Даррелл ЛоренсСтихи Лоренс Даррелл Стихи Смуглый грек По широким тенистым улицам, По ступеням белого мрамора, Где тихие люди в легких одеждах Спешат предаться очарованью музыки, В глубине, меж бледными тенями домов И белым узором Лунного Света Меж колонн, Сквозь мерцающую роспись тумана Через великий Собор Проскользнуло гибкое божество, высокий молодой грек, Смуглокожий, юркий, Со смоляным блеском в волосах, С огромными блистающими глазами, Подернутыми дымкой непрошеного любопытства. Цикада Прозрачное надкрылье мертвой цикады, Глаза открыты, как у мертвого японца, Нет пористых частей, подвластных тлень, Лишь сколок чешуйчатой слюдяной оболочки. Из этого тельца можно было бы сделать крошечную скрипку, Фонарь для эльфа, камень для броши И носить этот прозрачный взор полуночи при искусственном свете Оправленный золотом или другим аллегоричным металлом, Постигающий тайнопись мертвого вина, что вот-вот прольется. Эхо Помнишь ли, о, так давно это было, Как брели мы в сумерках по краям облаков Тропинкой к звездам и нашли Пещеру... Пещеру серебряных отголосков, И когда я замер, затаив дыхание, и произнес твое имя, Его принесло обратно мельчайшей рябью Исступленных текучих переливов. Не забыла ли, как ты сказала смешливо, Взяв меня за руку: "Если я стану нужна тебе Однажды в смутном будущем, когда унылое время Не будет давать ни пышных плодов, ни богатого урожая, Или если в бедном своем одиночестве Ты захочешь, чтоб я тебя утешила, Приди в сумерках на это безлюдное приволье, На эти дремотные голубые просторы неба, И произнеси мое имя Я услышу". "И ответишь мне," - сказал я со смехом. Конон в ссылке От автора Конон - вымышленный греческий философ, дважды посещавший меня во сне, - с ним я себя порой отождествляю. Это одна из моих личин, а другая - это Мелисса. Я хочу, чтоб вся моя поэтическая деятельность явила подобие гобелена, на котором вытканы люди - иногда реальные, иногда вымышленные. Конон реален. I Три женщины засыпали с моими книгами, Среди обожавших баллады - Пенелопа, Она рассыпала волосы над моими творениями, Но едва ли она постигла меня - создателя напевов, Обращавших людей в ученых собачек, Не умерла она, но ушла от меня к певцу в парике. II Позже Ариадна читала "Вселенную", Совершив путешествие под острова, Покинув зеленую усадьбу, мужа, дом с оливковым садом. Она ложилась с моими словами и позволяла мне Овевать дыханьем ее лицо, а потом бросилась, как чайка, С огромного утеса в Скио. Ласки коснулись ее тела Теплого, маслянисто-румяного, как пахучий хлеб, Ничего человеческого в ней не стало, но ничего и божественного вопреки их ожиданиям. III Ты, идущий по островам, должно быть, вспомнишь Влюбленную Иону, веселую, безобидную, терпеливую. Ласточки взмывали с карнизов от наших перебранок, Мы мешали пчелам хлопотать в виноградниках. Дрожащая и больная, испытание подлинной любви, Это она лежала с сухими глазами в каменной ванне, Так, будто тело ее превратилось в огромную слезу, Что вот-вот прольется из ока Вселенной. Мы так и не взяли в толк, что брак - это подобие архитектуры, Мы утратили ясельные добродетели, все до одной, И никто не мог объяснить нам, отчего мы страдаем. IV Нельзя сказать, что "Искусство брака" Или "О мире внутри себя" и "О любви" Не привлекли ко мне женщин, - я помню их тела, руки, лица, Не помню только имен. V Наконец я здесь. Конон на Андросе в ссылке Будто паук в бутылке, пишущий нетленное "О любви и смерти" посредством тел, возлегавших С моими словами, но так и не познавших меня. Старик с мехом вина Вскочил с подушки и побрел в виноградники. По ночам море ревет под утесами. Прошлое не страшно тем, кто рядом с богами. Даже по запискам этим я вижу, Что выводил женские имена, будто Философские суждения. Теперь мне ясно, Что они были лишь формами для моих идей, Имена у них были, губы, разные голоса. В их обличьях я возлегал с самим собой, своим складом жизни, Зная лишь соитье с тенями На берегах Эгейского моря, что навеки Омывает, прощает и уносит к дому. Критик Конон о шести греческих пейзажистах О Петре Фиванском Этот пейзаж по сути своей не первозданен. Сначала родились запахи смоляной, сосновый. Потом кто-то охмелел от земляники. Потом в качестве пояснения кто-то добавил красную густую глину и корни. Невозможно отведать одного, не вкусив в то же время и другого, - все равно что рыба и острый соус. О Маноли Критском Проведя жизнь за сочинением акростихов, он взялся за кисть, и все вокруг стало бросаться ему в глаза. Деревья и раньше были деревьями. Только представлял он их себе иначе. В итоге старик сошел с ума, ибо все обнажилось и c хохотом кинулось в его объятья. О Юлиане Аркадийском Аркадия первозданна. Там нет понятия "следовательно". Исток, причина понятия, непригодные для осмысления прошлого. Потому первозданна Аркадия, первозданны и все хорошие стихи. О Спиридоне Эпирском Пять лет вы смотрите на этот пейзаж. Вы почти ничего не видите - но что-то внимательно следит за вами. Еще пять лет - и вы замечаете очертания, которые есть лишь очертания и ничего более - тень, похожая на полусвет луны. Если будете смотреть всю жизнь, то увидите, что горы лежат как покрывало на ложе, и различите контуры таящейся под ним фигуры. О Геро Коринфском Стиль - рамки сознания. Геро интересовал не столько пейзаж, сколько непрерывная творческая исповедь перед самим собой, ставившая как его самого, так и его творение вне людской досягаемости. И вот однажды осталась лишь рамка, покинутая мастерская и воспоминание о Геро-живописце. Об Александре Афинском Александр был влюблен в Афины. Ненасытный, он извел своим искусством себя и предмет своей любви. Так, не успеет он понюхать цветок, а тот уже иссыхает, а когда он написал гору, ей показалось, что вся ее дальнейшая жизнь бессмысленная борьба с собственным изображением кисти Александра. Вот так и исчезли Афины вместе с ним, а мы бродим с тех пор по его полотнам, ища дорогу обратно - из искусства в жизнь. See more books in http://www.e-reading.mobi