом их обоих поднимут на борт. Винсент увидела, как второй пилот машет ей рукой. Он показал на ее наушники и поднял два пальца — переключиться на канал два. Она, Рейли и первый пилот переговаривались на канале один, в то время как второй пилот держал связь с поисковыми самолетами на канале два. Переключиться на другой канал в самый разгар спасательной операции? Если Рейли понадобится помощь, Андреа об этом не узнать. Однако второй пилот недвусмысленно давал понять, что случилось нечто серьезное. — Рейли, должна на минуту перейти на второй. Как у тебя, все в порядке? — Понял, кэп. Она в полной отключке. Готовность — сорок пять. Сорок пять секунд. Ровно столько у нее времени, чтобы узнать, в чем дело. Андреа переключилась на канал два и вздрогнула от какофонии звуков. Обычно спокойные летчики орали в эфире как ненормальные. Не разобрав ни слова, она, словно заправский боцман, гаркнула в микрофон: — А ну заткнулись, черт вас всех задери! Кто-нибудь один, объясните, что происходит? Секундная тишина. Потом послышался голос Чарли Маккейба. Винсент знала его около пяти лет. Они были друзьями, но на операции отношения всегда сугубо рабочие. Едва Маккейб заговорил, она мигом поняла: что-то стряслось. — Андреа, это Чак. Слушай… — Голос его дрожал. — Мы… мы тут обнаружили кое-что, и оно направляется в вашу сторону. — Далеко? — Примерно в миле. — Подлодка? — Винсент помнила: подводные лодки подчас внезапно всплывают в самый разгар спасательной операции и путают все карты, но сейчас, похоже, был не тот случай. — Мы тоже сперва так подумали. Это что-то большое… но оно движется… слушай… убирайтесь оттуда. — На какой глубине? — Ты меня слышишь? Валите, к чертям, оттуда!.. Маккейб давал ей совет дружеский, но чтобы вот этак срываться на истерику в разгар операции… Чертовски непрофессионально. Она никуда не свалит, пока пострадавшая не окажется на борту вертолета. Время Маккейба истекло. Андреа переключилась на канал один. — Рейли, что у тебя? — Десять сек. — Приготовься быстро… Винсент не договорила. Примерно в четверти мили возле поверхности что-то двигалось — неотчетливая тень. Она направлялась прямо к плоту. Очень быстро. Андреа надела антибликовые очки и увидела непонятный объект отчетливее. Неясная темная масса, скрытая под водой, плыла с невероятной скоростью. Только что женщина слышала панические голоса коллег в эфире, а теперь паника охватила ее саму. — Рейли! Цепляй ее! Аварийный подъем! Две! У Рейли было две секунды, после чего Андреа включила подъемник на максимальную скорость. Пилот также слышал команду и без лишних вопросов направил машину вверх. Винсент выглянула в открытую дверь — Рейли с женщиной поднимались из воды. Прямо под ними промелькнула черная тень, оставляя за собой огромнейшие воронки — не меньшие, чем после гигантских китов. Спустя несколько секунд Рейли уже был на борту. Передавая женщину с рук на руки капитану Винсент, он спросил: — Что, к чертям, за дела? Андреа бегло осмотрела спасенную и закрепила ремнями в кресле. Повернувшись к Рейли, увидела, как он вытаращился на нее. «Похоже, видочек у меня еще тот». Взгляд старшины был красноречивее любых слов. — Кэп, вы в порядке? Она кивнула. — Уотсон, ты видел эту… ну… эту? — Угу, — ответил пилот. — Иду над ней. Уотсон был первоклассным летчиком. Даже встреча с неведомым морским животным не могла лишить его самообладания. Вертолет заложил крутой вираж и понесся на юг. — Мы почти над ней! Натужно ревели двигатели. «Делаем, должно быть, миль восемьдесят в час, — подумала Андреа, — итого семьдесят узлов». Ни одно живое существо не способно плыть с такой скоростью! Через иллюминатор она видела, как у самой поверхности воды несется, подобно реактивному снаряду, загадочная тварь. Над ухом задышал Рейли: — О боже… Спасибо, что вытащила нас оттуда. Лицо его было белей мела. «Похоже, у нас обоих знатный видочек», — решила Андреа. Оба вдруг дружно подпрыгнули от неожиданности — к ним присоединился еще один наблюдатель. Француженка (или кто она там), не мигая, уставилась в иллюминатор. Она еще не совсем пришла в себя, но явно понимала, что происходит. — Mon Dieu! Qu'est-ce que c'est? A-t-il mange mon mari?[10] Спасатели даже не заметили, что женщина освободилась от страховочного ремня, — оба, не отрываясь, смотрели вниз. Черная тень внезапно ушла на глубину, оставив за собой воронку диаметром сорок футов. Наконец Винсент перевела внимание на француженку: — Я не пойму, о чем вы… Но вы пришли в себя. Женщина держала в руках водонепроницаемую цифровую камеру. Снимала ли она — Андреа не заметила; впрочем, следить ей было некогда. Она кивнула на камеру: — Можно? Женщина поняла: — Oui, oui, naturellement.[11] Винсент включила камеру в режим просмотра и начала прокручивать снимки. Вот француженка с мужем, счастливые и довольные, плывут на катамаране. Что же с ними случилось? Она просматривала кадры и дошла наконец до размытого изображения океана. Следом еще три нечетких снимка. Черт! Кровь снова отлила от лица. Камера запечатлела ЭТО. Черная тень у самой поверхности, похожая на… Да ни на что не похожая! Ни на что из того, что Андреа видела прежде. Не будь этого снимка, она еще колебалась бы, сообщать ли о происшествии. Все это настолько невероятно… Еще одно фото — воронка гигантских, неимоверных размеров. Да, это бесспорное доказательство! Ей не могут не поверить. 6 Портсмут, штат Нью-Гэмпшир Каждый взмах ножа сопровождался тоненьким подвыванием негодяя, осмелившегося напасть на его дочь. Закончив, Аттикус взглянул на дело своих рук — несостоявшийся насильник и его дружок валялись на лестнице, всхлипывая и причитая. «Так-то», — с удовлетворением подумал он. Если им даже повезет ускользнуть от правосудия, этот урок надолго останется в памяти. Не говоря уж об унижении, ожидающем их. Вой сирен раздавался совсем близко. Аттикус сложил нож и вышел на улицу. К паркингу подходили четверо полицейских. Джиона застыла рядом с отцом. Трудно сказать, что произвело на нее большее впечатление — попытка изнасилования или последующая расправа над нападавшими. Аттикус подмигнул дочери, улыбнулся и подошел к копам, протягивая нож. Рассказ о произошедшем занял не много времени. Полицейские, мельком взглянув на Джиону, прошли внутрь. Через мгновение грянул их хохот. — Твоя работа? — спросил один из копов. Аттикус кивнул, записывая свои координаты на обратной стороне визитки. Полицейский еле сдержал улыбку. — Знаешь, это была не лучшая идея. В ответ Аттикус снова кивнул и протянул визитку. — Просто воздал им должное. Теперь уже кивнул коп. — Придется их так растелешенными и вести до машины. Он улыбнулся, затем добавил серьезно: — Надо записать ваши показания. В участке. — Без проблем, — сказал Аттикус, потом кивнул на Джиону. — Можно, я сначала позабочусь о ней? — Как вам будет удобнее. Попозже заедете или завтра. С лица дочери не сходило выражение ужаса. — Что ты с ними сделал? — спросила она. — Свершил акт возмездия. Смотри. Из здания паркинга выходили копы, конвоируя арестованных со скованными наручниками руками. Но не это привлекло внимание местных зевак: вся одежда на парочке хулиганов была разрезана на узкие полоски. Заржала компания подростков. Некоторые защелкали кнопками фотокамер на мобильниках. Местные кумушки в сторонке стыдливо прикрывали руками рты и неодобрительно покачивали головами, не отрывая тем не менее глаз от действа. Спереди вид был еще более-менее благопристоен, но сзади взгляду любопытных открывалось все, что обычно находится под одеждой и не предназначено для всеобщего обозрения. — Вряд ли они теперь осмелятся появиться в Портсмуте, — сказал Аттикус. — Если не захотят, чтобы над ними смеялись на каждом углу. Он посмотрел на Джиону. Лицо ее озарила радостная улыбка — такая редкость за последние годы. Неужели ради этого необходимо было оголить задницы местному хулиганью? Кем же стала дочь? Удастся ли им снова подружиться? А ведь еще предстоит сообщить ей о переезде. В «эксплорере» воцарилась неловкая тишина. Джиона сидела, скрестив руки на груди, к которой меньше часа назад насильник приставил нож. На шее Аттикус разглядел несколько свежих синяков. — Ты уверена, что в порядке? — Спокуха. — У тебя синяки на шее. Сильно он тебя, а? Джиона посмотрела на себя в зеркальце. Критически исследовав шею — медленно сползла по сиденью. Не в силах держаться долее, разрыдалась. Аттикус свернул на обочину и остановил машину. Нет, он не может спокойно смотреть на слезы единственного ребенка. Отстегнуть ремень и прижать ее к себе — но Джиона сама уже придвинулась к отцу и положила голову на его колени. Аттикус крепко обнял ее и пробормотал: — Я люблю тебя, доченька. Люблю. Рыдания становились громче. «И дело не столько в случившемся», — понял Аттикус. Сдерживаемое на протяжении двух лет горе наконец-то обрело выход. Ни слезинки не пролила Джиона, узнав о маминой смерти, но спустя месяц волосы ее приобрели ярко-красный цвет, а между ней и отцом воздвиглась стена. И вот, похоже, стена теперь рухнула. Аттикусу очень хотелось бы в это верить. Десять минут прошли в молчании, нарушаемом только всхлипываниями Джионы. Наконец она успокоилась, вытерла слезы и откинулась на сиденье. Аттикус испугался, как бы между ними вновь не выросла стена, но тут девушка заговорила: — Я тоже люблю тебя, папочка. Аттикус почувствовал, как часто забилось его сердце, и вынужден был сделать паузу, прежде чем ответить: — Хм… «папочка»? Этой улыбки он ждал от дочери два долгих года. — Спасибо, что выручил меня. С деланым безразличием он пожал плечами. — Просто оказался поблизости. Она похлопала отца по руке. — Я так и поняла. Вновь повисла тишина. Аттикус отчаянно хотел сказать что-нибудь такое, что окончательно бы разрушило стену отчуждения, — но что он мог сказать дочери, которую чуть было не изнасиловали, с которой он за два года едва обмолвился парой слов… чьи глаза напоминали о Марии, а нос… нос-то был его. «Правду», — решил Аттикус. Не успел он открыть рот, как Джиона нарушила молчание: — Я знаю про Энн-Арбор. Мы переезжаем. С открытым от удивления ртом Аттикус воззрился на дочь. — Я ведь из поколения Игрек,[12] — ответила на незаданный вопрос Джиона. — Твое поколение… устарело. Я выросла с компьютером, а вот ты не умеешь подчищать за собой следы. Никогда не слышал, что можно удалить из браузера адреса посещенных сайтов? Очистить список недавних документов? А я-то считала, что в спецназе учат осторожности. — Ну, знаешь ли, между М-16 и «Виндоус» — разница еще та. Аттикус включил передачу и выехал на дорогу. «Ну и девчонка, раскрыла все мои карты, — не без гордости подумал он. — И ведь она права». Он становился стар, медлителен, сентиментален. Нет, с физической формой пока еще все в порядке, но цепкость ума не та. Ему не хватало риска, острых ощущений, как прежде, когда он с другими «котиками», защищая страну, выполнял опасные задания, уничтожал врагов. Все переменилось с появлением Марии — Аттикус обнаружил, что есть в жизни и другие ценности: жена, дочь. Да, он остепенился, одомашнился. Ни на мгновение не сожалея о переменах, он все же скучал по былым боевым операциям, по тем непередаваемым ощущениям, когда пули свистят вокруг в поисках цели (и эта цель — он), но не находят. Так прошли десять лет его жизни. — Дядя Коннер так разволновался из-за нашего переезда. Он… — Ты говорила об этом с моим братом, а не со мной? Джиона покраснела. — Но ведь и ты не хотел обсуждать со мной эту тему. Мог хотя бы спросить мое мнение. Вдвоем и подумали бы. — Да что мы делали-то с тобой вдвоем? — повысил голос Аттикус. Переведя дыхание, заговорил уже более спокойно: — Пойми, так будет лучше для нас обоих. Мне предложили работу в Детройтском зоопарке — смотреть за тюленями. Я теперь не буду месяцами отсутствовать дома. Мы сможем больше времени проводить вместе, наладим отношения. О'кей? Джиона коротко кивнула. — О'кей… Когда уезжаем? — А ты не знаешь? Улыбка в ответ. — Я могу прочитать то, что хранится на винчестере, но не мысли. — Через три дня. — Круто… — Ну да… — Спасибо, что сообщил не в последнюю минуту. — Не знал просто, как тебе сказать… Аттикуса как холодной волной окатило — вдруг он сейчас разрушил ту хрупкую связь, что возникла между ними? Джиона развеяла его страхи: — Ты будешь скучать по океану. Аттикус кивнул — и с облегчением, и в то же время удивленный, что дочь беспокоится о нем. — Угу. Джиона посмотрела вперед. Они подъезжали к Райской гавани. — Попрощаемся с океаном, — сказал Аттикус. — Посмотри сзади. Пока они парковались на пыльной стоянке, пока отец здоровался с охранником по имени Пит, девушка заглянула в багажник. Там лежали два комплекта для дайвинга: гидрокостюмы, кислородные баллоны и прочее подводное снаряжение. — Будем нырять? — Не просто нырять. Поплаваем с китами. У Джионы глаза засверкали от возбуждения. Как давно она мечтала об этом! Это было бы сродни прикосновению к чему-то чудесному и непознанному. И вот спустя несколько лет мечта исполнялась. Ее лицо засияло от предвкушения. — Сейчас здесь много горбатых китов. Мигрируют на север. Джиона поцеловала отца в щеку. — Папочка, я люблю тебя. — Вот так и становятся лучшими друзьями, — с ухмылкой заметил Аттикус. Как ему нравилось доставлять дочери удовольствие! Только бы в Энн-Арборе все сложилось удачно. Они воссоединятся с семьей, и больше им не придется надолго расставаться друг с другом. Конечно, он будет скучать по океану, но… что ни делается — все к лучшему. — Ты опытный дайвер, я знаю, — сказал Аттикус, — но тебе еще не приходилось плавать с китами. Бояться их не надо, но все же это дикие животные. Бывает, ведут себя неадекватно. Океан вообще штука непредсказуемая. У нас будут маски с микрофонами и наушниками, так что мы сможем переговариваться. Только делай все, как я тебе скажу, хорошо? — Слушаюсь, командир. — Отлично, — улыбнулся Аттикус. Он был взволнован не меньше дочери. Неоднократно уже он плавал с китами, но всегда волновался, как в первый раз. Верно сказала Джиона: это как чудо. — Ну что, поищем китов? 7 Отмель Джеффри, залив Мэн Аттикус заглушил двигатели яхты. Волны бились о фибергласовый корпус, и судно слегка покачивалось на волнах. Аттикус вдохнул полной грудью соленый морской воздух — он был дома… еще один день. Разлука с океаном обещает быть болезненной, но сейчас важнее восстановить отношения с дочерью — а как это сделать, когда отсутствуешь по полгода? Яхта — ее Аттикус одолжил у приятеля, которому в свое время оказал кое-какую услугу, — производила впечатление размерами и роскошью. Джионе потребовалось время, чтобы осознать: эта красавица семидесяти футов в длину и восемнадцати в ширину находится в полном их распоряжении. Изначально предназначенная для спортивной рыбной ловли, «Бугабу» могла использоваться и как прогулочное судно, а в их случае — как стартовая площадка для ныряния. Выкрашенная в белый цвет яхта сверкала в солнечных лучах на фоне синего океана. Мысли Аттикуса обратились к цели вылазки. По пути к отмели они несколько раз видели струйки пара — это проплывали киты. Хоть и велико было искушение направиться следом и нырнуть, Аттикус не поддался ему — на глубине за китами не угнаться. Отмель Джеффри, представляющая собой древние ледниковые отложения, — другое дело. Здесь вода кишит планктоном, сельдью, треской, и сюда приплывают пообедать морские гиганты — киты, в основном горбатые. Аттикус встал с удобного кресла и покинул прохладу рубки, окунувшись в восьмидесятипятиградусную жару.[13] По пути на корму он увидел дочь, уже полностью облачившуюся в костюм для дайвинга и горящую нетерпением нырнуть в воду. Джиона выбросила за борт сигнальный буй и обратилась к отцу: — Чего мы ждем? Поехали! — Лицо ее сияло. Аттикус без лишних слов надел гидрокостюм, грузовой пояс, компенсирующий жилет и кислородные баллоны. Перед тем как натянуть маску, он дважды проверил экипировку Джионы, затем свою. «Морским котикам» приходилось выполнять задания в самых опасных уголках планеты, и тщательнейшая проверка снаряжения — один из азов подготовки. Поэтому потери среди «котиков» всегда были минимальными. Удостоверившись, что все в порядке, Аттикус показал дочери большой палец. Она засияла. — И последнее, — сказал он, доставая две камеры в водонепроницаемых чехлах. — На случай, если будет что-нибудь интересненькое. Тебе — фотокамера. Вспышка работает до глубины в пятьдесят футов. Под водой она чертовски яркая, так что не пробуй сфотографировать себя. Я беру видео. Запечатлею все для истории. — Он улыбнулся. — Потом, случись что, покажешь детям. Джиона, расплывшись в улыбке, взяла камеру. Спустя две минуты они вошли в воду. Аттикус был опытнейшим дайвером, но и Джиону нельзя было назвать новичком. Они выровняли давление и медленно пошли на глубину. Со всех сторон их окружала темно-синяя вода. Казалось, они парят, невесомые, вдали от мирских забот, подобно ангелам небесным. «Точно, — подумал Аттикус, — как в небесах». Внезапно послышался звук. Странный звук, призрачный. Протяжная печальная нота разнеслась на многие мили вокруг. С другой стороны прозвучал ответ. — Где они? — благоговейным шепотом спросила Джиона. — Приближаются. — Где же? Честно говоря, Аттикус не очень-то знал ответ на этот вопрос. Если судить по напевным звукам, они принадлежали горбатым китам, наиболее игривым и, на его взгляд, прекраснейшим из китов. Но они где-то неподалеку — сомнений нет. Аттикус нарушил молчание: — А ты в курсе, что «пение» китов соответствует музыкальному строю? — Он говорил будто сам с собой, не ожидая ответа. — Они учатся этому у своих родителей и передают из поколения в поколение… дополняя и улучшая. — Он прислушался. — Я бы хотел, чтобы у нас было так же, Джи… Я хотел бы научить тебя чему-то, что ты сможешь передать детям, а они, в свою очередь… Поэтому… Тишину океана прорезал громкий рев, настолько громкий, что Аттикус был уверен: животное совсем рядом. Он начал кружиться, озираясь. Вода внизу посветлела. Он глянул вниз — и увидел брюхо всплывающего огромного кита. — Bay! — Джиона тоже увидела его. И, один за другим, целое стадо китов медленно всплывало из глубины, лениво огибая дайверов. Казалось, животные находятся в легком недоумении: что это за букашки вторглись в их мир? Точно ощущая повышенный интерес к себе, киты начали ходить кругами, нырять и подниматься, вспенивая воду, к поверхности, чтобы глотнуть воздуха. Любопытный китенок приблизился к Джионе — и она протянула руку погладить его. Аттикус забеспокоился. Если мамаша заподозрит опасность, людей ждут серьезные неприятности. К счастью, страхи оказались беспочвенны. Мать легонько подтолкнула дитя к поверхности — чтобы оно не забыло набрать воздуха. Джиона тоже немного испугалась — Аттикус слышал в наушниках ее учащенное дыхание. — Дыши ровно, — скомандовал он. — Расслабься. — Нет, ты видел? — Джиона совершенно игнорировала беспокойство отца. — Он был совсем рядом. Я почти дотронулась до него. Под маской он видел ее сияющее лицо. Ну что тут ей скажешь? — Плыви за мной. Держись ближе и не торопись. Огромный сорокапятифутовый самец медленно кружил вокруг, рассматривая пришельцев и чувствуя себя в полной безопасности. Когда отец с дочерью подобрались поближе, кит только глянул на них и продолжил лениво выписывать круги. Хороший знак. Аттикус переместился так, чтобы оказаться точно над спиной животного. Он чуть опустился и коснулся гладкой кожи гиганта сразу за спинным плавником. Джиона поплыла следом. Кит издал басовитый возглас, явно довольный оказанным ему вниманием. — Папа! — Да, дочуня? — Спасибо тебе. Не успел Аттикус ответить, как откуда-то раздался громкий, пронзительный крик. Он явно исходил от другого стада китов, находящегося неподалеку. Среагировал Аттикус мгновенно, отплывая прочь от животного. — Джиона! Быстрее уходи от него! Он знал, что сейчас произойдет. Вода вокруг заходила бурунами. Мощные водовороты закрутили людей, как пушинки. Один за другим киты обратились в бегство. Крик предвещал опасность. Что-то напугало животных. Когда до ушей Аттикуса донесся повторный вопль, он понял: они серьезно влипли. Киты мчались прямо на них, чем-то чертовски напуганные. Аттикус сглотнул. Через несколько секунд они с дочерью окажутся на пути несущегося на полных парах товарняка. 8 Отмель Джеффри, Атлантический океан Что же так напугало китов? Чем бы оно ни было, Аттикус изо всех сил боролся с искушением побыстрее добраться до поверхности. Они погрузились слишком глубоко, и быстрый подъем будет чреват декомпрессионной (иначе — кессонной) болезнью. Чтобы уберечься от нее, надо подниматься со скоростью семнадцать футов в минуту с остановкой на глубине пятнадцати футов от… Вызывает кессонную болезнь избыток азота, накапливающегося в теле ныряльщика из-за того, что он дышит воздухом под большим давлением, нежели обычно. Это не страшно, пока находишься на глубине, но по мере приближения к поверхности давление уменьшается и азот начинает высвобождаться из организма через легкие. Если подниматься быстро, азот не успевает выйти и проникает в кровь, которая наполняется пузырьками, как только что открытая бутылка газировки. Отсюда — головные боли, слабость, головокружение; в некоторых случаях — потеря сознания, изредка — летальный исход. Страдают от кессонной болезни прежде всего неопытные ныряльщики, а также дайверы, поддавшиеся панике на глубине. Аттикус на подводном плавании съел уже не одну собаку, поэтому принял единственно верное в сложившихся обстоятельствах решение: оставаться на месте. Все равно им не успеть подняться, поэтому лучше не рисковать лишний раз здоровьем, спокойно дожидаясь развития событий. События не заставили себя ждать: с десяток китов несло прямо на них; да и не просто несло — они мчались. Аттикус и не думал, что этим гигантам доступна такая скорость. — Папа… — Голос Джионы предательски дрожал. — Приготовься открыть октопус[14] и продуть баллон. — Сейчас? — Нет, они еще далековато. Мы должны подпустить их поближе, иначе пропадет весь эффект. Киты находились всего в пятидесяти ярдах и приближались с огромной скоростью. Впереди плыл вожак, самец огромных размеров. Тридцать ярдов… двадцать… — Пора! Пузырьки газа, выпущенного из баллонов, полностью перекрыли обзор. Аттикус не видел, что происходит вокруг, но его план, похоже, сработал — они были живы. Дезориентированный вожак свернул в сторону, чтобы обогнуть непонятное препятствие, остальные последовали за ним. Спустя несколько секунд Аттикус смог разглядеть удаляющиеся фонтанчики — вроде все обошлось. — Папа! — Джиона сжала его руку с такой силой, что он поморщился от боли. Взглянув назад, Аттикус на мгновение ослеп от сверкающей серебристой массы, надвигающейся на них. Он сразу признал в этой новой напасти самую обычную сельдь; но с ней тот же трюк, что с китами, ни за что не сработает. Рыба в панике спасалась от кого-то или чего-то. Мгновение спустя они оказались в самой середине косяка — рыбы проносились сверху и снизу, с боков, с силой бились о гидрокостюмы. «Давненько меня этак не лупили», — невесело усмехнулся Аттикус. Он почем зря отмахивался направо-налево, с ужасом думая, каково же приходится его бедной девочке. Джиона совсем рядом кричала от боли и отчаяния, а он… он ничем не мог ей помочь, сражаясь с бесконечным потоком обезумевшей сельди. — Джиона! — прохрипел он, содрогаясь от ударов. — Свернись клубочком! Напряги мышцы! И сам последовал собственному совету: подтянул колени к груди и обхватил их руками, по-прежнему крепко сжимая камеру. Все уязвимые места были защищены, и теперь оставалось только терпеливо дожидаться, когда лавина сельди иссякнет. Прошло пятнадцать долгих секунд (он считал про себя) — и вроде бы все утихло. Аттикус выждал для верности еще малость и развернулся, словно гигантский колорадский жук. Все тело ныло, синяки долго еще не сойдут, но он был жив — это главное. Это ли?.. В ста футах он увидел Джиону, по-прежнему свернувшуюся в позе эмбриона. Послушная девочка. — Милая, все хорошо! Конец! Он вздохнул с облегчением, когда дочь приняла более естественную позу, и подивился тому, как легко удалось ей выдержать эту атаку. — Па, ты когда-нибудь раньше видел такое? — Сельдь находится в постоянном движении, нам просто не повезло оказаться на пути косяка. — Это да. Но чтобы сельдь преследовала китов? Тут-то до Аттикуса дошло, что радоваться рано. Нечто здорово напугало китов и рыбу. Ладно бы это нечто оказалось подводной лодкой или чем-нибудь иным объяснимым, привычным — чутье подсказывало: все куда, куда хуже. «Убирайся отсюда! — кричало ему подсознание. — Быстрей!» — Джиона, детка, начинаем подъем. Быстро, но не чересчур. — Ты тоже? В ее голосе прозвучало беспокойство. Вероятно, дочь чувствовала то же, что и он. Что-то приближалось. — Следом за тобой, дорогая. Аттикус понаблюдал, как дочь по спирали движется к поверхности — пожалуй, чуть быстровато, но не настолько, чтобы это грозило последствиями. Джиона находилась футах в пятидесяти, когда судорога скрутила ему живот. Он почувствовал, как волосы на голове буквально встали дыбом. Аттикус Янг однажды в жизни уже испытал подобное — когда в забытой богом стране снайпер держал его на мушке. Тогда предчувствие спасло ему жизнь. Теперь же оно попросту вопило об опасности. Аттикус развернулся на триста шестьдесят градусов, но ничего подозрительного не увидел. Вновь обернулся к дочери и обмер при виде кошмарного, невозможного зрелища. Гигантская тень приближалась с невероятной скоростью. Больше всего ЭТО напоминало поезд из аттракциона «американские горки», но «поезд» из плоти и крови, стремительно рассекающий воду. Неведомое существо плыло прямо к Джионе… Следующие несколько секунд прошли как в тумане. Аттикус пытался что-то кричать, но тут… Раскрылась огромная пасть, сверкнули зубы — и мгновение спустя чудовищная тварь проглотила его дочь целиком… Проглотила так же легко, как мы глотаем таблетку аспирина. Была Джиона — и нет ее. Еще секунда — и кошмарное видение скрылось в глубине. Океан успокоился. Джиону… его дочь… его любимое дитя сожрал какой то несусветный монстр. Оставшись один на один с равнодушным океаном, Аттикус завыл в голос. Потом как одержимый устремился к поверхности. 9 Отмель Джеффри, Атлантический океан Аттикус вылетел из воды, как чертик из табакерки. Секунда — и он уже был на палубе «Бугабу». Океан, столько лет бывший для него родным домом, внезапно стал враждебным и будто бы отверг его. Маска, акваланг, грузовой пояс были отброшены на палубу. Тело Аттикуса сотрясали конвульсии, вокруг него все кружилось. Голова раскалывалась от немыслимой боли. Он с трудом поднялся и, спотыкаясь, побрел к рубке. У коммингса его вырвало. Аттикус ввалился в сверкающее чистотой помещение, не обращая внимания на то, что блевотина стекает по гидрокостюму на надраенный пол и новейшие кожаные кресла. Он включил рацию. Мир вокруг вращался как на карусели — никогда еще он не чувствовал себя так ужасно. Поднеся микрофон к губам, Аттикус с трудом произнес: — Господи! Кто-нибудь, помогите, пожалуйста, прошу. Оно забрало мою девочку! Оно забрало ее! Огромное… Я никогда такого не видел… не слышал о таком… Господи, прошу, помогите… Помогите… Стены рубки кружились в безумном танце — казалось, они хотят сжать человека в кольцо и поглотить. Из последних сил Аттикус произнес: — Отмель Джеффри, — и повалился на пол. Его снова вырвало, но он уже этого не почувствовал. Ему было на все… Словом, ничто уже не имело значения — ни жизнь, ни смерть… В то мгновение, когда чудовищных размеров пасть раскрылась и поглотила Джиону, жизненные силы покинули Аттикуса. Внутри осталась черная пустота, холодная, как глубь океана. Придя в себя, Аттикус почувствовал запах свежих яблок. Голубоватый свет струился с потолка. Мария умерла… Нет же! Джиона… Аттикус огляделся и понял, что находится в палате. До боли знакомый вид из окна — портсмутская окружная больница. Далее серебрился океан… Забравший его дочь. Аттикус не помнил, как он сюда попал — сам ли, или кто-то его привез. Последнее, что осталось в памяти: спешный подъем на поверхность. Он закрыл глаза, чтобы не видеть водной глади, но перед мысленным взором тут же предстала разинутая пасть и зубы размерами с кегли; кеглями он обозначал ворота, когда маленькая Джиона играла в футбол. — Наконец ты очнулся. Аттикус с криком подскочил на кровати, сбрасывая одеяло. Со сжатыми кулаками он обернулся — и оказался лицом к лицу с симпатичной брюнеткой лет тридцати пяти, с темно-карими глазами. Она спокойно стояла и смотрела на него, ничуть не напуганная столь резкой реакцией. Не отводя глаз от женщины, Аттикус сделал три глубоких вдоха. Отутюженная форма. Нет, не сиделка. Великолепная осанка. Решительное, волевое лицо. При каждом движении под одеждой просматриваются натренированные мышцы. Что-то очень знакомое во всем облике. Глаза… Озарение пришло внезапно. Андреа Винсент, гостья из далекого прошлого, еще до того, как он стал «морским котиком». Каждый год Аттикус проводил лето с родителями на севере Нью-Гэмпшира в небольшом коттедже. Там и состоялось знакомство с Андреа, чье семейство также отдыхало неподалеку. В тот год им обоим исполнилось двенадцать. На протяжении пяти лет подростки были неразлучны. В шестнадцать возникли романтические чувства, и оказалось, что они живут всего в получасе езды друг от друга. Получив права, Аттикус каждую неделю приезжал к подруге на машине. По окончании школы они поступили в колледжи в разных городах, но расстояние не стало помехой серьезным отношениям. Напротив: во время долгих ночных бесед молодые люди уже поговаривали о возможной свадьбе. Все переменилось, когда Аттикус решил сделать военную карьеру. В отношениях наметился холодок, от которого не властны были спасти одни лишь телефонные разговоры. Все закончилось буднично, без драматического прощания и других благоглупостей типа: «Я думаю, нам лучше остаться друзьями». Просто они перестали общаться, и первая любовь отошла для обоих в зону воспоминаний. И вот она стоит рядом. Стала чуть выше, спортивнее. Волосы длиннее, а лицо слегка заострилось. Несомненно, куда привлекательнее, чем прежде. Но всего больше приковывала его взгляд форма. В свое время Андреа была категорически против его службы на флоте. «Там ты потеряешь себя», — неоднократно повторяла она. — Подалась в армию? — спросил наконец Аттикус. Немалых усилий стоило держать себя в руках и сохранять хладнокровный вид. А как бы хотелось более сердечно поприветствовать старого друга! — В Береговую охрану. На ее лице промелькнуло разочарование. Предполагала более теплую встречу после стольких-то лет разлуки? Или знает о том, что случилось с его дочерью? — Тебе вроде получше? Аттикус при всем желании не мог ответить на этот вопрос. Да, он был без сознания, но насколько долго? Закружилась голова — и ему пришлось присесть на кровати. Вошла медсестра и произнесла с участием: — Мистер Янг, вы проснулись… Что-нибудь… — Я в порядке, — резко ответил Аттикус. Обиженная медсестра покинула палату, и он почувствовал укол стыда за неоправданную грубость. Впрочем, сейчас важнее было то, что Андреа служит в Береговой охране. Она может ответить на ряд вопросов. Андреа села на стул возле кровати и посмотрела в окно. — Что за чудесный вид. Аттикус последовал ее примеру. Деревья с ярко-зеленой листвой; кучевые облачка, неспешно ползущие по небу. И вдали — океан. — Не для меня. Андреа повернулась к нему. На миг ее лицо омрачилось печалью, но причиной тому была не его грубость. Что бы ни связывало их в прошлом, в настоящую минуту Аттикус не склонен был вести светские беседы. Зачем она здесь, вот что хотелось бы знать. — Мы продолжаем поиски твоей дочери. Аттикус уткнулся взглядом в пол. — Вы не найдете ее. — Но почему? — Она мертва. — Оно забрало ее? Аттикус подозрительно уставился на Андреа. — Ты произнес эти слова в эфире: «Оно забрало ее». — Андреа сделала паузу. — Что ее забрало? — Пожалуйста, пообещай, что это не обернется расследованием по делу об убийстве. — Ни в коем случае, — твердо ответила она. — В полиции сообщили, что ты единолично спас свою дочь от насильников. Нагнал на них страха Божия. Аттикус кивнул. — Никто ни в чем тебя не подозревает. Особенно я. — Потому что давно меня знаешь? — Прошло почти двадцать лет… Нынешнего тебя я не знаю. — Андреа глубоко вздохнула и вновь посмотрела на океан. — Так что же ее забрало? Аттикус, слегка покачивая головой, вновь мысленно прокручивал в ней образы, очевидно навеки запечатленные теперь в памяти. — Не знаю. — На той неделе недалеко от Беверли-Харбор видели большую белую акулу. Восемнадцать футов длиной. Может… — Не может! Тут была не акула. — Ну, тогда кит? Касатка? Кашалот? А может, ее схватила синяя акула, охотящаяся за крилем? Лицо Аттикуса побагровело. — Ты вообще-то в курсе, чем я занимаюсь? Перед приходом не потрудилась выяснить? — Аттикус… Ты океанограф. Работаешь на частные компании, иногда — на военных. Служил в подразделении «морских котиков», имеешь много наград. Написал книгу «Океан в опасности». Замечательная, кстати сказать, книга. Я прекрасно знала, кто ты и чем занимаешься, когда нашла тебя лежащим в луже блевотины. Аттикус некоторое время сидел молча. Снова и снова вспоминал он в мельчайших подробностях случившуюся трагедию. — Это не акула. Это не кит. Я никогда не видел подобного животного. Да и никто не видел. Андреа присела рядом, положила руку ему на плечо извечный жест: женщина утешает мужчину в горе. — Я видела, — просто сказала она. Аттикус медленно повернул голову. Брови поползли кверху. — Вчера… мы спасали одну француженку… Он кивнул. В новостях по телевизору промелькнул тридцатисекундный сюжет об этом. Мужа также обнаружили — он утонул, когда перевернулся катамаран. — И мы там видели кое-что… Огромное. В буквальном смысле — огромное. Плыло прямо под нами. Француженка сделала несколько кадров. — Где они? — Аттикус подался вперед. — Их забрали бравые ребята из ВМС. Все — и камеру, и флэшку. Плечи Аттикуса поникли. — Но я их успела перекинуть на свою флэшку, — добавила Андреа, слегка усмехнувшись. Она покопалась в кармане и выудила небольшой USB-драйв. — Два снимка. Оба сделаны сверху. На одном просто тень под поверхностью воды, на другом — воронка, после того как оно нырнуло. — Чертовски большая должна быть воронка, — заметил Аттикус. — Таких огромных я еще не видала. Дрогнувшим голосом он произнес: — У меня была камера… И у Джионы. Когда оно… В общем, камера оставалась у нее. У нее фото, у меня — видео. Наверное, обронил, когда поднимался. И он вполголоса чертыхнулся. Как же не сохранить было камеру? Ведь он все записывал; возможно, что и чудовище попало на пленку. Это могло бы помочь. — Кстати, о подъеме на поверхность: у тебя легкая кессонка. Но не думаю, что ты вырубился из-за этого. По мнению врачей, причиной стал шок. Отсюда и рвота. У тебя закружилась голова, начало тошнить… — Знаю я симптомы, — сказал Аттикус. — Нас этому учили. — Прошло столько лет… — «Котики» — это навсегда. В первый раз за время их разговора Андреа с подозрением посмотрела на него. Знать бы ей, что уже в тот момент он начал разрабатывать план действий. — Прошу тебя по-дружески: останься здесь на ночь. За дверью дежурит полицейский. — Хм, а я только-то поверил, что меня не подозревают. — Он тут не для того, чтобы ты не сбежал, — сказала Андреа и указала на окно. — Чтобы не впустить их. Аттикус встал и выглянул на улицу: за оградой больницы толпились репортеры, там и сям приткнулись машины новостных программ, было даже несколько вертолетов, также с логотипами телеканалов. — Твой сигнал бедствия услышали все. Благодаря утреннему происшествию ты уже попал на первые полосы газет. Кстати, лихо работают! Ну а когда стало известно, с кем стряслась беда, этим репортерам словно горчицей одно место намазали. Некоторые даже прибыли в больницу раньше нас и запечатлели, как тебя выносят из вертолета. Аттикус вздохнул. Еще репортеров ему не хватало! Они же теперь будут следить за каждым его шагом, притом что никто не должен бы знать, что он намеревается сделать. Никто… особенно Андреа. Сама, быть может, не желая того, она может все испортить. — Так ты остаешься здесь? — Будто бы у меня есть выбор… — ответил Аттикус. Она сжала его плечо, глаза слегка увлажнились. — Аттикус, правда, я очень сожалею о том, что произошло. Если потребуется моя помощь — звони в любое время. Андреа протянула карточку, на которой были указаны адрес, номера домашнего и мобильного телефонов. Аттикус несколько смутился, почувствовав искренность тона и дружескую руку на плече. Бывает же, что старая дружба, однажды прервавшись, возобновляется вновь. — Почему? — спросил он. — У нас много общего, Аттикус. — Наше прошлое. — Нет. Моя дочь, Абигейл… Она погибла в прошлом году. Сбил пьяный водитель. Ей было девять. — Извини… А муж? — Приятель. Бросил меня, едва узнал о беременности. — Андреа посмотрела Аттикусу в глаза, пытаясь проникнуть в сокровенные мысли. — Я вполне понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Я знаю, что ты задумал. Пожалуйста, не спеши. Да, она все чувствовала. Возможно, потому, что сама пережила смерть дочери. Но и это не имело значения. Аттикуса бесполезно переубеждать. Он сейчас как заряженное ружье, готовое в любой момент выстрелить. Готовое убивать. Андреа на мгновение вновь сжала его плечо и направилась к двери. Остановилась, взявшись за ручку. — Не торопись, Атти. С этими словами она удалилась. На мгновение Аттикус замер. Только Мария называла его этим уменьшительным именем — Атти. Он еле сдержал нахлынувшие воспоминания. Зачем они — лишний раз? Он сжал кулаки с такой силой, что ногти вонзились в кожу. Подонки, напавшие на Джиону, легко отделались. Лишь чувство ответственности по отношению к дочери удержало его от того, чтобы прикончить их на месте. Мария и Джиона укротили в нем буйный нрав и склонность к насилию, превратили его в пацифиста. В прошлом же никто не уходил от возмездия. Снайперу, пуля которого просвистела в миллиметрах от головы Аттикуса, он выпустил кишки. Сержанта по строевой подготовке, издевавшегося над новобранцем Янгом, спустя пять лет нашли на улице возле бара жестоко избитым: сломанный нос, вывернутое плечо и несколько выбитых зубов. Мужчине, который однажды схватил Марию за задницу и пытался поцеловать, Аттикус без разговоров сломал четыре пальца на шаловливой ручонке. Но теперь женщина, которую он любил, и дочь — плоть от плоти его, — благодаря которым он из убийцы превратился в любящего мужа и отца, не способного даже раздавить краба-захватчика, мертвы обе. Он снова ощущал в себе холодность и бездушие, которые, казалось, навсегда канули в прошлом. По спине пробежал знакомый холодок. Впереди большая работа. Не так-то легко убить существо размером с гигантский аэробус. Но Аттикус чувствовал, нет — был уверен, что у морского монстра нет ни единого шанса. Против него — нет. 10 Где-то в Атлантическом океане Нож вонзился в сочное красное мясо, скользнул по кости и выпрыгнул из руки. — Ч-черт! — раздраженно произнес Тревор Манфред. Ослепительной белизны — как у Энди Уорхола[15] — волосы, долговязая фигура, кожаные штаны и темно-серый свитер с высоким горлом — он вовсе не походил на человека, любые капризы которого немедленно исполняются. Но когда серебряный нож перестал наконец крутиться по палубе, Манфред не пошевелился, чтобы его поднять. Просто вздохнул, в то время как слуга в белом костюме от Армани с золотыми запонками подобрал упавший прибор и аккуратно протер палубу фиолетовой шелковой салфеткой. Мгновение спустя на сверкающих дубовых досках не осталось ни пятнышка. Одновременно другой слуга, одетый точь-в-точь как первый, почтительно протянул хозяину другой нож. Тревор посмотрел на недоеденный ти-боун-стейк,[16] приготовленный с кровью и толстыми полосками жира. Контрастом окружающей роскоши смотрелись простой гарнир — сильно зажаренные кольца лука — и бутылка темного пива. — Унесите все, кроме пива. В следующий раз чтобы в стейке не было никаких костей. Единственное место, где я желаю созерцать кости, — это моя коллекция. Ясно? С легким поклоном молчаливый слуга удалился, унося столик, еду и посуду. Второй вышел следом; его ручная кладь состояла из запачканной салфетки и ножа. Когда они покинули палубу, Тревор встал со своего роскошного шезлонга и перешел на нос яхты. Держась одной рукой за поручень, он опорожнил бутылку большими глотками, как пили в свое время его приятели-регбисты из команды колледжа. Прикончив пиво, катнул бутылку по поручню. Коричневый снаряд, вращаясь, полетел в воду и мгновенно исчез под днищем плавучего Треворова дома. Его яхта «Титан» считалась самой большой в мире: пятьсот футов в длину и семьдесят пять в ширину. От борта до борта тянется крытая галерея, соединяющая полностью оборудованный салон и роскошную столовую. На корме устроена круглая комната, из которой открывается великолепный вид на три стороны света. В трюме в специальном доке подвешена мини-субмарина. Черный VH-3D «Си Кинг» (на вертолете этой марки летают американские президенты) застыл наверху на вертолетной площадке рядом с бассейном. Все на яхте, вплоть до мельчайших деталей обстановки, было куплено (или приобретено иным путем) и устроено в соответствии с замыслом Тревора. Балюстрады украшены золотыми горгульями и фигурками обнаженных женщин… или одновременно и теми и другими. Плавательный бассейн выполнен в форме китайского дракона. На носу, по образцу старинных кораблей, фигура прекрасной женщины, полуобнаженной, с мечом в одной руке, щитом в другой и с головой, увенчанной рогатым шлемом. Старинные статуи самых разных культур украшают все помещения — от ванных комнат до огромной библиотеки, содержащей тридцать тысяч томов. Но главное украшение яхты, конечно, коллекция. Предмет гордости и радости Тревора. Коротко говоря, это собрание предметов искусства, артефактов и природных диковин из всех уголков земного шара, перед которым бледнеют экспонаты Американского музея естествознания. Весь, от носа до кормы, «Титан» отражал страсть хозяина к мифологии и древней истории. Но Тревору недостаточно было только удовлетворять стремление исследовать неизвестное и становиться обладателем все новых чудес. Бутылка вынырнула и закружилась на волнах. Забавно, подумал Манфред. Пятый среди богатейших людей планеты, имея в своем полном распоряжении все моря и океаны, он развлекается тем, что наблюдает за плывущей пивной бутылкой. — Скучаете, сэр? — раздался за спиной голос, твердый и одновременно слегка раболепный. Подобным образом питбуль тявкает на хозяина. Миллиардер не обернулся. Он продолжал любоваться бесконечной синевой, раскинувшейся перед ним. На короткий момент Тревор понял, отчего в древности люди верили в плоскую Землю. С того места, где он стоял, и впрямь казалось: стоит дойти до края мира — и упадешь. Он пожал плечами и обернулся к Римусу, главе своей службы безопасности. Тот был одет как типичный отдыхающий: шорты цвета хаки и рубашка-гавайка. — Скучаю? Скука теперь неизбежно сопутствует тому нуднейшему времяпрепровождению, в которое превратилась моя жизнь… Как и ты — со своим полным отсутствием воображения в выборе одежды. Дорогой мой, ну можно ли так одеваться? Римус улыбнулся, не обращая внимания на подначку. — Что нам мешает отправиться в Шанхай? Тревор тоже не сдержал улыбку при упоминании о Шанхае. Город насыщен уймой всевозможных соблазнов, но сейчас почему-то не тянуло ни на вино, ни на женщин. — Я жажду приключений, Римус. — Скажем, охота на кита? Тревор взглянул на нижнюю палубу, где в специальном отсеке размерами три фута на шесть хранилось мощное гарпунное ружье, стреляющее острыми как бритва гарпунами из прочной стали с титановыми наконечниками. — Исход легко предсказуем. Ни одно живое существо в океане не может состязаться в скорости с «Титаном». — Возможно, насилие не лучший способ для утоления суетных желаний? — раздался меланхолический голос. На палубу, улыбаясь во весь рот, вышел молодой человек. Одет он был как священник, хотя самоуверенная развязная походка больше подошла бы звезде Голливуда. Не по годам умудренный взгляд серых глаз свидетельствовал о склонности к порокам, не особо приличествующей слуге церкви. Морщины на лбу свидетельствовали о тернистом жизненном пути. — А-а, отец О'Ши! Чему мы обязаны удовольствию видеть вас? Месса только в субботу, а нынче, увы, только понедельник. Вы отпустили мне прошлые грехи всего пару дней назад, — сказал Тревор. Римус фыркнул: — С раннего утра корпите над Библией, О'Ши? — Вовсе нет. — Ищете ответы на все вопросы? — Тебе-то бы точно пришлось с этим помучиться, — ответил священник, не обращая внимания на свирепый Римусов взгляд. Подошел к Манфреду и протянул пару распечатанных на принтере листов с таким видом, будто это долгожданный предмет исканий. — Возможно, это заинтересует вас, Тревор. Отец О'Ши единственный на «Титане» осмеливался называть миллиардера по имени. Никто не знал почему, но ему это дозволялось. — Неужели Папа умер? — с саркастической усмешкой спросил гаваец. — Римус… — укоризненно произнес Тревор, и тот мгновенно спрятал ухмылку. — Относись к святому отцу с уважением. Он может очистить душу от скверны, а это то, что очень даже может нам обоим понадобиться. — Да, сэр, — покорно отозвался Римус. Тревор взял листки из рук священника. Водрузив на кончик носа очки в черной оправе, он погрузился в изучение статьи из интернет-версии газеты «Портсмут геральд». Уже после прочтения заголовка глаза Тревора расширились, и он жадно пробежал текст статьи. «ДОЧЬ ЖИТЕЛЯ РАЯ СЪЕЛО МОРСКОЕ ЧУДОВИЩЕ Трагическое происшествие случилось вчера с Аттикусом Янгом и его дочерью Джионой Янг, жителями городка Рай, на отмели Джеффри, куда они отправились поплавать с аквалангами и понаблюдать за китами. Дочь Янга пропала после, как утверждается, „нападения неизвестного животного“ и считается погибшей. Утром того же дня 41-летний Янг, бывший „морской котик“, выдающийся океанолог, автор книги „Океан в опасности“, уже попал в поле внимания прессы, своеобразно проучив двух хулиганов, напавших на его дочь: разрезал всю их одежду на узкие полоски и выставил на всеобщее посмешище. Но против ужаса, поджидавшего в морских глубинах, он оказался бессилен. В 15.45 был подан сигнал бедствия с яхты, стоящей на якоре у отмели Джеффри (отмель в заливе Мэн, в богатые планктоном воды которой часто заходят киты, где и занимались дайвингом Янг и его дочь). Вот содержание этого сигнала: „Господи… Кто-нибудь, помогите, пожалуйста, прошу. Оно забрало мою девочку! Оно забрало ее! Огромное… Я никогда такого не видел… не читал о таком… Господи, прошу, помогите… Помогите…“ Сигнал бедствия, услышанный сотнями людей, в том числе сотрудниками Береговой охраны (они же впоследствии и забрали потерявшего сознание Янга с яхты), породил слухи о гигантском морском животном, обитающем в водах залива Мэн. Местные рыбаки…» Статья перешла на следующую страницу, но Тревор не сомневался: там будут слухи и домыслы. Он поднял голову, глядя поверх очков, и сказал: — Римус, дай капитану приказ взять курс на Нью-Гэмпшир. Мы должны оказаться там до рассвета. Римус кивнул. — И разыщи мне всю возможную информацию об Аттикусе Янге из Рая, штат Нью-Гэмпшир. Я хочу знать о нем все, вплоть до мельчайших деталей, в том числе и о службе в армии. Уголок рта секьюрити дернулся, затем он твердо проронил: — Считайте, уже сделано, — и быстрым шагом направился на мостик. Тревор повернулся к О'Ши и протянул руку. Тот пожал ее. — Может, для тебя, как слуги Господа, деньги и не играют особой роли, но за этот год твое жалованье удвоено. Даже если история окажется обычной газетной уткой, ты уже избавил меня от грустных мыслей хотя бы на несколько дней. А моя развеселая команда может сделать это лишь за мои деньги. Как, спрашивается, такое возможно? О'Ши улыбнулся и ответил на риторический вопрос: — Неисповедимы пути Господни. Тревор громко рассмеялся и хлопнул священника по спине. — Воистину! 11 Портсмутская больница Наступила ночь, с ней пришла тишина — и Аттикус уже не мог игнорировать окружающее. Царящий в воздухе яблочный аромат будил воспоминания. Вот Мария лежит на кровати. Делает последний вдох. Внутри у него все сжалось, когда ее тело в последний раз содрогнулось и застыло… Палата, в которой умерла жена, находится где-то неподалеку… возможно, этажом выше. Аттикус не знал точно, но это и не имело значения. Она здесь умерла, и эта больница — последнее место, где бы он хотел находиться. Собственно, единственное место, где он мечтал сейчас быть, — океан, в погоне за чудовищем, проглотившим дочь. Аттикус выглянул в окно и осмотрел кирпичную стену больницы. В целом ровная, она имела желобки вокруг окон, на которые вполне можно поставить ноги и за которые можно зацепиться руками. Также он приметил кирпичные подоконники, небольшие, всего около пяти дюймов шириной, но на них вполне можно встать. В пятнадцати футах слева имеется выступ в стене шириной примерно пять футов, и за ним она продолжалась уже вне поля зрения. Аттикус внимательно осмотрел угол выступа, где затейливая конструкция наподобие лестницы из расшатавшихся кирпичей, выдававшихся на пару дюймов каждый, — излишний архитектурный изыск, удобный, однако, для того, кто захочет полазать по стене, — опускалась к земле, заканчиваясь в пяти футах над кустами, обрамляющими парковку. Вероятно, так и было задумано, чтобы какой-нибудь мальчишка после просмотра фильма «Человек-паук» не вздумал вскарабкаться наверх по больничной стене. Но архитектору, конечно, не могло прийти в голову, что кто-то решит спуститься. Выбравшись на подоконник, Аттикус присел и прикинул расстояние до следующего. От кирпичной лестницы его отделяло одно окно. Придется прыгать. Часто забилось сердце — надпочечники выбрасывали в кровь адреналин. Аттикус посмотрел вниз — пять этажей до земли, — затем снова перевел взгляд на ближайший подоконник. До него было всего ничего — не больше двух футов, но если он промахнется… то воссоединится с семьей. Каково это — умереть, — он никогда не задумывался. Даже после смерти Марии. Но теперь… где они все? Аттикус стиснул зубы, отгоняя прочь подобные мысли. Сейчас он должен думать об одном: как прикончить тварь. И он прыгнул, легко преодолев два фута и встав обеими ногами на подоконник. Выпрямился, задержал дыхание, затем увидел свое отражение в оконном стекле и улыбнулся. Ну как есть Человек-паук. Неожиданно в комнате за окном вспыхнул свет и промелькнула чья-то тень. Аттикус быстро прикинул расстояние до угла — не так и далеко — и приготовился к прыжку. Раздвинулись шторы — и Аттикус оказался лицом к лицу с Андреа Винсент. Вот сюрприз так сюрприз! Глаза Андреа поначалу расширились от ужаса, затем, осознав, кто за окном перед нею, она прошептала: — Аттикус? «Попался», — подумал Аттикус и, на мгновение отвлекшись, не заметил, как под ногой захрустела штукатурка. Кирпич, на котором он стоял, выпал из кладки, правая нога потеряла опору, и спустя мгновение Аттикус полетел вниз. Каким-то чудом ему удалось зацепиться руками за подоконник. Превозмогая боль, Аттикус висел в пяти этажах над землей, каждую секунду рискуя упасть. Окно над головой распахнулось, и послышался звук, как если бы металлом скребли о металл. Напрягая мышцы брюшного пресса, Аттикус подтянул ноги и уперся ступнями в стену. Пальцы изо всех сил цеплялись за выщербины в подоконнике в поисках опоры. — Аттикус? — Голос дрожал от страха. — Какого ты черта здесь делаешь? Он поднял голову: Андреа буравила его взглядом, на лице читалась тревога. Аттикус молча смотрел на нее. Андреа, должно быть, почувствовала, в каком напряжении его ноги. — Не делай этого! Аттикус посмотрел на угол здания — до него не больше шести футов, но преодолеть их из такого-то положения да еще с его ста восьмьюдесятью пятью сантиметрами роста… — Я тебе помогу, — произнесла Андреа с отчаянием в голосе. — Лучшее, что ты можешь сделать, — ответил Аттикус, — это не мешать. Андреа поджала губы. — Что ж… В этот момент Аттикус прыгнул и бесстрашно, словно гигантская белка-летяга, пролетел расстояние до угла здания, где, как на ветке, расположился на кирпичной лестнице. Левая рука и нога нащупали опору; раскачавшись, он перебросил тело за угол и устроился более надежно. Андреа по-прежнему стояла возле окна: растрепанные ветром черные волосы, беспокойство в глазах. Внезапно до Аттикуса дошло. — Как ты здесь очутилась? — спросил он, забыв на время, что находится на приличной высоте и на ненадежной лестнице. — В палате никого не было. — Что? Андреа помедлила, лицо ее чуть зарделось. Она хотела выложить всю правду: что она всегда сожалела о расставании и никогда не переставала думать о том, как он живет, и что было бы, если бы они снова встретились. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Потом Аттикус улыбнулся: Андреа никогда за словом в карман не лезла, а тут — будто бы воды полон рот. Поначалу он решил, что она изменилась с годами, стала осторожней, но увидел покрасневшие от смущения щеки — и все стало ясно без слов. Вот Андреа свешивается из окна, вся встревоженная — встревоженная из-за него. Почти двадцать лет они не виделись, а она беспокоится, как бы с ним чего не случилось. Или все проще? Может быть, Береговая охрана присматривает за ним? Андреа не отрывала от него взгляда, который был красноречивее любых слов: нет, это не по ведомству Береговой охраны. Сильный порыв ветра заставил Аттикуса крепче ухватиться за выступающие кирпичи. На секунду он отвернулся — его сковал страх перед падением. Затем снова посмотрел в глаза Андреа и, сдвинув брови, передал молчаливое послание: «Прости». Руки и ноги пришли в движение, и Аттикус начал быстро спускаться. Бросив последний взгляд вверх, он обнаружил, что Андреа исчезла, и удвоил скорость. Андреа же, не задерживаясь у лифта, сразу пустилась вниз по лестнице, перескакивая через две ступеньки. «Что он еще надумал? Неужели покончить с собой?» Спуск занял сорок секунд. «Намного меньше, — подумала она, — чем понадобится Аттикусу, чтобы живым и невредимым добраться до земли». Конечно, он мог по пути сорваться и опередить ее… неживым. Андреа пулей промчалась мимо застывшей с открытым ртом девушки за стойкой и выскочила из прохладной больницы в жаркую летнюю ночь, пахнущую морем и розами. Повернула налево и, не теряя ни секунды, побежала к углу здания. Увидела наверху два открытых окна и направилась к ним. Проследив взглядом вдоль стены от своего окна, она увидела лестницу, по которой шел Аттикус. Но… на ней никого не было. От того места, где лестница спускалась к земле, Андреа отделяли кусты сирени, закрывающие обзор. Она пробежала вдоль кустов, пытаясь что-нибудь сквозь них разглядеть. На короткий миг Андреа показалось, что она видит неотчетливую фигуру, цепляющуюся за выступ у самой земли, но спустя миг фигура исчезла. Окрикнуть беглеца по имени — значило бы привлечь внимание по-прежнему дежурящих у больницы репортеров, поэтому она сдержалась и только побежала быстрее. Наконец, задыхаясь, Андреа добралась до угла здания. Там никого не оказалось. В пяти футах от нее стоял черный микроавтобус с потушенными фарами и выключенным двигателем, скорее всего принадлежащий какому-нибудь телеканалу. Больше спрятаться было негде. Вряд ли машина специально поджидала тут Аттикуса — иначе ее бы уже и след простыл. Но чего не бывает… Осторожно приблизившись к микроавтобусу, Андреа протянула руку к задней двери. Нажала кнопку и дернула за ручку — заперто. Обошла кругом и опробовала все двери — также заперты. Положила руку на капот. Ночной воздух был гораздо теплее — значит, машина стоит здесь довольно давно. Андреа осмотрелась по сторонам. Никого. Аттикус исчез, как привидение. «Нет, — сообразила она, — как „котик“». 12 Портсмутская больница Аттикус наблюдал, как Андреа подходит к микроавтобусу. Несколькими секундами раньше он пролетел оставшийся до земли десяток футов, перекатился и, замерев, услышал ее шаги и прерывистое дыхание. Он вовсе не желал сейчас дискутировать, но и деваться ему было некуда. Вдруг чья-то рука обхватила его поперек туловища, а вторая закрыла рот. Обладатель недюжинной хватки затащил Аттикуса внутрь машины. Хорошо смазанная дверь бесшумно скользнула на место. Он слышал, как Андреа дергает заднюю дверь, а затем обходит вокруг микроавтобуса, проверяя другие. Если б не Андреа, он бы давно уже сломал руку неизвестному похитителю, но не хотел впутывать женщину во что бы то ни было. Она явно не интересовала людей в микроавтобусе, иначе бы ее тоже схватили. Когда Андреа, потеряв надежду, пошла прочь, не сводя глаз с парковки, неизвестный убрал руку со рта Аттикуса. — Если вы репортеры, мало вам не покажется, — угрожающим тоном произнес Аттикус. Не успел он что-либо предпринять, как в машине вспыхнул свет. — Ну-ну, доктор Янг, ведь вы не ударите священника? — спросил улыбающийся субъект, и вправду одетый как католический священник. На вид ему было не больше тридцати, и выглядел он, насколько позволяла обстановка, вполне приветливым. Рядом с ним высился гигант в рубашке-гавайке, такой же уродливой, как и лицо ее хозяина. Уши все покарябанные — вероятно, в результате многочисленных уличных разборок, да еще и нос свернут на сторону. Впрочем, на Аттикуса устрашающий вид здоровяка не произвел особого впечатления. Ему часто доводилось драться с людьми, хотевшими его убить, но его лицо изуродовать не удалось никому. Даже приблизиться на расстояние удара. В тесном кузове микроавтобуса более крупный противник имел преимущество, однако в большинстве случаев Аттикусу достаточно было нанести лишь один удар. Надо постараться, чтобы этого хватило и теперь. Он уже приготовился к бою, но… Священник придвинулся ближе и, не прекращая улыбаться, протянул руку. Аттикус не принял ее: — Даю вам тридцать секунд. Ему не нужно было уточнять, что произойдет потом: выражение глаз говорило внушительнее любых слов. Мужчина в дурацкой рубахе усмехнулся. Аттикус наградил его убийственным взглядом, так что тот мигом убрал улыбку. — Доктор Янг, — сказал священник. — Я отец О'Ши. — Он кивнул на своего спутника. — Это мой товарищ Римус. Нам было поручено разыскать вас. Аттикус молчал с таким видом, будто он вообще ничего не слышит. — Наш работодатель жаждет с вами встретиться. — Священник заметно нервничал. — Он хочет вам помочь. — Чем помочь? — прорычал Аттикус. — Похоронить мою дочь? Провести сеанс психоанализа? Пригласить на «Тудэй шоу»,[17] чтобы во всеуслышание поведать мою душераздирающую историю? О'Ши чуть подался назад. — Нет, ничего такого. Он хочет помочь вам его убить. Он хочет найти чудовище и… хочет, чтобы вы его убили. Аттикус присмотрелся к мужчинам — определенно не военные. Римус, похоже, имел некоторое отношение к армии, но давно. Аттикус склонялся к тому, чтобы поверить им, но терялся в догадках: как человек, кто бы он ни был, способен помочь ему убить монстра? — Кто вас послал? — Он желает сохранить инкогнито. — Имя, или я ухожу. — Аттикус повернулся к двери. — Тревор Манфред. Имя показалось знакомым. Но где он слышал его? — Он пятый в списке богатейших людей планеты, — с гордостью присовокупил Римус. Теперь Аттикус вспомнил: несколько лет назад он читал о нем статью в «Таймс». Манфред вел жизнь отшельника, плавая по морям-океанам на огромной яхте. Известный тем, что организовал немало научных экспедиций, он, впрочем, не мог похвалиться сколь-нибудь значимыми успехами ни по числу находок, ни по научным открытиям. Полагали, что львиную долю найденного Манфред оставляет себе, и, как следствие, он не являлся желанным гостем в большинстве государств. Но если он сможет помочь… — Вы в курсе, где я живу? Мужчины кивнули. Аттикус в этом и не сомневался. — Отвезите меня домой. 13 Рай, штат Нью-Гэмпшир Аттикус вышел из микроавтобуса и, словно зомби, поплелся к дому. Каждый шаг давался ему с трудом: к старым душевным ранам добавились новые, и все-то они, похоже, раскрылись и враз закровоточили, причиняя жуткую боль. Он не дошел еще до выстланной сланцем подъездной дорожки, как почувствовал, что не в состоянии сделать и шага. Один лишь вид белого викторианского особняка с синими ставнями лишил его силы духа. А что его ждет внутри? Фотографии. Запахи. Воспоминания. Они атакуют и причинят большую боль, чем любое изобретенное человечеством оружие. Внутри его ждет пытка, какой не увидишь в самом кошмарном сне. Аттикус вошел в дом. Все-таки учили же его проникать в самое пекло ада и возвращаться невредимым. Под ногами, как всегда, заскрипели ступеньки. Вот нам и первое воспоминание: Джиона научилась читать на этой лестнице в возрасте трех лет, задолго до своих сверстников. Как она удивила родителей, когда вдруг, стоя на ступеньках, начала читать вслух «Луна, спокойной ночи». К пяти годам она уже прочла «Джеймс и гигантский персик»,[18] а дальше ее было не остановить. Всего лишь сутки прошли с тех пор, как Аттикус последний раз был дома, но, когда он открыл дверь и зашел, показалось, будто он попал в чужой мир. Все здесь было не так: выстроившиеся в два ряда в холле ботинки и кроссовки, грязные кастрюли на кухне, разбросанные на кофейном столике карточки судоку.[19] В последние два года отношения отца с дочерью были далеки от идеальных, тем не менее они порою вели заочную борьбу в судоку — молчаливое соревнование, которое хоть как-то их объединяло. И фотографии. Аттикус привык к тому, что по всему дому развешаны и расставлены фотографии Марии. Он не хотел их убирать, считая попытку забыть ее предательством. Любовь есть любовь, ее нельзя просто взять и стереть, спрятать, забыть… Нечего и пытаться. «Ты можешь, — думал Аттикус, — ты можешь отомстить за утраченную, украденную любовь». Он задерживался возле фотографий, и каждая вызывала в нем бурю эмоций — до ощущения физической боли. В голове мелькали воспоминания обо всех событиях их совместной жизни: вот они поженились, вот родилась Джиона… Последней висела фотография, на которой была запечатлена вся семья, включая его родителей и брата. И именно этот снимок причинил Аттикусу боль наибольшую. Ведь он до сих пор не позвонил родным! Он вдруг подумал: они же знать не знают о том, что Джионы больше нет, и до сих пор надеются увидеть его с дочерью через два дня. Аттикус медленно набирал номер, руки его дрожали. — Алло! — тихо ответили на том конце провода. — Ма-ама? — Голос Аттикуса дрогнул, но больше ничего говорить было и не нужно. — О детка, о, как мне жаль. — Она заплакала. — Мы видели в новостях. Не могу в это поверить. О дорогой… Аттикус глянул на автоответчик. Шестнадцать звонков. Они пытались до него дозвониться. — Извини, что не позвонил раньше. — Дорогой, не беспокойся из-за этого. — Мать перестала плакать и теперь только шмыгала носом. — Коннер уже едет. Жди его с минуты на минуту. Аттикус тяжело вздохнул. Как бы ему хотелось увидеть брата! Очень не многие люди понимали его, думали так же, как он. Брат был одним из таких людей, но сейчас Аттикус не мог терять ни минуты. Те двое, что ждут на улице, меньше всего склонны привлекать к себе (и к своему боссу) внимание. — Меня здесь не будет, — сказал он. — По… почему? — Я… я должен сделать дела. Ну как еще объяснить, что он задумал? Нельзя же сказать, что он будет рисковать жизнью, что в случае неудачи ей придется перенести еще одну потерю вдобавок к уже пережитому. — Дверь будет не заперта. Он может оборонять форт в мое отсутствие. — Аттикус решил сменить тему. — Папа рядом? — Когда сюжет показали в новостях… и мы услышали твое имя… и увидели тебя на носилках… с папой едва не случилась истерика, он что-то кричал, кого-то звал. Его положили в больницу на обследование. Подозревают, что сердце. Но он чувствует себя хорошо. Заставил меня поехать домой на случай, если ты позвонишь, и, как видишь, был прав. Аттикуса захлестнули противоречивые чувства. Жалость к отцу и матери и желание увидеть их боролись в нем с жаждой мести. В конце концов решающую роль сыграло кошмарное воспоминание о том, как морское чудище проглатывает Джиону. — Мне пора, мамочка. Она вздохнула: — Хорошо… и, детка… — Да, мам? — Когда ты найдешь его, всади в него еще одну пулю. За меня. Аттикус не смог сдержать улыбку. Его мать — настоящий боец и всегда такой была. Многие близкие друзья семьи не сомневались: если бы женщины могли служить в спецназе ВМС, она была бы среди них первой. — Ты видишь меня насквозь. — Только не говори отцу о моей просьбе. — Сделай мне одолжение и позвони ему сама. Я опаздываю. — Конечно же. Я люблю тебя. — Я тебя тоже. Повесив трубку, Аттикус почувствовал себя уже лучше. Теперь, когда его намерения одобрил человек, чье мнение очень многое для него значило, исчезла вся нерешительность, до того одолевавшая-таки его. Вернулись уверенность и готовность к действиям. Он поднялся по лестнице и направился прямиком в свою спальню. Вошел — и ничего не почувствовал. Это была единственная комната в доме, которая изменилась после смерти жены. Здесь по-прежнему оставались ее фотографии, но обстановка стала более холостяцкой; исчезло все, что напоминало о Марии: ее духи, одежда, ее украшения. Пока они тут оставались, он не мог спать. Аттикус быстро надел синие джинсы и облегающую темно-синюю футболку. Положил в карман зеркальные солнцезащитные очки и ключи, затем сунул ноги в кроссовки. Одевшись, он подошел к гардеробу, целиком заполненному мужской одеждой. Ни единого намека на то, что еще два года назад здесь хранились и ее вещи. Аттикус достал с верхней полки спортивную сумку, открыл и дважды проверил содержимое, хотя и без того отлично знал, что в ней лежит. Черный костюм для спецопераций, крюк-кошка с веревкой, прибор ночного видения, сигнальные ракеты, специальный подводный нож, черный грим и суперсовременный костюм для подводного плавания, по сравнению с которым его обычный дайверский выглядел как холщовая рубаха перед смокингом. Что может понадобиться в предстоящем деле, Аттикус не представлял, поэтому прихватил сумку со всем содержимым. Затем раздвинул висящую на плечиках одежду и, встав на колени, постучал кулаком по задней стенке гардероба и отвел ее в сторону. Внутри открывшейся ниши находились два запертых на замки ящичка. Аттикус вытащил оба, поставил на пол и отпер ключом, который постоянно носил с собой. Открыл ящичек поменьше и достал «смит-вессон» 60-й модели, сконструированный под патрон «357 магнум». Водонепроницаемый корпус из нержавеющей стали делал это оружие незаменимым для подводных операций. Известный также под названием «карманное орудие», шестизарядный револьвер гарантированно выводил из строя противника с одного попадания в любую часть тела. Многие начинающие «котики» предпочитали более компактный пятнадцатизарядный «ЗИГ-Зауэр 9226», но закаленные в боях ветераны знали, что с триста пятьдесят седьмым «магнумом» не сравнится никакое оружие. Аттикус зарядил револьвер, прикрепил к ремню кобуру и сунул его туда. Тяжесть «магнума» на бедре всегда придавала ему уверенности. Коробку с патронами он кинул в сумку, потом открыл второй ящичек, в котором обнаружился устрашающего вида «Хеклер-и-Кох МР5». Девятимиллиметровый автомат мог стрелять одиночными выстрелами, короткими очередями по три, а также заливать все вокруг свинцовым дождем, выпуская до сотни пуль в минуту. Легкий, удобный для скрытого ношения, он идеально подходил для ближнего боя. Аттикус проверил оружие, убедился, что все шесть магазинов заряжены полностью, и, заперев ящик, уложил автомат в сумку. Взять еще несколько смен белья — и можно пускаться в путь. Аттикус понятия не имел, будет ли весь его арсенал хоть сколько-нибудь действенным против морского чудовища. Девятимиллиметровые пули могут оказаться для монстра не опаснее булавочных уколов. Также не стоило забывать: он отправляется в опасное приключение с людьми, которых совершенно не знает и которым не доверяет. А с оружием будет хоть чуть спокойнее. Повесив сумку на плечо, Аттикус вышел из комнаты — он был готов к бою. Но к чему Аттикус оказался не готов, так это к виду комнаты дочери. Он лишь на секунду заглянул туда. Стены от пола до потолка были увешаны плакатами с портретами музыкантов, и среди них — огромная периодическая таблица Менделеева. Джиона ухитрялась совмещать в себе два совершенно разных мира, и противоположности очень гармонично уживались в ней. Как же ему не хватало ее фиолетовых волос… или голубых?.. Или — какого еще цвета они могли оказаться в любой момент? Аттикус уронил сумку на пол и вошел в комнату. Его встретили ароматы апельсина и пачули…[20] ее любимые. На кровати и комоде разбросана в беспорядке одежда, на столе — учебники и научные журналы. Сверху он увидел знакомую обложку и прочитал название книги: «Океан в опасности» доктора Аттикуса Янга. Он не помнил, чтобы давал ей эту книгу. Она была издана пять лет назад, задолго до того, как у дочери пробудился интерес к наукам. Аттикус раскрыл томик и удивился, увидев, что отдельные фразы подчеркнуты, а на полях стоит множество пометок, среди которых встретилась и такая: «Папочка просто умница!» Аттикус из последних сил пытался справиться с нахлынувшими эмоциями. Если сейчас он не сдержится и поддастся им, то он проиграл. Еще чуть-чуть — и он неминуемо сломается. Пригодился опыт, приобретенный за годы службы в спецназе: перед боем глубоко вдохнуть, задержать дыхание и медленно выдохнуть. Это всегда помогало успокоиться — помогло и сейчас. Тем временем в спальню проникли первые лучи восходящего солнца, но не они отвлекли его от раздумий: по рассветному небу быстро двигалась черная точка. Рассекая воздух лопастями, к дому приближался огромный черный вертолет. О'Ши и Римус ничего не говорили насчет вертолета, но Аттикус знал наверняка: это за ним. Только очень богатый человек может позволить себе этакую машинку. Две минуты спустя Аттикус уже сидел в вертолете, глядя на исчезающий внизу дом и гадая, увидит ли он его когда-нибудь. А потом на подъездной дорожке увидел ее. Андреа стояла, уперев руки в бедра, и провожала взглядом вертолет. Она опять упустила его. Аттикус подумал: с чего бы женщине беспокоиться о нем после стольких лет, и почувствовал, что ему это приятно. Андреа ругалась так громко, что ее крики, безусловно, подняли бы на ноги всех соседей, если бы их уже не разбудил вертолет. Она опоздала буквально на несколько секунд: парковала свой синий «вольво», когда этот огромный, черный, без опознавательных знаков вертолет поднялся в воздух из-за Аттикусова дома. Если бы не пришлось пять раз останавливаться, чтобы уточнить дорогу (адрес она узнала из телефонной книги), Андреа успела бы вовремя. Она попыталась бы остановить Аттикуса, а если бы не удалось — отправилась бы с ним. Не могла Андреа забыть те восемь лет, что они провели вместе. Как часто она думала: а как бы сложилось, не расстанься они тогда? Наверное, поженились бы, завели детей. Теперь в жизни появились другие цели, иные ценности, но она по-прежнему любила Аттикуса. Что он, что она — оба были упорны в достижении цели и не готовы все бросить ради другого. Когда в больничной палате Андреа посмотрела в его глаза, внутри у нее все перевернулось и ожили давно похороненные чувства. Возможно ли, чтобы они оказались столь же сильны после стольких лет? Ответа на этот вопрос у нее не было. Она знала одно: Аттикус некогда был ее другом. Одним из ближайших. И то, что их связывало в юные годы, оказалось сильнее времени. Случайность, судьба ли опять свела их вместе? Больше она Аттикуса не бросит, тем более сейчас, когда ему так необходима помощь. Андреа готова была, чтобы ему помочь, поступиться даже собственными целями в жизни. Она поняла — какая жалость, что это произошло так поздно! — что один из них должен был сделать это еще давным-давно. Провожая взглядом летящий над океаном вертолет, Андреа не сомневалась: она найдет его. Как-никак, она служит в Береговой охране и может использовать ее возможности для поиска. Для начала следует поискать поблизости достаточно большое судно, чтобы принять на борт такую махину, — что не представлялось такой уж трудной задачей. Когда махина скрылась из виду, Андреа направилась к входной двери и обнаружила, что та не заперта. Если она хочет понять Аттикуса — кем он стал, что у него может быть на уме, — надо провести кое-какие изыскания. В свое время они свободно приходили друг к другу, даже обменивались ключами, но сейчас… Интересно, что подумают, если застукают ее. Проникновение в чужой дом — вряд ли это положительно скажется на карьере капитана Береговой охраны. Но в сложившихся обстоятельствах следовало рискнуть. Андреа вошла в дом и прикрыла за собой дверь, слабо представляя, что ей предстоит сделать. 14 Залив Мэн Аттикус рассматривал океан, проносящийся в семидесяти пяти футах внизу. Тень «Си Кинга» скользила по воде, в которой скрывалось неведомое чудовище, и оно — Аттикус не сомневался — могло при желании запросто заглотить и вертолет. В годы службы Аттикусу довелось принять участие в нескольких воздушных операциях, но ни одна не могла сравниться по опасности с тем приключением, которое он готовился предпринять. И конечно же, ни одна не была так важна для него лично. Те двое сидели напротив. Священник О'Ши и бандит Римус не пытались развеять его тревогу. Они замечательно дополняли друг друга. О'Ши определенно неглуп, но вряд ли может похвастать особой физической силой. Впрочем, священнику этого и не требуется, но… не всякий священник замешан в темных делишках. А есть еще Римус. Неприветливый малый. Улыбка больше напоминает хищный оскал. На лице его будто бы погулял бульдозер, оставив шрамы и вмятины. Казалось, он специально носит яркую рубашку-гавайку, чтобы хоть немного отвлечь внимание от своего жуткого лица. Впрочем, его непрекращающаяся за все время полета болтовня об интеграции гавайской культуры в общеамериканскую выдавала искренние переживания по поводу ситуации на архипелаге. — Ну что у тебя за навязчивая такая идея — Гавайи? — спросил О'Ши, прерывая разглагольствования Римуса о том, как стекающая по склонам гор лава уничтожает дома, дороги и посевы. — Разве они перестали быть приманкой для туристов? Я читал, что жизнь на островах становится все дороже, высокооплачиваемую работу получают выходцы с континента, а коренные гавайцы и их культура вытесняются на материк. Гавайи перестают быть раем. Римус свирепо посмотрел на священника. «А они отнюдь не друзья», — подумал Аттикус. Он взял себе это на заметку и стал ждать Римусова ответа. — Ua mau ke еа о ka aina i ka pono. О'Ши с Аттикусом недоуменно уставились на гавайца. Тот тяжело вздохнул, словно давая понять этим двоим, какие они тупицы. — Праведная земля да пребудет вечно, — с пафосом произнес Римус. — Если земля праведна, то ее сущность уничтожить нельзя. «Парень наверняка никогда не бывал в Иерусалиме», — подумал Аттикус. Сам город, безусловно, производил впечатление на туристов, но вот его святые места являлись жалким подобием самих себя в древние времена. Еще до рождения Джионы они с Марией посетили Иерусалим. Это была идея жены, и поездка получилась восхитительной, но во время нее Аттикус с горечью осознал, что история неумолимо сбирает свою дань. Он понял также, что глубокая вера живущих в Палестине — как иудеев, так и мусульман — берет начало в самой тамошней земле. Воспоминания о ночи, проведенной в святом городе, стали одолевать его. Там и тогда была зачата Джиона. — Звучит прямо как девиз штата, — с ухмылкой заметил О'Ши. Римус не заметил сарказма и с гордостью произнес: — Так оно и есть! Аттикус присоединился к беседе, чтобы прогнать ненужные воспоминания. В данных обстоятельствах они могли только помешать. — Когда-то я работал на Гавайях, — сказал он. Это были первые слова, произнесенные Аттикусом после взлета. — Изучал там китов. Следил за их численностью и путями миграции. Римус с улыбкой кивнул: — Кит — символ штата. Аттикус подумал: возможно, Римус просто выучил статью о Гавайях из энциклопедического словаря, чтобы производить на людей впечатление эрудированного. — Ну и что вы думаете о Гавайях? — спросил Римус. Аттикус понимал, что должен поддерживать с гавайцем более-менее сносные отношения. Римус был опасным и ненадежным субъектом. От ответа на заданный вопрос многое зависело в их дальнейших отношениях, и Аттикус сам удивился тому, что так быстро сказал: — Их переоценили. Это был честный ответ, но Римус отреагировал неоднозначно: нахмурился и скосил глаза, словно смущенная семиклассница, которую пытается соблазнить взрослый дядя. Зато священник расплылся в улыбке: — Однако! Так сильно сказать, и всего в двух словах. Что же, по крайней мере одного друга Аттикус приобрел, хоть и сомневался, что священник может оказаться полезен. Разве лишь затем, чтобы вытащить его из преисподней, потому что путь, избранный Аттикусом, вел прямиком туда, где ему предстояло сразиться с самим дьяволом. Не знакомый по рассказам и картинкам ад с кипящей смолой и раскаленными сковородками, а холодный, безжалостный, скрытый в глубинах океана. В салоне вертолета воцарилось молчание, снаружи раздавался шум крутящихся лопастей. После десяти минут благословенной тишины Римус напряженным голосом произнес: — Прибыли. Аттикус выглянул в окно и увидел судно, подобных которому не встречал за все время службы в армии. Оно было огромно — с миноносец ВМС США — и блестело в лучах утреннего солнца. На верхней палубе — открытый бассейн, очертаниями напоминающий китайского дракона. Нос украшает с большим искусством вырезанная из дерева фигура валькирии, прекрасной, но и, несомненно, опасной. Палубы овальной формы расположены ступенями одна над другой и окаймлены тонированным стеклом. Над рубкой высится лес антенн и множество спутниковых тарелок разных размеров. Судно явно предназначалось для длительного автономного плавания… если не для постоянного пребывания в океане. Вертолет мягко приземлился на специальной площадке. — Идите за мной, — велел Римус, открывая дверь и спрыгивая вниз. К удивлению Аттикуса, никто не попросил его отдать пистолет, висящий в кобуре у бедра, хотя двое подошедших расфранченных слуг предложили отнести сумку в каюту. Он отказался: пусть все необходимое, особенно оружие, будет под рукой. О'Ши, едва ступив на палубу, тотчас исчез, и Аттикус один шествовал за Римусом по бесконечным коридорам. Направлялись они не на верхнюю палубу, где — как полагал Аттикус — должны бы располагаться апартаменты миллиардера, а вниз. Они миновали три лестничных пролета, устланных коврами темно-бордового цвета, с балясинами из слоновой кости и золочеными перилами. Воздух был внутри чист и свеж. На третьем от верха уровне коридоры были украшены великолепной работы статуями из мрамора, неотшлифованного камня и дерева, собранными в разных уголках мира. Спустились еще на этаж — этот пролет оказался длиннее предыдущих, — и Аттикус застыл в восхищении: над ним высился настоящий церковный купол! На яхте!.. Аттикус не переставал поражаться окружающей красоте и гению инженерной мысли, но был далек от спокойствия, ни на секунду не забывая, зачем он здесь. На самом нижнем уровне, где ступеньки плавно переходили в мраморный пол, Аттикуса поджидало еще одно фантастическое зрелище. В центре громадного атриума стояла статуя с острова Пасхи, в натуральную величину. Аттикусу не доводилось бывать на знаменитом острове, но вряд ли сыщется в мире человек, который не узнал бы характерное творение древних обитателей Рапануи. — Восхитительная копия, — произнес Аттикус вполголоса. Римус, услышав реплику, ухмыльнулся: — Она настоящая. Аттикус дотронулся до холодной поверхности статуи, напоминающей об открытых всем ветрам — а некогда цветущих — просторах затерянного в Тихом океане острова. Заполучить в свое распоряжение подлинную статую с острова Пасхи мог только человек дошлый или же обладающий очень большими связями. В самом скором времени Аттикусу предстояло узнать, к какой из двух категорий относится Тревор Манфред. Римус открыл дверь с выгравированной надписью «Гостиная». Название было совершенно обыденным, но, войдя внутрь, Аттикус почувствовал себя так, будто оказался в другом мире. — Босс сейчас будет, — сказал Римус. — Постарайтесь не говорить глупостей. Алоха.[21] И вышел, затворив за собой дверь. Аттикус остался один. Он перевел для себя это прощальное словцо Римуса как предостережение. Алоха. Не насмехайся над Тревором Манфредом, как ты насмехался надо мной. Аттикус обвел взглядом круглое помещение площадью в пятьдесят квадратных футов. Сводчатый потолок украшало удивительно реалистичное изображение подводного мира. Подобная тематика присутствовала и в росписи стен: киты, акулы, тюлени и множество других морских жителей. Написанные с поразительным мастерством, они казались живыми. Аттикус почувствовал себя в родной стихии, хоть и непривычно было ощущать под ногами твердый пол, а не плыть. Впрочем, и пол создавал иллюзию: выкрашенный в темно-синий цвет, он производил впечатление бездонной морской глуби. О том, что это все же помещение на корабле, напоминали два изящных стула — два настоящих трона — с золотой отделкой и красными бархатными сиденьями, а также стеклянный кофейный столик на золотых ножках. — Прошу вас, — послышался громкий радостный голос. — Вы поспели как раз к чаю. Повинуясь приглашающему жесту, Аттикус поставил сумку на пол и направился к столику. Сидевший за ним человек оказался совсем не таким, каким его представлял Аттикус. Глаза, блестевшие от возбуждения, белые волосы, торчащие в разные стороны… Джионе бы это наверняка понравилось. Одет он был во все черное, а кожа была такой же ослепительной белизны, как и волосы. «Хотя он определенно не альбинос», — подумал Аттикус. Ярко-зеленые глаза живо рассматривали гостя. — Добро пожаловать на «Титан», доктор Янг. Аттикус неожиданно понял, что ему нравится этот эксцентричный человек, сидящий в иллюзорном подводном мире и окруженный загадочными старинными артефактами со всех концов света. «Загадка, обернутая в тайну, внутри еще одной загадки», — подумал Аттикус, вспомнив Черчиллеву характеристику России времен Второй мировой. Он сейчас так же заинтересовался своим хозяином, как Черчилль в свое время — ролью России в войне. Однако Аттикус не сомневался: этот миниатюрный человечек представляет куда меньшую угрозу, чем сталинские ГУЛАГи, и, несомненно, меньшую, чем пытался убедить Римус. Не успел Аттикус раскрыть рот, чтобы ответить, как уголком глаза заметил движение. Рисунок на стене слева от него… вовсе не был рисунком. Нечто огромных размеров приблизилось к стеклу и заглянуло внутрь. 15 Рай, штат Нъю-Гэмпшир Фотографии хранили воспоминание о счастливых временах разрушенной ныне семьи. Вот Аттикус сидит на пляже и строит вместе с девочкой лет семи — Андреа догадалась, что это его дочь, — замок. Дружно льют они мокрый песок на крепостные стены. Падая, он создает причудливые фигуры, напоминающие каменные шпили в пустыне Мохаве. Но не только искусно возводимый замок привлек внимание Андреа. Рядом с мужем и дочерью сидит женщина. Развевающиеся на ветру волосы частично закрывают лица, ее и Аттикуса. Ясные глаза полны жизни. Полными чувственными губами она целует Аттикуса в щеку. Именно такой, в представлении Андреа, и должна быть счастливая семейная жизнь. Запечатленная на этом снимке картина достойна была кисти самого Норманна Рокуэлла.[22] Одно отличало творения Рокуэлла от фотографии — она отображала реальность. Счастливая крепкая семья, увы, разрушенная и перемолотая безжалостным временем. Андреа никогда не встречала ни жены Аттикуса, ни дочери, но, глядя на запечатленную идиллию, почувствовала, как защемило сердце. Любить так сильно и потерять сначала жену, затем дочь — такой удар судьбы перенесет не каждый. Андреа знала это по личному опыту. Едва ли отдавая себе отчет в своих действиях, она сняла висящую на стене фотографию в рамке и прошла с нею на кухню. Достала из-под стекла карточку стандартных размеров четыре на шесть дюймов. Перевернула и прочитала надпись: 2001 год, Олд-Очард-Бич. Атти, Мария и Джи Джи. Написано красивым почерком, явно женским — напоминание о женщине, чье прекрасное лицо украшает снимок на обороте. Андреа снова взглянула на фотографию и почувствовала — нет, не зависть и не ревность к женщине, которая целовала Аттикуса, ее первую настоящую любовь, — а какое-то родство и ответственность. Ей почудился голос Марии: «Позаботься о нем». Но не станет ли он возражать? Интересно, рассказывал ли когда-нибудь он жене о своей юношеской любви? О том, как Андреа разбила его сердце… если, конечно, это именно так. Трудно сказать. Но Андреа не сомневалась, что женщина с фотографии была бы признательна ей за заботу о муже. — Я о нем позабочусь. — Занятно, — прозвучал за спиной дружелюбный мужской голос. — Я-то полагал, что сам займусь этим. Андреа резко обернулась. В дверях стоял человек с глазами Аттикуса, но обладающий, в отличие от бывшего «морского котика», пухловатым телом, выдающим склонность к сидячему образу жизни. Его брат, постаревший и располневший, но она сразу же узнала его. — Давно не виделись, Андреа, — сказал он. — Привет, Коннер. Он улыбнулся, прошел на кухню и пожал ей руку. — Значит, Береговая охрана? Вроде бы это не подпадает под вашу юрисдикцию, а? — Он указал на пустую рамку на столе и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Знаешь, ведь он никогда тебя не забывал. Коннер сел рядом и указал на снимок, который Андреа все еще держала в руке. — По крайней мере, пока не встретил ее. Это было уже после того, как он уволился из армии. Мне всегда было интересно, попытается ли он искать тебя. После смерти Марии, я имею в виду. Похоже, нашел. Ну и давно он прячет тебя от нас? Виноватый взгляд Андреа все сказал за нее. Брови Коннера поползли вверх. — Так вы не вместе? — Нет, — ответила она. — У него… есть кто-нибудь? — Нет-нет. Я, по крайней мере, не знаю. Я думал: может быть, он скрывает. Но если ты не его девушка, стало быть, он говорил правду. Но это не значит, что ему никто не нужен… так что имей в виду: можешь попробовать, если хочешь. Андреа улыбнулась. Коннер опять посмотрел на снимок. Внезапно лицо его помрачнело, голос посерьезнел: — Это я их тогда фотографировал. Скажу честно: это лучший снимок, что я сделал за свою жизнь. Точно такой же висит у меня дома. В нем что-то есть, да? Ведь у него в жизни было все! — Коннер вздохнул. — У меня есть семья. Жена, которую я люблю. Замечательные дети. Но этого… — он кивнул на снимок, — этого у меня не было никогда. Андреа ощутила угрызения совести. Она протянула фотографию Коннеру. — Я хотела отдать ему, когда разыщу. Коннер тотчас забыл про снимок: — Так его здесь нет? — Нет. — Тогда где он? Андреа задумалась, как бы получше ответить. Она только-только вновь вошла в жизнь Аттикуса и не была уверена, примут ли ее там. Она не знала, как отнесется Коннер к тому, что ей известно, к тому, что она подозревает. В прошлом Коннер частенько над ней подтрунивал, спорил с ней. Но ведь он был братом Аттикуса и приехал сейчас, чтобы ему помочь. Пока Андреа решала дилемму, Коннер заговорил сам: — Он отправился за ним. Ох же, черт! Это прозвучало не как вопрос. Он просто знал, знал это так же, как и она. — Откуда ты знаешь? Он покачал головой: — У Аттикуса всегда была эта приятная особенность. Близкие люди могут его читать, как открытую книгу. Андреа вспомнила больницу. Там она испытала такое же чувство. Она точно знала, что он собирается найти и убить чудовище. — Я пока не знаю подробностей, — объяснила она, — но я все выясню. Сегодня рано утром его забрал отсюда вертолет. Направился в сторону океана. — Что ж, он не теряет времени. Это были военные? Андреа покачала головой. — Нет, но я узнаю кто. — Ты привезешь его обратно? — Если смогу. Коннер протянул снимок. — Отдай-ка ему, когда разыщешь. — Обязательно, — ответила она, почувствовав вдруг непоколебимую решительность найти Аттикуса. — Ты будешь здесь? Коннер улыбнулся, демонстрируя доброе расположение духа. — Больше мне некуда деться. Андреа улыбнулась в ответ и пошла к двери. Коннер остановил ее. — Знаешь… редкая женщина так-то вот бросит все и отправится неизвестно куда на поиски старого друга. Даже если это ее работа. Андреа почувствовала, как краска заливает лицо. — Тебя показывали в новостях, и было фото в газете, — понимающе улыбнулся он. — Спасибо за то, что спасла его. И за все, что собираешься сделать. Удивленная теплотой в голосе Коннера, она лишь кивнула. Он знал, кто она такая: старый друг брата, ну, или чуток больше. Но вообще-то она лишь по счастливой случайности оказалась неподалеку, когда Аттикус нуждался в помощи. Ее могли опередить десятки людей. Она могла простудиться и не выйти в тот день на службу, и тогда кто-нибудь другой, найдя его лежащим без сознания, делал бы ему искусственное дыхание рот в рот. Аттикус и понятия не имел, что несколько секунд он был мертв, что Андреа фактически вытащила его с того света. Возможно, он и не прочь был бы остаться там… Коннер тоже ни о чем таком не догадывался, но держал себя так, будто она… — Андреа, — прервал он ее размышления, — с возвращением тебя в семью. После этих слов мысли ее прояснились. Восемь лет Андреа провела с Аттикусом и часто общалась с его родными. Они вместе ели, играли, смеялись и путешествовали. Она стала для них родной. Членом семьи. И память о тех днях придавала ей сейчас сил. Невзирая на давнишний разрыв и ее сожаления о том, что у них не сложилось. Они были семьей. Этого довольно. 16 Залив Мэн. На борту «Титана» Пилообразные зубы вонзаются в плоть, раздирают сухожилия и кровеносные сосуды, ломают кости. Эти зубы предназначены для одной цели — убивать, и они с этим превосходно справляются. Аттикус с изумлением наблюдал, как перепонки наползают на холодные черные глаза гигантской белой акулы, пожирающей тунца. Ему приходилось видеть кормящихся белых акул, да и акул других видов, но никогда не встречался экземпляр таких размеров, тем более в заливе Мэн. — Да в ней же не меньше тридцати футов! — воскликнул Аттикус, глядя на подводный мир через, как он теперь знал, стеклянную перегородку, расположенную ниже ватерлинии. — Тридцать восемь, если быть точным, — гордо заметил Тревор, стоящий рядом и тоже наблюдающий за акулой. — Вы прикармливаете ее? — спросил Аттикус. Он видел, как медлительные, полуживые рыбины падают в воду. У них не было ни единого шанса против крупнейшего морского хищника. «Не крупнейшего: второго по величине», — напомнил себе Аттикус. — Да. Она у меня вроде домашнего животного. — Тревор приставил руку к стеклу, за которым «домашнее животное» разрывало на части и жадно заглатывало рыбу. — Лорел. Хорошая девочка. — Лорел? Тревор улыбнулся: — Собственно, я назвал ее в честь цветка.[23] Кальмия узколистная, по-английски «sheep laurel». Маленькие такие цветочки, однако чертовски ядовитые. Сколько овец погибло, отведав их! Если же человек возьмет да и съест вдруг цветок или — того хуже — мед, из этих цветов приготовленный, смерть ему обеспечена. Когда дело касается Лорел, все мы — как овечки на бойне, — прибавил он с ухмылкой. Аттикус следил за тем, как огромная акула играючи расправляется с тунцом. Кивнул: — Подходящее имя. Но как такое возможно и… и зачем? — Мы наткнулись на Лорел пять лет назад посреди Тихого океана. Она уже тогда была довольно крупной. Потехи ради мы решили ее покормить. Как видите, с аппетитом у девочки порядок, так что она последовала за яхтой. С той-то поры и кормим. — Но вам-то она зачем?.. — А для охраны, милейший доктор. Богатствам, собранным на этом судне, может позавидовать не одно государство. И конечно, найдется немало людей, которые хотели бы что-нибудь стащить. Так что на случай, если ко мне вдруг пожалуют непрошеные подводные гости, их есть кому встретить. — Представляю себе, — сказал Аттикус, вообразив свои ощущения при встрече под водой с такой красавицей. — И помогает? Тревор широко улыбнулся: — Случалось несколько раз, что Лорел отказывалась от завтрака. Можно предположить, что она хорошо покушала ночью. Не знаю, съела она кого-нибудь в действительности или нет, но девочка привыкла к медленно двигающейся пище. Она никогда не станет преследовать здоровую рыбу. Если та движется достаточно скоро — ей ничто не грозит. Аттикус взял себе на заметку: постараться не падать за борт — и обернулся к Тревору: — Ну а какой интерес питает один из главных богачей планеты к скромному морскому биологу? — Я думал, это-то вполне очевидно, доктор. — Просто Аттикус. — Договорились. — Тревор прошел к столу. — Прошу вас. Они уселись на стулья, оказавшиеся чрезвычайно удобными. Сев, Аттикус почувствовал себя очень комфортно и впервые за несколько дней смог расслабиться. Было нечто чудесное в этой подводной комнате, позволяющее забыть о тревогах и… да: и умерить бдительность. Аттикус не сдержал улыбку, заметив на кофейном столике две бутылки пива «Сэмюэль Адамс» в серебряном ведерке, обложенные кусочками льда. После приглашения к чаю и принимая во внимание британский акцент хозяина, а также его почти женские манеры, можно было скорее ожидать китайский фарфоровый сервиз с чаем «Эрл Грей» и булочки. Тревор прочитал его мысли. — Я, может быть, и британец, но получаю удовольствие от американской еды. Прошу, угощайтесь. Аттикус вытащил из ведерка бутылку и зубами открыл ее. — Хо-хо! — зааплодировал Тревор. — Настоящий мужчина! — Затем извлек из кармана открывашку. — Так намного цивильнее, не находите? — Он взял бутылку, нетерпеливо вскрыл и начал жадно пить. Про себя Аттикус подивился, как такой субтильный человек может пить пиво на манер заправского забулдыги. Тревор был как бы двухцветным: черное — белое; день и ночь. Впрочем, дальнейшее изучение этого необычного человека подождет, сейчас налицо более важные вопросы. — Вы вроде хотели мне объяснить, ради чего я здесь? Тревор со вздохом поставил пустую бутылку на столик. — Ну, да, да. — Он скрестил ноги и положил сцепленные руки на колено. — Скажу вам правду. Мне скучно. Аттикус недоуменно посмотрел на него. — Нет-нет, не сию минуту. Я хотел сказать: мне было скучно до тех пор, пока я не услышал о том, что с вами приключилось. Не думайте, что меня так уж тронула ваша трагическая потеря, но… услышав про это чудовище, я испытал такое же возбуждение, как некогда в детстве, когда я впервые увидел океан. Я хочу найти его, доктор Янг. Найти и убить. — Почему убить? — У вас наверняка есть на это свои причины, что же касается меня… боюсь, они более эгоистичны. Прошу вас, пойдемте. — Тревор встал и ухмыльнулся. — Чтобы лучше меня понять, вам необходимо увидеть мою коллекцию. Аттикус прикончил пиво, взял с пола свою сумку и пошел вслед за Тревором. Они миновали истукана с острова Пасхи и — дальше, по длинному коридору, изгибающемуся широкой дугой. По правую руку тянулся ряд дверей, по левую дверей не было. Тревор шагал впереди, весело что-то мурлыча себе под нос. Наконец коридор закончился огромным залом. С находящейся выше палубы спускались две лестницы, у подножия которых стояли три фигуры демонически красивых женщин. Они были действительно прекрасны, одетые лишь в почти ничего не прикрывающие накидки. Верхняя, открытая часть туловищ являла взору груди идеальных форм. Чуть приоткрытые рты, чувственные полные губы, высокие скулы. Но на голове… вместо волос у них были свившиеся кольцами змеи. А ниже талии, где должны бы красоваться длинные ноги, опускались к полу змеиные тела. — Медуза, — прошептал Аттикус. — Только одна из них, — уточнил Тревор, отпирая двойные двери отмычкой. «Еще одна странность», — подумал Аттикус. До сего момента он наблюдал на яхте лишь самые современные способы открывания дверей: голосом, сличением отпечатка пальца и сетчатки глаза. А помещение, в котором хранятся самые большие ценности, открывается простой отмычкой. — Две другие носят имена Стено и Евриала. Они действительно привлекательны. Охраняют мою коллекцию. Тревор резко распахнул двери, за которыми обнаружилось громадное помещение. Оно тянулось на добрую сотню футов в обоих направлениях, а в высоту было с четырехэтажный дом. Но не размеры зала приковывали внимание — взгляд не мог оторваться от находящегося внутри. Аттикус вошел и застыл с широко раскрытыми глазами. На стенах висели картины, в которых он признал работы Моне, Ван Гога, Рембрандта, Да Винчи и Пикассо — известнейшие полотна, выставленные в Лувре; и тем не менее они здесь и выглядят как настоящие. Тревор, казалось, снова прочитал его мысли, хотя Аттикус не сомневался: всякий, кто видел картины, задавался тем же вопросом. — Уверяю вас, это все подлинники, — сказал Тревор. Аттикус подошел к «Тайной вечере» Леонардо, великолепной во всех отношениях, даже еще более впечатляющей, чем та, которой восхищается мир. Стоя перед картиной размерами двадцать девять на пятнадцать футов, Аттикус почувствовал себя карликом. — Та, другая — подделка? — Нет-нет, — ответил Тревор, явно обрадованный возможностью объяснить. — Они обе настоящие. Но та, что находится в монастыре Санта-Мария делле Грацие в Милане, своего рода набросок. Конечно, очень хорошо проработанный набросок, но не окончательная работа. Великий да Винчи знал, что фреска, выполненная темперой по гипсу, не будет долговечной.[24] Окончательный вариант, который вы сейчас видите, — это масло по холсту, значительно более долговечный, и картина… как будто живая. Вам не кажется? Аттикус кивнул, не в силах справиться с потрясением. Ему доводилось видеть репродукции «Тайной вечери», но это… это был истинный шедевр. Оторвавшись наконец от созерцания картины, Аттикус перевел внимание на другие предметы коллекции. Вот статуи римских и греческих богов. Уменьшенная копия знаменитого сфинкса, кажущаяся более завершенной, нежели оригинал на плато Гиза. Стоящий с гордо выставленной напоказ львиной головой рядом с витиевато расписанным обелиском. В длинных ящиках со стеклянными крышками выставлено на обозрение множество артефактов со всех концов света, величайшие сокровища человечества. Вот мрачно высится целиком вырезанная из пещеры каменная стена, исписанная пиктограммами. Аттикус остановился перед ней, пытаясь разобрать смысл надписей, но безуспешно: значки беспорядочно прыгали перед глазами, не позволяя проникнуть в их тайну. — Очень возможно, что это одни из древнейших известных пиктограмм, — заметил Тревор. — И что они означают? — Сие загадка, — улыбнулся Тревор. — Кто только их не пытался расшифровать, но все, независимо от образования или опыта, оказывались в тупике. О'Ши считает, что это было написано во время строительства Вавилонской башни. Бог тогда смешал все языки и, очевидно, смешал также и искусства. Можете себе представить: все, к кому только вы ни обращаетесь, сбиты с толку и ничего не понимают, так же как и люди, смотрящие на эти надписи. «В этой комнате хранится такое количество редкостей и диковин, какое человеку не увидеть за всю жизнь, и все же, по Треворову уверению, ему скучно, — не переставал удивляться Аттикус. — Видимо, процесс достижения цели куда интереснее ее самой». Он прошел в центр помещения, где возвышался древнейший экспонат всей коллекции: скелеты тираннозавра и трицератопса застыли в битве. Сцена напоминала картинку из детской книжки про динозавров, за исключением того, что ящеры были как настоящие. — Есть два серьезных различия между тем, что находится здесь, и тем, что можно увидеть в музее, — объявил Тревор. — Во-первых, они настоящие. Оба представлены полными скелетами. Полными, заметьте. Мысли Аттикуса пришли в смятение. Он знал, что в мире найдено всего несколько скелетов Tyrannosaurus Rex, но никогда не слышал о существовании абсолютно цельного экземпляра, хотя не сомневался, что таковые существуют. — Большинство скелетов, представленных в музеях, собрано по частям из нескольких. Они хранятся в помещениях, где поддерживается особый микроклимат. А во-вторых… — Тревор подошел ближе и положил руку на большую берцовую кость тираннозавра. — Можете дотронуться, Аттикус! Аттикус прошел мимо сияющего Тревора и дотронулся до холодной малой берцовой кости самого страшного хищника, когда-либо обитавшего на Земле. По телу океанографа пробежали мурашки. Давным-давно этот ящер ходил, дышал, охотился и в конце концов умер. И, глядя в разверстую пасть, на огромные заостренные зубы, Аттикус сильнее и сильнее убеждался: то чудовище, которое он видел под водой, чудовище, сожравшее его дочь, было реально. Он отнял руку от тираннозавра и пристально посмотрел на Тревора. — Вы хотите пополнить свою коллекцию? — Совершенно верно. — Мертвым? Тревор кивнул. — А почему вы думаете, что это вам удастся? Хозяин яхты улыбнулся: — Мой корабль. Да, с виду он кажется обычной прогулочной яхтой, но уверяю вас: «Титан» обладает достаточной огневой мощью, чтобы потопить целую эскадру. Не говоря об еще одном существе из плоти и крови. Вы получите в свое распоряжение значительно больше, чем тот арсенал, что прихватили с собой. Теперь и Аттикусу пришел черед улыбнуться. Ему нравился Тревор Манфред, что бы там ни вещали о нем масс-медиа. Это был наилучший шанс осуществить месть. Оставалось прояснить только один вопрос. — Зачем вам я? Если у вас есть все необходимое, чтобы выследить и убить тварь, зачем я? — Вот тут-то вы ошибаетесь, Аттикус. В каждой морской охоте должен быть свой Ахав.[25] — То есть вы пригласили меня, чтобы я вас развлек? — «Развлек» звучит слишком грубо. — Тревор поджал губы. — С вами это будет уже не просто охота. У вас имеется личный интерес. Вы проявляете настоящие эмоции. — Он вздохнул. — Боюсь, сам я слишком отдалился от всего мирского. Крайне редко испытываю такие чувства, как боль, отчаяние, ярость. Можете считать это моральным уроком для меня. В общении со столь чувствительным человеком, как вы, я надеюсь обрести бесценные знания. Кроме того, вы опытнейший океанограф, вы лично повстречались с этим животным и выжили. И потом, ваше прошлое… Сами знаете, насколько вы опасный человек. Скажу откровенно: я не уверен, что нам удалось бы исполнить задуманное без вас, даже имея в распоряжении все новейшие технологии. Человек, одержимый идеей мести, как был одержим Ахав, способен сделать большее, чем крылатая ракета. И могу вас заверить: мы сделаем все возможное, чтобы вы не повторили печальной участи Ахава. 17 Над заливом Мэн — Пока ничего, — крикнула Андреа в микрофон. — У меня тоже, — отозвался Рейли. — Впереди все чисто, — раздался спокойный голос Уотсона. Утром Андреа подошла к своему командиру Гордону Шрумцену. Хоть тот и считался ярым приверженцем устава, но все же был как родной отец для многих в Береговой охране, и Андреа надеялась на понимание с его стороны. Однако он твердо заявил, что не намерен организовывать поиски ее друга. Даже если, по мнению капитана Винсент, он находится в опасности, для поисковой операции нет никаких оснований: ни сигнала бедствия, ничего. В конце концов, Береговая охрана не полиция, и нет повода считать, что имело место похищение или еще что-либо противозаконное. Когда Андреа сообщила, что речь идет о докторе Аттикусе Янге, чья дочь погибла при столкновении с неведомым существом, которое незадолго до того видела ее команда, Гордон опустил глаза долу. Он объяснил, что люди из ВМС конфисковали все снимки, запретили общение с прессой, и вообще официальная версия гласит, что «ничего в действительности не произошло». Затем улыбнулся и сказал, что давно они не проводили учебных вылетов, и поручил Андреа заняться этим. Когда она сообщила членам команды, куда и зачем они направляются, все проявили стремление стартовать немедленно. Они не только готовы попытаться отыскать чудовище, но и помочь своему капитану найти человека, который задался целью уничтожить монстра, лишившего его дочери. Испытывали они чувства смешанные, как и Андреа, но никто не хотел остаться в стороне от «учебного вылета». — Я кое-что засек, — раздался голос в наушниках. Старина Чак Маккейб и его С-130 также находились в воздухе. — Большое… действительно большое. Примерно в десяти милях к северу от вас. — Вас понял, — отозвался Уотсон. — Кэп, хотите проверить? — Безусловно, — сказала Андреа, — но близко не подходи. Следуй параллельным курсом, чтобы не спугнуть раньше времени. — Будет сделано. В течение последующих десяти минут Андреа внимательно вглядывалась в океан. Она не представляла, что может увидеть и чего ожидать. Остальные члены экипажа также не сводили с океана глаз в надежде обнаружить монстра, но взгляд Андреа был также направлен вовнутрь себя. Она искала человека, друга… а может быть, и больше чем друга. Внезапно «Джейхок» резко заложил вправо, выводя Андреа из ее раздумий. — Прошу прощения, — раздался голос Уотсона, — но мы слишком быстро подобрались к ним. Похоже, они стоят на месте. Андреа выглянула в боковой иллюминатор и примерно в миле увидела белый корабль. Достав бинокль, она всмотрелась в судно. — Что за черт… — Согласен, — сказал Рейли, не отрываясь от своего бинокля. — Это самая большая и самая удивительная яхта, какую я когда-либо видел. — Да уж, — присоединил свой голос Уотсон. — Крупнейшая яхта в мире; принадлежит Тревору Манфреду. Андреа знала это имя, как, она не сомневалась, знают его большинство жителей планеты. Оно было так же на слуху, как имена Билла Гейтса, Стива Джобса[26] или Уолта Диснея. Человек-легенда. Эксцентричный богач, чья страсть к коллекционированию редкостей не раз привлекала к его персоне внимание Береговой охраны США. Хотя конкретных улик против Тревора Манфреда не было, имелись указания на то, что именно к нему попала некоторая часть бесценнейших артефактов, вывезенных из Штатов за последние двадцать лет, в том числе, по слухам, и полный скелет Tyrannosaurus Rex. Винсент и ее команда с Манфредом пока не сталкивались, но, разумеется, знали, что все его передвижения отслеживаются. Разглядывая в бинокль верхнюю палубу, Андреа увидела застывший на вертолетной площадке огромный черный «Си Кинг». Сердце учащенно забилось. Последний раз, когда она видела этот вертолет, из его иллюминатора на нее смотрел Аттикус. — Мне нужен катер, и как можно быстрее. — Это по-прежнему «учебный вылет», кэп? — невозмутимо спросил Уотсон. — Катер в планах учения не предусматривался. — Учения закончены, ребята, — объявила Андреа. — Тревор Манфред вошел в воды залива Мэн, и наша задача — выяснить, с какой целью. А теперь, черт же возьми, вызывайте катер. Она слышала, как Уотсон хмыкнул. Пилот знал: для наблюдения за Манфредом Андреа может вызвать и целый корабль — и теперь не без удовольствия наблюдал своего босса в действии. Все члены команды хотели бы видеть это, зная, что капитан обладает пылким темпераментом. «А ведь они еще ничего не видели», — подумала Андреа. Услышав хихиканье Рейли, она резко спросила: — И что здесь смешного? — Сначала морское чудовище — не гигантский кальмар или там кашалот, а действительно монстр, — глаза Рейли сияли от возбуждения, — а теперь еще Тревор Манфред собственной персоной в наших водах. Боюсь, что не справлюсь с обилием впечатлений. Он, конечно, шутил, но Андреа отнеслась к его словам серьезно. — Я тоже, малыш. Я тоже. Солнце уже село — лишь пламенело небо на западе, — когда с базы в Киттери подошел 270-футовый катер Береговой охраны. Они тотчас направились к «Титану», плавучей крепости Тревора Манфреда, собираясь противостоять одному из влиятельнейших людей на планете. У Андреа свело живот от волнения. Но не из-за предстоящей встречи с Манфредом — с развращенным-то богачом она как-нибудь справится. А вот Аттикус Янг… она совершенно не представляла, что скажет ему. «Правду», — подсказал внутренний голос. Она здесь только ради него. Все просто. Стоя на носу, Андреа смотрела, как катер разрезает волны, близясь к неизвестной судьбе. Она крепче стиснула зубы, полная решимости довести задуманное до конца. Она должна защитить Аттикуса Янга — не от Тревора Манфреда: от самого себя. 18 На борту «Титана» На океан быстро опустилась ночь, подул холодный ветерок. Аттикус пытался бороться с холодом, но тело все же дрожало. Он стоял, крепко держась за поручни и напрягши мышцы, на носу «Титана». Поверхности океана он не видел, но слышал, как волны бьются о корпус гигантского судна. Не в силах уснуть, Аттикус покинул свои апартаменты, роскошнее и экстравагантнее которых не сыскать и в дорогущих отелях. На яхте о нем заботились, первоклассно обслуживали, но повышенное внимание всей команды не могло исцелить его сердечную рану. Он чувствовал себя раздавленным, даже когда думал об осуществлении задуманной мести. Хотелось побыть одному, поэтому вместо того, чтобы присоединиться к команде во время ужина, Аттикус пораньше отправился в постель, надеясь, что во сне душевная боль утихнет. Но сомкнуть глаза так и не удалось. Электронные часы на столике у кровати показывали три, когда Аттикус вскочил с мягкой постели, натянул на себя, что подвернулось под руку, и выскользнул на палубу поглядеть на звезды. Небесные маяки сверкали на ночном небе, как и в бесчисленные предыдущие ночи. Звезды всегда успокаивали его в минуты горести и печали, наполняя душу ожиданием чуда. Но в эту ночь все было не так. Он стоял недвижно, как статуя, и равнодушно взирал на небесную красу. Прошло не менее получаса, пока ночную тишину не нарушил тихий, сердечный голос: — Я даже близко не могу представить себе те страдания, что вы должны сейчас испытывать. Сам я никогда не был ни к кому так привязан, как вы к жене, дочери… Наверное, я на это даже и не способен. Не знаю. Но что я знаю точно: когда другу или просто хорошему человеку тяжело, глоток коньяка и теплое одеяло помогают унять боль. Пусть даже и ненадолго. Тревор. Аттикус на мгновение ощутил смущение, оттого что его застали в минуту слабости. Даже не слабости, нет: отчаяния. Но в голосе Тревора прозвучали нотки искреннейших участия и понимания — Аттикус и не подозревал за ним таких чувств. Тревор действительно хотел помочь — единственным известным ему способом. Да и собственно, слово «коньяк» звучало отнюдь не дурно. Аттикус обернулся и увидел в темноте неясный силуэт Тревора Манфреда. — Ловлю вас на слове в том, что касается коньяка. Одеял же в моей каюте достаточно. — Это да, — произнес Тревор все тем же сердечным тоном. — Пойдемте же, я угощу вас. Спустя десять минут Аттикус сидел и наслаждался третьей порцией коньяка. Настроение поднималось по мере того, как алкоголь разливался по сосудам, приглушая боль. — Пожалуй, это лучший коньяк, что я пил в своей жизни, — произнес он. Тревор поднял стакан и одним глотком осушил его. — Это французский «Курвуазье», любимый напиток Наполеона. — Он поднялся со стула и налил себе еще. — «Кларет — напиток для юношей, портвейн — для мужчин; но кто стремится в герои, должен пить коньяк». Это Сэмюэль Джонсон,[27] и я не могу с ним не согласиться. Аттикус прикончил свою порцию и поставил стакан на стойку из красного дерева, которая занимала центральное место в прекрасно оборудованном баре, словно пришедшем сюда из фильмов о Диком Западе. Странное впечатление вызывал этот бар. С одной стороны, не могло быть сомнений, что они в море: легкое покачивание яхты на волнах ни на секунду не давало забыть об этом. Но обстановка и самый дух места не позволяли отделаться от мысли, что стоит выйти отсюда, как окажешься под горячим солнцем техасской прерии. Где триста пятьдесят седьмой «магнум» был бы весьма уместен. — Я не герой, — обронил Аттикус. — Вы служили стране. Вера, справедливость, общечеловеческие ценности и все такое. — Это была моя работа. — А сейчас? Вы по-прежнему сражаетесь. По-прежнему смело идете вперед и не знаете непреодолимых препятствий, словно современный Геракл. — Это моя работа. Тревор открыл рот, чтобы задать вопрос, но передумал. Дальнейший ход мыслей был уже и так очевиден. — Я еще и отец, — прибавил Аттикус. Тревор задумчиво кивнул, словно пытаясь перевести услышанное на некий доступный ему язык. — Понимаю. Несмотря на коньяк, голова Аттикуса была легкой, и он украдкой изучал хозяина яхты. Одетый в черную шелковую пижаму, со взъерошенными волосами, он смаковал очередную порцию и казался карикатурой на самого себя. Аттикус всегда думал, что миллиардеры — существа из другого мира, настоящие пришельцы, с которыми обычному человеку общаться невозможно. Однако Тревор Манфред предложил ему именно то, в чем Аттикус сейчас нуждался более всего, чтобы взять себя в руки. За это он был благодарен Манфреду. Возможно, они даже станут друзьями. — Вы верите, что мы сможем убить это существо? — спросил Тревор, облокотившись на стойку. — Сможем и убьем, — не оставляющим сомнений тоном ответил Аттикус. — Это-то мне в вас и нравится, Аттикус. У вас сильная воля. Что до меня, то я и не сомневался в вашей решимости. — Тревор улыбнулся. — Но если вы не будете спать, то будете ли способны на подвиги? Он зашел за стойку, открыл ящик и достал небольшую бутылочку. Вытряхнул оттуда синюю таблетку и протянул Аттикусу. — Это вам поможет уснуть. Проснетесь отдохнувшим и посвежевшим. И уверяю вас: никаких побочных эффектов. Аттикус молча взял таблетку и проглотил, не запивая. — Спасибо. Тревор пожал плечами. — Их производит принадлежащая мне компания, так что они для меня ничего не стоят. Аттикус улыбнулся: конечно, он благодарил не за потраченные на него деньги. Оно было бы и нелепо. — Не за таблетку, — сказал он. — За вашу заботу. Его слова вызвали ответную улыбку. — Пожалуй, вы первый человек, который благодарит меня за это. Но, признаюсь, я поступаю так больше из эгоизма. Не дело, если мой Ахав окажется вне игры еще до того, как начнется охота. Тревор явно пребывал не в своей тарелке из-за того, что его назвали заботливым; неужели это настолько для него необычно? Впрочем, независимо от причин, Тревор проявил к нему участие. Аттикус, на которого подействовал наконец коньяк — да и снотворное заработало, — дал себе слово не забывать об этом. Он сгорбился. — Эта таблетка действует чертовски быстро. — Значит, пора в постельку, — отозвался Тревор. Он помог нетвердо держащемуся на ногах гостю добраться до каюты и уложил на кровать. Аттикус лежал, полностью расслабившись; вся боль и отчаяние растаяли в наркотической дымке. Он посмотрел вдогонку Тревору и пробормотал: — Знаете, вы хороший друг. — Посмотрим, посмотрим. Глаза Аттикуса закрылись, и через несколько секунд он погрузился в блаженный сон, не ведая, что его новый «друг» так и не вышел из каюты. 19 Залив Мэн, на борту катера Береговой охраны США Луч восходящего солнца пробился сквозь паутину сознания Андреа. Она плохо провела ночь, спала урывками, и вовсе не из-за волнения на море и качки. Причина была в одолевавших ее кошмарах. В них, порожденная темной стороной подсознания, вставала картина случившегося в тот роковой день, когда Аттикус потерял дочь. Она просыпалась, снова проваливалась в сон, и постепенно картина менялась, пока Андреа не обернулась Аттикусом, а он — Джионой. А затем… гигантское темное существо, ни на что не похожее, поднимается из глубины; зубы невероятно длинные, острые. Оно распахивает массивные челюсти и заглатывает Аттикуса целиком. И Андреа видит, как он продвигается, размахивая руками и ногами, по глотке чудовища. Со слезами и криком она вырвалась из жуткого сна. Было пять утра. Больше она не ложилась, надеясь, что с восходом придет успокоение. И действительно: когда взошло солнце и коснулось лучами ее лица, Андреа почувствовала, что ночные кошмары ее покидают, сама же она возвращается в более-менее нормальное состояние. Впереди противостояние с Манфредом и непростой разговор с Аттикусом. Кошмары прошедшей ночи заронили в душу сомнения. Станет ли он ее слушать, а если нет, то что еще можно предпринять? Солнце быстро вставало над горизонтом, так что вскоре на него уже больно было смотреть. Обернувшись, Андреа поняла, что долгожданная встреча не за горами: громада «Титана», освещенная лучами восходящего светила, покачивалась на волнах менее чем в миле от катера. «Титан» казался сказочным обиталищем морского бога или призрачным судном из другого времени, внушительным и загадочным. — Надо же: они знают, что мы здесь, и не пытаются уйти, — заметил Рейли, спускаясь с трапа, ведущего на нижнюю палубу. — Вроде бы недурной знак? — Не с таким человеком, как Тревор Манфред, — покачала головой Андреа, радуясь в душе, что ее оторвали от невеселых дум. — Он настолько уверен в своем могуществе, что не сдвинулся бы с места, будь даже его яхта битком набита кокаином. Рейли был озадачен этим: — Вы так считаете? Андреа усмехнулась и несколько расслабилась. — Нет же. Конечно нет. Тревор Манфред может быть кем угодно, но вот наркотиками он точно не занимается. Богачи, подобные ему, имеют массу других возможностей заработать. — То есть он перед законом чист? — Рейли вконец запутался. — Вопрос сейчас не о состоянии Манфреда и не о том, какими путями он его нажил, а в том, как он им распоряжается. Его хобби, его страсть к коллекционированию — вот что вызывает вопросы. Большая часть информации о нем либо получена из вторых рук, либо попросту досужие домыслы, но и этого достаточно, чтобы он и его судно не были желанными гостями в большинстве портов. — Хм, — пробурчал Рейли, растирая лицо руками, чтобы окончательно проснуться. На него явно не произвел впечатления рассказ о Манфреде и его репутации. — Капитан готов стартовать, когда прикажете. Ждет только вашей команды. Андреа посмотрела в глаза старшины: — Передай ему, пусть подходит поближе, но медленно и как бы невзначай. Мы не должны их спугнуть. Эта посудина, конечно же, здоровущая, но я подозреваю, что, если мы затеем игру в догонялки, они нас сделают. Рейли кивнул, подавив зевок: — Будет сделано, кэп. Он отправился на мостик, оставив Андреа наедине с восходящим солнцем и вернувшимися сомнениями. Ей ни в коем случае нельзя ошибиться, чтобы снова не потерять Аттикуса. Только на сей раз он может сгинуть навсегда… в глотке морского чудовища. — Они спятили, — сказал Римус, глядя в бинокль на катер Береговой охраны, держащий курс прямо на «Титан». Катер двигался недостаточно быстро, чтобы ждать от него решительных действий, но было очевидно, что появился он здесь не случайно. — У них нет никаких оснований… Тревор кайфовал в плавающем шезлонге в центре бассейна. Пар, поднимающийся от подогретой воды в прохладный утренний воздух, скрывал черты лица босса и не позволял Римусу увидеть, обеспокоен ли он этим визитом. — Береговая охрана США решила нас навестить? — Они будут здесь примерно через десять минут. — Как наш гость? — Еще не очнулся. — Это хорошо. Без него будет проще. Пусть он целиком сосредоточится на своей задаче. Его привязанность к дочери не подлежит ни малейшему сомнению. Но он все же бывший военный, и кто знает, не проснутся ли в нем былые инстинкты, когда к нам пожалуют представители американского правительства. Ты молодец, что засек их ночью. — Благодарю вас, сэр. — Нам повезло, что он как раз мучился бессонницей. Пытаться насильно вколоть снотворное хорошо обученному спецназовцу было бы не самым мудрым решением. — Я бы смог это сделать, — самоуверенно сказал Римус. — Ну конечно смог бы, — произнес Тревор тоном, каким хозяин разговаривает со своей собакой. — Но не забывай: он наш гость и наш уникальный шанс выследить и убить эту тварь. Так что обращаться с ним надлежит с уважением. Римус кивнул: — Понятно. — Ну и отлично. А теперь дай мне полотенце и приготовь микрофон. Намекну им, чтобы держались от нас подальше. Тревор выбрался из бассейна и принял из рук Римуса протянутое полотенце. Закутался в него поплотнее и начал дрожать: — Боже! Оно холодное! Римус чуть улыбнулся. Один из влиятельнейших людей был в то же время одним из самых слабых физически. Тревор вошел в теплый коридор в сопровождении Римуса, закрывшего за собой дверь. — Вы нашли что-нибудь в его сумке? — спросил телохранитель. Тревор остановился и посмотрел на него. — Ничего подозрительного. Похоже, он действительно просто собрался отомстить за гибель дочери. Он прихватил внушительный арсенал, хотя я не очень понимаю, как это оружие можно использовать против морского змея; впрочем, не думаю, чтобы Янг особо задумывался о том, что ему взять в эту увеселительную прогулку. Серьезный тон, каким говорил Тревор, заставил Римуса внимательнее прислушаться к его словам. — Могу с уверенностью сказать: он сломлен. Знаешь, я никогда еще не встречал человека в таком жалком состоянии. Сомневаюсь, что он когда-нибудь придет в норму. Не удивлюсь, если после того, как мы убьем этого зверя и месть восторжествует, парень покончит с собой. Ему просто незачем будет жить. — Значит, вы не думаете, что он создаст нам проблемы? — Ничуть. Я начинаю думать, что он может оказаться нам здесь, на яхте, даже полезен. — Тревор улыбнулся, увидев, как Римус наморщил лоб. — Вся королевская конница, вся королевская рать не смогут Тревору Манфреду стать друзьями. — Здорово… — Опасаться нечего, мой дорогой Римус. На всем белом свете нет человека, которому бы я доверял больше, чем тебе. Так что твои позиции незыблемы. — Тревор ободряюще похлопал его по плечу. — Но если нам удастся сделать из доктора Янга настоящего охотника на чудовищ, готового идти до победного конца… в любом, кстати, деле… тогда нам, конечно, придется держать с ним ухо востро. Римус заметно приободрился. — А теперь вперед! Береговая охрана ждет нас. В ружье! В ружье! Тревор искренне веселился. Он жил ради таких моментов. Стычка, интрига, противостояние. Пока приключение проходило именно так, как он ожидал. А возможная игра с Береговой охраной в догонялки только привнесла бы свежую струю в общее веселье. Впрочем, не следует терять время. Когда дела с Береговой охраной будут улажены, надо будить Аттикуса и готовить его к первой встрече с монстром, которого «Титан» выслеживал вот уже три часа. Только когда катер приблизился к кораблю Манфреда, Андреа в полной мере ощутила, сколь устрашающе он огромен. Катер Береговой охраны на его фоне казался карликом. Когда они подошли еще ближе, солнце скрылось за корпусом громады. Когда в детстве Андреа побывала в Нью-Йорке, она была ошеломлена нависающими над головой небоскребами. Подобное чувство испытывала она и сейчас, с разинутым ртом глядя на чудо современного инженерного искусства. — Ну и махина, — заметил Рейли, увидев ее отвисшую челюсть. — Сомневаюсь, что мы смогли бы взять их на абордаж, возникни такая необходимость. Хотя его присутствие на палубе и не требовалось, старшина все же присоединился к Андреа. Он объяснил это тем, что хочет морально поддержать капитана, на самом же деле сгорал от любопытства: как она поведет себя со знаменитым богачом? Рейли не понимал, что для Андреа привычнее было вытаскивать людей из воды, находясь в салоне вертолета, нежели на палубе катера. Приняв решение довести начатое до конца и вызвав на подмогу патрульный катер для преследования Манфреда (так что «учения» оборачивались настоящей операцией), она предполагала в дальнейшем оставаться в тени, исподволь наблюдая за происходящим. Но нет: коли уж выступила инициатором «учебного вылета», ей и карты в руки. Капитан катера, приятный симпатичный мужчина, логично рассудил: раз капитан Винсент вызвала его сюда и так горит желанием поближе познакомиться с Тревором Манфредом, он не станет оспаривать ее право первой испытать на себе действие чар чудаковатого миллиардера. Очевидно, капитану и его команде уже приходилось иметь дело с Манфредом, так что они отнюдь не горели желанием вновь помериться силами с «маленьким белым дьяволом». Андреа ничего не оставалось, как согласиться. А там — будь что будет. Сейчас она стояла на носу — рядом один лишь Рейли в качестве «группы поддержки» — и, сжимая в руке мегафон, готова была начать переговоры. На «Титан» заблаговременно было передано сообщение о визите, так что Береговую охрану там уже ждали. На главной палубе, глядя на катер с высоты трехэтажного дома, стояли несколько членов команды и беловолосый мужчина в черной одежде, который не мог быть никем иным, кроме как Манфредом собственной персоной. Андреа даже углядела самодовольную улыбку на его лице. Не успела она произнести и слова, как над головой раздался громоподобный голос — будто реактивный самолет преодолевал звуковой барьер: — Какой восхитительный сегодня рассвет, не правда ли? Голос по тембру казался принадлежащим шестнадцатилетнему подростку, уже не мальчику, но еще не мужу. В произнесенных им словах содержался скрытый язвительный подтекст, отчего Андреа мгновенно взъярилась. — Вы не могли бы убавить звук? — прокричала она. Голос, даже усиленный мегафоном, казался не громче комариного писка в сравнении с львиным рыком. — Что-что, дорогуша? — Слова, будто гвозди, проникали в черепную коробку. — Я не могу разобрать. Андреа стиснула зубы и поставила мегафон на максимальную громкость: — Вы не могли бы сделать потише? Она выдержала короткую паузу и, не дождавшись ответа, прибавила: — Сейчас. — Разумеется, дорогуша! — Последовала пауза. — Так лучше? Голос по-прежнему звучал намного громче нужного для нормального общения, но теперь он, по крайней мере, не разрывал барабанные перепонки слушавших. Две вещи удалось узнать Андреа о Манфреде в ходе их краткого обмена любезностями. Во-первых, он обожает играть с людьми. Безусловно, запредельную громкость включили по его распоряжению. Во-вторых, он не питает симпатии к женщинам, облеченным властью. Неспроста дважды он назвал ее «дорогушей», подчеркивая тем ее половую принадлежность. Однако это не больно-то беспокоило капитана Винсент. Чего-то в таком роде она и ждала. Большие деньги — она всегда это предполагала — не только превращают их обладателей в затворников, но и лишают зрелости. Деньги означают свободу, и большинство очень богатых людей, встав над законом и обществом, начинают регрессировать. Яркий пример — Тревор Манфред, ведущий себя как подросток. — Что вы делаете в заливе Мэн? — спросила Андреа. — Сразу переходите к делу? А вы точно не хотите заскочить к нам на чашечку чая? Она видела обращенное к ней лицо Тревора с глумливой улыбкой — и промолчала. — Ну, тогда в другой раз? В общем же, дорогуша, мы здесь развлекаемся. — Разъясните, пожалуйста. — Рыбачим, дорогуша. Что-нибудь еще? Андреа знала, что это чистейший блеф, но у нее не было аргументов для спора. Равно она не имела ничего, что могла бы предъявить этому шутнику. Он загнал ее в угол. Но под рукавом Андреа оставался еще один козырь, о котором не знал даже Рейли. — Тогда могу я поговорить с доктором Аттикусом Янгом? — Она сделала паузу и увидела, как улыбка сползает с лица Манфреда. Аттикус находится на яхте, теперь она в этом не сомневалась. — Мы знаем, что он у вас на борту, и хотели бы с ним проконсультироваться кое о чем. Уже через мгновение Тревор вновь улыбался. — Мне очень жаль, дорогуша, но, боюсь, я не понимаю, о ком вы говорите. В команде нет никого с таким именем. — Он не член вашей команды. Он гость. — Дорогуша, пожалуйста, не морочьте мне голову, я прекрасно знаю, кто есть на моем судне и кого нет. — Тревор казался не на шутку рассерженным. «Ну что ж», — подумала Андреа. Пусть Тревор не позволяет поговорить с Аттикусом, зато она взяла верх в психологическом поединке. Она точно знала, что Манфред «свистит», и, не давая ему возможности опомниться, кивнула в сторону мостика. Время было прощаться. — Все ваши передвижения, пока вы находитесь у берегов Соединенных Штатов, будут фиксироваться. — Она попыталась придать голосу как можно большую уверенность, чтобы не оставалось сомнений: говорит человек, наделенный серьезными полномочиями. — Пожалуйста, дайте знать доктору Янгу, что Береговая охрана следит за ним. Взревели двигатели катера, заглушая Манфредов ответ. «Вот тебе», — подумала Андреа и улыбнулась, празднуя маленькую победу. Рейли повернулся к ней: — Это было круто! Но кто такой Аттикус Янг? Перед мысленным взором Андреа предстал образ Аттикуса, и она улыбнулась: — Друг. — Мы из-за него здесь. — В устах Рейли это прозвучало как утверждение. Смущенная интуицией молодого человека, Андреа пыталась найти слова для подходящего ответа, но в итоге просто сказала: — Да. — Не бойтесь, дорогуша, — широко улыбнулся Рейли, — ваш секрет умрет вместе со мной. Она знала, что старшина никому не скажет ни слова, но придется смириться с тем, что он теперь порой будет ее подначивать. Единственным утешением было то, что Рейли не знает и половины правды. 20 На борту «Титана», залив Мэн Аттикус очнулся и мгновенно вскочил с кровати. Что бы ни дал ему Тревор ночью, сработало оно, точь-в-точь как он обещал. Уже много лет Аттикус так хорошо не высыпался и не чувствовал себя по пробуждении настолько бодрым. Он обвел взглядом гостевую VIP-каюту и вздохнул. Марии бы здесь понравилось. В его полном распоряжении находились две комнаты и ванная, оформленная под инков. Ничего подобного прежде ему видеть не доводилось. В спальне, на стене напротив кровати, висел телевизор с плоским сорокадюймовым экраном, в углу оборудован мини-бар, а из иллюминатора открывался вид на океан. В гостиной, также на стене, находился второй телевизор, мебель была не только невероятно удобной, но и сделана, насколько можно судить, из цельного массива красного дерева. Плюс к этому — сорокагаллоновый аквариум с экзотическими рыбками. Если бы не отчаяние и одиночество, терзавшие Аттикуса, он бы мог в полной мере насладиться окружающей роскошью. Он зашел в ванную комнату и покачал головой, пораженный ее обстановкой. Зеркало на стене обрамлено множеством черепов — обезьяньих, решил Аттикус. Раковина под зеркалом вырезана в огромном куске камня, создавая иллюзию натурального водного бассейна — результата тысячелетней эрозии. Но центральное место в ванной принадлежало душевой кабине. Стены ее были сложены из плотно пригнанных друг к другу камней. И на них — на них росли настоящий мох и виноградные лозы. Сам душ представлял собой водопад, низвергающийся из раскрытого рта огромной статуи Кетцалькоатля, змеиного божества инков.[28] Аттикус провел рукой по ее поверхности. Прохладная и ощутимо тяжелая, она, как и все на «Титане», была, несомненно, подлинной. Аттикус включил душ, скинул одежду и встал под теплую воду, каскадом льющуюся сверху. Мгновение — и он словно переместился в другой мир. Растения на каменных стенах наполняли воздух запахом сырой земли. Аккомпанементом к шуму падающей воды из искусно замаскированных колонок стереосистемы, включившейся в тот момент, когда закрылись двери кабины, раздавалось щебетание птиц, а якобы издали неслись крики обезьян. Аттикус расслабился — и посторонние мысли ушли. Да, чувство было такое, словно он попал в другой мир. До чего же он удивительный человек, этот Тревор Манфред! Возможно, потом, когда все будет кончено, удастся остаться на яхте… увидим. Выйдя из душа, Аттикус оделся, предпочтя черному спецкостюму более уместные шорты цвета хаки и серую футболку с синей полосой спереди. Он ни на мгновение не забывал о своих намерениях убить монстра, но глупо было бы таскать с собой всю экипировку, которая в предстоящей охоте не пригодится. Закрыв за собой дверь, Аттикус пошел по длинному коридору. С каждой стороны было по три двери. Он заглянул во все: они вели в такие же, как у него, VIP-апартаменты. Аттикус шел по коридору, в точности не представляя себе, куда именно; но он не ощущал никакого беспокойства из-за того, что один бродит по кораблю. Из-за одной двери раздавались громкие ритмичные звуки, складывающиеся в знакомую мелодию. Он приложил ухо к двери и моментально перенесся в юношеские годы. Им с Андреа было тогда по восемнадцать, и они пошли на концерт «Роллинг стоунз». Одна песня тогда поразила воображение Аттикуса, и все годы службы в спецназе это была его любимая тема — он представлял себе, что враги слышат ее, эту песню… перед своей смертью. Как символично, что он услышал «Сострадание к дьяволу» именно сейчас, спустя столько лет. Он помнил каждую строчку песни и представлял, что это поется о нем. И сам был дьяволом. Но он-то не нуждался сейчас в сострадании. Месть, и только месть. Он постучал в дверь. Сам не понимая почему, Аттикус чувствовал, что просто должен узнать: кто же это слушает роллингов? Музыка тотчас оборвалась, и, когда дверь приоткрылась, он с удивлением увидел выглядывающего в коридор О'Ши. Аттикус не смог сдержать улыбку. — Вот, никогда не думал, что встречу священника — поклонника «Роллинг стоунз». О'Ши улыбнулся ему в ответ: — У всех свои недостатки. — Он открыл дверь пошире, приглашая Аттикуса войти. — Вас-то я и хотел видеть. Он провел гостя в апартаменты, представляющие собой нечто среднее между кельей священнослужителя и обиталищем хакера. С одной стороны, скромно обставленная спальня: маленький стол, на котором лежит Библия и несколько листков с записями, распятие на стене, такое огромное, что Аттикус подумал, не из церкви ли оно позаимствовано. С другой — три ноутбука, стоящие в центре гостиной на U-образном столе и свидетельствующие о том, что хозяин искушен не только в общении с Богом, но и в современных технологиях. О'Ши заметил интерес своего гостя к компьютерам. — Знание — сила, мой друг, а для того, чтобы спасти на этом корабле тех, кто желает слушать, нужны немалые знания. Пальцев одной руки не хватит, дабы перечислить всех, кто жаждет здесь услышать благую весть. Аттикус улыбнулся: — Только не добавляйте меня в число ваших слушателей. — Да? А я полагал, что вы человек богобоязненный. Аттикус почувствовал вдруг себя не в своей тарелке. Обсуждение темы Бога со священником может привести только к спору, а в данный момент он — после всего, что пережил, и в преддверии того, через что ему еще предстоит пройти, — вовсе не склонен был хорошо отзываться о Боге, скорее наоборот. Поэтому лучше будет оставить беседу на эту скользкую тему до иных времен. — Вы сказали, что хотели меня видеть? О'Ши понял намек и не стал развивать тему: — Да. Я тут раскопал кое-какую информацию про вашего маленького монстра. — Во-первых, он совсем не маленький. Во-вторых, как вы могли что-то раскопать про то, чего никто раньше не видел? — Вот тут вы не правы. Собственно, начиная с тысяча шестисотых, когда в Штатах появились первые поселенцы, имеется более двухсот свидетельств о его появлении. О'Ши сел на черный кожаный стул на колесиках и катнул второй такой же Аттикусу. Затем дотронулся до тачпэдов всех трех ноутбуков, выводя их из спящего режима. На всех мониторах были открыты окна интернет-браузера с газетными статьями. Аттикус прочитал один заголовок, судя по всему из старой газеты. ЧУДОВИЩНЫЙ МОРСКОЙ ЗМЕЙ, КАКИХ ЕЩЕ НЕ ВИДЫВАЛИ В АМЕРИКЕ, ОБЪЯВИЛСЯ 14 АВГУСТА 1817 ГОДА НА ПОЛУОСТРОВЕ КЕЙП-ЭНН В ГЛОЧЕСТЕРСКОЙ ГАВАНИ. ЕГО ПОЯВЛЕНИЕ ЗАСВИДЕТЕЛЬСТВОВАНО СОТНЯМИ УВАЖАЕМЫХ ГРАЖДАН Следующий заголовок был схожего содержания: НАСТОЯЩИЙ МОРСКОЙ ЗМЕЙ БЫЛ ЗАМЕЧЕН У БЕРЕГОВ ОЛД-ОЧАРДА, ШТАТ МЭН, В ИЮНЕ 1905 ГОДА. САМОЕ НЕВЕРОЯТНОЕ ИЗ ВСЕХ МЛЕКОПИТАЮЩИХ! Все статьи были похожи — в каждой содержалось упоминание об огромном животном, которое видели в водах залива Мэн. Аттикус сидел, ошеломленный таким для себя открытием. Неведомое существо видели в этих краях на протяжении нескольких веков, в том числе люди, заслуживающие полного доверия. Однако наука не подтверждала его существование, так же как не было о нем ничего известно коллегам Аттикуса по профессии. Сам он провел большую часть жизни в море, в основном именно в заливе Мэн, и тем не менее даже и не слышал об этом животном. На столе рядом с ноутбуком лежала книга; на обложке — морской змей, каким его изображали на старинных гравюрах. Что-то казалось в нем до боли знакомым, что-то — ничуть. Аттикус взял книгу и прочитал название: «Огромный морской змей Новой Англии». Автором значился некто Дж. П. О'Нэйл. Похоже, что Аттикус временно отключился от реальности, потому что услышал, как О'Ши снова и снова настойчиво повторяет его имя: — Аттикус! Аттикус, вы меня слышите? — Да. Извините. Просто это несколько неожиданно. — Да уж, действительно. — О'Ши взял у него книгу и перелистнул несколько страниц. — Вот, взгляните. — Он протянул книгу Аттикусу. Страницы были заполнены датами, географическими названиями и именами очевидцев. — Это, несомненно, то самое существо, с которым повстречались вы лично и которое сотни раз видели прежде в заливе. И это лишь те случаи, которые были зафиксированы документально. Аттикус нашел много знакомых географических названий: Глочестср, Линн, Пенобскот, Нахант, Сейлем, Портленд, Кеннебанк, Бостонская гавань, Рокпорт, Портсмут. Все эти места локализуются в прибрежной части штатов Массачусетс, Нью-Гэмпшир и Мэн, омываемых водами залива Мэн. Второе, что его поразило: число и разнообразие профессий, в которых подвизались свидетели появления змея. Бывало, его видели одновременно более двухсот человек. Попадались там среди прочих и рыбаки, и ловцы лобстеров, просто моряки и даже сотрудники Береговой охраны. Они-то уж хорошо знали океан и его обитателей — как и сам Аттикус. И если все они в один голос утверждают, что видели не акулу или кита, а нечто другое, то можно ли сомневаться в том, что в здешних водах действительно обитает неизвестное существо? — Но почему никто об этом не знает? К примеру, я никогда ничего такого не слышал, — чуть ли не шепотом сказал Аттикус. О'Ши пожал плечами. — Лохнесское чудище превратили в бренд, на нем местные жители зарабатывают огромные деньги. Здесь этого не произошло. Видимо, даже морского змея недостаточно, чтобы всколыхнуть консервативную атмосферу Новой Англии. Всем ведь известно, какими упертыми и твердолобыми можете быть вы, здешние. Аттикус улыбнулся: О'Ши явно пытался поднять ему настроение. Он снова принялся листать книгу, задерживая взгляд на изображениях змея и описаниях очевидцев. И вновь ему в глаза бросился тот факт, что иные детали описаны были подробно и точно, другие же — весьма скупо. Общая картина складывалась так: существо было в длину не менее ста пятидесяти футов и имело темную окраску сверху и светлую снизу. Голова размером с двухэтажный автобус напоминала лошадиную. Передвигалось оно точь-в-точь как описанный в мифах и легендах морской змей: волнообразными движениями, но, в отличие от последнего, имело большие, как у кита, плавники — два спереди и два сзади. Глаза, по свидетельствам очевидцев, были лимонного цвета, с темными, как у змеи, зрачками. Аттикус содрогнулся, вспомнив о собственной встрече с монстром. На мгновение он испытал дикий, панический ужас перед океаном и подумал: действительно ли он хочет снова встретиться с этой тварью? Внезапно дверь распахнулась. — Научишься ты хоть когда-нибудь стучать? — крикнул О'Ши Римусу, выряженному в неизменную пеструю гавайку. — Тревор послал за вами, — обратился Римус к Аттикусу, полностью игнорируя священника. — Чудовище выслежено, в течение часа мы настигнем его. Едва гаваец закончил, как «Титан» содрогнулся — это заработали двигатели. Аттикус почувствовал, как желудок сжался в комок, предательски задрожали пальцы; но он взял-таки себя в руки, выпрямился и пошел за Римусом. Теперь он всецело сосредоточился на предстоящей задаче. Пришло время встретиться со своими страхами лицом к лицу. Время убить чудовище. 21 На борту «Титана», залив Мэн — Как вы выслеживаете его? — недоуменно спросил Аттикус, войдя в рулевую рубку «Титана» в сопровождении Римуса и О'Ши. Тревор, сияя улыбкой, повернулся к вошедшим. — Доброе утро, Аттикус. Надеюсь, вы хорошо выспались? Не обращая внимания на приветствие, Аттикус осматривал рубку. Та являла собой прямо-таки чудо техники: экранов и кнопок здесь было больше, чем в космическом шаттле. Словно ее перенесло сюда с экрана научно-фантастического фильма. Команда из пяти человек, включая угрюмоватого капитана, — все в наушниках, и у всех микрофоны — сидела вдоль стен и работала на компьютерах. В центре помещения овальной формы, из окон которого открывался круговой обзор, располагался овальной же формы стол, по сути — большой экран, на котором отображались карты океана. Тревор снова заговорил — и на сей раз его слова привлекли Аттикусово внимание: — Оно не далеко уплыло от места вашей с ним встречи. — А где мы? — Там же, где вы выкарабкивались на борт своей яхты. Возле отмели Джеффри. Аттикус посмотрел ему в глаза. — Как все-таки вы выслеживаете? — повторил он вновь. — Ах да, — отозвался Тревор. — Пока вы спали, мы разбросали по акватории залива самораскрывающиеся буи с укрепленными на них сонарами. Аттикус чуть прищурился: ответ Тревора звучал по меньшей мере абсурдно. Залив Мэн слишком велик, чтобы его было возможно полностью накрыть сетью буев. Тревор уловил недоверие к своим словам и добавил: — Конечно, не по всему заливу, а в тех местах, где оно, как мы смогли выяснить, появлялось наиболее часто. Из вашего рассказа мы узнали, что чудовище преследовало косяк сельди, поэтому мы разместили буи в местах сосредоточения косяков. Ну а это, как вы понимаете, было не такой уж трудной задачей. И похоже, оно не торопится уходить отсюда. Просто медленно следует за косяком, не упуская его из вида. Аттикус покачал головой. Такое поведение вовсе не характерно для морских хищников, но это существо вообще не было похоже ни на одно, известное Аттикусу. Предсказать его охотничьи повадки будет нелегко. Одно можно утверждать с уверенностью: коль скоро оно преследует косяк, то рано или поздно захочет им отобедать. — Когда оно станет питаться — всплывет к поверхности. — Вы читаете мои мысли! — воскликнул в легком возбуждении Тревор. — Нам остается спокойно ждать этого момента. А пока я попрошу вас об одном одолжении. Аттикус выжидательно молчал. — Мне необходимо, чтобы вы рассказали все, что знаете, об этой твари. Любая мельчайшая деталь, которую сможете припомнить, будет для нас очень ценной. Чтобы убить чудовище, мы должны как можно больше о нем узнать. Аттикус попытался собрать воедино разрозненные воспоминания. Попробовать нарисовать? Но он был плохим художником и боялся, что не сумеете передать очертания чудовища, а также дать представление о повадках, о способе передвижения. — Сомневаюсь, что смогу в чем-либо помочь… Я не помню… — Не помните или не хотите вспоминать? — спросил Тревор таким же вкрадчивым, успокаивающим голосом, как предыдущей ночью, и в довершение слов крепко сжал Аттикусово плечо. О'Ши с Римусом переглянулись. Казалось, они были удивлены, слыша подобные нотки в устах босса. — И то и другое, — ответил Аттикус. — Все, что я могу вспомнить, будет весьма сомнительно. Тревор вздохнул, после чего вновь смягчился. — Я вас прекрасно понимаю. Но нам все же необходимо… — Постойте! — Глаза Аттикуса расширились от возбуждения. — Где мы? — Вам уже было сказано, — вступил в разговор Римус, — возле отмели Джеффри. Аттикус бросил на него раздраженный взгляд. — Отмель Джеффри не такая уж маленькая. Где конкретно? Тревор на мгновение задумался. — Надеюсь, это вас не сильно встревожит, мой друг. Мы сейчас находимся точно на том месте, откуда вы послали сигнал бедствия. Собственно, мы находимся здесь с тех пор, как отсюда ушла ваша яхта. Аттикус улыбнулся: — Отлично. Тревор заметно расслабился, замешательство исчезло с его лица. — И что же в этом отличного? Поделитесь. — У нас с Джионой… это моя дочь… в общем, у нас в тот день были камеры, — взволнованно заговорил Аттикус. Казалось, что все произошло много лет назад, хотя на самом деле прошло всего два дня. Столько всяких событий за это время! Поняла бы его Джиона? Одобрила бы его действия Мария? Нет, прочь подобные мысли! Он должен твердо следовать принятому решению. — У меня была видеокамера. Я обронил ее, когда поднимался на поверхность. Возможно, мне удалось что-то записать. Глаза Тревора засверкали. — Где сейчас чудовище? Капитан, чье присутствие в рубке было практически необязательным, поскольку судно сейчас управлялось автопилотом, взглянул на круглый экран, на котором видны были зеленые пятна разных размеров. Аттикус приблизился к экрану и сразу же понял, что они означают: косяки рыбы, китов и прочих обитателей океана. И среди них выделялся крупный зловещий объект, медленно движущийся следом за небольшим размытым пятном. — Оно сейчас в трех милях от нас, по-прежнему следует за косяком, — сказал капитан. — И не слишком торопится. Тревор посмотрел на Аттикуса. — Я иду, — сказал тот. Тревор что-то решал, покусывая нижнюю губу. — Идемте вместе. — Он улыбнулся, кажется, даже стал выше ростом и, переполняясь энергией, прокричал: — Снаряжайте подлодку! Готовьте гарпун! Поднять паруса! Задраить люки! Вперед! Вперед! Когда Тревор закончил отдавать приказы, капитан и трое членов команды поспешили выполнять приказания. Римус шагнул вперед и с беспокойством спросил: — Вы же не собираетесь сами опускаться в подлодке, когда рядом торчит это чудище? — Не беспокойся так, Римус! Мы будем надежно защищены. И все, больше на эту тему я говорить не желаю, — произнес Тревор тоном, начисто отметающим возможные контраргументы. — По крайней мере, позвольте мне ею управлять, — попросил Римус. — Лучше возьми на себя гарпунное ружье. Если у нас возникнут проблемы, мы всплывем на поверхность, и тогда ты сможешь исполнить свою благородную миссию по нашей защите. — А кто будет пилотировать субмарину? — Как кто? Аттикус, разумеется. Аттикуса это заявление застало врасплох. Он не ожидал, что ему будет доверено управление. За годы службы в спецназе он приобрел кое-какие навыки в обращении с мини-субмаринами, но полагал, что это известно лишь очень узкому кругу лиц. Он уже хотел было кое-что уточнить, но сам же Тревор все разъяснил: — Аттикус принимал участие в совершенно секретной программе по тестированию одноместных мини-субмарин, предназначенных для атаки на вражеские корабли, подводные лодки, нефтяные платформы и прочие цели. Программа ПМСН — персональные мини-субмарины-невидимки. Это было воистину гениальное изобретение. Малышки передвигаются быстро и бесшумно, выглядят же точь-в-точь как обитатели морских глубин: манты, акулы, даже черепахи. Поскольку предполагалось, что пилотировать субмарины будут рядовые «морские котики», а не специально обученные пилоты, то и для тестирования отбирали самых обычных бойцов. И наш друг Аттикус оказался одним из лучших среди участников программы. Аттикус в изумлении уставился на миллиардера: тот проявил глубокую осведомленность в мельчайших деталях сверхсекретного проекта, о котором даже внутри ВМС знали очень немногие. Тревор тем временем повернулся к нему и сказал: — Уверен, что наша субмарина не сильно отличается от тех, какие вам довелось пилотировать по программе ПМСН, за исключением, конечно, размера. Аттикус улыбнулся. Ему было абсолютно все равно, откуда Тревор раздобыл информацию, и он знал, что Тревора это тоже не беспокоит. Сейчас их двоих объединяло общее дело. Правила и моральные нормы подождут до окончания миссии. Быть может, у Тревора есть информатор или же О'Ши залез в базу данных ВМС. Плевать. Что в данную минуту занимало Аттикуса, так это как достать со дна океана пленку, на которой может быть записано хоть что-то полезное для охоты. Прочее не имело значения. Ничто больше не имело значения. Андреа мерила шагами палубу катера Береговой охраны и не отрывала глаз от сверкающего на солнце корпуса «Титана», который по-прежнему неподвижно высился неподалеку. В голове роились мысли: «Что они там задумали?» «Где Аттикус?» «Почему они стоят на месте?» Она раз за разом прокручивала в голове эти вопросы и не находила ответов. Количество неизвестных в этой задаче намного превышало те немногие сведения, какими располагала Андреа. Более того: она не могла сообщить командованию о своих тревогах в отношении Аттикуса. Для всех тогда станет очевидно, что она находится здесь вовсе не для того, чтобы наблюдать за Манфредом, а с иной — значительно менее официальной — целью. И как объяснить использование катера Береговой охраны для преследования яхты Тревора Манфреда, если та не двигается? Главное же — Тревор поступил именно так, как она и предвидела: вскоре после утреннего обмена любезностями несколько человек вышли на корму «Титана» и закинули удочки в воду. С катера за ними внимательно следили, но все их действия только подтверждали слова Манфреда о рыбной ловле. Мужчины периодически вытаскивали из воды рыбу, а одного из них чуть было не утянуло за борт — спасла оборвавшаяся леска. Андреа видела, что они вытягивают здоровенных рыбин — некоторые явно весили до сотни фунтов, а то и больше. Лески должны быть очень прочными. Что же могло порвать леску незадачливого рыбака? «Что-то действительно огромное», — подумала Андреа. Что-то действительно огромное. Мысли, беспорядочно крутившиеся в голове, замедлили бег. Она поняла, что здесь делает Аттикус. Поняла, что у него может быть общего с Манфредом. Они объединились с целью выследить и убить морское чудовище. Каким образом Аттикус так скоро нашел общий язык с одним из богатейших людей планеты, она не представляла, но факты были налицо. Аттикус и Манфред действовали сообща. «Атти, ты даже не представляешь, во что впутался», — подумала Андреа. В этот момент она приняла решение во что бы то ни стало связаться с Аттикусом, чего бы ей это ни стоило. Пусть даже придется добираться до «Титана» вплавь. 22 На борту «Титана», залив Мэн Если бы не стоящая перед ним жуткая цель, Аттикус, наверное, испытывал бы восторг от происходящего. Но мысли о пленке, за которой они сейчас направлялись на отмель Джеффри, наполняли его ужасом. Сейчас он сохраняет обрывочные и бессвязные воспоминания о гибели дочери, но когда они поднимут камеру и просмотрят запись, ему придется увидеть и пережить чудовищную трагедию снова… и еще снова и снова. Аттикус шел следом за Тревором в самые недра «Титана» — так далеко он еще не забирался. Воздух сделался прохладным, потянуло сыростью. В коридорах уже не встречалось никаких украшений — только металлические стены и потолок и пол с прорезиненным рубчатым покрытием. Тревор рассказал, что такое покрытие сделано специально, чтобы не чувствовать себя коровой на льду, когда идешь с мокрыми ногами. Наконец они подошли к большому люку с надписью: «Отсек „Манты“».[29] — Отсек «Манты»? — недоуменно спросил Аттикус. — «Манта» — это наша подлодка, — с гордостью произнес Тревор. — Понимаю, название не шибко внушительное. Тем не менее я уверен: вы убедитесь, что она ему вполне соответствует. Тревор потянул за рычаг, и люк с негромким щелчком открылся. Они прошли внутрь большого помещения, в центре которого находился еще один, пока закрытый, люк, через который субмарина выходила наружу. Сама же лодка висела над полом на четырех толстых металлических тросах, являя собой удивительное зрелище. Черная как смоль, она очертаниями напоминала истребитель «Стелс». «Нет, — подумал Аттикус, — не истребитель. А именно ската, манту». Он обошел вокруг подвешенной субмарины, внимательно осматривая ее. Пятнадцать футов в длину и двадцать в ширину. Провел пальцем по слегка покатой корме — ощущение было, как если дотронулся бы до живого существа. В задней части корпуса выступали выходные отверстия водометных движителей — зрелище впечатлило. Аттикус прошел к передней части. Там, где у настоящей манты расположены глаза, из ровной поверхности лодки приподнимались два прозрачных пузыря — для первого и второго пилотов, — предоставляя сидящим внутри круговой обзор. Вдоль обоих бортов имелось по три небольших иллюминатора. Субмарина имела настолько обтекаемые, аэродинамические очертания, что казалось, она может летать. — Манипуляторы у нее есть? — спросил Аттикус. Тревор подошел к нему. Теперь они стояли под днищем лодки, которое, как у настоящей манты, было белого цвета. — Они находятся внутри корпуса и выдвигаются по мере необходимости, — объяснил Тревор, указывая на четыре маленьких лючка, по два с каждой стороны. — В тех, что расположены посередине корпуса, скрыты манипуляторы. А там, на оконечностях, — мини-торпеды. Аттикус не мог скрыть удивление. Тревор ответил на его невысказанный вопрос: — Никогда ведь не знаешь, с чем можно столкнуться, когда исследуешь морские глубины, согласны? Хотя, думаю, для нашего монстра эти торпеды будут что слону дробинка. Увиденное поразило Аттикуса. Те субмарины, что находились на вооружении ВМС США, были в два раза меньше, а их дизайн и снаряжение не шли ни в какое сравнение с «Мантой». То, что еще только находилось в стадии разработки и тестирования у военных, уже висело в ангаре «Титана», готовое к использованию в любую минуту. — Какова максимальная глубина погружения? — Три тысячи футов, — ответил Тревор, покачиваясь на носках со скрещенными за спиной руками. Аттикусу он напоминал сейчас маленького мальчика, хвастающего перед товарищами новой игрушкой. Но у него и впрямь-таки был повод для бахвальства. Три тысячи футов — это много для мини-субмарины. Учитывая, что глубина над отмелью составляет от ста до ста двадцати футов, погружение не представлялось трудной задачей. К Тревору подошел капитан. — Все системы подключены. «Манта» готова к старту. Манфред махнул капитану рукой: — Заполнить помещение водой и открыть люк. — Слушаюсь, сэр. Коротко кивнув, капитан направился к выходу, едва не столкнувшись с О'Ши, который скользнул мимо него в отсек. У Тревора глаза полезли на лоб. — Что вам здесь угодно, святой отец? — Да вот, питаю надежду отправиться вместе с вами, — объяснил О'Ши спокойным тоном, резко контрастирующим с возбужденными голосами остальных присутствующих. — Я еще никогда не бывал на глубине, ну и подумал, что подвернулась счастливая возможность. — Никогда не полагал, что вы интересуетесь подводным миром, — удивился Тревор. — Этого творения Господа я еще не зрел собственными глазами. — М-да, — произнес с улыбкой Тревор, затем, жестикулируя, как если бы декламировал Шекспира, прибавил: — И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной. И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее. — И, воздев обе руки кверху, закончил: — И увидел Бог, что это хорошо.[30] Он поклонился, как бы ожидая оваций за беглое цитирование Библии. Когда он опять выпрямился, его белые волосы торчали космами во все стороны, глаза же отсвечивали сумасшедшим блеском. Никогда прежде Аттикусу не приходилось встречать человека, который бы так умел развлекать сам себя. — И уверяю вас, отче, что это воистину хорошо. Однако, боюсь, наша вылазка не совсем заурядна. — Тревор прищурился и потер нос. — Хотя я, кажется, кое-что забыл. Есть и еще причина, вследствие коей вам взошло на ум отправиться с нами? О'Ши улыбнулся и кивнул. — Не хотелось напоминать, но вы пропустили утреннюю исповедь. И если что-нибудь вдруг случится… пойдет не так… Я понадоблюсь. — Да-да. Отлично. Послышалось громкое клацанье. Распоряжения Тревора всегда исполнялись неукоснительно и без промедлений. Скрежет механизмов и негромкий шум моторов возвестили о том, что отсек сейчас начнет заполняться водой и вскоре откроется выходной люк. — Так, друзья мои, поспешим! — крикнул Тревор и нажал несколько кнопок на панели под брюхом субмарины. Код, как заметил Аттикус, был очень простой, всего четыре цифры: 2009. Поначалу он решил, что они обозначают год, но затем подумал: просто совпадение. Хотя такой код, конечно, проще запомнить. В боку подлодки открылся люк, из него выдвинулся трап. Все трое быстро по нему поднялись и вошли внутрь субмарины точно в тот момент, когда в отсек начала поступать забортная вода. Интерьер «Манты» напоминал рубку «Энтерпрайза», звездолета из сериала «Звездный путь»: роскошный, комфортабельный и суперсовременный. Как и на «Титане», здесь наверняка имелся автопилот. Приборная панель казалась на удивление простой. На ней имелся джойстик управления, как в истребителях, несколько кнопок и самый минимум датчиков. Перед креслами пилотов располагались мониторы, и Аттикус предположил, что все системы управления контролируются и регулируются посредством компьютера. В кабине пахло кожей и нагретыми электроприборами. Воздух был в меру прохладен и свеж. Несмотря на небольшие размеры субмарины, находившиеся в ней не ощущали клаустрофобии. Тревор указал Аттикусу на правое кресло, стоявшее перед одним из панорамных окон, или одним из «глаз», сам же уселся в левое. О'Ши досталось одно из двух боковых сидений возле иллюминатора. Усевшись в кресле поудобнее, Аттикус хотел было посмотреть в панорамное окно, но обнаружил, что оно находится выше его головы на добрый фут. — Оно что, предназначено для великанов? — спросил он. Тревор улыбнулся и протянул руку к своему сиденью. Как и в машине, у каждого сиденья имелась небольшая панель с кнопками. Тревор нажал одну из них, и его сиденье стало подниматься, так что голова с растрепанными волосами оказалась внутри стеклянного пузыря. Аттикус последовал его примеру и с удовлетворением обнаружил, что джойстик управления поднимается вместе с ним. — Я хотел, чтобы внутри можно было стоять, — просто сказал Тревор. — Если надоест смотреть на океан через «глаз манты», можно вывести картинку на монитор. Аттикус осмотрелся. Ему доводилось пилотировать различные типы мини-субмарин, но ни из одной не было такого прекрасного обзора. — Нет… Это великолепно. Тем временем вода достигла нижнего края панорамного окна и быстро покрыла его целиком. Аттикус даже и не засек, насколько быстро. — Когда лодка освободится от креплений, — сказал Тревор, — не беритесь сразу за управление. Дождитесь, когда мы окажемся вне яхты. Отсюда нас выведет компьютер. Мгновение спустя легкий толчок возвестил о том, что тросы, на которых покоилась лодка, отсоединились. Как и обещал Тревор, компьютер принял управление на себя и начал медленно выводить «Манту» через люк в открытый океан. Немедленно их встретила пара огромных челюстей с рядами острых как бритвы зубов. В первый момент Аттикус подумал, не галлюцинация ли это, вызванная подсознательным страхом перед океанскими глубинами. Но когда пузырьки и пена рассеялись, он различил характерные треугольные акульи зубы — то была гигантская белая акула, красавица Лорел во всей красе. — Она не опасна для подлодки? — спросил Аттикус. — Ничуть, — отозвался Тревор с ухмылкой. — Всякий раз, когда мы выходим в океан на «Манте», она подплывает поздороваться. Уверяю вас, она не пропустит ни одного гостя. Лорел совершила два круга почета вокруг лодки, после чего лениво удалилась. — Вот видите, — заметил Тревор, — она вполне дружелюбная девочка… когда захочет. Аттикус посмотрел на Тревора — лицо его, искаженное за счет причудливого преломления света в стеклах двух пузырей, делало его похожим скорее на скандинавского тролля, чем на миллиардера. Когда Тревор еще и широко ему улыбнулся, Аттикус едва подавил смех. Слова, произнесенные Тревором, вмиг заставили его забыть о веселье: — Ведите нас вниз, дорогой Ахав! Вниз, вниз, на глубину за пленкой с записью зверя, чтобы мы смогли узнать его слабые места и прижать гадину! Шутливый тон и театральность, с которой это было произнесено, не произвели на Аттикуса впечатления. Он вовсе не жаждал поскорее поднять со дна запись и вновь повстречаться на ней с чудовищем. Но, несмотря ни на что, он пойдет до конца. Подобный метеориту, несущемуся через космические просторы, он, ведомый неподконтрольными ему силами, не остановится, пока не вступит в единоборство с неизвестной силой. Аттикус сжал джойстик и двинул его вперед. «Манта» начала быстро опускаться в лазоревую глубину. 23 На борту «Манты», залив Мэн Как ни грустно было у Аттикуса на душе, он все же не мог сдержать радостную улыбку. Управляя джойстиком, он заложил для начала крутой вираж, резко сменив направление, сделал большую петлю («Манта» едва не выскочила на поверхность) — и снова увел ее на глубину. Все эти маневры проделывал он не развлечения ради, а чтобы как следует почувствовать субмарину, определить, на что она способна, какую скорость может развить. Необходимо было освоиться с управлением. В целом Аттикус ощущал себя как за штурвалом истребителя: удивительного подводного истребителя. Тревор что-то радостно промычал: он также получал удовольствие от всего этого. Только когда сидевший сзади О'Ши громко застонал, Аттикус угомонился и сбавил скорость, пустив лодку по прямой. Он высунулся из своего пузыря и посмотрел на священника: — Вы как, в порядке? — Все превосходно… — пробормотал позеленевший О'Ши. — Только давайте поедем чуть медленнее, хорошо? Я никогда особо не фанател от русских горок. Тревор присоединился к разговору. — Святой отец, только не говорите мне, что вы сейчас не почувствовали, что такое жизнь! — Это прерогатива Господа, — протянул О'Ши с вымученной улыбкой. — Тьфу на вас, — махнув рукой, сказал Тревор. Посмотрел на Аттикуса и добавил: — Браво! Когда покончим с этим делом, я возьму вас в команду, коли того пожелаете. Для Аттикуса предложение это свалилось как снег на голову. Это было искушение, сулящее большие деньги и приключения, но… все это выглядело таким незначительным в свете того, что произошло с ним и что могло еще произойти. Правда, он и сам уже об этом подумывал и, в принципе, склонен был принять предложение. Тревор был ему симпатичен. Если он выживет в противостоянии с монстром, надо будет решать, что делать дальше, пусть даже сейчас жизнь представляется ему пустой и никчемной. Пока же он просто кивнул и вернулся внутрь своего пузыря. Остаток пути прошел в молчании и без разгона до безумных скоростей. Когда они добрались до дна на глубину примерно под двести футов, вода вокруг стала насыщенного синего цвета, так что видимость упала буквально до нескольких футов. — Тревор, — сказал Аттикус, — у этой штуковины ведь наверняка есть фары. И когда мы обнаружим камеру, сможете вы управлять манипуляторами? Тревор внимательно смотрел на него, на его физиономии тролля отображался нелегкий мыслительный процесс. Вроде как если бы он что-то всерьез обдумывал. Наконец он улыбнулся и отдал честь: — Есть, мой капитан! Океан превратился в шар ярко-синего цвета, когда включились две внешние металлгаллидные лампы по пятьсот ватт каждая, заливая все вокруг почти дневным светом. Песчаное дно в ярком свете казалось коричнево-золотым. Оно просто кишело оранжевыми трубчатыми актиниями и роющимися в песке анемонами, чьи прозрачные усики медленно колыхались в воде. Несколько мелких крабов обратились в бегство при приближении «Манты» с ее включенными фарами. Облачка зоопланктона кружились вокруг субмарины — форма жизни, даже не подозревающая о вторжении инородного тела. Аттикус не обращал внимания на обитателей морского дна, которые в другое время непременно привлекли бы его внимание. Он полностью был сосредоточен на предстоящей задаче. — Я собираюсь обследовать здесь каждый квадратный сантиметр. Процесс будет долгим и нудным, но мы должны найти камеру. Тревор одобрительно склонил голову, и Аттикус медленно двинул лодку вперед. Три четверти часа спустя их усилия были вознаграждены. Свет прожекторов отразился от какого-то предмета, лежащего на песчаном дне. Аттикусу не требовалось даже приближаться к находке. Внутри все замерло: он сразу узнал свою камеру, упакованную в защитный чехол. Когда они подошли совсем близко, Тревор произнес: — Мы находимся у самого края отмели, Аттикус. Следите за восходящими течениями. Аттикус кивнул. Он уже заметил подъем глубинных вод и теперь старался удержать субмарину на месте. — Главное, поднять камеру. Аттикус не мог видеть, чем занят Тревор, но слышал тихий шум двигателей, управляющих манипуляторами. Две механические руки начали выдвигаться из чрева «Манты», протягиваясь к лежащей на дне камере. Тревор уже ухватил манипуляторами ручки чехла, когда, взбаламучивая воду, из песка выскочила камбала и поплыла прочь, держась возле самого дна. Другое внезапное движение заставило Тревора оторваться от своего занятия. Он вскрикнул. Гигантская тень поднималась из глубины за краем отмели. Существо невероятных размеров медленно всплывало, широко разинув огромную пасть. — Уходим отсюда! — взвизгнул от ужаса Тревор. — Оно идет на нас! Аттикус через силу рассмеялся. Он рад был избавиться от комка в горле и отвлечься от тяжелых дум, не замедливших явиться в тот момент, когда он увидел камеру. — Это всего лишь гигантская акула, — сказал он. Когда наконец сорокафутовая акула, пропуская через широко открытую пасть воду и поглощая из нее мириады беспомощных веслоногих рачков, явилась во всей красе, Тревор успокоился и принялся рассматривать гигантскую рыбину. — Акула. Вот чертова же акула! Да она просто огромна. — Гигантская акула — вторая по величине из рыб, водящихся в океане. Крупнее ее только китовая, — пояснил Аттикус. — Но такая большая… — Можете мне поверить, — мрачно сказал Аттикус, — что, когда вы увидите тварь, за которой мы охотимся, эта беззубая громадина в сравнении с ней покажется вам мелкой рыбешкой. Лорел же на ее фоне будет выглядеть не более чем детским пупсом. Эхом в маленькой кабине прозвучало радиосообщение с «Титана»: — Мистер Манфред! Мы только что засекли нечто огромных размеров на… Тревор нацепил наушники, включил микрофон и прервал паникера: — Это акула, олухи. И если в следующий раз вы не предупредите меня вовремя о приближении чего-нибудь этакого, пеняйте на себя. Все ясно? — Да. Да-да, сэр. Простите, сэр. — Где оно сейчас? — Ммм… акула уплывает. — Да не акула! — заорал Тревор. — Это существо. Морской змей! — А… оно… по-прежнему движется за косяком. Оно примерно в трех милях от вас в направлении на север. Тревор сорвал с головы наушники и отшвырнул их в сторону, крикнув в сердцах: — Имбецилы! Аттикус бросил последний взгляд на гигантскую акулу, величественно уплывающую прочь и жадно заглатывающую рачков. «Не все огромные морские существа являются чудовищами», — подумал Аттикус, став на несколько секунд прежним собой, крупным ученым-океанографом. Он двинул джойстик и, вместо того чтобы начать подъем к яхте, направил субмарину следом за лениво удаляющейся акулой. Подведя «Манту» почти вплотную к ее голове и осветив ее мощными прожекторами, Аттикус отчетливо увидел коричневатую окраску, конической формы морду и огромные жаберные щели. Хотя гигантскую акулу красавицей не назовешь, благодаря грациозным движениям при ее размерах она являлась настоящим чудом природы. Внезапно громадная пасть захлопнулась. Акула на мгновение замерла, а затем развернулась и ринулась вглубь со скоростью, которой Аттикус от представительницы ее вида не ожидал. Аттикус почувствовал, как напряглись его мышцы, и прошептал: — Вот же, черт! — Что там такое? — обеспокоенно спросил Тревор. Вместо ответа Аттикус резко развернул субмарину и погнал с максимальной скоростью, на которую та была способна. Из динамика послышался голос, срывающийся на крик: — Оно сменило курс и движется в вашем направлении! О боже… Как быстро оно… Тревор отключил связь и крикнул Аттикусу: — Жмите на желтую кнопку! Лодка направится прямо в свой отсек на «Титане». Когда будем от него в двадцати футах, отпустите джойстик, и компьютер заведет нас внутрь. Аттикус, не задавая лишних вопросов, откинул защитную крышку и большим пальцем нажал на желтую. Еще он успел подумать, для чего предназначены три другие кнопки: зеленая, красная и синяя… Потом все мысли исчезли. Впечатление было такое, что они мчатся на чудовищных русских горках. Аттикус почувствовал, как его пригвоздило к креслу, когда субмарина за несколько секунд разогналась до скорости в пятьдесят узлов. Он услышал, как позади застонал О'Ши, но не из-за того, что его укачало. — Господи Всемогущий, вот оно, — пробормотал священник. О'Ши сидел у левого борта, и Аттикус посмотрел сквозь «глаз», в котором находился Тревор, в том направлении. Он увидел, как в воде передвигается огромная неясная тень. С такого расстояния виден был лишь едва очерченный силуэт, но характерные волнообразные движения не оставляли сомнений. Если бы существо не проплыло в сторону от них, гонясь за гигантской акулой, Аттикус, возможно, не оторвал бы от него взгляда и не посмотрел вперед. Но он это сделал и моментально понял, что в следующую секунду они врежутся в корпус «Титана». Он выпустил из руки джойстик, и компьютер немедленно принял управление на себя. С крыши субмарины сорвались гигантские струи пузырьков. Это включились движки, предназначенные для того, чтобы скорректировать курс «Манты» и замедлить ее ход. Еще несколько секунд назад субмарина неслась с неимоверной скоростью, угрожая своим пассажирам мгновенной смертью при столкновении с яхтой, — и вот она уже медленно поднимается и плавно заходит внутрь отсека. Когда лодка наконец-то оказалась в безопасности, Тревор опустил свое кресло. Аттикус последовал его примеру, и глаза их встретились. У Тревора на щеках блестели слезы, а кожа, казалось, стала еще белее обычного. — Оно прекрасно, — произнес он, вытирая рукавом испарину со лба. — Я просто должен это заполучить. Сзади прозвучал голос священника. В отличие от Тревора он не испытывал ни малейшего возбуждения, скорее ужас: — Вы уверены, что это будет разумно? Это… это существо даже вам может оказаться не по зубам. — Если я пойду долиною смертной тени… — начал Тревор. — …не убоюсь я зла, — закончил Аттикус. О'Ши нервно засмеялся: — Не считая той твари. 24 На борту катера Береговой охраны, залив Мэн Андреа стояла на верхней палубе катера Береговой охраны, чувствуя себя такой одинокой, как никогда в жизни. Большинство членов команды катера давно потеряли интерес к «Титану» и людям, по-прежнему удящим рыбу с борта гигантской яхты. Одна она не могла заставить себя уйти с палубы. Она знала: члены команды подозревают, что за ее интересом к «Титану» и Тревору Манфреду скрывается нечто большее, чем она сочла нужным объяснить. И Андреа не удалось бы рассеять эти подозрения, так как они соответствовали действительности. Уже в который раз она поднесла к глазам бинокль и осмотрела яхту от носа до кормы. Если не считать рыбаков, на «Титане» не наблюдалось никаких признаков жизни. Абсолютно никаких. Андреа внимательно рассматривала мужчин, расположившихся на корме, — на то, как они закидывают удочки и вытаскивают рыбу. Она искала человека с растрепанной копной белых волос, но не находила. Тревор Манфред упорно не появлялся. Он утверждал, что рыбаки — это его гости. «Тогда почему он сейчас не с ними?» — подумала Андреа. В этот момент один из мужчин резко потянул на себя удочку, так что удилище выгнулось в виде перевернутой буквы U. Видимо, на крючок попалась крупная рыбина. Но когда рыбак уселся и начал наматывать леску на катушку, вытягивая добычу, Андреа увидела, что похвастать-то ему нечем. Это оказался всего лишь еще один тунец не самых крупных размеров. Пару таких они уже выудили. Она следила за тем, как мужчина сражается с рыбиной, — лицо его на таком расстоянии было не больше миллиметра в диаметре, но она видела его зубы, когда он ухмылялся. Товарищи приветствовали его успех шумными возгласами, махали руками и вообще веселились, как могли. Быть может, они действительно гости на яхте? А Тревор Манфред нехорошо себя чувствует или же он просто негостеприимный хозяин? Внезапно мужчины замерли. Казалось, они прислушиваются к чему-то. Удачливый рыбак выпустил удочку из рук, и она полетела за борт. Через несколько секунд на корме не осталось ни единой живой души. Что же у них там произошло? Металлический лязг открывающейся за спиной двери заставил Андреа оторваться от наблюдений. Она обернулась и увидела капитана, выходящего из рубки. Он с хмурым видом направлялся к ней. «Застукали, — пронеслось в голове. — Может быть, Рейли проболтался?» Она выпрямилась, готовая услышать о себе нелицеприятные высказывания, уверенная в то же время в своих решениях и поступках. Она дождалась, пока капитан подойдет вплотную, и выпалила: — Сэр, я могу вам все объяснить. — Весьма в этом сомневаюсь, — произнес капитан, встав рядом и глядя на «Титан». Андреа смутилась. Похоже, капитан нисколько не сердит на нее. Его куда больше интересовала яхта Тревора Манфреда, чем Андреа Винсент. Она решила повременить с объяснениями и послушать, что скажет он. Капитан вздохнул, сдвинул фуражку на затылок и потер виски. — Послушайте, все мы знаем о том, что видели вы и ваша команда. Все мы слышали о спасательной операции, о морском чудовище. Слухи распространяются быстро, как вам наверняка известно. По правде говоря, мало кто воспринял вашу историю всерьез. Мы посчитали, что она — истинная причина того, почему вы здесь; и она же — причина нахождения здесь Манфреда. Но никто у нас по-настоящему в это не верит. Мы намеревались сегодня идти обратно. Не все из моей команды одобряют эту сумасбродную затею. Интересно, куда он клонит? Она уже собиралась задать вопрос вслух, но решила, что пока лучше хранить молчание. — Короче, сейчас мы перехватили сообщение. Андреа наморщила лоб. — С «Титана»? — Да, но ответ пришел, — капитан указал пальцем куда-то за борт, прямо в океан, — оттуда. Андреа посмотрела на волны, словно пытаясь проникнуть взглядом до самого дна, гадая, что же там может происходить. — Похоже на то, что они наткнулись на это ваше чудовище. Похоже, кто-то из них находится сейчас под водой в мини-субмарине, спущенной с «Титана». Клянусь Богом, я и сам вам не верил, но ужас в голосах этих людей… — Капитан задумался и посмотрел на яхту. — Куда подевались рыбаки? Андреа обернулась к «Титану», вспомнив, как неожиданно мужчины побросали свои удочки и скрылись. Если прибавить к этому информацию, полученную от капитана, можно представить, как экипаж яхты сейчас носится взад-вперед, готовясь к отплытию, поднимая на борт мини-субмарину. О рыбной ловле давно забыто. Что же все это означает? Андреа едва не задохнулась от неожиданно пришедшей в голову мысли: «Они собираются его преследовать!» Тревор бурей ворвался в рубку «Титана» и начал отдавать приказы. Аттикус и О'Ши стояли позади. Все в рубке пришло в движение, капитан и прочие члены команды забегали, готовясь немедленно начать преследование. Римус приветствовал вошедших. Его по-всегдашнему яркая рубашка контрастировала с виноватым выражением лица. — Мне следовало быть с вами, — произнес он голосом, полным искреннего сожаления. — Не беспокойся, Римус. Аттикус управлял лодкой, как настоящий профи, — сказал Тревор, похлопав гавайца по плечу, и отошел к окну. Римус мрачно посмотрел на Аттикуса и встал возле босса, ожидая дальнейших указаний. О'Ши тихонько подошел к Аттикусу и прошептал: — Будьте поосторожнее с этим парнем. — Он кивнул на Римуса. — Он не любит, когда кто-нибудь другой сближается с Тревором. — Ему не о чем беспокоиться. Я и знаком-то ведь с Тревором всего пару дней. — Вы называли его по имени. Аттикус пожал плечами: — И что тут такого? — По имени его называют либо те, кто шельмует его в газетах и на телевидении, либо — кто пользуется его особым расположением. На «Титане» только я имею такую привилегию — единственно потому, что он опасается той силы, которую я представляю. — Что-то не верится, чтобы Тревор боялся Бога, — сказал Аттикус. — Не Бога: вечности. Он верит — невесть по каким причинам, — что во власти священников отпускать грехи и спасать душу. Я для него — пропуск в вечную жизнь. — А на самом деле все обстоит не совсем так? О'Ши улыбнулся: — Совсем не так. Но он верит в то, во что хочет верить. — Тогда — что вы-то здесь делаете? Я сомневаюсь, что это нормально для священника — получать деньги за то, что он выслушивает исповедь. — Об этом, — сказал О'Ши, — как-нибудь в другой раз. Они замолчали и услышали голос Тревора: — Где сейчас эта тварь? — Идет, как и прежде, за косяком, — откликнулся капитан, склонившись над экраном сонара, куда по-прежнему поступали сигналы с разбросанных по заливу буев. — Видимо, сочло гигантскую акулу конкурентом и прогнало со своей территории, — сказал Аттикус. Он не мог удержаться от того, чтобы не проанализировать поведение животного с позиции океанографа. — Оно… оно поднимается, — произнес капитан напрягшимся голосом. — Следом за косяком. Аттикус ощутил прилив адреналина. Он знал, что произойдет дальше. — Полный вперед! — крикнул Тревор. — Мы должны настичь его через десять минут, иначе полетят головы! — Он повернулся к Римусу и добавил уже мягче: — Не займешься ли гарпунным ружьем? — Да, сэр, — кивнул Римус и бегом бросился из рубки. Тревор обратил к Аттикусу сияющее лицо. — Вы готовы, Аттикус? Игра началась. Насколько мне помнится, у Мелвилла эта часть называлась «Погоня». — Это было уже в конце книги, — подсказал О'Ши. Тревор в ответ с улыбкою произнес: — Я очень нетерпеливый. За кормой «Титана» вспенилась вода. Яхта тронулась с места и начала быстро набирать ход. — Они поплыли туда! — крикнула Андреа. Кричать не было нужды, так как с того момента, когда стало ясно, что происходит на «Титане», команда катера была наготове, чтобы стартовать в любую минуту. Андреа стояла рядом с капитаном на мостике. — Следуем за ними, — приказал капитан. — Подойти ближе, но сохранять безопасную дистанцию. Судно слегка дернулось, когда ожили двигатели. Опустились в воду гребные винты, и катер, вспенивая воду, отправился в погоню за яхтой Тревора Манфреда. Капитан и все члены экипажа думали сейчас о преследовании яхты, но также начали склоняться и к тому, что морское чудовище, над рассказами о котором они только и делали, что потешались, может существовать реально. Мысли же Андреа были сосредоточены на человеке, за которым она неотступно следовала с той минуты, как вернула его к жизни. Она знала наверняка: он на «Титане». Но когда она следила взглядом за огромной яхтой, рассекающей волны, на ее носу что-то вдруг металлически блеснуло — ей подумалось, что, быть может, уже слишком поздно спасать Аттикуса. Если на борту «Титана» ничто его жизни, возможно, не грозит, то в схватке с чудовищем он может потерять себя. Андреа опасалась, что он может сам превратиться в такого же монстра, как то существо, на которое он охотится. Кто-то положил руку ей на плечо. Андреа обернулась и увидела капитана: тот разглядывал фотографию. — Мы ведь на самом деле здесь из-за него? Это же тот парень, которого вы спасли и который потерял дочь? Она кивнула. — И он на «Титане»? Снова кивок. Он крепко сжал ее плечо. — Мы вернем его. — А вы давно поняли? — Я уже достаточно давно хожу в море и могу легко опознать женщину, которая ждет возвращения своего любимого. — Капитан улыбнулся. — Когда вы давеча стояли на палубе и смотрели на то судно, в глазах у вас было такое же выражение, что и у моей жены всякий раз, когда она встречала меня на берегу. Андреа тоже улыбнулась. В конце концов ее тайну все же раскрыли, но, странное дело, ее это совершенно не беспокоило. Капитан был хорошим человеком. Вдруг она поняла, что так до сих пор и не знает его имени. — А как ваше имя, капитан? — Джон Кнехт, к вашим услугам. — Спасибо вам, капитан Кнехт, — сказала она. 25 На борту «Титана», залив Мэн «Титан» начал преследование морского чудовища. Разогнавшись до предельной скорости, судно, раскачиваясь на восьмифутовой высоты волнах, уверенно шло вперед. Стоя на палубе и ощущая, как она слегка ходит под ногами вверх-вниз, Аттикус получал удовлетворение от того, что вновь оказался в родной стихии. Все-таки именно в море, а не на суше он чувствовал себя дома. Следуя вместе со священником за Тревором на носовую палубу, Аттикус увидел, как что-то растет впереди из палубы — именно там, где он прошлой ночью оплакивал потерю дочери. Металлическая поверхность засверкала на солнце. Он сразу понял: это гарпунное ружье. На палубе их встретил Римус. — Практически готово, сэр. Тревор кивнул и посмотрел на Аттикуса. — Ну, как оно, впечатляет? Аттикус испытывал отвращение от одной мысли об убийстве китов. Его просто выводил из себя тот факт, что, например, в Японии продолжают уничтожать этих прекрасных животных. «Для научных исследований» — так это называется у них. Только последний глупец поверит в подобное объяснение, когда китовое мясо, жир и плавники попадают в японские магазины. И Аттикус понимал, что гарпунное ружье на носу судна может служить только одной цели — охоте на китов. Он хотел спросить, использовалось ли ружье для убийства животных, но ответ был и так очевиден. Аттикус почувствовал, как внутри все перевернулось. «В кого же я превращаюсь, если такой человек, как Тревор Манфред, столь быстро стал мне близким другом? Неужели мы действительно так похожи? Неужели я смог бы присоединиться к его команде и наблюдать, как из этого гарпунного ружья убивают беззащитных китов? Разве же к этому я стремился?» Аттикус отмел одолевавшие его вопросы. Речь ведь идет не о развлечении. Никакого удовольствия от предстоящей охоты Аттикус не испытывал. Если где-нибудь во Флориде аллигатор съест ребенка, хищника выследят и убьют. Если медведь задерет целую семью, на него начнут жесточайшую облаву. «И здесь то же самое, — убеждал себя Аттикус, — таковы законы природы». «Нет, — возразил он себе. — Когда лев отбивает теленка от стада буйволов, те не ищут мести, не начинают охотиться на льва. Помычат немного над потерей — и дальше живут. Вот он, закон природы!» «Ну что ж, — согласился с собой Аттикус, — тут закон не природы, а человеческого общества». С этим еще можно жить. В прошлом ему приходилось убивать ради своей страны. А сейчас он сможет убить ради своей дочери. Приняв окончательное решение, Аттикус сосредоточил внимание на гарпунном ружье. Римус аккуратно уложил на палубу толстый трос, который был прикреплен к устрашающего вида гарпуну с четырьмя зубцами, торчащему из жерла орудия. Очертаниями оно напоминало футуристическую лазерную пушку. — Ну не красавец ли? — спросил Тревор. — Все детали сделаны из титана. Знаю, что это выходит за рамки дозволенного, но зато он меня никогда не подведет и никогда не наскучит. Стоил целого состояния, но и служит мне верно. Четыре зубца, острые как бритва, внутри снабжены колючками, так что гарпун накрепко застревает в теле жертвы. При попадании зубцы выдвигаются, а вот этот заряд — Тревор показал на отверстия между зубцами гарпуна, внутри которых виднелись небольшие цилиндры, — довершает дело. Мало кто знает, что гарпуны несут в себе неслабый заряд, который взрывается после того, как поражена цель. Ранение, причиняемое взрывом, медленно добивает животное. — Да, крутая штуковина, — поддакнул Римус. — Я знаю, — процедил Аттикус, скрежеща зубами. — Разумеется, знаете, — сказал Тревор, — и, хоть вы испытываете предубеждение против использования подобного оружия, думаю, в нашем случае вы согласитесь, что эта тварь заслуживает медленной смерти, которую несет ей наш Экскалибур.[31] Аттикус коротко кивнул, стараясь сосредоточиться на предстоящей задаче и не думать о китах, убитых из ружья, которое вот-вот окажется в его руках. — Я не уверен, что этого будет достаточно. Эта тварь крупней любого кита. — Верно, — согласился Тревор, — но мы установили двойной заряд. Конечно, оно не сразу истечет кровью, но никакое количество белых кровяных телец не сможет закупорить проделанную взрывом дыру. — Слева по курсу! — раздался крик с мостика. Аттикус проследил за направлением указательного пальца капитана и увидел у самой поверхности колышущееся серебряное облако — косяк сельди, — а под ним зловещую тень, поднимающуюся из глубины. Он повернулся к Тревору и спросил: — Ружье готово? — К вашим услугам! Аттикус подошел к грозному оружию и взялся за него обеими руками. Быстро поводил влево-вправо и вверх-вниз, чтобы оценить, насколько легко можно с ним управляться. Остался вполне доволен. — Мы должны подойти как можно ближе! — Голос Аттикуса звенел от ярости, его жажда мести достигла пика. — Я не промахнусь! — Слышал, что он сказал? — обратился Тревор к Римусу. — Встань за руль и покажи этим губошлепам, как надо управлять кораблем! — Слушаюсь, сэр! — ответил Римус, весь сияя от гордости: ему доверили место самого капитана. Бросился в рубку, выкрикивая на бегу распоряжения. Тем временем Аттикус крепко сжал в руках ружье и направил его в сторону косяка сельди, в паническом ужасе спасающейся от жуткого хищника… точь-в-точь как в тот день. Яхта повернула левее, приближаясь к косяку. Аттикус, сотрясаясь от возбуждения, взревел подобно берсерку. Он чувствовал, что момент отмщения наступил. Рядом стоял Тревор. Глаза его были широко открыты, губы сложились в подобие усмешки. От нетерпения он подпрыгивал на месте. Чуть позади Тревора — О'Ши, также весь поглощенный происходящим и не скрывающий волнения: кулаки плотно сжаты, взгляд то и дело перемещается с поверхности океана на Аттикуса и обратно в ожидании развязки. Косяк теперь находился прямо по курсу. То одна, то другая рыбина выпрыгивала из воды, словно пытаясь взлететь. Следом показалось ОНО. Чудовище быстро поднималось из глубины; его добыча тщилась удрать. «Тебе нужно было бы кончить и меня, гадина», — подумал Аттикус, готовясь нажать на спусковой крючок. Вода под косяком вспучилась и разлетелась брызгами в разные стороны. Часть рыбин взлетела в воздух, часть — в разверстую огромную пасть. У всех троих, стоявших на палубе, перехватило дыхание. Монстр выныривал из воды и погружался вновь, подобно китам, поднимающимся к поверхности, чтобы набрать воздуха. Но не успел первый горб скрыться под водой, как чудовищная голова снова поднялась в воздух, заглатывая рыбу. Голова поднималась и опускалась, но горб оставался над поверхностью. Следом за ним, по мере продвижения монстра, под водой просматривалась целая цепочка горбов. — Господи, — выдохнул Тревор, — да это же морской змей. Самый настоящий морской змей. Целых десять горбов промелькнуло перед глазами изумленных зрителей, пока не появился похожий на обрубок хвост существа. Оно плыло, зачерпывая пастью сельдь и глотая ее десятками зараз. Аттикус отметил, что под водой существо двигалось иначе — куда более плавно, но тем не менее… — Стреляй же, черт тебя побери! — заорал Тревор. — Оно погружается!.. Аттикус сосредоточился на твари, которая, опустив голову под воду, больше не поднимала. Один за другим и горбы начали исчезать. Наведя прицел на самый крупный из них, Аттикус задержал дыхание и приготовился выстрелить. Он не был уверен, поможет ли задержка дыхания при стрельбе из гарпунного ружья, но привычка намертво въелась после многодневных упражнений со снайперской винтовкой. Гарпун вылетел из дула и понесся к цели, волоча за собой длинный трос. Улыбка осветила лицо Аттикуса, следящего за полетом гарпуна. Промахнуться он не мог! — Давай! — крикнул Тревор, перегнувшись через борт и глядя на приближающееся к цели смертельное оружие. Все тело Аттикуса напряглось в ожидании. Когда гарпун наконец приблизился к существу, мир вокруг словно замер. Все вдруг обрело поразительную четкость. Кошмару вот-вот конец… Гарпун звонко ударился в горб монстра и… отскочил. Перелетел вперед, ударился о другой горб и вновь, со звуком, который издает металл при соударении с металлом, отскочил, взвился в воздух и там, на безопасной высоте, взорвался. Аттикус схватил О'Ши и Тревора в охапку, и все трое повалились ничком на палубу. Сказалась больше привычка, чем опасение, что их действительно накроет осколками. Дымок от взрыва быстро рассеялся в воздухе над палубой «Титана». За спиной Аттикуса расхохотался Тревор: — Отличная работа! Отличная! Аттикус отодвинулся от миллиардера; тот сел и захлопал в ладоши: — Браво! Браво! — Вы довольны? — прорычал Аттикус, вставая на ноги; осмотрелся кругом, но ничего не увидел, кроме безбрежной синевы. — Он ушел! — А мы продолжим охоту, — усмехнулся Тревор. — Все оказалось куда интереснее, чем я ожидал. А эта тварь даже покрупней, чем я думал. Нет, но каково приключение! Хотя должен признать: я не люблю, когда у меня что-то отнимают. О'Ши помог Тревору подняться. Перед тем как удалиться, он проронил: — Не печальтесь, отважный Аттикус. Месть ваша осуществится. Обещаю вам. Когда они оба ушли, Аттикусу несколько полегчало. Он остался один на палубе яхты, один во всем мире. В тот же момент он понял, до чего пуст и никчемен окружающий мир. Океан утратил в его глазах былую магию. Семья разрушена. Сам он изменил своим моральным принципам. От горестных раздумий его оторвал посторонний звук — шум движущегося судна, но не «Титана». Значит, за яхтой следует какое-то еще. Перегнувшись через левый борт, он увидел невдалеке бегущий по волнам белый с красной полосой катер Береговой охраны. Он выглядел сущим карликом по сравнению с огромным плавучим дворцом Тревора Манфреда, и Аттикус подивился смелости, даже наглости капитана катера, осмелившегося так близко к ним подойти. Внимание Аттикуса привлекло какое-то движение на носу. Преследующее их суденышко сильно раскачивало, но Аттикус все же разглядел женскую фигуру с черными волосами, разметавшимися по ветру так, что они скрыли лицо. Сердце вдруг екнуло от узнавания. Мария. Но ветер переменился, лицо открылось его взгляду, и Аттикус увидел перед собой женщину столь же красивую, как и его жена, но ее мрачный вид был красноречивее любых слов. Андреа. Она стояла со скрещенными на груди руками, спина выпрямлена, и вся фигура выражала внутреннее напряжение. Она, очевидно, наблюдала за его неудачным выстрелом, и он не произвел на нее впечатления. Как не произвел бы и на Марию. 26 На борту «Титана», залив Мэн Аттикуса совершенно не интересовал вопрос, с чего бы это катер Береговой охраны США взялся преследовать «Титан». Он был так близок к тому, чтобы прикончить монстра, но тот таки избежал уготованной ему участи. Только это сейчас занимало мысли Аттикуса, прочее не имело значения. Что до Андреа, то он пришел к выводу, что его старая знакомая с самого начала преследовала личные интересы. «Забудь прошлое, — думал он. — Она не может быть тем же человеком, которого ты знал раньше. Она вообще, возможно, рассматривает мое несчастье как возможность по-быстрому срубить бабок. Что еще интересует сейчас большинство людей? Если же и самой в этом поучаствовать — то-то сценарий для фильма!» «Но если все действительно так, то почему я не перестаю о ней думать?» Придав лицу мрачное выражение, которым мог бы гордиться любой футболист, желающий устрашить противника, Аттикус закинул ноги на кресло в переднем ряду, скрестил руки на груди и стал ждать начала. Он свое дело сделал, и сейчас ему предстояло просмотреть самую ужасную и безжалостную запись, какую только можно представить. Фильм о смерти дочери. — Не расстраивайтесь вы так, — не преминул утешить его Тревор, откинувшись в кресле и глядя на Аттикуса через проход своего персонального кинотеатра. На стене перед ними висел пятнадцатифутовый экран, на наклонном полу стояли восемь удобных кожаных кресел, разделенных проходом. Комната была чуть освещена висящими на стенах бра, а также маленькими лампочками, горевшими по обеим сторонам прохода, что создавало атмосферу самого настоящего кинотеатра. — Это ведь была только первая попытка одолеть самого могучего зверя на планете. Мы не остановимся, пока не исполним нашу благородную миссию. Хотя Тревор, несомненно, говорил с наилучшими намерениями, его слова мало успокоили Аттикуса — ему как-никак предстояло увидеть смерть своей дочери, во второй раз за несколько дней. Повисшую в комнате неловкую тишину нарушило явление Римуса — в одной руке пульт и бутылка кока-колы, в другой ведерко промасленного попкорна. Аттикус моментально взбесился. — Ты, поганый урод, — рявкнул он, вскочив на ноги. Подошел вплотную к Римусу и, набрав пригоршню попкорна, раскрошил его в труху. — Развлекаться, что ли, сюда пришел? Повеселиться вздумал? Внезапная вспышка ярости заставила гавайца на мгновение опешить, но почти сразу же растерянность уступила место злости. Он вперил в Аттикуса гневный взгляд, но, когда глаза их встретились, моментально понял: дойди дело до драки — она закончится смертью одного из них. И кто будет убит — еще вопрос. — Ну же! — крикнул Аттикус. Римус хрюкнул что-то неразборчивое, что могло сойти за извинения, и поставил ведро с попкорном и бутылку на пол. Затем молча уселся в кресло. Аттикус посмотрел на Тревора и увидел, что глаза у того широко раскрыты от удивления. Он в недоумении поднял брови, давая тем самым понять, что отступление Римуса явилось для него полной неожиданностью. Дверь в задней части «кинотеатра» открылась, и вошел О'Ши — олицетворенное спокойствие. Он был одет в голубые джинсы и футболку и в такой одежде больше напоминал студента старших курсов университета, нежели священника. Пройдя мимо Аттикуса, О'Ши сел в соседнее кресло. Никто не задал ему вопроса о том, что он здесь делает и почему так одет. — Включай, — скомандовал Тревор. Римус направил пульт через плечо в конец комнаты и нажал кнопку. Видео с камеры переписали на DVD для удобства просмотра. Аттикус поначалу воспротивился идее смотреть запись на таком большом экране, но Тревор настоял, что так можно будет разглядеть важные для дальнейшей охоты детали, и Аттикус уступил. Он, впрочем, не сомневался: если у этой твари и имеются слабые места, обнаружить их будет очень непросто. Огромный экран ожил, стал синим, затем цвет сменился на черный, и пошла запись. Аттикус весь напрягся, услышав голос дочери, усиленный мощной системой «долби-серраунд»: «Чего мы ждем? Поехали!» Увидев на экране Джиону в облегающем дайверском костюме с развевающимися на ветру фиолетовыми волосами, он почувствовал, что сейчас его стошнит. — Красивая девочка, — заметил Римус. — Мне нравятся волосы, — прибавил Тревор. — Прокрутите вперед, — попросил Аттикус почти шепотом. Римус позволил записи идти еще несколько секунд. Ясно было, что он либо желал причинить Аттикусу дополнительную боль, либо увлекся созерцанием соблазнительных форм его уже мертвой шестнадцатилетней дочери. Тревор похлопал Римуса по затылку и сказал: — Промотай. Запись на несколько секунд потеряла четкость: перед камерой проплыла Джиона. Аттикус будто заново переживал события того трагического дня. Вот на экране появилось стадо мирно плывущих китов. Фильм продолжался, и зрители, не произнося ни звука, смотрели, как отец с дочерью проводят последние минуты вместе: вот они плавают с китами, вот Аттикус гладит по спине огромного самца. Из колонок раздался громкий крик: первый предупредительный сигнал. Аттикуса бросило в пот. Оно приближалось… Картинка на экране закружилась, когда киты вспенили вокруг воду. Затем из глубины показалось второе стадо. Аттикус слышал собственный голос: он инструктировал дочь относительно того, что следует делать. Сейчас, на видео, он отчетливо видел, что буквально считаные метры отделяли их от мчащегося в панике гигантского самца, когда тот свернул в сторону. Аттикус заметил, что Римус судорожно встряхивает головой. Похоже, даже этот мерзавец находился под впечатлением от увиденного. Колышущееся серебряное облако заполнило экран. С глухими звуками рыбины ударялись о тело Аттикуса. На какой-то момент одна сельдь оказалась между ним и камерой. Наконец картинка снова обрела четкость; океан успокоился и засверкал яркими красками. Но то, чего Аттикус не увидел в тот день, ясно запечатлела бесстрастная камера. Вдалеке отчетливо просматривался темный силуэт монстра. Поначалу он был бездвижен. Но затем чудовище медленно повернуло голову в их сторону, будто почуяв присутствие людей. Внезапно оно сорвалось с места и, совершая мощные волнообразные движения, помчалось прямиком к Джионе, словно именно ее и искало. Монстр поднимался из глубины, раскрыв челюсти, в которых сверкали гигантские зубы. Затем он замер. Перед зрителями предстало удивительно четкое изображение головы зверя с широко распахнутой огромной пастью, в которую затягивало Джиону. Несчастная девочка в беззвучной мольбе протянула руки к отцу. — О господи… — прошептал О'Ши. Тревор вскочил на ноги и проговорил: — Кронос. Ошеломленный Римус молча жевал свой попкорн. А Аттикус… Аттикус смеялся. Началось все с негромкого похихикивания, переросшего в гомерический хохот, и завершилось утробным ревом, перемежавшимся слезами и сопровождавшимся дикими взглядами. Раскачивая головою взад и вперед, он твердил: — Я убью его. Убью его. Я его убью. Аттикус подался к Тревору, и тот отпрянул назад. Трое мужчин молча смотрели на Аттикуса, и недоумение в их взглядах смешалось с опасением, не оказалось ли потрясение чересчур сильным и не спятил ли он. Наконец Аттикус слегка успокоился, но в голосе все же проскальзывали истеричные нотки: — Какое еще оружие есть на субмарине? Тревор на секунду задумался. — Говорите правду, — сказал Аттикус, недвусмысленно давая понять, что ждет только искреннего ответа. — Электрошоковые кабели, несколько высокоточных торпед и торпеда с небольшим ядерным зарядом, способная пустить ко дну авианосец… — Она мне понадобится. Тревор кивнул: — Утром. Когда мы окончательно поймем, с чем вам придется столкнуться, вы сможете встретиться с монстром лицом к лицу, так сказать. И тогда сможете убить Кроноса. Аттикус понимал, что Тревор прав, но клокочущая внутри ярость нуждалась в выходе. Он сможет сдержать ее на время, необходимое, чтобы как можно больше узнать о твари, но надолго его не хватит. В любой момент ярость может перехлестнуть через край, и до утра будет дотерпеть непросто. — Но почему? Почему Кронос? — дрожащим голосом вопросил О'Ши. — Так ведь, помнится, звали верховное божество древних греков? — Точно, — ответил Тревор. — Это имя вполне подходит: самое сильное и могущественное животное названо в честь самого могущественного из богов. Но я скорее назвал его так из-за внешнего вида. — Кронозавр,[32] — сказал Аттикус. — Именно. — Но это не кронозавр. — Ну разумеется. Кронозавр считался крупнейшей морской рептилией, но его длина не превышала сорока пяти футов. Наш же монстр мог бы спокойно им пообедать. Но форма головы и нижние плавники — точь-в-точь как у кронозавра. Быть может, они родственники. Или же мы имеем дело с эволюционировавшим представителем вида, который сумел пережить массовую гибель и протянул до наших дней в глубинах океана. — Послушайте, — Аттикус прервал разглагольствования Тревора, — вам, наверное, очень интересно рассуждать тут о его происхождении, но это никак не поможет нам его убить. Нам надо узнать, где у него находятся жизненно важные органы, как он дышит. Вот что нам сейчас нужно. Чтобы умертвить его, мы должны понять, как он живет. 27 На борту катера Береговой охраны, залив Мэн На палубе катера Андреа наслаждалась последними лучами заходящего солнца. Оно висело над самым горизонтом, на востоке уже потемнело. Небо с разбросанными по нему редкими облачками окрасилось в оранжевый, розовый и желтый цвета. Такое небо заставляет замирать сердца влюбленных, фотографов — хвататься за фотоаппарат, а верующих наводит на размышления о Боге. Но ни яркие краски закатного неба, ни приятный теплый ветерок не могли отвлечь Андреа от нелегких раздумий и притупить страхи. Разработанный ею план был рискованным. Она собиралась, когда окончательно стемнеет, отправиться вплавь к «Титану» и под покровом ночи проникнуть на яхту. В распоряжении Андреа имелись суперсовременные ласты, которые позволяли повысить плавучесть и снизить сопротивление воды. Но это было весьма слабым утешением, поскольку два судна разделяло около полумили. Если «Титан» вдруг снимется с якоря, ей придется вплавь возвращаться на катер, лишь затем можно будет возобновить преследование. Андреа содрогнулась, подумав: «И как только люди — тот же Аттикус, например, — могут постоянно торчать под водой?» Мысль о том, чтобы тайком пробраться на корабль и найти там человека, не будучи самой обнаруженной кем-либо, повергала Андреа в трепет. Она даже не была уверена, не оттолкнет ли ее Аттикус, если все же удастся его найти. Да, Коннер сердечно приветствовал ее возвращение, но Аттикус… Андреа не сомневалась, что, несмотря на годы, проведенные в спецназе среди крови и убийств, он за прошедшее после отставки время стал другим человеком, искренне любящим. И тем не менее приходилось признать: она не знает его теперешнего. — Вы уверены, что хотите это сделать? — раздался голос капитана Кнехта. С удивлением Андреа обнаружила, что уже совсем стемнело. Она была настолько погружена в собственные думы, что и не заметила, как исчезли последние краски дня. Она прямо посмотрела в глаза капитана и кивнула: — Я должна. — Вы понимаете, что, если что-то пойдет не так, если вас обнаружат, мы вынуждены будем отрицать нашу причастность к происходящему? — Кнехт вздохнул. — Как только вы покинете катер, вы будете предоставлены сама себе. Андреа судорожно сглотнула: — Я знаю. — Мы отойдем чуть далее, чтобы дать им расслабиться. Но если они уйдут в нейтральные воды… — …то, значит, обратно мне придется плыть дольше. Кнехт улыбнулся: — Намного дольше. Направляясь на мостик, он сказал: — Одевайтесь и ныряйте. Мы отойдем в два ноль-ноль. Пусть они думают, что мы возвращаемся в порт. — Он сделал паузу, оглянулся и серьезно произнес: — Надеюсь, что парень стоит того. Сказав это, капитан удалился, оставив Андреа наедине с вновь нахлынувшими сомнениями. — Я тоже надеюсь. Ощущение абсолютной пустоты, которое испытываешь во время ночного погружения, всегда вызывало у Андреа мысли, что именно так должны чувствовать себя космонавты в открытом космосе. Разница только в том, что под водой наличествует внешнее давление. Холод и пустота, лишенная каких-либо признаков света, заставляют глаза напрягаться до появления разноцветных точек. Ночью морские глубины кажутся более зловещими, но то, что она ясно видела сегодня при свете дня, пугало много сильнее, чем ночные воды. Велико было искушение при виде раскинувшейся вокруг пустынной бездны передумать, уступить своим страхам, вернуться назад. Но Андреа отмела подобные мысли. Она представляла себя торпедой, неуклонно несущейся к цели, и упрямо плыла вперед и вперед, потеряв всякий счет времени. Страхи и сомнения исчезли. Напротив, она ощущала в себе прилив сил и непоколебимую уверенность. Она была уверена, что смогла бы, возникни такая необходимость, плыть всю ночь напролет. И лишь когда отчетливо послышались удары волн о борт судна, Андреа сообразила, что достигла цели. Она сделала это. Нащупав борт и отталкиваясь одной рукой от его гладкой поверхности, она стала пробираться к корме. Андреа намеревалась проникнуть на яхту там, где накануне проходила «показательная» рыбная ловля. Ни на секунду она не переставала вслушиваться в окружающую тишину: не раздастся ли шум двигателей. Внезапно борт яхты рядом с ней засиял ярким светом, напоминая телепортирующий луч НЛО из фильмов про пришельцев. Андреа, совсем как напуганный таракан, отпрянула от света, опасаясь, что ее обнаружили. Сделав несколько глубоких вдохов, она достаточно успокоилась, чтобы сообразить: свет исходит из смотрового иллюминатора, расположенного ниже ватерлинии. Соблюдая максимум осторожности, Андреа отплыла на несколько футов от борта, чтобы на нее падало меньше света, и заглянула внутрь. Такой огромной каюты, чем та, что предстала ее глазам по ту сторону иллюминатора, ей еще видеть не доводилось. Можно было подумать, что это аквариум, с таким искусством неведомый художник изобразил на стенах разнообразных морских животных. Среди всего этого великолепия стоял маленький столик и два вычурных стула возле него; на столике красовались бутылка коньяка и две рюмки. Андреа едва не выпустила загубник, увидев, что к столику подходят рука об руку Аттикус и Тревор Манфред. Мужчины уселись на стулья и повели о чем-то беседу. Андреа попыталась прочесть что-нибудь по губам, но смогла разобрать лишь несколько слов — завтра… торпеда… и — ядерный заряд? Нет, очевидно, она неправильно интерпретировала последние слова. Они было совершенно неуместны в данных обстоятельствах, да к тому же в устах Аттикуса. Стараясь держаться в тени, Андреа подобралась ближе к иллюминатору, чтобы попытаться все же понять, о чем идет разговор. Любая подсказка поможет сэкономить время на поиски Аттикуса во чреве этого левиафана-«Титана». Увидев свое отражение на стекле, она поняла, что подобралась слишком близко. Осторожно, не торопясь, Андреа стала отодвигаться в тень — и тут-то в иллюминаторе возникло еще чье-то отражение. Увидев его, Андреа не смогла сдержать крик, выплюнула загубник и в припадке безумия замолотила по воде руками. Коньяк приятно обжег горло, согрел внутренности и успокоил нервы. Аттикус улыбнулся, когда Тревор налил ему вторую порцию. — Вы добьетесь того, что я пристращусь к этому напитку. И опрокинул в себя вторую рюмку. Алкоголь и приятная атмосфера подводной гостиной оказывали успокаивающее действие и смиряли ярость, бушующую в душе Аттикуса, который только что вновь увидел, как неизвестная тварь заживо съедает его единственную дочь. Они просматривали запись снова и снова, но добились единственно того, что к концу просмотра Аттикус едва себя сдерживал; ничего ценного, что могло бы помочь в дальнейшей охоте, обнаружить не удалось. — У всех людей есть свои маленькие недостатки, — с улыбкой произнес Тревор, также опрокидывая вторую рюмку. — Скажите лучше, что мой отважный герой планирует делать завтра? А? — Мне понадобится субмарина. Тревор скрестил ноги и аккуратно сложил руки на коленях. — Да, вы уже говорили это. — Я пойду один. Тревор изумленно приподнял бровь. — Поскольку я не меньше, чем вы, мечтаю увидеть Кроноса мертвым, я бы очень хотел лично присутствовать при его убийстве. — Я в субмарине выгоню его на поверхность, а там вы уже сможете прикончить его изо всех стволов, какие есть на яхте. Тревор усмехнулся: — А что, если вам не удастся, даже со всем арсеналом, заставить монстра всплыть? — Тогда он погонится за мной к поверхности. — По-моему, это бесплодная затея. — Это сработает. — А если нет? — Вы имеете в виду, если он меня сожрет? Тревор слегка кивнул. — Тогда я активирую ядерный заряд и вместе с ним отправлюсь прямиком в ад. — Ну что ж… Хотя вообще-то заряд предназначен для поражения цели на расстоянии… но, полагаю, сойдет и для самоубийства. — Тревор грустно вздохнул. — Надеюсь, вы не откажете нам в любезности — заранее предупредить? Обещаете? Нам потребуется время, чтобы отойти подальше. Заряд хоть и небольшой, но брызг от него будет предостаточно. — Обещаю, что буду тянуть до последнего. Пожевав некоторое время нижнюю губу, Тревор усмехнулся и хлопнул себя по колену. — Клянусь вам: вы знаете, как пощекотать нервишки! Ну что же, тогда… Мощный удар сотряс стены каюты, подняв Аттикуса и Тревора на ноги. — На нас напали? — спросил, тараща глаза, Тревор. Но Аттикус уже все увидел и понял, что бояться нечего. Он показал на иллюминатор, из которого открывался вид на подводное царство. Там что-то увлеченно поедала красавица Лорел, двадцативосьмифутовая белая акула. — А-а… — проговорил Тревор, расправляя воротник свитера. — Лорел, гадкая ты девчонка. Я из-за тебя чуть не обделался. Аттикус придвинулся к иллюминатору, наблюдая, как Лорел жадно доедает свою добычу. — Что она ест? — Свой поздний ужин, надо полагать. Точней уже не скажет никто. 28 Под водой у «Титана», залив Мэн Тело Андреа ныло от напряжения, а внутри все горело. Она так отчаянно пыталась уплыть прочь от гигантской белой акулы, что надорвала мышцы ног, и рук, и груди. Но всего больнее пришлось, когда взбешенная «блондинка» сомкнула свои железные челюсти на ласте и сдернула его, чуть не оторвав при этом и саму ногу. Мышцы правой ноги Андреа в момент рывка напряглись, как струны перетянутой арфы. Спасло ее на тот момент то, что акула была самозабвенно увлечена поеданием резинового ласта, иначе бы ей несдобровать. Но в любом случае шансы на спасение были весьма призрачны. Андреа с трудом передвигалась — одна нога в ласте, вторая без — к корме «Титана» (какой же далекой она казалась теперь) с отчаянной надеждой опередить страшнейшего хищника из тех, что водятся в океане. В ее груди полыхало — дыхание приходилось сдерживать. Более того: нужно было еще ухитриться вернуть на место загубник регулятора, который она непроизвольно выплюнула, увидев хищника. Андреа потянулась за спину, и тотчас протестующе взвыли мышцы. Но, превозмогая боль, она все тянулась, тянулась, и наконец ее усилия увенчались успехом. Схватив регулятор и сунув загубник в рот, Андреа сделала глубокий вдох и сразу почувствовала, как возвращаются силы. Но до кормы было все еще далеко. Если акула сейчас бросится вдогонку, добраться туда ей не суждено. Андреа поднырнула под яхту, надеясь обмануть акулу, чтобы та потеряла ее из виду. Вряд ли эта попытка имела хоть какой-то шанс на успех, но Андреа не собиралась сдаваться без борьбы. Акулы обычно находят жертву не за счет зрения, а за счет других каких-то органов чувств. На расстоянии в четверть мили они могут учуять запах даже капельки крови. Кроме того, так называемые ампулы Лоренцини (расположенные в голове подкожные каналы, заполненные желеобразной массой) улавливают электрические поля даже невысокой напряженности, испускаемые всеми живыми существами. Особенно теми, которые в паническом страхе пытаются ускользнуть от преследующего их хищника. Поэтому Андреа сомневалась, что акула хоть на мгновение потеряла ее след, но другого выхода у нее просто не было. Добравшись до самой нижней части судна, Андреа обнаружила нечто, пробудившее в ней некоторую надежду. Что-то ярко светилось невдалеке: то ли еще один смотровой иллюминатор, то ли открытый отсек. В первом случае ее съедят хоть у кого-нибудь на виду, во втором же… Андреа из последних сил рванулась вперед. Манящий свет — как теперь стало ясно, из открытого люка — становился все ближе и ярче; и тут-то она ощутила и увидела волны, создаваемые белой акулой. Огромный темный силуэт кружился в световом пятне, в то время как Андреа продолжала упорно продвигаться вперед. Акула не особенно торопилась, видимо полагая, что жертве деваться некуда. Всего несколько футов отделяли Андреа от широко раскрытого спасительного люка, когда она почувствовала позади себя резкий рывок. Акула ринулась наконец в атаку. Превозмогая страх и инстинкт самосохранения, Андреа выпрямилась и, широко расставив руки, развернулась в воде, чтобы встретить хищника глаза в глаза. Совсем рядом клацнули челюсти. Промедли она еще малость — осталась бы без обеих ног. Но времени перевести дух не было: прямо перед ней раскрылась полная чудовищных зубов пасть двадцативосьмифутовой безжалостной убийцы. Андреа устремилась вперед и вверх, крепко обхватила голову акулы и оседлала хищницу. Рывок отнял у нее почти все силы, загубник снова вылетел изо рта. Теперь, когда она распласталась на акульей спине, ноги и руки оказались на безопасном расстоянии от острых как бритва зубов. Но такая уловка только еще больше разъярила акулу: она открывала и закрывала пасть, пытаясь дотянуться до ног Андреа, которая каждое мгновение рисковала свалиться со своего ненадежного «скакуна». Андреа крикнула, выпуская из легких последние остатки воздуха — целая туча пузырьков взвилась вокруг нее, — и с силой воткнула большой палец руки в акулий глаз. От резкого толчка Андреа сбросило с головы хищника, который моментально исчез во тьме. Но недалеко. Она видела, как взбешенная акула все быстрее ходит кругами, сужая их. Она возобновит атаку… и уже скоро. Андреа подняла голову и обнаружила, что находится под самым люком. Но до него еще предстояло добраться. Андреа приготовилась к подъему. Сделала отчаянный глоток воздуха, быстро скинула с себя кислородный баллон, грузовой пояс и регулятор и с трудом поплыла к манящему отверстию. Она интуитивно чувствовала, что акула снова преследует ее, но сил, чтобы обернуться и убедиться в этом, уже не осталось. Кроме того, малейшая задержка сейчас будет стоить ей жизни, а Андреа не так уж хотелось снова посмотреть смерти в глаза. Она даже вздрогнула от неожиданности, когда рука наткнулась на металлическую поверхность. Доплыла! Андреа перекинула руку через край отверстия и нащупала внутри пол, мокрый и скользкий. Нырнула вперед головой, оставляя на холодном полу царапины от ногтей. Кряхтя от напряжения, начала втягивать себя внутрь. Тут же запротестовали измученные адским напряжением мышцы, горящие от недостатка кислорода легкие и ушибленные ребра, так и норовя вернуть ее во враждебные воды. Андреа крепко уцепилась руками за край люка и оглянулась. Гигантская белая акула стремительно сокращала расстояние, с широко распахнутой пастью приближаясь к ней. Прозрачная мигательная пленка прикрывала ее черные глаза, защищая их от повторного нападения жертвы. Окончательно пав духом, Андреа уже отпустила руки и приготовилась к встрече с Творцом, кем бы Он ни оказался. Но в последний момент, когда челюсти разъяренного хищника уже были в считаных сантиметрах, кто-то словно тисками охватил ее запястье и рывком втащил внутрь. Андреа почувствовала, как ее подняли, а затем бросили на металлический пол. Она так вымоталась, что почти ничего не ощущала, находясь в полузабытьи. Поле зрения сузилось до размеров дверного глазка, а тело безвольно распласталось на полу. Андреа с трудом приподняла голову, пытаясь разглядеть неожиданного спасителя. Взгляду ее предстал высокий крепкий мужчина, одетый так, что она, как ни была слаба, не сдержала улыбку. В глазах потемнело. Андреа услышала глухой звук его шагов — мужчина подошел вплотную. Когда он заговорил, Андреа почувствовала горячее дыхание у самого своего лица: от спасителя несло попкорном. — Так-так, поглядим, что же за рыбка нам тут попалась. Если бы Андреа не находилась в полубессознательном состоянии, она бы заметила горящие похотью глаза мужчины, извращенную ухмылку, волосатые мускулистые руки, тянущиеся к ее бедрам, и поняла бы, как ошиблась в первоначальной его оценке. Если бы могла знать о его склонности к насилию над женщинами, она бы возблагодарила Бога за то, что практически ничего не может чувствовать. Римус легко, как пушинку, забросил Андреа на плечо и, насвистывая веселую гавайскую песенку, покинул «Отсек „Манты“». До тех пор пока Тревор не допросит ее, с женщиной ничего делать нельзя, но вот после… после-то он сможет дать волю своей фантазии. Женщина вышла живой из противостояния с Лорел? Что же, тем лучше: значит, она боец. А Римусу нравились женщины, которые умеют сопротивляться. Они напоминали ему о жене. Мир ее праху. 29 На борту «Титана», залив Мэн Аттикус проснулся, когда острый как кинжал зуб, не меньше фута длиной, проткнул ему живот и разрезал тело пополам. Вот уже трижды за эту ночь ему снился один и тот же кошмарный сон. Первые два раза он просыпался только после того, как отчетливо видел вывалившиеся в воду собственные внутренности. К счастью, на этот раз сон прервался в тот момент, когда тело только лишь начало разваливаться на две половинки. Кошмар ушел, Аттикус же так и лежал, весь разбитый, в холодном поту. Наконец он сел в кровати, восстановил ритм дыхания, пытаясь избавиться от мыслей о повторяющемся сне, о Кроносе, о предстоящей схватке. Услужливый мозг тотчас подкинул воспоминания о Джионе, но боль утраты была еще слишком велика, и Аттикуса захлестнули эмоции. Затем мысли перенеслись к Марии, и он почувствовал себя глубоко виноватым перед ней. А до чего горько было осознавать, что он видел, как погибла его девочка… и ничего не мог сделать. Аттикус пребывал в абсолютно подавленном состоянии. Ему казалось, что его лишили всего хорошего, что только было в жизни. И вдруг он вспомнил сердитое лицо, обращенное на него с палубы катера Береговой охраны. Андреа… Вспомнился их первый поцелуй в возрасте шестнадцати лет. Вот они стоят под балконом, укрывшись от проливного дождя, барабанящего над головами и создающего редкую атмосферу уединения. Некоторое время просто стоят, чувствуя себя неловко. Немного осваиваются. Целуются. Поцелуй обоюдно нежный. Длится он до тех пор, пока дождь не начинает стихать. После, в течение нескольких недель, ни один из них не вспоминал о случившемся. С того поцелуя и завязался их юношеский роман. Он улыбнулся, вспомнив, как сердито Андреа смотрела на него с палубы катера. Что, кстати, здесь вообще делает катер Береговой охраны? Не было ничего удивительного в интересе властей Соединенных Штатов к персоне Тревора, но так откровенно следить за ним? Накануне утром, перед самым пробуждением, Аттикусу почудилось, что он слышит ее голос. Андреа звала его. «Нет, — убеждал он себя, — это простое совпадение. Она служит в Береговой охране. Это ее работа». Тем не менее ему бы хотелось услышать объяснения из уст самой Андреа. Утром надо будет попробовать с ней связаться. После резкого пробуждения от кошмара Аттикуса начало снова клонить в сон, глаза слипались, и он лег обратно в постель. Сквозь прикрытые веки он почувствовал, как чья-то тень на мгновение заслонила льющийся через окно лунный свет. Аттикус напряг слух и услышал шарканье ног. Кто-то находился в комнате. Он слышал частое и затрудненное дыхание. «Нервничает», — понял Аттикус. Он быстро прокрутил в голове возможные варианты. Это не Римус. Парень, конечно, мог бы возжелать прикончить его, но Римус-то был профессионалом. Он бы не стал действовать так небрежно. Тревор без всяких церемоний включил бы свет и заявил о своем присутствии. Кроме того, у тени, движущейся по стене, не было характерной копны волос. Аттикус улыбнулся, вычислив ночного посетителя, хотя причины его столь позднего и неординарного визита оставались неясными. — Аттикус, — позвал голос, — Аттикус, вы здесь? Аттикус бесшумно вскочил с кровати и громким шепотом выдавил: — Бу!.. Отец О'Ши дернулся от неожиданности и ударился о стену. — Господи! Аттикус включил настольную лампу, с улыбкой глядя на перепуганного гостя. — А я думал, священники не упоминают имя Господне всуе, — сказал он и, не давая О'Ши ответить, прибавил: — Еще один порок? На О'Ши из одежды были только свободные штаны спортивного покроя. Аттикус с неприкрытым изумлением смотрел на атлетически сложенную фигуру святого отца. Что же это за священник, который богохульствует, слушает роллингов и сложен как Брюс Ли? Хотел было спросить, но решил оставить это при себе. «Титан» был полон различных тайн, и отец О'Ши был лишь одной из них. — Прошу простить меня за вторжение, — сказал О'Ши, — хоть мне и не удалось застать вас врасплох. Аттикус ждал продолжения. Священник потирал руки, глаза его бегали по сторонам, и он нервничал явно не из-за того, что проник ночью без спросу в чужие апартаменты. — Так что вам нужно? — спросил Аттикус. — Вы должны поклясться, что никому не расскажете, откуда это узнали. Аттикус кивнул и скрестил руки на также обнаженном, но все же более рельефном торсе. — Сегодня я видел женщину. Римус схватил ее при попытке тайком проникнуть на корабль. — О'Ши вздохнул. — Я просто подумал, что вы захотите это узнать. — Он сделал глубокий вдох и хрустнул пальцами. Ясно было, что он делится секретом, которым делиться отнюдь не должен. Аттикус выпрямился и спросил: — Что? Кого вы видели? — Я не знаю, кто она, но это женщина с катера. Вчера утром, пока вы спали, она долго препиралась с Тревором, а потом хотела поговорить с вами лично. Так что, он слышал ЕЕ голос? Ему не показалось? Аттикус прищурился. — Почему Тревор мне ничего не сказал? — Для меня все его поступки — сплошная загадка. — И все же вы здесь. — Мы все здесь. Аттикус стоял и молча что-то обдумывал. О'Ши продолжил: — Я вышел немного освежить голову. Знаете, от этой вашей треклятой твари меня мучают кошмары. «Не только вас», — молча добавил Аттикус. — Я случайно услышал, как Римус говорил кому-то из команды, что он-де поймал женщину. Ее описание в точности подходило той, которую я видел на палубе катера. Наша Лорел чуть не съела ее, но ей каким-то образом удалось спастись. В мозгу Аттикуса промелькнули воспоминания о гигантской белой акуле, бьющейся об иллюминатор в подводной гостиной. И — о перемалывающих что-то огромных челюстях. Теперь он догадался, что это было: ласт подводного пловца. Почему же он не увидел этого в тот момент? Или он настолько увлечен жаждой мести, что все чувства его притупились? — Где Тревор? О'Ши придвинулся ближе. — Зачем вам Тревор? — Он благоразумный человек. Если он узнает, что Римус силой удерживает офицера Береговой охраны — и моего друга, — он велит отпустить ее. О'Ши направился к двери, явно опасаясь, как бы его не обнаружили в комнате Аттикуса. — Сразу видно, что вы плохо знаете Тревора. Хотя не исключено, что он еще ничего об этом не знает. Но послушайте, что я вам скажу. Если это действительно ваша знакомая, в ее интересах покинуть корабль сегодня же. Учитывая все обстоятельства, я думаю, что именно вы сможете ей помочь. — Но почему вы решили мне рассказать? Вы ведь здорово рискнули, придя ко мне. О'Ши улыбнулся: — Священник из меня, возможно, и никудышный, но я все же не самый плохой из людей. С этими словами он вышел в коридор и аккуратно затворил за собой дверь. Аттикус посмотрел на до сих пор не распакованную сумку с экипировкой и оружием. Расстегнул молнию и улыбнулся, подумав: «Давненько же я этим не пользовался». Спустя десять минут он стоял полностью одетый и вооруженный. Если захваченная Римусом женщина действительно окажется Андреа, он прислушается к предупреждению О'Ши и постарается сделать так, чтобы она покинула «Титан», пока не нарвалась на неприятности. Если же ею окажется женщина совершенно посторонняя, которой нечего делать на судне, он обязательно проследит, чтобы сукин сын Римус не причинил ей зла. После недавнего столкновения с мерзавцами, пытавшимися изнасиловать Джиону, его отношение к сексуальным маньякам было однозначным. Аттикус тихонько выскользнул в темный коридор, почти невидимый в своем черном облегающем костюме. Единственное, что выдавало его присутствие в темноте, — тусклый блеск висящего на бедре «магнума». Возможно, это была излишняя предосторожность, но Аттикус не сомневался: Римусу ничего не стоит убить человека, поэтому лучше перестраховаться, чем потом жалеть. 30 На борту «Титана», залив Мэн Прошел уже месяц с того дня, когда «Титан» в последний раз заходил в порт; соответственно, целый месяц Римус не испытывал наслаждения в женских объятиях. Сейчас он танцующей походкой шел по нижним коридорам яхты в предвкушении предстоящих ему плотских утех. Тревор не особенно удивился появлению женщины, и хотя он подозревал, что может существовать какая-то связь между ней и Аттикусом, ее нельзя было оставлять на судне. Кроме того, поскольку она представляла Береговую охрану США, обращаться с ней следовало крайне аккуратно. Почему она пыталась проникнуть на борт «Титана» и что знала, было неясно, но Тревор не мог рисковать, бросая вызов властям Соединенных Штатов. Хотя на пребывание яхты Тревора в территориальных водах США и смотрели косо, все же его терпели из-за отсутствия против него улик. Если же появятся доказательства того, что на «Титане» хранятся бесценные предметы материальной культуры, даже Тревор Манфред со всем его влиянием не сможет ускользнуть от американских органов правосудия. Что попросту уничтожит его. — Ты все обыскал на яхте? Римус кивнул. — На мониторах я ничего не видел. Матросы обыскали трюм, все каюты, каждый закуток. Она была одна. Тревор проворчал что-то себе под нос и скривил рот. — Не спускай с нее глаз. Проследи, чтобы она ничего здесь не увидела и ни с кем не контактировала. — А если она попытается? — Займи ее. Ты ведь, надеюсь, справишься с этим — я прав? Римус кивнул. На этом разговор завершился, и Римус направился в медицинский отсек. Там он нашел шприц, заправил его эпинефрином (или жидким адреналином) и двинулся в карцер, где содержалась пленница. Сейчас она лежала без чувств, вымотанная и израненная в схватке с Лорел, но после того, как он сделает инъекцию адреналина… о, она сразу придет в себя и будет бороться как чемпион — именно так, как он любит. «Займи ее»… Черт побери, он может занимать ее хоть всю ночь! Когда Римус спустился на нижнюю палубу и ступил на покрытый черными резиновыми матами пол, ему послышался за спиной какой-то шум. Он резко обернулся и приготовился схватить противника за горло своими могучими пальцами. Но никого поблизости не было. Он постоял с минуту, глядя на темную лестницу, и продолжил путь. Идя по мрачному, пахнущему сыростью коридору, он решил, что должен во что бы то ни стало сломать эту дерзкую девку. Римус подошел к карцеру и заглянул внутрь через небольшое круглое окошко. Она по-прежнему лежала без сознания в своем туго облегающем фигуру гидрокостюме и выглядела до жути привлекательно. «Это будет неслабо», — решил гаваец. Он приставил большой палец к маленькому жидкокристаллическому экрану, соединенному с механизмом открывания замка. Через мгновение замок щелкнул и дверь открылась. Римус зашел внутрь, оставив ее открытой. Карцер представлял собой квадратное помещение площадью пятнадцать футов — вполне достаточно, чтобы вместить небольшую компанию арестантов; по трем стенам тянулись простые деревянные нары. Восемь галогеновых ламп, расположенных в углублениях потолка, заливали каюту ярким светом. Бедолагам, которым посчастливилось бы сюда угодить, предстояло страдать и от этого слепящего света, и от исходящего от ламп жара. Утирая лоб, Римус улыбнулся и подумал: «Да, нам еще предстоит попотеть». Он наклонился над Андреа, неподвижно лежащей на нарах. Медленно провел пальцем по ее ноге, задержался на изгибе бедра, где оно переходило в плоский живот. Похотливый взгляд Римуса блуждал по ее телу, пока не остановился на груди. Он подумал, что та окажется значительно больше, если освободить ее из обтягивающего тело гидрокостюма. Трепеща в предвкушении предстоящего развлечения, Римус вытащил из кармана гавайки шприц с адреналином и не раздумывая всадил иглу в ягодицу Андреа, которую лишь сейчас ощупывал. Он мог бы снять с нее одежду, пока она находится без сознания. Забавно было бы наблюдать смущение женщины, когда она очнется и обнаружит, что раздета донага. Но Римуса больше возбуждала мысль о том, как он будет сам сдирать одежду с ее сопротивляющегося тела. Пока же действие адреналина не начало сказываться, руки насильника шарили по груди Андреа. Он ласкал ее, все сильнее возбуждаясь, как вдруг перед глазами промелькнуло что-то черное и метнулось к его руке. Не успел Римус отреагировать на внезапное движение, как послышался противный хрустящий звук и мизинец обожгло страшной болью. Он все же был профессионалом, этот мерзавец, и, невзирая на боль в пальце, выпрямился, чтобы встретить противника. Но тот оказался проворнее: горло Римуса сжала стальная хватка. Затем он почувствовал толчок под зад, не удержался на ногах и полетел головой вперед, врезавшись в белую металлическую стену. В глазах ослепительно вспыхнуло — после чего стало черно. Андреа, задыхаясь, пришла в себя и села с широко раскрытыми глазами. Грудь высоко вздымалась при каждом вдохе — действовал адреналин. Яркий свет поначалу ее ослепил. Следом появилось ощущение крайнего неудобства от облепившего тело влажного костюма. Она часто моргала, пытаясь понять, где находится и откуда такой яркий свет. Мозг лихорадочно искал ответ, но мысли появлялись и сразу же исчезали, не позволяя сосредоточиться. Затем Андреа уловила движение поблизости. Черное на белом. Колеблющаяся фигура. Склонилась над ней. На лице — выражение беспокойства. — Ты как, в порядке? — спросил Аттикус. Наконец зрение прояснилось, и Андреа увидела человека, ради которого и оказалась здесь. Озабоченное лицо его усыпали капли пота. Ощущения от удушающей жары были похожи на те, что испытываешь, лежа под электрическим одеялом. — Жарко, — произнесла она, сев поудобнее. Внезапная острая боль в ребрах заставила ее поморщиться. — Похоже, я лихо отбила себе бока. Когда Аттикус взял ее за руку и помог встать на ноги, мысли Андреа наконец пришли в порядок, и она все вспомнила. Прежде чем пойти с ним куда бы то ни было, она должна получить ответы на ряд вопросов. Андреа выдернула руку и спросила: — Почему ты меня избегал? — Слушай, сейчас не время. — Время. Или я никуда не пойду, а останусь здесь, чтобы помериться силами с этим здоровяком. Аттикус вздохнул. — Ну… я думал, что ты можешь попытаться отговорить меня от этой затеи. Не такой ответ ожидала она услышать. Ну как могла бы она отговорить человека, одержимого желанием отомстить за смерть дочери, от совершения того, что он считал единственно важным и справедливым? Черты лица ее смягчились, когда она поняла, что Аттикус говорил чистую правду. — Разве бы это было возможно? — А ты помнишь коробочки? Воспоминания, поначалу отрывочные, стали складываться во все более ясную картину. В самое первое лето, которое они провели вместе, еще детьми, Аттикус украл из подвала церкви целую кучу маленьких пластиковых коробочек. Это были крайне уродливые предметы коричневого и синего цвета с нарисованными на крышках цветочками — явно творения выжившей из ума девяностолетней старухи. Аттикус ходил с ними от дома к дому, продавая по доллару за штуку — намного дороже, чем они могли стоить реально. Однако он оказался удачливым торговцем и к концу дня заработал четырнадцать баксов. Кульминацией его плана должна была стать покупка на неправедно заработанные деньги игрушек, однако Андреа обрушила на него поток упреков и обвинений, взывая к его чувству справедливости. В конце концов ей удалось уговорить приятеля вернуть деньги церкви, но так, чтобы не вызвать подозрений. В тот же день они посетили вечернюю службу и стоически продержались до самого конца. Когда начался сбор пожертвований, Аттикус положил на блюдо все четырнадцать заработанных долларов. Украденных коробочек никто не хватился — и церковь в итоге заработала на них много больше, чем если бы их выставили на продажу в церковной лавке. Андреа улыбнулась: — У меня до сих пор хранится одна. — У меня тоже, — сказал Аттикус. На самом деле где-то в родительском коттедже валялось еще несколько штук. — Ты всегда могла заставить меня посмотреть на вещи с иной точки зрения. И я боялся, что до сих пор можешь. — И на сей раз не я одна. У меня тут есть для тебя кое-что. Андреа расстегнула карман на гидрокостюме, засунула туда руку и вытащила маленькую сумочку на молнии. В ней оказалась одна-единственная фотография. С пляжа. Аттикус взял снимок, руки у него задрожали. — Спасибо… у-уф! Мимо Андреа промелькнула пестрая молния — и Аттикус исчез из ее поля зрения. — Я убью тебя! Андреа перевела взгляд вниз и увидела, как ее «спаситель» мутузит Аттикуса, сидя на нем верхом. Два первых удара тот пропустил: в голову и в плечо, но быстро сориентировался и сумел блокировать последующие. Замерев на месте от столь внезапного проявления насилия, она наблюдала, как на ее глазах доброе и чуть печальное лицо человека, потерявшего семью, превращается в маску безжалостного убийцы. А потом свершилось неизбежное. Аттикус захватил обе руки Римуса в свои, приподнял гавайца, проскользнул по полу между его расставленными ногами, поднял ноги и крепко обхватил ими шею противника. Римус резко дернулся, хрюкнул и опрокинулся навзничь. Когда оба они вскочили, Римус сверкнул дьявольской улыбкой и продемонстрировал нож с пятидюймовым лезвием. Аттикус протянул руку к поясу, где должен был находиться «магнум», и обнаружил, что кобура пуста. — Не это ищешь? — осклабился гаваец, указывая себе за спину. Там, на полу, валялся револьвер. Никакой возможности добраться до него без того, чтобы не напороться на нож, у Аттикуса не было. Римус приближался, совершая угрожающие взмахи ножом взад-вперед и в стороны — так, чтобы Аттикус не мог предугадать, куда будет нанесен следующий удар, и блокировать его. Аттикус медленно отступал, лезвие же со свистом рассекало воздух у него перед носом. Наконец ноги уткнулись в прикрепленные к стене нары, и он от неожиданности сел на них, в то время как нож просвистел всего в паре дюймов от лица. — Стоять! — отчаянно крикнула Андреа, но ни один из мужчин ее не услышал. — Стоять, или я стреляю! — И чтобы придать убедительности своим словам, взвела курок «ЗИГ-Зауэра P229R-DAK» сорокового калибра, штатного пистолета офицера Береговой охраны. Римус застыл на месте. Аттикус же, напротив, воспользовавшись замешательством противника, с невероятной скоростью рванулся вперед, выкрутил ему запястье, заставив выпустить нож. Римус не успел еще почувствовать боль, как Аттикус уже схватил нож с пола и приставил к горлу гавайца. — Еще раз попытаешься убить меня — тебе не жить! Дрожа от бешенства, Римус смотрел на Аттикуса глазами, полными ненависти, и судорожно пытался найти выход из безвыходного, казалось бы, положения. В этот момент он напоминал дикого зверя, по нелепой случайности надевшего на себя человеческую личину. — Боже мой, боже мой! Я думаю, что на этом пора и остановиться. — В каюту с улыбкой на лице протиснулся Тревор Манфред. — Теперь, когда вы все вдоволь повеселились, может быть, расскажете мне, что здесь, черт возьми, происходит? Римус подал голос: — Он пытался… — Я бы предпочел услышать ответ от кого-нибудь, у кого больше мозгов, — прервал его Тревор. — Я вижу, ты снова обидел нашего гостя. — Да с ним не было особых хлопот. Отмахнулся бы, как от мухи. Аттикус убрал лезвие от горла Римуса и оттолкнул его. Тот прижался спиной к стене, пылая от ярости, готовый продолжить схватку. Сильный удар по уху сразу остудил его пыл. — А ну завянь, кретин! — заорал Тревор. — Ты будешь держаться как можно дальше от Аттикуса и его гостьи. Лишаю тебя жалованья на месяц. И больше меня не подводи. Затем кивком указал на дверь. — И — проваливай! С опущенной головой, не решаясь посмотреть боссу в глаза, Римус покинул каюту. Внимание Тревора перенеслось на Андреа. Взгляд его воспламенился гневом. — Вам нечего делать на этом судне. Если бы я не был уверен, что ваше правительство все равно ляжет на крыло, я бы подал на вас в суд за незаконное вторжение. Пока же я оставляю вас в распоряжение Аттикуса. Однако прежде всего вы должны будете подписать обязательство о неразглашении. Тревор извлек из кармана сложенный лист бумаги и ручку. — На счастье, у меня как раз оказалась с собой его форма. Андреа недоверчиво переспросила: — Что? — Пожалуйста, не забывайте: вы незаконно проникли на борт моей яхты. Если вы не подпишете соглашение и не подтвердите, что сохраните в тайне все, что увидите, услышите или унюхаете на судне, вас вышвырнут за борт. — Что за несусветная чушь! — «Титан» оснащен по самому последнему слову техники, и многие в этом мире желали бы завладеть его секретами. Я не могу допустить утечки информации. — Оснащен сокровищами многих народов, сказала бы я. Тревор только улыбнулся: — Ну, кому что… А теперь подписывайте. Андреа взглянула на Аттикуса. С кислой миной он кивнул ей в знак согласия: — Если учесть тот способ, каким ты проникла сюда, вряд ли кто-нибудь станет прислушиваться к твоим словам. — Вот это здравое рассуждение! — воскликнул Тревор и игриво похлопал Аттикуса по спине. — С каждым днем я все больше и больше люблю этого человека. Андреа взяла ручку и бумагу и быстро поставила подпись под соглашением. Сложив лист, Тревор убрал его в карман. — Ну же, ведь это было совсем не трудно, правда же, дорогуша? — спросил он и, не успела Андреа возмутиться из-за того, что ее снова назвали дорогушей, направился к двери, добавив: — Добро пожаловать на «Титан». Постарайтесь сегодня как следует выспаться, потому что утром у нас охота. — Постойте, — сказала Андреа. — А мне дадут каюту? Тревор широко улыбнулся: — Вы остановитесь там, где, несомненно, хотели бы остановиться, — у Аттикуса. В конце концов, должен же герой накануне решающей битвы переспать с прекрасной женщиной. Напевая что-то себе под нос, Тревор удалился. Наклонившись, Аттикус поднял с пола семейную фотографию и «магнум». — Давай-ка, — сказал он, засовывая пистолет в кобуру, — пойдем отсюда. Жарища здесь, как в аду. Он обернулся и протянул ей руку, отчего по телу Андреа пробежала нервная дрожь. Провести ночь с Аттикусом! Но… но это неправильно. Все слишком быстро. Но когда Аттикус заговорил, Андреа поняла, что ей не о чем беспокоиться — как и нечего ожидать. — Завтра будет тяжелый день, и мне надо хорошо выспаться. Вместе они вышли в коридор. Андреа была рада наконец-то уйти из этой жаркой, сияющей преисподней, но она чувствовала страх при мысли о том, что готовит всем им день грядущий. Дважды она видела в глазах Аттикуса холодный взгляд убийцы: первый раз, когда он целился из гарпунного ружья в морское чудовище, и только что, когда дрался с Римусом. В такие моменты, когда он превращался в киллера, когда его душу переполняла ненависть, она боялась его. Но сейчас, когда Аттикус мирно вел ее в свою каюту, Андреа ощущала себя в полной безопасности и покое. Она не знала, сможет ли совладать с собой, когда снова увидит его темную сторону, но понимала: она увидит ее неизбежно. 31 На борту «Титана», залив Мэн Тяжелые двойные двери открылись автоматически, пропуская Римуса в роскошную спальню. Он тихо прокрался через комнату, сторонясь шикарной кровати воистину титанических размеров, стоящей на основании из слоновых бивней. Света он не зажигал: он и так превосходно ориентировался в неизменной вот уже много лет обстановке. Из спальни перешел в маленькую библиотеку, заполненную сплошь первыми изданиями, затем в гостиную, обставленную самой современной мебелью, что составляло резкий контраст с многочисленными предметами старины, украшавшими яхту. Самой примечательной деталью в сияющей роскошью комнате, помимо огромного пятидесятидюймового телевизора с плоским экраном, искусно вписанной в интерьер системы «долби-сурраунд», стола темного дерева и роскошных кожаных кресел, были многочисленные мониторы слежения, сплошь покрывающие одну из стен. На них поступало цветное изображение из всех до единого помещений «Титана». Стена сверкала всеми цветами радуги, демонстрируя происходящее в данный момент в каждой гостиной, спальне и даже в ванной. Когда Римус вошел, Тревор дал понять, что заметил его, ткнув в один из мониторов ножом для вскрытия конвертов, выполненным в виде турецкого ятагана. Экран заполнял сейчас уже пустой, но тем не менее озаренный лампами карцер. — Твое счастье, что я за ним наблюдал, — сказал Тревор. — Уверен, что ты бы встретил там свою смерть, не поспей я вовремя. А ты знаешь, как трудно этакому хрупкому тельцу нестись по лестницам? Из меня во время этого забега вышла, наверное, дневная доза пота. Римус обиженно надулся: — Я бы справился с ним. Тревор развернулся в своем кожаном кресле на колесиках. Его, как обычно, черное одеяние почти сливалось с обивкой кресла, так что лицо и будто кукольная шапка белых волос казались причудливой планетой, парящей в космической бездне. Скрюченная поза, в которой он сидел, добавляла странности общей картине. — Это, боюсь, пока еще вопрос спорный. Ведь тебя в итоге-то одолела женщина! — Глупая сука! Я ее… Тревор помахал пальцем перед лицом Римуса. — Ты будешь относиться к этой женщине со всем уважением до тех пор, пока она и Аттикус находятся на борту «Титана». Когда она сойдет на берег, я дам тебе увольнительную и ты сможешь завершить то, чего не успел в карцере. — Тревор вздохнул и посмотрел на стену с экранами. — Однако какая жалость! Я-то так надеялся поразвлечься. Он встал и прошел к единственному в комнате окну. На черном небе сияли многочисленные звезды и тянулся белой полосой Млечный Путь. — Скажи мне, Римус, какие сегодня допущены тобой ошибки? Римус сразу же выпрямился. От ответа на этот незамысловатый вопрос зависело, что его ожидает: вознаграждение или наказание. Он прокрутил в голове все события прошедшего вечера, пытаясь понять, что он сделал не так. — Мне следовало закрыть за собою дверь карцера. — Правильно. Пока Аттикус находится на яхте, свои внеклассные занятия проводи в более скрытой обстановке. Он, может быть, и киллер, но имеет такие моральные устои, что твой святоша. Если он пожелает остаться с нами, — сузив глаза, Тревор посмотрел на Римуса, — я думаю, кое-что поменяется. — Да, сэр. — Хорошо. Что еще? — Я должен был заметить, что за мной следят. — Снова верно. Не забывай, когда развлекаешься, внимательнее смотреть по сторонам. Уверен, Аттикус умеет передвигаться незамеченным, но ты, в отличие от него, прекрасно ориентируешься на судне. С этого момента избегай проторенных путей. Что еще? — Я… Черт! Я не обыскал ее на предмет оружия. — Именно. Сегодня твоя дурацкая оплошность едва не стоила тебе жизни, а в следующий раз это может оказаться моя жизнь. Не вздумай еще раз допустить такую ошибку, иначе она будет стоить тебе подороже месячного жалованья. Понятно? Под рубашкой Римус весь покрылся противным липким потом. Мирный вид Тревора, улыбка на лице не могли ввести в заблуждение: босс сильно на него гневался. — А теперь последний вопрос, — сказал Тревор, заложив руки за спину и подойдя к Римусу вплотную, так что лица их почти соприкоснулись. — Какие два важных факта мы узнали этим вечером? Ответ по первому факту пришел в голову Римуса моментально. Он крепко сжал кулаки. — Кто-то ему настучал о женщине. Тревор кивнул: — Нам, конечно же, необходимо выяснить, кто это был, но я подозреваю, что у любого на судне могла вдруг проснуться эта чертова штука, которая зовется совестью. Но с этим придется повременить до тех пор, пока мы не завершим охоту. И второе? Римусу ничего не приходило на ум, и он занервничал. Не в состоянии сконцентрироваться, он отвел взгляд, не выдержав пристального взора голубых глаз босса. Посмотрев на один из мониторов, он вдруг улыбнулся и снова взглянул на Тревора. — У Аттикуса есть слабое место. Он любит эту женщину. Тревор улыбнулся в ответ: — Ты только что вернул потерянное было месячное жалованье, а также сохранил свои яйца. Римус побледнел и, глянув вниз, увидел направленное на его мошонку дуло пистолета. Когда Тревор отошел и положил оружие на стол, из груди Римуса вырвался непроизвольный стон. Он повернулся к мониторам и сказал: — Давайте глянем, за чем вы там у себя наблюдали. Экран заполнило изображение Андреа. Она стояла в ванной комнате Аттикуса и снимала с себя гидрокостюм, за ним последовала обтягивающая синяя футболка, открывая взорам большую грудь, прикрытую лишь спортивным бюстгальтером. Мгновением спустя в ванную вошел Аттикус и присел перед женщиной. — Хо-хо-хо! А наш приятель не теряет, однако, времени, — с удовлетворением отметил Тревор, откинувшись в кресле и закинув ноги на кофейный столик, покрытый окаменевшим деревом. — Кажется, я все же смогу сегодня развлечься. Римус подтянул к себе стул и уселся перед экраном. Он впился глазами в женщину и прорычал: — Она должна быть моей! — Будет, — сказал Тревор, похлопав Римуса по могучему бицепсу. — Мужская сила по-прежнему при тебе. За это пока не волнуйся. Теперь же — помалкивай и смотри. Римус послушно скрестил руки на груди и уставился в экран. Положив руки на живот женщины, Аттикус продвигал их вверх. Мысленно Римус дал себе клятву: как бы Тревор ни любил этого сукина сына, он, Римус, заставит его заплатить за нанесенное оскорбление. Едва Аттикус покинет «Титан», он выследит его и убьет. Если же останется на яхте, что ж — Римус выждет удобный момент и подстроит несчастный случай. А когда Аттикуса не станет, эта киска из Береговой охраны будет принадлежать ему, Римусу. Она останется на борту до тех пор, пока ему не наскучит. А потом с нею может поиграть Лорел. 32 На борту «Титана», залив Мэн Стон вырвался из груди Андреа, когда Аттикус начал обследовать пальцами ее тело. Мышцы непроизвольно сжались, и с каждой секундой она все больше и больше нервничала. Очень немногим мужчинам доводилось видеть ее в одном лишь бюстгальтере. И почти никто не дотрагивался до нее так нежно и ласково. — Ох! — воскликнула Андреа, когда Аттикус надавил пальцами на ее ребра. — Больно же, черт! Аттикус улыбнулся и выпрямился: — Будь они сломаны, было б еще больнее. Хотя есть несколько весьма серьезных повреждений. Тебе повезло, что ты вообще осталась в живых. — Расскажи все. — Еще где-нибудь болит? Андреа хотела сказать, что у нее болит каждая клеточка тела, просто чтобы посмотреть, уделит он им столько же нежного внимания, как и ребрам, но потом решила этого не делать. Хоть они и были когда-то очень близки, все же он еще многого о ней не знает, и Андреа не хотела, чтобы у него создалось превратное представление о ней. Но какое представление не превратно? С каждой минутой, проведенной вместе, она теряла уверенность в себе. — Нет, просто я жутко вымоталась. А болят только ребра. Она потянулась рукой за своей футболкой, но Аттикус не позволил этого сделать, мягко перехватив запястье. — Не так быстро. Подожди. Он вернулся в спальню. Что он там делал, Андреа не представляла и старалась не думать об этом. Вскоре он вернулся, неся в руке три кубика льда. Открыл шкафчик в ванной, достал оттуда тонкую махровую мочалку и завернул в нее лед. — Приложи к тому месту, где болит, и подержи так минут пятнадцать. Это поможет… — Я знаю, что это даст, — прервала Андреа. Она наблюдала, как Аттикус снял с кровати покрывало и пошел с ним к тахте, стоящей в гостиной. «Что ж, вроде бы вопрос прояснился», — подумала Андреа. Она вздохнула и вернулась к осмотру потрясшей ее воображение ванной комнаты. Ее убранство определенно принадлежало иному миру, иному народу, который не мог и ведать уже о том, кто теперь пользуется этой роскошью. Снова посмотрев через дверь в гостиную, Андреа увидела, что Аттикус лежит с закрытыми глазами. «Уже заснул», — решила она. Не закрывая дверь, Андреа сняла остальную одежду и включила «индейский» душ. Подобно горному водопаду, вода обрушилась на каменный пол. К шуму падающей воды добавились звуки джунглей, наполняющие комнату из скрытых в потолке колонок. Андреа почувствовала, как все ее тело расслабляется, а напряжение, сковывавшее ее на протяжении последних нескольких дней, начинает постепенно исчезать. Она встала под струи теплой воды и снова посмотрела в гостиную. Оставив дверь открытой, она как бы давала понять Аттикусу, что не будет возражать против его визита. Андреа знала, что наутро станет корить себя за этот поступок, но ничего не могла с собою поделать. Она хотела, чтобы Аттикус присоединился к ней, пусть даже просто затем, чтобы обнять ее и поддержать. Комната наполнилась паром, и Андреа отвернулась от двери, позволяя воде свободно падать ей на лицо. И ни на мгновение не могла она заподозрить, что укрытый в потолке «глаз» фиксирует каждое ее движение. Мягкая и удобная тахта едва ли могла привести в порядок смешанные чувства Аттикуса. После прилива адреналина, вызванного схваткой с Римусом, тело стало тяжелым и неуклюжим. Нахлынули воспоминания, пробужденные к жизни фотографией, которую привезла Андреа, и от них некуда было деться. В мозгу настойчиво скреблись и напоминали о себе планы по уничтожению существа, названного Кроносом. По-прежнему, всякий раз вспоминая о Джионе, он будто дотрагивался до кровоточащей раны. И в довершение прочего — за стеной находилась женщина, которую он когда-то любил. Неким образом ее присутствие затмевало все прочие чувства и переживания. Лежа на тахте и прикидываясь спящим, Аттикус весь сосредоточился на мыслях о своей давешней подруге, превратившейся в очаровательную женщину. В памяти сохранились четкие воспоминания о том, как он гладил ее нежную кожу, ощупывая ребра в поисках признаков переломов, затем живот и бока — нет ли там следов гематом. Не найдя ничего, он еще несколько мгновений не отводил рук, чувствуя прилив энергии и надежды от соприкосновения с ее теплым телом. Почувствовав какое-то движение, Аттикус открыл глаза и взглянул на ее кровать. Андреа еще не вернулась. Дверь ванной комнаты оставалась открытой, и доносился шум воды, падающей на каменный пол. Она была в душе. Она не закрыла дверь. Аттикус знал, что Андреа сейчас моется, обнаженная, но не мог увидеть ее. Все эти годы в нем сохранялись чувства по отношению к ней, и с тех пор, как она вновь вошла в его жизнь, чувства эти стали сильнее. Несомненно, Андреа появилась не просто так. Но что об этом теперь говорить — теперь, когда она была здесь? Но что может означать незакрытая дверь ванной? Простую забывчивость, естественную после треволнений минувшего вечера? Или же это действительно приглашение? Не в силах дольше лежать, Аттикус сел на тахте и изо всех сил потер глаза руками. Встал и прошелся по комнате. Двинулся в направлении ванной, но задержался у мини-холодильника. Открыл его, кинул в рот кубик льда и — вернулся на тахту. Положив голову на роскошную подушку, он заметил оставленную на кофейном столике фотографию: он, Мария и Джиона на пляже. Аттикус взял карточку в руки и стал рассматривать милые сердцу черты покинувших его девочек. «Боже, как же мне их не хватает!» Андреа рисковала жизнью, чтобы доставить ему этот снимок, каким-то чутьем угадав, что он хотя бы частично излечит его от безумия… Не она ли сама и есть — сумасшедшая?.. Тревор застонал, когда пар, заполнивший ванную в апартаментах Аттикуса, скрыл восхитительное тело Андреа. Посмотрел на Римуса и увидел, что улыбка его превратилась в гримасу. — Знаешь, нам надо немедленно чуть уменьшить температуру воды. Скривив рот, Тревор сел поудобнее и наклонился вперед, не отрывая глаз от изображения на экране. — Я думаю, что, возможно, мы переоценили привязанность Аттикуса к женщине. — Держу пари, что он педик, — фыркнул Римус. — Хм, может быть, в нем просто взыграла совесть и он вздумал вступиться за нее. Так или иначе, но высокие моральные качества в людях меня всегда несколько пугали. Римус взглянул на него: — Но вы же верите в Бога. — Верю, конечно. Просто случается, что я не согласен с Ним. И кроме того, для очищения души у меня есть О'Ши. Знаешь, и тебе стоит всерьез подумать о том, чтобы исповедаться. Римус рассмеялся: — Нет уж, спасибо. Я рассчитываю на ад. — Принц среди чертей? Что ж, значит, пора баиньки. Завтра решающий день. Толку сидеть тут полночи и пытаться что-то разглядеть в этом паре? Он повернул выключатель на столе, и настенные мониторы разом погасли. Римус с мрачным видом стоял и вглядывался в пустой экран, на котором всего минуту назад была обнаженная фигура Андреа. — Небось, теперь-то тебе ее еще больше захотелось? — спросил, улыбаясь, Тревор, легко угадав бесхитростные мысли Римуса. Гаваец молча кивнул. Тревор отеческим жестом похлопал его по спине. — Всему свое время, дорогой Римус. Всему свое время. Едва Андреа успела промыть волосы после шампуня с экзотическим ароматом, как дуновение холодного воздуха вернуло ее из джунглей Южной Америки в ванную комнату на яхте Тревора Манфреда. Она обернулась и увидела скрытую паром фигуру человека, стоящего у входа в душевую кабину. — Кто здесь? Андреа тотчас же облегченно вздохнула: это был Аттикус. Аттикус! Не зная, прикрывать ей наготу или нет, она дрожащим голосом произнесла: — Я… я не… — Ты здесь по заданию начальства? Из-за этого монстра? Чтобы остановить меня? Отвечай! — Нет, Атти. Я здесь из-за тебя. — Зачем ты принесла этот снимок? — Я обещала твоей жене… Марии… на фотографии. Это звучит глупо, но я обещала ей, что о тебе позабочусь. — Ты проникла ко мне в дом? — Ты же не запер дверь. Твой брат… — Ты видела Коннера? Что… что он сказал? — Он знает, что ты отправился на поиски монстра. — Сердце Андреа билось, словно двойная бочка в хеви-металлической песне. Она сама удивилась последующим своим словам: — Он сказал, что редкая женщина вот так бросит все и отправится неизвестно куда на поиски старого друга. Андреа почувствовала, как тело ее словно охватило пламенем, когда тень надвинулась на нее сквозь клубы пара. Из груди вырвался вздох облегчения и одновременно легкого разочарования, когда она увидела всего лишь руку Аттикуса, протягивающую ей полотенце. Она взяла полотенце и, выйдя из-под душа, завернулась в него. — Это все? — спросил Аттикус. — Нет. — Чувства Андреа разгорелись с новой силой, когда он оказался рядом. — Он сказал: «С возвращением в семью». Аттикус подошел ближе, на нем были только трусы-боксерки и футболка. Странно, что она чувствовала себя столь комфортно в его присутствии. — Прошло столько лет, — сказал он. — Знаю. — Тогда как такое возможно? — Может быть, я — это не я? Руки Аттикуса скользнули к ее талии и сомкнулись на ней. Андреа подтянула его к себе, и оба они оказались под падающей водой — ее полотенце и его одежда мигом намокли. Ручьи воды каскадами низвергались вниз, в долину, где сплелись их тела. Губы соприкоснулись — верхняя губа Аттикуса на нижней Андреа — в долгом поцелуе. Потом он подался чуть назад и взглянул в ее глаза. — Я должен довести начатое до конца. — Знаю. — И ты не будешь пытаться меня остановить? — Нет. Я лишь помогу. Аттикус сжал Андреа в объятиях, и она, позабыв обо всем, отдалась на волю чувств, впервые за долгое-долгое время ощутив себя любимой и живой. «Да, ради этого стоило рискнуть», — подумала она. В этот момент Андреа осознала, какой же пустой была ее жизнь после смерти Абигейл. Но благодаря счастливому случаю — или волею Божией — они нашли друг друга, точнее, она нашла его, еле живого, и вернула к жизни. И вот теперь он отдает долг — возвращая к жизни ее. 33 На борту «Титана», залив Мэн Аттикуса разбудили звуки ударов. Он быстро сел в постели и обнаружил, что рядом никого нет. Андреа исчезла. Удары продолжались, и в мозгу его возникла картинка: Римус бьет Андреа. Одним движением Аттикус выпрыгнул из кровати и бросился в гостиную. Андреа как раз шла к двери в прихожую, откуда и доносился стук. — Остынь, — сказала она, открывая дверь. Аттикус послушался и встал позади нее; дверь отворилась, и в апартаменты вошел О'Ши, обряженный в черную сутану. Глаза его округлились при виде Андреа, на которой из одежды была лишь армейская футболка Аттикуса. Хоть она и сидела на ней достаточно свободно, очевидно было, что под футболкой нет ничего, кроме трусиков. — Боже… — только и успел прошептать О'Ши, после чего Андреа бесцеремонно прервала его отнюдь не приличествующие сану фантазии. — Ну и что же вы теперь за священник? — проворчала она, собираясь захлопнуть дверь перед его носом. — Постой, — сказал Аттикус, выходя в одних трусах из-за спины Андреа, — он не совсем обычный священник, Да и ты одета не как монахиня. Кроме того, это ведь он спас тебе жизнь. Андреа недоуменно взглянула на Аттикуса. — Он дал мне знать, что Римус тебя схватил, — пояснил Аттикус. Андреа чуть сконфуженно улыбнулась священнику. — Значит, я вам обязана жизнью? — Не думайте об этом, — сказал О'Ши. — Лучше сделайте мне одолжение и оденьтесь. Хоть я и священник, но мужское достоинство пока еще при мне. Улыбнувшись, Андреа прошла в спальню. Едва она скрылась за дверью, О'Ши слегка пристукнул Аттикуса по плечу: — Черт бы вас побрал! Настоящий герой кинобоевика: спасая мир, завоевывает хорошеньких девушек. — Ничего не было. — Ну разумеется, — сказал О'Ши с кривоватой ухмылкой. Аттикус понял, что священник ни за что не поверит, что они с Андреа не занимались всю ночь напролет греховным сексом. Только теперь Аттикус заметил, что О'Ши слегка запыхался и что на лбу его выступили капельки пота. — Сдается, вы пришли что-то мне сообщить? — А! Верно! — воскликнул священник. — Похоже на то, что мы снова засекли Кроноса. Как и вчера, он идет за косяком. Тревор полагает, что все пойдет по вчерашнему сценарию и монстр приблизительно в то же время вынырнет на поверхность. Аттикус прищурился в раздумье. — Это возможно. Многие животные придерживаются определенного распорядка дня, но морские хищники, как правило, к их числу не относятся. Они не могут быть уверены, что найдут пищу в следующий раз. С другой стороны, я сомневаюсь, чтобы эта тварь имела проблемы с поиском пропитания, поэтому предположение о своеобразном распорядке дня допустимо. Когда Аттикус закончил, О'Ши сделал удивленное лицо. — Что с вами? — осведомился Аттикус. — Я-то ожидал, что вы, сметая все и вся на своем пути, броситесь в рубку, затем прыгнете в «Манту» и понесетесь убивать зверя. А вместо этого услышал лекцию океанографа о питании животных. Похоже, что красота действительно способна убить чудовище. К мужчинам присоединилась Андреа, одетая в шорты и синюю футболку. Ноги ее были босыми, поскольку из обуви она располагала лишь единственным ластом. — Если ты действительно собираешься сделать это, то сначала оденься, а потом уже покончим-ка со всем этим. Она сунула Аттикусу в руки его одежду и прошествовала мимо О'Ши в коридор. О'Ши улыбнулся: — Или как? — Как пройти на мостик? — высунулась из коридора Андреа. — Я не уверен, что Тревор… Андреа проигнорировала его слова. О'Ши вопросительно посмотрел на Аттикуса. Тот только пожал плечами: — Она подписала бумагу о неразглашении. Андреа, не обращая на них внимания, опять шла по коридору. Аттикус, путаясь в штанах, сказал священнику: — Вам лучше пойти с ней. Проследите, чтобы у нее не было проблем. О'Ши двинулся было за женщиной, однако остановился. — А вы куда? Аттикус посуровел и произнес: — Убить его. — Сейчас вот прямиком в «Манту»? Аттикус кивнул, прислушиваясь к раздающемуся по коридору эху шагов Андреа: — Присмотрите за ней в мое отсутствие. О'Ши кивнул и быстро пустился по коридору. — Бог в помощь, Аттикус! — крикнул он, не оборачиваясь, от самой лестницы. Через минуту Аттикус, облаченный в джинсы, футболку и кроссовки, выскочил вслед за О'Ши, но побежал по коридору в противоположном направлении. Он сомневался, что даже Бог сможет помочь ему. Он сам превратится в дьявола, он станет воплощением смерти и разрушения. С каждым шагом по коридору к лестнице, ведущей на нижние палубы «Титана», пульс учащался, а ярость клокотала все сильней. Еще чуть-чуть, и он станет безжалостной неудержимой машиной и холодная ненависть наполнит его силой для противостояния с монстром, который отмахнулся от титанового гарпуна так, словно это была зубочистка. Если бы кто-нибудь повстречался с Аттикусом теперь, когда он мчался по лестнице, то мог бы принять его за ревущего от голода зверя, вышедшего на охоту. Что было бы недалеко от истины. Влетев в рубку, О'Ши увидел, что Тревор и Андреа мирно попивают кофе и над чем-то смеются. Тревор заметил тревогу на лице священника. — Пришли проконтролировать меня, святой отец? — Да я просто… — Бояться нечего, добрый человек. В моих ли силах противостоять чарам прекрасной женщины, пока она является гостем на борту «Титана»? Сейчас, когда она не представляет правительство Штатов, она — само очарование, — сказал Тревор и, чокнувшись чашкой с собеседницей, сделал глоток. Андреа встретилась взглядом с О'Ши и коротким кивком головы дала понять, что она вовсе не разделяет восторгов Манфреда по поводу их общения. О'Ши и без того из собственного опыта знал, что подобное доброжелательное обхождение Тревора является только хитростью, призванной расположить к себе противника, чтобы затем его уничтожить… иногда — в буквальном смысле этого слова. Он слышал достаточно исповедей, чтобы не питать никаких иллюзий на сей счет. — Сэр! — раздался крик капитана. — Мы следим за монстром, но на экране появилось что-то еще, меньших размеров, и… — Да-да, — покивал Тревор. — Наш герой откликнулся на призыв, как мы и предполагали. Андреа вскочила на ноги. — Что? — Она посмотрела на О'Ши и спросила: — Где Аттикус? Священник показал на зеленый экран, над которым склонился капитан. На экране были видны несколько маленьких пятен: косяки рыбы и небольшая морская живность. В стороне — большая клякса неясных очертаний, за которой двигался очень крупный объект. К последнему по экрану скользил маленький овал. Тревор встал возле Андреа и ткнул пальцем в овал. — Видите? Аттикус решил: сегодня — иль никогда. Тревор проследил траекторию движения мини-субмарины: она должна была неминуемо встретиться с монстром. Постучав по экрану, Тревор произнес: — Тот, кто сражается с чудовищами, должен остерегаться, чтобы самому не стать таким же чудовищем. Когда вы чересчур долго заглядываете в бездну, бездна заглядывает в вас. — Он широко улыбнулся и посмотрел на Андреа безумными голубыми глазами. — Остерегайтесь Кроноса! Ибо чудовище охотится теперь за вами. Андреа промолчала, но чувство безопасности вдруг исчезло. — Вам будет любопытно узнать, — обратился к ней Тревор, — что мы заранее планировали одиночную вылазку Аттикуса. Он повернул выключатель, и на стене рубки ожили пять мониторов. На четыре передавалось изображение с камер, расположенных по четырем бортам мини-субмарины, обеспечивая зрителям круговой обзор. На пятом можно было увидеть кабину «Манты» и злобно ухмыляющегося Аттикуса, сидящего за джойстиком управления. — Мы можем переговорить с ним? — спросила Андреа, пытаясь выглядеть не слишком взволнованной. — Конечно же можем, но мы не будем. Ведь не захотим же мы остановить разогнавшийся локомотив, — ответил Тревор. — Аттикус встретит свою судьбу так, как сам того и желал, — в одиночку. В рубку с палубы вошел Римус в ярко-оранжевой рубашке-гавайке и с ухмылкой на лице. На мгновение он задержал сердитый взгляд на Андреа, затем молча занял место капитана за штурвалом. — Как и мы все, — неожиданно серьезно посмотрев на Андреа, добавил Тревор. — Римус, начинаем преследование. О'Ши с трудом сдерживал отвращение. Он достаточно хорошо знал Тревора, чтобы понимать: если с Аттикусом что-то случится, Андреа не проживет и дня. Если Аттикус не вернется с охоты, ему, О'Ши, необходимо будет помочь Андреа бежать с «Титана». Пока он не представлял, как это можно осуществить. И поэтому — в первый раз за всю свою жизнь — О'Ши молился. Это была не одна из тех молитв, которые с такой легкостью он сочинял на протяжении стольких лет для ублажения Тревора, а подлинное обращение к Богу, единому и всемогущему, кем бы Он ни был. 34 На борту «Титана», залив Мэн «Манта» стремительно мчалась на глубине двадцати футов от поверхности. Аттикус сидел прямо и неотрывно смотрел вперед. Чем-то он сейчас напоминал первобытного человека, который выходил на охоту и убивал жертву голыми руками, что требовало подобной же сверхконцентрации. Но для большинства ныне живущих те времена, когда люди с дикой жестокостью убивали животных, чтобы прокормиться, давно прошли. Аттикус знал, что это отнюдь не так. Ему не раз приходилось сталкиваться с проявлениями дикости со стороны людей, а порой он и сам оказывался ее воплощением. Как сейчас. Душевные раны, о которых Аттикус так отчаянно пытался забыть эти последние дни, теперь вновь раскрылись и кровоточили. Ненависть нарастала и клокотала в нем, вырываясь наружу, подобно облаку от взрыва, напрочь уничтожая все прочие чувства и затмевая сомнения. Им руководил праведный гнев, который превратил его в острие сияющего копья, пронзающего глубины океана. Чем ближе Аттикус подбирался к цели, тем сильнее играл в крови адреналин в предвкушении схватки не на жизнь, а на смерть. Еще крепче стиснув зубы, он до боли в глазах всматривался в расстилающуюся впереди синюю бесконечность. Наконец он увидел ЕГО. Неясная тень двигалась на глубине. Он находился прямо над монстром! Не отдавая себе отчета в возможных последствиях, Аттикус резко развернул «Манту» носом вниз и, подобно пикирующему истребителю, помчался на глубину. Большой палец, дрожа, замер над кнопкой запуска торпед. От одной торпеды толку, конечно, не будет, но «Манта» оснащена десятью, а этого должно хватить, чтобы уничтожить чудовище. Сейчас оно находилось в двухстах футах иод ним и всего в пятнадцати футах над дном океана. У Аттикуса при виде твари перехватило дыхание, и он едва не лишился всего своего мужества. То, что он видел вместе с Тревором и О'Ши с палубы яхты, не шло ни в какое сравнение со зрелищем, представшим его взгляду сейчас. Он напомнил сам себе краба, атакующего гигантскую белую акулу, и как акула не обратила бы на краба никакого внимания, так и Кронос игнорировал приближающуюся мини-субмарину. Аттикус продолжал нестись вниз, рассчитывая, что все торпеды попадут в цель. Он приблизился к громадной лошадиной голове монстра и был поражен абсолютным его спокойствием. Ленивыми волнообразными движениями тварь продвигалась вперед, помогая себе длинными грудными плавниками и очень маленькими боковыми. Аттикус убедился, что предложенное Тревором сравнение с кронозавром не так-то уж далеко от истины. Вот если бы еще туловище уменьшить футов на сто… Пасть была слегка приоткрыта, обнажая ужасные зубы. И глаза… Аттикус не отрываясь смотрел в них, одолеваемый под их гипнотизирующим взглядом воспоминаниями. С полным ярости криком Аттикус вдавил в панель желтую кнопку, разгоняя «Манту» до скорости, при которой столкновение было неминуемо. Затем легкими касаниями пальца выпустил подряд все десять торпед, целя точно в голову Кроноса. Покончив с ними, Аттикус заметил, что субмарина по-прежнему набирает скорость и догоняет торпеды, готовые вот-вот взорваться. Он резко бросил «Манту» вниз, под летящие снаряды, и в последний миг перед тем, как первый из них взорвался, оказался между брюхом монстра и дном океана. В следующую секунду все вокруг содрогнулось: взорвались одна за другой все торпеды, и из эпицентров пошли огромные волны. «Манту» развернуло на триста шестьдесят градусов. Аттикус вырубил двигатели, и субмарина начала боком опускаться на дно, словно монетка, брошенная в колодец желаний.[33] Наконец «Манта» с легким толчком достигла дна, вспучив клубы песка. Когда песок начал оседать, покрывая в числе прочего верхнюю часть подлодки, Аттикус услышал низкий вибрирующий рев. Что это — предсмертный вопль? Неужели у него получилось? Рев постепенно перерастал в оглушительное, полное ярости рычание. Это было невероятно: Аттикус выпустил в Кроноса десять торпед с близкого расстояния! И единственное, чего он добился — разъярил его. Несколько утешало то, что сейчас он, как настоящая манта, лежит на дне, зарывшись в песок. Но сражению еще не конец. Аттикус поднес руку к выключателю электрошоковых кабелей. Они проникали в цель либо присасывались к ней, а затем действовали как электрошокер: по ним проходил мощный заряд. Изоляция не позволяла заряду рассеяться в воде. Только в отличие от обычного шокера, заряд, пропускаемый через кабели, был достаточен для того, чтобы поразить насмерть десяток китов… или команду катера Береговой охраны. Когда муть осела и стало возможным осмотреться, Аттикус с ужасом понял, что угодил в серьезный переплет. Кронос, оставив привычные волнообразные движения, медленно кружил всей своей огромной массой вокруг «Манты», работая всеми четырьмя плавниками. Он мгновенно вычислил противника и теперь, очевидно, размышлял, как поудобнее с ним разделаться. Аттикус ошеломленно наблюдал, как мимо проплывает хвост чудовища и, почти тотчас же за ним, голова, так что все тело образовывало гигантское кольцо. Один глаз уставился на Аттикуса. Он не сомневался, что Кронос видит его внутри субмарины. «Вероятно, поэтому он до сих пор не нападает», — подумал Аттикус. Если эта тварь хоть сколько-нибудь разумна, как кит или дельфин, она не может не призадуматься: как это одно существо может находиться живым в утробе другого? Совершая очередной круг, Кронос при каждом движении задевал дно передними длинными плавниками, вздымая тучи песка, которые окутывали его лоснящееся, черное вверху и белое внизу, туловище. На какое-то мгновение Аттикус увидел это существо таким, какое оно есть на самом деле, — не урод и не машина для убийства, а удивительное, уникальное во всех смыслах создание. А затем он положил палец на выключатель электрошокового устройства, ожидая, когда вновь покажется голова. Если дать разряд точно в глаз, это может оказаться эффективным. Справа появилась чудовищная пасть, следом показался глаз, по-прежнему уставившийся на Аттикуса. Он ждал, когда голова монстра окажется в зоне убойного действия электрошокера, готовясь поднять «Манту» со дна в облаке песка и огня. Сидя как в первом ряду зрительного зала, он ожидал увидеть, как тварь поджарится в собственной шкуре. Аттикус задержал дыхание. Он прямо-таки видел, как его сердце бьется в груди. И с каждым ударом перед глазами проходили образы людей, живущих и умерших. Джиона… Мария… Андреа… Он сморгнул и понял: момент настал. С ревом двигателей «Манта» вырвалась из песка, разметав вокруг облако мути. Большинство морских обитателей бросились бы наутек при виде взметнувшейся со дна субмарины. Кронос же повернул к «Манте» пасть, раскрыл ее и приготовился проглотить жертву. Аттикус активизировал электрошокеры и направил лодку вперед. Цель была выбрана точно: глаза монстра. Атака должна оказаться смертельной. Даже существо таких гигантских размеров не сможет выжить, если ему поджарить мозги. Но буквально в последнюю секунду Кронос изогнул голову и сомкнул челюсти на кабелях, моментально перекусив их. Заряд, предназначенный для определенной цели, ушел в воду, поразив и «Манту», и Кроноса. Удар, потрясший лодку, вышиб Аттикуса из кресла, так что он едва не лишился сознания. Но шок тотчас же прошел. Электроника субмарины отказала, и она снова стала опускаться на дно. Когда Аттикус несколько пришел в себя и сообразил, что произошло, он не удержался от крика. То, что видела Джиона в последние секунды жизни, теперь предстало перед ним. Кронос широко раскрыл темную зияющую пасть и засасывал в нее «Манту». Размеры субмарины не позволяли проглотить ее целиком, но Аттикус нисколько не сомневался, что мощные челюсти с легкостью ее перекусят. С пронзительным скрипом, разрывающим барабанные перепонки, Кронос пытался прокусить стеклянную кабину. Ожили системы «Манты», замигали лампочки внутри субмарины, осветив челюсти монстра. Аттикус не мог оторвать взгляд от копьеподобных зубов и гадал, почему им до сих пор не удалось сокрушить стекло и покончить с ним. Как бы то ни было, он не собирался упускать свой последний шанс. Стараясь не смотреть вверх, Аттикус привел в боеготовность ядерный заряд. Любая задержка сейчас грозила потерей времени, необходимого для введения переданного ему Тревором кода активации. На утопленной в подлокотнике кресла клавиатуре он выстукивал пятнадцатизначный код. Завершив набор цифр, Аттикус замер с занесенным над кнопкой запуска указательным пальцем. Поднял наконец голову и посмотрел наверх. Он не заметил никакого движения, не почувствовал удара, когда субмарина мягко опустилась на песчаное дно. Теперь же, когда жуткие челюсти выпустили «Манту» и в кабину просочился сквозь толщу воды слабый солнечный свет, Аттикус понял, что сделал Кронос. — Какого черта? — произнес Аттикус, убрав руку от кнопки запуска, и пристально посмотрел в глаза отступающему чудовищу. Кронос, удалившись на двадцать футов, возобновил круговые движения. Чего-то он явно ждал, но чего? Подобное поведение — Аттикус хорошо это знал — абсолютно невероятно в животном мире. Кем бы ни было это существо, его жизнь подверглась угрозе. На него напали, но оно не попыталось бежать. Безусловно, оно защищалось, но в пределах разумного, а затем… затем проявило милосердие. Аттикус покачал головой, решив, что в своих размышлениях зашел слишком далеко. Он вспомнил Джиону и то, как Кронос с нею расправился. Если предположить, что существо разумно, значит, оно нарочно съело Джиону, с ним же сейчас попросту играет. Он снова потянулся к кнопке активации, но замер, не донеся руки. Внимание вдруг привлекло туловище Кроноса. Или же это было что-то внутри его? Аттикус сосредоточился на этой аномалии. Внутри Кроноса вспыхнуло. Возможно, он, как электрический угорь, накапливает в себе заряд? В таком случае у сельди не было бы ни единого шанса на спасение, а он сам и Джиона получили бы ощутимый удар током. Так что же это, черт побери, такое? Будто отвечая на заданный вслух вопрос, Кронос приблизился к «Манте» на расстояние не более десяти футов и заполнил собой весь обзор. Повинуясь больше инстинкту, чем голосу разума, Аттикус выключил внутреннее освещение, погрузив субмарину во тьму. Он снова увидел это — вспышка внутри чудовища, исходящая из некоего источника. Затем, неожиданно ярко, вспышка повторилась несколько раз, словно в стробоскопе, и в самом центре пятна света обозначилась фигура. Силуэт в источнике вспышек. Очертания чего-то. Тела. Очертания тела, которые Аттикус моментально узнал. — О господи, нет… — прошептал он, так резко наклонившись вперед, что ударился головой о поликарбонатное стекло кабины, отделявшее его от океана и его обитателей. Но Аттикус даже не ощутил удара. Он узнал очертания человека внутри Кроноса, как бы невероятно это ни было. Его охватила сначала печаль, затем ярость, так что все тело его затряслось в конвульсиях. Тварь решила помучить его! Не успел Аттикус привести в действие ядерный заряд, который уничтожил бы и его, и Кроноса, как произошло невозможное. Среди продолжающихся вспышек силуэт чуть шевельнулся. Аттикус разглядел ее руки. Он видел ноги, прижатые к груди. Жива до сих пор! Джиона была жива… внутри Кроноса. Из глаз Аттикуса потоком хлынули горячие слезы. Он прижался лицом к стеклу, отчаянно желая вырваться через него наружу, вскрыть чрево твари и вытащить оттуда свою до сих пор живую девочку. — О детка! Я здесь! — Аттикус набрал полные легкие воздуха и закричал: — Джиона! Я здесь! Я спасу тебя! Я тебя не брошу, слышишь? Джиона! Он в исступлении бил кулаками по стеклу и во второй раз за несколько дней почувствовал, что сердце его разрывается от горя. Внезапно вспышки прекратились, и силуэт исчез под темной шкурой Кроноса. Монстр стал медленно удаляться и, будто прощаясь, повернул свою морду к «Манте». И снова, на этот раз еще более отчетливо, Аттикус почувствовал, что в его огромных черных глазах светится разум. Кронос посредством глаз передавал какое-то сообщение — в них отражались угроза и как бы неодобрение… укор. Аттикус ссутулился в кресле. Как такое возможно? Да нет же! Голос рассудка кричал ему: «Она мертва! Джиона мертва!» Нет, черт же возьми, — она жива! Аттикус понял смысл послания, переданного существом. Глаза, грозящие поначалу, потом спокойные. Оно не желало ему зла. Потом оно издало еще и звук, крик. Такой мирный, что Аттикус, несмотря на весь ужас ситуации, ощутил покой. В этот миг он понял, что существо вовсе не собиралось съесть в буквальном смысле Джиону. Его девочка находилась внутри Кроноса, живая даже и по прошествии стольких дней. Целехонькая. В мозгу Аттикуса колотился настойчивый вопрос: «Что ж это за существо?» ЧАСТЬ 2 ПОДЪЕМ 35 Кронос, залив Мэн Плоть, поддерживающая ее тело, напоминала водяной матрац, мягкий и удобный; тем не менее снились Джионе на нем сплошь чудовища. Спутанные мокрые волосы лежали на лице и на гладком ложе под ней. Гидрокостюм оказался не поврежден и защищал тело от сырости, лицо же от длительного воздействия влажного воздуха сморщилось. Дыхание, бывшее ровным, пока она глубоко спала, теперь стало частым и отрывистым. Когда Джиона наконец открыла глаза, она увидела, что кошмар, так долго ей снившийся, продолжается наяву. Ее окружала всепоглощающая тьма. Света здесь будто вовсе не существовало. Джиона попыталась сориентироваться в абсолютной тьме — и вдруг почувствовала, как здесь невыносимо воняет. Отвратительный запах жирной гниющей рыбы наполнял собой все. Джиона закашлялась и подумала, что сейчас ее стошнит, но желудок был пуст. Она решила дышать ртом, но мигом поняла, что не права: теперь она ощущала еще и вкус. Тело опять содрогнулась в рвотном позыве, и тут она услышала низкий повторяющийся звук. Он на время отвлек ее от запахов. Низкие бум-бум повторялись снова и снова, будто эти двойные удары издавала работающая вдалеке машина. В мозгу родилась спасительная мысль: что, если каким-то невероятным образом она оказалась на рыбозаводе? Это объясняло бы и запах, и звуки, но… Джиона приложила руку к своему ложу. Оно заколыхалось под ней, словно массажное кресло, в котором она так любила расслабляться. Внезапно поверхность, на которой она лежала, сдвинулась. Джиону швырнуло на стену. Та тоже оказалась мягкой и гладкой на ощупь — как шелк. Джиона поднялась на ноги, ударившись головой о низкий потолок, который от удара прогнулся. Она находилась внутри гигантского кокона или какого-то мешка. Ее охватила паника. Джиона заметалась внутри своей темницы, беспорядочно тыча руками в стены. Так и не найдя выхода, она зарыдала. Это ловушка. — Папа? — позвала Джиона в паузе между рыданиями. — Папа! Но окружающая тьма поглотила ее крики. Никакого эха. Ни единого звука в ответ. Стены из плоти не пропускали внутрь ничего. Плоти… Поток воспоминаний обрушился на мозг Джионы, вырвав ее из реальности, так что ее дыхание участилось. Вони она уже не ощущала. Перед глазами отчетливо возникла картина жуткой тени, поднимающейся из глубины, раскрывающей полную острых зубов пасть и проглатывающей ее целиком. Осознав в полной мере свое положение, Джиона открыла рот и приготовилась закричать от ужаса и отчаяния, но в этот миг ее оторвало от пола и впечатало в потолок. Мгновение — и она упала вновь на пол. Ее швыряло от одной стенки к другой. Джиона почувствовала, что еще немного — и она не сможет дышать. Сознание покидало ее. Хотя ее тело немилосердно трясло и выкручивало в разные стороны, оно все же было защищено от серьезных повреждений мягкими стенами этой тюрьмы из живой плоти. От жгучей боли замелькали в глазах радужные круги, когда она вдруг ударилась головой обо что-то твердое. Спустя несколько мгновений сознание к ней вернулось. Впрочем, она не знала, как долго находилась без чувств, потому что вокруг царила все та же беспросветная тьма. Но боль в голове служила доказательством, что все происшедшее было вполне реальным. Было, однако теперь закончилось. Джиона поднесла руку к голове и почувствовала под пальцами теплую, липкую влагу. Очевидно, в результате удара о нечто твердое ей рассекло голову. Сейчас рана припухла и больше не кровоточила, но волосы были испачканы свернувшейся кровью. Джиона не к месту подумала, что, появись она такой в людном месте при дневном свете, детишки в ужасе бросились бы от нее бежать. Но по крайней мере, кровь больше не текла. Тут она вспомнила про часы. Подарок отца на прошлый день рождения — фирмы «Люминокс», предназначенные для подводного плавания. Точно такие же носил и отец. Джиона нажала кнопочку на часах, и циферблат ожил, вспыхнув желтым цветом. После кромешной тьмы даже слабое свечение показалось Джионе нестерпимо ярким, и она на несколько секунд зажмурилась, привыкая к свету. Стрелки и цифры на часах видны были отчетливо, но окружающую тьму их свет разогнать не мог. Часы показывали девять тридцать утра. Увидев дату, Джиона судорожно вздохнула. Прошло четыре дня… целых четыре дня с тех пор, как они с отцом вышли в океан на яхте! На глаза навернулись слезы, и в этот момент она заметила, как свет отражается от чего-то, лежащего на полу. Она вытянула руку с часами и увидела свою камеру, без водонепроницаемого чехла. Мрачное и сырое обиталище уже не ходило ходуном, а только слегка поднималось и опускалось. Джиона нагнулась и подобрала камеру. Нащупала кнопку «Power» и нажала. Экран вспыхнул, заставив ее вновь зажмуриться. Хотя он светился довольно ярко в сравнении с окружающей тьмой, но не мог показать ничего иного, кроме все той же тьмы. Тогда Джиона опять нажала кнопку на часах и, держа циферблатом вниз, поднесла так, чтобы свет падал на объектив камеры. Преломившись в линзе, лучи света проникли в камеру, и экран осветился. Джиона наконец-то увидела самое себя. Затем циферблат погас. Ощущая в руке холодную тяжесть камеры, Джиона сообразила: вот он, источник яркого света. Достаточно сделать несколько снимков со вспышкой — и она сможет рассмотреть, что ее окружает. Не наводя объектив на конкретную цель, она нажала на кнопку. Вспышка в маленькой темной каморке была подобна вспышке атомного взрыва. Внезапная острая боль пронзила широко открытые глаза Джионы. Она застонала. Во вновь воцарившейся черноте перед глазами снова заплясали круги. Она уменьшила мощность вспышки и поставила камеру в режим серийных снимков. Джиона надеялась, что при менее ярком освещении сумеет что-нибудь разглядеть. Удерживая палец на кнопке, она сделала три снимка; каждая вспышка заливала светом ее узилище. С каждым разом глаза привыкали к свету. Тогда она решилась и вновь нажала на кнопку. На протяжении полуминуты вспышки щелкали с периодичностью два за секунду. Джиона осмотрелась вокруг. Вверху, внизу и со всех сторон под розовой плотью пульсировали голубые вены. В том конце полости, где она находилась, из темноты выступал большой клубок туго натянутой плоти, что-то вроде гигантского сфинктера. Джиона поняла, что именно через него сюда и попала. Когда она увидела и оценила безвыходность своего положения, когда поняла, что оказалась в заточении в черт знает каком внутреннем органе гигантского морского чудовища, ее обуял ужас. Либо она умрет от голода, либо сама будет переварена заживо. На теле выступил холодный пот. Джиона села, прислонившись к мягкой стене из плоти, и подтянула ноги к груди. Увидев достаточно, она выпустила камеру из рук и стала мечтать о том, чтобы к ней вернулось спасительное забытье. Меньше всего Джионе хотелось бы пребывать в сознании, когда монстр начнет ее переваривать. 36 На борту «Титана», залив Мэн — Дьявол! — закричал Тревор, глядя на изображение, передаваемое в рубку «Титана» с мини-субмарины. Он увидел ЭТО. Увидел ясно и отчетливо, так же как и все находящиеся в рубке. В тот миг, когда уже казалось, что Аттикус вот-вот покончит с чудовищем, в яркой вспышке света внутри левиафана проступил силуэт девушки. Она была до сих пор жива. Дочь Аттикуса, живая, находилась в брюхе Кроноса! — Нет, этого не может быть! Андреа приложила ладонь к тому экрану, на котором Аттикус неистово стучал кулаками по стеклу кабины. — Она жива. Слезы покатились по ее щекам, по морщинкам, оставшимся от широкой, в предыдущей беседе с Тревором, улыбки. О'Ши также был ошарашен. Он отошел от экранов, погруженный в раздумья, с нахмуренным лбом. — Чудо, — прошептал он. Тревор внимательно наблюдал за Аттикусом, замечая, как на его лице выражение отчаяния сменяется выражением надежды. Из всех возможных вариантов развития событий произошел наименее вероятный и, главное, наихудший. Его герой, его храбрый воин превратился в несущего черт-те что отца за какие-то полминуты, в течение которых он узнал фигуру своей дочери в утробе Кроноса. — Давай, Аттикус! — заорал Тревор. — Прикончи его! Вводи код! Ну же, дружок, давай! Не в силах сдержаться, Тревор потряс монитор. — Нет, — простонал он, отпихивая его от себя. Аттикус этого не сделает. А ведь он был так близок к успешному завершению дела. Он мог бы покончить с этим существом, не создав при этом никакой угрозы «Титану». Если бы только его дочь была мертва! Тревор вновь повернулся к разворачивающемуся на экранах действу и почувствовал пробежавший по спине холодок. С центрального экрана прямо на него, проникая в самую глубь души, уставились два желтых глаза. Кронос. Эта тварь насмехается над ним, дразнит! Черт бы побрал этого змея! Черт бы побрал Аттикуса! Тревор проскользнул к Римусу мимо остальных членов команды, молча сидящих перед экраном и наблюдающих, как Аттикус и Кронос таращатся друг на друга сквозь стекло субмарины. — Мы сейчас над ними? Римус оторвал взгляд от экранов. Слегка потряс головой, как бы выходя из оцепенения, и утвердительно кивнул. Радостно ухмыльнулся, разгадав замысел Тревора. — Сбрось несколько глубинных бомб. Надо заставить зверя всплыть. Отдай команду поднять вертолет с полным комплектом самых мощных торпед. Пусть приготовят противолодочные минометы и зарядят их 356-миллиметровыми снарядами. — Тревор взглянул на экран. Аттикус все так и сидел в неподвижности. — Теперь уже я примусь за это. Римус подозвал капитана и двух моряков и начал спокойным голосом отдавать команды. Все трое внимательно слушали, быстро кивая, и приготовились выполнять поставленные задачи. Следя за происходящим, Тревор не мог сдержать улыбку. Команду специально на протяжении нескольких лет готовили к подобным ситуациям, и действия экипажа были отработаны до автоматизма. И вот момент настал. Тревор видел блеск в глазах каждого: они были готовы — нет, они жаждали выполнять приказы. Он бы и хотел избежать крайних мер, но деться было некуда: его герой всех их предал. Конечно, в случившемся имелась и его, Тревора, вина. Нет, он не мог, конечно, предположить, что Джиона окажется жива, но не следовало отпускать Аттикуса одного. Но он казался Тревору хладнокровным и хорошо обученным киллером, и можно ли было думать, что он в одночасье откажется от первоначального намерения? Но это произошло. «Не важно», — подумал Тревор. Цель поисков была совсем близко, и еще ни одному человеку, как бы он того ни хотел, не удавалось встать между Тревором Манфредом и его целью. Если глубинные бомбы даже и не убьют монстра, они вынудят его всплыть на поверхность, где его встретит залп торпед, после чего он еще и попадет под обстрел противолодочных минометов. И если что, финальным аккордом прозвучит выстрел из четырнадцатидюймовой пушки, поднятой с затонувшего линкора времен Второй мировой, отремонтированной и установленной на «Титане». У нее остался всего один ствол из трех, однако она была способна уничтожить практически любую цель на море. К Тревору подошел Римус. — Вертолет будет в воздухе через пять минут. Торпеды готовят. Минометы расчехлены, снаряды поднесены. А насчет пушки… — Лицо Римуса расплылось в улыбке. — Мы о ней сейчас позаботимся. Андреа судорожно вздохнула, обернулась и увидела, как Тревор с Римусом шепчутся о чем-то в углу рубки. Ей удалось подслушать несколько слов, и услышанное сразу же вывело ее из эмоционального ступора. — Вы сказали — «пушка»? Андреа гневно нахмурилась. Да, она действительно слышала это. По пути к совещающимся, Андреа вспомнила и другие подслушанные фразы из их разговора — этого было достаточно, чтобы в груди похолодело. — Аттикус там, внизу. Его… его дочь все еще жива. Тревор осклабился: — Боюсь… — Он запустил пальцы в гриву взлохмаченных белых волос и почесал затылок. — Как бы это сказать… боюсь, уже ненадолго. Андреа подумала, что ослышалась. Конечно, она знала, что Тревор — мерзавец, каких поискать, но не могла представить, что он способен и на такое. Так же как у нее и в мыслях никогда не было, что «Титан» представляет собой нечто иное, чем крупнейшую в мире прогулочную яхту. Теперь же оказалось, что это роскошнейший в мире военный корабль. — Ты, сучья… Удар Римуса с левой едва не сломал ей челюсть. Андреа пролетела через рубку, наткнулась на стул и рухнула на пол. Никогда в жизни ее так зверски не били. Хотя боль от удара была не столь сильной, как она ожидала, в голове все мутилось. Андреа с трудом поднялась на ноги. Кровь стекала из угла рта. Ехидный смех Римуса привел ее в ярость. Но не успела она приготовиться к решительным действиям, как кто-то сзади крепко ухватил ее за запястья, а второй рукой сжал, как клещами, шею. Андреа застонала и попыталась вывернуться, но все было бесполезно — хватка становилась только сильнее. Неизвестный заговорил, и она с горьким недоумением узнала голос О'Ши: — Я держу ее. — Больно-то мне нужна твоя помощь, — прорычал Римус, делая шаг вперед. — У нас нет времени! — крикнул О'Ши. — Я видел глаза диавола! Он должен быть уничтожен! Римус, похоже, его не слышал и сделал шаг, намереваясь покончить с Андреа, но Тревор слегка придержал его за локоть, заставив остановиться. — Святой отец прав, Римус. У нас нет времени. Гаваец злобно посмотрел на Андреа: — Значит, позже… — К оружию! К оружию! — воскликнул Тревор, к которому вернулся охотничий пыл. Когда они с Римусом вернулись к экранам, Андреа прошипела О'Ши: — Ах ты, мразь. — У меня не было выбора, — шепотом ответил священник, подталкивая ее к двери. — Обманщик. — Они бы убили вас. — И ты бы им помог. О'Ши вздохнул: — Я обещал Аттикусу, что помогу вам бежать с «Титана», если дела станут плохи. Сейчас они крайне плохи. Внутри Андреа все перевернулось при мысли об Аттикусе. — А как же Аттикус? — Он произвел на меня впечатление человека, который способен сам о себе позаботиться. Андреа понимала: священник прав. В данный момент они ничем не могли помочь Аттикусу. Враги превосходили их числом и были хорошо вооружены. Нужно еще поломать голову над тем, как бежать с яхты. О'Ши убрал руку, сжимавшую ей шею. Мгновение спустя она почувствовала, как в спину уперлось что-то твердое. Пистолет. — А ну, шевелитесь, — сказал О'Ши повелительным тоном, ткнув ее пистолетом в спину. — Эй, — гневно крикнула Андреа, затем шагнула к двери. Внезапно ее грубо схватили за волосы — голова откинулась назад. Она вскрикнула от боли. — Не пытайтесь бежать, или… — угрожающим тоном произнес О'Ши. — И куда же это вы направляетесь? — с улыбкой спросил, медленно приближаясь к ним, Тревор. — В карцер. Ее место там, — ответил О'Ши. — Напротив, — сказал Тревор, — ее присутствие здесь придаст происходящему особенную пикантность. Она должна остаться и увидеть все своими глазами. Это будет такой… вроде как многогранный эксперимент. — Тревор пристально воззрился на Андреа. — Вы так не считаете, дорогая? — Пошел к черту! Откинув голову, Тревор расхохотался: — Надеюсь, наш дражайший святой отец избавит меня от сей горькой участи. Конечно, после сегодняшних подвигов мне будет не обойтись без его услуг. — Тревор перевел взгляд на О'Ши. — Подведите ее к окну — оттуда открывается вид гораздо лучший. Быстро шепнув на ухо Андреа: «Простите», священник подвел ее к переднему окну рубки. Двумя палубами ниже она увидела воздевшую жерло к небу огромную серую пушку, готовую выпустить смертельный заряд. Андреа посмотрела на экран. Аттикус и Кронос по-прежнему пребывали в неподвижности, уставясь друг на друга. «Атти! Скорей, скорей уходи оттуда!» — послала ему мысленное напутствие Андреа, но он не отрывал глаз от чудовища. Был ли тому причиной взгляд Кроноса или же шок оттого, что его дочь каким-то чудом осталась жива, но Аттикус не мог двинуться с места, будучи во власти безумных разрушительных фантазий. — Вертолет в воздухе, — доложил Римус — «Дикобраз» готов к пуску глубинных бомб. — Вы же убьете нас всех, — выпалила Андреа. Тревор широко улыбнулся: — Трус может отойти в сторону, выбор же смельчака всегда сопряжен с опасностью. 37 «Манта», риф Джеффри Тьма опустилась на дно океана, накрыв Аттикуса и Кроноса. В двухстах футах над ними «Титан» затмил своей громадой утреннее солнце. Кронос вдруг изогнулся и начал стремительно подниматься, набирая скорость и пребывая в явном смятении. Он собирался бежать. Но от кого или от чего? «Титан» не мог представлять для него серьезной угрозы. А потом в свете прожекторов «Манты» Аттикус увидел их. Желтые цилиндры, похожие на гигантские банки растворимого кофе, опускались на дно. Аттикус завертелся в кресле: цилиндры были всюду. — Что за… За секунду до того, как рванула первая «кофейная банка», Аттикус догадался, что это такое. «Манту» основательно тряхнуло, когда первая глубинная бомба разорвалась в пятидесяти футах позади нее. Затрещала металлическая оболочка субмарины, которую швырнуло вперед так, что ее нос зарылся в песчаное дно. Второй взрыв, футов на десять поближе, но левее, едва не вышиб Аттикуса из кресла. Сражаясь с джойстиком управления и пытаясь вытащить лодку из песка, он одновременно лихорадочно соображал, что происходит. — Черт бы тебя побрал, Тревор! Что ты делаешь? Перед его мысленным взором предстало сияющее, но полное решимости лицо его патрона. Тревор сошел с ума? «Нет», — осознал Аттикус горькую истину. Я превратился в расходный материал, став помехой на пути Тревора к цели. Аттикус полностью открыл дроссельную заслонку и потянул на себя джойстик. Нос «Манты» дернулся вверх, поднимая вместе с собою кучу песка. Неся на себе избыточный вес, субмарина неуверенно дергалась из стороны в сторону. Еще два взрыва тряхнули ее. Первый — опять левее, второй — по курсу. Волна от последнего, более близкого взрыва задрала нос лодки вверх. Песок сполз по гладкой поверхности и закрыл поликарбонатное обзорное стекло. На несколько мгновений Аттикус ослеп, но включенные на полную мощность двигатели освободили наконец «Манту» из песчаного плена; она рванулась к поверхности, сбрасывая приставший песок. Подняв голову, Аттикус увидел далеко вверху корпус «Титана» — черная полоска, окруженная сверкающим синим морем. Его внимание привлекло движение справа. У Аттикуса перехватило дыхание от увиденного — Кронос поднимался вместе с ним. Взрывы глубинных бомб, продолжающие сотрясать морское дно, переполошили животное. Поднималось оно, совершая беспорядочные волнообразные движения вправо-влево, а также вверх-вниз. Аттикус понял, что таким образом оно пытается защититься от взрывающихся внизу бомб. В то время как Аттикуса и «Манту» отделяло от дна океана примерно сто футов и они продолжали подъем, значительная часть стапятидесятифутового туловища Кроноса находилась в непосредственной близости от места взрывов. Существо двигалось со скоростью, какой Аттикус не встречал ни у одного морского животного, но гигантские размеры не позволяли ему обратить преимущество в скорости себе на пользу. Аттикус выровнял «Манту» таким образом, что оказался чуть впереди и сбоку от морского змея. Несколько секунд субмарина, созданная по подобию манты, морского дьявола, и загадочное существо двигались практически синхронно, как пара сверхзвуковых истребителей. Очередной взрыв отшвырнул «Манту» в сторону. Теперь их пути разошлись: Кронос поднимался вверх и в сторону от «Титана», Аттикус — вверх и точно в направлении носа яхты. По мере приближения субмарины к поверхности ее все сильнее сотрясали разрывы глубинных бомб. Это была невероятная удача, что ни одна из них не разорвалась в непосредственной близости от лодки. Аттикус предположил, что бомбы разбрасываются по кругу специально для того, чтобы вынудить Кроноса всплыть на поверхность. Тревор прекрасно понимал, что убить его при помощи одних только бомб невозможно. Но что же он замышляет сделать, когда существо всплывет? Какое еще оружие имеется на борту «Титана»? Словно в ответ на мысленно заданный вопрос, в поле зрения Аттикуса попал движущийся снаряд. Следом — еще четыре. Аттикус опознал их: облегченные высокоточные торпеды МК-54. Вот только двигались они очень необычно — ему никогда не доводилось видеть ничего подобного. Перед рассекающими воду торпедами неслись своеобразные карманы, заполненные пузырьками воздуха. «Кавитирующие торпеды»,[34] — сообразил Аттикус. Ему довелось присутствовать при неудачных испытаниях кавитирующих торпед уже по окончании службы в армии, в рамках сверхсекретного проекта ВМС США. Его задачей было оценить поражающее действие нового оружия и определить возможное негативное воздействие на окружающую среду при его применении. Кавитирующая торпеда как бы раздвигает воду перед собой и движется через воздушную каверну, что позволяет уменьшить трение и развить огромную скорость. Подводная крылатая ракета. Но те торпеды, которые довелось видеть Аттикусу, на больших скоростях начинали отклоняться от заданной траектории и нередко шли мимо цели. Как в квантовой физике: чем больше скорость, тем меньше точность. Однако эти торпеды двигались очень ровно, позволяя предположить, что Тревору удалось решить проблему, перед которой спасовала вся мощь американской военной науки. Кронос приближался к поверхности, двигаясь со все большей скоростью. Но торпеды еще быстрее сокращали дистанцию. Громкий вой раздался над океаном, когда первый снаряд настиг животное. Следом и остальные торпеды попали в цель, изранив Кроноса. Джиона… Аттикус сосредоточил взгляд на близящейся яхте. Надо покончить с этим. Спасти девочку. Пока он заведет «Манту» в отсек, пока преодолеет бесчисленные ступеньки, сил на то, чтобы помешать кому бы то ни было, уже не будет. И охота к тому времени, скорее всего, подойдет к завершению. Тревор, несомненно, чокнутый, но ведь он умеет быть и очень чутким. Или он просто хороший актер. Тем не менее с ним можно будет поторговаться. До поверхности оставалось еще пятьдесят футов, и Аттикус видел единственный способ успеть добраться до Тревора. Он поставил «Манту» под угол в сорок пять градусов, нацелившись в нос «Титана». Затем поднес большой палец к желтой кнопке, активирующей вспомогательные двигатели субмарины. Если «Манта» обладает достаточными аэродинамическими качествами, как он предполагал, план может сработать. Если нет — что ж, тогда на девственно-чистом борту «Титана» появится небольшое пятно. Когда «Манта» развила скорость, намного превышающую достигнутую во время первой подводной вылазки, Аттикус вдавил кнопку… и увидел, как с носа субмарины срывается веер пузырьков воздуха. «Манта» также была способна к кавитирующему движению! Аттикус не успел осознать, какую скорость ему удалось набрать, как «Манта», подобно своему прототипу в животном мире, вылетела из воды.[35] Совсем рядом ослепительно белой громадой высился корпус яхты. Стремительно выскочив на свет божий, субмарина на полной скорости врезалась в венчающую нос фигуру валькирии с мечом в одной руке и щитом в другой. На этом мог бы и завершиться первый полет «Манты», но, к счастью, лодка отделалась несколькими царапинами на брюхе. С высоты Аттикус успел еще рассмотреть яхту. Первое, что бросилось в глаза, — огромная пушка, ствол которой нацелился в океан. «Откуда взялась эта штуковина?» — подумал он. Затем глаза его расширились: «Манта» стремительно приближалась к рубке. Через мгновение он врежется в нее! Аттикус быстро нащупал ремень безопасности, пристегнулся и приготовился к лобовому столкновению, которое будет стоить ему жизни, но спасет Джиону. 38 На борту «Титана» После того как машина, стреляющая глубинными бомбами, известная как «дикобраз», израсходовала весь боезапас, внимание собравшихся в рубке людей вновь обратилось к происходящему на экранах. Картинка, передаваемая расположенными на борту субмарины камерами, давала ясное представление о происходящем под водой. Аттикус и морской змей заметили глубинные бомбы, но не среагировали вовремя, чтобы избежать последствий. Вода вокруг «Манты» внезапно вскипела мириадами пузырьков и забурлила многочисленными водоворотами. Зрители в рубке завороженно наблюдали за тем, как Аттикус сначала удержался в кресле, а затем ухитрился поднять субмарину со дна, воспользовавшись ударной волной от взрыва, которая, правда, едва не перевернула лодку. Тревор радостно захлопал в ладоши. — Давай, Аттикус, старина! Убирайся оттуда! Покажи нам, на что ты способен! И Аттикус показал. Не отрываясь и не моргая, обращая внимание на малейшие детали, Тревор смотрел за синхронным подъемом на поверхность. Еще мгновением раньше смертельные враги, приготовившиеся к схватке, теперь они вместе бежали от объединившей их угрозы, скользя бок о бок, словно партнеры в удивительном подводном танце. В этот момент Тревор понял, что эти двое — родственные души. Смертельно опасные хищники. У него вдруг свело живот, и Тревор впервые задумался, разумно ли было предпринимать столь решительную атаку. Аттикус оставался чертовски опасен, и становилось очевидно, что ему удастся выбраться невредимым из-под града глубинных бомб. Поймет ли он их решение атаковать монстра? Как бывший военный — возможно. Но внутри Кроноса находилась его живая дочь, и Тревор засомневался в реакции Аттикуса. Потом Тревор вспомнил, кто он такой, и все встало на свои места. Черт возьми, он имеет Богом данное право выделывать все, что ему захочется. И моментально страх уступил место возбуждению от осознания того факта, что впервые за многие годы ему было по-настоящему страшно. Лицо озарила улыбка до ушей, и он рассмеялся, когда возле поверхности пути Аттикуса и Кроноса разошлись. Повернувшись к Римусу, он сказал: — Запусти прямо сейчас еще четыре торпеды и наведи пушку на цель. Я хочу, чтобы она выстрелила, как только Кронос покажется на поверхности. Римус передал по радио команду выпустить четыре торпеды одну за другой, после чего уселся перед пультом, на экране которого светилось перекрестье прицела. Ушли в прошлое те дни, когда для наведения пушки на цель требовалось вводить в машину координаты. Используя приобретенную Тревором систему спутникового наведения «Хок-ай»,[36] Римус мог прицелиться, просто найдя цель на экране, с возможностью стократного увеличения. Или же можно было связаться со спутником и выбрать цель одним нажатием кнопки на мышке — и, как в видеоигре, если цель захвачена, пушка настраивается и стреляет. В настоящий момент Римус решил отказаться от услуг спутника и высматривал, не покажется ли из воды туловище Кроноса. — Торпеды ушли. Стоя за спиной Римуса, Тревор смотрел на экран, ожидая, что торпеды прикончат Кроноса. Взметнувшийся в воздух фонтан свидетельствовал о том, что первый снаряд нашел цель. Услышав грохот близкого взрыва, Андреа начала вырываться и изрыгать проклятия. Однако ничто не могло отвлечь внимание Тревора от поставленной цели. — Еще немного, дорогой Римус, — с воодушевлением прошептал Тревор, — и придет время действий. Взорвалась вторая торпеда, и новый фонтан воды взлетел вверх. И сразу же по поверхности океана пробежала зыбь, вызванная приближением массивного тела. Римус подобрался и приготовился к решающему моменту. — Проклятье! Он сошел с ума? — Крик О'Ши моментально привлек внимание Тревора и оторвал Римуса от наведения прицела. Тревор развернулся, увидел, что О'Ши уставился на экраны, и тоже посмотрел туда. На трех экранах из четырех видно было только голубое небо. На четвертом — стремительно удаляющаяся поверхность океана. А на пятом экране Аттикус с застывшим лицом по-прежнему вдавливал кнопку активации. Он сумел поднять «Манту» в воздух! Римус тоже повернулся в кресле и посмотрел на экран. — Какого черта? Глаза всех собравшихся в рубке были устремлены на экраны, где разыгрывалось невероятное действо — субмарина летела по воздуху! И все дружно замерли, когда камера, установленная в передней части «Манты», передала на экран четкое изображение рубки «Титана». Тревор резко обернулся и увидел собственными глазами, что все происходит на самом деле. Аттикусу не просто удалось поднять «Манту» из воды — он еще и нацелил ее точно на рубку яхты. Похоже, он был так разъярен пренебрежением, проявленным Тревором в отношении жизни его и его дочери, что решил стать камикадзе. Тревор уже приготовился бежать прочь, как взгляд его упал на экран, где горел крестик прицела пушки. Из воды поднимался огромный горб лоснящейся темной плоти. Кронос всплывал на поверхность. — Стреляй, Римус! — крикнул он во весь голос. Гавайцу хватило доли секунды, чтобы взглянуть на экран, определить цель и нажать кнопку. От выстрела пушки «Титан» тряхнуло, а люди вынуждены были зажать уши ладонями. Вырвавшийся из ствола снаряд, не видимый из-за своей скорости глазом, пронесся прямо под брюхом планирующей субмарины. Но если полет снаряда и не был заметен, то яркие брызги красного вдали Тревор увидел отчетливо. Кровь. «Есть!» — подумал он. Однако, припомнив о своем затруднительном положении, Тревор перевел взгляд с экрана к происходящему за окном. Ожидание мгновенной смерти сменилось надеждой, когда он увидел, что сильный встречный ветер значительно притормозил полет «Манты» и она начинает снижаться. С оглушительным грохотом, сотрясшим стены рубки, субмарина упала на палубу, расположенную ниже рубки, за пушкой. Тревор снова посмотрел на экран управления пушкой. В том месте, где ранее находился Кронос, сейчас виднелось большое красное пятно. Они все-таки подстрелили тварь, пробили ее броню. И следом еще два фонтана воды возвестили о том, что третья и четвертая торпеды попали в цель. Тревор нетерпеливо ждал, когда Кронос снова покажется на поверхности. Ему не терпелось нанести еще один, возможно, смертельный удар. Но существо продолжало скрываться под водой. — Он уходит, — сообщил Римус, глядя на экран сонара, изображение на который передавалось с разбросанных по акватории залива буев. — Но не очень быстро. — Он посмотрел Тревору в глаза и добавил: — Он ранен. Тревор уже собирался отдать приказ отправить следом вертолет, выпустить еще четыре торпеды и зарядить «дикобраза» новой партией глубинных бомб, как серия негромких хлопков заставила его подождать с решением. Кто-то стрелял из пистолета. Аттикус. Выстрел из пушки, над которой как раз пролетала «Манта», встряхнул субмарину, и челюсти Аттикуса щелкнули с такой силой, что один из коренных зубов сломался. Но сейчас у него не было даже секунды, чтобы думать еще и об этом. Субмарина под действием взрывной волны от пушечного выстрела клюнула носом и нырнула вниз, рухнув на палубу прямо под рубкой. За мгновение до того, как «Манта» приземлилась, Аттикус изо всех сил напряг мышцы. К счастью, удар оказался не таким сильным, как он ожидал, благодаря чему ему удалось остаться в сознании. Аттикус понял, что энергия горизонтального движения была значительно больше, чем вертикального, поэтому «Манта» не пробила насквозь палубу, а со страшным скрежетом протащилась по ней, оставляя на девственно-чистых досках глубокие царапины. Последний раз дернувшись, субмарина замерла. Не теряя ни секунды, Аттикус выпрыгнул из кресла и бросился открывать нижний люк. Он дергал ручку, но та не поддавалась, и Аттикус наконец сообразил, что крышка не откроется, придавленная всем весом «Манты». Он заперт в ловушке. Аттикус в отчаянии зарычал и, словно лев в клетке, принялся быстро мерить шагами тесное пространство субмарины. Взгляд задержался на пузырях из поликарбонатного стекла, служащих «глазами» для находящихся в кабине. Одновременно рука опустилась к бедру, нащупывая триста пятьдесят седьмой «магнум». Вынув из кобуры револьвер, Аттикус подошел к одному из пузырей. Он знал, что особо прочное стекло пули не возьмут, пусть даже они выпущены из такого мощного оружия, как «магнум». Его надежда заключалась в том, что скобы, которыми окно крепилось к корпусу, рассчитаны на то, чтобы выдержать огромное внешнее давление, но не способны устоять против выпущенной изнутри пули. Задумка была рискованной, поскольку пули могли срикошетить и ранить самого Аттикуса, но единственная альтернатива — сидеть и ждать, когда его вызволит отсюда Тревор. А это произойдет не раньше, чем охота завершится убийством Кроноса, чему Аттикус как раз и стремился воспрепятствовать. Он присел за креслом, выставил руку с «магнумом» и тщательно прицелился. Затем произвел шесть выстрелов один за другим. Кабина наполнилась запахом порохового дыма, в ушах у Аттикуса зазвенело. Он потряс головой, чтобы прийти в себя, встал и обнаружил, что ничего не вышло: стекло осталось на месте. Уже собравшись разразиться потоком богохульств, Аттикус замер, увидев кусочек синего неба в форме полумесяца там, где стекло крепилось к корпусу. Он вскочил в кресло и изо всех сил надавил на стеклянный пузырь, который поддался очень неохотно, а затем неожиданно вылетел из пазов и грохнулся на палубу. Выбравшись из «Манты», Аттикус быстро заскользил по деревянным доскам, на ходу доставая из ножен армейский нож. Аттикус направлялся в рубку. Он понимал, что с одним ножом многого не добиться, особенно если в рубке его встретит толпа вооруженных людей. Однако за годы службы в спецназе он отправил на тот свет достаточно противников, чтобы не сомневаться: если сегодня ему суждено умереть, то он будет не один. Снова перед его глазами возник силуэт Джионы, шевелящейся в брюхе морского чудища, и это видение придало ему дополнительных сил и уверенности. Поднимаясь по лестнице, ведущей в рубку, Аттикус прошептал коротенькую молитву, взывая к Богу, которого менее минуты назад готов был проклясть: — Господи, дай мне силы. Ставки были сделаны. Аттикус вихрем ворвался в дверь и фактически без замаха метнул нож. 39 На борту «Титана» Когда Тревор услышал выстрелы, раздающиеся из упавшей на палубу «Титана» субмарины, он понял две вещи: что Аттикус сейчас будет здесь и что ему, Тревору, будет худо. Он нагнулся к переднему широкому окну и посмотрел вниз на «Манту». Он видел, как вывалилось стекло, как Аттикус выбрался наружу и побежал к рубке, вынимая длинный нож из закрепленных на поясе ножен. — Вот дьявол, — тихо прошептал Тревор. Он очень хорошо представлял, что может натворить Аттикус даже с одним ножом. Также он не сомневался, что станет первой жертвой, если не прекратит охоту на Кроноса. Это именно он отдал приказ начать атаку в то время, когда Аттикус и его дочь находились в зоне поражения… «Да, он идет по мою душу», — подумал Тревор. Римус тоже увидел, что происходит на палубе, и не замедлил отреагировать. Он вытащил девятимиллиметровую «беретту» и, грубо схватив Андреа за волосы, выдернул на середину рубки. Женщина взвизгнула от боли и попыталась что-то сказать, но от резкого рывка у нее перехватило дыхание, и не успевшие оформиться слова застряли в горле. В это мгновение, когда Римус только лишь еще поднимал пистолет к голове Андреа, а с лестницы все громче звучали шаги, Тревор ощутил прилив вдохновения. Он подумал, что, должно быть, Моцарт и Ван Гог испытывали подчас именно нечто подобное. Когда то ли время замедляет свой бег, то ли разум работает быстрее и все предметы вокруг обретают поразительную четкость. Дверь распахнулась, и на долю мгновения он встретился взглядом с Аттикусом. Ощущение было сродни тому, что испытываешь, глядя в глаза тигру перед тем, как он на тебя набросится. В этот кратчайший миг Тревор ясно понял, что может умереть. Но момент прошел, и он приступил к реализации своего вдохновенного плана. Ни единым движением мускула на лице Тревор не дал понять, что увидел Аттикуса. Напротив, напялил на лицо маску удивления, бросившись к Римусу с простертыми руками, крича: — Римус, нет! Этим резким движением и криком Тревор переключил внимание Аттикуса на гавайца. Он даже не заметил момента броска и только услышал клацание металла о металл, когда нож выбил «беретту» из руки Римуса. С громкими проклятиями Римус ослабил хватку, и Андреа, воспользовавшись этим, вырвалась и бросилась на пол. Не успел громила прийти в себя после неожиданной атаки, не успел выроненный им пистолет коснуться пола, как Аттикус взлетел в воздух, выставив вперед ногу. Чудовищной силы удар, пришедшийся по груди, отправил гиганта в цветастой рубашке в полет, завершившийся свиданием с пультом управления. Тревор побледнел, когда Римус без сознания свалился на пол. Легкость, с которой Аттикус вырубил его телохранителя, привела Тревора в замешательство. Он поднял руки над головой, оставаясь спокойным и собранным. — Я не представляю для вас никакой угрозы, милейший сударь. Аттикус подлетел к Тревору и навис над ним, словно разъяренная горилла, готовая убивать. Их лица разделяли несколько дюймов. — Вы отдали приказ атаковать Кроноса. Почему? Тревор кивнул, понимая, что лучше во всем соглашаться: Аттикус легко уличит его во лжи, а о последствиях этого даже и думать не хотелось. — Чтобы убить чудовище. Разве не это мы намеревались сделать? Судя по всему, вы спасовали перед поставленной задачей. — Тревор перевел дух и, увидев, что его убивать пока не собираются, продолжил: — Вы не могли не понимать, чем рискуете. Когда вы отбыли от нас в «Манте», вы были вполне готовы умереть, если я правильно припоми… Аттикус схватил Тревора за ворот черной шелковой рубашки и рывком подтянул вплотную к себе. Миллиардер почувствовал на своем лице его горячее дыхание. — Моя дочь жива. Голос Тревора дрожал, и на тот момент он не притворялся. — Пожалуйста, Аттикус, будьте хоть немного логичны. Ваша дочь в животе морского чудовища… неведомого гигантского хищника. Она провела там несколько дней. Просто же невозможно, чтобы она до сих пор была жива. — Но я видел. — То, что хотели увидеть. Это была просто тень. Силуэт. Конечно, невероятно, чтобы мертвое тело вашей дочери шевелилось внутри этой твари, но я скорее поверю в это, чем в нелепую мысль, что она все еще жива и дышит в брюхе Кроноса. Прошу вас, поверьте, я действовал исключительно, как мне казалось, исполняя ваше собственное пожелание: убить монстра или погибнуть, пытаясь совершить это. Я… Его излияния прервал громкий крик из динамиков: — Цель у нас на мушке. Разрешите открыть огонь? Услышав вопрос пилота, Тревор похолодел. Кронос был ранен и истекал кровью. Торпеды найдут цель и сумеют пробить еще большую брешь в его броне. Отдать приказ — и битва почти наверняка будет выиграна. Он заполучит долгожданный трофей! Но мертвая хватка, которой удерживал его Аттикус, свидетельствовала о том, что тот еще не расстался с надеждой вернуть дочь. Да и как можно было на это рассчитывать? Тревор просто попытался посеять в нем семена сомнения. Но он же сам видел собственными глазами. Он понимал — каким бы невероятным то ни казалось, — что Джиона жива. Поэтому Аттикус не сдастся, и, если Тревор сейчас отдаст приказ открыть огонь, эти слова вполне могут стать последними в его жизни. Аттикус бросил взгляд на экран наведения пушки, на котором окровавленное тело Кроноса поднималось и опускалось на волнах. Вокруг него расплывалось большое красное пятно, но тем не менее существо неуклонно удалялось. Вдруг картинка на экране поехала, сменившись изображением синего неба, а затем черного вертолета с четырьмя торпедами на подвеске. Тревор скосил глаза, чтобы посмотреть, кто управляет пушкой. Перед пультом сидела Андреа, готовая привести орудие в действие. — Велите им возвращаться, или я сделаю это за вас. И хотя Тревор слезинки бы не пролил из-за смерти людей, находящихся на борту вертолета, — как и из-за потери самого вертолета, — он хорошо понимал, что не остается ничего другого, кроме как отдать приказ о возвращении, — иначе ему конец. Он кивнул. Аттикус отпустил Тревора и протянул ему микрофон с наушниками. — Командуйте. — Не стрелять, — сказал Тревор в микрофон. — Повторяю: не стрелять. Возвращайтесь на «Титан». Преследование окончено. Он положил наушники, услышав лаконичный ответ пилота: — Да, сэр. — Итак, — произнес Тревор, поворачиваясь к Аттикусу, — я прекращаю атаку на Кроноса, если вы действительно верите, что то, что мы видели, заслуживает внимания. Если ваша дочь еще жива, мы придумаем, как нам ее вытащить. Если нет… тогда я все-таки получу свой трофей. Тревор не был вполне уверен, разумно ли вести себя столь самоуверенно, но, в конце концов, он — Тревор Манфред, и это его корабль. Да, он мог под влиянием момента пойти на компромисс, когда речь шла о спасении собственной жизни, но больше он не позволит собой командовать. Он знал, чего хочет Аттикус, и готов был удовлетворить его желание… на время. Но долее сносить унижение он не намерен. — Джиона жива! Я уверен в этом. Если вы поможете мне вернуть ее, клянусь, я убью вам Кроноса, когда она будет в безопасности. Тревор обдумал предложение. Похоже, Аттикус способен рассуждать трезво, несмотря на то что в крови его, несомненно, бурлит адреналин. Предложение звучало разумно, но выполнит ли Аттикус обещание, когда они освободят его дочь? И еще вопрос: как ухитриться достать девицу из брюха этого чертова змея, не убив его — с нею вместе в придачу? «Ну, об этом мы еще успеем подумать», — решил про себя Тревор. Ему предстоит принять решение, что делать дальше. Но прежде всего необходимо Аттикуса успокоить. — Согласен, — с улыбкой сказал Тревор. — Вы ухитрились снова поднять ставки в нашей игре. Превосходно! Удовлетворенный, Аттикус сделал шаг назад. — Ты в порядке? — спросил он у Андреа. — Все отлично, — ответила она, потирая голову в том месте, откуда Римус едва не выдрал целый пук волос. — Заурядненький денек на корабле любви.[37] На полу зашевелился Римус, и Тревор воспользовался случаем завершить разговор на благоприятной для себя ноте: — Думаю, для всех нас лучше будет разойтись по своим каютам и провести там остаток сегодняшнего дня. Отдохнув друг от друга, мы сможем привести мысли в порядок и на свежую голову разработать план последующих действий. А поутру мы сойдемся и все обсудим. Аттикус хотел было возразить, но его остановило легкое прикосновение к плечу и спокойный голос: — Думаю, что он прав, Аттикус. Сегодня ничего путного уже не выйдет. Мы все тут слишком… потрясены. — О'Ши указал на экран сонара. Огромное зеленое пятно — Кронос — скрылось на глубине, вне досягаемости. — Вот нам и Кроноса уже не достать… Никогда еще Тревор не был так рад присутствию на борту О'Ши. Священник сделался совершенно незаменим в деле улаживания конфликтов. Во многих взрывоопасных ситуациях, когда прущий напролом Римус не мог ничего добиться, одного прикосновения О'Ши было довольно, чтобы разрядить обстановку. Пожалуй, он заработал вознаграждение. Аттикус, смягчившись, кивнул и подошел к Римусу, который потирал голову и недоуменно озирался по сторонам. Аттикус нагнулся, подобрал свой нож и «беретту». Сунул пистолет Римусу под нос. — Благодарю за подарок. — Иди ты!.. — прорычал Римус, закашлялся, сморщившись от боли, и схватился за ребра. Аттикус повернулся к Тревору и сказал: — Утром договорим. И если мне не понравится то, что я услышу, вы собираете манатки и сваливаете отсюда. Он сказал это. Так-то: опять приказ. Произнесенный таким холодным и уверенным тоном, что человек с более слабой волей попросту согласился бы и на этом все кончилось. Но Тревор был не из таких. Внутри у него все кипело от ярости. Аттикус, еще недавно его любимый воин, в одночасье превратился в глазах Тревора в наглого самоуверенного щенка. «Но небезопасного щенка», — не преминул напомнить себе Тревор. — Приятной ночи, — с натянутой улыбкой проговорил он, когда Аттикус и Андреа вслед за О'Ши покинули рубку. Она станет для тебя последней. 40 На борту «Титана» В крайнем возбуждении Аттикус шагал взад-вперед вдоль окна, протянувшегося во всю стену его гостиной. Ему не терпелось действовать. При каждом проблеске света, отражающемся от поверхности океана, он всматривался вдаль, надеясь увидеть покачивающуюся на волнах громаду Кроноса — живого. Существо, которое он так яростно, еще так недавно желал убить, теперь могло жить, не опасаясь погибнуть от руки Аттикуса. Больше того: он сделает все возможное, чтобы Кронос остался жив. Он обещал Тревору убить Кроноса, как только Джиона окажется вне опасности, но уже понимал, что не сможет это сделать. Жажда мести, полностью испарившаяся, уступила место тревоге за жизнь дочери и возродившемуся интересу к сохранению жизни в океане, вершиной которой был, несомненно, Кронос. Современная тайна. Неизвестный науке вид. Примитивный, но, однако, разумный. Чего он хочет? Зачем проглотил Джиону, если не имел намерения использовать ее в качестве пищи? И почему его-то он отпустил живым? Ответов на все эти вопросы не было, поэтому Аттикус, как бы назойливо ни лезли они в голову, отбросил их в сторону. Но вопросы тотчас же сменил поток чувств. Его беспокоило чувство отвращения к самому себе, испытанное, когда он выбирался из разбитой мини-субмарины, которой ни он, ни кто другой больше не сможет воспользоваться, чтобы спуститься на глубину. То обстоятельство, что Кронос и Джиона выжили в битве, преисполняло его надеждой, но в то же время внутри все переворачивалось при мысли о дочери, которая в эту самую минуту сидит одна-одинешенька в чреве загадочного существа. Он был нужен ей, как никогда прежде… и ничего не мог для нее сделать. И страх, самое сильное из чувств, не давал покоя, порождая все новые сомнения. Да, Джиона могла быть жива прежде, но сейчас, возможно, уже мертва. Она могла погибнуть от разрыва пушечного снаряда. Кронос мог выплюнуть ее, находясь глубоко под водой. Желудочный сок мог наконец сделать свое дело. Нехватка кислорода… Аттикус почувствовал себя совершенно разбитым, думая о своей бедной девочке и о том, как мало шансов добраться до нее живой и здоровой. Он представил, как Джиона, насмерть перепуганная, сидит внутри Кроноса, зная, что рано или поздно умрет и никого в этот момент не будет с ней рядом. Перед мысленным взором проносились воспоминания: вот Джионе три годика и она горько плачет из-за украденной у нее игрушки. В шесть лет она больно ушибла ногу, в десять упала с велосипеда. У него всегда сердце разрывалось при виде плачущей дочки. В такие моменты она становилась такой несчастной и беззащитной… Погрузившись в воспоминания, Аттикус совершенно отвлекся от главного вопроса: что теперь делать? Он с надеждой посмотрел вдаль, но не увидел ничего, кроме заходящего над океаном солнца. Скоро наступит ночь, за ней утро. К утру необходимо разработать план действий, который не только позволит спасти Джиону из чрева Кроноса, но также убедить Тревора, что после этого существо будет убито. Теперь, когда выяснилось, что дочь жива, Аттикус обратился к своим былым ценностям. И тотчас же пришло чувство вины. Он предал все, что считал дорогим, ради слепой мести. Убийство некогда составляло неотъемлемую часть его жизни, но с появлением Марии все переменилось. И теперь Аттикус не мог избавиться от уверенности, что ей было бы стыдно за него. В этот момент в гостиную из спальни вошла Андреа, и, взглянув на нее, он понял, что ошибался. Андреа простила его, как простила бы и Мария. Аттикус был настолько поглощен внутренним монологом, что не заметил, как Андреа с криком: «Лови!» бросила ему бутылку воды. Бутылка врезалась в лоб и упала на пол. От неожиданности Аттикус пошатнулся и чуть было сам не упал. Восстановив равновесие, он взглянул на пол, пытаясь понять: что ж его так ударило? Затем повернулся к Андреа и увидел, что она прикрывает руками рот. Не то испугавшись, что сделала ему больно, не то пытаясь спрятать улыбку. — Решила прибить меня? — усмехнулся он. — Ведь я же тебе крикнула: «Лови!» — возразила Андреа и не смогла-таки удержать рвущийся на свободу смешок. Она подошла к Аттикусу и осмотрела след от удара. — Ничего страшного. — Встала на цыпочки и поцеловала в лоб. — Ну, видишь? Вот, уже лучше. — О, спасибо. Ты была бы отличной мамой. Улыбка сошла с лица Андреа, и Аттикус чертыхнулся про себя, сообразив, что сболтнул лишку. — Прости. — Тут не твоя вина, — ответила Андреа. И слабая улыбка вновь заиграла на ее губах. — Я ведь действительно была хорошей мамой. Аттикус подошел к ней вплотную и заглянул в глаза. Они затягивали его, как водоворот, и он не мог с собой ничего поделать. В этот момент все его страхи, тревоги, волнения исчезли напрочь. — Может быть, и еще будешь? Андреа счастливо заулыбалась и хотела уже ответить, как вдруг в дверь коротко постучали. Мгновенно рука Аттикуса скользнула к поясу и нащупала перезаряженный «магнум». Если с Тревором они еще смогут найти общий язык, то от Римуса можно ждать всего. Слишком сильный удар, и не один, был нанесен по его самолюбию, и парень явно потерял способность рассуждать здраво, да и раньше вряд ли этим отличался. Бесшумно пройдя по гладкому деревянному полу, Аттикус подобрался к двери и посмотрел в глазок. В следующий миг он убрал руку с пистолета. В коридоре стоял, переминаясь с ноги на ногу и явно нервничая, О'Ши. Аттикус открыл дверь и, улыбнувшись, приветствовал одетого во все черное священника: — Войдите, святой отец. О'Ши не шевельнулся, и Аттикус нахмурился: — В чем дело? — Во всех помещениях есть скрытые камеры, — мягко произнес О'Ши. — Сейчас Тревор в рубке, так что никто за вами не следит. Но можете быть уверены — вас записывают. Аттикус скривился. Его не удивил факт, что Тревор наблюдает за происходящим на яхте, но вот то, что О'Ши не хочет, чтобы их видели вместе, немного смущало. — Так что случилось? — Я все объясню у себя. Пойдемте, — сказал священник, делая шаг назад. Аттикус хорошо знал, когда не стоит спорить, а нужно подчиниться. Он вышел в коридор, Андреа последовала за ним. — А за вами что, не наблюдают? — спросил Аттикус, когда они начали спускаться в холл. — Тревор доверяет мне больше, чем большинству на яхте. Но это все равно что пытаться найти ответ на вопрос, что вам больше нравится: если ребенок покакает на одеяло или если собака нагадит на ковер. В любом случае это будет кучка дерьма. — Он обернулся и с улыбкой добавил: — Так любил говорить мой отец. — Мудрый человек, — заметила Андреа с ноткой сарказма в голосе. — Собственно, я имел в виду, — объяснил О'Ши, — что хоть Тревор и доверяет мне, на самом деле не доверяет он никому. Он начал просматривать мои комнаты, как только я появился на яхте. — Тогда почему… — Почему мы идем ко мне? — улыбнулся О'Ши. — Дело в том, что я перепрограммировал систему так, чтобы на мониторы передавалось изображение моих комнат в это же время суток, но в другие дни. Повтор, понимаете? Когда я не занимаюсь ничем… этаким, камеры показывают реальную картинку. Но когда мне нужно, я могу запустить старую запись и заниматься чем пожелаю, так что ни Тревор, ни эта гавайская горилла не будут знать, что я в действительности делаю. — И чем же этаким может заниматься священник, когда он не хочет, чтобы его видели? — спросил заинтересованный Аттикус. — Если честно, то поначалу я просто разглядывал порнографию. Ну а в последнее время продаю корпоративные секреты. О'Ши остановился, заметив, что Аттикус и Андреа замерли на месте с озадаченными лицами. — Ну, идемте же, — поторопил он их, — мы ведь не хотим, чтобы нас засекли. О'Ши отпер дверь своих апартаментов и распахнул ее, жестом приглашая войти. Видя его нетерпение, гости не заставили себя ждать и прошли внутрь. Едва дверь за ними закрылась, Андреа обратила внимание на висящее на стене массивное распятие. Под распятием стоял U-образный стол с тремя ноутбуками, горящие лампочки на которых служили здесь единственным освещением. — Итак, вы священник, хорошо разбирающийся в компьютерах, любящий порнографию и продающий корпоративные секреты? — спросила Андреа. — Не все представители духовенства могут похвастать целомудрием, мисс Винсент, — рассмеялся О'Ши. — Конечно, чтобы меня могли числить по разряду духовенства, я должен бы быть священником. Но, дорогая мисс, я отнюдь не священник. 41 На борту «Титана» — Вот это номер, — фыркнула Андреа. — То есть вы такой же священник, как я — мать Тереза? О'Ши улыбнулся, усаживаясь в черное кожаное кресло на колесиках. Затем заложил руки за голову и откинулся на его спинку. — И тем не менее я здесь и выслушиваю исповеди одного из самых больших грешников на белом свете. Хотя признание О'Ши и произвело на него впечатление, Аттикус старался не показывать этого. Он так послушно заглотил крючок вместе с грузилом и леской, поверив, что О'Ши священник — сколь угодно эксцентричный, но никак не мошенник. И теперь Аттикусу не хотелось, чтобы его считали таким легковерным. Интересно, в какую еще ложь он успел уверовать, покуда был ослеплен жаждой мести? — Почему вы рассказываете нам об этом? — На то есть две причины, — ответил лжесвященник. — Во-первых, я хочу, чтобы вы помогли мне убраться с «Титана». Здесь становится чересчур опасно. Тревор стал сущим параноиком: не доверяет никому, и разоблачение меня — лишь вопрос времени. Пока я пребываю у него в милости, но если его отношение переменится, Римус не замедлит со мной разобраться и, скорее всего, я стану завтраком для Лорел. О'Ши выпрямился в кресле, улыбка сошла с его лица. Пожевав некоторое время губу, он продолжил: — Вам, наверное, трудно будет в это поверить. Черт, да я же и сам с трудом верю. Я ведь мошенник… ну, был мошенником. Я раскрутил Тревора на миллионы долларов, притворяясь, будто спасаю его душу от вечного проклятия. И хоть найдется немало людей, которые лишь поздравили бы меня с тем, что я обкрадываю такого человека, как Тревор… Андреа подняла руку и в знак согласия кивнула. — …я не могу больше это делать. Знаете, я столько лет прикидывался священником, что во мне развились кое-какие моральные ограничения. Черт, я достаточно хорошо изучил Библию — вон как она вся истрепалась. И понимаете… больше я себя не чувствую здесь в безопасности. Рано или поздно — неважно, верит или не верит он в то, что я могу спасти его бессмертную душу, — он разоблачит меня как обманщика. И я бы не хотел быть поблизости, когда это произойдет. Аттикус улыбнулся. Он не сомневался: О'Ши пришлось приложить немало ухищрений, чтобы добиться такого положения при Треворе. У Тревора была лучшая служба безопасности, какую только возможно купить за деньги, и все же один-единственный человек, маскирующийся под священника, сумел выудить из него миллионы. Аттикусу на это было плевать: хоть миллиарды. «Титан» представлял собой настоящую сокровищницу похищенных артефактов. Как говорится: что посеешь, то и пожнешь. — Я помогу вам бежать с «Титана», — пообещал Аттикус. Улыбка вернулась на лицо О'Ши. — Но я бы сначала хотел, чтобы и вы помогли мне. О'Ши с готовностью кивнул, понимая, что за услугу неизбежно потребуется услуга. — Я уже начал. Аттикус поднял бровь. Он не был уверен, какую именно помощь может оказать О'Ши, несмотря на то что тот уже проявил изрядную изобретательность и все еще пребывал у Тревора в фаворе. Но у О'Ши, похоже, имелись свои идеи на сей счет. «Священник» развернулся в кресле и подъехал к столу. Он коснулся тачпэдов на всех трех ноутбуках, и семнадцатидюймовые экраны ожили. На них Аттикус увидел тексты уже прочитанных им статей о «Морском змее из Новой Англии». Андреа склонилась над столом, разглядывая наиболее детализированный набросок змея. — Боже! Ведь это он. О'Ши кивнул. — И много людей видели это существо? — поинтересовалась Андреа. — С тысяча шестисотых в заливе Мэн зафиксировано более двухсот случаев, — ответил О'Ши. — Большинство наблюдателей дают в целом сходное общее описание. Вертикальные волнообразные движения при передвижении в воде. Лошадиная форма головы. Темная спина и светлое брюхо. Но в менее значительных деталях, таких как глаза, плавники, зубы, свидетельства расходятся. Я лично считаю, что видевшим его впоследствии было трудно описать все подробности — по понятным причинам. — Естественно, — согласился Аттикус, припоминая собственные — очень смутные — впечатления, сохранившиеся от первой встречи с Кроносом. — Что касается размеров, тут тоже значительный разброс в сообщениях: его длину определяли от пятидесяти до ста пятидесяти футов. Это происходит, вероятно, из-за того, что большая часть Кроноса, когда он движется, скрыта под водой. Собственно, принимая во внимание то, как он плывет, его невозможно увидеть целиком. Сначала я было думал, что это новый вид… — Кронос никак не может быть первым представителем вида, равно как и последним, — сказал Аттикус. — Вероятно, в заливе Мэн происходит размножение этих существ. Таким образом, возможно объяснить частые случаи наблюдения, особенно если предположить, что они размножаются раз за много лет, а не ежегодно. — Да, именно так и я поначалу думал, — сказал О'Ши. — Но если бы здесь обитала целая их популяция — скажем, тысяча особей, число, достаточное для сохранения вида — то их бы видели постоянно. Таким крупным животным, как Кронос, притом что они дышат воздухом, невозможно оставаться незамеченными. Аттикус уже собирался спросить, откуда О'Ши знает, что Кронос дышит воздухом, но затем понял: лжесвященник прав. Если существо не может каким-то иным способом извлекать кислород из воды, оно должно дышать воздухом, подобно китам. Как же он сам не подумал об этом раньше? Он, профессиональный океанограф, оказался настолько сбит с толку, что проглядел очевидный факт! — Но теперь у меня появилась другая теория, — заявил О'Ши. — Что, если Кронос — единственный в своем роде? — Исключено, — возразил Аттикус. — Сложные живые организмы не возникают просто из ничего. А Кронос — посложней многих. — С последним утверждением я согласен. Но что касается возникновения чего-то из ничего… Вся наша Вселенная возникла из ничего; неважно, верите ли вы в Бога или в Большой взрыв. Вначале не существовало ни времени, ни пространства, ничего, а затем — пуфф! И появилось все. — А потом еще раз пуфф, и появился морской змей длиною в сто пятьдесят футов, — усмехнулась Андреа. — Я не океанограф и не квантовый физик, но знаю, что такое невозможно. Разве не прошли миллионы лет, прежде чем на Земле появились первые одноклеточные? — Сотни миллионов, — добавил Аттикус. — Я вовсе не пытаюсь сказать, будто Кронос возник из первобытной слизи на дне океана. Но думаю, что природа может быть неплохим генным инженером, когда захочет… когда надо заполнить пустующую нишу. Аттикус скептически приподнял бровь. О'Ши вскинул руки, словно защищаясь: — Знаю, знаю. В этой области вы эксперт. Но просто выслушайте меня. — Он вывел на экран одного из ноутбуков изображение. — Возьмем утконоса. Это яйцекладущее млекопитающее. У него сильно вытянутая морда, напоминающая утиный клюв. Охотится он, используя электрорецепторы. Ядовит, как змея, но опасность представляют не зубы, а шпоры. Ну а про хромосомы, определяющие пол утконоса, я даже не заикаюсь.[38] Единственный его родственник в животном мире — ехидна. Но в отличие от нее утконос питается под водой, имеет перепончатые лапы и клюв. То есть утконос — уникальное существо в царстве животных. Даже его ближайший родственник выглядит, питается и ведет себя совершенно отличным от него образом. И хотя численность популяции достаточна для того, чтобы вид сохранялся, утконос представляет собой генетическую аберрацию, отклонение. Аттикус скрестил руки на груди. — Стало быть, наш уникальный вид возник в результате мутации какого-то древнего животного, того же кронозавра, и дожил до наших дней? Хотя О'Ши ясно видел, что Аттикус ничуть не допускает такой возможности, он отнесся к вопросу всерьез и продолжил свои рассуждения: — Предположим, вы правы и Кронос поначалу был кронозавром, но просуществовал достаточно долго, чтобы мутировать и адаптироваться к изменившейся окружающей среде. Считается, что кронозавры вымерли в меловой период, который закончился шестьдесят пять миллионов лет назад. Но сейчас известно, что некоторые виды, считавшиеся вымершими, например целакант, который, как предполагалось, исчез шестьдесят миллионов лет назад, преспокойно существуют и в наши дни. Я вовсе не хочу сказать, что Кроносу шестьдесят пять миллионов лет, но без большой натяжки можно допустить, что кронозавры вымерли, скажем, четыре тысячи лет назад. Не спешите утверждать очевидные вещи: что, мол, ни одно существо не может прожить четыре тысячи лет. Надо прежде всего уяснить себе, что мы говорим о случае генетического отклонения. Я не генетик, поэтому позвольте объяснить по-простому. У всех живых существ есть так называемые теломеры.[39] Их длина определяет продолжительность жизни, без учета несчастных случаев и болезней в терминальной стадии.[40] Доказано, что, увеличивая длину теломер, можно продлить жизнь. Фармацевтическая компания «Гернетрикс» в настоящее время занимается разработкой специальных препаратов, которые стимулируют рост теломер. — Где я могла раньше слышать название этой компании? — спросила Андреа. — Она принадлежит Тревору. И должен вам сказать, он вкладывает в нее немалые средства. Он совершенно всерьез планирует обрести бессмертие, подобно древним богам, которыми так восхищается. Но что я хотел сказать? Если гены Кроноса подверглись коренной мутации на уровне ДНК, то вполне можно предположить наличие у него необыкновенно длинных теломер, и они не сокращаются с возрастом, как у всех живых существ на Земле. Нет ничего невозможного в предположении, что Кронос — единственное в своем роде существо с невероятно большой продолжительностью жизни. Собственно, я уверен, что ему по крайней мере три с половиной тысячи лет. Аттикус, прищурившись, посмотрел на О'Ши. — Что вы хотите этим сказать? О'Ши вздохнул. В конце концов, он был просто мошенником. Правда, Аттикус не мог не признать, что это самый ловкий мошенник из всех, каких он когда-либо встречал. Вряд ли найдутся еще прохвосты столь же сообразительные и прыткие, как О'Ши. — Сообщения о встречах с Кроносом передаются в устной традиции на протяжении множества поколений. Первое письменное упоминание относится к 1400 году до Рождества Христова. О'Ши повернулся к столу и, протянув руку за ноутбук, выудил Библию в потертом кожаном переплете. — Вы вправду считаете, что Кронос упомянут в Библии? — спросил Аттикус. О'Ши кивнул и, пролистнув страницы, сказал: — Поначалу я думал, что Кронос описан в Библии под именем Левиафана, что на древнееврейском означает «скрученный» или «свитый». — Он отложил Библию, поработал несколько секунд с ноутбуком и нашел картинку с Левиафаном. Мрачненькая же гравюра явилась на экране. На гребне черных волн художник изобразил змееподобное существо, нечто среднее между змеей и драконом. В небесах над существом парил ангел с мечом. Аттикус прочитал подпись: «Убийство Левиафана», Гюстав Доре. Сходство между Кроносом и библейским монстром было поразительным, хотя и не стопроцентным. О'Ши вновь обратился к Библии, продолжая рассказ: — Если Кронос и есть Левиафан, то мы сталкиваемся с серьезными затруднениями. Согласно некоторым раввиническим текстам, Господь, сотворив самку левиафана, вскоре уничтожил ее, чтобы твари не смогли размножиться. Если бы левиафанам позволено было расплодиться, мир не выстоял бы против них. И в Библии очень подробно говорится о том, как трудно поразить эти существа. Все это подкрепляет мою теорию в отношении Кроноса. — Но Кронос не Левиафан? — спросил Аттикус. О'Ши оторвался от Библии. — Я начал догадываться только тогда, когда вы — и вместе с вами все мы на яхте — увидели свою дочь живой в брюхе этого существа. Вот послушайте, — О'Ши, водя пальцем по строчкам, процитировал отрывок из Библии: — «И предуготовил Бог рыбу большую проглотить Иону, и пробыл Иона во чреве этой рыбы три дня и три ночи».[41] Аттикус вытаращил глаза: — Иона? Вы хотите сказать, что это существо создал сам Господь, что оно выжило на протяжении стольких тысяч лет, чтобы теперь оно проглотило мою дочь? — Я не утверждаю, что верю в это. Просто я задаюсь вопросом «А что, если?..» и стараюсь избавиться от предубеждений. Если я предполагаю, что Кронос представляет собой крайний случай генетической аберрации, то единственно справедливым будет допустить, что его создал Бог. Большинство людей верят, что Бог создал на Земле все. Так что, Ему не создать еще одно лишнее существо? — Но разве Иону проглотил не обычный кит или рыба? — спросила Андреа. Аттикусу не показалось, что в ее вопросе звучало недоверие. Скорее, звучал интерес. Он понял, что еще очень мало знает о том, какой теперь стала Андреа и во что она верит. Лучше всего, решил он, быть поосторожней в своих суждениях. — Большинство людей так и думают, — кивнул О'Ши. — Но если этот «кит» когда-то и существовал, он должен был вымереть за прошедшие тысячелетия, и искать его бесполезно. Были изучены гигантские белые и китовые акулы и все виды китов, достаточно крупных, чтобы проглотить человека целиком. А таких, должен вам заметить, не так уж много. Просто невозможно, чтобы кто-либо мог выжить, оказавшись в желудке, например, синего кита. Но в той строфе, что я вам процитировал, содержится больший смысл, нежели люди привыкли в нее вкладывать. Прочитайте ее медленно. Ничего не замечаете? Аттикус еле удержался от того, чтобы не выбросить Библию в море и не высказать все, что он думает по поводу лжетеорий лжесвященника, но успокоился, когда вставшая рядом Андреа начала читать. Похоже, она восприняла слова О'Ши всерьез. Раз прочитала, другой. На третий ее осенило. — Предуготовил, — сказала Андреа. Она заметила это. — «И предуготовил Бог рыбу большую…» — Именно! — воскликнул О'Ши, с торжествующим видом воздев палец кверху. — Бог создал некое существо специально, чтобы оно заглатывало людей и удерживало их внутри живыми в течение нескольких дней. Читая текст дальше, мы узнаем, что Иона претерпел мучения, пребывая во чреве существа, но остался жив. Я не знаю, каким образом Кронос может удерживать живого человека внутри себя, хотя мы в этом наглядно убедились. Но что, если Бог и задумал его таким? Как бы то ни было, я считаю, что Кроносу несколько тысяч лет и — послужил ли он источником для нового мифа об Ионе или же в самом деле был создан Богом — у него имеется модус операнди. Андреа улыбнулась: — Он выплевывает людей обратно. — Точно, — подтвердил с улыбкой О'Ши. — Если Кронос и проглотил, а затем выплюнул кого-то несколько тысяч лет назад, то вовсе не факт, что он проделает это снова, — сказал Аттикус, чувствуя, что вот-вот взорвется. О'Ши в оборонительном жесте поднял руки. — Я думаю, что Джиона не первая со времен Ионы. По моему мнению, Кронос периодически повторял такое в последние несколько тысяч лет. И действует ли он как оплот Бога или нет, но он тем самым изменял проглоченным людям жизни, направлял их на новый путь. На протяжении истории встречаются, хоть они и не широко известны, рассказы о людях, пропавших в море и спустя несколько дней обнаруженных выброшенными на берег. И примечателен факт, который бросается в глаза лишь по прошествии времени: жизнь этих людей после происшествия кардинально менялась — обычно в духовном смысле. Иные отмахнутся и припишут все галлюцинациям, вызванным сильным потрясением. Но я считаю, что для большинства людей это проявление чуда, творцом которого может быть только Бог. К примеру, — сказал О'Ши, ловко управляясь сразу с двумя ноутбуками — настоящий компьютерный гик.[42] — В тысяча шестьсот тридцать восьмом году священник по имени Джон Уилрайт плыл на лодке к поджидавшему его в открытом море галеону — и вдруг пропал. Полагали, что он утонул. Но два дня спустя его вынесло на побережье Нью-Гэмпшира. Вскорости, вместо того чтобы вернуться, как планировалось им ранее, в Англию, он основал город Эксетер. Аттикус посмотрел на Андреа и увидел, как та побледнела. — Ты в порядке? — шепотом спросил он. — А? Да, все хорошо, — Андреа выдавила улыбку и взглянула на экран компьютера. На нем был выведен документ, озаглавленный «Соглашение поселенцев в Эксетере, Нью-Гэмпшир, 1639 год». Год спустя после исчезновения священника в море. На втором ноутбуке О'Ши вывел фотокопию страницы из старого рукописного журнала. Текст был практически нечитаем, но О'Ши и так знал его содержание. — Это сообщение Джона Джослина. Первое письменное упоминание о Кроносе в историческое время. Он наблюдал его в Массачусетсе на полуострове Кейп-Энн, там, где расположены Глочестер, Рокпорт. К северу от Бостона. Что самое примечательное — было это в 1638-м, в тот самый год, когда пропал Уилрайт. И второе: чтобы попасть на побережье Нью-Гэмпшира из Бостонской гавани, необходимо миновать Кейп-Энн. Аттикус покачал головой. Трудно было поверить в то, что он сейчас слышал. Он и хотел бы, но логика восставала против. О'Ши лучезарно улыбнулся. — Послушайте, Аттикус. Неужели вы не понимаете, что это означает? Я не думаю, что ваша дочь умрет. По крайней мере, не Кронос станет причиной ее смерти. Это существо по некой причине, возможно нуждаясь в своеобразном временном симбиозе, заглатывает людей, держит их некоторое время в своем чреве, а потом выплевывает живыми, как кошка выплевывает комок шерсти. Аттикус почувствовал, как начала рушиться стена неверия, и вновь ощутил надежду. Уже одно то, что Джиона была все еще жива внутри Кроноса, позволяло предположить невозможное. Тревоги и страхи уступали место облегчению, которое готово было овладеть его рассудком, но тут он вспомнил одну фразу из сказанного лжесвященником: — Что вы имели в виду, когда сказали: «По крайней мере, не Кронос станет причиной ее смерти»? Вы намекаете, что она все равно умрет? Улыбка снова сошла с лица О'Ши. — Полагаю, это зависит от нас. — Он посмотрел в глаза Аттикусу. — Поймите: я достаточно хорошо изучил Тревора Манфреда. Он ни за что не прекратит охоту на Кроноса. Когда он начинает какое-то дело, он обязательно его завершает. Он убьет Кроноса, и я сомневаюсь, что перед этим попытается спасти вашу дочь. — Но мы же все ему объясним, — сказала Андреа. — Он нас послушает. Должен послушать. О'Ши только пожал плечами: — Ну, дело ваше. Аттикус смотрел на изображение Левиафана, мысли же его были заняты одним: как спасти Джиону? Никто из смертных не смог бы остановить его, когда он так жаждал мести. Теперь же и сам Господь не помешает ему спасти дочь. А если теория О'Ши справедлива, то Бог будет на его стороне. 42 На борту «Титана» После того как Аттикус принял решение, они с Андреа осторожно пробрались в его апартаменты. По рекомендации О'Ши, поговорили немного о том, как прекрасно вечернее небо в открытом океане, чтобы ни у кого не возникло подозрений в отношении причин, побудивших их покинуть каюту. Они говорили также о Джионе и о том, как надеются они на помощь Тревора. Ни единого дурного слова не было произнесено в его адрес. Весь разговор казался таким веселым, полным надежд… и липовым — предназначенным для того, чтобы убедить взбалмошного хозяина в отсутствии у них бунтарских намерений. Когда темнота сгустилась над заливом Мэн, Аттикус погасил все лампы, за исключением единственной, в ванной. Это позволило им обоим расслабиться. В почти полной темноте даже самая лучшая камера не смогла бы зафиксировать их действия. По словам О'Ши, следящие камеры не были оборудованы инфракрасной оптикой для съемок в темноте. Поэтому Аттикус и Андреа спокойно занимались своими делами, не опасаясь слежки. Но чтобы их не подслушивали, приходилось говорить шепотом… или — почему было бы не создать фон? Из стоящего у кровати проигрывателя раздавались громкие звуки баллады саксофониста Кенни Джи. Они хотели послушать какую-нибудь радиостанцию, но так далеко от берега поймать ничего не удалось. Диск Кенни Джи был лучшим, что они нашли в отвратительной коллекции, хранившейся в шкафчике у кровати. Аттикус хотел даже сходить к О'Ши и попросить диск роллингов, но подумал, что у техно-гика и лжесвященника музыка, скорее всего, хранится на жестком диске в виде скачанных из Интернета mpЗ-файлов, а не на фирменных CD-дисках. В колонках, разрывая барабанные перепонки, надрывался саксофон, уступив затем место более спокойным джазовым мотивам. — Пожалуйста, Боже, убей меня, — взмолился Аттикус, уверенный, что не выдержит этой какофонии. — Не так уж это и плохо, — возразила Андреа, с наслаждением растянувшись на простынях. Помимо разговоров ни о чем они также уделили внимание ранам друг друга. Прикладывали поочередно завернутый в марлю лед, осторожно поглаживали их, но не более того. Ничего такого, что выходило бы за рамки отношений врача и пациента. За ними почти наверняка следили, и уж точно все происходящее в комнате записывалось. Но когда Аттикус выключил весь свет, оставив его только в ванной, и спальня погрузилась почти в полную темноту, они расположились на кровати, ожидая, что скоро сон сморит их. Однако они не спали, а говорили. Сперва о Джионе, затем об Абигейл. Когда Андреа заплакала, Аттикус громче врубил музыку. Хотя Кенни Джи не совсем подходил к данной ситуации, это было лучше, чем позволить возможным соглядатаям позубоскалить над чужим горем. Аттикус обнимал ее, а Андреа рассказывала об Абигейл. Как здорово она играла на пианино, какой бывала забавной, когда танцевала, и как любила баскетбол. Они были очень близки. Мать-одиночка и дочь шагали по жизни бок о бок. Но год назад какой-то идиот выпил лишнего и решил прокатиться на машине. Он не остановился на знаке «Стоп», врезался в припаркованные машины, а затем вылетел на тротуар, сбил Абигейл и, даже не затормозив, помчался дальше. Автомобиль, как выяснилось, находился в угоне, а самого негодяя так и не нашли. Наряду с глубоким сочувствием ее потере Аттикус ощутил стыд. Андреа постигло горе не меньшее, чем его, но она выстояла и продолжала жить. Он был готов погибнуть, лишь бы осуществить свою месть, Андреа же, оплакав свою потерю, вернулась к благородной миссии по спасению людей. Аттикус нежно перебирал пальцами пряди ее волос, и Андреа, успокоившись, всем телом прильнула к нему. Несколько минут они лежали обнявшись, не проронив ни слова, слушая саксофон Кенни Джи, пока Аттикус не понял, что больше ему этого не вынести. Нарушив молчание, он почувствовал, что и Андреа ожила. Она коснулась самого тяжелого момента в своей жизни и, выложив это Аттикусу, не только облегчила душу, но и каким-то образом восстановила существовавшую между ними связь. Поначалу Аттикус не мог поверить, что его любовь к Андреа могла вернуться так скоро. Он боялся, что возродившиеся чувства явились лишь результатом испытанных ими потерь и отчаяния. Но теперь он знал, что Джиона жива, и с этой надеждой пришло страстное желание быть рядом с Андреа. — Знаешь, — произнесла Андреа, — когда в первый раз я тебя нашла… — На «Титане». Андреа вздохнула: — Когда ты… когда я вытащила тебя с яхты… — Ах да: яхта, яхта. Аттикус не совсем понимал, к чему она клонит, но оторвал голову от подушки и оперся рукой, давая Андреа понять, что он слушает. Она говорила, а он продолжал поглаживать ее руку. — Когда я тебя нашла, ты был мертв. Аттикус почувствовал, как в горле внезапно возник ком, словно раковая опухоль. — Когда я перевернула тебя и увидела твое лицо, во мне что-то переменилось. И стена отчуждения, которую я воздвигла после смерти своей малышки, мгновенно рухнула. Мне потребовалась минута, чтобы вытащить тебя с того света. Знаешь, поначалу я всерьез думала, что ты возненавидишь меня за то, что я не дала тебе умереть. В твоем голосе было столько муки и боли. Я спасла тебя, а это значило, что тебе придется жить с этой болью всю оставшуюся жизнь. Вот почему я не рассказывала тебе этого раньше. Но сейчас… я просто подумала, что ты должен знать. Я… я не хочу тебя потеря… Аттикус склонился над ней и крепко поцеловал в губы. Резкое движение отдалось болью в спине, и он застонал. — Ты в порядке? — спросила Андреа, заподозрив, что он рисуется, но затем поняла, что ему действительно больно. — Просто спина, — ответил Аттикус. — Ну-ка перевернись, я помассирую. Аттикус лег на живот. Андреа тотчас же взгромоздилась ему на спину. — Ну, где болит? — Вообще-то везде, — сказал Аттикус с улыбкой. Андреа начала массировать спину, переходя от одних мышц к другим, осторожно ощупывая больные места. Аттикус чувствовал, как утихает боль и спадает напряжение. Не только умелые действия Андреа были тому причиной, но и ее любовь, которую он ощущал почти физически. Спустя несколько минут Аттикус напряг мышцы, потом расслабил. Андреа, заметив его движение, спросила: — Ну что, я тебе все размяла? Аттикус перевернулся под ней так, что Андреа теперь сидела ниже его живота — там, где ему и хотелось. Он хитро улыбнулся, и, хотя Андреа вряд ли могла в темноте видеть его улыбку, он не сомневался, что она услышала намек в его голосе. — Все, кроме одного. Андреа медленно наклонилась и поцеловала его в грудь, так же нежно, как до этого гладила спину. Когда она выпрямилась и стала стаскивать с себя рубашку, Аттикус краем глаза заметил какое-то постороннее движение. Мгновенно напрягся и замер. Андреа последовала его примеру. — Что там? — прошептала она. Три силуэта внезапно заслонили льющийся из ванной комнаты свет. — Нет! — крикнул Аттикус, крутнувшись под Андреа и протягивая руку к «магнуму», лежащему на тумбочке возле кровати. Но не успел. Рядом охнула Андреа, а в его плечо вонзилось острое жало. Рука соскользнула с тумбочки и безвольно повисла обок кровати. Сознание уже покидало Аттикуса, когда он услышал одно-единственное слово, которое теперь будет преследовать его все то время, что он будет находиться без сознания: «Алоха!» Очнулся Аттикус с дикой головной болью. Свет до того резко бил в глаза, что он едва смог разомкнуть веки. Каждый удар сердца отдавался во всем теле жуткой болью. Он снова попробовал что-либо рассмотреть, но от яркого света вынужден был согнуться вдвое. Аттикус свалился на жесткий пол, крепко зажмурив веки. Помимо головной боли он испытывал головокружение и тошноту. Чтобы прийти в себя, он начал восстанавливать дыхание, одновременно исследуя помещение посредством прочих органов чувств. Запах: металл и краска. Жарко: он обливался потом. Не поднимая головы, снова открыл глаза. И зажмурился, увидев под собой больничную белизну пола. Карцер. Ослепительно белый, раскаленный карцер «Титана», из которого невозможно бежать. Аттикус обругал себя последними словами за минутную утрату бдительности. Ни в коем случае нельзя было доверяться Тревору! Андреа. Превозмогая боль в глазах, Аттикус осмотрелся. Андреа лежала скрючившись на одной из деревянных лавок. Похоже было, что ее никто… Он подполз ближе и приложил два пальца к ее запястью. Сердце ее с силой гнало кровь по сосудам. Римус с легкостью мог бы прикончить их обоих, пока они лежали без чувств, но не сделал этого. Аттикус не сомневался: негодяй хотел, чтобы они были в сознании, когда он станет их убивать. А после еще нескольких часов в этом пекле у Аттикуса вряд ли достанет сил, чтобы противостоять ему. 43 Кронос Непроницаемая темнота, окружавшая Джиону, поглотила все чувства. Вонь протухшей рыбы и громкие удары сердца гигантского существа не позволяли сосредоточиться и как следует осознать свое положение. Понимание того непреложного факта, что рано или поздно тварь ее переварит, могло бы сломить волю и гораздо более сильного человека. Девушка сидела, скрестив ноги, на ходящем ходуном «полу» своего узилища, раскачиваясь взад-вперед, словно потерявшийся ребенок. Никто никогда не придет и не спасет ее. Несколькими часами ранее она подверглась самому ужасному испытанию в своей жизни, более ужасному даже, чем когда ее проглатывали живьем. Вскоре после того, как она включила вспышку камеры и смогла увидеть наконец, в какое отвратительное место угодила, существо, пищей которому ей вскоре предстояло стать, разбушевалось не на шутку. Поначалу Джиона решила, что его обеспокоили вспышки камеры, но, услышав хоть и приглушенные окружающей плотью, но тем не менее разрывающие барабанные перепонки звуки взрывов, она поняла, что существо подверглось нападению. На мгновение она ощутила надежду. Но после того как разорвавшийся где-то совсем рядом снаряд сотряс ее тюрьму и отдался болью во всем теле, Джиона сообразила, что, если тварь погибнет под водой, она пойдет вместе с ней на дно, как незадачливый капитан тонущего судна. По резким и яростным движениям существа Джиона заключила, что оно получило смертельное ранение и теперь бьется в агонии. Девушку швыряло о стены из плоти. Она изо всех сил вцепилась в фотокамеру. Если выпустить ее из рук, можно снова удариться о нее, и, кроме того, Джиона не хотела лишаться единственного источника света. Тряска усилилась, и Джиона ожидала, что вот-вот свернет себе шею. Но гигантские мышцы, скрытые под испещренной венами плотью, сократились, и узилище сжалось. Если бы стены сжимались быстрее, ее бы согнуло пополам. Но Джиона успела вовремя сгруппироваться, и едва не сомкнувшиеся стены не причинили ей вреда. Тем не менее она чувствовала себя как Люк Скайуокер в мусорном прессе на «Звезде смерти». И поскольку рядом не было верного робота Эр-Два-Дэ-Два, который мог бы остановить сдвигающиеся стены, девушка сделала глубокий вдох и приготовилась к тому, что сейчас ее раздавит. Плоть действительно окружила ее со всех сторон, лишив возможности шевельнуть рукой или ногой. Дыхание участилось, когда легкие перестали работать на полную мощь. Глаза широко раскрылись, и мысли о гибели от удушья приступили к заполонению ее слабеющего рассудка. Джиона находилась на грани паники: глаза лезли из орбит, руки тряслись. Страшный рев бьющегося в агонии существа громом отозвался в крохотном узилище, так что заскрипели стиснутые накрепко зубы. Зверь был ранен. Был момент, когда Джиона пожалела его, но затем ей стало не до того, потому что покалывание в руках перенеслось и на голову. Джионе показалось, что прошло всего несколько секунд, когда стены перестали ее сдавливать. Она снова потеряла сознание. Придя в себя, девушка уселась на «полу», дрожа, но не от холода — в чреве монстра было достаточно тепло, — а от всепоглощающего страха. Против своей воли, она оказалась в абсолютно чужом мире, где логика и человеческие чувства не значили ничего. От долгого сидения со скрещенными ногами разболелась спина, и Джиона перестала раскачиваться. Она откинулась назад и прислонилась к мягкой стене. Ощущение было такое, словно она расположилась в уютном шезлонге. Джиона закрыла глаза — все равно вокруг ничего не разглядеть — и попыталась подумать о чем-нибудь приятном. Но ей не давали сосредоточиться неприятные ощущения в районе затылка. Стенка, к которой она прислонилась, непрерывно пульсировала. Пульсация не была такой уж сильной, просто плоть то вздымалась, то опускалась. И каждое движение, казалось, наполняло ее энергией. Будто пробуждаясь от сна, Джиона обнаружила, что мысли ее прояснились. Она догадалась, что недалеко от места, где она сидит, в теле существа проходит огромная артерия, несущая кровь от сердца к какому-то внутреннему органу. Мозг девушки усиленно заработал, пытаясь получить хоть какую-нибудь информацию о том, что ее окружает. Страх отступал по мере того, как разум брал верх над чувствами. Она была находчивой и сообразительной — да что там говорить, чертовски сообразительной! — девушкой. Но после того как ее проглотил заживо этот левиафан, она превратилась в жалкого напуганного зверька. И теперь Джиона отчаянно желала снова стать собой прежней. Любопытство одолевало все сильней, и Джиона, повернувшись, приложила руку к тому месту, где проходила артерия. В толщину она имела, насколько Джиона могла судить, примерно десять дюймов и проходила вдоль всей ее темницы. К ней вернулась способность ясно мыслить, и девушка вспомнила, что некоторые кровеносные сосуды служат не только для переноса белых и красных кровяных телец, но также перегоняют кислород. Она нагнулась поближе к бьющейся артерии, которая пульсировала — она чувствовала это — при каждом ударе сердца морского гиганта, и сделала глубокий вдох. Воздух вонял несвежей рыбой, но все же Джиона ощутила прилив энергии, получив подтверждение своей теории о том, что кислород поступает в камеру по гигантской артерии за счет осмотического эффекта. Настоящая система жизнеобеспечения. Без нее Джиона давно бы уже была мертва. Но сколько она еще сможет протянуть? У нее нет ни питья, ни еды, и организм уже начинает потихоньку сдавать. В голове пульсирует тупая боль, желудок туго сжался в комок. При таком раскладе конец наступит совсем скоро. Даже весь кислород в мире не убережет ее от истощения. Странная мысль вдруг пришла ей в голову. Что, если неведомое животное хочет, чтобы она осталась в живых? Само наличие в его внутренностях подобной камеры было до крайности необычно, но ведь защитило ж оно Джиону во время нападения. Конечно, испытанные ощущения приятными не назовешь, да и сознание она в конце концов потеряла. Но в то же время Джиона ясно понимала: не будь она защищена сжавшимися стенами, попросту превратилась бы в отбивную. А теперь еще и нашелся источник кислорода. Джиона включила свет на часах, чувствуя прилив храбрости, и двинулась к громадному сфинктеру. Лицо скривилось от отвращения при мысли о том, что она собирается сделать. Выключила свет и постучала по скрученной мышце. — Эй! Выпустите меня отсюда! Эмоции, которые она, казалось, глубоко похоронила, теперь вернулись. Она застучала обоими кулаками, крича: — Выпустите меня отсюда! Выпустите! Хлынули слезы. — Пожалуйста, Господи, выпустите меня отсюда! Джиона разразилась рыданиями и разжала кулаки, чтобы укрыть лицо в ладонях. Когда рыдания ослабли и перешли во всхлипывания, она вздохнула: — По крайней мере, дайте мне чего-нибудь поесть. Внезапно существо сменило направление движения, причем так резко, что Джиону отбросило от сфинктера. Оно, похоже, начало подниматься. И если судить по колыханию стенок камеры, подниматься со все увеличивающейся скоростью. Стоило Джионе задуматься о том, что произойдет дальше, как сфинктер неожиданно раскрылся. В камеру ворвался поток прохладного солено-сладкого воздуха, заставив девушку покачнуться и сделать пару шагов назад. Восстановив равновесие, она поняла, что может видеть. Ее тюрьму залил падающий сверху холодный белый свет. Джиона посмотрела в открывшуюся щель, увидела огромные кинжалоподобные зубы и… Она не думала, что когда-нибудь увидит еще это зрелище… луну. Мгновение спустя луна и испускаемый ею свет исчезли. В тишину ворвался подобный грому рев и обрушился на Джиону. Поток воды хлынул в камеру, отбросив ее к мягкой стенке. Вода быстро заполняла пространство вокруг, покрывая ее с головой. А Джиона все думала о прохладном морском воздухе и лунном сиянии. Если это последнее, что она видела в своей жизни, что ж — существо хотя бы подарило ей такую возможность. Неожиданно уровень воды начал спадать, и она смогла сделать вдох. Через несколько секунд голова полностью показалась из воды, следом — грудь, талия, ноги. Пока вода продолжала стремительно утекать через невидимое отверстие, Джиона снова включила свет на часах. В воде, доходящей до лодыжек, что-то шевелилось. Она почувствовала, как маленькие тела бьются о ее ноги. Звуки воды, утекающей из камеры, отдавались в ушах Джионы статическим шипением. Мучимая вопросом: что же ее в конце концов ожидает, девушка опустила камеру объективом вниз, зажмурилась и сделала снимок. Даже с закрытыми глазами она увидела через сжатые веки яркую вспышку, показавшуюся розовым пятном. Через некоторое время она осторожно открыла глаза и посмотрела на экран. Тяжело задышала. Камера с удивительной четкостью запечатлела огромную массу переливающейся серебром сельди. Рыба! «Еда!» — мелькнула мысль. Джиона выронила камеру и опустилась на колени. Она совсем забыла, что вообще-то не любит суши, и принялась хватать обеими руками мелкую рыбешку. Древние инстинкты, почти задавленные цивилизацией, но вызванные к жизни голодом, пробудились в ней. Жадно впиваясь зубами в плоть, Джиона вырывала куски мяса, не задумываясь и не беспокоясь о том, что за жидкость течет по подбородку: кровь или желчь. Несколько минут она ела, пока не почувствовала, что сыта. Затем тяжело опустилась на пол и припала к несущей кислород артерии. Она дышала. И подкрепила силы. Она была жива. — Спасибо, — пробормотала Джиона. Кому — этого она не знала. 44 На борту «Титана» Аттикус легонько похлопал Андреа по щеке. Застонав, она очнулась, открыла глаза и заморгала, ослепленная заливающим помещение ярким светом. Она сразу же догадалась, где они находятся. — О нет, — прошептала она. — С добрым утром, соня, — выдавив улыбку, произнес Аттикус. Он понимал, что все его потуги отвлечь Андреа от мыслей о том, что их ждет, будут безрезультатными. Сам он пришел в себя около часа назад. За это время он трижды пытался разбудить Андреа, но наркотик, который им ввели, подействовал на нее значительно сильнее. Сидя и охраняя покой подруги, Аттикус пытался отвлечься мыслями о своей семье: о матери, отце, брате Коннере. Выписан ли уже отец из больницы? Ждет ли его еще Коннер дома? Но все мысли были неотчетливыми, как в тумане. Он понимал, что необходимо разработать план побега, но никак не мог сконцентрироваться. Теперь, когда очнулась Андреа, он немного воспрял духом, но по-прежнему был далек от какого бы то ни было решения. Пошатываясь, он подошел и сел сгорбившись на нары Андреа. — Черт! Прямо-таки первое свидание. — Второе, — возразила Андреа. — Во время первого свидания ты вылез из окна пятого этажа больницы, а потом, словно человек-паук, спустился по стене на землю. При воспоминании о побеге из больницы слабая улыбка тронула губы Аттикуса. Он никогда бы не подумал, что способен отколоть такой номер. — Я ведь совсем не супергерой, — сказал он. Андреа опустила голову на его плечо, потирая пальцами висок: она, так же как и Аттикус, страдала от головной боли — остаточного действия наркотика. — И тем не менее ты — мой герой. — Ты перестанешь так считать, когда откроется дверь, а все, на что я буду способен, — это ругаться непристойными словами. Андреа обняла его и легонько похлопала по спине. — Думаю, сейчас у них есть более интересное занятие. Держу пари, в данную минуту им не до нас. Снаружи раздался негромкий щелчок — кто-то отпер дверь карцера. — О нет… — прошептала Андреа, стараясь держать себя в руках. Аттикус видел, что она не собирается сдаваться без боя. И будь он проклят, если Андреа придется драться одной. Он вскочил на ноги и едва не упал, так как в глазах неожиданно потемнело. Когда он снова обрел способность видеть, дверь уже распахнулась и на пороге возникла фигура во всем черном. — О'Ши? — пробормотал Аттикус, не веря своим глазам. Тот кивнул: — К вашим услугам. Он передал им две бутылки с водой. Аттикус и Андреа моментально открутили крышки и принялись жадно глотать прохладную жидкость. Когда они утолили жажду, О'Ши протянул Аттикусу его спецназовский нож и пистолет. — Мне удалось достать только это. Что же касается остального вашего оружия, боюсь, оно хранится под замком или же разошлось по рукам среди членов команды. Аттикус проверил «магнум». Все шесть патронов были на месте. Маловато, конечно, чтобы вести бой со всей командой «Титана», если дойдет до этого, но вполне достаточно, чтобы надолго обезвредить шестерых человек и хорошенько припугнуть остальных. И вдобавок к револьверу у него есть нож. А за годы службы в спецназе Аттикус отправил на тот свет при помощи ножа больше народу, чем любым другим оружием. «Морским котикам» часто приходилось действовать скрытно, и нож в таких случаях был идеальным выбором. Аттикус засунул «магнум» за пояс и уже собирался положить нож в карман, как вдруг О'Ши смертельно побледнел. — Что это вы здесь делаете, отец? — Голос не был знаком Аттикусу. Очевидно, он принадлежал одному из многочисленных членов команды, с которыми ему еще не доводилось встречаться. — Просто пришел убедиться, что нашим пленникам обеспечен надлежащий уход, — ответил О'Ши, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и деловито. — Да неужели? Вот как. О'Ши с силой толкнули из коридора, и он влетел в карцер. Следом вошел высокий мужчина, на плече которого висел пистолет-пулемет «Хеклер-и-Кох UMP». На сильно загорелом лице выделялась неровная щетина, придававшая ее обладателю вид шестнадцатилетнего пацана, пытающегося отрастить первую в жизни бороду. Но жестокость во взгляде глубоко посаженных карих глаз говорила о том, что они столкнулись отнюдь не с невинным юношей. Аттикус подозревал, что почти все члены команды «Титана» — бывшие преступники. Либо же они стали таковыми, поступив на службу к Тревору Манфреду. Зашедший в карцер бандит выставил перед собой лжесвященника, уперев ему в спину «хеклер». При таком раскладе пули сорок пятого калибра прошьют тело О'Ши и поразят остальных находящихся в помещении. Незнакомец принял меры предосторожности. «Умный, чертяка», — невольно восхитился Аттикус. Даже небольшое количество выпитой воды придало ему бодрости и сил. Он стоял боком к вошедшему, так что тому не были видны его правая рука и бедро. Аттикус позволил ножу скользнуть чуть вниз и теперь держал остро заточенное лезвие между пальцев, которые — он вдруг осознал — все еще слегка дрожали в результате обезвоживания организма. — Покажите-ка мне ваши руки, — заявил охранник. Аттикус и Андреа протянули пустые бутылки. — Они бы умерли здесь без воды, — объяснил О'Ши, стараясь выглядеть добрым самаритянином. — А вдруг так оно и было задумано, — сказал бандит. — Уверен, что Римус по возвращении хотел бы застать их живыми, — как само собой разумеющееся, произнес О'Ши. Охранник слегка призадумался. О'Ши, воспользовавшись возможностью, покрутил головой, разминая затекшую шею, на которой от напряжения набухли жилы. В этот момент время остановилось для Аттикуса. Целая жизнь, казалось, прошла с последнего раза, когда ему пришлось убивать другого человека, но в данной ситуации он просто не видел возможности обезоружить охранника так, чтобы тот при этом не застрелил О'Ши. К тому же он понимал, что скоро откроется тот печальный факт, что О'Ши предал Тревора Манфреда, и тогда бандит, не задумываясь, устроит в карцере настоящую бойню. И укрыться будет негде. Аттикус максимально сконцентрировался на поставленной задаче. Сейчас весь мир для него сузился до охранника и О'Ши. Последний покрутил головой в одну сторону, потом в другую. Охранник тем временем отдал приказ, который Аттикус и надеялся услышать: — Я хочу увидеть обе руки. Аттикус поднял правую руку тыльной стороной к охраннику, так что нож оказался скрыт ладонью и запястьем. Медленно поворачивая ладонь, он вдруг сделал резкое, неуловимое движение кистью. Нож пронесся невидимой стрелой. Отвратительный скрип, похожий на тот, что издают ножницы, которыми разрезают плотную ткань, и последовавший за ним чавкающий звук свидетельствовали о том, что нож попал прямо в мозг. Тело охранника тяжело завалилось на пол рядом со стоящим О'Ши. Лжесвященник обмер. До него только сейчас начало доходить, что произошло. О'Ши повернулся, глянул вниз и резко отпрянул в сторону. — Ого! — прошептал он. — Прошу прощения, — сказал ему Аттикус, — но у меня не было выбора. О'Ши наконец-то вышел из ступора. Посмотрел на Аттикуса и с улыбкой произнес: — Вы забыли, что я не священник. А этот паренек был убийцей. Он бы прикончил нас всех. Аттикус немного успокоился, почувствовав поддержку О'Ши. Ему совсем не хотелось лишать кого-либо жизни. Облегчал чувство вины тот факт, что других вариантов у него просто не было. Но Аттикус не сомневался: прежде чем им удастся бежать с «Титана», он еще не раз обагрит руки кровью. Ставки в игре взлетели до немыслимой высоты, но вот насколько новый поворот событий придется по душе Тревору? Аттикус склонился над бездыханным телом охранника и обыскал его. Подобрал упавший пистолет-пулемет и обнаружил к нему два запасных магазина по двадцать пять патронов в каждом. Что ж, теперь их шансы повышаются. Резким движением Аттикус выдернул нож, глубоко сидевший в глазнице мертвеца. Тщательно обтерев лезвие о штанину покойника, он сложил орудие убийства и повернулся к Андреа. Хотя она и состояла на службе в Вооруженных силах США, ее работой было спасать людям жизни, а не отнимать их. Вероятно, ей не раз приходилось за свою карьеру вытаскивать из воды утопленников, но очевидно, что она никогда не видела убитого человека. Сейчас Андреа стояла и не могла отвести взгляд от головы бандита — там, где некогда находился глаз, теперь было кровавое месиво. Аттикус сжал ее плечо. — Эй, — тихонько позвал он. Андреа посмотрела ему в глаза. — Не гляди на него, — сказал Аттикус. — Если не смотреть на лицо, легче будет избавиться от кошмаров. — Он хорошо знал это по собственному опыту. Сам он, подбирая оружие охранника и вытаскивая из глазницы нож, ни разу не взглянул на лицо убитого. Андреа машинально кивнула. Аттикус протянул ей «магнум». Почувствовав вес револьвера в руке, она окончательно пришла в себя. — У него очень сильная отдача, поэтому между выстрелами прицеливайся поточнее. У тебя шесть патронов. Не забывай считать их. Аттикус не боялся, что Андреа осудит его за то, что он сделал. Хотя она и была шокирована тем, как хладнокровно он убил человека, но все же оставалась офицером Береговой охраны Соединенных Штатов Америки и, несомненно, умела распознать ситуацию, когда возникает необходимость сражаться и убивать. Андреа приняла пистолет и взвесила его в руке. — Я готова, — твердо сказал она. — А теперь надо убираться отсюда, — заметил О'Ши. — Тревор привел «Титан» в состояние боеготовности. Все члены команды вооружены. Я уверен, что очень скоро этого хватятся. — О'Ши кивком указал на мертвеца. — Мне удалось обдурить охранную систему. Все камеры повторяют одно и то же изображение каждые пятнадцать минут. Кроме того, я повредил систему открывания дверей. Теперь сканеры не различают ни отпечатки пальцев, ни сетчатку глаза и пропустят любого. Но если систему перезагрузить, она вернется в рабочее состояние. Соответственно, как только они это обнаружат, нам конец. Мы покойники. Аттикус подошел к двери и, осторожно высунувшись в коридор, осмотрелся, поводя из стороны в сторону «хеклером». Всюду было тихо. — Нам нужно где-то спрятаться. В таком месте, куда никто не зайдет без Тревора. О'Ши хитро улыбнулся и сказал: — Я знаю такое место. 45 На борту «Титана» Внимательно поглядывая по сторонам, Аттикус караулил роскошную лестницу, ведущую к двойным дверям зала, в котором хранилась коллекция Тревора. Андреа, охнув от изумления при виде охраняющих двери горгон, осмотрела коридор в обоих направлениях. До сих пор им везло: на пути сюда никто не встретился и не поднял тревогу. Аттикус догадывался, что Тревор сейчас, скорее всего, нацелил команду на то, чтобы выследить и убить Кроноса, будучи уверен, что пленники мучаются в карцере от жары и слепящего света. Нужно воспользоваться шансом и разработать план дальнейших действий. Будет ли он направлен на поиск путей бегства или же, напротив, будет атакой, это Аттикусу еще предстояло решить. О'Ши стоял на коленях перед двойными дверьми и ковырялся в замке какими-то металлическими инструментами. Он явно хорошо подготовился. — Вы точно знаете, что делаете? — спросила его Андреа. — До того как стать «священником», я добывал деньги более традиционными способами, — ответил О'Ши. Замок наконец щелкнул. Но вслед за первым щелчком последовал второй. И третий. — Пригнитесь! О'Ши бросился на пол, Андреа последовала его примеру. Что касается Аттикуса, он уже давным-давно усвоил, что, если слышишь крик: «Пригнитесь!», нужно послушаться, иначе это может оказаться последним, услышанным в земной жизни. Поэтому он среагировал первым и упал на пол раньше всех. Замешкайся они на мгновение, и град дротиков, выпущенных из ртов прекрасных горгон, утыкал бы их, как подушечки для иголок. В отсутствие других мишеней дротики усыпали стены, лестницу и двери помещения с коллекцией Тревора. Аттикус поднялся, держа наготове «хеклер». Возможно, их побег до сих пор остался незамеченным, но рано или поздно кто-нибудь из команды убийц наткнется на них. — Собирайте дротики, — приказал он, — но смотрите осторожнее, не уколитесь. Они могут быть отравлены. Аттикус подошел к открытым дверям зала. — Отсюда есть другой выход? Глаза О'Ши округлились. — Ммм, нет. «Ай, как нехорошо, — подумал Аттикус. — Если нас здесь прижмут, нам крышка». — Но, — обнадеживающим тоном добавил О'Ши, — они не осмелятся открывать огонь здесь, где хранится коллекция Тревора. Он им за это головы свернет. «Ну, это уже лучше». — Вперед, — сказал Аттикус, в ходя следом за Андреа в роскошное помещение. — И закроем двери. Пройдя в зал, Аттикус аккуратно сложил дротики на полу. Темнота обступила их, когда О'Ши закрыл двери. Свет в помещении не горел. — Что это за место? — спросила Андреа. Ее голос эхом отразился от стен, выдавая огромные размеры зала. Внезапно ярко вспыхнули лампы. Аттикус, каждую секунду ожидавший нападения, мгновенно пригнулся, поводя вокруг «хеклером» в поисках цели. — Спокойно, солдат, — усмехнулся О'Ши, который и включил в зале освещение. Аттикус смерил его недовольным взглядом. — Прошу прощения, — смущенно произнес О'Ши. — Я всегда неудачно шучу, когда нервничаю. Не обращая внимания на разговор мужчин, Андреа с изумлением осматривала зал. — Значит, вот оно. Плевать я хотела на тот клочок бумаги, который подписала. Манфреду конец. — Эти подписки о неразглашении будут иметь силу в любом суде, — сказал О'Ши. — Я сам в свое время подписал такую. — Вы, двое. Замолчите. И погасите свет, — перебил Аттикус. Это был приказ, не терпящий возражений. Пока О'Ши ходил к выключателю, Андреа повернулась к Аттикусу. — Ты не можешь… не можешь оставить это просто так! Мы должны как-то… сохранить все это! — волнуясь, говорила она, размахивая руками и показывая на величайшую коллекцию сокровищ со всего света. — Во-первых, — тихим, но убедительным голосом произнес Аттикус, — я ничего не подписывал. А во-вторых… у тебя раздуваются ноздри, когда ты сердишься. Это так привлекательно. — О господи, — громко прошептал О'Ши, выключая свет. — Ты не подписывал бумагу? — также шепотом спросила Андреа. — Нет. Он мне не предлагал. Видимо, слишком был увлечен предстоящей охотой. — Я чувствую себя такой дурой, — удрученно произнесла Андреа. В темноте Аттикус нащупал ее руку и сжал в своей. — У тебя не было выбора. И я подписал бы, если б он попросил. — С той стороны дверей донесся глухой звук. — О'Ши, — прошептал он, — где вы? Тот не отвечал, и Аттикус начал беспокоиться, но О'Ши, очевидно, хорошо ориентировался в помещении. В дальнем конце зала что-то блеснуло, выдавая его местонахождение. — Я здесь, — отозвался он громким шепотом. Ориентируясь на слабый источник света, Аттикус с Андреа прошли мимо египетского обелиска, скелета тираннозавра и множества скрытых в темноте стеклянных витрин, в которых хранились тысячи мелких артефактов. Подойдя ближе, они увидели лжесвященника. Тот сидел прямо на полу возле мини-бара. Свет исходил из открытого небольшого холодильника. Внутри стояли четыре бутылки минеральной воды и упаковка «Сэмюэля Адамса». Одну бутылку пива О'Ши уже открыл и теперь прихлебывал из нее. — Он действительно хочет быть американцем, — сказала Андреа, покачав головой. — Я бы не сказал, что он хочет быть американцем, — возразил О'Ши. — Сейчас мало кто за пределами Америки хочет быть американцем. Он просто ценит американские продукты. Аттикус достал из холодильника две бутылки воды и протянул одну Андреа. Та вода, которую принес О'Ши, конечно, помогла, но лишь в малой степени компенсировала потерю жидкости за время, проведенное ими в карцере. Они жадно выпили все содержимое до дна и принялись за добавку. — Вы бы поаккуратнее с водой, — с улыбкой сказал О'Ши, — а то вдруг в критический момент, когда надо будет спасать свою шкуру, вам приспичит. — Выпьем еще по паре бутылок, — ответил Аттикус, — и перед уходом я их наполню в качестве сюрприза Тревору. О'Ши с немалым трудом сдержал улыбку. Поморщившись, Андреа стукнула Аттикуса по плечу: — Фу, гадость какая! Грянул дружный смех, но уже через пару секунд, словно по команде, все трое сделались серьезными. — Итак, насколько я понимаю, — начал Аттикус, — перед нами стоят три задачи. — Убраться с «Титана», — взволнованно произнес О'Ши. Аттикус кивнул и загнул палец. — Спасти Джиону, — подсказала Андреа. Аттикус снова кивнул и загнул второй. — И помешать Тревору убить Кроноса. — Он загнул третий палец. — Нам потребуется помощь. Единственное место, откуда возможно связаться с внешним миром, — это рубка. — Нам туда ни за что не попасть, — сказал О'Ши. — Но у меня в каюте есть доступ в Интернет через спутник. Я могу пользоваться электронной почтой и общаться по аське. — Я смогу зайти под своим аккаунтом? — спросила Андреа. — Конечно. — Если я отправлю имейл, нужно будет дождаться ответа. О'Ши покачал головой. — Вдвоем нам туда не проникнуть. Я пойду один. Никто пока не знает, что я на вашей стороне. — Не выйдет, — возразила Андреа. — Вы, может быть, и спасли нам жизнь, но я пока еще вам не вполне доверяю. С моего аккаунта вы получите доступ к весьма деликатным материалам. — Если бы вы не сказали, я бы и не подумал об этом, — раздраженно бросил О'Ши. — Андреа права. Вы пойдете вместе. Отправите сообщение в Береговую охрану, ну и всем, кто может вытащить нас отсюда. Аттикус хотел остаться один. Независимо от того, что они собираются делать, он твердо решил направиться прямиком в рубку и встретиться с противниками лицом к лицу. О'Ши, скорее всего, будет только мешать, что же касается Андреа, Аттикусу не хотелось, чтобы она была рядом, когда запахнет жареным. — Но… если у нас возникнут проблемы? — спросил О'Ши. — Я думаю, что команда будет немного занята, — ответил Аттикус. Андреа, явно нервничая, посмотрела на него. Ей не нужно было ничего говорить, Аттикус и так знал, о чем она думала. — Понимаю, — сказал Аттикус, обращаясь к ней. — Но Джиона там, живая. Я должен их остановить. Должен попытаться. Андреа кивнула. Ничем другим ответить она не могла. До слуха Аттикуса донеслись приглушенные голоса в коридоре. Он моментально повернулся к двойным дверям, которые виднелись в дальнем конце зала между ногами тираннозавра. В полосе света, проникающего под двери, двигались тени. Аттикус не мог точно определить, сколько там человек, но это и не имело значения. Их все-таки обнаружили, и теперь начнется настоящая охота. Аттикус снял с плеча «хеклер» и аккуратно прицелился между ног динозавра. Андреа дотронулась до его плеча и тихо сказала: — Ты не можешь здесь стрелять. Экспонаты… Аттикус скрипнул зубами. Мозг отчаянно искал решение и наконец нашел. Глаза Аттикуса расширились. — Где твои дротики? — У дверей, рядом с твоими, — ответила Андреа. Надежда вмиг улетучилась. Он действительно оставил дротики у входа. — Мои лежат на баре, — раздался голос О'Ши. — Так! — Аттикус вскочил и начал на ощупь искать бар. Затем испустил стон: — Только два? Вы подобрали всего два дротика? — Эй, вы забыли, что я всего-навсего липовый священник, а не универсальный солдат. Аттикус вздохнул. Что ж, придется обойтись тем, что есть. Но если дротики не отравлены, единственное, чего он добьется, — разозлит бандитов перед тем, как они наделают в нем дырок. — Закрой холодильник. — Он вручил «хеклер» Андреа и направился к дверям. — Стойте здесь и будьте готовы бежать, когда я подам сигнал. Бесшумно, подобно призраку, Аттикус передвигался в почти полной темноте, наступившей после того, как Андреа закрыла холодильник. Он так и не успел обзавестись обувью — ведь ночью его вытащили прямо из постели, и теперь это облегчало задачу. Половицы приятно холодили босые ступни. Когда двери открылись, широкий луч света прорезал середину зала, выхватив из темноты сражающихся тираннозавра и трицератопса, как будто они были артистами на огромной сцене. Аттикус прижался к гладкому обсидиановому обелиску и быстро заглянул за угол. В дверном проеме показались силуэты трех человек. Двое были вооружены такими же, как у Аттикуса, «хеклерами», третий, держа у рта рацию, говорил: — Думаю, они в экспозиции. Среди шипения помех Аттикус различил ответ: — Разрешаю стрелять. Римус. Но почему он дал добро на стрельбу среди экспонатов Тревора? Неужели эти трое такие искусные стрелки? Или же есть какая-то иная причина? Ответ на вопрос Аттикус получил, прислушавшись к своим ощущениям. За годы, проведенные в океане, он настолько привык к постоянному движению судна, что не всегда замечал изменения скорости, килевую качку или перемену курса. Судно плыло, и это было все, что он мог сказать. Как люди не задумываются о том, как они дышат, так и Аттикус не задумывался о том, как движется судно. Но сейчас Аттикус услышал рев двигателей и почувствовал усиливающуюся качку. «Титан» с нарастающей скоростью шел по волнам. Преследование Кроноса возобновилось. Не теряя времени на размышления, Аттикус высунулся из-за обелиска и один за другим метнул два дротика. Первый попал точно в цель, поразив одного из мужчин в шею. Он кулем завалился на пол, точно его подстрелили. «Они действительно отравлены», — понял Аттикус. Другому бандиту дротик угодил в бедро, но яд подействовал не так быстро. Раненый взревел и закрутился на месте, озираясь по сторонам, и в этот момент Аттикус кинулся на него. Он сделал это сразу после того, как метнул дротики, приблизившись с той стороны, где стоял еще один из этой троицы, с рацией. Бандит увидел нападающего только в последний момент, попытался увернуться, но Аттикус сработал быстрее. Он взмыл в воздух и в прыжке нанес врагу сильнейший удар, пришедшийся по виску. Аттикус не мог сказать наверняка, что послужило причиной смерти: непосредственно ли удар, сломанная ли шея, или же яд в конце концов сделал свое дело. Так или иначе, но, падая на пол, противник был уже мертв. Прежде чем третий бандит успел прицелиться из пистолета, Аттикус снова прыгнул, обхватил его шею ногами и извернулся в воздухе так, что, когда они вместе приземлились на пол, тот ударился головой, и Аттикус услышал, как противно хрустнула зажатая между его ног шея. Вся схватка от начала до конца заняла менее пятнадцати секунд. Аттикус, не мешкая, снял с убитых оружие, запасные магазины и рацию. Таким образом, к уже имеющемуся «хеклеру» прибавились еще два плюс четыре магазина и полностью заряженный девятимиллиметровый «глок». С таким арсеналом можно уже было на что-то надеяться. Держа в руках трофеи, Аттикус вышел в коридор, осмотрелся по сторонам и, не обнаружив ничего подозрительного, вернулся в зал. Повернул выключатель, понимая, что больше нет смысла скрывать свое местонахождение, и помахал рукой Андреа и О'Ши. Когда они подошли, он протянул им по пистолету-пулемету и отдал Андреа «глок» взамен «магнума». Для ведения полномасштабных боевых действий было еще рановато, но начало обнадеживало. — Сколько всего человек в команде яхты? — спросил Аттикус. — Пятьдесят, — ответил О'Ши. — Сорок шесть, если отбросить тех четверых, которых вы прикончили. И сорок восемь, если считать Тревора и Римуса. Сорок восемь против одного… С таким неравным соотношением сил в бою ему еще никогда не приходилось сталкиваться. В бытность «морским котиком» Аттикус всегда мог рассчитывать на поддержку товарищей, имел радиосвязь, за ходом операции наблюдали со спутника и в случае необходимости могли обеспечить огневую поддержку с воздуха. Сейчас же его команду составляли талантливый мошенник и женщина-спасатель из Береговой охраны. А противостояли им сорок шесть хорошо вооруженных убийц, один маньяк и один эксцентричный богач. Причем последний был наиболее опасен. Но ради спасения своей дочери он, если потребуется, перебьет всех. — Готовы? — спросил он. Андреа и О'Ши кивнули. Поцеловав Андреа, Аттикус сказал: — Пошлите весточку и потом попытайтесь убраться с «Титана». Я вас догоню. — Он видел, что Андреа готова ему возразить, но времени для препирательств не было. Он посмотрел на О'Ши. — Старайтесь, чтобы вас не заметили. Избегайте столкновений. Распрощавшись, Аттикус бросился вверх по лестнице, перепрыгивая зараз по три ступеньки. Поднявшись на следующий уровень, он осмотрелся, поводя кругом «хеклером», ничего не обнаружил и двинулся дальше — солдат, выполняющий самую важную миссию в своей жизни. 46 Кронос Быстрые волнообразные движения мягкого пола подсказали Джионе, что существо увеличило скорость, вероятно спасаясь от нового нападения. Она съеживалась при каждом толчке, в страхе ожидая, что стены плоти снова сомкнутся вокруг нее, грозя раздавить. Теперь, когда она поела и приспособилась держать голову поближе к перегоняющей кислород гигантской артерии, мысли Джионы прояснились. Но вслед за этим пришли уныние и отчаяние. Она все отчетливее понимала, какая судьба уготована ей: медленная смерть внутри морского чудовища. Да, именно так — это существо было самым настоящим, взаправдашним морским чудовищем. Она не могла составить себе даже приблизительное представление о его размерах. В основном оно строилось на воспоминании об огромных челюстях, когда существо проглатывало ее, и на том, какими она видела их уже изнутри. Все, что Джиона о них помнила, — это — помимо их гигантских размеров — также огромные и невероятно острые зубы. Но чудовищем было оно или нет, существо не было неуязвимо. На него напали и его ранили. Хотя Джиона пока никак не могла себе представить, кто же мог атаковать его в открытом океане и как его вообще обнаружили. Как бы там ни было, кто-то попытался убить существо и теперь преследовал его. Иного объяснения той скорости, с которой они двигались, быть не могло. Но рано или поздно оно устанет и замедлит ход — и схватка возобновится. Джиона в этом не сомневалась. В любом случае ей не избежать смерти. Она, костлявая, уже дышит в спину и ждет подходящего момента. Если чудовище умрет, Джиона умрет вместе с ним. Если оно выживет, то в конце концов переварит ее либо какое-то время она еще протянет в этом мешке, но не может же она провести в нем весь остаток жизни. «Уж лучше умереть, чем годы жить внутри этой твари и в итоге сойти с ума», — подумала Джиона. Тяжело вздохнув, она откинула голову и прислонилась к пульсирующей артерии. Ее мягкие стенки, мерное биение и прилив кислорода немного успокоили девушку. Она закрыла глаза, прикрыла нос, чтобы поменьше чувствовать окружающую вонь, и постаралась расслабиться душой и телом под биение гигантского сердца. Воображение, найдя точку опоры, заняло ее мысли. Джиона уже давно, сталкиваясь с различными трудными задачами, использовала такой метод их решения: позволяла мыслям свободно течь, куда им вздумается. Предоставляя свободу мозгу и давая волю воображению, она часто получала оригинальные ответы, каких не смогла бы добиться, используя чистый разум. Сознание прояснилось, и темнота уступила место картинкам, так что Джиона начала видеть вокруг живые объемные изображения, сменяющиеся, как в калейдоскопе. Вот она дома, в своей комнате. Потом на пляже, строит вместе с родителями замок из песка. Затем ныряет вместе с отцом. Пульс участился. Джиона стала мысленно подбираться к моменту нападения. Сначала киты, потом сельдь и под конец ЭТО, появляющееся из глубины. Она заставила картинки сменяться не так часто, прогоняла их снова и снова, с каждым разом фиксируя детали все более четко. Огромных размеров туловище, совершающее змееподобные движения. Теперь она понимала: существо напоминало рептилию, морскую рептилию, хотя имело плавники и гладкую темную кожу, как у китов-убийц. Девушка задержала дыхание, сконцентрировавшись на воспоминании о глазах чудовища. По контрасту с яростным его нападением, острыми зубами и каким-то неземным обликом, они поразили Джиону тем, что не были похожи на глаза ни одного известного ей живого существа. Они напоминали змеиные, но скрывалось в них что-то еще… Интеллект. Потом Джиона подметила одну странность. Не в самих глазах, а в нависающем над ними лбе. В отличие от всех виденных ею китов, акул или рептилий у этого существа была выразительная морда. Ничего схожего с человеком или даже собакой или — если уж на то пошло — с тюленем, но она отчетливо видела разницу. Глаза существа за секунду до того, как оно проглотило ее, вовсе не принадлежали голодному хищнику. В них светилась сама кротость. Череда воспоминаний разом оборвалась, когда логика взяла верх и запротестовала. Абсурдно было бы полагать, что этот хищник — хищник из хищников — воспринимает ее не в качестве пищи, а как нечто иное. И тем не менее она была жива, жива после пяти дней, проведенных в чреве морского змея, и сидела, размышляя над своей судьбой. Но тогда встает вопрос: с какой же целью существо проглотило ее? Случайно ли она оказалась на его пути, когда оно преследовало косяк сельди? Или же есть другое объяснение, которого она пока не нашла? Джионе пришло в голову, что существо может быть единственным в своем роде. Никто никогда не встречал ничего подобного, а если и встречал, то, по крайней мере, не смог поймать и идентифицировать. В противном случае о нем было бы хоть что-то известно; уж отец-то наверняка бы знал. Джионе приходилось слышать о сельдяных королях, выраставших до огромных размеров, которых именно-то и принимали за морских змеев.[43] Но никакой сельдяной король не смог бы достичь таких размеров и остаться незамеченным. Кроме того, эти рыбы имеют серебристую окраску. Но она также понимала, что это существо по определению не может быть уникальным. Такое попросту невозможно. Оно наверняка очень старое, но не единственное. Для того чтобы живое существо могло продолжать род без появления генетических дефектов, должна существовать определенной численности популяция. В таком случае почему же никто раньше не встречал подобных существ? Если бы в Мировом океане обитала даже относительно небольшая популяция, периодически появлялись бы сообщения о встречах с ее представителями. Да и как вообще может существовать уникальное, единственное в своем роде существо? Не могло же оно появиться само по себе. «Может быть, это какой-нибудь мутировавший кит», — предположила Джиона. Но предположение казалось столь же нелепым, как и другое, уже некоторое время занимавшее мысли и требовавшее к себе внимания. Она достаточно долго игнорировала его, и, хотя никак не могла принять на веру, сейчас было самое время поразмыслить: не является ли это существо уникальным, потому что его создали? Но кто? Ученые? Вряд ли. А кто еще мог создать живое существо? Бог? Джиона покачала головой. Мысль казалась совершенно невероятной. Проблема заключалась в том, что Джиона не верила в Бога. Она спокойно общалась с верующими людьми и не была воинствующей атеисткой. Не была она и агностиком. Просто никогда не уделяла особого внимания вопросу веры. Ее больше занимали другие проблемы, а после смерти мамы она и вовсе замкнулась, у нее просто не было времени для размышлений о Боге. «Ну, теперь-то у меня времени предостаточно», — невесело подумала Джиона. Она не очень хорошо представляла, с какой стороны подойти к этому вопросу, и поэтому громко заговорила, обращаясь к Богу, как будто ожидая ответа. Хотя Джиона знала, что Он ей не ответит. — Скажи, если Ты создал это… это существо, то зачем? Зачем было создавать что-то уникальное? Для чего создавать существо, которое не может произвести потомство? Давай предположим на минуту, что Ты действительно создал его; что все необычное, связанное с ним, служит какой-то конкретной цели. Тогда какой? Мне вот кажется, что единственное, на что может быть пригоден этот монстр, не считая того, что он может пожирать огромное количество рыбы, как любой другой хищник, — это проглатывать… и оставлять в живых… Голос Джионы внезапно прервался, когда она осознала истину. Эта камера, в которой она находилась. Она была идеально приспособлена для пребывания в ней человека. Живого. Здесь есть кислород, поступающий через артерию. Есть пища — если вспомнить ту рыбу. А когда существо подверглось нападению, сжавшиеся стенки спасли ее от серьезных увечий, а возможно, что и от смерти. Но какой смысл этому существу держать ее живой внутри себя? Должна же существовать причина. Но в чем она состоит? Продолжая разговор с Богом, Джиона в отчаянии вытянула вверх руки и взмолилась: — Ну дай же мне хоть намек! «Джиона». Она замерла. Это был чей-то голос? Джиона вытянула шею, прислушиваясь. Быть может, чудовище сожрало и отца и он теперь зовет ее, сидя в такой же камере по соседству? Но она знала, что это не так. Имя прозвучало не громче шепота, но она абсолютно точно слышала его не ушами. Голос пришел откуда-то изнутри. Это было похоже на мысль, но мысль кристально ясную. Но тем не менее Джиона ошиблась, неверно поняла услышанное слово. Ей послышалось собственное имя. Но на самом деле имя принадлежало не ей а вовсе другому человеку. Иона. 47 На борту «Титана» За время своего пребывания на «Титане» Аттикус не успел как следует изучить яхту, чтобы более-менее сносно ориентироваться в ее коридорах. Но врожденное чувство направления, а также представление о том, в какой стороне корма, помогали ему найти верный путь в рубку. Он продвигался вперед и вверх, используя каждую благоприятную возможность, бегом преодолевая лестницы и осторожно крадясь по коридорам, пока не оказался наконец в тупике. Впереди путь преграждали две массивные дубовые двери. На них были с большим искусством вырезаны фигуры обнаженных женщин и различные сцены на мифологические сюжеты. Двери, решил Аттикус, совсем новые, сделанные, вероятно, по особому заказу. Большинство сокровищ на «Титане» происходили из других культур, картинки же на дверях ясно указывали, что обитает за ними Тревор. Горящий от похоти Минотавр, люди-скорпионы и циклопы[44] преследовали и захватывали в плен в ужасе убегающих от них обнаженных женщин. Это напомнило Аттикусу виденную им однажды картину «Похищение сабинянок»,[45] но изображения на дверях были куда более гротескными. Похоже, за дверями скрывались личные покои Тревора Манфреда, и там вполне можно было поискать оружие, а также кое-какую информацию. Сканер сетчатки глаза и устройство для распознавания отпечатков пальцев, расположенные сбоку от одной из дверей, на мгновение поставили Аттикуса в затруднительное положение. Но тотчас он успокоился, вспомнив, что О'Ши вывел из строя все контрольно-следящие системы «Титана». Приметив небольшие отверстия в потолке, Аттикус чуть помедлил, вспомнив об отравленных дротиках. Но он уже не мог остановиться. Не сейчас. Он подошел к сканеру сетчатки, очень надеясь, что в результате неверной попытки не сработает какая-нибудь ловушка. Вполне могло статься, что последствия устроенной лжесвященником диверсии уже устранены. Аттикус решительно приложил глаз к сканеру. Тонкий красный луч скользнул по сетчатке и вернулся обратно. Устройство пикнуло, зажегся зеленый сигнал, сразу сменившийся красным. Послышалось тихое гудение. Аттикус немедленно отскочил назад, не зная, с какой стороны можно ожидать опасности. Когда ничего не произошло, он обратил внимание, что над устройством для распознавания отпечатков пальцев также горит красный огонек. Прикусив губу, Аттикус снова подошел к дверям, но на этот раз решил задействовать оба устройства одновременно. Система заработала: красный луч лазера сканировал сетчатку глаза, а зеленый пульсировал у ладони. Затем зажглись две зеленые лампочки — и двери автоматически открылись. Медленно, держа наготове «хеклер», Аттикус вошел внутрь. Комната, в которой он оказался, была не более экстравагантной, чем любая другая на этом судне, — все они превосходили своей необычностью любое воображение. Стена напротив входа, слегка изогнутая в виде арки, представляла собой огромную стеклянную панель, протянувшуюся во всю длину клинообразного помещения. Сейчас через стекло проникали лучи восходящего солнца. В сводчатом потолке имелись два люка. Свет, проникавший через один из них, ложился квадратом на пол. Второй люк освещал громаднейшую кровать, обрамленную слоновыми бивнями. Другой мебели в комнате не было. Аттикус решил, что либо шкафчики и полочки искусно укрыты в стенах, либо слуги каждый день приносят Тревору чистую одежду. Немного узнав Тревора, он склонялся ко второму варианту. Пройдя через спальню в маленькую библиотеку, он понял, что ошибался в отношении апартаментов владельца яхты. Они очень отличались от остальных кают. В то время как обстановка большинства помещений на яхте прямо-таки кричала о роскоши, внутреннее убранство помещений, в которых оказался Аттикус, несло на себе отпечаток личности Тревора Манфреда. Книжные полки, уставленные книгами на самые различные темы: от истории и мифологии до науки и технологии. Зачитанный томик «Моби Дика» — при ближайшем рассмотрении оказавшийся первым изданием — лежал на журнальном столике рядом с роскошным шезлонгом. Поверх книги покоились очки. Не найдя здесь ничего интересного, Аттикус прокрался через мало примечательную, хотя и дорого обставленную гостиную — и замер на пороге следующей комнаты. Это был своего рода офис, обставленный обычной офисной мебелью: письменный стол, столы поменьше из окаменелого дерева, лампы, стулья. Но не это приковывало внимание. Всю заднюю стену занимали цветные мониторы. Ощущение было такое, будто находишься в причудливом магазине электроники, в котором происходит грандиозная распродажа. Но на этих экранах не шел один и тот же фильм в разной цветовой гамме; они показывали изображение всех помещений на «Титане». Аттикус напрягся, увидев на одном из мониторов собственную спальню, а на соседнем — ванную комнату. — Извращенец, — пробормотал Аттикус. Практически незаметная глазу вспышка возникла одновременно на всех экранах, и дальше они продолжили работать как ни в чем не бывало. Аттикус сообразил, что это пошел тот самый повтор, о котором говорил О'Ши. Если бы кто-то простоял перед мониторами достаточно долго или просто случайно появился в нужный момент, как Аттикус, он бы догадался, в чем дело, и понял, что система неисправна. Пока Аттикус думал, как будет сподручнее вырубить все мониторы, не подняв тревогу, на ум пришел неожиданный, но логичный вопрос. Почему, если всем на судне уже известно об их побеге, никто не сидит здесь и не наблюдает за происходящим? Не успел Аттикус додумать эту мысль до конца, как сзади на него напали. Сильный удар швырнул его на пол. «Хеклер» выскочил из рук и закувыркался на гладком полу, остановившись под массивным письменным столом, стоящим напротив стены с мониторами. Удар лишь на доли секунды вывел Аттикуса из строя. Упав на пол, он сгруппировался, перекатился на бок и немедленно вскочил, готовый при необходимости пригнуться или же атаковать самому. Но не сделал ни того ни другого. Перед ним стояли трое здоровенных парней. Одетые во все черное, с короткими армейскими стрижками. На рукавах черных футболок красовались нашивки «Охранное агентство „Цербер“». «Прекрасно, — подумал Аттикус, — профессиональные секьюрити». Однако каким бы хорошими специалистами они ни были, две ошибки парни уже допустили. У них не было никакого оружия. Руки со стиснутыми кулаками они держали опущенными по швам. Очевидно, охранники уже видели его в действии или, по крайней мере, слышали, что на борту находится «морской котик». Жестокость, хорошо читаемая во взглядах, яснее ясного говорила о намерении забить его до смерти: ошибка номер один. Ошибка номер два заключалась в предположении, что Аттикус решит сразиться с ними врукопашную. Он же не имел ни малейшего намерения совершать такую глупость. Пульсирующая боль в затылке служила хорошим подтверждением тому, что эти ребята способны завалить кого угодно без всякого оружия, голыми руками, поэтому в открытом бою у него нет никаких шансов. Выбора у Аттикуса не было, пусть даже придется использовать не совсем честные приемы, — на кону стояла его (и не только его) жизнь. Троица секьюрити оставалась неподвижной, ожидая, что Аттикус нападет первым, — это поставило бы их в более выгодное положение. Он решил пока проверить, как они отреагируют на словесное нападение. Такие ребята с перекачанными мышцами обычно не могут похвастаться наличием мозгов. — Значит, охранное агентство «Цербер»? — криво улыбнулся Аттикус. — Цербер ведь был ужасным псом, трехголовым стражем подземного мира, верно? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Вы, должно быть, позаимствовали у кого-то эти футболки? Потому что я вижу перед собой трех миленьких щеночков. Сработало. Не стерпев подобного хамства, они не выдержали и, нисколько не сомневаясь в своем превосходстве — трое против одного! — бросились на Аттикуса. Сделав два шага, первый упал. Второй перепрыгнул через упавшего в то самое время, как Аттикус перекатился через широкий письменный стол. Приземлившись на ноги, он резко выбросил руку вперед, и второй нападавший также рухнул на пол, в падении звонко ударившись о стол головой. Оставшийся в строю секьюрити попытался действовать хитрее своих незадачливых напарников. Он прыгнул вперед, словно линейный защитник в футболе, атакующий квотербека. Хорошо прыгнул, но полет его прервал громкий выстрел, и тело отбросило назад так, словно ноги удерживала веревка. На самом же деле причина была более прозаичной. Аттикус, тяжело дыша, выпрямился. Он понимал, что, если бы хоть один из троицы не бравировал силой, а просто выстрелил в него, все было бы кончено. Подойдя к лежавшим на полу в лужах крови телам, он мельком глянул на них и убедился, что сработал чисто. Из горла первого торчал ушедший по самую рукоять спецназовский нож. Второго поразил в сердце нож для вскрывания писем в форме кривой турецкой сабли. У третьего в спине зияла дыра размером с кулак — выходное отверстие от пули «магнума». Не обращая внимания на кровь и лица убитых, Аттикус принялся искать способ вырубить мониторы на стене. Внезапно в комнате загрохотало, и мониторы за спиной взорвались осколками стекла. Жгучая боль пронзила тело Аттикуса, когда в него попала одна из пуль. Он согнулся пополам, и это спасло ему жизнь. Останься он стоять, его бы изрешетило длинной автоматной очередью. Пока пули выбивали щепки из прочного стола и разносили вдребезги мониторы, Аттикус быстро осмотрел рану. Из левого плеча обильно текла кровь. Боль чуть приутихла, когда заработали эндорфины,[46] но он знал, что она вернется, когда действие естественных болеутоляющих ослабеет. Он мог шевелить рукой, хотя каждое движение вызывало боль; но это, по крайней мере, означало, что пуля не сильно повредила мышцы и не пробила кость. Пусть рана была не смертельной, Аттикус с грустью осознал, как далек он сейчас от прежних кондиций. Когда выстрелы прекратились, стена мониторов являла собой удручающее зрелище: погасшие экраны, разбитые стекла и валящий сквозь них удушливый дым. «Ну что ж, — подумал Аттикус, — о мониторах позаботились и без меня». Послышался металлический лязг — человек, стрелявший в него, перезаряжал оружие. По звуку Аттикус сделал вывод, что нападавший явно не был докой в подобных делах и не очень хорошо разбирался в оружии — вероятно, официант или повар, которому вручили автомат. И пусть Аттикус уже не тот супермен, что раньше, будь он проклят, если позволит этому «валенку» воспользоваться вторым шансом. Схватив свой так и лежащий под столом «хеклер», Аттикус выпрямился и выпустил короткую очередь в направлении двери. Нападавший исчез из поля зрения, оружие его загремело по полу. Аттикус подошел и мельком взглянул на свою жертву. Та лежала на полу, дергаясь в предсмертных конвульсиях. Аттикус направился к двери. Но то, что он увидел, заставило его отпрянуть назад. Пятеро мужчин, вооруженных неизменными «хеклерами», немедленно открыли шквальный огонь. Пол под ногами Аттикуса буквально взорвался. Автоматчики неистово заливали все вокруг свинцом, превращая стены в решето. Прекрасно понимая, что у него мало шансов уцелеть в ближнем бою против пятерых, Аттикус направил свой «хеклер» на занимающее всю стену стекло и выпустил длинную очередь. Наконец стекло не выдержало многочисленных попаданий и рассыпалось на куски. И не успели осколки упасть на пол, как Аттикус, рискуя пораниться, бросился в освободившийся проем. 48 На борту «Титана» В то время как Аттикус отправился в свой отчаянный поход против всей команды «Титана», О'Ши и Андреа, надеясь избежать столкновения с людьми Тревора, осторожно выбрались из зала с коллекцией. Они пошли длинным коридором, ведущим к лестнице, по которой намеревались попасть на главную гостевую палубу, где размещались апартаменты Аттикуса и О'Ши. По обеим сторонам широкого коридора стояли резные деревянные статуи. Несмотря на подстерегающие их опасности, Андреа не могла не смотреть завороженно на изумительной работы статуи, многие из которых были ярко раскрашены. В некоторых она признала тотемные столбы, другие изображали медведей, вставших на задние лапы, стилизованных горных львов, волков и птиц. Все они были вырезаны североамериканскими индейцами, но лишь тотемные столбы выглядели знакомыми. О'Ши заметил ее интерес. — Работы коренного населения Северной Америки, — заметил он. — Понятно. Но они не похожи ни на что из того, что я видела раньше. — Это потому, что никто не видел их много веков, — пояснил О'Ши с ноткой вины в голосе. — Их нашли при раскопках… не знаю точно где, в какой-то пещере. Археолог говорил, что, по его убеждению, это самые ранние творения коренного населения Северной Америки. Андреа посмотрела в темные глаза искусно изображенного кодьяка,[47] чьи оскаленные зубы казались такими реальными, что нетрудно было представить, как он легко перекусывает ими человеческую шею. — А что стало с тем археологом? Как вышло, что никто ничего не знает о них? О'Ши обернулся и, нахмурившись, ответил: — Порой люди, работающие в отдаленных от цивилизации местах… пропадают. — Он снова смотрел прямо перед собой, так как понимал: стоит чуть зазеваться — и можно врезаться в одну из скульптур, которые превращали коридор в подобие слаломной трассы. — Но в основном получается так, что, если археологи находят какие-то уникальные артефакты, они неизбежно встречаются с Тревором. И если они не принимают предложенную сумму в обмен на молчание, он может… — О'Ши не договорил. — Святой отец. Это было всего лишь приветствие, но О'Ши запаниковал и, тяжело дыша, поднял глаза. Навстречу шли двое, в которых он признал работников кухни Реджи и Джеймса. Оба были вооружены автоматическими пистолетами «Глок 18С». О'Ши замер, уверенный, что через мгновение они поднимут свои пушки и откроют огонь. Но ничего не произошло. Так как О'Ши не ответил на приветствие, мужчины остановились. — Вы в порядке, отец? «Неужели они не заметили Андреа?» — недоуменно подумал он. Но ее действительно не заметили, и О'Ши не собирался рисковать, оглядываясь назад. Он несколько театральным жестом схватился за грудь и громко выдохнул: — О господи! Реджи, вы до смерти меня перепугали! Я был уверен, что вы — сбежавшие пленники. — Он с притворным облегчением покачал головой, приговаривая: — Это научит меня читать молитву, когда я иду по кораблю. — Вас проводить до вашей каюты или вы сами справитесь? — спросил Реджи, многозначительно указывая на «хеклер», про который О'Ши совершенно забыл. — Будь я проклят, если стану стрелять в брата или сестру своих! Однако с ним чувствуешь себя более комфортно. Я уверен, что доберусь к себе без всяких проблем. Но все равно спасибо за предложение. — О'Ши улыбнулся и сделал шаг в сторону, освобождая проход. — И да убережет вас Бог. Он облегченно вздохнул, когда Реджи с приятелем прошли мимо, и стал озираться в поисках Андреа. Она бесшумно выпрямилась и вышла из-за статуи огромного медведя, за которой пряталась все это время. Те двое прошли мимо, не заметив ничего подозрительного. О'Ши помахал Андреа рукой, чтобы она поторопилась. Неожиданно Реджи обернулся. — Да, святой отец, я хотел спросить ва… В эту секунду он увидел Андреа и мигом сообразил, что О'Ши с ней заодно. Реджи поднял «глок», но сделал это недостаточно быстро. О'Ши уже успел навести на него «хеклер». Коридор прорезала длинная очередь. О'Ши никогда в жизни не доводилось стрелять из пистолета, не говоря уже об автоматическом оружии. К тому же видимость в коридоре оставляла желать лучшего. Конечно, будь у него в руках автомат, стреляющий со скоростью семьсот выстрелов в минуту, можно было бы не беспокоиться, попадут ли его пули в цель. «Хеклер» же в течение нескольких секунд выпустил все двадцать пять пуль. Из двадцати пяти четыре таки попали. Очередь прошила Реджи по диагонали, три пули попали в туловище. Четвертая поразила его напарника в голову в тот самый момент, когда он разворачивался, чтобы вступить в бой. В наступившей оглушительной тишине О'Ши слышал громкий звон в ушах и биение собственного сердца. Затем его внимание привлекли отдаленные выстрелы. Аттикус где-то на судне вел свою личную войну. Андреа крепко ухватила О'Ши за плечо. Он резко обернулся к ней: глаза широко открыты, дыхание быстрое, частое. — Вы все сделали правильно, — ободряющим тоном произнесла она. — Как можно говорить «правильно» про убийство? — спросил О'Ши. — Можно, — сказала Андреа и, взяв у него из рук «хеклер», вынула пустой магазин и вставила новый. — Потому что мы — положительные герои. И она побежала дальше по коридору к лестнице. Слов Андреа было недостаточно, чтобы смягчить испытываемое О'Ши чувство вины. Но ему все же стало легче от того, что в первый раз в жизни он оказался на стороне тех, кто стоит за правое дело. Он последовал за Андреа, надеясь, что выстрелов никто не услышал. Не встретив более никаких помех, О'Ши с Андреа добрались до апартаментов священника. Они юркнули внутрь, заперли за собой дверь и прошли к столу. Усевшись перед ноутбуками с доступом в Интернет, они вошли каждый в свою электронную почту. Андреа немного сомневалась, что от этого будет какая-то польза. Хотя это и был наиболее подходящий способ связаться с внешним миром, не существовало никакой гарантии, что адресат прочтет письмо вовремя, чтобы успеть оказать необходимую помощь. Набирая текст, Андреа надеялась, что ее непосредственный командир регулярно просматривает содержимое своего почтового ящика. О'Ши что-то яростно отбивал на клавиатуре, чем привлек внимание Андреа. — Кому вы пишете? — поинтересовалась она. — Перевожу свои сбережения на более надежный банковский счет. Андреа недоверчиво потрясла головой. — Что-что? — Да шучу я, — отозвался О'Ши. — Я отправляю имейлы на «всем подряд». Закончив письмо, Андреа напечатала в конце свое имя, звание и личный номер, чтобы у получателя не возникло никаких сомнений в подлинности авторства, и подвела курсор к кнопке «Отправить». Едва она нажала кнопку, как экран взорвался. Следующим разлетелся на мелкие кусочки ноутбук О'Ши. Они подскочили, едва не столкнувшись друг с другом. Свои автоматические пистолеты оба, садясь за компьютеры, положили на пол. У Андреа сзади за ремень был заткнут трофейный «глок», но она хорошо понимала, что стрелявший без труда прикончит ее раньше, чем она успеет вытащить пистолет из-за пояса. Оба осторожно повернулись к двери и увидели кривую ухмылку на обезображенном шрамами лице Римуса. На нем, как обычно, были надеты шорты и яркая рубаха, но пляжное одеяние составляло резкий контраст с автоматом «Хеклер-и-Кох МР5» в руках гавайца. — Позаимствовал у твоего приятеля, — пояснил он Андреа, кивая на оружие. — Он оказался столь любезен, что приберег его для меня. Переводя дуло автомата с Андреа на О'Ши и обратно, Римус вошел в комнату. — Забавно, — произнес он, — похоже, все замки на яхте вышли из строя и пропускают кого угодно. — Улыбнулся. — Что очень печально для вас. Взял на мушку О'Ши и добавил: — Насчет вас я не больно-то удивлен. Сколько ведь раз говорил Тревору, что не стоит вам доверять. Затем неуловимым движением перевел ствол на Андреа. — А ты… Я еще надеюсь поразвлечься с тобой. Самую малость. — Римус на мгновение замер. Скосил глаза. — Пушка. Не знаю, где ты ее прячешь. Но брось ее. Андреа подчинилась. У нее не было выбора. Она чувствовала, что Римус не собирается убивать их прямо сейчас, а это означало: у них все еще есть шанс, пусть и ничтожный, на спасение. Конечно, О'Ши казался не намного сильнее, чем она сама, но все же их было двое против одного. И они, несомненно, смогут перехитрить гавайца. Еще в школе ей как-то пришлось защищать девочку от двух хулиганов. Оба были выше и намного здоровее, чем она, но Андреа их одолела, применив хитрость. Тогда она избежала драки, просто швырнув им в глаза по пригоршне песка. Конечно, Римуса песок не заставит расплакаться, а только еще больше разъярит. Не говоря о том, что ближайший песок находится в нескольких сотнях футов под килем «Титана». Андреа повернулась спиной к Римусу, чтобы он мог следить за ее движениями, осторожно вытащила «глок» и бросила на пол. — Подтолкни его ко мне, — приказал гаваец. Она снова подчинилась. Держа пленников на прицеле, Римус обошел U-образный стол, на котором дымились расстрелянные ноутбуки, подобрал с пола оба автоматических пистолета и вернулся к двери. Улыбнувшись на прощание дьявольской улыбкой, запер за собой дверь и удалился, насвистывая веселый гавайский мотивчик. 49 На борту «Титана» Пролетев десяток футов, Аттикус приземлился среди осколков стекла. Он охнул, когда ударился о платформу и десятки осколков вонзились в правую руку, туловище и бедро. Раны неистово жгли, но Аттикусу удалось обойтись минимальными потерями. Он не потерял сознания и сохранил почти весь арсенал, за исключением «магнума», который выскользнул и улетел на нижнюю палубу. Перекатившись на спину, Аттикус выпустил очередь из «хеклера» в сторону разбитого окна. Стрелял он вслепую, но раздавшийся крик боли подтвердил, что пули попали в цель. Прижавшись к боковой стенке полутораметровой высоты, Аттикус выпустил вторую очередь. Он не знал, что за каюта находится под ним. Ясно было одно: нужно немедленно убираться с крыши, где он как на ладони. Аттикус осторожно пополз по разбитому стеклу. При каждом движении осколки ранили спину и впивались в босые ноги, но он упрямо продвигался вперед, держа на прицеле окно, из которого выпрыгнул. Заметив в окне движущуюся тень, Аттикус моментально отозвался короткой очередью. На этот раз он не услышал криков, лишь глухой удар упавшего на пол тела. Аттикус рассудил, что у оставшихся в живых хватит соображения больше не высовываться, и с удвоенной скоростью пополз к краю платформы. Добравшись до него, он осторожно посмотрел вниз. Следующая платформа находилась двумя этажами ниже. Но не высота занимала сейчас Аттикуса. Внизу он увидел вход в рулевую рубку. Дверь рубки открылась, и из нее вышел вооруженный человек. Еще один «Цербер». Этот казался даже поздоровее, чем трое его покойных ныне коллег. Он был вооружен автоматом Калашникова — достаточно стандартное оружие, унесшее по всему миру больше жизней, чем любое другое. Свободной рукой Аттикус подгреб груду осколков к краю. Затем смахнул их вниз. Смертоносный дождь из стекла обрушился на ничего не подозревавшего охранника. Аттикус на всякий случай не стал смотреть на результат своих действий — вдруг «Церберу» повезет и он удачно выстрелит. Но раздавшиеся вопли свидетельствовали, что хотя бы один осколок попал в цель. Аттикус осторожно посмотрел вниз и увидел охранника, неподвижно лежащего на спине. Из его лица торчал осколок длиною в шесть дюймов. Аттикусу стало немного не по себе: глаза мертвеца уставились прямо на него. Повесив «хеклер» на шею, Аттикус перебросил тело через край платформы, обрушив вниз новую порцию битого стекла, и повис на руках. Раненая рука громко запротестовала, но ему все же удалось удержаться. В двух футах под подошвами ног торчала труба, выкрашенная, как и весь корпус «Титана», в белый цвет. Вытянув руки как можно дальше, Аттикус отцепился от платформы. Он ударился ногами о трубу, тем самым замедлив падение, но не смог удержаться и соскользнул вниз. Пролетая мимо, он успел ухватиться за трубу руками, но нагрузка, пришедшаяся на израненную руку, оказалась чрезмерной. Пальцы соскользнули с гладкой поверхности, и Аттикус полетел вниз. К счастью, до палубы было уже недалеко. Перед самым приземлением он изогнулся в воздухе так, чтобы упасть на левый, неповрежденный бок и обезопасить правую руку, утыканную осколками стекла. Приземлился Аттикус на что-то мягкое. Мысленно поблагодарив мертвого охранника, он вскочил, взял «хеклер» на изготовку и рванул к рубке. Внутри не оказалось ни одного охранника, и находившиеся там пятеро членов экипажа, включая капитана, проявили неподдельное удивление при виде влетевшего в рубку Аттикуса. Если они и слышали выстрелы через практически звуконепроницаемые стены, то, конечно, не могли предположить, что их охранник убит осколком стекла. Тревор, сидевший в капитанском кресле, нарочито небрежно повернулся к Аттикусу. Единственным его оружием была блуждающая на губах странная улыбка. Глаза за стеклами очков в толстой оправе сияли от возбуждения. — Заставляете себя ждать, дружище, — воскликнул Тревор. — Кстати, выглядите вы не очень. Аттикус игнорировал его заявление, так же как и не обратил ни малейшего внимания на членов экипажа, уверенный, что они и пальцем не осмелятся шевельнуть. Подошел к панели инструментов и быстро взглянул на экран сонара. «Титан» начал преследование Кроноса, но до прямой атаки дело еще не дошло. Аттикус понял, что поспел вовремя, и перевел дух. Внезапно его внимание привлек шум вращающихся лопастей вертолета. Крылатая машина, несущая на подвеске четыре торпеды, стартовала с яхты. Опустив взгляд, он увидел, что пушка также готова к бою. А еще ниже метательная установка выбрасывала за борт ярко-желтые цилиндры глубинных бомб. Он опоздал. Не совсем. Глубинные бомбы уже не остановить, но они не смогут убить Кроноса, а лишь заставят его подняться к поверхности. Основную же фазу атаки предотвратить еще можно. — Прикажите тем, в вертолете, вернуться на яхту. — Боюсь, что не смогу это сделать, — сказал Тревор, нервно подергивая кончиком носа. Аттикус прицелился ему в голову. Тревор рассмеялся: — О нет! Сдается мне, я достаточно вас узнал. Вы не убийца. Да, вы можете избить меня или еще что, но все это будет сущим пустяком по сравнению с тем трофеем, что я заполучу, — с Кроносом. Аттикус презрительно ухмыльнулся: — По пути сюда я прикончил как минимум девятерых. Почему вы считаете, что я не убью и вас? Вы только что сказали, что хорошо узнали меня. Тогда вы должны понимать, что я здесь разнесу вдребезги все и вся, но не позволю вам убить мою дочь. В глазах Тревора на мгновение мелькнул страх, но затем он перевел дух и принялся протирать очки воротом черного свитера. — Конечно, конечно, кто бы и сомневался. Похоже, папочка здорово рассердился. Он водрузил очки на нос и посмотрел на Аттикуса. Мгновением позже что-то с хлопком вылетело из очков. Приводимые в движение сжатым азотом две шипастые стрелы, за которыми тянулись тонкие провода, поразили Аттикуса в грудь. Не успел он ощутить легкие уколы в местах, где стрелы пронзили кожу под рубашкой, как уже оказался на полу, извиваясь в агонии. Мышцы вышли из повиновения, сокращаясь по собственной воле, пока Аттикус не скорчился в позе эмбриона. — Сразу перестаешь быть крутым, когда в тебя выпущен разряд в пятьдесят тысяч вольт, да? — произнес Тревор, вставая с кресла. Он снял очки и положил на стул, где они продолжали издавать постепенно затихающее шипение. Взял в руки рацию и сказал в микрофон: — Слушайте внимательно. Как только зверь покажется на поверхности, открыть огонь из всех орудий. Боеприпасов не жалеть. Я хочу заполучить его, чего бы мне это не стоило. Повторяю: как только… Почувствовав, что его схватили за ногу, Тревор вынужден был прерваться и посмотреть вниз. По-прежнему весь дрожа, Аттикус ухитрился подползти и уцепиться за штанину. Брови Тревора поползли вверх, когда он увидел, что Аттикус пытается встать, опираясь на локти и колени. Тревор несколько раз испытывал электрошокер, и большинство его жертв вновь обретали контроль над телом лишь спустя несколько минут после окончания действия разряда. А Аттикус, несмотря на то что разряд еще сотрясал его тело, тем не менее норовил встать. Тревор в ярости пнул его ногой в лицо. И хотя он не был особенно сильным человеком, удар окованного сталью ботинка оказался весьма болезненным. Аттикус повалился назад, в глазах от удара потемнело. Когда он падал, его посетило очень странное чувство. Получив ногой в лицо, он ожидал ощутить сильную боль, но она оказалась значительно слабее. Аттикус обнаружил, что во время падения электрошоковые стрелы вырвало из груди. Огнестрельная рана в плече пульсировала болью. Застрявшие в руке, ноге и боку осколки в момент нагрелись, когда через тело прошел электрический разряд. Но физические страдания были ничто в сравнении с уже испытанными от потери Джионы. А если он теперь снова ее потеряет… Аттикус не мог бы сейчас сказать как, но он точно знал, что должен остановить Тревора. Альтернативы не было. Глухо рыча, Аттикус поднялся на ноги, не обращая внимания на то, что у него, казалось, болела каждая клеточка тела. Он набросился на Тревора и схватил его за горло. Но тут же вынужден был отпустить мерзавца, получив мощный удар в висок. Тревор, задыхаясь и потирая рукой шею, повалился на пол. Капитан — это он пришел на выручку своему боссу — снова замахнулся, но второго шанса ему не представилось. Аттикус локтем ударил капитана в горло, попав точно в кадык. Тот рухнул на пол как подкошенный, хрипя и хватая ртом воздух. Четверка членов экипажа одновременно, сжав кулаки, накинулись на Аттикуса. Но у них не было достаточного опыта в драках, и к тому же их менее удачливые товарищи не смогли предупредить их, что в критических ситуациях Аттикус Янг отнюдь не следует принципам фэйр-плэй.[48] Первому нападавшему он воткнул в глаз большой палец. Ослепленный мужчина с воем схватился за лицо, налетел на стену и рухнул без сознания. Второму удалось ухватить Аттикуса за пояс, и они вместе повалились на пол. Но Аттикус оказался проворнее и, приземлившись, заехал мужчине коленом между ног. Тот завопил и откатился в сторону. Из положения лежа Аттикус нанес третьему страшной силы удар, раздробивший коленную чашечку и отбросивший к первому незадачливому бойцу. Четвертый резко остановился, не зная, что предпринять. Аттикус молча стоял перед ним, сжав кулаки. Он знал, что выглядит сейчас ужасно. Лицо было покрыто синяками и кровоточило. Кровь текла из левого плеча и правого бока. Его противник сделал соответствующие выводы о состоянии Аттикуса, видя его учащенное дыхание и не совсем уверенные действия в схватке: решил, что Аттикус выдохся. Мужчина бросился вперед и нанес три удара. От первых двух Аттикус увернулся, а третий, направленный прямиком в лицо, блокировал правой рукой. Осколок стекла еще глубже вошел в предплечье. Аттикус заревел, вытянул вперед левую руку и, схватив нападавшего за рубаху, рванул на себя, нанеся лбом сокрушительный удар, ломающий нос и скулу. Затем отпустил нападавшего, и тот рухнул рядом со своими товарищами. Аттикус снова повернулся к Тревору и тут же бросился в сторону и на пол, увидев, что тот подобрал оброненный им «хеклер» и начал палить в белый свет, как в пятицентовик. Остававшихся в магазине нескольких патронов было явно недостаточно, чтобы попасть в вовремя увернувшегося Аттикуса. Несколько раз безрезультатно нажав на спусковой крючок, Тревор понял, что магазин пуст, и грязно выругался. Вскочив на ноги, Аттикус одним прыжком преодолел расстояние до Тревора, схватил его за горло, приподнял в воздух и, молотя о лобовое стекло рубки, прорычал: — Прикажи своим людям остановиться! Тревор начал задыхаться, лицо его посинело, глаза стали вылезать из орбит. Он неистово закивал. — Отпусти его, — раздался от дверей спокойный холодный голос. Римус. Аттикус не собирался оставлять Тревора в живых. Но слова Римуса заставили его оглянуться и, как следствие, продлить Тревору жизнь, пусть на некоторое время. — Отпусти его, или им обоим конец. Стоя в дверях, Римус держал автомат Аттикуса, направленный дулом вниз на лежащих без чувств окровавленных Андреа и О'Ши. 50 Кронос Иона. Имя настойчиво крутилось в голове. В основном не из-за созвучия с ее собственным именем, а потому, что тот в свое время оказался в схожем затруднительном положении. Джиона была лишь поверхностно знакома с библейскими текстами, почитав немного при подготовке доклада на тему религиозных причин Крестовых походов. Тем не менее она знала в общих чертах истории некоторых библейских героев: Ноя, Ионы, Моисея, Иисуса. А кто их не знает? Сейчас она бы очень хотела вспомнить больше подробностей из истории про Иону. Все, что она помнила: Иону проглотила целиком какая-то огромная рыба или кит, три дня носила по морю, а потом выплюнула на берег. Но Джиона не могла принять эту историю. Во-первых, она не верила в Бога. Во-вторых, Господь не обращался к ней ни с какой просьбой.[49] Такое-то уж она бы запомнила. Раздосадованная, Джиона с силой ударила себя кулаком по ноге. Кромешная тьма вокруг выводила ее из себя. Невозможно было как следует сосредоточиться и спокойно поразмыслить, когда над ухом стучит гигантское сердце, жутко воняет протухшей рыбой, а «пол» постоянно ходит вверх-вниз. — Ну так чего же Ты хочешь? — в отчаянии крикнула Джиона. — Я не верю в Тебя! Ты ведь даже не сказал мне, что я должна сделать! Единственным ответом ей было мерное биение огромного сердца Кроноса. Джиона решила поиграть сама с собой в адвоката дьявола. Она отчаялась найти разумное объяснение произошедшему и решила, что единственный способ во всем разобраться — порассуждать о невероятном. Заняться все равно было решительно нечем. Поэтому оставалось только сесть поближе к несущей кислород артерии и на некоторое время отвлечься от грустных мыслей о приближающейся гибели. — Давай предположим, что Ты существуешь, — произнесла Джиона в окружающую темноту. — Как бы Ты общался с людьми? Говорил из горящего куста? Через ангелов? Ведь так Ты поступал в прошлом, верно? Почему же сейчас иначе? В рассуждения Джионы вторглась посторонняя мысль. «Чудовище». — О'кей: чудовище. Положим, Ты уже поступал так и раньше — с тем же Ионой, например. Да, Ты привлек мое внимание. Ну так продолжай. Она вздохнула. Хотя она была изолирована от всего мира и никто не мог подслушать ее дерзкую беседу с Богом, Джиона сама была смущена своей смелостью. Тем не менее этот разговор помог ей отвергнуть мысль о том, что этот плавучий кошмар послало некое существо свыше. — И что же дальше? Видение? Я смогу списать это на галлюцинацию, вызванную моим состоянием. То же и с голосом. И вообще — чем еще можно удивить меня после того, как я провела почти пять дней внутри этой отвратительной рыбины? И какой в этом смысл? Я нахожусь здесь уже дольше, чем Твой Иона! Как это он ухитрился обойтись всего тремя днями? «Ты упрямая». Мысль появилась и тут же исчезла, но Джиона пренебрежительно скривилась. Последние несколько месяцев она регулярно вела подобные мысленные беседы. Они вошли в привычку, когда предстояло принять важное решение. Она знала: другим это покажется странным, но для нее было абсолютно естественным мыслительным процессом. Впрочем, Джиона никогда никому не рассказывала об этих спорах с самой собою из-за боязни, что ее сочтут ненормальной. Джиона — активистка-шизофреничка. Можно представить, как бы на нее посмотрели, когда она в следующий раз станет подавать в сенат штата Нью-Гэмпшир петицию о запрете наркотиков. Да она зашла дальше, скажут они, чем все эти наркоманы, о которых она так печется! — А как мне не быть упрямой, если Ты так и не сказал, что я должна сделать? Пошли мне ангела или заговори из горящего куста — и я, быть может, переменю свою точку зрения. «Или чудовище?» — Да что угодно! От фактов никуда не уйдешь. Меня проглотил заживо настоящий монстр, я сижу здесь как дура в ожидании какого-то откровения, и ни Бог, ни кто-либо другой ни хрена не говорят, что мне надо сделать. Самый настоящий тупизм! «Может быть, ты просто не слушаешь?» Джиона начала сердиться. Та часть ее мозга, что исполняла роль адвоката дьявола, могла порой быть действительно невыносимой. На некоторое время Джиона отрешилась от всего, сосредоточившись на равномерном движении гигантской артерии — вверх-вниз, вверх-вниз. Затем начала систематизировать выводы, полученные в ходе диалога со своим вторым «я». — Итак, первое: Бога таки не существует. Второе: это просто очень редкое морское животное, из-за которого и возник миф об Ионе. Третье: Бог, которого не существует, ни шиша мне тем самым и не велел. «Нет, велел». «Заткнись! Заткнись! Заткнись!» Случалось, что Джионе было нелегко успокоить внутренний голос, когда он прорывался в ее сознание. Вот и сейчас он предпринимал все, чтобы быть услышанным. У Джионы перехватило дыхание. В этот раз, кажется, все было несколько по-другому. Хотя за последние месяцы она часто вела с собой дискуссии, никогда внутренний голос не говорил от первого лица. Может, она и вправду шизофреничка? Джиона решила проверить внутренний голос. Понять: то ли у нее просто глюки из-за нервного перенапряжения или же это действительно случай раздвоения личности. — Кто ты? — спросила она. «Свет». — Это не имеет смысла, — произнесла Джиона. И тотчас же поняла: имеет. Примерно неделю назад она как раз прочитала статью, в которой говорилось, что помимо молекул, атомов и электронов существует еще свет. В конце концов все обращается в свет. В энергию. В силу. Джиона понимала, что сходит с ума. Внутренний голос теперь верил, что существо, в котором она оказалась, ни много ни мало, сам Господь Бог. Нет, она определенно свихнулась. Оставалась лишь надежда, что, если ей удастся когда-нибудь выбраться отсюда, наваждение пройдет. Когда Джиона осознала истину, желудок не выдержал. Она согнулась пополам, и ее обильно вырвало. Во рту появился резкий привкус рыбьих потрохов и блевотины. Ее вырвало еще раз и еще. В перерывах между приступами она горько рыдала. Память услужливо подбрасывала мельчайшие детали тех споров, которые Джиона вела со своим внутренним голосом, по сути — сама с собой, последние несколько месяцев. Он просил сделать кое-что. Просил снова и снова, но она каждый раз сопротивлялась, боролась, не верила. Это ведь всего лишь ее внутренний монолог, личный адвокат дьявола, разве нет? «Нет». Наконец Джиона вновь обрела способность мыслить ясно и четко. Одно из двух: либо у нее капитально съехала крыша, либо на протяжении последних месяцев она получала указания непосредственно от Господа Бога и успешно их игнорировала. Хоть первое предположение казалось более вероятным, Джионе не больно-то улыбалось считать себя сумасшедшей. Поэтому она решила, хоть на мгновение, поверить, что голос, говоривший с ней, принадлежит Богу. — Ну хорошо, предположим, что я поверила. Поверила, что Ты знаешь будущее. Ты знаешь, что произойдет, и по каким-то причинам хочешь, чтобы или я, или отец сделали то, что Ты мне велишь. Правильно? Ответа не последовало. Впрочем, Джиона знала его и так. С первого раза, когда она услышала внутренний голос, он настойчиво сводил все к одной теме. — Хорошо. Теперь все о'кей? Ты удовлетворен? Я скажу папе, что не хочу переезжать, но ведь это ничего не изменит. Да и как скажу, если я торчу здесь! И дом уже продан, Ты не забыл? Мы так и так должны переезжать. Поэтому все это, — она обвела рукой полость, в которой находилась, — несколько чересчур. Несколько запоздало. Она насупилась. — Но я ему скажу. Джиона закрыла глаза и тяжело вздохнула. Она больше не могла. Ей нечего было сказать голосу, и слышать его больше она тоже не хотела. Она просто сидела, прислушиваясь к биению гигантского сердца, которое оказывало почти гипнотическое воздействие, постепенно уводя ее в долину сна. Пам-пам, пам-пам, пам-пам. БАХ! Джиона резко выпрямилась, мышцы напряглись. Мозг лихорадочно заработал. На них снова напали. Плоть, окружавшая ее, задрожала. Существу было больно, Джиона прямо-таки ощущала его боль. С внезапностью, неожиданной для нее самой, Джиону посетило совершенно новое чувство — сострадание. Она легла на живот и стала бить ладонями влажную плоть, прикрикивая: — Вперед! Вперед! Давай же! Она погоняла гигантское существо, словно лошадь, и было ли то совпадением, или оно и вправду услышало призыв, но оно подчинилось. Пришли в движение невидимые мышцы, и стены из плоти сомкнулись, а волнообразные движения превратились в учащенное биение, наполняясь энергией. Джиона не сопротивлялась, когда грудь ее сдавило и она лишилась возможности пошевельнуться. Как и в предыдущий раз, дышать стало тяжело, а перед глазами заплясали разноцветные пятна. Она понимала, что скоро потеряет сознание, но знала, что монстр защитит ее. «Вперед! — мысленно пожелала ему Джиона. — Сражайся!» 51 На борту «Титана» В кратчайший миг Аттикус увидел все, что вокруг творилось: черный вертолет на фоне синего неба; огромную пушку, готовую к стрельбе; экран сонара, на котором видно было дно океана под «Титаном»; Римуса, стоящего над неподвижными телами Андреа и О'Ши, и посиневшее лицо Тревора, перекошенное от страха. Но Аттикус ничего не мог сделать. Он отпустил Тревора, и тот кулем повалился на пол, где начал извиваться, жадно глотая воздух. Наконец легкие его наполнились, корчи прекратились, и он некоторое время просто лежал на спине, ровно дыша. Затем поднялся на ноги, оправил рубашку и улыбнулся: — Господи, никогда еще не был так близок к смерти. — Затем нагнулся и подобрал «хеклер». Вытащил у Аттикуса из кармана запасные магазины и поставил один на место пустого. — Я ведь не хочу, чтобы у меня закончились патроны, верно? — ухмыльнулся Тревор. В глазах Аттикуса читались ярость, презрение и совершенное неверие. Ему много раз приходилось видеть людей, стоявших на пороге смерти, многие были так же близки к ней, как только что Тревор, но и самые закаленные в боях еще долго приходили потом в себя. А Тревор, похоже, испытал наслаждение от прикосновения костлявой. — Вы псих, — сказал Аттикус. Тревор загоготал: — Вовсе нет, мне просто очень скучно. И должен признать: вам прекрасно удалось развеять мою скуку. Не сомневаюсь, что буду с удовольствием вспоминать об этом приключении до конца своих дней. Но к сожалению, я не могу позволить себе роскошь оставить вас в живых, чтобы не дать вам второго шанса прикончить меня. Тревор поднял рацию и отдал приказ: — Атакуйте его, ребята. Не жалеть ни сил, ни снарядов. Убейте зверя во что бы то ни стало. Положил рацию и указал Аттикусу на дверь. — Римус, будь так добр, доставь их на главную палубу, — сказал Тревор, кивнув на Андреа и О'Ши. — На корабле и так уже достаточно беспорядка. Римус подобрал Андреа и О'Ши и забросил их безжизненные тела на свои плечи. Повернулся к лестнице и начал по ней спускаться на главную палубу. Тревор подтолкнул Аттикуса в спину стволом «хеклера». Аттикус боролся с искушением обернуться и сломать мерзавцу шею, но понимал, что тем самым подпишет смертный приговор своим друзьям. Время действий еще наступит, и весьма скоро. Он убедился в этом, бросив мимоходом взгляд на экран сонара. Римус положил Андреа и О'Ши на палубу и хлестал по щекам до тех пор, пока они не пришли в себя. Затем заставил всех встать рядом у ограждения по правому борту. Он намеревался пристрелить их так, чтобы тела упали за борт, где Лорел разорвет их на куски и съест. Аттикус помогал Андреа держаться на ногах. Наклонился, приблизив губы вплотную к ее уху, и в доносящемся из-за борта шуме разрывающихся глубинных бомб прошептал: — Все будет хорошо. Она посмотрела на Аттикуса глазами, обрамленными засохшей кровью. Один глаз опух. На щеке лиловел большой синяк. Весь вид ее говорил, что Андреа смирилась с судьбой. Она посмотрела в глаза Аттикуса и прошептала: — Прощай. Он не слушал ее. — Ты можешь двигаться? — спросил Аттикус, стараясь, чтобы ее развевающиеся на ветру волосы скрывали движение губ. Андреа слегка кивнула. — Возьми себя в руки. Они ухватились за ограждение. — Мне следовало догадаться, что рано или поздно вы меня предадите, — сказал Тревор, обращаясь к О'Ши. — Да простит вас Господь, — ответил О'Ши. Он стоял, прижимая ладонь к боку. Очевидно, ему было очень больно, но держался он молодцом. И продолжал вести себя как настоящий священник, возможно надеясь, что суеверный Тревор подарит ему жизнь. — Ага, до конца остаетесь добрым священником, — усмехнулся Тревор. — Мне кажется, после сегодняшнего я должен подыскать вам замену, а? Тревор поднял «хеклер», прицеливаясь. Римус направил на пленников автомат. Настоящая расстрельная команда. Не желая отступать от клише старых фильмов, Тревор спросил: — Желаете что-нибудь сказать? Напоследок. Аттикус поднял руку. Тревор в ответ рассмеялся: — Я пошутил. — У вас на шее будут синяки. Тревор непонимающе уставился на Аттикуса. Пощупал рукой шею в том месте, где остались следы пальцев. Поморщился. — Я довершу это дело, — с улыбкой сказал Аттикус. — И вы еще называете меня ненормальным? — делано удивился Тревор, прицеливаясь. В тот момент, когда он нажал на спусковой крючок, палуба «Титана» вздыбилась. Снизу донесся громовой треск. Стволы в руках Тревора и Римуса задрались вверх, и пули умчались в безоблачное небо. Яхта плюхнулась снова на воду, и в этот миг завыла сирена. Аттикус и Андреа бросились вперед — Аттикус на Римуса, Андреа на Тревора. О'Ши куда-то исчез. Плечо Аттикуса врезалось в живот гавайца, тот выронил автомат, и оба они рухнули на палубу. Римус, будучи крупнее, сильнее и нераненым, как Аттикус, пришел в себя первым и отпихнул противника в сторону. Затем вскочил на ноги и кинулся на Аттикуса, который поднялся в тот самый момент, когда на него обрушился первый из серии страшных ударов, сыплющихся со всех сторон. Он смог блокировать или увернуться от большинства ударов, но все же вынужден был отступать, чувствуя боль в босых израненных ступнях. Когда Аттикус начал уставать, окровавленная нога подвела его, и он упал на спину. Римус прыгнул на него сверху, обхватив своими ногами обе ноги противника и одну руку. Прижатый всей массой огромного тела, с одной лишь свободной рукой Аттикус ухитрился замахнуться и нанести удар в стальную челюсть Римуса. Но тот, находясь в остервенении, едва ли это почувствовал. Он схватил руку Аттикуса и придавил к палубе, ударив его свободной рукой по голове. Затем нанес еще несколько ударов. Но тут их оглушил страшной силы взрыв. Это — не далее чем в пятнадцати футах над их головами — выстрелила корабельная пушка. Аттикус обнаружил, что рука его свободна: Римус закрыл ладонями уши. И хотя все инстинкты Аттикуса подсказывали ему сделать то же самое, он, не обращая внимания на боль в ушах, попытался ударить гиганта в горло. Но удар прошел вскользь. Римус, очнувшись от краткого шока, рассмеялся над неудачной попыткой Аттикуса возобновить схватку. Когда солнечный луч отразился от предплечья Аттикуса, которое по-прежнему находилось вблизи от Римусова горла, глаза гавайца расширились от удивления. — Никак-то, ребята, вы не запомните, — проговорил Аттикус с налившимися кровью глазами, — что я дерусь нечестно. С этими словами он провел рукой по горлу Римуса. Боль пронзила руку, когда осколки, засевшие в коже и мышцах, разрезали кожу на шее гавайца. Некоторые выскочили и застряли в ней, но основную работу сделали те, что остались торчать в руке Аттикуса. Они не просто пронзили плоть: они разрезали ее на полоски. Глубокие раны протянулись через все горло. Некоторые были неглубокими, другие же, из которых ручьем хлестала кровь, похоже, оказались смертельными. Дыхание Римуса превратилось в бульканье, когда воздух стал проникать в легкие не через рот и нос, а через разорванную трахею. Гигант тяжело завалился на бок, хватаясь руками за растерзанное горло. Аттикус отпихнул умирающего Римуса и, поднявшись на ноги, осмотрелся. Он сообразил, что выстрел пушки означает одно: что Кронос всплыл на поверхность. Собственно говоря, Аттикус еще в рубке, глянув на экран сонара, знал, что морской змей не пытается спастись от преследователей. Напротив, он решил сам атаковать их. Терпению его пришел конец. Но теперь команда «Титана» наносила ответный удар. Посмотрев вверх, Аттикус увидел вертолет, зависший ярдах в ста от носа яхты. Две из четырех торпед сорвались с подвески и ушли под воду. Аттикус подхватил лежащий на палубе автомат, побежал на нос и, прицелившись, открыл огонь. Пули прорезали воздух, будто выпущенные грозной валькирией на носу «Титана». На таком большом расстоянии не стоило особенно рассчитывать на удачу, но достаточно было и нескольких точных попаданий, чтобы внести сумятицу в действия людей, находившихся на борту вертолета. Магазин быстро опустел, но Аттикус не заметил, чтобы попал хотя бы раз. Он бросил автомат на палубу и в сердцах выругался. Еще раз посмотрел на оружие, но не оно заинтересовало его. Под лежащим автоматом Аттикус увидел очертания люка. Гарпунное ружье. Он опустился на колени, пытаясь понять, как оно выдвигается. Пальцы нащупали какую-то бороздку сбоку от щели в палубе. Аттикус взял автомат и принялся наносить удары прикладом — и наносил их до тех пор, пока не показалась панель. Под ней обнаружился один-единственный рубильник, на одном конце которого была надпись «Поднять», на другом — «Опустить». Он перевел его в положение «Поднять». Панель отъехала в сторону, и открылся люк. Из образовавшегося отверстия на палубу выдвинулось колоссальных размеров гарпунное ружье. Гарпун был заряжен и готов к выстрелу. Правда, на этот раз в нем отсутствовали заряды. Но, учитывая силу, с какой титановый гарпун выстреливается из ружья, Аттикус понимал, что заряды и не понадобятся. Едва ружье полностью выдвинулось на палубу, он посмотрел в прицел, повернул орудие в нужном направлении и нажал на спусковой крючок. Гарпун взмыл вверх, волоча за собой толстый трос, напоминая молнию, выпущенную Зевсом-громовержцем. Пилот заметил приближающийся снаряд и бросил черную машину в сторону, но было поздно. Титановый гарпун пронзил борт вертолета и вышел через противоположный. Машина оказалась поймана гарпуном, подобно киту, для которого последний и предназначался. Вертолет продолжал двигаться вбок, пытаясь уйти от яхты, но гарпун, зазубрины которого раскрылись при попадании, держал его крепко. Трос размотался на полную длину и натянулся до предела. Вертолет дернулся в сторону, затем нырнул вниз, лопасти продолжали бешено рассекать воздух, пытаясь удержать машину в воздухе. Две оставшиеся торпеды слетели с подвески в воду. Два взрыва по левому борту отвлекли Аттикуса от наблюдения за вертолетом, который теперь тащил за собой яхту на буксире. В двухстах ярдах поодаль на волнах покачивалась гигантская туша Кроноса. Взметнувшиеся в воздух красные брызги говорили о новом ранении. Хотя Аттикус сомневался, чтобы торпеды смогли пробить толстую шкуру животного, им было вполне по силам разбередить недавние раны. — Держись, Джиона! — крикнул Аттикус загадочному существу, направляясь к рубке. Хромая, но передвигаясь по палубе с максимально возможной скоростью, он увидел, как корабельную пушку наводят на Кроноса, и одновременно услышал полный боли крик Андреа. 52 На борту «Титана» Несмотря на то, что каждое движение отдавалось болью во всем теле, Андреа выплеснула накопившуюся ярость, набросившись на Тревора. Краешком глаза она видела, как рядом Аттикус с таким же неистовством налетел на Римуса, но не стала отвлекаться. Тревор, может, и не отличался особенной физической силой, но в руках он держал пистолет-пулемет, и первоочередной задачей было отнять у него оружие. Андреа обрушила на Тревора град сильных — насколько это было возможно в ее состоянии — ударов и обрадовалась, услышав его пронзительный крик. Не обращая внимания на сыплющиеся удары, Тревор ухитрился удержать оружие и теперь пытался направить его на Андреа. Она ухватилась обеими руками за ствол. В отчаянии Тревор нажал на спусковой крючок автомата и разрядил весь магазин в небо. Но даже после того, как патроны закончились, двое продолжали с остервенением сражаться за «хеклер». Каждый тянул оружие на себя и лягал противника. Андреа знала, что у Тревора есть запасные патроны, и она не собиралась давать ему возможность перезарядить оружие. Она тянула автомат изо всех сил, но Тревор вцепился в него мертвой хваткой. Андреа была сильнее и подтащила Тревора к себе почти вплотную, так что лица их оказались на расстоянии фута друг от друга, «хеклер» разделял их. — Может, найдем более цивилизованное решение, дорогуша? — тяжело дыша, проговорил Тревор. Однако блеск в его глазах говорил о том, что на уме у него совершенно другое. Андреа потянула сильнее. — Перестаньте… называть… меня… так, — прохрипела она. Неожиданно ей пришла в голову хорошая идея, и Андреа — вместо того чтобы тянуть — оттолкнула пистолет от себя — так, что тот врезался Тревору в лицо. Он распластался на палубе. По лбу побежала струйка крови. Тревор ощупал рукой рану, из которой быстро вытекала горячая жидкость. Придя в ужас от вида собственной крови, он с трудом встал на ноги и с криком: — Подумаешь, будет кровавый шрам! — бросился на Андреа. Та с размаху ударила его пистолетом, как дубинкой. Удар пришелся Тревору в бок, но оказался недостаточно сильным, и он по инерции врезался в Андреа. Оружие выпало из рук. Противники вместе растянулись на палубе. От неудачного приземления у Андреа на мгновение перехватило дыхание. Она стала потихоньку подниматься, по-прежнему ощущая боль во всем теле — следствие избиения, учиненного Римусом в апартаментах О'Ши, — и ей это почти удалось. Но только почти. Андреа не заметила, как Тревор встал. Она поняла это, лишь получив сильный удар в висок. В глазах вспыхнули тысячи звезд, в ушах зазвучали колокола. Ей стало тяжело удерживать равновесие, и, как она ни пыталась сконцентрироваться и дать достойный отпор, руки отказывались повиноваться. Андреа почувствовала, что конец ее близок. Второй удар — в живот — швырнул ее на палубу. Сжавшись от страшной боли в комок, Андреа судорожно глотала ртом воздух. Она смутно сознавала, что Тревор ходит вокруг, и, хотя ее тело уже не фиксировало боли, чувствовала, как он наносит ей один за другим удары ногой. Наконец удары прекратились, и Андреа услышала, как Тревор говорит что-то своим обычным мальчишечьим голосом. Хотя она не видела его, но легко могла представить: вот он стоит над нею с кривой ухмылкой; волнистые белые волосы, запятнанные кровью, треплет легенький ветерок. Вообразив эту картину, Андреа разъярилась. Ничего ей сейчас не хотелось, кроме как вскочить и вышибить дух из этого негодяя. Но измученные мышцы отказывались повиноваться. Внезапно все ее тело пронзила вспышка чудовищной боли, которая была намного сильнее, чем все, что Андреа испытала доселе. Она не выдержала и закричала. Мышцы свело судорогой. Агония была еще сильнее от осознания того, что она потеряла Аттикуса. Андреа с горечью подумала: если она позволит Тревору убить себя — а он мог с легкостью сделать это в любой момент, — то не выполнит обещание, данное Марии. Она обещала жене Аттикуса, что отправится за ним. Обещала, что позаботится о нем. Да, она попыталась вернуть его любовь и доверие, и что в итоге? Теперь ему придется оплакивать еще одного близкого человека. Нет никаких гарантий, что Джиона выживет в чреве Кроноса. И хотя «теория Ионы», предложенная О'Ши, вселила в них надежду, шансы на то, что она соответствует действительности, были все же мизерными. Аттикус вновь останется один и станет во всем винить ее. До слуха Андреа донесся голос Тревора. Он говорил что-то насчет того, что, мол, всегда держит при себе вторую пару. Открыв глаза, Андреа увидела, как он надевает свои фирменные очки в толстой оправе. Посмотрела за спину Тревора, который стоял, прислонившись к ограждению палубы. «А здорово, что океан будет последним, что я увижу в своей жизни», — подумала Андреа. Много лет она спасала людей из смертельных объятий океана, теперь же именно он и станет свидетелем ее смерти. Синие воды залива Мэн исчезли из вида, когда за спиной Тревора из воды поднялся черный призрак — не иначе как сама костлявая с косой явилась забрать ее. В этот момент все тело скрутила такая боль, что предыдущие страдания показались сущей ерундой. Андреа закричала, как смертельно раненный зверь. Смерть вгрызалась в мышцы, раздирая их на кусочки, сухожилие за сухожилием. Затем боль прекратилась, и Андреа решила, что умерла. 53 На борту «Титана» Стекла, глубоко засевшие в руке Аттикуса, причиняли невыносимую боль, но он старался не обращать на нее внимания. Если пробовать вытащить осколки, раны снова начнут кровоточить. Кровь, свернувшаяся естественным путем, а также прижженная нагревшимся стеклом, когда Тревор выстрелил в него из электрошокера, покрыла толстой коркой глубокие порезы. Аттикус понимал, что лучше оставить осколки на месте до лучших времен, когда можно будет должным образом обработать и зашить раны. Кроме того, у него сейчас были дела поважнее. Аттикус не видел ни Андреа, ни Тревора, лишь слышал доносимый ветром голос бесноватого миллиардера. Попытавшись перейти на более быстрый шаг, Аттикус не удержался на ногах и грохнулся о палубу. Вряд ли на координацию так уж повлияли полученные повреждения, но, видимо, он все же потерял больше крови, чем предполагал. На мощном выбросе адреналина можно продержаться какое-то время, но руки-ноги откажут в любой момент. Аттикус встал и зашатался, вновь едва не упав. И в этот миг он обратил внимание на то, что палуба наклонена под некоторым углом к горизонтали. Наклон казался незначительным, но становился больше и больше: палуба неумолимо кренилась налево. «Титан» заваливался на бок. Кронос пробил дыру в корпусе яхты, и теперь через нее проникала вода. Учитывая это, Аттикус продолжил путь, но уже не так быстро. Он был настолько сосредоточен на одной цели — добраться до Андреа и помочь ей, — что не услышал ни тяжелых шагов, ни хриплого сипения приближавшихся сбоку. Что-то огромное накинулось на него, подминая под себя. Следом на Аттикуса обрушился град ударов. Он с трудом поднял голову и увидел Римуса, который одной рукой сжимал свое окровавленное горло, а другой наносил удары. В глазах гиганта читалась одержимость человека, знающего, что скоро умрет, но желающего утолить жажду мести перед тем, как отправиться в преисподнюю. Хотя в ударах Римуса уже не было столько силы, сколько прежде, они причиняли избитому и израненному телу Аттикуса сильную боль. Аттикус поднял ногу, намереваясь ударить противника коленом в пах, но вместо этого попал по заднице. От неожиданности Римус наклонился вперед, и этого оказалось достаточно для Аттикуса, чтобы схватить гавайца за рубашку и изо всех сил толкнуть в сторону, спихивая с себя. Аттикус повернулся на бок и, держась за леер, попытался встать на ноги. Но недостаточно быстро. Позабыв про истерзанное горло, из которого хлестала кровь, Римус, широко расставив руки, налетел на Аттикуса. Тот не мог не признать, что его противник, хоть уже и плохо соображает от большой потери крови, остается серьезным бойцом. Быстро поняв, что попадет в медвежьи объятия Римуса, если дернется влево или вправо, Аттикус просто свернулся на палубе в тугой комок. Его расчет оказался верен. Римус не удержался на ногах на кренящейся палубе. Он, вероятно, смог бы ухватиться за поручни ограждения, но споткнулся об оказавшегося на пути Аттикуса и окончательно потерял равновесие. Ударившись о поручни, Римус на мгновение завис в воздухе, потеряв опору под ногами, но затем верхняя часть туловища перевесила — и гигантская туша рухнула за борт. К его чести, надо отметить, что, падая, Римус не дергался и не кричал. Аттикус следил за ним взглядом, пока тот не соприкоснулся с поверхностью океана. Он уже решил, что Римусу настал конец, но нет! Голова Римуса показалась над волнами, и он медленно, неуклюже поплыл. В глазах его плескалась ненависть. Воистину машина для убийства! Аттикусу пришло в голову, что неугомонный гаваец, никак не желающий умирать, может выжить да притом и спастись. Допустить этого было нельзя. Но уже в следующую секунду Аттикус понял, что опасения его напрасны. Он увидел, как позади Римуса из воды показался кошмарный двадцативосьмифутовый силуэт. Он приближался, и огромный спинной плавник рассекал при движении волны. Заметив, что Аттикус смотрит ему за спину, Римус оглянулся. Вот тогда-то он закричал. Жуткий панический вой вырвался изо рта и разодранного горла гавайца, но заглох, когда тело наполовину исчезло в гигантской пасти Лорел. Черные холодные глаза акулы спрятались под перепонкой. Кинжалоподобные зубы сомкнулись, перекусывая тело пополам. Взмахнув хвостом, Лорел скрылась в водах океана, оставив на поверхности нижнюю часть того, что было человеческим телом, и спутанный клубок внутренностей. Не теряя времени на оплакивание Римуса, Аттикус отправился дальше на поиски Андреа. Повернул, следуя изогнутой линии палубы, держась за поручни, чтобы удержать равновесие, и увидел их. Андреа, издавая хрипящие звуки, съежилась на палубе, а Тревор навис над ней, глаза его смеялись под снабженными электрошокером очками. Хотя шокер и предназначался лишь для временного выведения человека из строя, действия заряда на ослабленный организм Андреа было достаточно, чтобы ее убить. Аттикус ускорил шаг. Подойдя ближе, он увидел появившуюся за спиной Тревора причудливую черную тень. Двигаясь медленно и осторожно, она оказалась прямо позади ничего не подозревающего миллиардера. Затем показалось лицо. О'Ши! Его опрокинуло за борт, но он каким-то образом ухитрился удержаться за ограждение и теперь выбрался обратно на палубу. Подобно молнии, О'Ши метнулся к Тревору и обеими руками обхватил его за шею. Тревор сдернул с носа очки, одновременно вырывая электрические кабели из тела Андреа, прекращая жуткую пытку. Она сразу же перестала биться в конвульсиях и застыла на палубе, будто мертвая. Когда Аттикус дохромал до места действия, Тревор изо всех сил пытался освободиться от крепкой хватки своего бывшего исповедника, отчаянно пытаясь набрать в легкие воздуха. Если бы не ограждение, разделявшее их, оба мужчины уже оказались бы за бортом. Аттикус опустился на колени возле тела Андреа и нащупал пульс. Вздохнул с облегчением — она была жива и зашевелилась от его прикосновения. — Атти? — Не двигайся, — сказал Аттикус. — Все будет о'кей. На измученном лице Андреа появилась смущенная улыбка. — Атти… — Не надо ничего говорить. Она покачала головой и с трудом произнесла: — Вверху. Аттикус поднял голову и увидел над собой вращающийся ствол пушки. То ли на судне еще не знали, что «Титан» идет ко дну, то ли им было на это начхать. Неужели преданность членов команды Тревору столь сильна, что, повинуясь его приказу убить Кроноса во что бы то ни стало, они готовы игнорировать даже инстинкт самосохранения? Неужели они все здесь такие фанатики? Или же просто боятся своего босса больше, чем смерти? — Вы не можете это сделать, — просипел Тревор сквозь стиснутые зубы. — Вы же ведь священник. В ответ О'Ши только усилил хватку, так что Тревор подавился словами, лицо его приобрело свекольный оттенок. — Я как раз хотел признаться вам, Тревор, — прорычал ему в ухо О'Ши, оскалив зубы в недоброй усмешке, — я не священник. Глаза Тревора расширились от ужаса. — Все грехи, что вы совершили в жизни, остались при вас, неотпущенными. А тяжесть их такова, что вам предстоит вечно гореть в аду. Никогда еще Тревор не выглядел таким испуганным. Лицо его дергалось, а все тело дрожало, когда он панически пытался освободиться из смертельных объятий карающего ангела. Когда ствол пушки замер, Аттикус открыл рот, собираясь крикнуть, но страшной силы грохот заглушил все его слова. Перед тем как упасть на палубу и прикрыть руками уши, в которых стоял гул, он успел увидеть, как Тревора и О'Ши снесло за борт ударной волной. Не обращая внимания на головокружение, Аттикус поднялся и шатающейся походкой приблизился к ограждению. Сквозь стоящий в ушах звон он попытался уловить крик боли Кроноса. Ничего не услышал и с надеждой подумал, что стрелок мог промазать. Конечно, не исключено было, что просто он сам оглох. Перегнувшись через поручни, Аттикус ожидал увидеть жуткую картину: Лорел, разрывающую на части тела Тревора и О'Ши. Однако на поверхности воды никого из них не было видно. Внезапно у Аттикуса перехватило дыхание. Корпус «Титана» содрогнулся от сильнейшего толчка. Кронос продолжал вести свою собственную войну. Его огромное туловище показалось на поверхности, совершая частые волнообразные движения вверх-вниз. Аттикус видел несколько больших кровоточащих ран на теле животного. Он вдруг понял, что у него с Кроносом много общего. Оба они сражаются, несмотря на раны и боль, как настоящие воины. Но что важнее всего — и он, и Кронос сражались за жизнь Джионы… и за жизни друг друга. ЧАСТЬ 3 СВОБОДА 54 На борту «Титана» Аттикус подхватил Андреа под руки и потащил вверх по ступенькам в рубку. Он толкнул металлическую дверь, вошел внутрь и осторожно положил Андреа на пол. Щелчок взведенного курка заставил Аттикуса замереть на месте. — Не двигайтесь, — услышал он дрожащий голос. Подняв руки, Аттикус медленно повернулся. На полу все так же валялись тела мертвых и находящихся без сознания членов команды, но капитану удалось не только прийти в себя после всех событий, но и найти «магнум». «Странное чувство, — подумал Аттикус, — когда в тебя целятся из твоего же пистолета. Будто близкий друг предал». Он сделал шаг вперед, прикрывая собой Андреа. — Я же сказал: не двигаться! — закричал капитан. — Видел я, на что вы способны. А теперь стойте на месте! Аттикус посмотрел на него. Кэп тяжело дышал, но в целом уже вполне очухался после удара локтем в горло во время прошлого визита Аттикуса сюда. Теперь он сидел за пультом управления пушкой. На экране четко просматривались очертания уплывающего Кроноса, представляющего собой легкую мишень. Вопрос был в том, в кого кэп выстрелит первым. — Как вас зовут? — миролюбиво спросил Аттикус. — А ну, заткнитесь! — Капитан, вы мне кажетесь неплохим человеком. Просто вас угораздило оказаться на службе у негодяя. — Аттикус повернулся так, чтобы оказаться лицом к лицу с собеседником, по-прежнему держа руки поднятыми над головой. — Вы ведь и сами видели, как и все, что моя дочь жива. — Вы не все знаете, — произнес капитан неуверенным тоном. — Тревор сказал, что… — Тревор мертв, — перебил его Аттикус. Капитан вздрогнул, но пистолета не отвел. Веко его подергивалось, он посмотрел в лицо Аттикусу. — Вы уверены? Аттикус кивнул. Кэп наконец опустил «магнум» и с облегчением выдохнул: — Слава богу. По всему видно было, что капитан вовсе не хотел на самом деле причинить зло Аттикусу или кому-либо еще. Возможно, он горько сожалел о том отрезке жизни, что провел на «Титане». И не было необходимости спрашивать о причинах такой покорности — очевидно, Тревор имел на него компромат. Аттикус подошел и, забрав у капитана «магнум», сунул в кобуру. — Мне потребуется ваша помощь, чтобы прекратить бессмысленную бойню. Капитан кивнул и повернулся к панели управления. — Здесь есть аптечка? — спросил Аттикус. Не отрываясь от экрана, капитан показал рукой на противоположную стену, на которой висели три шкафчика. — В среднем. — Там есть морфий? Капитан снова кивнул и сказал: — Должен быть. Хотя с этой командой ничего нельзя знать наверняка. Переступая через лежащие на полу тела, Аттикус подошел к шкафчику и распахнул дверцу. Под стопкой спасательных жилетов обнаружилась аптечка. Он бросил несколько жилетов приходящим в себя членам команды. — Надевайте и валите отсюда. Затем с аптечкой в одной руке и тремя оранжевыми жилетами в другой направился назад к Андреа. Жилеты он бросил возле кресла капитана. Склонившись над телом Андреа, открыл аптечку, нашел морфий и наполнил шприц. Закончив приготовления, Аттикус вколол его содержимое в ногу женщины. Капитан закончил возиться с пультом управления и взял в руки микрофон внутренней связи. Когда он начал говорить, его голос загремел по всему судну: — Говорит капитан. Всем приказываю покинуть корабль. Повторяю: всем покинуть корабль. — Затем, видимо понимая, что одного его приказания недостаточно, чтобы люди нарушили ранее отданный приказ Тревора, добавил: — Тревор Манфред мертв. Всем покинуть корабль. Он отложил микрофон и занялся управлением пушкой. Аттикус увидел, как ствол, ранее обращенный к океану, теперь разворачивается в противоположную сторону. Что же задумал капитан? Взглянув на экран, на котором картинка океана сменилась изображением главной палубы, Аттикус понял план капитана. Тот поднял глаза и пояснил: — Команда корабля собрана из преступников. Они могут попытаться взять командование «Титаном» в свои руки. Внизу расположен склад боеприпасов. Он указал на экран, показывающий самоубийственную цель пушки. Аттикус кивнул, и капитан, не теряя времени, кликнул мышкой. Вылетевший из ствола снаряд пробил дыру в главной палубе и полетел дальше, кроша в щепки все уровни «Титана», и наконец вылетел наружу, ударившись по пути об одну из торпед. Торпеда сдетонировала. Носовая часть яхты вздыбилась, затем опустилась. Крен стал еще сильнее, когда во вновь образовавшуюся брешь радостно хлынула вода. — Готово, — отметил Аттикус, повернувшись к Андреа. Она уже смогла сама сесть — сказывалось действие морфия, облегчившего боль. — Что происходит? — пока еще слабым голосом спросила она. Аттикус помог ей подняться. — Мы благодарим вас за то, что вы выбрали наш лайнер, — произнес Аттикус, подражая корабельному стюарду, хоть голос его и прерывался от боли. — Мы надеемся, что вы получили удовольствие от пребывания на его борту. Но сейчас настало время сваливать, к чертовой матери, отсюда. Мы тонем. Андреа вздрогнула, увидев подходящего к ним капитана. Он нес спасательные жилеты и какой-то желтый сверток. — Все в порядке, — поспешил успокоить ее Аттикус, — он на нашей стороне. Капитан надел жилет на себя и помог Андреа и Аттикусу справиться с их жилетами. — Я привел в действие передатчик, он сейчас шлет во все стороны сигнал бедствия, — сказал им капитан. — Помощь в пути. Несколько членов команды уже прыгнули за борт и отплывали прочь от тонущего судна — кто в спасательных жилетах, кто при помощи других плавсредств. Аттикус и капитан вдвоем помогли Андреа спуститься по лестнице на главную палубу. Так как «Титан» продолжал накреняться, они наполовину шли, наполовину скользили по палубе к левому борту. Аттикус обнял Андреа за плечи и, заглянув в глаза, спросил: — Ты со мной? Она помотала головой, отгоняя прочь дурноту, и кивнула. — Я справлюсь, — твердо сказала она. — Я должна выполнить свое обещание. Аттикус нежно поцеловал подругу. — Когда окажешься в воде, главное — выгреби на поверхность, а остальное сделает жилет. Андреа улыбнулась. — Я же служу в Береговой охране, помнишь? Мне постоянно приходится прыгать в воду. В ответ Аттикус также улыбнулся и сказал одно только слово: — Хорошо. Втроем они перебрались через ограждение и почти синхронно прыгнули вниз, где их ждали холодные воды Атлантики и темная тень. 55 Залив Мэн У Аттикуса перехватило дыхание, едва он погрузился в холодные воды залива над отмелью Джеффри. Оказавшись под водой, он изо всех сил начал выгребать наверх, хотя мог бы этого и не делать. Спасательный жилет в любом случае вынес бы его на поверхность. Вынырнув, Аттикус набрал полные легкие воздуха и обнаружил, что находится прямо перед сильно накренившимся корпусом «Титана». Несколько секунд он, не двигаясь, взирал на нависшую ослепительно белую громаду яхты, грозящую в любой момент обрушиться на него и раздавить. В стороне раздались громкий хлопок и затем шипение. Аттикус повернулся и увидел капитана, а рядом с ним надувающийся спасательный плот. Он выдохнул с облегчением, увидев, что кэп сначала помог взобраться на плот Андреа, а потом залез сам. Не теряя времени, Аттикус поплыл к ним. Будучи в прошлом «морским котиком», а после океанографом, он плавал с такой же легкостью, как и ходил по земле. Но сейчас все его тело было изранено, силы, отнюдь не безграничные, находились на пределе, да еще и громоздкий жилет значительно затруднял движения. Тем не менее Аттикус упрямо плыл вперед, равномерно, хотя и медленно, работая руками и ногами. Волны ежесекундно захлестывали лицо, попадая в уши и заставляя зажмуриваться. Приходилось постоянно отирать лицо, чтобы не сбиться с курса на плот, и — плыть, плыть. Дважды Аттикусу казалось, будто он слышит крики Андреа и капитана. Он, не замедляя ходу, поднял голову из воды и посмотрел на плот, до которого оставалось всего ничего — десяток футов. Кэп что-то кричал и одновременно жестикулировал. Андреа руками пыталась подгрести поближе, одновременно крича Аттикусу, чтобы он поторопился. Хотя Аттикус и не мог точно различить слов, он все же сумел догадаться, что ему пытаются сообщить друзья. Что-то приближалось сзади. Аттикус испытал леденящий ужас, вспомнив перекошенное лицо Римуса. Лорел. Аттикус извернулся в воде и увидел невдалеке движущийся над водой акулий плавник. До него было примерно двадцать пять футов, но это означало, что челюсти двадцативосьмифутовой белой акулы находятся на расстоянии вдвое меньшем. Не дожидаясь, когда Лорел распахнет свою чудовищную пасть, Аттикус потянулся к бедру, достал «магнум» и прицелился. Голова Лорел с раскрытой пастью показалась из воды. Аттикус выстрелил. Рука дрожала, и первая пуля прошла мимо цели. Удерживаясь в воде при помощи одних только ног, он крепко сжал пистолет обеими руками и выстрелил еще раз. Из бока акулы выплеснулся фонтанчик крови, но движения она не замедлила. Когда острые как бритва зубы находились всего в футе от него, Аттикус приготовился выстрелить в третий раз. Он понимал, что, если даже сможет смертельно ранить Лорел, она по инерции пролетит вперед и сомкнет на нем свои челюсти. Но Аттикус не собирался сдаваться без боя. Он нажал на спусковой крючок, выстрелив прямо в разверстую пасть твари… Будто пустую банку из-под кока-колы, гигантскую акулу отшвырнуло назад и вверх. Водопад обрушился сверху на Аттикуса, когда он, задрав голову, в немом изумлении взирал на взвившуюся в воздух Лорел, которая от неожиданности сжала свои чудовищные челюсти. Из воды продолжало подниматься, изгибаясь аркой, змееподобное туловище Кроноса. Когда его голова оказалась на высоте пятидесяти футов над поверхностью, Кронос захлопнул челюсти, перекусив гигантскую акулу на три аккуратных куска. Голова и задняя часть Лорел, из которых хлестала кровь и вываливались внутренности, упали в океан. Оставшуюся часть проглотил морской змей и, закусив, стал постепенно скрываться под водой. Аттикус вздрогнул, почувствовав, как кто-то ухватил его сзади, но тут же успокоился, увидев протянутые к нему руки Андреа и кэпа. Устроившись в безопасности на плоту, все трое смотрели, как туловище Кроноса изгибается, когда змей устремился вниз. Гладкая голова ровно, без всплеска вошла в воду, после чего Кронос, образовавший гигантскую петлю, обрушил свое тело вниз с пятидесятифутовой высоты. Когда туловище ударилось о воду, огромная волна подхватила плот и вынесла из-под тени угрожающе накренившегося «Титана». Наконец океан успокоился. Кронос исчез и более не показывался. «Титан» уходил под воду с громкими стонами и вздохами, будто человек. Под эти звуки Аттикус, Андреа и капитан постепенно провалились в забытье. Сказались многочисленные раны и ушибы, физическое и эмоциональное истощение. И никто из них не задумывался о том, что даже в этот момент опасные глубоководные чудовища окружают их. Аттикус очнулся спустя несколько часов на жесткой койке с тонкой подушкой. Голова немилосердно кружилась, и он ощущал такую слабость, что в любую секунду мог провалиться обратно в забытье. Закрыв глаза и контролируя дыхание, попытался собрать воедино обрывки мыслей. Постепенно в голове прояснилось, и Аттикус сел, обнаружив, что из одежды на нем лишь трусы. Обнаженное тело представляло собой пеструю мозаику из разноцветных синяков и бинтов. Рана в плече от пули была зашита, осколки стекла из руки вынуты. Он выжил, но нестерпимая боль, которую не могла заглушить и ударная доза обезболивающих, заставляла задуматься о смерти как о благословенном избавлении. Но затем Аттикус вспомнил Андреа, Джиону и начал бороться с болью. Оглядевшись, он обнаружил, что находится в небольшом прямоугольном помещении с серыми стенами, в котором из мебели имелись двухэтажная койка, маленький стол и стенной шкаф. По обстановке Аттикус догадался, что попал на военный корабль. Встал и посмотрел на верхнюю койку. Пусто. Его охватила нервная дрожь, но затем он вспомнил, что, согласно правилам, установленным на флоте, раненых гражданских помещают в разные каюты. Как бы ему ни хотелось сейчас увидеть на верхней койке Андреа, надежда эта была утопичной. Аттикус потянулся, невзирая на то, что все тело протестовало. В висящем на стене зеркале в человеческий рост краем глаза он увидел свое отражение. Выглядел он… Тело от головы до пят покрывали синяки. На левом плече красовалась повязка, через которую просачивалась кровь; вся правая сторона — рука, бок и нога — была покрыта множеством стежков, так что выглядел Аттикус, будто его долго жевала, а потом выплюнула акула. Память тут же услужливо подкинула воспоминание о Лорел… о Кроносе и Джионе. Она ведь по-прежнему находилась во чреве зверя. — Все еще беспокоишься о своих телесах, Янг? Аттикус обернулся на звук знакомого голоса и увидел человека-гору, занимающего весь дверной проем. Темно-карие глаза, загорелая кожа, короткий ежик волос и широкая улыбка во все тридцать два зуба. — Вилк? Аттикус не видел Грега Вилка со дня своей свадьбы, но старый товарищ по службе почти не изменился с тех пор, разве что в углах глаз появились морщинки. Они столько раз спасали друг другу жизни, что между ними установились по-настоящему тесные дружеские отношения. И хотя прошли годы и жизнь разбросала их, связь, рожденная и закаленная в боях, нисколько не ослабела. — Я бы хлопнул тебя по спине, — сказал Вилк, — да боюсь убить. Аттикус улыбнулся: — Спасибо. Как долго я провалялся здесь? — Всего несколько часов. Аттикус открыл было рот, чтобы сообщить о своем намерении немедленно отправиться спасать Джиону, но Вилк упреждающе поднял руку и заговорил первым: — Не горячись, старина. Все позади. И боец из тебя сейчас все равно никудышный. Аттикус нахмурился, выпрямился и постарался привести нервы в порядок. — Послушай, я рад, что ты проснулся, — сказал Вилк, помахивая рукой с пакетиком сильно пахнущей нюхательной соли. — Я как раз собирался будить тебя, лежебока этакий. — Он зашел в каюту и встал, прислонившись к стене. — Здорово там тебе досталось. — Ты даже не представляешь. — Вообще-то представляю. Твой приятель отправил имейл, в котором рассказал, что там произошло. — Э? — Парень по имени О'Ши. Отправил письмо по электронной почте. В мозгу Аттикуса промелькнуло воспоминание о том, как О'Ши и Тревор рухнули за борт. — О'Ши мертв. Вилк помолчал. — В общем, в письме содержался вирус. Сейчас, думаю, он уже распространился до Китая. Собственно, его получил каждый, у кого только есть электронный адрес. Мы шли через залив на север, когда прочитали письмо. Сперва подумали, что парень того, но потом я увидел твое имя. Мы все бросили, и я повел свое войско на помощь. — Что значит «я повел свое войско»? Ты кто? — Я — это адмирал Грег Вилк, а войско — ударная группа авианосца «Теодор Рузвельт». У Аттикуса глаза полезли на лоб. — «Мужественные всадники»?[50] Вилк с гордостью кивнул: — Лучшая ударная группа на флоте. Аттикус недоверчиво хмыкнул, разглядывая своего товарища. Вилк был одет в спортивные штаны и футболку. — Адмирал? Вилк улыбнулся. — Я был в спортзале, когда пришел имейл, и даже не удосужился переодеться. Кроме того: ты разве не слышал, что ВМС берет пример с остального мира? Сегодня пятница, день, когда можно носить будничную одежду. Аттикус улыбнулся в ответ. — Ты сделал это все для меня? Вилк серьезно кивнул. — Я никогда не оставлю человека в беде. — Спасибо, — сказал Аттикус, и мысли его обратились к Андреа. — Где те двое, что были со мной? — Там в шкафу есть одежда, — уклонился от ответа Вилк. — Одевайся и пойдем со мной. Аттикус не заставил упрашивать себя дважды и с радостью обнаружил, что синие джинсы, форменная футболка и флотские ботинки пришлись как раз впору. Он вышел из каюты и поспешил вслед за адмиралом по лабиринту коридоров, пронизывавших авианосец класса «Нимиц» с носа до кормы. — Мужчина, в котором мы опознали Карла Ридли, капитана «Титана», не слишком пострадал от ран. Ему оказали необходимую помощь, и сейчас он находится в карцере, весьма комфортном. Мы подобрали еще семерых из экипажа яхты. Они помещены в карцер, но все хранят молчание. Капитана Винсент час назад забрал катер Береговой охраны. О ней позаботятся. Она очень хотела перед отправлением повидать тебя, но врачи сказали, что тебе надо поспать. У Аттикуса больно кольнуло в груди. Ему не хотелось разлучаться с Андреа, но, возможно, сейчас это было к лучшему. Ему еще предстояло закончить одно дело. Вилк остановился перед опломбированной металлической дверью. — Понимаешь, я прочитал имейл три раза, но толком ничего не понял. Я слышал о том, что произошло с тобой и твоей дочерью несколько дней назад, но ни на секунду не мог поверить в морское чудище, о котором взахлеб твердили массмедиа. Но в имейле говорилось, что ты и Тревор Манфред — «хорошая» компания, должен заметить, — охотились на это существо и пытались его убить. Потом ты обнаружил, что твоя дочь жива и находится внутри монстра. Ну а дальше — Манфред пытается убить тебя, О'Ши, капитана Винсент и это существо. Так все и было? Аттикус кивнул: — Да. Примерно так. — Могу предположить, что, поскольку «Титан» в настоящий момент лежит на дне на отмели Джеффри, с Манфредом покончено? — Примерно так, — улыбнулся Аттикус. — Значит, он… — Погиб. Вместе с О'Ши. Вилк вздохнул. — А монстр? — Он существует, Грег. И Джиона по-прежнему находится внутри его. Понимаю, в это трудно поверить, но… — Я вовсе не говорил, что не верю тебе, — возразил Вилк и, засунув руку под воротник футболки, достал оттуда крестик. — Я верю и в более сумасшедшие вещи, что уж говорить о гигантской рыбе, которая целиком заглатывает людей и держит их в себе живыми. — Он широко улыбнулся. — Я давно уже покончил с убийствами, вскоре после тебя. Сменил пушку на девяносто семь тысяч тонн дипломатии. — Вилк рассмеялся и похлопал по металлической стене. Аттикус молча наблюдал за тем, как Грег открывает дверь, ведущую на взлетную палубу. На ней стоял серого цвета вертолет «Си хок SH-60B», лопасти бешено рассекали воздух, готовые поднять машину в воздух. — Что это значит? — спросил Аттикус. — Смотри, — перекрикивая шум лопастей, сказал Вилк, — мы смогли получить доступ к данным, которые передают буи, разбросанные в заливе Манфредом. Мы выследили это существо. Оно держит курс прямо на Хэмптон Бич в Нью-Гэмпшире. Теперь слушай внимательно. «Си хок» делает сто пятьдесят пять миль в час и быстро доставит тебя туда. У нас приказ — приказ уничтожить эту тварь. ВВС уже подняли в воздух своих «птичек». Я могу замедлить ход отдельных шестеренок, но остановить машину мне не под силу. Забирай свою девочку и сваливай побыстрее. Аттикус сжал руку Вилка. — Спасибо тебе, Грег. — Для тебя я адмирал Вилк. Я не чистил тебе ботинки во время «адской недели».[51] Аттикус поковылял к ждущему его вертолету. — Я ведь штатский, — прокричал он, — и могу называть тебя как хочу. Он отдал честь своему бывшему подчиненному, забрался в вертолет и сел в кресло рядом с пилотом. Когда дверь захлопнулась и двигатели начали набирать обороты, Аттикус занервничал. Единственная надежда заключалась в том, что теория О'Ши окажется верной. Пусть другие впадают в религиозное суеверие, Аттикус не был сторонником всей этой мифологии. Кронос гораздо вероятнее является генетическим мутантом, чудовищным экспериментом матушки-природы, чем творением Господа. Впрочем, Аттикус готов был поверить во что угодно, только бы это помогло вернуть Джиону. 56 Залив Мэн — Боже! Какая она большая! — крикнул Джек, ловко направляя раритетную, 1968 года выпуска, моторку фирмы «Бостон Уэйлер» прямо на высокую волну, вызванную проходящим рыболовным судном. Уникальные очертания корпуса делали лодку чрезвычайно проворной и позволяли легко управляться с ней в плохих погодных условиях. И кроме того, она здорово летала на волнах. Обычно пятничными вечерами Джек клеил на пляже в Хэмптон Бич одетых в бикини девчонок и отправлялся кататься с ними в открытый океан, надеясь, что они вознаградят его за доставленное неземное удовольствие перед тем, как он высадит их обратно на песчаный берег. Но в эту пятницу ему пришлось возиться со своим десятилетним братом Джерри и кузенами Стэном и Аароном. Они сломали Джеку все его планы, и теперь он был твердо намерен напугать их так, чтобы у мальчишек никогда даже мысли не возникло попросить его снова прокатить их на своей лодке. На любой лодке, если уж на то пошло. Эти паршивцы изрядно струхнули, когда Джек лихо оседлал первую крутую волну, но все же пока держались. Он стоял, одной рукой управляя штурвалом, вторая — на рукоятке газа, а эти три засранца сидели на доске, положенной поперек лодки и служившей скамьей. Все трое крепко держались за доску, потому как только это удерживало их от того, чтобы не вылететь на особенно крутой волне за борт. Чего как раз-то и добивался Джек. На всех были надеты спасательные жилеты, так что он мог не опасаться, что кто-нибудь утонет. Но еще по пути к причалу Джек забил детишкам головы кучей историй о водящихся в заливе акулах и теперь не сомневался: оказавшись даже на короткое время в воде, они перепугаются до смерти. Приближаясь к самой большой за сегодняшний день волне, он оглянулся и увидел радующую глаз картину — три пары расширившихся от ужаса глаз и три широко открытых рта. Вот только… что-то было не так. Они были слишком напуганы и смотрели куда-то за волну. Джек снова повернул голову вперед, глядя в направлении носа лодки, который из-за высокой скорости задрался к небу. Но, несмотря на это, благодаря своему росту он хорошо видел, что находится там, сразу за волной. Только это казалось каким-то бредом. Темное лоснящееся тело то ныряло, то показывалось на поверхности, словно резвящийся кит. Но вот горбы… Их было слишком много, и они простирались в обе стороны. Джек посмотрел влево, в направлении берега, и увидел голову существа, на которой ярко-желтые глаза горели, словно огни маяка в тумане. — О нет. Нет… Лодка налетела на волну и взмыла в воздух. Отвлекшись на невероятное существо, Джек оказался не готов к этому. Колени его подогнулись, он со всей силы налетел грудью на рулевое колесо и, потеряв сознание, упал на свой стул. Лодка перелетела через гребень волны, с глухим стуком ударилась о тело гигантского животного и упала обратно в воду. Она продолжала мчаться вперед, пока Джерри не пробрался мимо старшего брата и не потянул назад рукоятку газа. Лодка наконец остановилась и закачалась на волнах. Трое мальчишек взобрались на корму и во все глаза уставились на гигантское морское животное, грациозно плывущее к берегу. — Вы видели? — крикнул Стэн. — Это было классно, — произнес Аарон, подпрыгивая на месте от возбуждения. Джерри распихал их, чтобы лучше видеть, и все трое смотрели, как многочисленные лодки стараются скорее убраться с пути морского чудища. Послышался громкий рев, и на горизонте показался быстро приближающийся на высоте не более тридцати футов над водой большой серый вертолет с эмблемой ВМС США на борту. Джерри замахал руками, крича: — Йе-ху-у-у! Аттикус не мог удержаться от улыбки, когда увидел в лодке трех ребятишек, с восторгом глазеющих на Кроноса. Для большинства взрослых это существо являлось живым воплощением ужаса. Для мальчишек же он был подтверждением того, что все их фантазии о драконах и пришельцах имели под собой реальную почву. Аттикус представил себе, что он, будучи мальчишкой, увидел бы Кроноса. Отличались бы тогда его чувства от теперешних? Отличались бы они, если бы он не забрал Джиону? Собственно, когда стало ясно, что Кронос, выплывший на поверхность на мелководье, действительно направляется к берегу, отношение к нему Аттикуса сильно переменилось. Если Джиона еще жива, если она будет доставлена в целости и сохранности на берег, если Кронос на самом деле сражался за нее и едва не погиб, защищая девушку, тогда получается, что он рисковал из-за нее жизнью. Но почему? Какой-то необычный симбиоз? Для большинства животных естественной реакцией было бы выплюнуть ее и убраться подобру-поздорову. Но реакция Кроноса казалась более… человеческой. Аттикус пока не стал задаваться вопросом, зачем существо вообще проглотило Джиону. Все равно сейчас ответа у него не было. Но все последующие действия Кроноса имели недвусмысленную цель: защитить своего единственного пассажира. Конечно, Кронос получит полное прощение в глазах Аттикуса только тогда, когда он снова увидит свою дочь, живую и невредимую. Впрочем, даже если окажется, что Джиона погибла, он не станет искать мести. Это казалось странным, но Аттикус чувствовал, что, независимо от развязки, его желание увидеть Кроноса мертвым испарилось напрочь. Это существо следовало щадить и охранять, а не преследовать с целью убить, несмотря на угрозу, которую оно представляло для людей. В конце концов, человек причиняет океану гораздо больший ущерб. А всякий, кто попытается убить существо, подобное Кроносу, рискует повторить печальную участь Тревора Манфреда. Прозвучавший в наушниках голос пилота вернул Аттикуса к реальности, напомнив о насущной задаче. — «Си хок альфа» вызывает «Мужественного всадника». Прием. — Вас понял, «си хок альфа». Это «Мужественный всадник». Прием. — Мужественный всадник, я прямо над нашим… монстром. Разрешаете открыть огонь? Прием. Глаза Аттикуса расширились. Он крикнул: «Нет!», но его микрофон не был включен — пилот не мог услышать. В разговор вступил новый голос, низкий, с командными нотками: — Нет, «си хок». Говорит адмирал Вилк. Высадите моего человека на берегу и возвращайтесь домой. Огонь не открывать. Повторяю: огонь не открывать. Прием. Пилот удивленно посмотрел на Аттикуса. — Ммм, вас понял, адмирал. Выполняю. Конец связи. Через лобовое стекло Аттикус хорошо видел громаду Кроноса, движущуюся к берегу. Усеявшие каждый квадратный ярд большого пляжа отдыхающие теперь тоже заметили приближающегося морского змея. И словно единый живой организм, толпа, позабыв про все на свете, ринулась прочь с пляжа. Аттикус, конечно, не слышал их, но вполне мог представить сотни голосов, вопящих от беспредельного животного ужаса. Приблизившись к пляжу, Кронос замедлил ход, с тем чтобы отставшие лодки успели догрести до берега, и даже позволил вертолету догнать себя. Пилот умело развернул машину и стал опускать ее вниз. Но на пляж вертолет не сел. Пилот не отрываясь смотрел через стекло прямо в глаза медленно приближающегося Кроноса. Он повернулся к Аттикусу и крикнул: — Прыгай! Аттикус, видя, что до смерти перепуганный пилот может в любой момент не выдержать и дать деру, без промедления открыл дверь и прыгнул не глядя. Посмотри он вниз — возможно, и призадумался бы, прежде чем совершить прыжок с пятнадцатифутовой высоты. Не успел Аттикус долететь до песка, как вертолет уже унесся. Недостроенный замок из песка несколько смягчил приземление, но все же удар был достаточным, чтобы у Аттикуса разошлись недавние швы, а все тело пронзила такая острая боль, что он едва не потерял сознание. Вернули его к реальности достигшие апогея безумные крики отдыхающих, сгрудившихся вдоль границы пляжа. Аттикус отполз от разрушенного песчаного замка и посмотрел в сторону океана. Проводил взглядом стремительно уменьшающийся в размерах вертолет, затем, опустив взгляд, увидел несущуюся на берег огромную волну, вызванную движением туши Кроноса. Когда вода спала, Кронос предстал взору во всей своей красе. Одним быстрым движением он поднял пятнадцатифутовую голову футов на двадцать вверх, а потом опустил ее на песок пляжа. Вопли ужаса сменились криками удивления, когда толпа поняла, что чудовище не собирается выползать на берег и преследовать хоть кого-либо. Кронос раскрыл огромную пасть и обнажил чудовищные зубы, заставив толпу глубоко вдохнуть. Поднимая голову вверх-вниз, Кронос совершал движения, будто кот, пытающийся отрыгнуть комок шерсти. Наконец в ответ на позывы к рвоте из разверстой пасти вылетело и приземлилось на песок что-то черное, словно огромный сгусток мокроты. Вскочив на ноги и бросившись к упавшему объекту, Аттикус вдруг услышал глухое ворчание толпы. Кронос внезапно повернул голову к Аттикусу. Увязнув в песке, он остановился и понял, что до сих пор до конца не доверяет Кроносу и не понимает мотивов его поступков. Но когда глаза его во второй раз встретились с огромными желтыми глазами морского гиганта, он снова прочитал в них интеллект и почувствовал некое с ним родство. Аттикус непроизвольно протянул ему руку. Кронос склонился поближе. Аттикус ощутил запах гниющей рыбы. Вблизи зубы оказались просто чудовищных размеров, каждый длиной почти с предплечье Аттикуса. Кронос замер всего в нескольких футах от протянутой руки Аттикуса и уставился на него. Мужчина взглянул в глаза зверя и произнес всего одно слово: — Спасибо. Словно удовлетворившись услышанным, Кронос встал на дыбы, развернул свое массивное тело и начал медленно уплывать от берега на глубину. Аттикус обернулся, и крик сорвался с его губ, когда он увидел одетую в черный блестящий костюм свою дочь, пытающуюся встать на ноги. В этом крике смешались воедино и боль, и радость, и облегчение. Джиона услышала — и повернулась на его крик: — Папочка! Аттикус упал перед ней на колени и крепко обнял свою девочку, которая теперь зарыдала в голос. Он обнимал, целовал ее, не обращая внимания на пропитавший волосы запах гниющей рыбы и на громкие приветственные вопли и аплодисменты вышедшей из оцепенения толпы. Шум стоял громче, чем на Супер боуле.[52] — Я люблю тебя, детка. Аттикус чуть отодвинулся и осмотрел дочь с головы до ног. Кожа была совершенно белой и сморщилась, как после долгого пребывания в воде. Фиолетовая краска сошла с волос, и они приобрели естественный черный цвет. Темно-карие глаза, почти точь-в-точь такие же, как у ее матери, потеряли свою наивность, но приобрели взамен что-то иное. — Я тоже люблю тебя, папочка. Аттикус снова прижал дочь к себе, опасаясь, что она исчезнет, и не отпускал до тех пор, пока еще далекий, но стремительно приближающийся рев в сочетании с пронзительным свистом не возвестил о приближении истребителей. Он посмотрел в сторону моря. Кронос быстро двигался прочь от берега у самой поверхности, представляя собой отличную мишень. Джиона тоже это увидела. Отец и дочь одновременно вскочили. — Кронос! Ныряй! — закричал что есть сил Аттикус. — Беги! — поддержала его Джиона. — Ныряй! И он нырнул. Один за другим огромные горбы Кроноса исчезали в водах Атлантики. Последний скрылся в тот самый миг, когда два истребителя F-16 и штурмовик «Уортхог А-10» пронеслись над самой водой, рев двигателей заглушил крики пришедшей в полное неистовство толпы. Теперь, когда цель скрылась под водой, самолеты разошлись в разные стороны, совершая разворот по большой дуге над берегом. Аттикус обернулся и посмотрел на Джиону, чей взгляд по-прежнему был прикован к океану. Она провела целых пять дней внутри зверя, и можно только догадываться, какие муки пришлось ей перенести. Тем не менее сейчас, всего пару минут спустя после того, как Кронос выплюнул ее, она проявляет беспокойство по отношению к нему, волнуется о его безопасности. Странный узор позади того места, где стояла Джиона, привлек вдруг внимание Аттикуса. Он подошел ближе, нагнулся и увидел, что на песке нацарапано одно-единственное слово. Аттикус прочитал вслух: — Эксетер. Джиона повернула к отцу лицо и, улыбаясь, заметила: — Нам надо о многом поговорить. Взглянув в поразительные, живые глаза дочери, Аттикус широко улыбнулся, а потом не выдержал и разразился счастливым смехом. Крепко сжал Джиону в объятиях, и она со всей силы прижалась к нему. К тому времени, когда счастливые отец с дочерью отпустили друг друга, толпа уже постепенно возвращалась на пляж. — Ну, — произнесла Джиона, глядя на его заштопанную руку, перевязанное плечо и лицо в кровоподтеках, — рассказывай: что-нибудь интересное произошло в мое отсутствие? Аттикус криво усмехнулся. — Как ты сама сказала, нам надо о многом поговорить. Джиона хихикнула, и Аттикус ощутил себя на седьмом небе от счастья. Его девочка вернулась, вернулась целая и невредимая. Он взял Джиону под руку, и они пошли сквозь толпу, и каждый из встречных о чем-то их спрашивал и аплодировал им. — Пойдем домой, детка. 57 Эксетер, штат Нью-Гэмпшир На дворе стояло чудесное свежее октябрьское воскресенье — один из тех дней, когда Аттикус ощущал желание либо пойти в сад за яблоками, либо же прогуляться по лесу. Прохладный нью-гэмпширский воздух, в котором доминировал запах сырой земли, наполнял легкие. Но сегодня Аттикусу было не до приятных развлечений. Джиона провела утро в церкви, как и каждое воскресное утро с того дня, когда Кронос высадил ее на песчаный пляж в Хэмптон Бич. Хотя Аттикус мог понять появившийся у нее интерес к Богу, ему все же казалось странным, что Джиона так рьяно посещает храм. Он знал, что дочь до сих пор пытается разобраться, что же с ней случилось. Произошло ли все это на самом деле, или это лишь плод ее воображения, галлюцинация. Конечно, независимо от того, к какому заключению она в конце концов придет, летнее происшествие оказало значительное влияние на их жизнь. Сначала они пытались осознать, что же в действительности произошло, а затем все кардинально переменилось. Возвращение домой вышло недолгим, поскольку семейную пару, купившую их дом в Рае, мало волновало, через какие испытания пришлось пройти отцу с дочерью, а также то, что вещи их были еще не собраны. В то воскресенье, когда Джиона в первый раз пошла в церковь, прибыла бригада грузчиков, которые быстро упаковали личные вещи и отвезли на временное хранение на склад. Конечно, после того как любительские видеозаписи драматического воссоединения Аттикуса и Джионы попали во все программы новостей, отец с дочерью стали мировыми знаменитостями. Оберегая дочь от повышенного внимания со стороны журналистов, сам Аттикус воспользовался им в полной мере. Он подписал контракт на новую книгу, продал права на съемки фильма, появился в телепрограммах «Доброе утро, Америка», «Шоу Опры Уинфри» и «Репортажи Кольбера». Его имя мелькало на первых страницах газет по всему миру, в то время как сообщение об исчезновении Тревора Манфреда оказалось задвинуто на последние страницы, после раздела объявлений. Аттикус даже удостоился чести украсить обложку журнала «Тайм», который объявил его «Отцом года»: за спасение дочери сначала от насильников, а спустя пять дней — от первого известного взаправдашнего морского змея. Аттикус объяснил, что Кронос высадил Джиону на берег по собственной воле, однако все, кто видел записи, на которых Аттикус выпрыгивает из военного вертолета и с мольбой протягивает руки к морскому гиганту, составили собственную картину того, что произошло на самом деле. Всего два месяца прошло после этого приключения, а дети уже играли с куклами, изображающими Аттикуса, Джиону и Кроноса; в витринах магазинов появились постеры, на которых Аттикус протягивает руки к гигантскому морскому змею, а также — больше всего полюбившиеся Джионе — плюшевые игрушки. Плюшевые Аттикус и Кронос неизменно сидели на ее кровати в гостиничном номере в Портсмуте, где они жили последние два месяца. Коннер провел с ними неделю, помогая справиться с первоначальным наплывом журналистов, но затем отправился к своей семье в Энн-Арбор. Отец Аттикуса оправился от потрясения и вернулся из больницы домой. Родители должны были в скором времени навестить их — тотчас, как только Аттикус с Джионой подыщут новый дом. Джиона настояла на том, что они должны теперь жить в городе, название которого она вывела на песчаном пляже. Они все это время искали дом в Эксетере, но пока не могли найти ничего подходящего. Хотя за эти два месяца доходы семьи выросли до астрономических цифр, Аттикус не намеревался менять привычный для них обоих образ жизни. Простой дом, достаточно большой, чтобы удовлетворить нужды отца с дочерью. Поскольку деньги могли пригодиться Джионе в будущем, Аттикусу приходилось смириться с положением знаменитости. Казалось, куда он ни направься, всюду его будут донимать любопытствующие. Исключение составлял лишь открытый океан. То же было и с Джионой. В итоге ей пришлось бросить школу и продолжать учиться самостоятельно. Аттикус припарковал ярко-красный, как пожарная машина, «форд эксплорер» у обочины. Он так и не купил новый автомобиль, лишь отремонтировал старый, в чем тот давно нуждался, и поставил современную аудиосистему. Для Аттикуса было очень важно, чтобы они с дочерью после кардинально изменившего их жизнь происшествия оставались собой, насколько это возможно. Он открыл дверцу и осмотрелся. Взору предстал прелестный сельский пейзаж Нью-Гэмпшира: старые, колониальных времен, и современные одноэтажные дома. Джиона вышла из машины и сделала глубокий вдох. — Мне здесь нравится, — сказала она. Аттикус посмотрел на дочь и улыбнулся. Волосы ее наконец обрели естественный черный, как у ее матери, цвет. Она по-прежнему предпочитала черную одежду, но одевалась более стильно и не производила угнетающего впечатления. Был ли этому причиной тот факт, что теперь они могли себе позволить тратить на одежду больше денег, или же внутренние перемены в дочери отразились на ее внешности — этого Аттикус не знал. Но был доволен. Аттикус перевел взгляд на дом. Высокий, выкрашенный в красный цвет колониальный особняк, который предыдущий хозяин значительно модернизировал. Совершенное сочетание прошлого и настоящего. Так, по крайней мере, уверяла их агент по недвижимости. Обойдя капот «эксплорера», Аттикус увидел на бампере припаркованного неподалеку синего «вольво» стикер Береговой охраны. Болью отозвались в сердце воспоминания об Андреа. После чудесного возвращения Джионы Аттикуса закружил водоворот событий. Налаживание отношений с дочерью, общение с журналистами, подписание многочисленных контрактов и исполнение обязательств по ним, а также бесконечные инструктажи, которые он проводил для ВМС, отнимали столько времени, что общение с Андреа свелось в итоге к переписке по электронной почте. А в последние две недели они и вовсе не общались. Но в этом была не только вина Аттикуса. После того как Андреа оправилась от ран, ее назначили в команду, занимающуюся подъемом со дна затонувшего «Титана». Капитан рассказал, что в случае затопления яхты внутренние помещения герметично закрываются. Поэтому он полагал, что большинство собранных на «Титане» сокровищ можно спасти. В конце концов «Титан» подняли при поддержке Грега Вилка и его «Мужественных всадников». Они обеспечили охрану при проведении работ. Коллекция Тревора Манфреда включала в себя величайшие из известных (и неизвестных) произведений искусства, и потребуются многие годы, чтобы систематизировать их и вернуть законным владельцам. Это была благородная задача, и Андреа всецело отдалась ей, увеличивая тем и без того ширящуюся пропасть между ней и Аттикусом. Конечно, Аттикусу не хватало Андреа, но хлопоты, связанные с поиском дома, а также вновь появившиеся в последнее время сомнения удерживали его от попыток связаться с ней. Она не ответила на его последнее письмо по электронной почте, и Аттикус предположил, что она, видимо, переехала. Джиона никогда не встречалась с Андреа, но знала о ней. Хотя Аттикус, выполняя просьбу руководства Береговой охраны, не разглашал участие капитана Винсент во всей этой истории, Джионе было известно большинство подробностей, а о прочем она догадывалась. Она пыталась объяснить отцу, что иногда электронные письма теряются. Тому причиной могут быть глюки на серверах, через которые письмо проходит на пути к адресату, поврежденный жесткий диск или чересчур усердный спам-фильтр. Но Аттикус не верил в это. Если бы Андреа хотела с ним связаться, она могла бы, по крайней мере, позвонить. — Папа, все хорошо? — спросила Джиона, оторвав его от созерцания стикера. — А? Да, — ответил Аттикус, попытавшись придать голосу бодрости. — Я в полном порядке. Джиона взяла его под руку и притянула к себе. И Аттикус почувствовал, как от ее прикосновения улетучивается угрюмое настроение. — Мне правда нравится этот дом, — сказала Джиона. — Может быть, это и есть то, что мы искали. — Ты же еще не видела, что там внутри, — возразил Аттикус. — Знаешь, мне кажется, что уже видела. — Ты была здесь раньше? В ответ Джиона широко улыбнулась. Ей еще предстояло до конца разобраться в том, что пришлось пережить в чреве Кроноса, в частности, понять несколько видений, посетивших ее прямо перед тем, как существо выбросило ее на берег. Не произнеся вслух ни слова, Джиона дала отцу понять, что видела этот дом в одном из видений, но до сих пор не чувствовала себя готовой о них рассказать. Хотя Аттикус пока не пришел к окончательному выводу, как относиться к переменам, произошедшим с Джионой — награда это или проклятие, — он знал, что даст своей единственной дочери все, чего она захочет… в разумных пределах, конечно. И если она хочет жить в этом доме — что ж, так тому и быть. Когда они поднимались на крыльцо особняка, Аттикус заметил на двери металлическую табличку. Надпись на ней гласила, что фундамент дома заложен в 1641 году Джоном Уилрайтом, отцом-основателем города Эксетер. Аттикус похолодел. Уилрайт! Он моментально вспомнил лекцию, прочитанную О'Ши, касательно появлений Кроноса в прошедшие века. Уилрайт был одним из «гостей» Кроноса. Аттикус недоверчиво покачал головой и решил, что это просто невероятное совпадение. Возможно, имя Уилрайта красуется на всех домах в этом городке. Он собирался постучать, как дверь внезапно отворилась и на крыльцо вышла агентша по недвижимости. Судя по раскрасневшемуся лицу и взъерошенным волосам, которые обычно были уложены при помощи геля в безупречную прическу, у нее только что состоялся серьезный разговор. — Послушайте, — горячо сказала она, — хозяйка решила не продавать дом. — Как? Почему? — Какие-то глупые отговорки, якобы ей нужно здесь что-то закончить. В общем, напустила на себя таинственный и абсолютно дурацкий вид, — объяснила Синди, поправляя жилетку и пытаясь привести в порядок прическу. Прочистила горло и продолжила: — Мне очень жаль, мистер Янг. Хотите еще что-нибудь сегодня посмотреть? Аттикус взглянул на дочь, которая от расстройства едва не плакала. — Нет, — сказал он. — Я хочу увидеть этот дом. — Но я же сказала… — Я сделаю предложение, от которого она не сможет отказаться. Синди знала, что у ее клиента достаточно денег, но это еще ничего не значило. — Эта дама не собирается съезжать. — Ради меня съедет, — произнес Аттикус с улыбкой. — Мы же знаменитости, не забыли? На это Синди только криво улыбнулась и пожала плечами. Затем отошла в сторону и сказала: — Ну что ж, попробуйте. Аттикус позвонил. Никто не отозвался, и тогда он нажал кнопку звонка трижды подряд. На этот раз за дверью послышались громкие решительные шаги. Массивная деревянная дверь распахнулась. — Послушайте, леди. Я ведь уже сказала вам, что я не… — она запнулась. — Атти… Аттикус застыл, как громом пораженный. Сердце на миг замерло, а ноги приросли к полу, когда он услышал, как такой знакомый голос произносит его имя. — Андреа… Джиона прищурилась. — Папа? Через несколько секунд, показавшихся, должно быть, целой вечностью нервничающей Синди, та наконец прервала молчание: — Мистер Янг? И отпрянула в сторону, когда Аттикус распахнул наружную застекленную дверь и Андреа бросилась ему на грудь. Объятия их были яростными и страстными. Почувствовав, как вторая пара рук обхватила их с Андреа, Аттикус ослабил объятия. Он открыл глаза и сквозь слезы увидел: Андреа целует Джиону в лоб. В этот самый миг они стали одним целым — семьей. Андреа, в чьих глазах также стояли слезы, обратила наконец внимание на несчастную агентшу. — Я по-прежнему отказываюсь продать дом, — сказала она и, повернувшись к Аттикусу, прибавила: — Но вы, конечно, можете перебраться в него хоть сейчас. Аттикус перевел взгляд с Андреа на Джиону. Дочка плакала, но это были слезы счастья. Она кивнула. Аттикус содрогнулся при мысли о том, что во всем произошедшем чувствуется некий высший замысел, который то соединял, то разъединял судьбы их троих, и все, казалось, не имело никакого смысла до сегодняшнего дня, когда определилось наконец их предназначение. Независимо от того, во что он верил, нельзя было отрицать очевидный факт: события последних месяцев — а возможно, и лет — были направлены на то, чтобы свести их вместе на крыльце этого особняка. Он начал понимать смысл произошедших с Джионой перемен и в первый раз задался вопросом: «А что, если?..» 58 Где-то… Белый песчаный пляж напоминал те, что любят показывать в голливудских фильмах. Изгибающиеся под ветром пальмы склоняются над лазурным океаном. Ветер, достаточно сильный, чтобы заставлять стонать стволы, несет с собой запахи морской соли и цветов. Но в отличие от пляжей из фильмов, на этом не увидишь потерпевших кораблекрушение красавиц в бикини; нет на нем и высоких красивых мужчин, решивших найти здесь прибежище от треволнений нашего суетного мира. На пляже всего два тела. Мужчины. Оба одеты во все черное. Как опишут позднее мужчин обнаружившие их пассажиры яхты, ловившие рыбу неподалеку, один из них был бледный, весь какой-то помятый, с копной абсолютно белых волос, доходивших до плеч. При виде людей он бросился в лес, широко раскрыв безумные глаза и вопя что-то нечленораздельное о конце света. Больше его не видели. Второй, священник, находился без сознания, когда с бросившей якорь яхты к берегу пристала шлюпка с членами экипажа. Священника доставили на борт и оказали ему необходимую помощь. На третий день он исчез. Вместе с ним исчезла также шлюпка. На опустевшей койке обнаружился лист бумаги, на котором было наспех нацарапано: «Иов 3:8». У одного из пассажиров яхты оказалась с собой Библия. Прочитав указанную строфу, все, не сговариваясь, пришли к убеждению, что столкнулись с ненормальными. «Да проклянут ее проклинающие день, способные разбудить левиафана!» Примечания 1 Рай — город на берегу Атлантического океана. (Здесь и далее прим. перев.) 2 Морской желудь (лат. balanus Da Costa) — рачок из семейства усоногих ракообразных, с телом, заключенным в известковую раковину. 3 Hemigrapsus sanguineus (лат.) — краб азиатский прибрежный (семейство Грапсидовые). 4 Залив Пенобскот расположен у побережья штата Мэн, является частью залива Мэн. 5 «Морские котики» — подразделение спецназа ВМС США. 6 «Базука Джо» (англ. Bazooka joe) — жевательная резинка с вкладышами, на которых изображаются сценки из комиксов про гангстера Базуку Джо. На молодежном сленге словосочетание «bazooka joe» имеет также отношение к половому акту. 7 Сноркелинг — развлекательная спортивная дисциплина. Плавание с маской и трубкой с опущенным в воду лицом для наблюдения за подводным миром. 8 PIW (англ. person in the water) — человек в воде; на жаргоне спасателей объект спасения. 9 Мэйдэй (англ. mayday) — международный сигнал бедствия в радиотелефонной связи. 10 О боже! Что… что это? Это оно сожрало моего мужа? (фр.) 11 Да, да, конечно (фр.). 12 Поколение Игрек (англ. Generation Y, Echo boomers, Millennials) — в широком смысле так называют людей, родившихся в период с 1977-го по 2002 год, в отличие от поколения Икс, появившегося на свет в 1965–1976 годах. 13 85° по Фаренгейту — 29,5° по Цельсию. 14 Октопус (осьминог) — вторая ступень (клапан принудительной подачи) регулятора акваланга. 15 Энди Уорхол — американский художник, скульптор, дизайнер, режиссер, продюсер, писатель, яркий представитель американского поп-арта. 16 Ти-боун-стейк (стейк из Т-образной кости) — стейк из участка туши на границе между спинной и поясничной частями в области тонкого края длиннейшей мышцы спины и тонкого края вырезки. 17 «Тудэй шоу» — телешоу на канале Эн-би-си. 18 «Луна, спокойной ночи» — популярная детская книга американской писательницы Маргарет Уайз Браун (1910–1952). «Джеймс и гигантский персик» — детская книга американского писателя Роальда Даля (1916–1990). 19 Судоку — японская логическая головоломка. 20 Пачули — тропическое растение, эфирное масло которого используется в парфюмерии для производства духов и туалетной воды. 21 Алоха — привет, пока (гавайск.). 22 Норманн Рокуэлл — американский художник-иллюстратор (1894–1978). 23 Кальмия узколистная (лат. kalmia angustifolia) — вечнозеленый кустарник с красными цветами, произрастающий в восточной части Северной Америки. Ядовит для домашнего скота, особенно для овец, поэтому получил название «lambkill» (овцеубийца). 24 Тревор Манфред ошибается. Фреска «Тайная вечеря» в монастыре Санта-Мария делле Грацие выполнена в необычной для своего времени манере: масляными красками, а не более долговечной темперой. Именно по этой причине шедевр подвергался многочисленным реставрационным работам, в том числе еще при жизни его создателя. 25 Ахав — персонаж романа Генри Мелвилла «Моби Дик», капитан китобоя «Пекод». Погибает в ходе охоты на Моби Дика, гигантского белого кита. 26 Стив Джобс — сооснователь и генеральный директор американской корпорации «Apple». 27 Сэмюэль Джонсон (1709–1784) — английский поэт, критик, историк литературы и лексикограф. 28 Кетцалькоатль (пернатый змей) был божеством не инков, живших на территории будущих Перу и Боливии, а ацтеков, обитавших на территории будущей Мексики. 29 В английском языке слово «bay» («отсек») имеет также значение «бухта, залив». Манта (лат. manta birostris), она же гигантский морской дьявол, — крупнейший из скатов: ширина диска достигает 6,6 м, а масса — до 2 т. 30 Книга Бытия, 1:20. 31 Экскалибур — волшебный меч легендарного короля Артура. 32 Кронозавр (лат. kronosaurus) — гигантский плиозавр раннемеловой эпохи. Внешне напоминал гигантскую акулу, плавники были похожи на ласты моржа. Имел короткую, но очень толстую шею и большую голову. Длина достигала 10 метров, вес — 7 тонн. 33 Согласно поверьям самых разных народов и стран, если бросить в такой колодец монетку и загадать желание, оно обязательно исполнится. 34 Кавитирующие снаряды разработаны в ряде стран для обеспечения устойчивого высокоскоростного движения в воде. Последнее достигается путем применения в снарядах кавитирующего сердечника Высокоскоростное движение кавитирующего сердечника в воде сопровождается образованием естественной каверны, расширяющейся за кавитирующей кромкой его секущей носовой поверхности, и продолжается, пока размеры каверны превышают размеры сердечника. 35 Манты способны выпрыгивать из воды, поднимаясь при этом на высоту до 1,5 м над поверхностью. 36 Хок-ай (англ. hawk eye) — глаз ястреба. 37 «Корабль любви» — популярный американский телесериал, действие которого происходит на круизном лайнере. 38 Пол утконоса определяется не двумя, как у всех живых существ, хромосомами, а десятью. 39 Теломеры — район хромосомы, локализованный на ее конце. Хромосома имеет две теломеры. Теломера содержит специальные последовательности ДНК, обеспечивающие точную репликацию хромосом. 40 То есть неизлечимых. 41 Книга Ионы, 2:1. В каноническом переводе: «И повелел Господь большому киту поглотить Иону; и был Иона во чреве этого кита три дня и три ночи». Приведенный выше вариант перевода ближе к классическому английскому переводу Библии, например к Библии короля Якова. Ср.: «Now the Lord had prepared a great fish to swallow up Jonah. And Jonah was in the belly of the fish three days and three nights». 42 Гик — эксцентричный человек, одержимый технологиями, в том числе компьютерными. 43 Сельдяной король (лат. zeus faber) — рыба из подкласса костистых, отряда колючеперых. Часто достигают длины 5,5 м (при весе 250 кг), но зафиксированы экземпляры длиной до 11 м. 44 Минотавр, циклопы — персонажи греческой мифологии. Люди-скорпионы упоминаются в шумерском «Эпосе о Гильгамеше». 45 Известно несколько полотен под таким названием, принадлежащих кисти Николя Пуссена (1594–1665), Иоганна Генриха Шенфельда (1609–1682/83), Джованни Баттиста Тьеполо (1696–1770). 46 Эндорфины — представители группы химических соединений, сходных с энкефалинами, которые вырабатываются в головном мозге и обладают способностью уменьшать боль аналогично опиатам. 47 Кодьяк — вид бурых медведей, обитающих на Аляске, сходных с гризли. 48 Фэйр-плэй (fair play) — честная игра (англ.). 49 Согласно библейским текстам, Яхве поручил пророку Ионе предупредить жителей Ниневии о грядущем наказании за прошлые прегрешения. Иона, уклоняясь от поручения, садится на корабль и плывет в противоположную сторону, в испанский порт Фарсис. Тогда Бог поднимает бурю необычайной силы, и моряки, узнав с помощью жребия причину близящегося кораблекрушения, бросают Иону с его согласия за борт. И пророка проглатывает большая рыба. 50 «Мужественные всадники» (англ. Rough Riders) — название первого отряда добровольной кавалерии, одного из трех таких полков, возникших в 1898 году в ходе испано-американской войны. Заместителем командующего полком был Теодор Рузвельт, впоследствии 26-й президент США. 51 «Адская неделя» — один из этапов подготовки «морских котиков», включающий в себя изнуряющие физические испытания. 52 Супер боул — финальный матч за звание чемпиона Национальной футбольной лиги США. See more books in http://www.e-reading.mobi