Александр ШАРОВ
   Мальчик Одуванчик и три ключика
  

  

   Жил на свете мальчик, и у него была бабушка — старая добрая черепаха. Жили на опушке леса. А звали мальчика Мальчик Одуванчик, потому что у него была круглая, очень пушистая голова.
   Раз Мальчик Одуванчик проснулся среди ночи; ему показалось, будто кто-то зовёт его красивым звонким голосом:
   — За мною! Скорее!
   Мальчик собрался выбежать из дому — хотя было совсем темно и страшно, — но Бабушка Черепаха остановила его:
   — Будь терпеливым! Это Южный ветер летит в Южную страну. Ты маленький, тебе рано в дальнюю дорогу. Спи спокойно.
   Мальчик послушался и снова уснул.
   Прошло неизвестно сколько времени. И мальчику снова среди чёрной ночи почудилось, будто кто-то зовёт его:
   — Лети с нами! Скорее!
   Мальчик выбежал из дома. Далеко в высоте летели птицы, стая за стаей. Мальчик Одуванчик взмахнул руками. Но он не поднялся в воздух. Не все мальчики умеют летать.
   Он стоял на опушке леса и смотрел вслед птицам. Бабушка Черепаха нашла его, увела домой и уложила в тёплую постель:
   — Спи спокойно. Ты ещё маленький. Придёт и твоё время, ты увидишь страны, куда летел ветер, и страны, куда торопились птицы. И другие страны, куда не долетают ни ветер, ни птицы.
   — Когда же придёт это моё время? — нетерпеливо спросил Мальчик Одуванчик.
   — Скоро! — ответила Бабушка Черепаха. — Тебя позовут гномы. Ещё немного подрасти, они тебя позовут.
   И однажды ночью это случилось.
   Бабушка Черепаха разбудила мальчика.
   — Слышишь? — спросила она.
   Мальчику казалось, что всё тихо. А потом он прислушался, и до него донёсся серебристый звон.
   — Одевайся потеплее, не забудь надеть шарф, — торопила бабушка.
   Они вышли из дому и пошли по полю: бабушка впереди, а мальчик за нею.
   Ближе и ближе слышался серебряный звон. За тёмным полем открылась поляна. Среди колокольчиков, качающихся на длинных, как у аиста, ногах, среди лилий, тюльпанов и ромашек горели жёлтые, голубые и розовые огни.
   — Бабушка! Бабушка! Смотри! Звёзды в цветах! — воскликнул Мальчик Одуванчик.
   — Это не звёзды, — ответила Бабушка Черепаха.
   Слышно было, как шуршат её лапы по траве, как она устало дышит, и видно было, как цветные огни отражаются в её панцире, покрытом глубокими трещинами-морщинами.
   — Это не звёзды, а светляки. Они светят гномам, чтобы те могли ковать ключи.
   Светляки горели всё ярче. Серебряный звон доносился с поляны.
   Молоты ударяли по наковальням: один тонко — динь-дили-динь-динь, другой чуть погромче и реже — бим-бом-бом и третий совсем редко и громче всех — бам-бамм-баммм.
   Под звон молотов гномы пели песню:
   
    
     Ударил молотом гном.

     Гром!

     Птицы очнулись от сна.

     Весна!

     И цветы, и трава —

     Вся земля, что вчера спала,

     Расцвела!

     И жучиный народ,

     Муравьиный народ,

     Бабочкин народ,

     И хитрый кот,

     Тот, который мышку ждёт

     Она спрячется, кот её не найдёт),

     Даже старый слепой крот —

     Словом, все пробудились от сна!

     Ведь весна! Наступила весна!

    

   
   Бабушка Черепаха тем временем подползла к широкому ручью.
   — Смотри, — сказала она мальчику, когда немного отдышалась.
   Мальчик увидел: за ручьём, среди синих колокольчиков, стояли три наковальни. Маленькая — зелёная, побольше — красная и третья, самая большая, — из алмаза.
   Над зелёной наковальней наклонился крошечный гном в зелёном фартуке. На голове у него была зелёная вязаная шапочка с длинной кисточкой, свешивающейся до самой земли. В руках он держал зелёный, почти игрушечный молоток и быстро бил им по зелёной наковальне, где лежал зелёный ключик.
   Динь-динь-дилинь-динь… — часто бил он молотком и пел тонким голосом:
   
    
     Ударил молотом гном.

     Гром! Гром!! Гром!!!

     Птицы очнулись от сна.

     Весна!

     И цветы! И трава!

    

   
   Рядом с наковальней росла зелёная ель. На каждой ветке мерцали светляки, как лампочки на новогодней ёлке; они всё время перепрыгивали с ветки на ветку — а ведь лампочки не летают — и подпевали зелёному гному:
   
    
     Земля, что вчера спала,

     Расцвела!

     И ручей журчит,

     И жучиный народ

     Жужжит.

     Птичий народ поёт.

     Муравьиный народ ползёт,

     Бабочкин народ летит.

    

   
   А у красной наковальни стоял гном побольше, в красном фартуке — брат зелёного гнома — и бил красным молотом по красной наковальне, где лежал красный, сверкающий, как рубин, ключ. На голове у него была красная вязаная шапочка с кисточкой до земли. А на лице росла рыжая борода. Бим-бом-бом… — сильно бил он красным молотом по красному ключу и пел:
   
    
     Даже старый крот

     Не спит,

     Он глядит, глядит…

     В эту чёрную ночь —

     Одну-одну во всём году —

     Слепой крот видит весну.

     А хитрый кот всё ждёт,

     Ждёт.

     Не дождётся кот:

     Мышка обманет, уйдёт, —

     Мышки хитрый народ.

     И весна уйдёт.

     И жизнь пройдёт.

     Не такой уж ты хитрый —

     Хитрый кот.

    

   
   Клён с красными и зелёными листьями и дуб с красными и зелёными листьями росли над наковальней. Красные светляки висели на деревьях, как праздничные лампочки. Они перелетали с места на место. А ведь лампочки не умеют летать. Светляки подпевали гному тонкими голосами:
   
    
     В эту чёрную ночь —

     Одну-одну во всём году —

     Ты увидишь свою судьбу.

     Птиц ждёт далёкий путь,

     И мальчиков — далёкий путь,

     Дивно далёкий путь,

     С которого нельзя свернуть.

    

   
   У третьей, алмазной наковальни стоял старый гном — старший брат — в белом фартуке, в белой вязаной шапочке, с длинной белой кисточкой до самой земли и с длинной седой бородой.
   Он ударял молотом редко и сильно по алмазному ключу:
   Бам-бамм-баммм!..
   Около его наковальни не росли деревья. В траве, в цветах не было светляков. Но над головой гнома, в небе, мерцали звёзды.
   Ударяя молотом, гном с седой бородой не пел, а глухо говорил:
   
    
     В эту чёрную ночь —

     Одну-одну на твоём веку —

     Ты увидишь свою звезду.

     Запомни свою звезду.

     Иди на её огонь.

     Ведь тому, кто собьётся с пути,

     Дорогу к звезде не найти.

    

   
   — Лови! — крикнул младший зелёный гномик тоненьким голоском и кинул через ручей зелёный ключ.
   А когда мальчик поймал ключ, крикнул ещё:
   — Только не открывай прозрачный сундук с зелёными самоцветными камнями.
   — Лови! — крикнул средний брат — красный гном с красной бородой, бросая мальчику через ручей красный ключ. — Только смотри не пробуй открывать прозрачный сундук с красными драгоценными камнями.
   — Лови! — низким, густым голосом тихо проговорил старший брат — седой гном, бросая через ручей алмазный ключ. — Да смотри не открывай прозрачный сундук с алмазами и бриллиантами.
   Старый гном сказал это — и поляна скрылась из глаз.
   Да и ночь прошла, и светляков больше не было видно. И гномов не было видно, только поле в синих колокольчиках. Дорожка среди поля. Звезда над дорожкой.
   — Бабушка! — позвал мальчик.
   Но и бабушка исчезла.
   Мальчик заплакал. Потом он вытер слёзы — ведь это был мальчик.
   Звезда горела ярким зелёным светом, хотя был день и светило солнце.
   Мальчик пошёл по дороге — туда, где горела звезда. Шёл, шёл… Солнце стало припекать. «Жарко», — подумал мальчик.
   Только он успел подумать это, зелёный лес со столетними дубами, столетними елями и столетними берёзами вырос перед ним. Но деревья были такими старыми и так тесно переплелись ветвями, что войти в лес было нельзя.
   А звезда — та, зелёная — горела по-прежнему, хотя уже наступил полдень; горела она прямо над вершиной дуба.
   Мальчик пригляделся и видит: у дуба дупло. Дупло закрыто дверцей, поросшей зелёным лишайником. На дверце — маленький зелёный замок. Мальчик Одуванчик вытащил зелёный ключ, повернул в замке — дверца открылась.
   Из дупла выскочила белочка с длинным пушистым хвостом.
   — Идём играть! — позвала она.
   Деревья в лесу расступились. Не так уж это редко бывает, что деревья в лесу расступаются.
   Белочка побежала по мшистой тропе — от дерева к дереву. Мальчик за ней — от дерева к дереву.
   — Хочу пить! — сказал мальчик, когда наигрался.
   Белка ударила длинным хвостом по мшистой кочке. Чуть-чуть ударила — так, чтобы кочке не было больно.
   Рядом с кочкой пробился прозрачный ручей.
   — Хочу есть! — сказал мальчик, когда напился воды. Только он это сказал, из-под дуба послышался громкий голос:
   — Пожалуйста! Пожалуйста!
   Валежник под дубом зашевелился, и из берлоги вылез огромный старый медведь.
   Мальчику стало страшно, но медведь улыбался во весь рот, а в лапах держал соты с мёдом.
   И страх сразу прошёл.
   — Я устал и хочу спать, — сказал Мальчик Одуванчик, когда досыта наелся мёду.
   Зяблик выскочил из гнезда и прощебетал:
   — Ложись на берегу ручья, в тени, на травке, а я тебе спою колыбельную.
   Мальчик улёгся поудобнее. Зяблик запел.
   Он очень красиво пел. Но мальчик, прежде чем закрыть глаза и уснуть, увидел — близко, за ручьём, на траве — прозрачный сундук с зелёным замком, наполненный самоцветными зелёными камнями.
   Он вскочил и, забыв обо всём, побежал к сундуку.
   Ключ сломался в замке. Мальчик не огорчился, даже не заметил этого. Он откинул крышку прозрачного сундука и, пригоршня за пригоршней, стал набивать карманы самоцветными, очень блестящими зелёными, как изумруды, камнями.
   А когда он обернулся, чтобы похвастаться перед Белкой, перед Зябликом, который так красиво поёт, перед Ручьём и перед Медведем, особенно, конечно, перед Михаилом Топтыгиным, — когда он обернулся, лес сомкнулся столетними дубами, соснами, елями и переплёлся ветвями.
   В дубе было дупло.
   На дупле дверца с зелёным замком. Но не было запасного ключа, чтобы открыть дверцу; ведь ключ сломался.
   Поле, синее от колокольчиков, простиралось перед ним. А по полю бежала дорожка. И над дорогой красным светом горела звезда.
   Мальчик повздыхал немного, поплакал даже — не очень весело остаться одному.
   Вначале бабушка исчезла, а теперь сразу пропали Ручей, Белка, Зяблик, Медведь. Поплакал, вытер глаза и пошёл по дорожке.
   А в лесу Ручей сказал:
   — Странный мальчик, он даже не заметил, какая у меня вкусная вода!
   — И не поблагодарил за мёд, а ведь мёд был очень вкусный, — прорычал Михаил Топтыгин и облизнулся.
   — Поиграл и забыл обо мне, — тихо сказала Белка.
   — Он не дослушал мою песню, а я ведь так старался, — сказал Зяблик. — Странный мальчик.
   — Вовсе не странный, а просто совсем обыкновенный, не чудесный, — прокрякала Мудрая Утка, которая много раз облетела свет, видела все страны и потому стала такой мудрой; она плавала в ручье, чистила пёрышки и сначала не принимала участия в разговоре.
   — Мои птенчики были тоже совсем обыкновенные, непослушные, то и дело вываливались из гнезда… А я их так любил, — вздохнул Зяблик.
   — И мои белочки…
   Нет, нет! В каждом должно быть хоть немного чудесного! — горячо перебила Мудрая Утка, которая вообще-то волновалась, только если видела ястреба над утятами. — Прошлый год наша стая летела над домом, где жил мальчик со своей Бабушкой Черепахой, очень доброй и достойной особой. Мальчик выбежал на поляну, махал, махал руками, но так и не смог подняться в воздух за нами.
   — Р-р-р!.. — зарычал Михаил Топтыгин и стал крутить своими огромными лапами, как ветряная мельница крыльями. Он крутил лапами так, что ветер поднялся в лесу, молодые деревья согнулись, только что распустившиеся листья отрывались от веток.
   Он крутил огромными лапами и подпрыгивал и время от времени, задыхаясь, спрашивал Утку:
   — Р-р-р, ну, а я? Я-то взлетаю? Хоть немного!
   — Нет, ты не взлетаешь, — отвечала Утка. Она не умела лгать.
   А когда Медведь угомонился, Утка сказала:
   — И всё-таки в тебе, Михаил Михайлович, есть чудесное. Вот ты дал мальчику мёду, а ведь ты сам больше всего на свете любишь мёд.
   — Р-р-р!.. — облизываясь, прорычал Медведь.
   — А ты, Ручей, дал мальчику такой вкусной воды, — продолжала Утка. — А ты, Зяблик, придумал для него песню. А ты, Белка, забросила все дела, чтобы поиграть с ним. Я ведь знаю, у тебя ужасно много своих дел.
   — Да-да, у меня ужасно много дел! — воскликнула Белочка, схватилась за голову и стремглав помчалась к своему жилищу.
   — Во всех есть хоть немножко чудесного, — прокрякала Утка вслед Белочке.
   «Полечу-ка я к Бабушке Черепахе и скажу ей, что внучек её жив и здоров, — подумала Утка и поднялась над лесом. — Бабушка Черепаха, должно быть, все глаза выплакала по своему Мальчику Одуванчику».
   …Звезда горела в полуденном небе. Но теперь она была не такая яркая.
   Мальчик шёл по дорожке туда, где горела звезда. Ему было не очень-то весело. Хорошо ли одному? Особенно когда у тебя карманы полны чудесными блестящими зелёными камушками, и не перед кем похвалиться.
   Он шёл пригорюнившись — и вдруг увидел прямо перед собой девочку.
   У неё была длинная золотая коса, синие глаза, а на высокой белой шее — красная цепочка с крошечным красным замком.
   Но мальчик не стал её особенно разглядывать — подумаешь, синеглазая и с косой! — он вытащил из кармана две пригоршни изумрудов, протянул их на раскрытых ладонях и отступил на шаг, чтобы девочка, чего доброго, не зацапала камни.
   «Девчонки все падки на блестящее, как галки» — подумал он, а вслух сказал:
   — Завидно?! У меня ещё много!
   — Фу, гадость какая — лягушки!
   — Сама ты лягушка! — крикнул мальчик.
   Взглянул, а у него на ладонях копошатся маленькие зелёные лягушата. И прыгают с ладоней на землю. И из карманов прыгают на землю.
   — Большой, а глупый! — сказала девушка. — Ты уже не мальчик, а юноша, пора поумнеть.
   — Глупый?! Ах так!.. — сердито крикнул Мальчик Одуванчик.
   Он хорошо видел красный замочек. Тот самый крошечный красный замочек, которым закрывалась цепочка на шее девушки.
   Он подбежал и одним поворотом ключа открыл замочек.
   Цепочка упала в траву, но девушка не заметила этого.
   — Нет, ты совсем не глупый, — медленно сказала девушка; она улыбнулась и стала дивно хороша.
   Мальчик увидел, как она прекрасна, и затаил дыхание от счастья.
   А Утка, та самая Мудрая Утка, пролетая над юношей и девушкой, подумала: «Кажется, из этого обормота ещё выйдет толк. Полечу-ка я к Бабушке Черепахе, передам, какое счастье выпало на долю её Мальчика Одуванчика. Триста — четыреста километров невелик крюк. А бабушка, весьма достойная особа, на сто лет помолодеет от радости»
   И Утка полетела.
   Девушка стояла всё так же улыбаясь и, не спуская с юноши глаз, говорила:
   — Нет, ты умный. И добрый. И сильный. Шутка ли, перетащить целый лягушачий народ из одного болота в другое! То болото, верно, высохло, вот ты и пожалел лягушек. Ты чудесный! Хочешь, мы будем с тобой дружить всю жизнь? Дома тебя звали Мальчик Одуванчик. Видишь, я знаю про тебя всё. Здравствуй, Мальчик Одуванчик!
   И она протянула ему руки.
   Он хотел взять её за руки, но, на беду…
   Да, на беду, в эту самую секунду он заметил в траве прозрачный сундук, доверху полный сверкающими красными камнями — рубинами.
   И он бросился к этому сундуку.
   — Подожди! — сказал он девушке.
   Может быть, он хотел подарить ей необыкновенные драгоценные камни?
   А может быть, он просто забыл о девушке. Как прежде забыл о Бабушке Черепахе, о Белочке, о Ручье, о Зяблике, о Медведе.
   Иначе, почему он ни разу не обернулся, пока бежал к сундуку? А если бы он обернулся, может быть, всё произошло бы иначе.
   Ах, если бы он обернулся!..
   Он добежал до сундука. Открыл замок, и, конечно… конечно, ключ сломался. Но он даже и драгоценных камней не набрал, потому что, откинув крышку сундука, увидел, что никакие там не камни, а красные жуки.
   Жуки выползали из сундука и скрывались в траве. Вскоре они все исчезли.
   Вот теперь Мальчик Одуванчик обернулся.
   Но девушки не было. В поле было пусто. Жарко пекло солнце; в его свете ещё видна была звезда — теперь она горела тусклым белым светом.
   Что почувствовал Мальчик Одуванчик?
   Он почувствовал, что стал старше — на десять или, может, на сто лет.
   Тем временем Утка долетела до дома Бабушки Черепахи, которая всё сидела на крыльце, вглядываясь в даль, и прокрякала:
   — Уф, устала! Кажется, у твоего внука всё идёт на лад; скоро ты будешь нянчить правнуков.
   — Правда?! — просияла Бабушка Черепаха. — О, я всегда знала, что он встретит принцессу. И принцесса полюбит его. Кто ещё так достоин любви?
   «Не знаю, как принцесса, среди уток почему-то редко встречаются принцессы, но я бы облетала этого молодца за сто, нет — за тысячу километров, — подумала Утка, вежливо прощаясь с Бабушкой Черепахой. — Впрочем, что мне: их дело молодое, а я свой век отжила».
   Мальчик Одуванчик шёл по пыльной дороге под жарким солнцем, которое всё не закатывалось, нащупывая в кармане единственный оставшийся алмазный ключ.
   Ему было грустно, одиноко и очень тоскливо; может быть, он вовсе не такой уж плохой…
   Кругом росла одна лишь жёсткая, сухая трава. И в небе горела белая звезда.
   Подняв голову, Мальчик Одуванчик увидел под звездой длинную — без конца и края, — высокую белую стену, сплошь оплетённую колючей проволокой. Посреди стены сверкали так, что было больно смотреть, алмазные ворота, закрытые алмазным замком. Изнутри на стену вскарабкивались старики, женщины и дети; они молили:
   — Открой ворота, чужестранец. Ведь у тебя есть алмазный ключ. Мы уже много лет погибаем без воды и без хлеба. Открой.
   Рядом с воротами стоял прозрачный сундук, доверху наполненный невиданно прекрасными алмазами и бриллиантами.
   — Открой! — повторяли одно это слово женщины, старики и дети, карабкаясь на стену. Они срывались со стены и снова карабкались. Они были изранены, из ран текла кровь — ведь стену, всю сплошь, опутывала колючая проволока. — Открой!
   Мальчик Одуванчик шагнул к воротам. Конечно же, он шагнул к воротам.
   Но в это время к сундуку бросились стражники с алебардами. И мальчик подумал: «Утащат сундук, а там ищи-свищи… Нет уж…»
   Так вот, оказывается, почему он не открыл алмазные ворота в бесконечной белой стене.
   — Потерпите! — кричал он, торопливо открывая сундук. — Пожалуйста, потерпите немного.
   Он так торопился, что, конечно, сломал ключ — тот, алмазный.
   А когда он поднял крышку сундука — устало и почти нехотя, — он увидел, что там не бриллианты, а очень красивые и блестящие, да, очень красивые капли росы.
   Или слёзы? Кто знает…
   Эти капли росы или слёзы сразу высохли — ведь солнце грело очень жарко, прямо-таки жгло.
   И сундук опустел.
   А когда мальчик огляделся, он увидел, что кругом никого и ничего нет — ни стражников с алебардами, ни алмазных ворот, закрытых на алмазный замок, ни бесконечной белой стены, оплетённой колючей проволокой. Только выжженная жёлтая трава.
   И звезда на небе погасла.
   А над сухой травой слабо раздавался крик: «Открой! Открой!»
   Или это был стрекот кузнечиков?
   Может быть, и так…
   Мальчик постоял и пошёл обратно, по тропинке, которую сам протоптал. Куда ещё было ему идти? Шёл он медленно, с трудом отрывая ноги от земли.
   Шёл долго, очень долго.
   Он обогнул лес и ночью — вот теперь наступила ночь — увидел вдали поляну, над которой горели, как звёзды, разноцветные светляки.
   Он обрадовался, узнав поляну, и ускорил шаг. Он подошёл к широкому ручью и увидел трёх гномов: зелёного гнома — меньшого брата, среднего брата — рыжебородого гнома и старшего брата — гнома с длинной, до земли, белой бородой.
   — Милые гномы! — сказал Мальчик Одуванчик надтреснутым слабым голосом. — Дайте мне ещё один разочек ключи. Теперь я буду умнее и не сломаю их.
   Динь-дили-динь-динь, бим-бом-бом, бам-бамм-баммм… били гномы по наковальням, выковывая ключи.
   — Мы даём ключи только мальчикам, — сказал маленький гном, не отводя глаз от наковальни.
   — Я и есть мальчик. Разве ты не узнаёшь меня?
   — Посмотри на себя! — прокрякала Мудрая Утка, которая плавала по ручью.
   Мальчик Одуванчик склонил голову и увидел в воде, среди отражений разноцветных светляков, своё лицо.
   Он увидел старика с запавшими глазами, морщинистого, с седой бородой.
   Он повернулся спиной к ручью и пошёл по ночному полю куда глаза глядят.
   Ничего не поделаешь. Так уж произошло, и недаром говорится — из сказки слова не выкинешь.
   А Утка — хотя она только вернулась из Африки, очень устала и отдыхала после перелёта — тяжело поднялась в воздух и полетела к Бабушке Черепахе.
   «Хочешь не хочешь, а надо», — подумала она.
   Прилетев, Утка прокрякала Бабушке Черепахе:
   — Твой-то возвращается. Выйди встречать — сам он не найдёт дороги.
   Она была уже очень стара, Бабушка Черепаха.
   Панцирь стал совсем серым, весь покрылся трещинами-морщинами и не отражал ни солнца, ни звёзд, ни светляков.
   От старости она почти ослепла.
   — Он возвращается с принцессой и маленькими принцами? — спросила Бабушка Черепаха.
   — Ах, нет, — прокрякала Утка, которой очень бы хотелось на этот раз сказать неправду, но что поделаешь, если она не умела лгать. — Принцессы с ним нет, и принцев тоже нет.
   — Всё равно я счастлива, что он возвращается.
   «Значит, что-то в нём есть или было; если утёнка или мальчика так любят, в нём обязательно должно быть хоть немного чудесного», — поднимаясь вверх и устало махая в чёрном воздухе старыми крыльями, подумала Мудрая Утка.
   Бабушка Черепаха вышла из своего дома, который изрядно покосился и по окошко врос в землю, и побрела по полю, туда, где горели огни гномов и откуда доносилась их песня.
   Она была слаба и стара и, сделав шаг, не знала, сумеет ли сделать второй.
   И она почти ничего не видела.
   И всё-таки среди огромного чёрного поля она нашла своего внука.
   Она узнала его по шуму шагов, хотя он теперь волочил ноги; по дыханию, хотя дышал он тяжело и хрипло. Кто ведает, как она его узнала! Да это и не так важно.
   Она узнала его и, как прежде, окликнула детским его прозвищем:
   — Мальчик Одуванчик! Идём скорее домой, уже поздно! Что-то ты загулялся сегодня!
   Дома она напоила его горячим молоком. И уложила в постель; в ту самую, из которой он поднялся в ночь, когда его позвали гномы.
   Ему было тесновато в детской постели, но бабушка тепло укрыла его; он свернулся клубком, согрелся и скоро уснул. Во сне он улыбался. Снилось ему, что он, прежний Мальчик Одуванчик с пушистой головой, играет на лугу перед бабушкиным домом.
   А когда он уснул, Бабушка Черепаха осторожно ссохшимися лапками погладила его лицо. И почувствовала морщины на лбу, на щеках, у глаз — множество морщин — и по этим морщинам, как по строчкам книги, прочла всю его жизнь: как лес вначале открылся, а потом закрылся для него; как принцесса чуть не полюбила его, почти совсем полюбила, а потом исчезла; как остались закрытыми алмазные ворота города с бесконечной белой стеной, оплетённой колючей проволокой, за которой умирали люди.
   Мальчик спал.
   «Это я во всём виновата, — горько думала бабушка. — Я рассказала моему дорогому мальчику слишком мало сказок, и он не узнал чудесного, когда оно встретилось ему на пути, и бросился к этим дурацким сундукам».
   Во сне Мальчик Одуванчик дышал тихо и спокойно.
   «Это я во всём виновата, — горько думала Бабушка Черепаха. — Я рассказала ему слишком мало правдивых историй о настоящей жизни.
   Мальчик Одуванчик спал.
   

   Я рассказал эту сказку моему мальчику. Он был тогда беленький, с золотыми кудряшками — похожий на девочку. Красивый, но капризный. Было условлено: я рассказываю сказку, а он сразу засыпает.
   — И вовсе это не сказка, — сказал он, раскрыв большие зелёные, как у матери, глаза, когда выслушал всё до конца. — Вот я не уснул, и не усну, и никогда не буду спать.
   Глаза у него всё-таки слипались понемногу, так что я не очень испугался.
   — Почему это не сказка? — спросил я.
   — В сказке всегда всё кончается хорошо, — ответил он.
   — И тут всё кончилось хорошо… Почти всё, — сказал я. — Ведь Бабушка Черепаха жива, а это самое главное. И для неё внук всё тот же Мальчик Одуванчик. Видит она плохо, потому что она совсем старенькая. Но помнит хорошо.
   — А… ключики… всё-таки… сломались… — сказал мой мальчик.
   — Ну и что ж. Зато ты будешь умнее; ведь и тебя скоро позовут гномы.
   Он не ответил. Он крепко спал.
   Я вышел в сад. Прилетели грачи и хлопотали, устраиваясь в старых гнёздах.
   «Ты-то не сломаешь ключи? — мысленно спрашивал я своего мальчика. — Ведь если сохранить ключи, остальное — пусть не сразу, не легко, — в конце концов, наладится… Ты не сломаешь ключи?»
   …Когда слушаешь грачей, кажется, будто они ссорятся, но просто у них такие громкие голоса, а говорят они о самых обыкновенных вещах.
   Вот и тогда, тем вечером, когда я вышел в сад, одна грачиха жаловалась:
   — Гнездо за зиму совсем прохудилось. Но видишь, какую я нашла толстую хорошую ветку. Дай бог долететь с нею; стара я становлюсь, стара!
   А молодая грачиха отвечала:
   — Мне попалось чудесное пушистое гусиное перо. Говорят, в старину такими перьями люди писали сказки для своих птенцов. Грачонку, когда он появится на свет, будет хорошо спаться на постели из перьев, и ему будут сниться хорошие сны.
   Только птица сказала это, я перестал слышать грачиный грай и шум весеннего ветра.
   Издалека донеслась песня гномов:
   
    
     Ударил молотом гном.

     Гром!

    

   
   «Гномы зовут моего мальчика, — со страхом и радостью, со щемящей тревогой в сердце подумал я. — Каким-то он вернётся домой?»
   Я подумал это, а мой мальчик уже вышел на крыльцо: умытый, хотя он обычно не очень любил мыться, и одетый в дорогу.
   — Пора? — спросил он и взглянул на меня.
   Я подумал: «Хорошо, что у тебя глаза зелёные, как у матери, и правдивые, как у матери, и добрые. И хорошо всё-таки, что ты услышал эту сказку о трёх ключиках; сказка не оттягивает плечи в дороге».
   — Пора?! — второй раз нетерпеливо спросил мальчик.
   Я смотрел на него, запоминая, запоминая — каким он начинает свой путь.
   И неясно вспоминал свой собственный путь, уже близкий к концу.
   — Ох, наконец-то я дотащила эту огромную ветку, — хрипло сказала старая грачиха. — Думала, вот-вот сердце разорвётся. Славная крыша будет у гнезда.
   — Чудесная кроватка получилась из гусиного пера! — откликнулась молодая грачиха. — Осталось снести яйцо и высидеть первенца, только и всего.
   …А мы, я с моим мальчиком, вышли через калитку в поле.
   Вдалеке виднелась поляна, где среди травинок и цветов и на ветвях деревьев горели сотни разноцветных светляков. Гномы били по наковальням: динь-дили-динь-динь, бим-бом-бом, бам-бамм-баммм — и пели свою песенку:
   
    
     Птицы очнулись от сна.

     Весна!

     И цветы и трава —

     Вся земля, что вчера спала,

     Расцвела.

     И жучиный народ,

     Муравьиный народ,

     Бабочкин народ,

     И хитрый кот,

     Тот, который мышку ждёт

     (Она спряталась, кот её не найдёт),

     Даже старый слепой крот —

     Словом, все пробудились от сна!

     Ведь весна!

     Наступила весна!

     И слепой крот видит

     Весну.

     В эту чёрную ночь — одну

     В целой жизни, а не только

     В этом году —

     Каждый видит свою судьбу.

    

   
   «Всё ли я тебе успел рассказать?» — думал я, едва поспевая за мальчиком, который вприпрыжку бежал по тропинке через поле.
   А гномы пели своё.
   И мальчик прислушивался к одной лишь песне гномов.
   Каким-то ты вернёшься домой, мой мальчик?!
  

 


          See more books in http://www.e-reading.mobi